ЛЮБУШКА, ЛЮБОВЬ МОЯ
Валентина Вишенка
Уральская деревушка – красивейшее место. Опрятные домики, ставни украшены резными наличниками, у каждого дома в палисаднике ухоженный цветник. Улица вся зеленая, даже тропинки не вытоптаны, как будто люди здесь не ходят, а летают, едва касаясь земли. По улице змейкой вьется не мощеная дорога, тоже заросшая зеленью. Куры, утки, козы ходят по улице. Деревенька тянется вдоль реки, почти у каждого дома лодка. А на другом берегу широченной реки – уральские горы и сосновый бор.
Сосны огромные, величественные, их местные жители называют корабельными. Говорят, Петр 1, строя российский флот, отсюда завозил строительный лес для своих судов.
Подъезжая к деревеньке, увидели, скорее, услышали пьяного мужика, который сидел с удочкой на берегу и истошно орал частушки, распугивая рыбу:
На рыбалке у реки
Потерял мужик портки,
Шарил, шарил, не нашел,
Без порток домой пошел.
Автобус с горожанами остановился у небольшого кирпичного здания с флагом на крыше и с табличкой «Правление колхоза». Вышел председатель, поприветствовал всех и объяснил, что их сюда из города направили не отдыхать, а, как десантников на поле боя, забросили спасать урожай. Работать они будут во время командировки не как у себя дома по 8 часов, а по 10-12.
- И никаких жалоб и недовольств, вы приехали не на курорт. – Приехавшие недовольно загудели. Председатель продолжал, - сейчас разделим вас на бригады, назначим бригадиров, а уж затем будем расселять по домам. Завтра к 7-ми утра на работу, каждой бригаде будет отведено свое поле. Кто с водительскими правами – к моему заму, вон в ту дверь.
Люба полгода назад получила водительские права и шоферила на автомашине с гордым названием «Победа» (других машин ей пока не доверяли из-за возраста, как говорил ее начальник) Люба два месяца назад отметила свое девятнадцатилетие.
Водителей грузовых машин объединили в бригаду по перевозке сельхозпродукции, а Любу, и еще одного паренька, решено было за три дня переучить на трактористов.
И вот Люба – трактористка. В брюках, клетчатой рубашке, в кепке она стала похожа на пацана. Механизаторы работали посменно, днем и ночью. Уставали так, что сходить в сельский клуб на танцы не было ни сил, ни желания.
Бабулечка Зоя Сергеевна, к которой поселили Любу, к вечеру нагревала большой чугун воды. Люба приходила, отмывалась от мазута и бензина, падала на кровать и впервые в жизни спала без всяких снов.
Так прошли две недели.
По субботам устраивали в деревне банный день, вся деревня топила бани. Это был целый ритуал: в березовые веники вплетали мяту для запаха и (о, ужас!) крапиву, говорят, для ядрености, как перцу в суп. После баньки кто садился у самовара, а кто принимал чарочку, да с хорошим закусончиком. У бабы Зои своей баньки не было. В эту злополучную субботу соседка Вера пригласила бабу Зою и Любашу в баню и на чай с шаньгами. Если б Люба знала, чем кончится для нее этот поход в соседскую баню…
Но лучше все по порядку. Когда Люба была еще маленькой, ей мама часто рассказывала свои придуманные сказки-страшилки: про ведьм, про чертей и прекрасных принцесс. Маленькая Люба, как и многие дети, верила, что ведьмы и черти есть на самом деле. В двенадцать лет, когда Люба прочитала «Вечера на хуторе близ Диканьки», где на каждой странице Гоголь описывал похождения чертей, она еще больше уверовала, что черти есть. А перед отъездом в колхоз прочитала жуткую повесть, «Вий» называется. Где молодой семинарист три ночи должен был в часовенке отпевать умершую панночку. Ровно в 12 ночи гроб открывался, панночка поднималась из гроба, и тут начинались такие ужас!! Ведьмы, черти, какие-то мерзкие чудовища бесились до самых петухов. На рассвете панночка ложилась в гроб, черти и жуткие уроды исчезали. Несколько дней Люба находилась под впечатлением этой повести.
