Павел Николаевич проснулся в чудесном расположении духа. Была пятница – последний рабочий день, и день зарплаты. Впереди маячили тихие выходные в кругу семьи, прогулки и покупки, невинные шалости – субботний секс и субботний сериал.
После работы планировал заскочить в банк – положить немного на книжку. С лета Павел Николаевич начал копить «на отпуск». Он никогда не был в настоящем отпуске с семьей, в санатории, чтобы за все заплачено и все обеспечено. Теперь эта маленькая мечта помогала пережить тяжелые для его характера осень и зиму. Каждую осень Павел Николаевич привычно впадал в уныние по поводу несовершенства собственной жизни и мироустройства в целом. Но вот уже октябрь – и ничего, ни следа тоски и безнадежной усталости. Он даже немного поправился – «от душевного покоя» - и всем был доволен.
День прошел быстро, а вечер – счастливо. Дети веселились, разбирая пакет с продуктами, в котором по традиции прятались «зарплатные» подарки. Жена, улыбаясь, ставила в воду букет мелких остролистных тюльпанов.
- Гульнем сегодня, - шепнул заговорчески Павел Николаевич, обнимая жену.
- Гульнем, - легко согласилась Маша.
По пятницам они ходили в паб «Два фунта» - недалеко от дома. В пабе собирались местные неформалы – от студентов-анимешников до панков старой закалки. Маша вставляла в бровь пирсинг, а Павел Николаевич шнуровал берцы и прятал за растянутым свитером подплывший живот. Они брали по маленькой кружке дорогого «Гиннеса» и садились в курящей зоне, почти чувствуя себя Пашкой и Машкой. Почти веря, что их ждет старая «Ямаха» и продолжение драйва, а не пятиминутная безопасная дорога домой и спящие сыновья.
В этот раз им соседствовала странная троица. Угол занимал громоздкий урод с перекошенными плечами. Лицо углового выглядело так, будто его не смогла дожевать акула-людоед. Одной рукой страшила придерживал костыли, другой – вульгарную женщину лет сорока. Женщина резко кричала и материлась, ее перекрикивал третий компаньон – нервный юноша с увядающим злым лицом. Молодой человек задирал посетителей, нарываясь на драку. Желающих драться не находилось.
Павел Николаевич и Маша чувствовали себя неуютно от такого соседства и жались друг к другу, быстро глотая пиво. Пятничный «загул» казался безнадежно испорченным, но тут компания уже просила расчета.
- Я гений! – крикнул на прощание увядающий юноша. – Я, ****ь, лучший поэт Ростовской области! Приходите все в воскресенье. Я вам почитаю стихи Бродского!
- Почему Бродского? – брякнула Маша.
Поэт наклонился к их столику, обдавая тяжелым пьяным дыханием. Павел Николаевич приподнялся.
- Был такой парнишка, - выдохнул поэт и удалился с видом обладателя сакрального знания. В пабе стало почти тихо. Павел Николаевич почувствовал неясный зуд:
- Маш, я еще возьму. Ладно?
- Конечно, - улыбнулась жена, - мне кофе.
Жена читала иностранные фразы на стенах и пересказывала какие-то новости. Павел Николаевич, допивая бокал, пытался обнаружить в себе признаки опьянения. Он думал, что давно, чертовски давно не был пьян, что живет слишком уж правильной скучной жизнью.
- Пойдем, Мария, - позвал он жену.
- Домой?
- Нет. Пойдем еще погуляем.
На улице ему вдруг захотелось поговорить.
- Маша, я хороший человек?
- Ты? Ты очень, очень хороший! Ты добрый, заботливый.
- Я толстею, Маша…
- Ну и что? Ты ж не мальчик. Мужчине положено иметь животик, - она попыталась засунуть холодную ладошку ему под свитер. Он накрыл ее руку своей.
- Ты не понимаешь, я душой толстею. Зачем я живу? Что делать дальше? Спиваться, как этот «поэт»?
- Ну, что ты, Пашенька. В отпуск съездим, на домик начнем копить. Детей надо выучить, потом внуков начнут подкидывать…
- Скучно, Маша, скучно, как все! Уж лучше спиться или сторчаться…
- А дети?
- Вот только дети… Зайдем?
Они спустились в незнакомый бар. И Маша с пирсингом, и Павел Николаевич в берцах и в растянутом свитере были здесь неуместны. Официант взглядом оценил их как неплатежеспособных, и Павел Николаевич почувствовал вызов и потребность сорить деньгами. Хотя после взноса на книжку сорить было особенно нечем.
- Сто грамм текилы, - заказал он, не глядя в меню, - Мария, ты чего хочешь?
- Не знаю… Мороженого?
Пока жена выбирала мороженое, Павел Николаевич тянул текилу на четыре глотка. Маша читала меню справа налево и все не могла решиться. Слишком долго семья выбиралась из финансовой пропасти, чтобы теперь вот так бездумно тратить деньги.
- А можно мне простое мороженое, из магазина?
- Чудишь! Ну, давай сбегаю.
- Лучше пойдем.
Павел Николаевич рассердился и обрадовался одновременно. Уж слишком не по ним было это заведение. Допив свою стопку разом, он рассчитался, оставив надменного официанта без чаевых.
В ночном магазине Маша выбрала дешевый пломбир, а Павел Николаевич взял пару пива и зачем-то пачку «Мальборо». Они давно экономили на курении, как на вредной привычке, и покупали десятирублевый «Донтабак» блоками на рынке.
