Валентин Ястребцев ушел в армию за несколько месяцев до событий, которые открыли собой чреду кровавых лет. Во второй половине октября 1918 г. Шацк был осажден восставшими крестьянами. Дымились хаты Черной слободы. Дым стелился над землей, в воздухе пахло гарью. Бесчисленные толпы крестьян вооруженные, чем попало: вилами, лопатами, кольями, косами и даже серпами со всех сторон входили в город, сметая все на своем пути. Немногочисленные милиционеры, быстро сообразив, что с такой толпой не справишься, ретировались и укрылись в здании бывшей уездной управы, где засели все представители теперешних большевистских властей: председатель укома, несколько чекистов, члены уисполкома. Управу с ходу крестьянам взять не удалось – оборонявшиеся открыли огонь из всех видов оружия, которые у них были и восставшие, оставив на площади перед зданием управы несколько убитых, укрылись за домами. Однако на исходе дня крестьянам удалось захватить броневик, шедший на подмогу властям, он угодил в яму-ловушку, и своим ходом идти дальше не мог и восставшие сняли с него пулемет, который установили прямо перед управой, и теперь обстреливали окна, не давая большевикам, даже высунуться. Взятие большевистского логова было делом времени, это понимали и осажденные и осаждавшие и лишь наступившая ночь, отсрочила наступление этого момента.
Само восстание началось неожиданно. Еще с августа по уезду разбрелись продотряды, которые безжалостно отнимали у крестьян хлеб, было несколько случаев насилия, потом объявили очередную мобилизацию, начали вылавливать дезертиров, короче обстановка в уезде накалялась. А тут еще чекисты повели себя абсолютно по-хамски, объявив, что проведение очередного крестного хода с Вышенской иконой рассматривается ими, как контрреволюционное выступление и в случае каких либо эксцессов будет безжалостно подавлено. Об этом было развешено во всех уездных городах объявление. Потом появился слух, что и вообще в будущем крестный ход будет запрещен, а все церкви закроют. Это переполнило чашу терпения и без того задерганного крестьянства. Когда скапливается слишком много горючего материала достаточно лишь искры, чтобы начался пожар, такой искрой стал случай произошедший в одной деревне Конобеевской волости. Там при изъятии хлеба у крестьянина-бедняка, его беременная женка бросилась на одного из продотрядовцев, тот ее ударил, муж крестьянки в свою очередь здорово вмазал продармейцу и тут же незадачливого мужика повели расстреливать на опушку леса. Но не тут то было: весть об этом разлетелась мгновенно по всей деревне, и небольшой отряд на этой самой опушке был встречен разъяренной толпой крестьян. Продармейцы вынуждены были сложить оружие. С них сняли порты, обмазали задницы дегтем и в таком виде под крики и улюлюкание деревенской молодежи выпроводили из деревни. Весть об этом поступке быстро распространилась по всем окрестным селениям и уже к вечеру следующего дня Конобеевская волость была охвачена восстанием, которое быстро перекинулась на соседние волости, а затем захватило Темниковский и часть Моршанского уезда. Покончив с властями на местах, крестьяне отправились расправиться с ними в столицу уезда Шацк. Определенной цели или руководства у этого восстания не было. Просто вся обида, копившаяся в крестьянах в течение года на новые власти, вдруг выплеснулась разом и затопила все вокруг.
Только наступившая ночь дала передышку осажденным в Шацкой земской управе большевикам. Крестьяне занялись приготовлением пищи и устройством на ночлег. Все пути и выходы к зданию были перекрыты, везде расставили посты, а утром, когда туман еще висел над городом, толпы крестьян снова пошли в атаку и уже успех был близок, когда раздались выстрелы нескольких артиллерийских орудий, послышался свист летящих снарядов и огненный смерч обрушился на наступающих. Крестьяне в ужасе разбежались, оставляя на площади убитых и раненых. Спустя какое-то время после артобстрела с трех сторон в город ворвались конные красноармейцы, которые принялись истреблять, пытавшихся вырваться из города мятежников. Позже стало известно, что это особый отряд губернского ЧК, присланный на помощь шацким коммунистам из Тамбова. Уже через час разгром восставших был завершен. Части крестьян удалось уйти в свои села, часть было убита, а часть захвачена в плен и собрана на центральной площади города. Командир отряда, молодой, чернявый чекист, одетый в кожанку велел вести крестьян за город, где им было приказано рыть большой ров. Эта работа заняла у них почти весь день и вечер, а ночью, окрестности Шацка оглашались звуками выстрелов и стонами гибнущих людей.