… И вот суббота. Пока Вера и ее семейство помылось да напарилось, наступили сумерки. Осенью быстро темнеет. Баня кругом была обсажена кустами смородины, и от этого в бане было еще темнее. И, хотя на оконце стояла керосиновая лампа, свет через закопченное окно едва пробивался. Люба в нерешительности постояла на пороге, но отступать было некуда. Вперед! Люба уже домывалась, когда услышала за стеной шорох и треск сломанных веток. «Никак соседские сыновья хулиганят». Потом послышался какой-то глубокий вздох и чавканье. Нет, это не люди! Люба замерла. Опять – глубокий вздох и какая-то возня у окна. Люба взглянула в сторону окна и чуть не потеряла сознание. В окно смотрели огромные круглые глаза, морда вся в шерсти, на лбу выступали небольшие рожки…
Услышав дикий крик, Вера с сыновьями выскочили из дома и, на ходу хватая, кто вилы, кто палку, бросились к бане.
Вера влетела в баню – никого постороннего.
- Что случилось? Кто на тебя напал?
Вера схватила ковш с холодной водой и окатила Любу. Люба стихла, но говорить не могла.
- Ребята, осмотрите весь огород и кусты, кто-то сюда пробрался! - Крикнула Вера сыновьям.
- Люба, да скажи же, наконец, кто тебя напугал.
- Ч-ч-черт… там… за окном, - прошептала Люба.
- Что?! Какой черт? Ты не угорела случаем?
- Черт!.. Настоящий… Я видела огромные глазищи, морду мохнатую с рогами …
Вера перекрестила Любу и, высунув голову в дверь, крикнула:
- Ну что там, ребята?
- Да нету там никого. Только телка какая-то в огород пробралась, видно, забыл кто-то калитку закрыть.
- Телка?! – Вера, ухватившись за живот, выкатилась с хохотом из бани, - ой, не могу! «Морда в шерсти и рожки!». Ой, не могу!
Вскоре хохотали и мужики. Люба быстро оделась, но как выйти из бани? Стыдобища! Телку за черта приняла! Позор на всю деревню. Сделав глубокий вдох и высоко подняв голову, она вышла из бани и быстро пошла к воротам.
К ней подбежал старший сын Веры:
- Успокойся! Все нормально. Я бы тоже, увидев телку в темном окне, перепугался. Ну что вы ржете? Девушка из города, она и коров-то только на картинках, наверное, видела, да еще темень и эти глазищи при свете лампы. Мам, ты разве б не испугалась?
- Да ты не обижайся на нас, Люба. Но уж больно смешно получилось, - и Вера снова закатилась в смехе.
От чая и пирогов Люба наотрез отказалась, расстроенная, сразу пошла домой.
- Степа, проводи-ка девушку, чтоб черти еще раз не напали.
И опять взрыв хохота.
Шагая по улице, Люба рассказала ему про страшные сказки в детстве, про жуткую повесть. Степан не смеялся над ней, он все понял, и, чтоб отвлечь ее, стал рассказывать о смешных историях, произошедших с ним, о своем детстве, о брате, которого любил, о жизни в деревне. Почти до утра они гуляли по деревне, рассказывая друг другу о себе.
Степан сразу заприметил Любашу, когда приехали городские. Высокая, миловидная, озорная и бойкая на язычок, она сразу запала ему в душу, но стеснялся к ней подойти, а тут подвернулся такой случай – черти помогли.
Деревня недели две веселилась и потешалась над Любашей, при встрече кто пальцы к голове приставлял, изображая рожки, кто шуточки отпускал вдогонку.
