О романе Униженные и оскорбленные Ф. М. Достоевско

Сергей Трухтин
Причины «униженности и оскорбленности» по Достоевскому

А не порассуждать ли нам о романе Достоевского «Униженные и оскорбленные»? Зачем? – спросите вы, и будете даже в чем-то правы. Ведь здесь уже столько сказанного и пересказанного, и может показаться, что место для новых раздумий уже не осталось. Однако я попробую не согласиться с таким взглядом на вещи: как-то не хочется, знаете ли, впадать в состояние тоски и уныло брюзжать по поводу полной сказанности обо всем. Тем более, кажется, все до сих пор прописанное по поводу этого великого романа так далеко от действительности, так все надуманно и пронизано идеологическими клише царского или коммунистического периодов, что у честного мыслителя просто не остается ничего другого, как взяться за перо и создать собственную интерпретацию произведения.
Так с чего же нам начать? Пожалуй, вот с чего: стоит сразу же, без обиняков, обозначить нашу позицию нежелания потакать всем «униженным и оскорбленным» и проливать крокодильи слезы по поводу печальной судьбы многих героев произведения. И объяснением тому будет вовсе не душевная черствость, а восприятие всех персонажей – и злых и добрых – как своеобразных фигур в особо закрученной шахматной игре под названием жизнь. И если в шахматах речь должна идти о логической выверенности ходов «черных» и «белых», то и при чтении романа следует придерживаться аналогичной позиции. В противном случае, в случае излишней эмоциональной вовлеченности аналитик перестает быть собой, теряет привилегированный статус своей профессии и становится обычным читателем, проглатывающим без разбора все, что ему предлагает печатающая индустрия.
Впрочем, наша скупость на эмоции связана не только с профессиональными требованиями, но и с самим существом дела: жалеть-то, если разобраться, и некого – за исключением, очевидно, маленькой Нелли. Все эти «униженные и оскорбленные» сами глубоко виновны в своем плачевном положении. Да что там говорить, ведь и Нелли, если уж быть до конца честными, тоже могла обеспечить себе нормальное существование, обратись она через суд к князю Волковскому – своему отцу, и предъяви она ему доказательства родственности, коими она располагала.
Ну, в самом деле, давайте разберемся. В романе описываются две симметричные, повторяющиеся ситуации, когда один и тот же дьявол в лице Волковского выпивает соки из доверившихся ему людей, после чего вышвыривает их за край жизни как ненужный, отработанный материал. Так было с матерью и дедом Нелли – когда князь обманом выудил из них (точнее – из деда) все деньги. Так было и с Ихменевым, который в качестве своеобразной благодарности получил банкротство после многолетней честной работы управляющим в имении князя. В обоих случаях князь действует по одному сценарию: сначала влюбляет в себя жертву, а потом жадно насыщается ею. И вот что поразительно: жертва охотно дозволяет себя загипнотизировать, никак не сопротивляется этому, а войдя в состояние гипноза, даже становится сообщником в затеях дьявола. Именно так было с матерью Нелли, когда она выкрала у родного отца важные документы и передала их Волковскому. Зачем она это сделала? Разве она не понимала всю мерзость своего поступка? Да уж, наверное, она была совсем не глупа и должна была себе отдавать отчет в своих действиях. Но ее «любовь» к князю все перевесила, и она пошла на все тяжкие, лишь бы угодить любовнику. А тот, получив свое, т.е. деньги, выкинул ее как выжитый лимон. И поделом: вступив в связь с чертом, сам становишься им. Мать Нелли, по сути, за короткий миг наслаждений с Волковским, продала ему свою душу, и в своих действиях отождествилась с ним. Ее жалкая смерть закономерна: кто продается дъяволу, тот сам роет себе могилу, да и не только себе – всему своему будущему, т.е. своим детям, так что и смерть Нелли тоже была предрешена в момент кражи документов.
Князь Волковский по сути, есть тот вечно голодный волк, который ни перед чем не остановится, чтобы съесть свой кусок мяса. Таких надо видеть и остерегаться сразу. А кто не видит, тот оказывается съеденным. Дед Нелли не смог разглядеть существа князя, одевшего овечью шкуру, и претворившегося «белым и пушистым», и пошел с ним на финансовую сделку. Мать Нелли продолжила это состояние невидения, и кражей документов завершила задумку князя. Можно ли после этого жалеть их? Нет, нельзя. Они сами, образно говоря, прыгнули в пасть волку, а тот их проглотил и не поперхнулся. Я его не оправдываю, ведь невозможно оправдывать сплошное зло. Но в равной степени нельзя и оправдывать или жалеть тех, кто сам идет в объятия зла и дает (и даже помогает) поживиться собою.
