15. Катастрофа
«Бессмертное мурло мещанина!» – горько размышлял Олег. «Бог с ними – какое мне до них дело? Лишь бы Нина была моя. Я сделаю ее счастливой – только для нее буду жить». «А пока надо прожить почти неделю и с ума не сойти от ожидания...» Олег усмехнулся: «Средство есть – старое, испытанное...»
Средство было принято в убийственной дозе, в такой, что уже четвертого января спина и плечи запросили пощады.
– Анатолий Иванович, дайте ключ от гримерной. Катушку возьму, – попросил он Деда Мороза в перерыве между утренниками.
– А где ты будешь репетировать? Сцена занята, твое фойе занято.
– В малый зал попрошусь.
– В малый? А, ну да. – Олег собрал реквизит и поднялся в кабинет директора.
– Елена Леонидовна, можно попросить ключи от малого зала?
– А почему спрашиваешь? Конечно можно.
– Я ведь на ваше разрешение сослаться должен. Елена Леонидовна, а я, может быть, останусь в Энске.
– И у меня работать?!
– Н-нет... – вздохнул Олег. – В театр пойду. Но вам, если смогу, всегда буду помогать.
– Спасибо. Олешка… Олег Васильевич! если действительно останешься, возьмешь ученицу на гитаре?
– Вас? – обрадовался Олег.
– Нет, конечно. Ольку мою. Хорошая девочка, ты ее полюбишь
– Возьму. Только я жестокий учитель. Или она совсем не научится, или как богиня играть будет.
– Ты – жестокий?
– Я в музыкальной школе два года работал и не добром оттуда ушел. Два года директор и завуч верещали на меня за планы и прочую писанину.
– Бумага сейчас везде человека загрызает.
– Я мечтал Столярского превзойти, а ко мне ученик приходит и гудит: «Я не буду играть сарабанду`!» Дома «сарабандо`й» задразнили. И родители – бегают, гавкают: уберите от наших детей этого держиморду! Нам не надо Паганинь! Им не надо Паганинь... Кугуты! Хуторяне! Папуасы! Сажали бы лук и редиску, они на базаре в цене...
– Ольку никто дразнить не будет. Выучишь ее на богиню. А меня кумой возьмешь. Родня будем.
Олег потупился, что-то пробормотал и покинул кабинет своей будущей кумы.
Темно-синими сумерками возвратился в гостиницу, принял душ и хотел, было полежать, но вспомнил, что день отдыха у него намечен на завтра, обозвал себя лодырем и настроил гитару. Пальцы, натруженные скрипичными струнами, минут двадцать шевелились как ватные, но скоро забегали в привычном темпе.
Дежурная по этажу сидела за своим столом и читала книгу. Послышались шаги и неровное дыхание. Дежурная вложила меж страниц закладку.
– Слушаю вас.
– Где живет... Олег Васильевич? Фамилию не знаем. Он из цирка, музыкант.
Дежурная улыбнулась.
– Послушайте!
По коридору тонкой паутинкой плыл приглушенный звук гитары.
– Сутками играет! Тридцать седьмой номер, проходите, пожалуйста.
Властный, громкий стук оборвал игру Олега. «Кого это нелегкая принесла? – взглянул он на часы. – Я никого не жду».
Открыл и увидел... Василия Алексеевича и Полину Илларионовну. Но в каком виде! Василия Алексеевича аж трепыхало от ярости. Олег сжал губы и молча отступил в глубь номера.
– Можно войти? – придыхнул Василий Алексеевич.
– Конечно! – Олег изготовился к бою.
– Молодой человек! – едва закрылась дверь набросился на него Василий Алексеевич. – Я на вас – прокурору! Я буду жаловаться! Вы заморочили голову несовершеннолетнему ребенку! Я вас под суд! Я все знаю! Как вы смели танцевать с ребенком и лезть к нему со своими заразными поцелуями?! Охотитесь за девочками? Сколько девочек совратили за свою жизнь? Но здесь не выйдет! Не выйдет, я вам говорю! Я на вас в милицию заявлю! Я... Вот, вот... – он полез в карман и вытащил смятую бумажку, – вот ваша писанина! Бросьте марать бумагу! «Прекрасная роза цвела под чинарой...» Разве об этом должен писать... простой советский человек?! Посвящайте это очередной вашей брошенной жене, а не моей дочери!! Что, влезли в мою семью и теперь ловите рыбку в мутной воде?!
