Однажды я взял у матери тетрадку со стихами моего отца. Вчитался в эти строчки, которые мама переписывала своим крупным красивым почерком. Перечитал с детства знакомое и решил поделиться с вами. Может быть, меня подтолкнул к этому всё тот же, давно уже прошедший конкурс материалов о предках. В материалах, представленных на конкурс, мы, конкурсанты, описывали людей «древних», живших достаточно давно. Своих прадедов и прапрадедов. Но иногда мне кажется, что люди недавнего старшего поколения, поколения наших дедов и даже отцов, так же далеки от нас сегодняшних, как и те, что жили двести и триста лет назад. Ведь жизнь наша переменилась кардинально.
Мы стали похожи на диспетчеров аэропорта, уткнувшихся в экраны своих локаторов. На экранах локаторов наша обыденная жизнь. И мы боимся отвлечься, даже на мгновенье «потерять картинку». И нам нет уже дела ни до чего постороннего. Нам некогда вспомнить, задуматься, поразмыслить. «Потеря картинки» для диспетчера грозит столкновением самолётов, гибелью людей. А для нас?
Отца моего, Гурина Вячеслава Кузьмича, знали многие. Многие из тех, кто работал раньше на УАМЗе. УАМЗ – это Уральский Автомоторный завод, один из филиалов гигантского в те годы ЗИЛа. Кто-то, может быть, вспомнит его и сейчас. Не буду подробно описывать его биографию. Скажу только, что он работал на УАМЗе с 1968 года, с самого его основания. Был грузчиком, мастером, инженером, а потом, после болезни был художником в отделе кадров. И писал стихи. Первым его опусом было вот что.
Стыд и позор Ярдекову Василию Что нацарапал на парте фамилию.
Эти строки были написаны в четвёртом классе. Кратко, остро и злободневно. Сатирический дар у отца был всегда. Потом, когда он делал заводскую стенгазету, это ему очень пригодилось.
Отец становился старше, и всё чаще в его стихах стали звучать лирические ноты. Вот послушайте.
Незабудки.
Все рассветы голубые ,
В лепестки свои вобрав,
Незабудки полевые,
В изумрудной куще трав.
Как пленительно красивы,
Как пронзительно чисты,
И скромны и неспесивы,
Эти мелкие цветы.
Но не рвите их в букеты,
На лугах в любые дни,
В наше северное лето,
Лучше смотрятся они.
Дачный мотив.
Брось на время город шумный,
Позабудь про все дела,
И уедем без раздумья,
В тишь уральского села.
Дремотою сельских улиц,
Старожилов веселя,
Мы пойдём, пугая куриц,
На колхозные поля.
Проведу тебя вдоль нивы,
В косы вдену василёк,
И не будет нас счастливей,
В этот солнечный денёк.
А спустившись с косогора,
В разноцветье дивных трав,
Тебе нарву я целый ворох,
Жёлтых трепетных купав.
С ними мы присядем рядом,
На виду у всей реки,
Ты молчи, мне слов не надо,
Не снимай лишь с плеч руки.
Пусть шумит на перекатах,
В речке быстрая вода,
Мы дождёмся час заката,
И возьмём с собой в года.
Посмотрите, какой теплотой наполнены слова, посвященные матери, спокойной лаской и нежностью – обращённые к жене.
Матери.
Затерянный мир полусгнивших избушек,
Иду по селу в благодатной тиши,
С почтеньем приветствуя ветхих старушек,
Светло угасающих в этой глуши.
Я мысленно там, в этом рае забвенья,
Знакомый мне дом тороплюсь отыскать,
Вот дверь открываю с сыновьим волненьем,
На грудь мне склоняется старая мать.
Смогу ль удержать неподвластное время,
Мне бы занять у неё седины,
И вдовьей судьбы непомерное бремя,
В суровые годы минувшей войны.
Ну, полно тебе!... Успокойся, родная,
Дай тебе Бог нескончаемых дней,
Я сердца вернее на свете не знаю,
И человека не встретил родней.
С тобою я, мама, в твой день юбилея,
Один из вихрастых твоих сыновей,
Тот, кто подолгу, тебя не жалея,
Ни строчки не пишет о жизни своей.
Жене.
В разгуле моды наших дней,
Средь хны, помады и начёсов,
Не встретил я милей, родней,
Моей жены простоволосой.