Аналогично обстояло дело с Ихменевыми: старик очаровался князем, и хотя о нем были нехорошие и заставляющие насторожиться слухи, пошел работать на него. Он не разглядел сущности дьявола, и красивый фантик принял за подлинник. В результате он попался на крючок первого выгодного случая: пока князь считал нужным для себя использовать его труд, была видимость благополучия, которое длилось аж четырнадцать лет. Но стоило князю не пожелать более иметь с ним дело, как последовала не просто банальная отставка, но полная выжимка всех денег из бедного старика. И здесь мы тоже говорим: поделом! Ихменев в принципе знал на кого работает, знал, чьи зубы щелкают рядом, но был очарован приобщенностью к такой-вот «солидности», и не подумал, что и сам может при случае попасть к князю на стол в качестве закуски.
Причина всех бед «униженных и оскорбленных» в романе – их ослепленность красивым обличием зла и неспособностью разглядеть за ярким одеянием черной сущности, которой следует опасаться. Впрочем, нет, дело обстоит гораздо хуже. Все они догадывались о сущности князя. Ведь не зря же дед Нелли решил обезопасить себя при сделке с ним и провел эту сделку через документы, которые, как он надеялся, послужат ему хорошей гарантией надежности его денег. Но он просчитался, поскольку дьявола нельзя обмануть или перехитрить: сделав в его сторону шаг, попадаешь в такие хитросплетенные сети, что выбраться из них оказывается почти невозможно. Очевидно, князь специально влюбил в себя дочь старика, чтобы через нее получить нужные бумаги. Конечно, она виновата, но причиной ее падения был сам старик, допустивший приближения к своей семье дьявола. Ихменев тоже, как уже говорилось, имел информацию насчет подлости Волковского, но никак не хотел принимать это всерьез, применительно к себе.
Все они знали или, по крайней мере, догадывались о злобности князя, но смотрели ему «в рот» и любовались им, пока сами не попали в его ловушки. Более того, ведь они (оба старика) сами хотели использовать князя и получить выгоду от общения с ним: дед Нелли надеялся на коммерческую прибыль, а Ихменев вместе со своей женой глубоко в душе вынашивали мысль поженить свою дочь Наташу с сыном князя Алешей. Ихменевы, находясь в явно более низком социальном и экономическом положении, чем князь, хотели через простой акт женитьбы «подняться». Образно говоря, здесь они надеялись, подобно паукам, присосаться к жертве-князю. Но возможно ли такое? Князь – сам паук из пауков и не даст сесть на себя. В результате, Ихменевы, желавшие присосаться к князеву достатку и статусу, сами оказались им высосаны. Да, он паук, волк и дьявол в одном лице, но Ихменевы-то на что расчитывали? Они мечтали попользоваться им, а в итоге оказались жертвой в руках более опытной и могущественной силы. Можно, конечно, пофантазировать, что они хотели блага для своей дочери, хотели для нее сытой беззаботной жизни и проч. Но все это – спекуляции. Реально их интересовало не счастье дочери, а стремление к пресловутой приобщенности к знати и влиянию, т.е. к тому, что в начале двадцать первого века стало называться «крутизной». В противном случае, если бы их действительно беспокоило будущее дочери, то их взор направился бы на очевидного жениха – Ивана, от лица которого ведется повествование романа. Этот Иван Петрович небогатый, но трудолюбивый и талантливый писатель, которого начала читать и принимать публика. Да, он не «крутой», но своим трудом он вполне мог прокормить семью и сделать Наташу счастливой, тем более, что между ним и ею уже давно завязывались теплые отношения. Старикам Ихменевым поддержать бы эту связь, да и поженить бы их. Но нет, не хотят они этого – им это «не круто». Как же, ведь это не блистательный и влиятельный вельможа ласково смотрит на их дочь, а какой-то без рода – без имени работяга из писателей претендует на нее. Да, они его воспитали, что говорит об их доброте и человечности. Но