***

ЧТО СНИТСЯ БЫВШЕМУ ПИЛОТУ?

                Валентина Вишенка

Последние теплые денечки. В саду буйство красок, листья на деревьях зеленые, желтые, оранжевые, красные. Золотая осень. Бабье лето.
Мужчины сидят у костра и колдуют над шашлыками, рядом, прямо на траве, расстелена скатерть, на ней водочка «Абсолют», малосольные огурчики, грибочки, на большой тарелке горка горячих, прямо с пылу-жару, пирожков. Петрович наполнил стопки.
- За что пить будем? За здоровье выпили, за тех, кого с нами нет тоже.
- За гармонию души и тела, - ответил Лев Николаевич.
- Не понял, почему такая тоска в голосе?
- Сейчас поймешь.
Они чокнулись, опрокинули в рот обжигающую жидкость, крякнули от удовольствия.
- Хорош закусончик… Грибы сами мариновали?.. По-моему шашлыки уже готовы, раскладывай шампуры на тарелки… О-о-о. Мясо сочное, нежное, вкуснотища!
- А ты еще кетчупом полей для остроты. – Небольшой ветерок разнес от костра аппетитный запах шашлыка. Через забор заглянул сосед.

- Ребята, вы хорошо устроились!
- Заходи, дорогой, гостем будешь!
- Не могу. Сейчас уезжаем.
- Жаль, ну, счастливого пути.
- Давай под шашлычок еще по стопарику, - предложил Николаевич.
Выпили, помолчали.
- Ты понимаешь, Петрович, удивительная вещь, чем я старше становлюсь, тем более юным вижу себя во сне. За последние годы хоть бы раз приснился себе в своем теперешнем возрасте. Нет! Только молодым, полным сил и здоровья. Когда был пацаненком, мне снились жуткие сны: война, немцы, горящие дома, меня ловят, пытают, расстреливают. Просыпался с криком. Я каждую ночь воевал. Видно, сказалось то, что раннее детство прошло в годы войны, и «все, что было не со мной – помнил».
 А сейчас в 60 лет мне чаще снятся школьные годы. То я снова участвую в спортивной олимпиаде, мы бежим на лыжах на дистанции 18 километров. И, если я сейчас обойду своего лучшего друга, сильнейшего лыжника, то стану чемпионом района. Мне снится, что я мчусь, как ветер, несусь с горы, вылетаю на главную улицу города и прибегаю к финишу первым. Я не устал, сил хоть отбавляй, кровь кипит в жилах, и я еще могу пробежать десять километров.
Недавно приснился школьный бал. Звучит музыка, я танцую с девочкой, от которой без ума, робко пытаюсь прижать ее к себе, что-то шепчу на ушко, а мы оба такие юные, красивые, порхаем в вихре вальса: мы не танцуем, мы летим!!!
А просыпаюсь… О, Господи!.. Со стоном встаю с кровати, с трудом разгибаю свою радикулитную спину, и мелкими шажками плетусь на кухню … Какой чудовищный обман! Моя душа осталась молода, и не может смириться со стареющим телом. Через сны призывает взбодриться, помолодеть, показывая, как жизнь прекрасна!.. Эх, наливай, Петрович… И давай нажмем на пирожки, а то хозяйка обидится, - выпили еще.

- Хорошо пошла… Настоящая… Не суррогат…
Костер догорал, полетела синичка, прыгает у скатерти, смотрит на мужчин, наклонив голову на бок, то одним, то другим глазом.
- Смотри, не боится. За лето они привыкают к нам. Я смородину собирал, так она у самых ног клюет оброненные ягоды. – Лев Николаевич отломил кусок пирога и бросил синичке. Настороженно поглядывая на людей, она быстро начала выклевывать начинку.
- Вот хитрющая какая! Ешь, милая, не бойся. - Мужчины тоже принялись за пирожки.
- Вкуснота! У моей жены такие не получаются … А мне вот все снится моя бывшая работа. Это и радостные, и тревожные сны. Мне снится, что я все еще летчик, командир эскадрильи… Перегоняю самолет с неисправным двигателем из Конакри. На месте машину отремонтировать не позволяет техническая база, нужно перегнать на ремонтный завод в Москву. Все члены экипажа настоящие профессионалы. Я прогоняю во сне весь этот тяжелейший полет, просыпаюсь в поту, с болью в сердце, но продолжаю все еще мысленно садить на полосу неисправный самолет. Наконец, окончательно просыпаюсь, вспоминаю, что уже не летаю, и от этого становится еще тяжелее.

