(Рассказ опубликован в альманахе "Обская радуга" № 15, 2006 года).
*****
Кто жил и работал на севере, тот знает о такой проблеме, как жильё. Не месяцами, а порой годами люди ютились в общежитиях, маломерных «бочках» и вагончиках (балках), мечтая о своём отдельном «углу». В 1978 году на север «на заработки» приехал и я. По истечении многих лет, теперь всё воспринимается с долей юмора. И северная романтика, и работа, ну, и получение жилья, и соседи...
Приехав в приполярный город, я некоторое время жил на квартире у брата, он на север приехал гораздо раньше, поэтому имел уже приличную двухкомнатную крышу над головой. Буквально на третий месяц после моего приезда произошло просто судьбоносное для меня событие — я неожиданно получил отдельную комнату в новом деревянном доме. А случилось это так.
Некая контора «СУ-4» построила для своих рабочих десять одноэтажных «бамовских» деревянных домов (были такие тогда). Канализацию и отопление в них делали сантехники монтажного управления, в котором работал я. За выполненные работы «СУ-4» выделило сантехникам в знак благодарности (а может, так было положено) три комнаты. Две комнаты были отданы на строительные участки управления, а одна выделена в ЦЗМ (центральную заготовительную мастерскую), именно тут работал я.
Бригада здесь состояла из пятнадцати человек. Некоторые уже имели квартиры, а многие жили в семейных общежитиях. Я устроился сюда два месяца назад, а остальные, имеющие временное жильё, работали по два и более года, и все они стояли в очереди на капитальное жильё, то есть на городские квартиры. Комната в «бамовском» доме их совершенно не прельщала, все как один от неё отказались. Получалось так, что если теперь бригада вернёт ключи от комнаты обратно в контору, сославшись на то, что нет нуждающихся, впредь ЦЗМ могут обойти и с капитальным жильём. Что же делать?
И вот тут-то вспомнили обо мне. Бригадир, Михаил Иванович, такой высокий сутулый малоразговорчивый дядя, утром подошёл ко мне и прямолинейно сказал: «Ставь литр водки и забирай ключи от комнаты в «бамовском» доме». Я не поверил своим ушам: получить хоть какое-нибудь жильё в городе было невероятным везением, а чтобы мне, новичку, вот так, почти сразу после приезда, не в балке и не в «бочке», а в доме, и притом за литр водки! — ну кто в это поверит?! Может, разыгрывают меня?
Целый день я пытался представить, какая же она эта комната? И не пошутил ли всё-таки бригадир? Или вдруг что-то изменится — бывает же так, что вот оно, счастье, рядом, а потом вдруг... Я пытался отогнать все нездоровые мысли. Мечта была одна: скорее вызвать жену и сына с «земли». А вызов им можно было отправить только при наличии здесь хоть какого-то жилья.
То, что требовал бригадир, я выполнил (принёс драгоценную, дефицитную в те времена на севере, жидкость) и получил ключики — маленькие, блестящие, показавшиеся мне золотыми. Спрятав их поглубже в карман, вечером пришёл домой и рассказал брату со снохой о том, что получил комнату. Да ни в каком-нибудь крохотном вагончике, а в «бамовском» доме! Они поначалу не поверили (действительно, в это трудно поверить!), а потом, когда я им показал ключики, начали хохотать, приговаривая: «Ну, ты даёшь, ну, молодец!»
В этот же вечер я отправился искать городок «СУ-4», очень уж хотелось мне поскорее взглянуть на свой, свалившийся с небес, подарок судьбы, существование которого я ещё не совсем осознавал. Долго брёл по накатанной снежной дороге, потом чуть не забуксовал в каких-то сугробах, но всё-таки нашёл на северо-западной окраине города затерявшиеся в кедровом лесу одноэтажные, зелёного цвета, дома. Нашёл и тот, где была моя комната № 13.
Что же из себя представлял этот дом, где довелось потом прожить несколько лет? Это было обыкновенное семейное общежитие. Общее количество жилых комнат во всём доме — четырнадцать. Получалось так, что моя комната № 13, и соседская — № 14, были самыми последними по счёту.