для достойной жизни в этом мире этого будет маловато. Нужна еще элементарная (но такая для многих недостижимая) мудрость – мудрость трезвого, реального отношения к жизни. Свои фантазии о княжеском титуле своей дочери и богатстве заполонили им глаза, разум покинул их, и они отказались рассматривать в качестве жениха самого достойного, самого лучшего из всех возможных претендентов – Ивана. Ведь и человек он надежный, и любовь у них с Натальей, и воспитывался он в их семье и, следовательно, практически породнился со всеми ними. Казалось бы, чего тут проще – поженить их и узаконить это родство раз и навсегда. Ничего более естественного и лучшего не могло и быть. Но нет, не хотят старики Ихменевы естественного и реального, а хотят чего-то фантазийного, надуманного, неестественного. Ну вот и получили свое – полное банкротство и массу проблем. Еще в молодости Ихменев страдал иллюзией дармовщины, в результате чего проиграл в игорном доме большую часть своего состояния, доставшегося ему в наследство. Тот печальный урок ничему его не научил, и при появлении князя у него перед глазами опять замаячил огонек «халявы»: вот он такой холеный, влиятельный и при деньгах. Это то, о чем Ихменев мечтал – за просто так иметь все. И когда возник соблазн породниться с этой «халявой», то старик со своею старухою опять пустились на все тяжкие в надежде заполучить лакомый кусочек дармовщины. Но чудес не бывает, а дармовщина денежного изобилия на деле есть лишь видимость дармовщины, за которой кроется масса злобы, обмана и даже крови.
Достоевский хочет сказать, что корень проблем у людей заключается в отсутствии реального отношения к жизни. Фантазии, одни сплошные фантазии не дают им стать счастливыми. Конечно, дьявол в разных обличиях постоянно напускает туман на свою персону, надевает маски доброты и благонравности, но вся эта мишура действует только на тех, кто в безумной погоне за халявой готов обмануться и принять желаемое за действительное. Ведь обман Волковского действует не на всех. Например, Маслобоев – приятель Ивана – совершенно стоек ко всякого рода каверзам князя, более того – он их даже пытается разоблачить. Безусловно, его действия не бескорыстны, но в отслеживании своих экономических интересов проявляется вовсе не негатив этого героя, а напротив – позитив. Действительно, действия Маслобоева направлены исключительно во благо, против насилия и несправедливости, так что в его стремлении заработать на своей работе ничего дурного нет, а есть лишь указание на его реалистичное отношение к жизни. Без денег в этом мире никуда не денешься, и способность к их честному, через свой полезный труд, зарабатыванию характеризует героя с наилучшей стороны. Он противоположен всем так называемым «униженным и оскорбленным», которые не адекватны миру, не умеют зарабатывать или делают это крайне скверно. Маслобоев – реалист, в то время как остальные, которым он помогает (повторим – хотя помогает не столько из жалости, сколько из-за денег, но своим бизнесом он выбрал все-таки помощь!), какие-то бестолковые фантазеры. Не хочу здесь говорить «идеалисты», поскольку слово это можно воспринять в плане «представители идеалистической философии». Слово «фантазеры» наиболее уместно в нашем анализе и совершенно точно отражает суть дела. Так вот, Маслобоев, конечно, алкоголик, но именно он противостоит пустоте фантазийной мечтательности «униженных и оскорбленных». В начале романа трудом зарабатывал на жизнь и Иван, но ситуация с Ихменевыми и с Нелли полностью вовлекла его в состояние никчемного «жаления» и отвлекла от дел: он практически перестал писать, а только бегал к Нелли, Наталье и старикам Ихменевым, чтобы ублажать их нежные и запутавшиеся существа. Жаление в таком контексте становится вовсе не «познаванием бытия», как это обычно воспринимается в критической литературе по отношению ко всем работам Достоевского. Конечно, в некоторых