То бескорыстная душа,
С косою русой, кротким взглядом,
Сама собою хороша,
В своих бесхитростных нарядах,
Я удивляюсь часто ей,
Любуюсь, как она стирает,
Как варит, шьёт, журит детей,
Как весела среди гостей…
Всё это просто, как играя.
То развесёлая душа,
Всегда в трудах, всегда в заботе,
Всегда отменно хороша,
Своей сноровкою в работе.
Когда беду семье моей,
Несла судьба в чреде событий,
То находил я силы в ней,
В её душе, добру открытой.
То очень чуткая душа,
С улыбкой нежной, нежной лаской,
Во всех невзгодах хороша,
Верна в любой житейской встряске.
Найти ли где её скромней,
Живёт, красы своей не зная,
Как добрый ангел средь людей,
В святой наивности своей,
Простая, милая, земная.
Их много, этих стихов, все разные. И во всех чувствуется душа, открытая миру и людям. Став старше и пообщавшись с многими людьми, я понял, что это – дар. Когда всё, что происходит в мире, заставляет душу звучать. Всё. И жёлтенький цветок в поле, и жизнь человеческая, и война, и тишина. И даже пафос строительства социализма, над которым теперь уже и не смеются. Отсмеялись недавно. Для поколения моего отца этот пафос, это стремление сделать жизнь лучше и разумнее, было очень важно. Ведь именно в этом и совершенствуется человек. Приведу здесь строчки, посвященные рабочей юности и родному заводу, с которым была связана вся его жизнь.
Сноровистое племя.
Сизой стружки ручеёк,
Вырвался из стали,
Смело точит паренёк,
Сложные детали.
Где, когда поднаторел,
Приобрёл сноровку,
Ловко делает, пострел,
Очень даже ловко.
Я к станку в его года.
Подходил с опаской,
Не однажды от стыда,
Заливался краской.
Метчики ломал, резец,
Нервничал и злился,
Слышал едкое: «Птенец,
Снова отличился».
Две подачи «Ну» и «Тпру»,
Вне закона Ома,
Вот и всё ГПТУ,
Что прошёл я дома.
Нет, неведом мне был Ом,
Все об этом знали,
За энергией с ведром,
Раз меня послали.
И ходил, чего скрывать.
Вот была потеха,
Что и нынче вспоминать,
Не могу без смеха.
Нынче молодёжь не та,
Развита не в меру,
Всё в ней: ум и доброта.
Взять его, к примеру.
Ничего, что чуть патлат,
Зато дело знает.
А таких людей наш брат,
Очень уважает.
Вот и круглый счёт годкам,
Отсчитало время,
И встает к моим станкам,
Сноровистое племя.
Не дожил мой отец до первого банкротства родного завода. А теперь и первое банкротство – уже история. От второго банкротства и окончательной ликвидации завод обещала спасти власть. А тогда он был одним из лучших филиалов ЗИЛа. На нём было, как мне тогда казалось, всё. Производство автомобилей и потребительских товаров, база отдыха и яхт-клуб, народный хор и мощная художественная мастерская. Был даже свой профилакторий для перевоспитания любителей выпить без отрыва от производства. Он располагался в одном из цехов.
Причастность к огромному, мощному и постоянно развивающемуся организму завода была для отца серьёзным творческим стимулом. Для нас, уральцев, завод – это не просто место, куда ходят зарабатывать деньги. Это часть Родины. Такая же, как синие горы или задумчиво журчащие по камушкам речки. В древности наши города и посёлки и назывались заводами. Так и говорили: Невьянский или Верх-Нейвинский завод, подразумевая не только само производство, но и посёлок, располагавшийся вокруг него.
Край мой, суровый и милый,
Явь воплощённых идей,
Полны оптимизма и силы,
Мысли и песни людей.
В них вера в рабочий талант,
В дерзанья конструкторов наших,
Что будет на Нейве гигант,
Подстать земляку – Уралмашу.!
Горько сейчас звучит это сравнение с Уралмашем. Уралмаш тоже прошёл через кризисное время с большими «пробоинами». Но есть в этих строчках слово «будет».
Отец мой вступил в Коммунистическую партию не ради карьеры или каких-то материальных выгод. Он был коммунистом по убеждению. Действительно хотел быть в первых рядах созидателей лучшего будущего. Частенько он повторял мне слова из песни:
У коммунистов преимущество такое,
Всегда в атаку первым подниматься.
