Слякотным днём в начале лета 1937 года я оказался у бабушки Тони, маленькой, но шустрой и хлопотливой украинки, родом их Одессы. Как узнал я позднее, они с дедушкой Лаврентием тайком бежали оттуда с младенцем на руках, спасаясь от немилостей отца бабушки - известного одесского кондитера, который был против их брака.
В этой деревне жил родственник дедушки, вот к нему молодая пара и явилась. Здесь они построили избу, обзавелись хозяйством, родили ещё четверо сыновей и дочь.
Ко времени моего приезда с бабушкой жили только младшие: Аркадий и Катя. Старшие сыновья были семейными и жили в разных местах. Только средний, дядя Петя (Петрусь), как его все там называли, жил по соседству.
У бабушки мы с мамой бывали и да этого времени. От Бацевич до Курганья, около двадцати пяти километров, мы проходили пешком часов за шесть И в первые месяцы наши походы были существенной поддержкой, так как с пустыми руками нас не отпускали. Кроме того, в пяти верстах от Курганья, в деревне Миложень проживала моя вторая бабушка - родная мать моей мамы с братьями и сестрой.
Правда, надо сказать, бабушка была хотя и зажиточной по тем временам, но довольно зажимистой. И только вмешательство братьев и сестры помогало нам. Так что на обратном пути мы несли кое - какие продукты: немножко маслица, сальца, творога, крупы и фруктов.
Зато бабушка Тоня была настолько добродушной и щедрой, что делилась последним. Мы всегда отговаривались от многого, но охотно брали яблоки, груши и свежие, и сушёные.
Второй причиной наших походов была необходимость навестить нашу малышку. Младшую мою сестричку Галочку, которую после ареста отца бабуля Евдокия забрала к себе, потому что маме надо было срочно искать работу, чтобы прокормиться.
Отец был работником райкома, отвечающим за сельское хозяйство, а мама - домохозяйкой. Сестричке в то время исполнилось четыре годика.
Деревенская жизнь, особенно бабушка, оставили в моей душе то неизгладимое, незабываемое впечатление, которое живо и по сей день. Её веселый и оптимистичный характер, способности сказительницы, украинские напевы, разные сказки привили мне вкус и повседневную потребность слушать, впитывать их мелодику, лиризм, романтику.
А сказок она знала такое множество, что всех я так и не дослушал.
Кроме того, в дерене, каждый день общаясь с Аркадием, Катей, другими жителями и мальчишками, я видел как они трудятся, как живут. Сам принимал участие в их труде на поле, в лугах, саду и огороде.
Здесь я видел жизнь трудового человека, крестьянина. Жил в их среде, узнавал старинные обычаи, заботы людей, слушал их рассуждения . Здесь я познал жизнь во всём её многообразии. Здесь формировалось моё отношение к человеку труда, моё мировоззрение. А это значит, что я начал взрослеть, набираться житейского опыта.
Не представляю себе, каким бы человеком вырос, не побывав в деревне, не пожив там среди крестьян. В десять лет, глядя на своих сверстников, я научился косить, ходить за плугом, граблями ворошить и сгребать сено, окучивать картофель. Прилично владел пилой и топором, мастерил сам скворечники. А с наступлением зимы, подсмотрев у ребят, смастерил себе коньки – ледянки, как их здесь называли.
Нехитрое это изобретение состояло из деревяшки и железного полоза, ребром вставленного в неё. Я попросил только дядю Аркадия принести мне из кузницы два куска железного обруча. Сам острогал две берёзовых колобашки треугольной формы, сделал пропил вдоль, обточил железки –лезвия напильником и туго вогнал их в этот пропил на половину ширины.
Две пары сыромятных ремешков, наглухо прикреплённых к деревяшкам, и коньки готовы. Вся хитрость крепежа состояла в том, что придя на лёд, нужно было окунуть ногу с валенком и коньком в прорубь. Через несколько минут вода замерзала и накрепко прикрепляла конёк к валенку.
Только вовремя необходимо было протереть от воды железку. Но дошлые ребятишки на этот случай имени при себе кусочек сала, которым прежде смазывали железное лезвие конька.
С бабушкой у нас были самые тёплые, задушевные отношения. От неё у меня не было никаких тайн. Ведь я оказался в незнакомой среде, многое видел впервые, не понимал что, к чему. Она была моим гидом, путеводителем. А вечерами, оставаясь вдвоём, при лучинке, горящей у комелька печи, мы окунались в сказку. И только с приходом молодых с вечеринки мы укладывались спать.
Рядом с деревней протекала небольшая и неглубокая речонка. Я очень скоро приметил, что в ней есть рыба. Только рыбалкой никто здесь не занимался. Попробовал раз ловить удочкой, но кроме пескарика и рыбки с палец ничего не поймал. Зато увидел, как возле тины ворочались крупные лини или караси. Снастей никаких не было ни у нас, ни у моих новых друзей. Большая корзина для овощей пришлась в самый раз.