Олег не помнил, как оказался рядом с Василием Алексеевичем и схватил его за грудки. Неизвестно, что бы случилось далее, но Полина Илларионовна вскрикнула и женский голос привел Олега в себя. Он разжал пальцы и попятился.
– Убирайтесь вон! Еще одно оскорбление... Берегитесь! – прошипел Олег. – Прокуроры и милиция будут потом, а сейчас, вот здесь, будет пробитая голова и поломанные ребра!
– Вы не посмеете! – перепуганная Полина Илларионовна загородила собой мужа. Он опять свалял дурака и перегнул палку.
– Посмею, – хладнокровно ответил Олег.
– Вам незнакомы родительские чувства! Вы не можете понять беспокойства отца и матери! Отсюда и... излишние...
– Хорошо. Родительские чувства священны, пусть они извинят все ваши мерзости. Я тоже приношу извинения за то, что хотел вытряхнуть из вас душу. Чего вы от меня хотите?
Полина Илларионовна, продолжая загораживать супруга, перешла в осторожное наступление.
– Что она вам обещала? Мерзавка! Я ее выдеру! Дам ящик сигарет и выгоню из дома!
– Да, да! Из-за вас она курить начала! – подал голос Василий Алексеевич.
– И над кроватью, срам! развесила демона и икону!
– Учится кое-как, цирком бредит, дома жонглирует, вазу дареную разбила!
– И все с тех пор, как появились вы! У нее с языка не сходит – Олег то, Олег сё!
– Вы ее с пути сбиваете!
– Ей рано о женихах думать! Ей учиться и учиться надо!
– Учтите, она несовершеннолетняя! Я на вас...
– Прокурору. Уже слышал, и плевать на вашего прокурора хотел. Нина взрослая девушка и если бы я даже просто обманул ее, никакие суды ничего бы со мной не сделали. Ее ровесница замуж выходит, а она, видите ли, ребенок! Идиот вы, что ли? Или меня за идиота принимаете? За главврача ее сватать – она совершеннолетняя, а со мной танцевать – дитё? А он, кстати, старше меня. Полина Илларионовна побагровела.
– Это не ваше...
– Мое. Я ее люблю, с первого взгляда, как увидел, и себе и ей хочу счастья, и отверну башку всякому, кто сунется мне мешать. За сигареты... Я о том ничего не знаю. И как вам не стыдно? Вы на ее глазах сами курите, а я за всю жизнь ни одной не выкурил и, оказывается, она с меня, а не с вас берет пример!
– Вы не...
– Замолчи! – вдруг одернула Василия Алексеевича жена.
– Не замолчу! Я требую, чтоб вы не смели к ней подходить и требую, чтоб вы немедленно уезжали из Энска в ваш... цирк!
– Полина Илларионовна!.. Уму непостижимо, как вы могли за такого дурака выйти замуж?.. – тоскливо спросил Олег.
– Как вы смеете оскорблять?!! – завизжал Василий Алексеевич.
– Вы же меня оскорбляете, почему мне нельзя? Чем вы лучше меня? Василий Алексеевич, ну, напрягите свой могучий ум – какая вам разница? Ну, нагоните меня, так в Энске кроме моей персоны сто тысяч здоровых парней. Всех выгонять из города будете, или как? В клетку ее посадите?
Над ними глумятся, Полина Илларионовна это поняла. Кое-как сохраняя самообладание, взяла мужа под руку и шагнула к двери.
– Пойдем, Вася. Нам не следовало сюда приходить!
– Первые умные слова за всю нашу беседу!
– А вам, молодой человек, должно быть стыдно!..
– И почему бы это, хотелось бы узнать?
В ответ хлопнула дверь. Вся бравада слетела с Олега. Сердце билось страшными, ломающими ребра толчками. Так его еще никто не оскорблял. Что из того, что он не остался в долгу? Это базарная баба счастлива, когда выльет на вражиню на ложку больше грязи, чем примет на свою голову. Главное – за что?! За что вызверились на него?!
Олег вскипел злобой. Ладно! Нина, вот кто мой судья! Как она рассудит, так и будет. А вы кто? Что вы за судьи? Прах на подошвах, отряхну вас и вон из памяти.
На улице Полина Илларионовна на все корки изругала Василия Алексеевича.
– Нашел кого пугать! Неужели ничего умнее нельзя было придумать? И Петр Онуфриевич хорош – нравится ему Нинка – пусть сам ухаживает, мы при чем? Мы что, должны ее в спальню к нему привести? Мы ему не вассалы! Пусть побегает, пусть в кино приглашает, сам! А то – Нину приведите, Нину возьмите, Нину не забудьте! Возьму, ей богу, и выдам за этого... за циркача! Он тут один на мужика похож.
