Белый верблюд

   

                БЕЛЫЙ ВЕРБЛЮД
                или
                Как я впервые  снимала кинО



        Витька   скатился   в каюту  и  с  восхищением  выдохнул:
        Ну, началось!
     Я почувствовала  сильный  толчок. Это  к  нашему катеру   причалил «Городок»…Следом,  раздался  звон  гитары  и  пение.
      Так!  Теперь  они  напьются и  завтра  мы  опять  ничего  не снимем.
      Я  ненавидела  это соединение  творчества  и  пьянки. Надо  же,  чтобы  за  нами  увязался  катер,  наполненный  водкой!
      Толя  едва  держался  на ногах или  где- нибудь  спал.
      Он  едва  не уронил камеру  в  Енисей ,  а  я  стояла рядом со слезами на глазах и умоляла  снимать. -Нужно,  ты понимаешь,  нужно!
      Крики  и  пение  раздавались  всю ночь...

                ------------------
            
- Где  Витька?
Витьки  не было  нигде. Куда  он  делся? Нужно  снимать! Смотрите, cмотрите,  верблюды  уходят!  Тамара,  пойдите  и  задержите  их!
-Как?..
-Идиотизм…
-Кино  это  не  искусство!
Я –( шепотом)  Идиотка. -  Ви-и-и-тя!

На  верхнем  гребне  горы  стоял  Витя,  ассистент  оператора.    Он  сложил руки, как  Наполеон,  и  смотрел  вдаль.  Услышав  крик, он  быстро  скатился  вниз  и  подбежал  к  нам.
-Ну  вот!  Они  ушли...  Бежим, -крикнула  я  оператору.-  Возможно,  еще успеем. И  мы  побежали.
   Как  прекрасно  неслись  верблюды!  Равномерно переставляя  ноги  и  гордо  неся  длинные  шеи.  Я никогда  не  представляла,  что  верблюды  могут  так  быстро  бегать!
  -Черт,- сказала  я,-  cцена  с  верблюдами!  Это  было  бы  гениально! Небо, горы  и  два  верблюда!  Черный  и  светлый. Здорово!  А  еще  лучше,  выкрасить  их, как  у  Антониони, – одного  в  черный,  другого в  белый!
- Можно,  в  зеленый,- засмеялся   оператор.- Все  равно в  “черно-белом” все будет  черным.
– Ну  вот,  опять  ничего  не сняли..

                ----------------

. Я вышла  на палубу,  подошла  к  штурвалу,  возле  которого  едва  держался  на  ногах  капитан.
- Можно  мне?
–Давай.-
          Я  встала  у  штурвала.  Почему то,  это  оказалось  не  трудно. Была черная  звездная  ночь, мерцала  река. И  тихо  до жути. Капитан  ушел пить  в  «Городок»  и  было  как- то особенно  хорошо.

       Стоять  за штурвалом... Это давало  ощущение  силы,  мужества  и  гордого  одиночества. Я  думала о Великом  кино,  и  мне  хотелось  врезаться,  вгрызаться  в  жизнь,  в  деревья,  в  холодную  воду,  в  горячий  песок.  У  меня  была   такая  огромная  жажда  снимать  кино!  И  это  доходило  до  физического  ощущения,  когда  руками  врезаешься  в  землю, копаешь  эту  землю,  когда  под  ногтями  уже  черно,  а  ты  все  равно  роешь и  роешь…

       Появился  пьяный  Толя. -Знаешь, - сказал  он, - знаешь,  ты настоящая  девчонка! Молодец.  У  штурвала!
      - Иди спать.  Завтра будем  у  порога, может, что  снимем.
      - Ты  что,  впервые  в  кино, что ли?  Всю  жизнь снимали  в  пьяном виде  и  будем.  Даже  лучше получается.  Настоящая  ты  девчонка.  Дай  штурвал.
      -Не дам.
      - Ну  и  черт  с  вами.  Все  женщины  сволочи.
      - Толя,  Толя,  иди  сюда! -кричала  Тамара. -Иди  к  нам…