Каково было удивление бабушки и Аркадия, когда я принёс с десяток крупных линей, пойманных за пару часов болтанки в тёплой и мутной воде. Так я приспособился потом ловить рыбу по всей речушке, уходя иногда на пару километров от деревни. И очень скоро у меня нашлись друзья, ученики и последователи.
С ребятами я сдружился быстро. Начитаннее и живее, подвижнее многих из них, я привлёк к себе ребят половины деревни до самого дома правления колхоза. Второй половиной заправлял и верховодил Лёдик, смелый и задиристый парнишка, с которым я схлестнулся в первые же дни.
Борясь с ним, умело воспользовался подножкой, и быстро уложил его на траву. Он не ожидал такого подвоха, но миролюбиво попросил показать, как я это проделал. Соперничество наше продолжалось всё время. Две команды и летом, и зимой затевали «военные» игры в шпионов, придумывая разные хитрости с захватом пленных, учётом побед и поражений в каждой команде.
В вечернее время, почти круглый год, сойдясь у дома правления, мы обсуждали план и задачи игры. Потом расходились и через полчаса начиналась «война». Задача состояла в том, чтобы быстро определить место пребывания «противника». А прятались, где только можно было: в конюшне, коровнике, на сеновалах, в овинах, которых было около десятка по обе стороны деревни, даже на кладбище и в бане с сушилкой льна.
Притом, найдя место укрытия, надо было обнаружить и взять в плен хотя бы одного «бойца». Его допрашивали и одновременно разыскивали остальных. Если находили ещё двоих, «война» считалась выигранной.
Игры прекращались только с приездом кинопередвижки. Нас в клуб пускали бесплатно, зато мы по очереди должны были крутить за рукоятку динамомашину, дающую электричество для киноаппарата.
Взрослая молодёжь часто по вечерам развлекалась на посиделках, вечеринках с танцами и самодеятельных представлениях, куда нас не пускали. Но на этот случай имелась секретная лазейка. У крыльца с левого боку сдвигалась одна широкая доска и под полом мы пробирались за сцену. Оттуда, с тёмных уголков, мы наблюдали за взрослыми или за танцами.
В деревне мне нравилось. Любил я подпаском помогать пастуху на пастбище, когда приходила наша очередь харчить сутки пастуха и ему в помощь выделять подпаска. За день уставал порядком, наслаждение и разные неожиданности искупали всё. Не обходилось без встреч со зверьками. Ёжик, белка, барсук, лисица попадались на глаза почти всегда.
Один раз, заметив как коровы сбились в тесный гурт, я с удивлением прибежал к пастуху и он показал мне волка, спокойно сидящего на опушке леса. Часто встречались ужи и гадюки. Только здесь я научился их отличать. Изучил повадки этих тварей и перестал бояться.
Часто по просьбе стареньких соседей или женщин, у которых не было ребятишек, я охотно соглашался отработать подпаском их очередь.
Они всегда вкусно кормили и вечером давали три рубля, зная, что я, как сирота, живу на бабушкином попечении. На эти деньги в городе Кличеве, что в пятнадцати километрах от деревни, всегда покупал я книги, тетради и обязательно, какие -либо сладости для себя и бабашки.
Большой привязанностью, кроме речки, для меня был сад. Не очень большой, деревьев на двадцать яблонь и груш, тенистый и уютный, он являлся моим другом, лекарем, с которым я вместе скучал, делился своими горестями и самыми светлыми мечтами.
Любил я забраться на большую грушу, а чаще всего, на старую вишню, ветви которой почти лежали на кровле избы, и лёжа на тёплой соломенной крыше, медленно пощипывать зрелые ягоды вишни и тихо разговаривал с ней.
Изба была ещё не старая. Состояла из двух частей. Левая половина была жилой. У входа в жилую часть, с правой руки размещалась большая русская печь с припечком, комельком и несколькими печурками–углублениями для сушки всего, что в этом нуждалось. От печи шли широкие полати. Вдоль сены стояли три кровати за широким пологом, как бы отделяющим «спальню».
Два окна переднего фасада смотрели в палисадник, где росли большой клён, моя любимая вишня и кусты сирени с цветами. В стене, со стороны внутреннего двора, тоже два окна. В Красном углу три иконы: Христа, Богородицы с младенцем и Георгия Победоносца. Угол украшал кружевной ручник с вышитыми узорами и лампадка.
На чистом, словно отполированном полу, стоял длинный стол с лавками. Против печи стоял второй стол поменьше, тоже с лавкой вдоль стены и табуретками по сторонам. На стене от двери - посудные полки. В углу и ближе к двери на вбитых в стену колышках висели ручники – кухонный и два чистых. В углу у печи за невысокой загородкой размещались рогачи - ухваты и чепела для сковороды.
Двор, метров десять в ширину и двадцать в длину, начинался от ворот с калиткой. Вторая половина избы служила сенями и была разгорожена на три части перегородками. Сразу, у входа с крылечком, стояла на лавке кадка с водой и медной кружкой. За ними висел рукомойник, под ним большой ушат.
В ближней от входа части размещались разные хозяйственные инструменты и упряжь. В дальней была кладовая с бочонками, кадками, ящиками – закромами.