Василий Алексеевич сопел, не отвечал и перебирал в уме сотни способов разделаться с мерзавцем.
Пусть дружат, что ли? – размышляла Полина Илларионовна. – Парень видный, красивый. Э, нет. Нина потеряла голову и кончится все тем, что заимеет от него ребенка. Поженить их? Можно было бы, да только Полина Илларионовна считала любовь блажью юности. Любовь без материального обеспечения ни шиша не стоит. Наживутся в своем цирке, наделают детей и начнут друг дружку за копейки грызть. Да и как отпустить от себя дочь в этот нищий балаган? Скитаться по белу свету? Что это за дело – бросаться шариками и тренькать на гитаре? Кто за него даст сверх зарплаты хоть плитку шоколада? Петр Онуфриевич живет один в трехкомнатной квартире и квартира не пустая, алименты, правда, но то ерунда. С директорами, с завмагами водится. Пристроена была бы девочка, в большом городе, под боком у мамы, хорошее общество. Нет, надо с этим цирком кончать бесповоротно!
И, едва переступив порог квартиры, Полина Илларионовна набросилась на дочь:
– Мы твоего Олешку сейчас видели! Имели удовольствие! Если я узнаю, что он еще тебя провожает... Чтоб духу твоего во дворце не было!! Хватит!! Путаешься со всякой сволотой!
Нина вскинула злые глаза.
– Что смотришь?! Попробуй мне только прийти к нему в гостиницу!!!
Нина смертельно побледнела. «Откуда она знает?!» А для Полины Илларионовны настал звездный час, час вдохновенной, творческой клеветы. Про гостиницу она брякнула так, абсолютно случайно, и тут же поняла, какие непредвиденные дивиденды можно извлечь из растерянности дочери. Достойный Василий Алексеевич ограничился бы тупой руганью, но Полина Илларионовна придала своему голосу оттенки глубокой грусти:
– Он же трус, твой Олешка! Он же все выболтал! Он только перед слабенькими храбрый! Избил этого парнишку... ты сама рассказывала, а сейчас в номере схватил за горло отца... Нет, я требую, спроси у него самого! Пойди еще раз на занятия и прямо спроси – хватал он за грудки папу или нет! Нам, пожалуйста, не верь, но у него спроси!
«Это не может быть неправдой... – холодея, думала Нина. – Но как... как они узнали?! Неужели... Олешка?..»
– Ну и потом, ты знаешь законодательство? за совращение несовершеннолетней полагается срок, а тебе нет восемнадцати, когда мы ему пригрозили этим, сразу, голубчик, шелковый стал! Извинения попросил! Мужчина, называется. Не мог всю вину на себя взять...
Полина Илларионовна била наверняка и понимала это. Для большего эффекта всхлипнула:
– Нет, я знаю, что ты о нас думаешь... Я завтра сама тебя приведу, за руку притащу! к нему в гостиницу! Он меня пусть и не видит, а ты только спроси, всего два слова спроси: просил извинения? Пусть отпирается, если у него совсем совести нет... Пакостливый кот...
Да, по части ума не тягаться Василию Алексеевичу с женой! Уступил он ей лавры дона Базилио, даром, что наречен, был при рождении тем же именем!.. Но кто знает, кто знает!..
Серая от горя и стыда Нина спряталась в своей комнате. Ей и в голову не приходило усомниться в словах матери. Она никому, даже Анжелке не говорила о предстоящей встрече, значит, только от Олешки они могли узнать. И, главное, Нина понятия не имела, что можно вот так просто взять и оболгать человека. Конечно, без вранья не проживешь – сбежишь с уроков в кино, а учителям соврешь, голова, дескать, болела, или там домашнюю работу у Витьки передерешь, он всегда дает ей списывать, как без этого? Но о существовании иных, космических масштабов лжи, Нина и не подозревала. Борька и Райка что-то там вякали на Олега, но кто они такие, принимать их болтовню всерьез?
Бедная Нина!.. С трепетом, с душевным томлением ожидала она главного свидания своей жизни! Как близка, как зрима была извечная мечта женщины о совершенной любви! И все пропало... Лишь дикий позорный скандал сизым дымом застилал душу...