Но во все века бывает так, что к господствующей идее, к правящей партии пристают, подобно рыбам-прилипалам разные приспособленцы и карьеристы. Висит себе такой прилипало под брюхом у акулы, питается объедками с её стола. Он акуле и плыть мешает, а скинуть его она не может, не замечает просто. Немало подобных «коллег по партии» видел отец вокруг себя. Именно им и посвящено следующее стихотворение. Кстати, написано оно было в конце семидесятых, когда критиковать партию было ещё «не принято».
Среди хапуг и карьеристов,
И демагогов всех мастей,
К стыду, немало коммунистов,
Людей без чести, без идей.
С буржуйским духом их порода,
Наносит нам огромный вред,
И то, что дал Октябрь народу,
Они почти свели на нет.
А как хитры в словесном блуде,
Как изощрённо ткут обман,
Всё коммунизм пророчат людям,
А блага тянут в свой карман.
Поэту нужно быть услышанным. Нужно, чтобы его творчество нашло своего адресата. Тут вот отцу не повезло. К тому времени, когда его талант уже сложился, годам к тридцати, он был коренным новоуральцем. Чуть ли не старожилом города-призрака, которого не было на карте. Городу-призраку не положено иметь своих СМИ. Это была часть «идеи» закрытых городов. Идеи, которую придумал Мешик, правая рука Берии. А может и сам Лаврентий Павлович, я точно не знаю. Ни газет, ни радио, ни телевидения. У нас их и не было, а мы даже не замечали их отсутствия. Вот так один коротенький, толстенький вождь в круглых очках лишил моего отца трибуны, с которой он мог быть услышанным своими земляками.
Отдушиной была газета «Автозаводец», кстати, когда отец в ней печатался, она ещё не имела этого названия, была просто информационным листком. Это было единственное в городе в годы застоя печатное издание. Да ещё немногочисленные городские поэтические конкурсы, в одном из которых отец победил. Мы храним теперь как семейную реликвию, тот диплом победителя и пожелтевшие, хрупкие от времени листки «Автозаводца» с отцовскими стихами.
К сожалению, не сохранилось ни одной стенгазеты из тех, которые делал отец для завода. Стенгазета была сатирической и обновлялась еженедельно. Каждую неделю отцу приносили списки прогульщиков, пьяниц, дебоширов, мелких воришек. Он выбирал из них нескольких, чьи проступки были наиболее «колоритны», и в стихотворной форме довольно обидно высмеивал своих героев. Герои эти подчас бурно реагировали на появление газеты со стихами. Иногда проходишь мимо стенда с газетой, а на нём болтаются одни обрывки. Значит, стихи попали в цель. За них отец чуть не поплатился головой. Однажды откуда-то сверху в него запустили довольно тяжёлой железякой. Хорошо, что не попали. Эти стихи тоже интересны, но мне не хотелось бы их приводить здесь, потому что они посвящены конкретным людям. Эти люди теперь пожилые, у них дети, внуки. Стоит ли ворошить неприятное прошлое? Вместо этого хочу привести здесь два коротеньких стихотворения, не адресованные кому-то персонально.
Прогульщик.
С папкой важен как министр,
А взгляд блуждает как у вора,
Какой трагический артист,
Чарует пропуском вахтёра.
Любитель печатного слова.
С чувством, с толком, как артист,
Он мог читать расчётный лист,
Так как из массы печатных изданий,
Только ему уделял он вниманье.
Для нас сегодняшних всё это требует разъяснений. Прогульщикам раньше на ЗИЛе выдавали заводские пропуска огромного размера, и они вынуждены были носить их в папках. А расчетный лист это такая бумажка, где указано, сколько денег работнику начислено и за что именно, а также, сколько и за что с него удержано. Раньше эти «сведения» были почему-то зашифрованы, и чтобы понять, за что именно с тебя было удержано, надо было иметь при себе листочек-расшифровку. Чтение расчетного листа с расшифровкой было довольно трудной задачей. У нас тоже был такой листочек. Времена сменились, и мы его выкинули. А жаль.
Мир творческого человека сложен и хрупок. Ему хочется одобрения и признания своего таланта. Часто бывает так, что без этого одобрения у него нет стимула к творчеству, нет сил творить. Хочется жить за счёт своего творчества, получать за это деньги. Если за творчество платят, значит признают твой талант. Значит можно быть только поэтом, не притворяться кем-то ещё – инженером, педагогом, рабочим. Я тоже когда-то писал стихи. И написал об этом так:
Стихи пишу я не ради славы,
А ради жизни своей на земле,
Стишок нацарапаю вам на забаву,
Еда появится на столе.
