Находчивость

               
  В разгаре бабьего лета в энском истребительном авиационном полку шли учения. Было жарко везде – в небе, на бетонке, в тени возле боевых машин, однако полёты проходили штатно. Каждый делал своё дело – летчики «дрались» за превосходство в воздухе, техники суетились возле «мигарей», ухаживая за ними как за любимыми женщинами. Работа, в общем, спорилась, проверяющие из верхнего штаба были довольны, а, значит, полку светила хорошая оценка.
  Среди технарей заметно выделялся Иван Барыкин. Высок ростом, статен, молод, расторопен, остряк-приколист, одним словом, гусар. А что усов он не носил и званием не совсем вышел – это не главное. Между прочим, старшинские лычки просто так не даются, их ещё и заслужить надо. А служил старшина справно, технарь из него был отменный, потому и стоял на офицерской должности техника звена. К молодым лейтенантам–технарям он относился снисходительно, но по-доброму, одним словом, мастерством своим не кичился, наоборот, частицей его всегда был готов поделиться. Вот и полчаса назад, как бы невзначай, уже успел сбегать в соседнее звено, чтобы помочь только что прибывшему из училища офицеру, у которого далеко ещё не всё ладилось. 
  Настроение Ивана, в общем, было замечательное, погода отличная, а учения, известно, имели не только начало, но всегда и свое завершение. Следовательно, впереди маячила расслабуха, что означало отдых для души и тела на полную катушку. Однако дальнейшие мечты его были внезапно остановлены ворчанием в животе.
- Да-да, это сметана, что-то она уж слишком кисловата была на вкус, – подумал Иван и тут же растерялся в догадках. Утром в офицерской столовой действительно давали сметану. Но вроде бы никто по поводу её кислинки не высказывался. Выходит так, что с нею всё в порядке. Может быть и не она? –  опять засомневался старшина. Но, на всякий случай, сходил к соседу и попросил  его о помощи:
- Слышь, лейтенант, у меня тут намечается авария местного значения, подстрахуй, если что.
- А что случилось? – спросил молоденький техник.
- Да сам толком ещё не знаю, может, пройдет…, с животом что-то, как у плохого солдата перед боем – то зубы болят, то понос. У тебя-то всё нормально?
- Нормально – ответил лейтенант, усмехнувшись, и добавил:
- Не волнуйся, Иван Антонович, поможем, если что.
- Ага, спасибо…. Значит, не сметана…. О-хо-хо, тогда всё впереди.
- Что-что, не слышу? – спросил лейтенант.
- Да, это я о своём.  В общем, как увидишь, что мой сокол сел, а меня на месте нет, тогда - бегом к нему.
- Сделаем, - успокоил его лейтенант и опять усмехнулся.
- Ну, всё, пока, – бросил старшина и, хлопнув техника по плечу, быстрыми шагами направился в сторону туалета.
  А тем временем в животе поднималась настоящая волна цунами. Боли в желудке и бурчание циклически повторялись, накатами, то, резко усиливаясь, то ослабевая. Всё время подташнивало. Когда отпускало, старшина переходил на мелко семенящий бег, а если становилось невмоготу и глаза вылезали из орбит, приходилось останавливаться. Тогда он, обхватывая руками живот, всё же двигался хотя и медленно на полусогнутых четвереньках, вплотную сдвигая коленки. Альтернативы движению не было, вокруг на многие сотни метров не росло ни единого деревца, ни кустика.
  До уборной оставалось совсем немного. Но почему-то это расстояние сокращалось медленно, а ноги уже едва слушались. А тут ещё по левой ягодице бил противогаз, а по правой – кобура с пистолетом. В голове не было никаких других мыслей, кроме одной - добраться до желаемого места, во что бы то ни стало. И он… добрался.
  Однако дверь уборной почему-то не открывалась, а за дверью чей-то зычный бас прохрипел «занято». Старшине показалось, что он заблудился. Его тело стало неуправляемым, холодный пот катился по высокому лбу, но последние мысли уже оставили его. Он медленно повернул голову направо и увидел недалеко стоящую женскую уборную. Почти ничего не соображая, он буквально влетел в неё, и, закрывшись изнутри на крючок, стал срывать с себя ремни, комбинезон и всякие причиндалы. Пуговицы разлетались в разные стороны, молнии на одежде срывались вместе с замками, вокруг него беспорядочно падали  различные предметы и вещи, аккуратно нацепленные и пригнанные недавно по сигналу тревоги. 
  И вот, наконец, состояние блаженства переполнило его тело. Ему стало хорошо и радостно. Никогда его душа не была ещё так легка и свободна. Наступало полнейшее облегчение, а вместе с ним стали приходить свежие мысли-скакуны. Так, одна из них наконец-то навеяла ему, что здесь, в этом  дамском туалете он - далеко не свой человек. Другая, наоборот успокоила - на пункте управления полётами работали всего-то три девушки, машинистка и связистки. Не побегут же они по надобности прямо сейчас, - подумал Барыкин, - что им делать нечего…, хотя всё может быть. Поэтому Иван засуетился и стал быстренько подбирать свои разбросанные вещи и готовиться к выходу. Когда он хотел только-только приподнять крючок, в дверь постучали.…  Барыкин посмотрел в щель и сразу узнал  в постучавшей дородную рыжую машинистку Нинку.  О-ба-на, - пронеслось в голове Ивана, - влип…. 