Еще один отряд карателей прибыл на станцию Нижнее Мальцево и 24 октября спешил в Шацк. По пути зашли в с. Юрино и там карателями был убит благочинный Шацкого округа священник Иоанн Николаевич Островский. Помощник благочинного священник церкви с. Большой Пролом Гавриил Алатовский в это время находился в с. Саюкино Тамбовского уезда, вернувшись к себе в приход и посетив с. Юрино он со слов непосредственных свидетелей этого происшествия написал епископу Зиновию следующий рапорт: «По имеющимся у меня сведениям, со слов его родных и псаломщика-диакона с. Юрино Василия Воскресенского, убит о. Благочинный при следующих обстоятельствах. 24 октября о. Благочинный отпевал в храме крестьян, убитых во время народного восстания в Шацком уезде. В это время недалеко от храма около здания сельсовета было собрание граждан с. Юрино. В это же время ехал 2-й карательный отряд красногвардейцев со станции Ниж. Мальцево в г. Шацк. Заметив собрание граждан они спросили о причинах собрания. Некоторые из граждан, особенно женщины, испугавшись отряда, побежали к храму, куда направилось несколько красногвардейцев. И так как храм был отперт, то красногвардейцы спросили, кого в нем отпевают. Им сказали, крестьян, убитых во время восстания. Тогда они красногвардейцы со словами «что слишком большая честь для наших врагов – отпевание; собаке – собачья честь» вошли в храм и потребовали у причта прекращение отпевания. Начав бить нагайками и плетками причт. Отца Благочинного в облачении как он был при отпевании стали выгонять из храма. С ним потащили и псаломщика-диакона Василия Воскресенского. Все время их били. Отец Благочинный пробовал спросить за что бьют, но красногвардейцы были пьяны и не обращали внимания на слова о. Благочинного, продолжая бить. Сходя с паперти Благочинный упал. Потом поднялся, в него стали стрелять из револьвера, но ни один выстрел в него не попал. Потом верховой урасногвардеец, видя такую картину говорит: «Я сейчас его убью». Слезает с лошади и выстрелом из револьвера убивает наповал о. Благочинного около угла колокольнис юго-западной стороны. В этот же день вместе с другими четырьмя гражданами с. Юрьево, крестьяне по приказанию красногвардейцев и в их присутствии закопали о.Благочинного в землю в облачении и кадилом против храма с юго-западной стороны в 5-7 саженях от храма. При расстреле о. Благочинного псаломщику-диакону Василию Ивановичу Воскресенскому удалось скрыться от красногвардейцев. В это время меня в приходе не было. Я был в Саюкино и возвратился 31 октября ночью. Узнав о печальном случае с о. Благочинным, я боясь за целостность благочиннических дел, счел своей обязанностью 3 ноября отправиться в с. Юрино и взял все дела, бумаги и прочее (…) Все найдено было в беспорядке, так как красногвардейцы в его квартире все перерыли». Отец Гавриил был единственным человеком в тот год, который осмелился описать все подробно и назвать вещи своими именами. Другие просто писали: такой-то расстрелян «как восставший против советской власти». А прихожане села Хомутовка Темниковского уезда, где было расстреляно 22 человека во главе со священником в письме на имя владыки Зиновия писали так: «На почве разных недоразумений, а главным образом вследствии крайней нашей темноты в нашем селе 16/29 октября с/г случились беспорядки, которые уездная советская власть вынуждена была подавить силою решительных мер; в результате было до 10 человек убитых и 35 человек, в том числе и наш местный священник Павел Михайлович Кедров, публично расстреляны в г. Спасске».
Спустя несколько дней после рапорта отца Гавриила прихожане с. Юрина просили назначить священником в их церковь вместо убитого иерея Ивана диакона Воскресенское, на это письмо епископ Зиновий наложил следующую резолюцию: ««Псаломщик-диакон Воскресенский не может быть священником, он даже не имеет права быть диаконом».