С той субботы Степан и Люба встречались каждый день. Это была великолепная пара. Степан ростом в 190 сантиметров, широкоплечий, бронзовый от загара, с черными, в разлет, бровями, курносым, как у всех
коренных уральцем, носом. И Люба под стать ему, стройная, как березка, веселая, озорная.
Почти месяц они встречались по вечерам. Наступал день отъезда, Степан все больше грустнел, и за день до отъезда открыл ей свое сердце.
А бабка Зоя все наставляла:
- Девка, не доверяйся ему, бойся красавцев-мужиков, не постоянные они, ветреные. Любая, как козла на веревочке, уведет. Проверьте друг друга в разлуке, чтобы потом локотки не кусать.
Так Люба, не ответив Степану ни да, ни нет, уехала вместе со всеми домой.
Но Степа и месяца не выдержал без нее, примчался со сватами. Увидев его на пороге своего дома, Любаша, как ребенок, с визгом бросилась к нему.
- Степа, я знала… знала… ждала…
Степан подхватил ее на руки, закружил, крепко обнял и зашептал:
- Не могу без тебя! Не могу! Люблю тебя, и ни одного дня не смогу прожить больше без тебя. Я приехал свататься. Прошу тебя…
Крепко обнявшись, они постояли какое-то мгновение, затем, весело сверкнув озорными глазами в сторону изумленно притихших родителей, Люба что-то шепнула Степану, и они, как в старину, грохнулись на колени перед родителями.
- Папа, мама, благословите нас!
- Дарья Ивановна, Григорий Михайлович, благословите нас. Больше я без Любаши и дня не проживу. Обещаю всю жизнь любить ее и беречь!
- Может, ты сначала поздороваешься, молодой человек, да представишься, кто ты и откуда. Мы тебя первый раз видим, а ты хлоп, и «благословите».
Тут ввалились в комнату сваты, молодые парни, с расшитыми полотенцами через плечо, с гармонью, с песнями:
- «Я тоскую по соседству и на расстоянии. Без тебя я как без сердца, жить не в состоянии…» - заливался гармонист.
- «Обо мне все люди скажут; сердцем чист и не спесив. Или я в масштабах ваших недостаточно красив…»
- Петя, давай…
Петя, как фокусник, взмахнул руками, и тут же две бутылки водки оказались на столе.
Вот так познакомились Дарья и Григорий со своим будущим зятем. Свадьбу играли несколько дней, сначала у Любаши, а потом в деревне у Степана.
Жили они славно. Степа был хороший, ласковый, работящий, и Люба успевала и в колхозе на тракторе норму отработать, и дом в порядке содержать, муженек всегда был обласкан и ухожен. Родилась у них через год доченька – Тамарой назвали.
Так в любви и согласии прошло еще шесть лет. Родилась вторая дочка – Валюшка, вся в отца, чернявенькая да курносая. А Тамуська росла такой хохотушкой, смех ее, как колокольчик, весь день звенел в доме. В родительском доме стало уже тесно, начали строить свой дом.
Бревенчатый сруб срубили вместе с братом. Любо-дорого было смотреть, как работают братья, и топор, и рубанок, и молоток были в их руках как игрушки. Степан работал, всегда насвистывая, а братец что-то мурлыкал себе под нос. Зимой, когда работы в колхозе поубавилось, Степан занялся отделкой комнат, а Люба шила деревенским модницам блузки, юбки, платья. Любина мама была замечательной портнихой и дочку свою научила премудростям раскроя и шитья. От заказчиков не было отбоя, эти заработанные деньги Люба откладывала на новую мебель в новый дом.
Вечерами Степан с Любой садились за стол, мечтали, какую мебель они купят, и чертили план расположения комнат и мебели.
Все было хорошо, только бабка Зоя каждый раз при встрече каркала:
- Держи его, девка, в крепкой узде, за собой следи. Никогда не показывайся мужу в бигуди да грязном халате. Ты для мужика всегда в новинку должна быть, а как привыкнет, успокоится, так сразу к другой и потянет.