- Любань! Скоро ты? Я никакая, нет уже сил терпеть! Ты слышишь меня!? – рявкнула Нинка и дернула дверь так, что крючок чуть не вылетел из скобы.
  Придерживая крючок и дверь, Иван стал лихорадочно думать, как ему выйти из дурацкого положения. А через некоторое время дверь стала подвергаться уже более яростному штурму, который сопровождался отборной руганью:
- Любка, зараза! Ты, почему молчишь трах-трах-трах, у меня скоро по колготкам потечет…., отрывай и выходи, сколько можно сидеть, трах-трах-трах, - орала Нинка, впадая в истерику.
  Иван никогда не слышал, что б девушки так ругались. Слово «зараза» по сравнению с другими словами можно было бы считать чуть ли не признанием в любви. Он только на несколько секунд  представил, как дверь разлетится в прах, Нинка уцепится в его грудь и, горланя,  будет колотить по ней своими увесистыми кулаками. Его стал охватывать ужас…, потому что спустя некоторое время, наверняка, на одном из совещаний командир скажет примерно так: что б про нас не думали плохо, будто бы в нашем полку завелись маньяки и подкарауливают женщин в их туалетах, вынужден напомнить всем ещё раз, и особенно старшине Барыкину, женские туалеты впредь не занимать, и женщин таким образом не пугать. После таких слов все станут на меня пальцем показывать, а уж от подначек вообще проходу не будет. Даже самый распоследний сопляк-салага и тот не пройдёт мимо, что б не подковырнуть. А всем морду не набьешь… Де-л-а-а…. Нет, надо что-то придумать.
- А если заорать медведем, - подумал Иван, - может, испугается и убежит…. Нет, Нинка не такая, девка не робкая, рыжая к тому же, специально останется, что б посмотреть на этого медведя, да ещё по харе чем-нибудь заедет….
  И вдруг Барыкину пришла дерзкая мысль. Он вспомнил, что у него есть противогаз. Ему потребовалось всего несколько секунд, что б блестяще выполнить норматив по его надеванию. Потом он нацепил на голову фуражку и с полным достоинством вышел из женской уборной. Последнее, что он увидел через мутнеющие стекла шлем-маски – это были наполненные ужасом нинкины глаза, и как по колготкам  её струилась какая-то жидкость. Иван в противогазе побежал прочь от Нинки.
 Бежал он так быстро, что уже не мог слышать нинкиного испуганного вопля. К тому же в это время со страшным свистом совершал посадку истребитель его летчика. Иван едва заметил его по бортовому номеру, но продолжал бежать в противогазе к месту обслуживания звена. Те, кто видели его бегущим в противогазе, думали, что в части объявлена «химическая тревога» и безропотно также надевали индивидуальные средства защиты. В результате ивановой находчивости весь полк оказался в противогазах, а некоторые стали напяливать на себя даже защитную одежду. Взъерошенный начальник химической службы тоже бегал в противогазе и напрасно пытался выяснить у всех, кто попадался ему навстречу, кем же и когда был объявлен этот сигнал, а за ним и приказ "надеть противогазы". Никто не знал, не знала этого и дежурная служба. Дуристика какая-то. Но и команды "отбой газам" тоже никто давать не решался. Так и ходили все в противогазах, пока Иван первым его не снял. За ним постепенно сняли и все остальные. Инциндент был исчерпан и замазан по умолчанию. Начхим опять стал бегать и всем объяснять, что была проведена внезапная тренировка. И все проверяющие восприняли это как правильное действие, и что-то пометили в своих блокнотах. Наверное, поставили очередные плюсы полку. С начхима за находчивость причиталось.   
  Несколько дней спустя, Ивана Антоновича за боевое мастерство, показанное на учениях,  награждали ценным подарком. Зал рукоплескал ему особо,  стоя и с одобрительными выкриками. Больше всех отбивал ладони молодой техник-лейтенант из соседнего звена. А Барыкин шёл и думал о том, что всё могло бы быть иначе, то есть значительно хуже для него. Половина награды – нинкина, - размышлял он, - смотри-ка, выстояла и не проболталась.
  На её месте любая другая тронулась бы, не то, что б описалась. Иван представил, как она ждала, что из уборной выйдет ею обматерённая подружка, а тут выходит здоровенный мужик, да ещё с ненашей мордой, подлинный гуманоид, да и только. А потом, когда успокоилась, просто не может быть, что бы она кого-нибудь да не заподозрила. Потому что рослому мужику от людских глаз всё равно не скрыться и не спрятаться, а такому гвардейцу и подавно. Хоть два противогаза на голову нацепи…, спереди и сзади, всё равно узнают. Не потому ли Нинка, когда встречает Ивана, старается на него не смотреть, опуская глаза вниз, а когда он проходит мимо, хихикает ему вслед. Её подружки тоже от неё не отстают, смеются..., что ж, дело молодое, почему не посмеяться просто так. А если не просто так? Может быть, догадываются о том, что в женской уборной был всё-таки он, виновник подмоченных ею колготок. Девичий смех – это ведь целая отдельная философия. А в жизни бывает всё, да и с кем чего только не случается? Подумаешь… описанные колготки, о них он по-мужски конечно промолчит…, хорошо, что сам не обделался, задачу выполнил и вышел из неудобного положения вполне даже пристойно. Нет, всё же хорошая черта характера эта находчивость.
                г. Москва, октябрь 2009