Говорят, утро вечера мудренее. Лишь к утру кое-как успокоился Олег, перестал сжимать кулаки и стискивать зубы. «Судебные дрязги, конечно, отпадают – какой олух будет судить любовь двух молодых здоровых людей? У Василия Алексеевича ума хватит потащиться в суд, но Полина Илларионовна не производит впечатления дуры». «Ко мне они больше не посмеют явиться, Нину в четырех стенах не запереть, остается одна, хоть и маловероятная возможность: науськать на меня местных рыцарей плаща и кинжала. Не Василий Алексеевич, так кувшинное рыло, его драгоценный претендент в зятья, науськает! С одним или двумя я и на кулачках сговорился бы, а если их будет пять или шесть? Это в киношке Жан Марэ укладывает гангстеров штабелями, но я-то не Жан Марэ, а Энск не киношка! Нужны другие аргументы».
Олег оделся и отправился в путешествие по хозяйственным магазинам. После долгих поисков в магазине авто-мото-запчастей купил моток стального троса, чуть потоньше карандаша, а уже после, в ЦУМе, бутылку ацетона, напильник, наждачку, паяльный комплект и моток изоленты.
Вернулся в гостиницу, с превеликим трудом отпилил кусок тросика, долго мыл его с мылом под струёй горячей воды, потом один конец полоскал в ацетоне и драил наждачкой. Разогрел паяльник и два часа напаивал припой, пока на конце тросика не образовалась грушевидная шишка. Второй конец завернул петлей и плотно обмотал липкой лентой. Примерился и со свистом рассек воздух.
– Ну, Василий Алексеевич, если вы, или ваш обер-зять натравите на меня энских шакалов, я не так неуверенно буду оправдываться перед ними! О-ля-ля! о-ля-ля! завтра грабим короля!
Шестое января, страшный день... Томительное, убийственное ожидание...
В половине десятого Олег встал на условленном месте и часа полтора ждал Нину. До боли в глазах всматривался в каждый подходящий женский силуэт. Нина не появлялась. Олег замерз, вернулся в гостиницу. Час ожидал в номере. Нет Нины. Он снова занял пост у девятиэтажного дома, снова мерз около двух часов. Нина не пришла. В тупом отчаянии сидел Олег за столом, положив на ладони лицо. «Ничего не случилось, – убеждал он себя, – на нее ведь тоже налетели... как коршуны! Может быть, следят. Напугали девчонку, она теперь будет осторожничать. Ничего, ничего, Олег Васильевич, молчание!.. Шестое мартобря!.. Шестьсот шестьдесят шестое январьмая...»
Идут по коридору. Но это не легкие шаги Нины, это не к нему. Стук. В его дверь. Олег вскочил, оскалив зубы.
– Товарищ Колесников?
Перед Олегом стояли молодой милиционер и администратор гостиницы. В дверь заглядывала удивленная дежурная. Олег коротко рассмеялся, милиционер официально приподнял брови.
– Маленькая формальность, проверка паспортов.
– Паспорта, вы хотели сказать? И кляуза при вас? Или в отделении осталась? – спрашивал Олег, подавая документы.
Молодому лейтенанту не очень нравилась проницательность музыканта, но он предпочел не подавать вида.
– В цирке работаете?
– Вот удостоверение.
– Вижу. А сейчас как же? Вы ведь второй месяц проживаете в гостинице без работы?
– У меня отпуск.
– Отпуск месяц!
– Да. После отпуска ВП, вынужденный простой, тоже месяц.
– Гм. Что это значит?
– Это значит, что мне платят чистую ставку.
– И сколько это?
– Мне? Сто двадцать.
– Интересно. Так. А когда же вам на работу?
– Первого марта я уеду.
– А февраль тогда что же?
– Февраль? Февраль РП. Вернее, с пятнадцатого по пятнадцатое.
– Марта?
– Марта.
– РП?
– РП.
– А по-русски?
– Репетиционный период. Мне будут платить мои сто двадцать плюс пропивочные...
– Что, что? Какие?
– Извините. Я хотел сказать – суточные. Нам за разъездной характер работы доплачивают пятьдесят процентов ставки.
– Сто восемьдесят выходит?
– Во время гастролей и побольше. Я ещё за второй инструмент получаю тридцатник.
– За какой?
– За скрипку. Я скрипач. Да еще бывают переработки...
– А это что?
– Норма у нас – тридцать палок...
– Палок?
– О, черт... Представлений! А если больше сделаем – нам чистый барыш...
– Кучеряво живете!
– Подите вместо меня поработайте. Я посмотрю.
– Да я ничего не имел в виду. Но по три месяца ничего не делать...