Между тем отряд карателей продвигался из Юрина далее на восток в сторону Салтыковки. Вечером 27 октября отряд вошел в село Борки. Здесь в Никольской церкви служил отец Димитрий Петропавловский. Священник еще молодой, ему было чуть больше 30 лет, но уже вдовец, жена и маленький сын умерли у него еще в 1905 г. Эта трагедия наложила на него неизгладимый отпечаток: он был как-то сосредоточен в себе, молчалив, но прихожане его любили, зная, что их батюшка настоящий молитвенник и никогда им не откажет в их просьбах. Отец Димитрий жил в большом церковном доме один, поэтому сельские власти направили бойцов отряда ночевать к священнику. Тот принял их радушно, разместил в своем доме, а сам ночевать ушел в небольшой флигелечек. Каратели провели бессонную ночь, праздновали победу над мятежниками, пили и горланили пьяные песни. Под утро, когда отец Димитрий читал молитвенное правило, кто-то осторожно постучал в окошко. Батюшка вышел на порок, в утренней мгле разглядел своего соседа крестьянина Андрея, тот крадучись подошел к батюшке, и опасливо озираясь по сторонам, зашептал:
- Батюшка, бежать тебе надо, а то тебя убьют!
- С чего это? - удивился священник.
- Энтот наш комсомолец Лешка, ну помнишь его брата-комиссара, ты вчера отпевал?.
Священник молча кивнул головой, вспомнив обезображенное лицо местного борковского коммуниста, которого вчера разъяренные крестьяне забили на смерть.
- Так вот он, Лешка, с солдатами там пил и говорил им, что ты, батюшка, ево брата живьем отпел. А они, услышав это стали горланить: в расход попа, в расход попа.
Отец Димитрий широко перекрестился и сказал:
- Вот что Андрей, ступай домой. Моя совесть перед Христом чиста, я никуда не побегу. На все воля Божья.
Пьяные солдаты ворвались в храм, когда священник уже почти закончил совершать богослужение. Выволокли его прямо в облачении во двор храма, где было собрано еще десять Борковских крестьян, которых каратели взяли в качестве заложников. Всех отвели за село, где стоял большой кирпичный сарай, здесь поставили к стенке и расстреляли. Только к вечеру, когда каратели ушли из села борковцы осмелились подойти к тому месту и, погрузив тела убитых на повозки отвезли их на кладбище, где погребли в братской могиле, поставив над ней неприметный крест.
Далее путь карателей лежал в с. Агламазово, где был убит настоятель местной церкви священник Николай Пробатов и больше десяти крестьян, затем в с. Чернояр расстреляли священника Петра Кудрявцева, а в соседнем с Чернояром селе Песчанке убили семидесяти трехлетнего старца-священника Иоанн Смирнова. Здесь кровавый след убийц обрывается.
В начале ноября 1918 г. карательные отряды обрушились на мятежные села Тамбовского и Кирсановского уездов. В Бондарях был расстрелян весь причт Троицкой церкви, об этом епископу Зиновию председатель совета 2 Тамбовского округа священник Михаил Смирнов сообщал: «С тугою сердечною долг имею довести до сведения Вашего Преосвященства, что 3 ноября ст. ст. с/г в 4 часу дня был расстрелян карательным отрядом весь наличный причт с Бондари – священник Алексей Доброхотов, священник Александр Дмитриевский, диакон Василий Челнавский и псаломщик-диакон Иоанн Колчев. Погребены они были в одной братской могиле вместе с другими расстрелянными без отпевания». Спустя десять дней 13 ноября сын диакона Ивана Колчева Александр, учившийся в 6 классе Тамбовской Духовной семинарии подает рапорт Владыке Зиновию: «3/16 ноября с/г я лишился своего родителя псаломщика-диакона, который был застрелян вместе с своими братьями-сослужащими за совершение православного христианского богослужения (молебна). Исполняя отцовское завещание служить Христовой Церкви я прошу Вас, Ваше Преосвященство, несмотря на гонение на служителей Церкви определить меня на вакантное священническое место при Троицкой церкви с. Бондари, где теперь осталась моя мать обремененная четырьмя малолетними детьми». Это был мужественный поступок, ибо наступило время мученичества, и кровь убиенных за имя Христово вопияла к живущим. Кровавый маховик запущенный большевистскими злодеями в 1918 г. теперь почти не останавливался вплоть до начала войны, иногда только замедляя свой ход.
Новая волна расправ с духовенством и верующими связана с антоновским восстанием. В этом восстании духовенство участие никаким образом не принимало и никаких лозунгов религиозного характера восставшие не выдвигали в отличие от восстания 1918 г. Причем отметим одну деталь: церковь отчасти пострадала от действий антоновцев, мятежниками был разорена Мамонтовская Алексеевская женская община и Пантелеимонов скит. Многие священники призывали крестьян в своих проповедях с церковного амвона не поддерживать антоновцев. И, тем не менее, духовенство, оказавшись между двух огней, в первую очередь и пострадало. Правительственные войска в качестве заложников частенько брали именно священников.