За этот полет я получил орден Знак Почета, а ребята Почетные грамоты и по клочку седых волос.
Снятся и другие тяжелые полеты, например, через «Лужу», так мы называем Атлантический океан, в Нью-Йорк, Монреаль. Десять часов летишь над океаном, целых десять часов внизу под крылом вода, вода, вода!
А когда летишь в Гавану, через таинственный и зловещий Бермудский треугольник, да еще в грозу, когда от статического электричества горят лобовые стекла, когда молнии пляшут со всех сторон, и вот-вот полоснут по самолету… Это надо видеть! Это надо почувствовать самому! После посадки руки не можешь оторвать от штурвала, пальцы вцепились в него намертво, как у робота. И, только успокоившись, начинаешь с трудом отдирать, как будто рука вросла в штурвал.

- Петрович, а террористы когда-нибудь были у тебя на борту?
- Было однажды. Вбегает террорист с автоматом в кабину, кричит: «Летим в Швецию!», а второй пилот спокойно поправляет: «Не в Швецию, а в Пакистан». «Почему?» - орет террорист. – «А вон спроси у той бабки с мешком динамита».
- Я этот анекдот уже слышал, – оба смеются.
- А вчера смешно приснился мой давний друг второй пилот Жора. Я не виделся с ним лет двадцать, но до сих пор чувствую себя виноватым. Мы летали на Ли-2. Жора купил дорогие японские часы, и был ужасно горд этой покупкой. Перед полетом в «штурманской» всем демонстрировал их необыкновенные качества. Постоянно на них посматривал, и весь светился от удовольствия. Мы готовились к рейсу Архангельск - Нарьян-Мар. Взлетели, набрали нужную высоту, вышли на заданный курс, включили автопилот и расслабились.

Жора опять любовался своими часами. Он снял их с руки и передал мне, чтобы я лучше их рассмотрел. Я осмотрел со всех сторон, вытащил сторублевку (тогда это была четверная часть зарплаты),   и в шутку передал радисту:
- Заверни и выбрось.
Радист, разговаривая со штурманом, машинально взял часы и смятую купюру, чуть отодвинул ветровое стекло, и разряженный воздух мигом выхватил у него сверток. Он мгновенно задвинул окно и продолжал что-то выяснять со штурманом.
Мы с Жорой ошалело уставились друг на друга. Вот так пошутил!!! Первым опомнился Жора:
- Ты что, одурел?! Ты хоть видел, что выбросил?!
- Вроде - часы. А что, барахлят? Решил от них избавиться? Ну, и правильно.
- Гад!! Это же новейшие японские часы! Ну, подожди!
 Только сядем, я тебе так врежу! – радист растерялся.
- Командир, он что, разыгрывает меня?

Я, посмотрев на лица Жоры, радиста и штурмана, вдруг начал хохотать. Я не знаю, что со мной было, но я не мог остановиться. Я весь сотрясался от смеха. Глядя на меня, и радист со штурманом расхохотались. Жора как-то кисло заулыбался, хихикнул пару раз, и тоже зашелся в смехе.
В кабину вошел бортмеханик, в его негласные обязанности входило приготовление кофе. Он остановился в дверях пилотской кабины с кружками кофе на подносе. Кабина сотрясалась от хохота. Он что-то говорил, но мы не слышали, мы ржали, как безумные.
- Ребята, вы что?! Что случилось? Вы не здоровы? – прокричал он.

Но мы не могли остановиться.
- Ребята, я сейчас принесу кислородные маски и аптечку, - испуганно сказал он и выбежал с кофе.
Через пару минут он вернулся. Мы уже выключили автопилот, и все напряженно работали. Бортмеханик растерянно смотрел на членов экипажа, ничего не понимая.
- Командир, - начал он. Я оглянулся, строго посмотрел на него.
- Что с вами, Евгений Михайлович? Вы что, заболели? Почему вместо кофе аптечку принесли?
Недоуменно посмотрев на аптечку, бортмеханик повернулся к выходу. Новый взрыв хохота потряс кабину … Часы я Жоре. Конечно, купил, но он на отрез отказался их взять…

- Да-а. Странная штука эти сны, да черт с ними! Давай лучше споем нашу любимую. И они тихонько запели:
- «В городском саду играет духовой оркестр. На скамейке, где сидишь ты, нет свободных мест…».