Невзлюбила Любаша бабку, стала избегать ее, увидев на улице, сворачивала в сторону или заходила к кому-нибудь.
К весне отделка нового дома приостановилась, у Степана в МТС было много работы, готовили технику к посевной, приходил с работы уставший и разбитый. И к осени не закончили отделку дома, пусто и тихо стало на стройке. Отношения в семье как-то незаметно изменились. Нет, Степан был по-прежнему добр и ласков, но что-то изменилось.
Правду люди говорят – счастье не вечно. Видно, накаркала баба Зоя. Стали доходить нехорошие слухи, что, мол, связался Степан с одной красивой, но распутной девахой из соседнего села.
Прослышав, что ее предал самый близкий, дорогой и любимый человек, которому она так верила, Люба была потрясена. Нет! Не может быть! Чтоб ее Степа, Степушка, да ходил развлекаться к другой женщине? Нет! Вранье! Сплетни! От зависти клевещут! Уж она ли его не ласкала темными ночами, не молилась на него! И он всегда такой ласковый, добрый, внимательный. Нет, не мог он променять ее на эту распустеху, на которую и навозная муха не сядет. Но что-то внутри нашептывало – проверь!
И вот после смены, придя домой, нарядилась как в праздник, стол накрыла, наливочку достала, села у стола, ждет, поговорить решила. Степа давно уже должен быть дома, а его все нет. Побежала к бригадиру, может, на сверхурочную оставил?
А жена бригадира - стерва, а не баба, ехидно улыбается:
- Да у него уже полгода сверхурочные работы в деревне Архиповка у Нинки-продавщицы.
Выскочила от них Люба, как ошпаренная, в голове туман, руки-ноги трясутся, сердце, наверное, разорвет грудную клетку.
Села Люба на свой трактор и – в Архиповку к продавщице. Не доехав дома три до соперницы, остановила трактор и пошла к дому. Тихонько открыла калитку, заглянула в окно. Степа, ее Степушка сидел за столом без рубашки, в майке, хмельной, а у него на коленях пьяная, растрепанная Нинка.
Люба ринулась к трактору, села за рычаги. И, ничего не соображая, в каком-то тумане, стала трактором крушить Нинкин забор, сарай, и утюжить все, что было, во дворе… Что было дальше, Люба плохо помнит.
Утром Степан ходил с виноватым лицом, просил у нее прощения, но Люба как окаменела: ни упреков, ни слез, ни брани. Часа два она сидела, уставившись в одну точку, и ни Степан, ни хнычущая Валюшка не могли растормошить ее. В обед она молча покормила Степана и детей. Степан, уходя на работу, крепко обнял и поцеловал ее:
- Прости… - шепнул он ей.
Люба не реагировала на его слова и ласки. Уложила младшенькую спать и бегом в правление. Председателя колхоза и начальника МТС на месте не было. Любаша оставила у них на столе заявление, что с сегодняшнего дня она в МТС не работает, трудовую книжку и зарплату с отпускными заберет позже.
Вернувшись домой, Люба лихорадочно побросала в рюкзак самые необходимые вещи, взяла деньги, что копила на мебель, швейную машинку, и, подхватив девчушек, задами, огородами, через лесок добралась до шоссе, там села в автобус и поехала… сама не зная куда.
Прошло три года. Где только не жила она все это время. Сначала из деревни уехала в Татарию, в Бугульму. Там полгода работала водителем на стройке, научилась говорить по-татарски, песни татарские выучила. Затем перебралась обратно на Урал, в Челябинск, и, наконец, осела под Свердловском.
Все эти годы ее очень выручала швейная машинка. Куда бы она не приезжала, у нее сразу появлялась масса заказчиков на пошив одежды. Этого заработка и зарплаты с основной работы хватало, чтоб прокормиться, заплатить за жилье и нянечку для младшей дочки. Вот так и жила.
