Ночь бархатными лапками, бесшумно, прокралась в комнату через незавешанное окно. Заполнила комнату зыбким сумраком. Контуры предметов осунулись, очертились, оскалились. Огромная комната стала чужой и холодной. Потом ночь освоилась, разлеглась хозяйкой, растворив в себе, поглотив всё вокруг. Темнота и страх. И одиночество – крест, который я возложила на себя добровольно. Годами своей жизни заслужила эту кару.
Кофе! Как хочется кофе. Даже запах почудился...
Нельзя. Я обожаю отхлёбывать по глоточку обжигающую горькую влагу, наслаждаясь запахом и воспоминаниями. Но, нельзя!
Я сижу неподвижно, приросла к дивану обезволенным телом, укуталась в темноту. Сколько я так сижу – час, два? Ни звука! Даже часы не тикают, электронные твари.
Одна, ооднаа!...
Ну вот, луна заглянула, разбавила ночь млечной загадкой.
Всё-таки нужно подняться с этого ненавистного дивана.
-А ты вспорхни, ты же по жизни бабочкой порхала!
Опять вернулась старая, желчная Баба, которую я задушила в себе ещё тогда, в ещё почти детстве. Думала, навсегда, потому, что не ощущала её долгие годы, смирилась с её смертью, и не жалела ни о чём. Но она просто спряталась и выжидала, когда я упаду, ослабну, сдамся. И появилась не так давно, в обнимку со страхом. Вдвоём они добивают меня. Страх нападает внезапно, душит, в холодную горсть собирает моё нутро и выворачивает до невыносимой боли, которая потом затухает в потоке мёртвых слёз. И эта мумия праведницы выползает из-за спины и начинает шипеть о том, как я сама себя лишила счастья быть матерью, доброй женой, любящей женщиной. Зудит где-то внутри, бьётся болью в висках: «Это тебе за все твои грехи».
У меня уже нет сил спорить, оправдываться. Виновата! Я – виновата! САМА!
Но уже не исправишь ничего. И не уворачиваюсь давно ни от страха, ни от остатков того, что давно считала убитым в себе. Смиренно подставляю обмякшие щёки под их шлепки.
В четырнадцать лет я сознательно соблазнила очередного ухажера своей матери Нагло, в открытую. И впервые рассмеялась ей в лицо, наговорила гадостей с огромный короб. Я хлестала мать словами, как плетью - не жалея, с размаху, и она неожиданно сдалась, сжалась, постарела в одночасье. Такой я её и запомнила. В тот день я видела её в последний раз. Я ушла из дома, прихватив свой первый трофей - красавца, который побежал за мной, как дрессированная собачонка. Даже не оглянувшись на скукоженную от горя любовницу.
Я его бросила через несколько месяцев. Но, познав власть над взрослым мужчиной - самый сладкий яд, испробованный в жизни, решила, что буду всю жизнь принадлежать только себе. Я запретила себе любить!
«Мужчины – мусор под ногами, из которого можно извлекать пользу, но можно просто откинуть с дороги за ненадобностью» - это я сама для себя придумала. Тем жила, на том стояла.
Сколько их было - покорённых, обожающих, приносящих в дрожащих руках вместе с роскошными подарками своё любящее сердце! Подарки брала, а сердца раздавливала, терзала своими холёными руками, обагряя их кровью очередной жертвы. Я не знала, что такое любовь. Для меня – это красивая сказка, не более. Даже сейчас.
Жалость, доброта, совесть – мелкие камешки на пыльной дороге. Я ни разу не споткнулась об них.
Странно. Притом, что я никогда не прятала от жертв своего цинизма, презрения к ним, развращённости, они вожделели меня, шли как под гипнозом в мои цепкие сети. Чем выше я назначала цену за свои объятия, тем жёстче была борьба за меня. Я смеялась им в глаза, а они радовались и благодарили за то, что разрешала быть рядом. Я била наотмашь, а мне целовали руки. В чём была моя власть? В пороке? Или они надеялись растопить лёд во мне?
В сорок два мне надоели игрушки. Меня просто тошнило от мужиков, как от бегающих под ногами тараканов.
Огромный, роскошный дом в Подмосковье, красивый дом в одном из кантонов Швейцарии, поближе к лучшим косметологам, деньги, акции, драгоценности, достойные королев. Эти ничтожества тащили всё к моим ногам, в надежде стать моим полноправным хозяином. Не досталась! Никому не досталась!
Я гордилась тем, что получила от жизни всё, чего хотела, и гораздо больше, даже. Гордилась, что смогла жить так, как решила когда-то маленькая, жестокая, необыкновенно красивая зверушка, которая так и не научилась любить. «Мужчины – мусор под ногами, из которого можно извлечь пользу, но можно просто откинуть с дороги за ненадобностью».