             ----------------

      -Что это Вы  все  одна  и  одна  сидите, - спросил   пьяный  Юрзус , поэт из  Литвы,  непонятно  каким  образом  оказавшийся  на  нашем  катере- Не скучно?
      -Нет.
       Помолчал – Это  не может  не быть  скучным…
      -Видите ли,  я  не пью. 
      -А  зря. Надо  полно  брать от  жизни. Надо  пить, любить,  есть  сырое мясо,  охотиться..
-А я и живу  полной  жизнью. Просто меня  интересует   другое.
-Духовное?  О,  это  великий  самообман!  Вы  когда-нибудь  любили?
-Нет, - солгала  я.
-Так  запомните,  главное – любовь! Вы знаете,  почему  застрелился Маяковский?
-Предполагаю…
-Нет,  не  знаете.  Из-за  сифилиса.
-C Маяковским  произошла  трагедия  духовная…
-Вы  маленькая  девочка  еще.  И  вообще,  Маяковский не поэт.
    Заграницей  даже  сейчас идет  спор  об этом.  Просто вы  ничего  не понимаете в  поэзии.
-Ладно, -сказала  я  и  ушла  на  корму. «Маяковский  не  поэт». А  ты кто   такой?  Я  вообще  тебя не  знаю! Я  не  признаю  людей, которые   болезнь   путают  с  грязью  и  пороками, которые  про  Чехова  говорят.  что  он,  всего  лишь,  импотент,  а  про  Достоевского, -  что  он  развращал  малолетних...
       И  опять все  то же желание  отгородиться.  Сохранить  ощущение  чистоты  от Енисея,  тайги  по обоим  его  берегам, от  Тувы. Но  этого  не  хватило,  и   я  взялась  за Экзюпери.  Я  жадно  читала  слова,  фразы,  целые  главы. – “Нет  ничего  дороже  уз,  соединяющих  человека  с  человеком...”

-Читать  Сент-Экса  здесь – это  пресыщение, - сказал Толя.
Я  что-то пробурчала. 
Подошел  Иван  Иваныч: А  я  летчиком  был  в  войну. Разведчиком.  За  "языком"  ходил. Поймал раз. По  осколкам  ходил  босиком. Было,  и выжигали.  Вот, смотри! – Он  распахнул рубаху,  и  там  были  рубцы  и  швы. Я  сам  из Ленинграда.  Ну,  к  сыну  раз приехал  друг  из  Киева.  Ну  выпили, а он и говори: Поедем, Вань, в  Туву...

                ----------------------
  -Я  пойду пообщаюсь  с  ними! - кричал  Толя,  который  был  еще  пьян.  Пьян  был  также  и поэт. Они  некрепко  держались  на ногах  и  бросали  на  берег  сигареты  и  чай.   
  У берега вязали плоты  плотные,  загорелые  парни, - бритоголовые,  мускулистые.
         -Это  лагерь, - сказал  Юрзус. Мне стыдно,   что  у нас  это  есть.  Смотрите, тут  сидят  “Cолженицины.”
  На  нас  смотрели  толстощекие,бандитского  вида  парни.  В  их  лицах  не  было ни  мысли, ни  чувства. Я  думаю, что  это  просто  были  воры,  бандиты, насильники. 
-Наверное,  в  таких вот  лагерях  сидела интеллигенция.
- А  причем   тут  интеллигенция? –возразил  Юрзус.
- А  потому что  страшно, когда  ночью арестовывали во  всем городе   и  увозили  в  Сибирь,  в  болотистую местность, где  выжить  почти  невозможно...

     Катер  причалил  к  плоту , Толя  и  Юрзус  вышли  на  берег  и  тут  же бросились наверх.  Побеседовав  с  начальником  охраны, они  спустились  вниз.  Позже  я  узнала,  что они  просили  у  него  катер,   чтобы  доехать  до «Городка»,  который  где-то  отстал  и  опохмелиться.
               

                -----------------

    Через  некоторое  время  мы  причалили  к песчаному  берегу.  Капитан категорически  заявил,  что  пока не  проспится, дальше  не  поедет.  Я  была  зла  и  думала, что  никому неинтересны  подробности  в  работе,  а  смотрят на  результат.

             Мы  сошли  на  берег.  Берег  был  белый,  ноги утопали  в  горячем  песке,  вокруг  были  огромные  ели  и  кедры,  а  позади –синий  Енисей. Ощущение  полноты  захватило  и  закружило.
        -Мне  бы  на коняшке  поскакать, - сказал  Витька,- Фить-фить! Ветер  свистит  в  ушах. Развевается  по  ветру  длинный  хвост  лошади,  а  ты  сидишь,  крепко  прижавшись  к  шее,  и  все,  нипочем! 
      -А  мне,  -  увидеть  белого  верблюда!- сказала  я.-  Воображаешь, белый  верблюд!  Говорят,   где- то  в  песках  есть  белые  верблюды!  Я  хочу  увидеть  его  и  посидеть  на  нем. Голубое  небо, серые  юрты  и  белые  верблюды!  Здорово!

