Маленький Боренька затосковал. Не пил, не ел, не брал в руки игрушки и малочисленные книжки с картинками, а только глазел в мокрое осеннее окно на кухне, в котором отражалось пламя затопленной печи, а на подоконнике дозревали помидоры, да кое-где в щелях досок закатились зернышки переспелого мака, напоминающие о начале осени. Родители его два дня назад уехали в город, доучиваться в аспирантуре.
Жил он в поселке второй год, но так и не мог смириться с неотвратимой разлукой» Мама, мама «,- кричал он вслед уносившимся вагонам поезда, плача, прижимаясь мокрыми щеками к бабушкиной плюшевой жакетке. И долго потом всякие лакомства: жаренные тыквенные семечки, шумливые коробочки с маком, сладкая пареная тыква, моченая брусника с медом – ничто не могло успокоить дрожащего Бореньку.
Он часами не вставал с кровати-раскладушки, очень удобной лежаночки в углу, у самой печки. И днем, и ночью – только всхлипывал, не обращая внимания на мурлыкающего в ногах кота Ваську.
«Пропадет ведь мальчонка,- ворчал дед, что родителям скажем? Какой ответ будем держать? Я письмо буду срочно писать, а то ведь как бы мальчонка-то не сгорел от тоски.
Уже ночью, при свете керосиновой химическим карандашом, на листке из тетрадки в клетку написал дед письмо боренькиным родителям в Москву, чтобы забрали мальца к себе, а то какой грех …
Почта тогда еще работала хорошо, письмо дошло быстро, за три дня. Отец с матерью запечалились - куда сыночка девать, а ведь до защиты диссертаций совсем немного осталось.
- Надо ему купить гостинцев, да посылкой отослать, - решили родители, может он и успокоиться?
Боренька лежал, не вставая , вторую неделю, а фельдшерица Варвара Васильевна делала ему, по наущению бабушки , «чудодейственный» , витамин В12 - панацею того года от всех болезней. Но и от него толка не было.
- Как хотите, Александра Андреевна, а мальчонка пропадает у вас, гаснет, - укоряла бабку Варвара Васильевна. – Тоска его ест, печаль. Что-то делайте!
И вот, как снег на голову, вместо письма от родителей из Москвы пришла посылка! Дед ходил в магазин за хлебом и неожиданно принёс её с почты, гулко всей тяжестью ударил дном ящика о кухонный стол.
- Посылка! Из Москвы! Вставай, Боренька, что-то тебе папа с мамой прислали! – засуетилась бабушка.
Дед ножницами разрезал шпагат на фанерном ящике, сломал сургучную печать, достал кочедык для плетения лаптей и отодрал им верхнюю крышку посылки. Боренька стоял рядом и шевелил ноздрями, вдыхая, знакомые и незнакомые запахи. Сначала, из под газеты дед достал письмо, в котором родители Бореньки извещали, что очень заняты, что никак не могут приехать, что вся их жизнь зависит от результатов этого года – надо обязательно защитить диссертации, а потом они смогут забрать сынка. А пока посылаем подарки, гостинцы и всякие игрушки.
Подарки и впрямь были знатными. Бабушке прислали новые кожаные тапки – ходить в магазин. Деду подарили зимнюю каракулевую шапку с хромовым верхом. А Боре! – чёрный пистолетик с пистонами. Ни у кого такого пистолетика не было. А на самом дне посылки – тюбетейка! Какая это была тюбетейка! Как, наверное, у падишаха в сказках про Ярты-гулока из книжки туркменских сказок, купленных ему этим летом. Какая это была тюбетейка!!! Ее коричневый бархат был расшит красными и золотыми нитями, вытканы необыкновенные узоры! Когда Боренька одел ее перед зеркалом, она как материнские руки легла ему на голову. Он в первые за много дней улыбнулся и раз румянился. Никак нельзя было не поделиться таким счастьем и радостью. Боря надел новые сатиновые шаровары, зелёную фланелевую рубашку, бардовые кожаные туфли, выходные, только для праздника и шко-лы. А на голову надел отливающую золотом и бархатом тюбетейку. Так он и вышел на улицу, держа в руке чёрный пистолетик с лентой пистон в магазине под стволом. Как сказочный принц из другого мира он приближался к толпе ребят, стоящих у сруба, временами паря
в воздухе от распирающего счастья. Все кругом от этого невиданного великолепия онемели. Наконец Серёжка Огарков, его одноклассник, вмиг охрипший и потерявший голос, простонал: « Настоящий!? С пистонами!?»
- Автоматический! – добавил Борька.
Толпа ребятишек выдохнула.
- Дай стрельнуть, - простонал Серёжка, - Ну, дай!
- Да я ещё сам не стрелял, - замялся Борька.
- Дай, ну, дай, ты-то ещё настреляешься!
Сережка был таким другом, что Борька никак не мог отказать ему. Тот поднял бережно пистолетик вверх, зажмурился, нажал на курок и, наконец, выстрелил! Какой это был выстрел! Почти как в кино. Пошел дым, и запахло серой.
И мне стрельнуть, и мне, - загалдели ребята. Скользила лента в магазине, хло-пали с дымком пистоны и наконец ,осталась одна.
Ребя, запротестовал Боря: «Я еще и сам не стрелял! «Он с сожалением посмотрел на единственный оставшийся пистон - вдруг не выстрелит? Или выстрелит слабо, тихо, без дыма?
Но пистолет не подвел и громко отсалютовал напоследок. Все радостно захлопали и закричали:
Ура!
- Что за шум, мелочь? – с бычком в зубах, вихляясь, враскачку, втягивая при вдохе в нос всхлипывающие сопли, подошел второгодник-балбес, старше ребят на несколько лет, Ванька Шанин.
- Ну, чо, дай пальнуть! –
-Все пистоны кончились, Ваня.-
-Как кончились? Ты что, мне не оставил? –
Ванька угрожающе выпятил нижнюю губу, сузил злобно глаза, закатал рукава рубашки. Растопырив руки как грабли, он холодным страхом навис над Борей. Все ребята в страхе попятились.
-Я сам, Ваня, только раз стрельнул ,- оправдывался Боря , ребята все…
-Гад, ты, гад, - прошипел распаленный Ванька, - сволочь.-
Затем схватил с головы Бори золотую тюбетейку и с ревом сморкнулся в нее густыми зелеными, как менингитный гной, соплями.
От охватившего ужаса у Бори отнялись руки и ноги, а когда немного пришел в себя, то медленно пошел домой, непонимающе смотря по сторонам, держа в вытянутой руке загаженную в соплях тюбетейку. Увидев, что стало с тюбетейкой, бабушка Бори закричала. Закричала на всю улицу. Потом закричала мать Ваньки Шанина. Кричал и бестолковый оболтус Ванька, оправдываясь, размахивая кривыми руками. Потом бабка выстирала тюбетейку, но толи она съёжилась, так как не хотела налезать на голову. Вспоминались гнойные сопли Ваньки, от которых тошнило. Боря больше никогда не надел свою любимую тюбетейку. Он перестал скучать и по родителям, как будто они предали его. А на всех фотографиях в детстве у него остался взгляд затравленного волчонка.