Вскоре устроилась комендантом в общежитие ПТУ, получила комнатку. Свободного времени стало больше, записалась в городской самодеятельный хор, и стала солисткой в хоре, голос у нее был сильный и чистый. Люба любила петь старинные песни, аккомпанируя себе на гитаре. Здорово наяривала на балалайке, что особенно нравилось ее девчушкам, стоило ей взять в руки балалайку и заиграть «Камаринскую», как дети бросали все игры и плясали до упаду.
На четвертый год своих скитаний Люба повстречала хорошего, доброго, делового мужчину и сошлась с ним. Особой любви Люба к нему не испытывала, просто ей нужен был надежный друг, крепкое плечо, на которое можно опереться. Новый муж обожал ее, нежил, и к детям относился хорошо.
Как-то Люба решила написать письмо своей бывшей подруге Галине, которая жила в деревне на одной улице с родителями Степана. Написала, что первые годы после ухода от Степана были очень тяжелыми для нее. Остаться в 27 лет с двумя малышами на руках, без крыши над головой, среди чужих людей, да еще с такой раной в сердце… Но сейчас все устроилось. Время лечит. Страшная обида на Степана прошла, боль зарубцевалась, и она все чаще вспоминает свою первую любовь и счастливые годы своего замужества.
Люба написала, что часто вспоминает Галю, скучает о ней, и пригласила ее в гости. Ответ от Гали пришел неожиданно быстро. Письмо было темпераментное: «Любка!! Сумасшедшая, ненормальная! Как ты могла уехать, не сказав ничего мне? Четыре года молчания! Я думала, тебя в живых уже нет! Ну, хоть какую-то весточку могла мне подать? И это называется лучшая подруга! Живешь теперь снова на Урале, и даже не приехала, а ведь у меня была свадьба. Кто обещал быть свидетельницей на моей свадьбе? Кто обещал быть крестной матерью моему первенцу? Немедленно приезжай, иначе прощения тебе не будет никогда! Я приехать не могу, сама понимаешь, летом страда, покосы. Жду. И никаких отговорок! Все новости узнаешь, когда приедешь».
Люба долго в задумчивости сидела над письмом. В этой деревеньке, красивейшем месте Урала прошли лучшие ее годы, рядом были хорошие люди, а Галка была, как родная сестра. Как был нежен и внимателен все эти годы Степа, как было с ним спокойно и беззаботно. А как он любил подурачиться с детьми! Люба любила смотреть, как они катаются по полу, визжат, смеются, какие только игры он с ними не придумывал. А когда она брала балалайку и начинала играть плясовую, степа так лихо отплясывал вместе с девчушками. Ах, Степа, Степушка, как же ты все испортил… Интересно, как он живет сейчас? Женат ли? Вспоминает ли ее?
Люба недели две ходила задумчивая и молчаливая. И вот однажды, неожиданно для самой себя, обратилась к мужу:
- А давай поедем в отпуск в одну красивейшую деревеньку. Это здесь, на Урале. Не так далеко от нас. Места там обалденные! А грибы! А рыбалка! Поедем, а?
- А чего ж не поехать, я всегда готов.
Ах, Люба-Любушка! Говорят, нельзя в одну реку войти дважды, и, расставшись с любимым, нельзя возвращаться в прошлое. Эта поездка перевернула всю дальнейшую жизнь Любы. До самого ее последнего часа. Муж не знал, что именно в этой деревне ей довелось испытать большую любовь и сильнейшее разочарование. Иначе, он бы отговорил ее от этой поездки.
А что же было со Степаном все эти годы? Узнав, что Люба ушла от него, Степа взял отпуск и поехал к ее родителям, но Люба не писала им в первый год, не хотела расстраивать их своей неустроенной жизнью и мытарствами по городам, и Любины родители ничего о ней не знал. Он объехал почти всех ее подружек - никаких следов. Подал заявление в розыск, но кто будет искать сбежавшую жену, у милиции и важнее дел невпроворот. Степан обратился в районную газету и в областное радио в надежде, что Люба откликнется. И стал ждать, думал, вернется, куда она денется с двумя детьми. Переехал в новый дом. В доме жуткая пустота, не слышны детский визг и смех, не хлопочет у плиты Любаша.