Страх и ужас объял село Паревку Кирсановского уезда в июне 1921 г., когда по людоедскому приказу № 130 паревцам было предписано: «Выдать всех скрывающихся в волости бандитов и дезертиров. Сдать все огнестрельное и холодное оружие и огнестрельные припасы, хранящиеся у населения и спрятанные в разных местах, как сданные бандитами, так и похищенные населением с. Паревки у проходившей в июне месяце 1919 года 56-й дивизии. Сдать все хранящиеся и спрятанные населением казенного образца обмундирование и снаряжение. В обеспечение выполнения населением настоящего приказа берутся заложники. Если по истечении 3-х часов настоящий приказ не будет выполнен полностью населением Паревской волости, то взятые заложники будут расстреляны».
Огромное старинное село, раскинувшееся в долине реки Вороны на несколько километров, замерло в ожидании дальнейших событий, которые не предвещали ничего хорошего. Не было такого человека в селе, который не боялся, и противный, похабный страх за свою жизнь поселился в душе почти каждого паревца. Лишь приходской священник Михаил Успенский по - прежнему был бодр, подтянут и излучал спасительную уверенность в том, что все будет хорошо. Не раз в эти тяжелые дни батюшка с церковной кафедры утешал приунывших односельчан, призывая их во всем предаться воле Божией и полагаться только на нее.
В воскресный день июня 1921 г. отец Михаил служил утреню. Небольшой Покровский храм был заполнен почти полностью, в эти скорбные дни паревцы как-то по особенному были ревностны к храму: истово молились прося у Бога заступничества. В тот момент, когда диакон читал просительные ектеньи, в храм вошло несколько вооруженных красноармейцев. Их не сразу, заметили и только когда один из них громко крикнул: «Эй, поп, кончай свою службу!» все обернулись. Священник вышел из алтаря и замер на солее. Четверо молодых красноармейцев в фуражках набекрень осмотрели всех присутствующих и один, видимо старший, недобро ухмыляясь и вынимая из-зо рта цигарку, которую он бросил на пол, сказал:
- Значит так, ежели вы все здесь сейчас же не откажетесь от Бога, всех расстреляем.
Красноармейцы загоготали, а старший, уже обращаясь к отцу Михаилу, снова повторил свое требование. Батюшка перекрестился, сошел с солеи, приложился к иконе и пошел через весь храм, люди перед ним расступились. Подойдя почти вплотную к красноармейцу, который как-то стушевался и испуганно попятился назад, священник сказал:
- Никогда не отрекусь я от Господа нашего Иисуса Христа.
Потом он повернулся к своим растерявшимся прихожанам и уже им сказал:
- И вы не отрекайтесь и всегда будете с Богом.
Священник вышел из храма, народ потянулся за ним. Тут на площади перед храмом было уже не меньше двух десятков солдат, которые с винтовками наперевес, тут же окружили столпившихся около священника крестьян и велели всем идти в сторону кладбища. По пути подогнали еще несколько паревцев, взятых при облаве в разных частях села, а всего оказалось около 80 человек.
На кладбище с севера на юг был вырыт большой ров, всех заложников выстроили на его краю и уже ни у кого не было сомнения в том, что сейчас произойдет. Подходили к батюшке, брали благословение. Священник стал читать канон на исход души, каратели торопились, выстроились шагах в десяти от шеренги приговоренных, после первой команды «пли» раздался залп. Много людей упало в ров, но многие продолжали стоять, в том числе и священник. Потом последовало еще два залпа и вот уже все заложники попадали в ров. Некоторые были еще живы, стонали и плакали, пытаясь выбраться из-под убитых на поверхность, но последовала команда закапывать ров и солдаты принялись усердно выполнять приказ. Около рва поставили вооруженную охрану и еще три дня родственников не пускали к месту расстрела.
В 1918-1921 гг. пролилась по Тамбовской земле первая кровь мучеников за веру. Это была кровь «убиенных за слово Божие и за свидетельство, которое они имели». На время, всего лишь на короткое время машина убийств, запущенная в годы гражданской войны, приостановилась, чтобы вновь начать движение в конце двадцатых годов. Десятки тысяч людей были убиты за Христа, сотни тысяч пострадали но не до смерти. В числе их был и Валентин Ястребцев.
Много лет спустя люди станут осмысливать это время и говорить о том, что это жертвы принесенные за грехи наши, но забудут о словах Апокалипсиса пророчествующих о снятии пятой печати. Никто и не подумает, что именно это время и наступило в мире и теперь кровь невинно убиенных вопияла к Богу об отмщении и оно пришло.