– Елдырину, директору нашему, спасибо. Остолоп! Довел передвижку до ручки! Не поймешь, то ли она круглогодичная, то ли сезонная. Теперь три месяца и хлебай щи лаптем.
– Надо выгнать, раз Елдырин!
Олег язвительно улыбнулся.
– Был у нас не Елдырин, был Геворкян, вот того как раз и выгнали.
– Как так? За что?
– Переработки были – чуть не каждый месяц, цирк – переполнен, план – перевыполнен...
– Ну?
– Ну... Подлец! Вор! Мошенник! Всем давал заработать! И артистам, и музыкантам, и шоферам, и униформе... А как это так – быдло, дуроломы, простой, одним словом, советский человек, да что-то заработает сверх положенного?
Лейтенант сделал вид, что прослушал последние фразы Олега и строго произнес:
– Он о своем кармане больше заботился!
– Вот я и говорю – мошенник. Приносил государству сверхплановые десятки тысяч и из них урывал себе премиальные, сотен пять, шесть... Ворюга, что и говорить.
Милиционер решил оставить скользкую тему и вернул Олегу паспорт.
– Документы в порядке, претензий нет. А у вас? – обратился он к администратору. – Внутреннего распорядка клиент не нарушает?
– Да что вы! – вмешалась дежурная. – Уж лучше бы нарушал! Все время, пока в гостинице, играет и играет, на гитаре и на скрипке! Столько играть! В семь утра начинает, в одиннадцать вечера заканчивает! Как только с ума не сойдет!
Лейтенант сбросил с себя официальность и вместе а ней милицейскую шапку.
– Можно? – он робко потянулся к гитаре Олега.
Повертел в руках, подивился на нейлоновые струны, взял пару аккордов.
– Сыграйте, пожалуйста, что-нибудь.
– Так садитесь, – пригласил Олег.
– Я сейчас стулья принесу, – дежурная исчезла и вернулась с двумя стульями.
Оттаявший Олег сел на кровать и дал случайным своим слушателям блестящий концерт гитарной музыки. Милиционер не ожидал такого фейерверка и сделался похож на удивленного мальчишку, случайно натянувшего форму.
– Здорово! Вот это да!
А когда покидал номер, застенчиво, вполголоса попросил:
– Можно к вам еще зайти? Или ко мне приходите, я недалеко живу! Покажете мне немного!
Олег кивнул.
– А за сегодняшнее ничего не думайте. Вам нечего бояться. Служба такая!
Олег до вечера играл на гитаре, хотел забыться, но забыться не получалось. Полночи пролежал без сна. Тоскующие его руки сжимали подушку, губы шептали одно только слово, вернее, имя – Нина...
Еще двое суток просидел в гостинице, отлучаясь лишь в буфет, наскоро перекусить. Нина не приходила и вестей о себе не подавала.
За эти три дня Олег побледнел и осунулся. Если бы не скрипка и гитара от темна до темна, он бы с ума сошел.
Девятого не выдержал и решил найти Нину сам. Можно было бы дождаться начала занятий студии, но вопрос, когда они возобновятся, и другой вопрос – придет ли на них Нина. А переносить неизвестность уже не было сил.
После обеда занял наблюдательный пост против остановки трамвая, где обычно сходила Нина, и больше двух часов стоял на жестоком морозе. «Без ног останусь, но дождусь!»
Слава тебе господи, идет и помахивает толстенным портфелем. Новая беда – сердце забилось, в глазах потемнело. Олег сжал зубы и незаметно пошел за Ниной.
– Нина!..
Девушка остановилась и нехотя обернулась. Вот он, ряженый под Печального Демона, ворона в павлиньих перьях, трусливый заяц, выболтавший, что она хотела к нему прийти. Может, он выболтал и зачем она должна была прийти?! Конечно, выболтал. Еще и извинился.
– Нина... Я тебя ждал...
Ах, он ждал! Нина колюче смотрела ему в лицо. Олег проглотил комок.
– Ты знаешь... Четвертого ко мне твои родители приходили…
– Знаю. И как ты папу чуть не избил, знаю.
Он кусает губы. Правда, все правда!
– И что мне твой папа говорил, знаешь?..
– Знаю! Все знаю! И как ты извинялся, знаю! Извинялся? Да? Нет?
Молчит! Правда, все правда! Нина резко отвернулась и быстро зашагала прочь.
«Я ничего не понимаю... Извинялся? Перед кем? За что? А, что тут понимать... Это конец... Разве сладить ей с родителями? Или... или сама решила быть благоразумной! Благоразумной!!!»