За жилой постройкой, с правой стороны, находились хозяйственные. Под
общей крышей был амбарчик, навес, коровник, курятник и хлев для свиньи. Весь чердак до крыши служил хранилищем для сена. Под навесом в укромном уголке притаился туалет.
От этой постройки и до самых ворот были бабушкины грядки с огурцами и помидорами, вдоль забора несколько кустов смородины. За постройками - сад и огород, в конце которого стоял большой овин для снопов ржи, пшеницы, проса и сена. Половину овина занимал Петрусь и, сколько я помню, скандалил с бабушкой, стараясь занять его весь, целиком.
Ему всего было мало: сада, огорода, земли. Помню, как он гонялся за мной с палкой, когда увидел, что я на его половине сорвал несколько слив.
А вокруг овина были настоящие заросли молодого вишенника и сливы. Забор же был только до конца сада. И хотя дядя часто пользовался моими услугами: то я нянчил малых детишек, то подпаском ходил за стадом, - ни привета, ни милости от него ни одного разу не получил.
Себя он считал больным, хотя не однажды видел я, какие брёвна он ворчал у себя во дворе, думая, что его никто не видит. В разговоре с бабулей, я говорил ей о своих обидах на него, о его притворстве. Вздыхая, она говорила, что он таким был с детство и бог его накажет за все прогрешения.
Бабушка была верующей, знала много молитв, ходила в церковь соседнего села. Часто брала и меня с собой, но вера её была обыденной, тихой, житейской.
С дядей Аркадием у нас сразу завязалась дружба. Он был доволен, что не приходилось ему опекать меня, заступаться как за обиженного. А после случая, когда я подрался с Лёдиком, заступаясь за девочек своего класса, и разбил ему нос, дядя даже похвалил меня, что не поддался этому драчуну.
Часто в саду или на сеновале в овине он показывал мне разные приемы борьбы.
Рассказывал, каким способом можно одолеть даже сильного соперника. Я очень быстро всё схватывал и пытался на нём попробовать эффективность этих приёмов. Он говорил, что драться тоже надо уметь. Самому драку не затевать, но когда видишь, что драка неизбежна, лучше не дожидаться кода тебя ударят, а бить первому. Показал, как ударом под ложечку можно и сильного согнуть.
Я запомнил все его уроки и они мне помогали в безвыходных, казалось бы, случаях. А во время игр с ребятами демонстрировал своё умение. Особенно мне нравился приём, когда мальчишки, прежде чем начать драку, толкают друг друга в грудь или схватываются за грудки. Тут нужно было мгновенно схватить обеими руками левую или правую руку «противника», резко повернуться, рвануть его на себя и бросить через бедро или через спину.
Во втором случае, ухватив соперника за одежду на груди, быстро потянуть его на себя и бросить вправо или влево, подставив ногу. Если отпустить захват, он кубарем полетит на землю. Борясь же, стараться захватить соперника и приподнять, чтобы он оторвался от земли. Потом изобразить, что падаешь на спину и в этот момент, резким рывком повернуть его на своё место. На земле он окажется внизу, а ты сверху. Удерживать поверженного под большим углом к нему, навалившись весом своего тела.
Другие, более изощрённые приёмы, я применял не часто, но ребятам показывал и ребята часами мусолии себя на траве. Всё это скоро стало известно Лёдику. Он иногда приходил лишь посмотреть на наши занятия, но примирились мы с ним только на льду, когда гоняясь на коньках, он заметил, что я бегаю значительно быстрее других. И тогда по его просьбе показал, как правильно отталкиваться коньком ото льда, как разгоняться сразу, с места.
На коньках я начал бегал лет с пяти. Каждую зиму, как только замерзали водоёмы и устанавливался лёд, не было для меня лучшего развлечения.
Коньки мне купил дядя Стёпа, после нашего похода с ним в цирк, где было какое-то ледовое представление. Тогда мы жили в местечке Крупки на квартире у старушки, занимая две комнаты. Мне не было ещё пяти лет и отец с матерью ругали Стёпу за эту покупку. Но моя страсть и упорное желание научится бегать на коньках, преодолели все запреты. Благо, река была под боком и дядя за несколько дней научил меня сносно держаться на коньках.
С тетей Катей мы почему-то не ладили с самого начала. Она была капризной девицей лет семнадцати, любившей тайком полакомиться сметанкой, а я, не взирая на старшинство, упрекал её, но бабушке не ябедничал. И ей всегда хотелось меня отшлёпать, но никак не удавалось прижучить.
Зиму и два лета прожил я в деревне. Закончил третий и начал ходить в четвёр тый класс. Поздней осенью мама приехала за мной. Тяжело и горько было расставаться с бабушкой, Аркадием, Катей. Не лёгким было прощание с друзьями и своими питомцами: голубями, кроликами и особенно - с ручной галкой, которую я вылечил, вырастил и приручил, как щенка, отзываться на мой зов и следовать, примостившись на моём плече, в сад, огород, на речку.
Меня ждала другая, более насыщенная и подвижная, новая и незнакомая жизнь в крупном рабочем посёлке со старым названием - Елизово.
окатябрь 2008 г.