случаях, например в романе «Идиот», такая позиция совершенно оправдана. Однако «Униженные и оскорбленные» является первой большой работой писателя после каторги, в которой он только нащупывает почву для своей метафизики. И здесь «жаление» не имеет отношение к познаванию, но выявляет глупость того, кто его выражает. Так, реальный Маслобоев никого не жалеет, но делами пытается утвердить доброе начало среди тотальности зла. Зато бестолковые Наталья и ее «соперница» Катерина аж потонули в жалости к ловеласу Алеше, демонстрируя свою человеческую примитивность. Самое интересное, что они мнят о себе как об особах, способных к рассуждению. Они, видите ли, узрели черноту Волковского. Ах, подумать только, они смогли увидеть то, что князь им сам показал через дело с Ихменевым. Но ведь Алексей – это тот же самый Волковский, только младший, также ставящий себя в центр мира, также настроенный на то, чтобы его все ублажали, и даже жертвовали собой ради его прихотей. Алексей – производная своего отца, его орудие. Собственно говоря, дьявол всегда действует посредством тех или иных инструментов. Увидеть его самого – еще ничего не увидеть, поскольку зло в чистом виде есть абстракция. Чтобы реально воспринять ситуацию так, как она есть, необходимо выявить лик дьявола, т.е. ту производную, посредством которой он осуществляет свое зло. И вот этого как раз ни Наталья, ни Катерина не видят. Они не ведают, что Алексей – это сеть князя, его действительность на момент описания событий романа. Можно сколько угодно ругать рыбака, но очарованность сетью означает, что задумка рыбака-дьявола удалась и рыбка безнадежно попалась. В начале в сети князя случайно зашла не та рыбка, не золотая – Наталья. Очевидно, такая князю не нужна. Ему нужна Катерина с миллионным приданным, и он ее получит – никуда не денется. Ее «жалостливость» по отношению к Алеше – это приговор ее деньгам вследствие ее оторванности от жизни. Если и связывать жаление с познаванием, то здесь это будет познаванием небытия, т.е. всего того, что противоречит жизни, убивает ее.
Ну, а как же Нелли? – воскликнет читатель. Неужели и к ней жалость следует рассматривать в негативном контексте?
Конечно, нет. И это вовсе не перечеркивает наше отождествление жаления с глупостью (как, по нашему мнению, это представлено в романе). Дело в том, что глупым (не жизненным) в романе оказывается тот, кто поддается на обман, и в итоге жалеет зло, пытается принять его через жалость. Злу же только того и надо: оно хватает жертву и исполняет свою черную задумку. Нелли же стремиться вырваться из пут зла. Это стремление у нее выражается в первую очередь в неприятии любой дармовщины: по наказу матери, осознавшей-таки связь «халявы» с дьявольщиной, она нацелена на то, чтобы не получать деньги даром, не проедать чужой хлеб за просто так, а зарабатывать любую мало-мальскую кроху хлеба. И даже попрошайничество для нее не есть акт дармовщины, а напротив, есть действо самостоятельного вхождения в жизнь – пусть на таких, не самых лучших основаниях, но все же на основаниях независимости от того круга пресыщенных жизнью людей, которые глубочайшим своим существом представляют собой пиявок, присосавшихся к телу общества. Жалеть Нелли совершенно естественно и даже для нормального человека необходимо. Единственно, что следует иметь в виду, это не полное выхождение Нелли из состояния гипноза, под которым оказалась вся ее семья. Князь когда-то загипнотизировал их своей «идеальностью», позже эта маска спала, но осталось еще что-то, значительно более важное и скрытое от беглого взгляда. Это что-то можно обозначить как мазохизм. Ведь могла же, могла Нелли, хоть бы через Маслобоева, предъявить своему отцу документальные свидетельства своего родства и, по крайней мере, получить средства (законные средства!) на существование. Но нет, какая-то страшная сила самоуничтожения движет ею. Что это, зачем это? Кому это нужно?