  Мы  шли  по какой то необыкновенной  равнине.  Вокруг  горы  и  высокая  цветущая  трава.  Земля  раскалена  и  звон цикад.
        –Бежим! - крикнул  Витька  и побежал.  Мы  бежали , мы  вязли  в белом песке, падали, валялись  в  нем,  орали. Потом,  взяли  винтовку  Юрзуса  и  стали  стрелять  в  кедровые  шишки. Потом,  мы  опять валялись  в  белом, как белые  верблюды  песке  и  Витька,  изображая  всадника,  кричал – “Вот  бы  на  коняге  поскакать!” А  я  лежала  на животе, уткнувшись лицом  в  жаркий  песок,  и  мечтала  о  том, как у  синего озера   я  увижу  белого  верблюда  и  когда-нибудь,  сниму  белый  фильм  о  Любви.

      Пока  мы  стояли, подошел  «Городок». И  снова всю ночь  не спали, кричали  и пели. Снова  я  злилась,  плакала, умоляла  не  пить  и наконец, при  свете  очень тусклой лампы  читала Экзюпери: “ Нет  ничего  дороже  уз,  соединяющих  человека  с  человеком...” Потом  пришел  пьяный  Иван Иванович, опять  стал  уже  в  сотый  раз   показывать  свои  раны, дыша  в  лицо  перегаром,  плакать  об  ушедшей  молодости,  рассказывать  интимные  подробности  своей  жизни  с  женой.  Говорил  он это  несвязно,  часто  повторяя  одно и  тоже,  сильно  жестикулируя. И  я  не могла  не  уйти, -так как  уже разделась  и  спала,- ни  прогнать  его. Потом, Иван  Иваныч стал  разглядывать  книгу Копелева о  Брехте...
          - Что  это за слово, - Брехт?
  - Это  имя.
  - А...  Интересная  книга?
  -Да.
  -Я  его  в кино  видел,  где- то, - сказал Иван  Иванович.
  -Нет,- возразила  я.-  Он драматург, писатель.
  -А...  Здесь  без очков, а  тут  в  очках...   Еврей?
  -Нет.  Немец.
  -На  еврея  похож,  Зюзя...  А  тут  и  картинка  есть.Дай,погляжу. Это  что же, мужчина,  переодетый  в  женщину?
  -Нет.  Это женщина, актриса,  его жена.
  -А  я  думал, – мужчина.  Он  закрыл  книгу  и  отдал  мне  . Потом, расстелил брезент  и  лег  на полу. –Посплю  немного...
 
           Мне  хотелось  заплакать.  Но  я  сдержалась.   Уже  потом ,  думала о  двойственности человеческой  натуры,  соединяющем   противоположные  чувства и,  наконец,  о превратностях, так  называемой  “судьбы”.
     Я  вспомнила  “Суханово”,  откуда  уехала,  вспомнила  тихие  вечера,  когда  мы пили  чай  с  коньяком,  когда  приходил  к  нам  сосед – детский  писатель с  женой  и  мы  смотрели  диапозитивы  по  Италии,  круиз  по  Венеции, a  утром,  я  сидела в бывшем  имении Волконских  в  мягком  кожаном  кресле  и  читала  Марселя  Пруста...

  И  вот  я  в  каюте  катера,  ночью,  плыву  по  Енисею , а  рядом, почему-то  спит  Иван  Иванович,  которого  я  знаю  всего  третий  день  и  который, по  сути,  очень  добрый  человек, и, видимо,  более широкий,  чем  я,   -  каждый раз он с  гордостью  смотрит,  как мы  пожираем  его  стряпню  и  тычет  большим  пальцем  в  живот, мол, -“ ешь,  ешь!”-  И  хочется  ему  поделиться ,  поговорить с  кем -то  о  своей  жизни,  чтоб  не прошла она  незаметно  для  других, и  хотя - бы,   рассказать  о ней...А он  мне  так  надоел,  и  мне  противны  его  рассказы,  и  хочется  его прогнать.
-
       Я   оделась  и  вышла  на  палубу,  и  стала  думать о своем  белом  верблюде  и  о  том  ,  что  когда-нибудь,    сниму  прекрасный  фильм о  любви. Мне  безумно  хотелось  снять  белый фильм  о любви...
       В  институте  я  мечтала  об  идеальном  содружестве  двух-трех  человек.  «Теперь  мы  можем  работать  с  кем  попало  и  с  нами  может  работать  кто  попало»,- так сказал  мне однажды   знакомый  старичок архитектор.
      Неужели,  так  будет  вечно?
      Все  это детские  мечты, - сказала  мне  Тамара,  наш  администратор  “Детство”.
     -“Детство?”

      От  этой  поездки  остался  один  кадр,  где  я  действительно  сидела  у  озера  на верблюде.  Но верблюд был  серым,  обыкновенным  верблюдом,  а  я  час  ходила  вокруг него,  умирая  от  страха,  пока меня  не  усадили между двух  горбов.  И  сфотографировав, тут  же сняли...








-
-
-
-