Ах, если б мог ее увидеть, поговорить, объяснить все. Как он любит ее и дочурок, и никто ему не нужен, а Нинка – так, временное затмение, блажь какая-то. У всех мужиков бывают такие моменты, но не рушить же из-за этого семью, не лишать детей отца. Если б он мог все объяснить. Но Люба, гордая Люба, не простила предательства, ушла, скрылась, пропала, как в воду канула.
Жизнь стала тягостная, не в радость. Не выдержав тоски и одиночества, уехал Степан из деревни. Где он пропадал несколько лет, никто не знал.
Приехав в деревеньку, Люба с мужем остановилась у своей подруги Галины. После праздничного ужина женщины уединились, рассказали друг другу о своем житье-бытье. Галя сказала, что полгода назад Степан вернулся в деревню с новой женой. Живут в своем достроенном доме.
- Вот видишь – все устроилось. У тебя семья, и у него семья. Одни тропинки зарастают, другие протаптываются. А как ты с новым мужем, счастлива?
- Стараюсь. А как у Степана с молодой женой?
- Да вроде все нормально. Часто вместе нарядные гуляют. Вот только, когда выпьет, уходит вон на ту гору, садится у раскидистой сосны и часами сидит, курит. Оттуда вся деревня видна, как на ладошке, вот и любуется.
- Эта сосна на горе была местом наших свиданий, и потом, когда поженились, и Томочка уже была, мы там по праздникам устраивали пикнички.
На Любу вдруг нахлынули воспоминания, нестерпимо захотелось пройтись по деревне, увидеть Степана, дом, который они с такой любовью строили, подняться на гору…
Люба оделась, вышла на улицу, пройдя немного, столкнулась с бабой Зоей, та перекрестилась, увидев Любу:
- Господи, уж не блазнит ли мне? Никак, Люба в деревне объявилась? Ты насовсем вернулась, али как?
Люба поздоровалась, сказала, что приехала на пару дней и тут же повернула обратно. «Ну вот, через пять минут вся деревня будет знать о моем приезде».
- Ты че вернулась-то? – удивилась Галина.
- Не знаю, как-то мне не по себе. Хочу увидеть Степана и боюсь этой встречи, сама не знаю, что со мной. И вообще, зачем я сюда приехала? Старую рану бередить?
- Тут без поллитры не разберешься. Давай-ка выпьем. Люба с Галей выпили еще. Мужья уже дошли до нужной кондиции, пели песни, и периодически спрашивали друг друга:
- Ты меня уважаешь?
- Я тебя уважаю.
Похоже, что они понравились друг другу.
Уже смеркалось. Люба незаметно вышла из дома, прошлась по берегу, и как-то ноги сами завели ее на гору. Сколько лет Люба не была здесь…. До чего красивы уральские места! Внизу, в домах, уже зажегся свет, у клуба толчется молодежь, а вот и дом Степана. Воспоминания нахлынули на нее.
- Степа, Степушка… - зашептала она.
- Здравствуй, с приездом, - неожиданно раздался хриплый мужской голос.
Люба вскрикнула, обернулась. Степан! Откуда он взялся здесь?
- Любушка… нашлась… Я уже не чаял, тебя увидеть. Баба Зоя шепнула, что ты здесь. Как же так, ушла… ни слова… Люба! – и он протянул к ней руки, она, секунду поколебавшись, бросилась к нему в объятья, и вдруг разрыдалась.
- Ну, успокойся, милая… Хорошая моя… Мы же теперь вместе, мы снова нашли друг друга, - он гладил ее волосы, плечи, а она рыдала так горько, так безутешно.