Сам я быстро понял, что не найти мне на свой «товар» щедрого покупателя, что придётся мне быть «кем-то ещё», заниматься тем, за что платят. И стихи я писать перестал.
Отец тоже думал о более широком признании своего творчества. Он отсылал свои стихи в какие-то журналы. Туда, в большой мир. Если они нравились людям здесь, то может быть, понравятся и «там». Как оценить поэтический талант? Если ты хороший рабочий, ты сделаешь столько-то деталей с отменным качеством. Если ты хороший полководец – твои войска побеждают. Если ты хороший врач – твои пациенты здоровы. Талант виден по результату. А поэт? Кто оценит его талант и то воздействие, которое оказывают его слова на душу слушателя.
Функции оценщиков у нас выполняли и выполняют сотрудники литературных журналов, редакторы, издатели. А у них наверняка есть круг авторов уже проверенных, знакомых, иногда знакомых лично. Людей, в чьём таланте «оценщики» не сомневаются. Их-то и печатают, а автору со стороны проникнуть в этот круг очень трудно. А для борьбы с «левыми» авторами существует одна фраза. «Рукописи не рецензируются и не возвращаются». Отправишь свои стихи, ответа не дождёшься и думай, или они и вовсе бездарны, или просто пропали на почте. Люди творческие мнительны и мысль о собственной бездарности сразу приходит им в голову. И писать не хочется больше.
Хотя иногда какие-то отклики и присылали. Например, вот на это стихотворение о войне.
В кино.
Страна родная, синь небес,
Разливы рек, раздолье пашен,
Любимый город, мир чудес,
Открылись дивно взорам нашим.
В июньский день манил экран,
Под сень берез, в аллеи сада,
И вдруг – война… Зловоньем ран,
Дохнула в зал, как дымом ада.
И больше – всё, экрана нет,
Исчезли шелест, смех, шептанье,
Весь зал в горниле грозных лет,
С народом держит испытанье.
Несёт сурово вдовий крест,
Ведёт с врагами бой открытый,
Мякину, жмых, крапиву ест,
Родных находит средь убитых.
Вестей от сына втайне ждёт,
Штурмует тын в картузе деда,
В тринадцать лет к станку встаёт,
И вот она, пришла Победа.
Да! Да! Победа! Страстный крик,
Да и могло ли быть иначе,
Нет, не могло, раз в этот миг,
Светло и тихо в зале плачут.
Написали об этом стихотворении примерно то, что войну надо знать не с экрана, а видеть воочию. Но даже тогда, двадцать с лишним лет назад, далеко не все были ветеранами войны. А отец, родившийся в сорок первом году, воочию видеть войну ну никак не мог. Слишком мал был.
Видимо из-за отсутствия признания отец и не считал себя поэтом.
- Я всего лишь ремесленник по части стихосложения на начальном уровне квалификации.- говорил он в интервью тому же «Автозаводцу».
У него не было «школы» - профессионального литературного образования. Вернее, школа была, только проходил он её самостоятельно. Сам писал, сам подбирал слова, сам следил, чтобы мысль была выражена правильно. Никто его не учил писать стихи. Да и можно ли научить этому? И стал бы он писать лучше, если б узнал, чем ямб отличается от хорея и что такое дактиль, амфибрахий и анапест?
Ну вот написал я всё это, а вы уж сами судите, поэтом был мой отец, или просто подмастерьем от поэзии, был у него талант или нет. А мне хотелось бы закончить свой рассказ ещё одним стихотворением, где так просто и возвышенно говорится о нашей с вами общей родине.
Урал.
Суровый край, где в дымке синей,
Лежит армада старых гор,
Где так широк простор России,
И сердцу дорог с давних пор.
В проспектах ЛЭП лесные дали,
Тишь озёр, журчанье рек,
Ночные блики плавок стали,
Здесь всё родное мне навек.
Здесь новый день с зарёй встречая,
Я славлю край и мирный труд,
А мне, в рабочий ритм включаясь
Заводы гимн с утра поют.
Седой Урал в расцвете славы,
Отбросив груз преклонных лет,
Встаёт в могучий строй державы,
Прочней какого в мире нет.