Тяжёлый случай -15. Нервы

 
     50.

  Оставшись без подруг, Танька  остро ощутила собственную неприкаянность. Настольные и компьютерные забавы воспитателя Ярона  не высекали из кремня её сердца даже жалких искр азарта. Она, не задерживаясь, проходила через общую комнату в спальню, валилась на кровать лицом к стене, но не могла ни заснуть, ни  сосредоточиться на какой-то определённой мысли. Они путались в голове, подступали скопом и отступали одновременно, оставляя после себя  звонкую пугающую пустоту.
 Несколько раз Танька доставала дневник, но ничего не могла в него вписать. Фразы  обрывались на середине, и додумывать их стало негде. Не было во всём интернате уютного уголка,  чтобы устроиться с тетрадкой, как на кухне в убежище, и уйти  незаметно от надоедливой суеты по поводу еды, уборки, графика дежурств и школьных уроков  к самой себе.
  Необходимость постоянно находиться в коллективе, в поле зрения воспитателей, невозможность отгородиться от чужих проблем и  постороннего шума стали угнетать. Только запираясь в душевой, Танька обретала покой и наслаждалась желанным одиночеством. Она подолгу мылась, подставляя тело то горячим, то холодным струям воды,   потом медленно растиралась жёстким полотенцем, неспешно одевалась и выходила обновлённая, готовая и дальше противостоять отупляющему коллективизму.
  Однажды через крошечное окошко душевой она увидела убогий квадратик ночного неба и в нём бледный ущербный полумесяц -  слабый и неприкаянный. Это застыло в памяти чёткой картинкой, а через день сложилось в строчки: "В небе бездонном месяц бездомный – амбивалентен, как долька лимона".   Танька не поняла, откуда возникло это почти химическое слово, обозначающее двойственность. Она не продумывала стихи заранее, писала по наитию, но потом размышляла, почему выплеснулось именно так.   Подбор слов Танька не приписывала одной только случайности и всегда пыталась понять, что,  пока  непонятное, но где-то уже существующее,  стоит за этим.
  Запуталась она в паутине своего характера, и противоположности перестали быть взаимоисключающими. Стелу, например, жалела до слёз, понимая безвыходность ситуации, в которую попала подруга. Одновременно  Танька была подавлена  отчаянной решительностью девочки. Она истекала, как бульдог слюной,  завистью к артистизму Стелы, разыгравшей трагическую сцену, в правдивости которой никто не усомнился.
   Выбор Риты она одобряла, но не саму Риту. Её она презирала, считая дурочкой и "шестёркой", у которой везения оказалось не по уму много. Вот бы у неё или у Стелы такая богатая родственница отыскалась!  Но нет же! Такое счастье привалило именно Рите!
    Даже Мери, действительно повредившейся рассудком из-за бремени собственной вины, Танька завидовала.
 Мери самоотверженно любила, страдала, отчаивалась и вновь надеялась.  Она жила, пусть чужими, но страстями,  а не только росла, нагуливая массу, как тёлка на выпасе. Открывая новые глубины низости собственной натуры, Танька становилась самокритичной до беспощадного самобичевания.
     Вопрос Нехамы: "Кто ты? Жертва или палач?" загонял в угол. Она не могла принять единственного, исключающего все другие, решения, колебалась между противоположными вариантами и  никак не могла выбрать. В её голове роли палача и жертвы не исключали одна другую, хотя примиряющий крайности компромисс пока не находился.
    Нарастало внутреннее напряжение. Твёрдости  самостоятельно пройти весь путь отрицания первоначальной версии и доказать, что она – не жертва, у Таньки не было.
  В любви родителей она перестала сомневаться, поняв, что они любят её всякую. Их любовь -  прочный и далёкий тыл, но она - на линии огня. Родительская любовь начала обесцениваться, потому что  принадлежала ей при любых условиях.
   "Пусть всё идёт так, как оно идёт", - рассуждала Танька, понимая, что прогибается какой-то стержень её независимого  характера. Противостоять этому не было сил. Бороться можно за то, что не безразлично, за то, что любишь.  Она не находила, за что  можно любить себя,  и становилась пассивной, равнодушной ко всему происходящему с ней.


      51.