- Пашунь, тебе ж завтра плохо будет.
- Ну и черт с ним. Хочу напиться.
- Зачем?
- Сто лет не напивался. Вообще не делал никаких глупостей. Мне уже нимб голову жмет.
- Какой нимб?
- Собственной добропорядочности.
- Хочешь, поживи один. Или съезди куда-нибудь…
- Машуня… я тебя очень люблю.
Павел Николаевич обнял жену и подумал, что ему очень с ней повезло. Только она могла терпеть его вспышки гнева и перепады настроения. Только она умела отпускать и ждать. В сущности, только она и любила его. Когда он, разбив старую «Ямаху», лежал переломанный, мать единожды заглянула в больницу. Выставила в холодильник банку с домашним творогом – «Ну, поправляйся!» - и ушла. А Машка, худенькая, беременная уже Машка, неумело совала под него «утку» и уговаривала врачей поставить капельницу в долг. Может он и умер бы тогда, если бы не Машка. А если бы не умер – таскался бы сейчас по кабакам, кичась дутой гениальностью, в компании с такими же «поэтами». Тьфу ты, дался ему этот поэт!
Ночь была теплая и по-южному мягкая – последняя, наверное, из теплых ночей в этом году. Павел Николаевич хмелел и добрел, Жена тоже как-то расслабилась. Они шли, болтая ни о чем, улыбаясь встречным парочкам, целуясь в засос, как подростки.
- Мааашка! Машка, а давай опять мотоцикл купим!
Жена напряглась. Павел Николаевич заторопился:
- Представляешь, вот как бы здорово сейчас рвануть до Джубги. Или хотя бы до Ростова!
- Угу, пьяному…
- Ни-ни! Если можно рвануть – зачем пить? Это только малолетки мешают удовольствия. Машка, давай!
- А давай!
- Что, правда?
- Правда!
- Когда?
- Завтра.
- На что?
- Снимешь с книжки.
- А проценты?
- Пфф, большие ли?
- А отпуск?
- Махнем дикарями, вызовем бабушку и махнем.
Они зашли в ночную «Осаку», и Павел Николаевич был снова Пашка, пил пиво и смеялся. А Машка соглашалась, что можно взять кредит, и сразу снарягу, и снять гараж, и завтра же вечером обкатать. Потом они шли домой, обнявшись, едва шли – Пашка спотыкался, а на такси уже не было. Она помогла ему раздеться, накрыла пледом и ушла варить кашу – на утро детям. А он успел подумать, что от другой жены давно бы уже свинтил, а от Машки – ни-ни, никуда.
В субботу Павел Николаевич долго не мог проснуться. Во рту сушила, голова болела. «Похмелье», - не без удовольствия отметил он. Мысленно пересчитал потраченные накануне деньги. Выходило порядком. Жалко. Придется экономить.
Маша принесла чай и бутерброды, чмокнула в щеку:
- Вставай, никуда не успеем.
- А куда мы торопимся?
- Ммм… Мотоцикл смотреть. Или не идем?
- Идем-идем, уже идем! – он все отлично помнил, но хотел знать, что жена не передумала.
Шли вчетвером, весело пиная осенние листья. Павел Николаевич время от времени брал младшего на руки, уговаривал не капризничать и потерпеть:
- Сейчас мотоциклы будем смотреть, большие мотоциклы. Дрррр!
Они опоздали, встали перед закрытой дверью. «Сб. 9.00 – 15.00» - предупреждала вывеска. Маша посмотрела на часы:
- И на рынок уже поздно.
- Ничего, - сказал Павел Николаевич, - Ничего.
Через витринное стекло он смотрел на хромированный черный «Сузуки». Здорово будет прокатить на нем младшего. Здорово будет гнать с Машкой, прижимаясь к обочине от мощного дыхания фур. Здорово… Павел Николаевич вспомнил звук рвущегося об асфальт металла. Вспомнил горячую боль в искореженной, придавленной корпусом мотоцикла, ноге. Вспомнил Машкино обескровленное лицо с закушенной губой.
Он обернулся. Жена держала на руках младшего и улыбалась. Старший серьезно рассуждал о преимуществах чопперов над спортивными. Черт возьми, как глупо пытаться вернуть молодость! Нормальные люди возят детей на море, строят дом и растят свой сад.
- Ладно, пошли есть мороженое, - позвал Павел Николаевич.
Он рано лег этим вечером, сославшись на похмельный синдром. На следующий день его придавила хандра и апатия:
- Маша, мне надо отлежаться.
Жена ткнулась губами в щетинистую щеку и увела детей гулять.
Он проспал все воскресенье, только глубокой ночь проснулся минут на пятнадцать, почувствовав горячее бедро жены и прилив желания. В понедельник утром Павел Николаевич ушел на работу, когда вся семья еще спала – как обычно.
В десять часов Машу разбудил телефонный звонок. Звонили с Пашиной работы, узнать, почему их главный программист все еще не на месте и не отвечает по мобильному.
Через год Павла Николаевича официально признали без вести пропавшим. Жена получила возможность обналичить его накопления. На книжке лежало чуть больше ста тысяч рублей. Маша переоформила счет в другом банке под большие проценты.
- Вот Паша вернется, и купим дом, - говорила она.