Нужно это в первую очередь самому князю. Люди занимаются мазохизмом, думая, что тем самым возвысятся над своими мучителями. Мол, пусть мне будет плохо, тогда и тебе, мой мучитель, тоже будет плохо. Но, Боже правый, как это смешно и наивно! Таким людям, как Волковский позиция Нелли идет только на пользу. Ведь она думает вызвать у отца что-то вроде угрызения совести, когда тот узнает о мучениях ее и ее матери. Но это явная ошибка: у Волковских не бывает угрызений совести, а если они и проявляются, как у Алексея, то только для антуража, на минутку, чтобы заполнить паузу. Пауки не созданы для переживания и сострадания, они созданы высасывать соки из всякого, кто это позволяет. В мазохизме лежит причина жаления зла, в этом – корень всех проблем. Не надо стараться себе вредить, чтобы кому-то стало хуже. Надо не забывать и о том, что и себя пожалеть иногда не мешает, что и близкие вокруг есть и они тоже нуждаются в сострадании. Именно такая позиция была бы наиболее выверенная и ответственная перед жизнью (жизнью своей и близких). Но Волковские так изменяют вокруг себя оптику мира, что люди, их окружающие, вдруг впадают в состояние забытья и перестают оценивать мир адекватно, теряют ответственность, и, как следствие – собственную самостоятельность, и начинают все воспринимать чужими глазами, глазами Волковских. И если тем надо, чтобы их жалели, то именно такую жалость они и получают от загипнотизированной жертвы. Нелли страдала мазохизмом. Эту болезнь она получило в наследство от своей матери и поэтому, вроде как, и не виновата в ней. Но все же и она, как всякий человек, несет ответственность за свою судьбу, так что определенная степень вины за ее жалкое положение лежит и на ней тоже. Поэтому Нелли и нельзя не жалеть, но и жалеть ее в полную силу тоже нельзя. Если же дозволить себе поддаться чувствам, то следует тут же признать себя хотя бы капельку отравленным тем ядом, что источает князь тьмы для заполучения в свое распоряжение людских душ. Нелли находится на границе двух миров – потакания злу и сопротивления ему и оказывается слишком сложным объектом для односложного к ней отношения.
Наталья проще. Она сама вошла в ситуацию самоизнечтожения и принижения перед «паинькой» Алешей. Ее мазохизм – это обратная сторона ее жалости к Алексею. С помощью мазохизма дьявол страхуется: не всегда ведь его жертва может выражать жалость по отношению к нему или его производным, и когда она (жалость) на время проходит, то на первый план выступает стремление сделать себе вред. Тем самым жертва всегда находится под влиянием злых сил – или непосредственно, когда притягивается к сладкому действию дармовщины или опосредованно, через самовнушение того, что зачем-то необходимо причинять себе страдание. Причем, страдая, жертвы заставляют страдать и близких, родных, т.е. все свое окружение. Возникает ситуация вовлеченности в бедственное положение всего и вся, что так или иначе соприкасается со злом. Таким образом, включается механизм бесконечнократного его распространения и усиления. Так, мать Нелли предала своего отца с тем, чтобы ввергнуть в страдание все свое семейство. Аналогично, Наталья, предавая своего отца, знала на что идет, но не остановилась. У обоих героинь мазохизм вышел за пределы их собственной телесной оболочки и превратился в форменное зло для всех. И неважно, что мазохизм реализуется по разным сценариям: у Нелли – через гордыню, а у Натальи – через эгоизм, важно, что он обеспечивает процветание зла. Вот где дьявол воистину ликует! Его задача – разрушить гармонию этого мира и создать искаженную оптику восприятия у его подопытных кроликов. Тогда власть его будет вечной и всеобъятной, нескончаемой, повторяющейся из поколения в поколение. И он было почти что победил – завязалась череда повторений: сначала мать Нелли предала своего отца и тот ее проклял, а затем практически аналогично случилось в семье Ихменевых. И там и там ситуация развивалась по одному сценарию. В начале князь (князь тьмы) очаровывает старших представителей этих семейств и заставляет их на себя работать: в одном случае работа выражалась в создании совместного проекта, во втором случае работа была непосредственной. После явного обмана жертва князя обнаруживает в нем духовного монстра. Если это видение распространится на все черты князя, на все его производные, то он будет полностью дезавуирован и сила его иссякнет. А поскольку периодическое выявление его сущности предполагается (вследствие того, что процедура обмана всегда рано или поздно вскрывается), то, чтобы не утратить свою силу, он ввергает людей в состояние жалости к злу, сопряженного с мазохизмом. Таково действие зла. Формально два эти этапа связаны красивой формой, которая притягивает внимание людей. Действительно, сам князь внешне красив, вежлив, блистателен…, в конечном счете – притягателен. Его отпрыск Алексей повторяет волевые движения своего отца и также красив, обаятелен и будто бы даже правдив (хотя постоянно и нагло лжет Наталье о своей псевдолюбви). Красивая форма при ужасном содержании манит к себе, а люди, не видя обмана, как заколдованные идут к ней, пока не оказываются в пасти у чудовища.