Открыв замок, я вошёл в свою «прихожую». Двери в комнаты были без замков, приоткрытыми, а сами комнаты — совершенно пустыми, кое-где ещё валялся строительный мусор: стружки, опилки, кусочки пакли. Приятно пахло краской от отопительных батарей. Комната № 14 оказалась значительно больше той, которая предлагалась мне — моя была усечена как раз на длину и ширину коридорчика. Меня это здорово расстроило.
На следующий день на работе мне повстречался снабженец управления, молодой парень Алик, с которым я успел уже тут познакомиться, и я ему рассказал о своей радости — о полученной комнате и, как бы между прочим, обмолвился о ситуации с комнатами.
— Заселяйся в ту, что больше! — без обиняков рубанул он.
— Я же не знаю, кто должен получить её — возьмёт потом и вытурит меня, — терзаемый сомнениями, ответил я. — Не могу я так поступить.
— Ну, ладно, зайди вечером ко мне в отдел, там поговорим, может, что-нибудь придумаем. Я вижу, парень ты неплохой.
Вечером, только я появился в конторе, ко мне тут же подошёл Алик.
— Быстро пиши заявление: «в связи с тем, что моя семья состоит из трёх человек, прошу заселить меня в комнату № 14, дома № 1, посёлка СУ-4».
Я даже растерялся от такой активности моего нового приятеля. «Дружный народ, эти северяне! — мелькнула мысль».
— Давай, давай, пиши. Я разговаривал с нашим замом по быту. Рудольф Григорьевич обещал решить этот вопрос.
Я написал заявление, прилично сомневаясь в успехе этой затеи. Каково же было моё изумление, когда буквально на следующий день меня вызвали к заму по быту. Я зашёл к нему в кабинет, он подал мне бумажку, что-то наподобие ордера, где стояла моя фамилия, и был указан номер вожделенной комнаты.
— Обустраивайтесь, всего вам доброго, — только и сказал.
У меня от успеха просто кружилась голова. Время тянуть не стал, купил замок, врезал его в дверь комнаты № 14 и начал обустраиваться, с благодарностью вспоминая Алика Вишневского за оказанную помощь.
На работе ребята мне сварили «двуспальную» кровать, на которую вместо сетки натянули какую-то резиновую ленту (получилось что-то вроде батута), точно так же из сантехнических труб сварили стол и табуретки. Подкупил я кое-какие чашки, вёдра, электроплитку, ткань на шторы. Брат со снохой подарили ложки-вилки и кастрюлю со сковородкой. Вскоре ко мне приехала моя семья — жена с шестилетним сынишкой.
Когда мы заселились в свою комнату, во всём доме жили только две семьи — как раз через коридор напротив нас: Толя и Таня Горсковы с маленькой дочерью Леной, и Володя с Леной Трофимчуки, бездетные. Так сказать, наши соседи. С Горсковыми мы подружились сразу. Это были открытые, доброжелательные, довольно симпатичные молодые люди. Толя работал на строящихся газопроводах дефектоскопистом — проверял качество сварных швов. Работал на трассе, домой приезжал очень редко. Таня не работала — занималась воспитанием дочери. Девочка у них была бледненькая, болезненная, ручки и ножки у неё постоянно чесались, похоже, страдала каким-то аллергическим дерматитом. Толя слыл балагуром, даже охальником: когда приезжал, рассказывал десятки смешных анекдотов, порой скабрёзных. Вместо «Египет» говорил «Ебипет», вместо «кинематограф» — «****ематограф», когда ругался, говорил: «Обь твою медь» и тому подобное. Помню, я до колик в животе смеялся, когда Толя рассказал свежий анекдот: в тесном автобусе девушка обращается к впереди стоящему: «Негр, слезьте с моей ноги!» Тот медленно поворачивается: «Я нэ нэгр, я — эфиоп!» Девушка в сердцах: «Эфиоптвоюмать, ты слезешь с моей ноги?»
Несколько лет Горсковы безуспешно лечили дочку разными лекарствами, потом уехали в Башкирию, где жили Танины родители. В одном из писем Таня нам написала, что девочка выздоровела, видимо, виноват был северный климат.