Воля! Я резвилась на воле четыре года, разъезжая по миру, балуя себя и наслаждаясь свободой и одиночеством. Потом заскучала. Не радовали тряпки, дорогие цацки, даже рюмка хорошего коньяка не горячила кровь. Маялась я пару лет, страдала. Не с кем было душой отогреться. Мужиков разогнала, подруг никогда не заводила, родных растеряла давным-давно. Вот тогда и подкралась первый раз темнота - страх невесомой липкой паутинкой лёг на сердце.
Не хотелось признаваться себе, что напутала где-то давно, где-то ошиблась.
Опять стала выезжать из дома, к людям, бежать от тягучих пустых вечеров. Покуролесила я тот год, как с цепи сорвалась. И снова - сзади свора, только уже не влюблённых, а ждущих подачки, сладкой косточки с барского стола. Когда-то мне отдавали всё, что хотела, за возможность быть со мной рядом, теперь я платила тем, кто соглашался изображать преданную собачку. Я покупала себе любовь! Не верила, но покупала. Для потехи.
А потом откуда-то вынырнул ОН. Весёлый, резвый красавец с роскошными кудрями по плечам. Феликс! В его глазах не было подобострастия. Он любил себя и другим позволял это делать. Но он никому не принадлежал. Я сразу почувствовала родственную душу. Играла с ним, как с маленьким котёнком, разрешая резвиться, рычать, но безжалостно хлестала, когда он начинал верить, что я покорилась. Нет, я так и не научилась любить, но эти игры, эта борьба между зрелой, пожившей львицей и молодым, подрастающим львёнком, пробующим жизнь своим крепким коготком, доставляла мне радость. Я опять ожила. Появился вкус к жизни. Вдвоём мы вихрем неслись по странам, по времени. Ему было весело и интересно, он восхищался моим умом, силой, умением вцепиться в жизнь мёртвой хваткой и с улыбкой раздавить, попавшегося случайно под ноги. Он смеялся моим урокам, хохотал, как заколдованный Кай у ног своей Снежной королевы, а я любовалась его красивым телом, крепкими плечами. Я любовалась своей добычей!
В пятьдесят пять! В пятьдесят пять я услышала удар колокола над собой. Инфаркт! Обширный инфаркт! А за ним посыпались болезни, одна за другой! Перст судьбы!
За полгода я превратилась в старуху...
Лежала в палате, пропахшей лекарствами, и смотрела в окно, на слёзы дождя на стекле. Такие же ручейки текли по моим щекам. Старуха!
Дорогая палата, хорошие врачи, вышколенные медсёстры. Хотелось домой, но дома никто не ждал. Домработница со сторожем? Феликс позванивал, но не приходил. Ему уже не девятнадцать, но, всего лишь двадцать восемь. Это не лучшие годы для игры в сиделку. Я понимала.
Когда, наконец-то, мне разрешили покинуть клинику и я вернулась в дом, которым так гордилась долгие годы, первый раз не почувствовала тепла. Пустой дом и пустая хозяйка!
Вот тогда-то и появился настоящий страх. И ворчание мстительной Бабы, убитой в себе, когда-то давно.
Я позвонила Феликсу и умоляла придти. Он пришёл. Пришёл сказать, что он уже не маленький мальчик и ему пора жить своей жизнью. Пришёл сказать, что мы не будем больше вместе. «Просто откинуть мусор с дороги за ненадобностью». Хорошо усвоил уроки!
Как я унижалась в тот день, молила не бросать меня, беспомощную и одинокую! Я торговалась и назначала всё большую цену, за то, чтобы чувствовать в жизни кого-нибудь рядом.
Он улыбался хищной гримасой матёрого волка:
- Я могу предложить тебе сделку. Мы обговариваем условия моего содержания, и завтра же ты составишь на меня завещание. Ты оставишь мне всё! И не будешь требовать с меня никаких обязательств. А я останусь жить в этом доме, пока ты не умрёшь. И никакого контроля!».
Я согласилась. Всё равно у меня больше никого не было. Страх остаться совсем одной победил меня. Вместе с Феликсом.
Я устала ждать свой последний день. Устала слушать голоса во мне. Я так и не научилась любить, но бояться терять жизнь меня научила. За четыре года совместного существования со Страхом, жестокими мыслями. И Феликсом, чьей добычей я стала!
Телефон звонит. Феликс.
- Мамочка, ты не спишь? Три часа ночи! Ты себя не бережёшь. - в его голосе слышалась издёвка.
-Ты знаешь, я сегодня уже не приеду, увидимся завтра, или послезавтра. Я позвоню. Ладушки? – я успела услышать звонкий девичий смех, прежде чем в трубке взорвались гудки.
Всё-таки надо встать. И выпить кофе, и коньяк, и таблетку.