По большому счету – в этом все дело. Люди клюют на красивую форму и не реагируют на содержание. Отцы восстают протих своих дочерей и завязывают ауру безнадеги и царства нелюбви и бездействия тоже по этой же причине. Они когда-то обожглись на притягательности красивой формы дьявола, но выйдя из состояния одной ошибки, тут же сваливаются в другую – прежнее притяжение к красивой форме с некрасивым содержанием сменилось отторжением красивого (по настоящему любящего) содержания с некрасивой формой (нечестный, предательский поступок дочерей по отношению к отцам).
Люди путают форму и содержание, путают степень их важности. В этом заключается окончательное действие гипноза злой силы. В нормальной, живой обстановке содержание всегда неизмеримо ценнее формы, но колдовство дьявола переворачивает эту формулу вверх дном и уже форма главенствует над содержанием. Это абсурдно и нелепо, это противоестественно и нежизненно, но это главная цель князя тьмы, поскольку это главное условие того, что он сможет безнаказанно творить свои дела, быть пиявкой с гарантией того, что порабощенные будут поддерживать эту ситуацию, не пожелают обратиться к здравому смыслу и начнут тешить себя разнообразными фантазиями насчет того, что «чем нам будет хуже, тем им тоже будет хуже».
Здесь мы подошли к тому, что в романе «Униженные и оскорбленные» Достоевский совсем не выступает против здравого, разумного человеческого начала. Более того, он даже выступает против спонтанных проявлений души, поскольку эта спонтанность вполне может быть следствием злых чар типов вроде Волковского. Писатель явно выступает за то, чтобы почаще присматриваться к своему разуму, сверять свои поступки с требованиями здравого смысла. Впоследствии он скорректирует свою позицию и уже в «Преступлении и наказании» поставит под сомнение первичность логического начала, утверждая исходным и важнейшим моментом эмоциональную впечатлительность, поток ощущений. Но это будет позже. В первом же большом романе Федор Михайлович, видимо, находился под действием памяти от каторжных тягот и объяснял свою судьбину неразумностью своего поведения.
Эта неразумность прочно сидит в почти каждом человеке, и чтобы поборот это зло следует учиться видеть главное. А главное – не в мелочах, а в том, что человек – подобие божие. И как Бог бесконечно добр и прощает покаявшегося, так и человеку следует уметь прощать. В прощении происходит расшивка механизма генерации зла, созданного дьяволом, через прощение торжествует жизнь и света становится больше. Конечно, в людях все равно сидит какая-то глубинная греховность и вовлеченность в дело зла, так что и после того, как старик Епихонов простил свою дочь, он все равно остался нацеленным на дармовщину, не пожелал, чтобы Наталья вышла замуж за Ивана. Епихоновы остались в ситуации «глюка», так что их примирение не ослабило окончательно действие колдовства Волковского. Да и сам Иван оказался в больнице, судя по всему, в безнадежном положении. Примирение и прощение если и уменьшили количество зла в мире, то только на чуть-чуть. И все же, все же… Если бы не это, то стало бы совсем тоскливо и невыносимо.
Но как же так вышло, что дьявол проглядел такой исход событий и допустил приоткрытие истины? В сюжетном плане это обеспечивается перекрестием судеб двух пострадавших от Волковского семейств, так что старик Епихонов яснее смог уяснить себе суть дела (со стороны оно всегда виднее). В метафизическом плане Достоевский утверждает не всесильность зла, вдыхая в читателей произведения оптимизм веры в Благо.
Все-таки думается, что не зря Нелли отдала свою жизнь на то, чтобы притолкнуть старика Епихонова поближе к Богу, к прощению своей любимой дочери. Конечно, это жестоко, когда благо создается за счет жертвы невинного ребенка. Но это лучше, чем жертва ради сластолюбивого Алешеньки. Когда жертва идет на утверждение жизни, то ее смысл не обнуляется, а наоборот – становится ценным, даже священным. Содержание содеянного становится важнейшим моментом в жизни того, кто совершает жертвенный поступок. Нелли, таким образом, своим поистине великим поступком, подтолкнув Епихонова к прощению дочери, не только разрывает наметившуюся было череду повторений зла, но она это делает с помощью утверждения первичности содержания перед формой (сбивчивый рассказ сильно больной девочки – какая уж тут форма!). Только так и можно утверждать жизнь; собственно, в этом и заключается смысл жизни, когда сущность прорывается сквозь оболочку формы. И именно во время этого прорыва разрушается мимикрия зла, а добро (или лучше сказать Благо), расчищает себе путь в будущность.
2008-2009 гг