С Трофимчуками история другая. Володя постоянно находился на работе, худощавый, малоразговорчивый, даже можно сказать, замкнутый. Ленка, его жена, в отличие от мужа невысокая, полноватая, неопрятная тараторка, правда, курила вместе с мужем, глаза у неё немного косили, поэтому все её звали «Косая». Не работала. Мою жену она невзлюбила сразу. Скорее всего, это потому, что у нас к Ленке возникла какая-то глухая неприязнь, и она это чувствовала. Мы замечали, что когда её Володя был на работе, к Косой в гости приходили незнакомые нам, такие же курящие и любящие водку подруги, нередко с ними приходили сомнительного вида мужики. Однажды Ленка устроилась на работу вахтёром в общежитие, которое располагалось в одном из соседних домов. Тут-то она и «оторвалась» по полной программе: ночью закрывала общежитие на крючок, а сама в какой-нибудь комнате предавалась утехам то с одним жильцом, то с другим, а потом кто-то сказал, что сразу с двумя (слухи расползались быстро). Терпение Володи кончилось, и он разошёлся с женой, а если точнее, просто выгнал её.
В тот же год Трофимчук привёз из отпуска новую жену с «готовым» шестилетним мальчиком. Это была официантка Люда одного из ресторанов Ростова-на-Дону. Вскоре к Людке приехала и её сестра Валя. Месяца три-четыре в этой семье прошли в относительном спокойствии, а потом пошёл слух, что в отсутствии хозяина к сёстрам ночью в окно стали лазить чужие мужики. Эти сёстры и на меня с Толиком поглядывали маслеными глазками, но мы держались подальше от похотливых соседок.
Вскоре Людка устроилась работать кладовщицей на складе в какой-то автобазе. Когда после работы шофёры подвозили её домой, она подолгу «задерживалась» с ними в кабине. Не отставала от Людки и сестра. Я случайно слышал, как характеризовала их Таня: «Ленка Косая та хоть шалава, а эти вообще проститутки ресторанные». Мы как-то разницы не видели между Косой и этими, которые с Ростова. Одного поля ягодки. В конце концов, Володя выгнал и этих «родственниц», а сам уехал из города куда-то ещё севернее. Помню, мы с женой как-то на общей кухне готовили ужин, а там толклась и Людка. Разговорились о музыке. Людка сказала, что страшно любит музыку. Мы спросили: «Люда, кто у тебя любимый певец?» — «О, мой любимый певец... этот... этот... Черкабидзе!» Мы всё поняли. Нам Вахтанг Черка... пардон, Кикабидзе не нравился.
К весне в доме стало оживлённо — жильцы появились во всех комнатах. Объявились и наши соседи — хозяева 13-й комнаты. Это была странная пара — Ваня и Груня. Они постоянно жили и работали на трассе, Ваня — слесарь, Груня — то ли сторож, то ли кладовщица. В город наведывались раз в квартал, так что мы их практически не видели, но и одного-двух дней было достаточно, чтобы мы поняли: не дай Господь таких соседей!
Комната была у них как склад — всегда что-нибудь привозили с собой и оставляли здесь. Воровали, что ли... Ивану на вид лет сорок, высокий, лицом недурен, по разговору чувствовалось, что малообразован. Баба Груня — мы её сразу так прозвали — выглядела старше Вани лет на двадцать. Поначалу мы даже подумали, что он приехал со своей мамашей. Сама была курносенькая, с маленькими виноватыми глазками, и в такой одежде, что вот дай ей прут и пару козочек — портрет «старушки из глухой деревушки» был бы готов.
Ваня с Груней первый раз приехали в апреле. Привезли с собой несколько матрасов, коробок, каких-то досок. Прямо какие-то несуны! Сгрузив вещи, весь день отсутствовали. Вечером явились: вдрызг пьяный Ваня еле плёлся поддерживаемый совершенно трезвой Груней. Когда мы стали укладываться спать, из-за тонкой стены стали доноситься ... Нет-нет, совсем не то, о чём вы подумали. Стали доноситься голоса. Вернее, Груню не слышали, прослушивался лишь Ванин пьяный бред: «Уйди на х... Отстань, кому сказал... Куда спрятала бутылку?.. Я теб-бя, суку, на помойке подобрал, назад и вышвырну...» Терпела Груня, терпела, наконец, в сердцах как воскликнет: «Ваня! Ай-яй-яй-яй-яй-яй-яй! Как тебе не стыдно! Люди ведь слушают!» Но шум продолжался ещё долго.
Перед сном жена ушла умываться, вдруг заходит и шёпотом мне говорит: «В туалете стоит почти полная бутылка вина, наверно, бабка спрятала». Да... Весёлые были времена...
*****