Пьяно пошатываясь, прибрел он к гостинице, посидел на скамье перед входом, поднялся к себе. Непослушными руками сбросил пальто. Лег. Губы пересохли, в глаза кто-то насыпал песку. «Все вы на бабочку поэтиного сердца взгромоздились, грязные, в калошах и без калош...» «Конец... Беги, Агасфер! Будешь помнить ангельские глазки! Все люди совершают ошибки и только кретины их повторяют! Мало тебе было, получай еще!..» «Бежать, бежать... Обратно в Фергану. Пятнадцать часов в сутки... Заплачу Анне Федоровне за стол, чтоб не бегать по столовым, время не терять... Бежать, бежать!.. Завтра же!»
На минуту мелькнула мысль разыскать Анжелу, узнать, выяснить, объяснить, но взбунтовалась яростная гордость. Унижаться?! Все это одна шайка-лейка, адепты сытого благополучьица! Лебедь курице не пара!
Дверь осторожно приоткрылась. Дежурная.
– Товарищ Колесников!.. Вы спите?
– Нет.
– Возьмите. Передать просили.
Олег принял длинный круглый сверток, тщательно, в несколько слоев обклеенный бумагой. Разорвал бумагу, в руках оказалась бутылка коньяка и еще один маленький, тоже заклеенный сверток. Распечатал и его. На ладони блеснуло золотое колечко с красным камнем.
Олег вновь оделся, коньяк спрятал во внутренний карман, колечко одел на мизинец. Давно стемнело, горели фонари, на проспекте толкался веселый люд. На предмостной площади народу поубавилось, а на самом мосту и совсем было пусто, если не считать скрипящих трамваев и несущихся автомобилей. Олег миновал протоку, стадион на острове и остановился над серединой могучей, закованной в ледяные торосы, реки. Склонился над перилами, пытаясь разглядеть что-нибудь в темном туманном хаосе. Осмотрелся – никого, и вынул коньяк. Взял двумя пальцами за горлышко и выпустил на окаменевшие снежные заструги. Нескоро донесся хрусткий шлепок. Теперь кольцо. Олег долго держал его на бездной, но вдруг прижал к губам и заплакал. Бережно надел на палец и, сгорбившись, повернул обратно.
Следующий день выдался ярко-солнечным и не по-январски веселым, словно в насмешку над душевным сумраком Олега. Олег угрюмо прищурился на сверкающую белизну снега. В его сердце давно ли сияла такая же белизна? Что же теперь?.. Почему?.. Олег отвернулся от окна.
– Сначала к Елене Леонидовне, потом – в кассу Аэрофлота...
Осторожно уложил в карман куртки конверт с тремя первозданно хрустящими двадцатипятирублевками, во дворце дождался конца планерки и без стука открыл дверь кабинета.
– Олешка! – преувеличенно радостно приветствовала его Елена Леонидовна и зачем-то переложила с места на место две папки. Олег угрюмо смотрел в пол.
– Елена Леонидовна, вы никаких писем не получали?
– Писем? О чем ты? – удивилась Елена Леонидовна, но очень фальшиво. Актриса на сцене плохо притворялась в жизни.
– Получали. Елена Леонидовна, простите меня, я подвел вас. Я не останусь до марта, мне уехать надо! Вот, возьмите назад...
Олег боязливо положил на край стола конверт. Елена Леонидовна вспыхнула, вскочила, схватила конверт и силой водворила назад, в карман куртки Олега.
– У меня свой разум! Я знаю, кто ты и что ты, и никакой анонимной крысе не собираюсь верить! Уедешь в марте!
– Сегодня уеду... Ко мне милиция приходила, выясняла, что я есть за жук... Завтра из БХСС придут, или еще откуда. Администратор гостиницы всегда со мной раскланивался, а вчера предпочел меня не заметить. Не упрашивайте, Елена Леонидовна, я уеду! Простите, пожалуйста, я не сдержал слова...
Елена Леонидовна уже не слушала. Застыла на месте и, как Олег, рассматривала зеленый рисунок ковра. «Умей нести свой крест и веруй? А почему нам одним их нести? А кто-то не несет никаких крестов, ни во что не верует и наедает себе телеса! А тут не смей украсть у судьбы немного счастья...»
– Олешка...
– Отпустите, Елена Леонидовна! Я в Фергану уеду!
– В марте и уедешь...
– Елена Леонидовна!
– Олег Васильевич... У меня есть два билета в кино... Сегодня, на вечер... Пойдем?..