   После поездки к землякам Наталья отмалчивалась, будто безмолвно переживала причинённую ей обиду.  Аркадий не понимал, что её беспокоит и настораживает. Почему она не  обнадёжилась, не воодушевилась, как сам он. Что её не устраивает?
Жена не поделилась с ним  впечатлениями, не высказала надежд на перемены, - не поверила в адвокатскую помощь Дана Переса. Она  помнила его растерянным и беспомощным Димкой Прусаковым, который боялся  смотреть на свои спасённые хирургом руки с частично ампутированными фалангами пальцев.
   Ей самой тогда Димкина беда представлялась настолько непоправимой, что, занимаясь с ним реабилитационными процедурами, Наталья отворачивалась, скрывая от пациента невольную гримасу сочувствия и  сострадательную бабью слезу.
 В её голове не  укладывалось, как этот бывший зэк сумел изменить не только  себя, но и перебороть живучие людские предрассудки, преодолеть стигмы, выучиться на адвоката, поменять страну проживания, освоить незнакомый  язык, добиться успеха.  Противоречивые мысли и чувства лишали покоя, меняя своё направление и силу, как потоки воздушных масс в атмосфере перед сменой погоды.
   Наталья вспомнила Машу – посудницу из столовой экспедиции глубокого бурения. Тогда в посёлке многие на неё поглядывали с недоумением и жалостью. По северным понятиям мужик – работник и добытчик, а этот казался совсем бесполезным: ни воды принести, ни дров наколоть... как малое  дитя. Что она в нём нашла?
- Помойся в бане и забудь! - советовали  Маше  наперебой ушлые поселковые бабы. - У тебя уже один ребёнок есть!
Кто же мог знать, как всё обернётся?!
   Невыносимое беспокойство души усиливалось всякий раз, когда Наталья сравнивала себя и Машу, съёмную квартиру, в которой жили они с Аркадием, и  виллу семьи Перес в Кейсарии.  Разительный контраст заставлял её признать себя безнадёжно проигравшей.
  Как электрический разряд, возникший при разности потенциалов, вспышка тупой ярости выжгла подчистую все добрые воспоминания, оставив  после себя жгучие угли досады, тревожности и недоверия.  Наталья начала рассматривать события через микроскоп  подозрительности -  Димка превратился в авантюриста и афериста, а Аркадий в суетливого неудачника, в посредственность, навеки  проклятую "…в поте лица своего добывать хлеб насущный".
      Эти мысли, похожие на чувства, она пыталась утаить даже от мужа, заглушить в себе, подавить. Они не отступали,  пока не запутались окончательно в клубок подколодных змеиных вопросов.
- И сколько адвокат собирается за свои услуги с нас слупить? – спросила она у мужа, не скрывая раздражения. – Чтобы он так жил со своей Машей, клиент должен раскошелиться!
   Аркадий опешил. Он иначе истолковывал смятение жены, объяснял его  затянувшимся ожиданием, страхом потерять дочь. И ему эти чувства не были чужды.
  Он присел на кухонный табурет и долго смотрел ей в глаза, пытаясь лучше понять природу  желчности слов.  Взгляд Натальи не выдавал женских тайн, но указывал на выстраданность вопроса.
- Бесплатно. Дима взялся нам помочь! К тому же, он считает себя  твоим должником!  Даже пошутил по этому поводу: долг застарелый, оброс процентами!
  Наталья пропустила шутку мимо ушей, и Аркадий продолжил. Он радовался, что  завязался разговор. Любой диалог  лучше тягостной игры в молчанку.
- После обморожения и операции он у тебя наблюдался? Не знаю, что было! Дима убеждён, что именно перед тобой он в неоплатном долгу - ты ему линию жизни выправила!
  - И вообще, хорошо найти настоящих друзей! Вокруг нас никого нет! Мы совсем одни! А тут - такие люди! - жена слушала его восторженную речь, как бред.   
-Ты же знаешь, с какого нуля этот Димка начинал! А вот сумел выкарабкаться! Взял быка за рога! – Аркадий восхищался успехами земляка совершенно искренне, и Наталья не удержала в себе очередной вопрос:
- А вот как он смог? Линии судьбы я выправлять не умею! Если бы умела – подправила бы свою собственную! Интересно мне,  почему он взлетел, а ты не можешь?


         (продолжение следует)