- Любушка, любовь моя! Как часто приходил я сюда, когда мне было плохо, совсем плохо. Я приходил и воображал, что ты здесь, рядом, я разговаривал с тобой, рассказывал о житье-бытье. Умолял тебя вернуться. И ты услышала… вернулась… Ну, не плачь, солнышко мое, теперь мы вместе, теперь все будет хорошо.
Его нежные руки, запах его тела, эти ласковые глаза, все было таким родным.
- Степа, Степушка, все эти годы я ни на день не забывала тебя. Сначала была такая боль, обида, хотелось выбросить тебя из памяти навсегда. А в последнее время постоянно вижу тебя во сне, вспоминаю, как же мы были счастливы! И так захотелось увидеть тебя, хотя бы издали, на мгновение… Вот и приехала…
- Расскажи, как ты живешь, Люба. С кем оставила детей? Какие они стали? Часто ли вспоминают меня? Томочка уже школьница, но не я провожал ее в первый класс. Ах, Люба, мы оба наделали много глупостей и ошибок, и испортили жизнь и себе, и детям. Если б ты не уехала тогда… Расскажи мне все о детях.
Но Люба не могла, у нее язык не поворачивался сказать сейчас, именно сейчас, что у детей теперь другой отец, и что чужого дядю они называют папой…
- Потом, Степушка, все расскажу потом, дай на тебя наглядеться.
Всю ночь они провели вместе, не могли наговориться, не могли наглядеться…
Наступил рассвет. Они спустились в деревню.
- Где ты была всю ночь? Я по всей деревне ищу тебя! – услышали они голос женщины.
У Степиного дома стояла беременная женщина, с огромным животом, вся зареванная, с опухшим от слез лицом.
- Твоя жена? – тихо спросила Люба. Степан молчал.
- Иди. Ей нельзя волноваться, все. Прощай! – Люба шагнула в сторону. Степан схватил ее за плечи:
- Только не уходи, умоляю тебя! Не уходи! Я столько искал, ждал, нашел…
У женщины лицо исказилось от боли, она, поддерживая живот руками, уперлась спиной на забор и стала как-то странно сползать на землю.
Степа, помоги, ей плохо!
Он бросился к жене, взял ее на руки, обернулся к Любе:
- Умоляю! Не исчезай! Мне не жить без тебя!
Кажется, его жене стало совсем плохо, она застонала, закусив губу.
- Я замужем, приехала за разводом, - громко сказала Люба.
Женщина как-то облегченно вздохнула и вся обмякла. Люба открыла ворота, дверь в дом, помогла уложить беременную в постель.
- Все будет хорошо, миленькая, не беспокойся, у вас все будет хорошо, - быстро заговорила Люба, поглаживая по руке женщину. – Я приехала за разводом, теперь вы оформите все по закону, у вас будет чудесный малыш. Не волнуйся, тебе это вредно. Степа, завтра с утра встречаемся в правлении с документами и заявлениями о разводе.
И, боясь взглянуть на Степана, она выскочила из избы. Степан бросился за ней.
- Степа!!! – отчаянно закричала женщина.
Люба быстро, не оборачиваясь, помчалась к дому Галины. У калитки уже стояла автомашина, и муж нервно ходил взад-вперед. Подбежав к дому, Люба, размазывая слезы по лицу, хотела что-то сказать, но муж опередил ее:
- Я все знаю, дома разберемся, - он открыл дверцу машины. – Садись!
- Вещи…
- Вещи уже в машине.
Слезы застилали глаза, в голове как молотком стучали два слова: «Вот и все. Вот и все».
Отъехав немного, она еще раз оглянулась на деревню, где остался ее Степушка, на гору, где они провели волшебную, дивную ночь…
- Ну, вот и все, - уже вслух произнесла Люба.
Домой вернулась Люба потрясенная и молчаливая. Никто не узнавал озорную плясунью и певунью. Каждую ночь во сне шептала:
- Степушка, любимый, единственный мой. Степушка. Через полгода Люба рассталась со своим вторым мужем.
Больше она замуж не выходила, несмотря на многочисленные предложения поклонников.