…Она стояла наверное, уже около получаса, но очередь в кассу все не уменьшалась и не уменьшалась, превращая и без того затянувшееся ожидание в бесконечность, когда считаешь каждую минуту, а часовая стрелка, кажется, совсем замедляет свой ход. Это было явной ошибкой -брать собой сумку с ноутбуком, который был и так тяжеловат на нее, несмотря на совсем небольшую диагональ, и в то же время она не хотела ставить ее на грязный пол, потому что ей было просто неприятно брать ее в руки потом. Но вот, наконец, долгожданная очередь подошла, и, как всегда, она немного волновалась в ожидании той суммы, которую начислила для нее начальник отдела, отношения с которой портились с каждым днем, точнее даже не портились, а скорее застыли на такой отметке, ниже которой, наверное, уже не могли опуститься, потому что обе женщины прекрасно понимали, что никуда не могут уйти в ближайшее время с этой работы, хотя навряд ли это можно было назвать работой - это скорее было для нее пустой тратой времени. Ну, конечно, не совсем пустой, потому что она все таки получала зарплату, но это были совсем не те деньги, которые она хотела получать, а глобально что-то изменить сейчас она не могла. Секундой позже кассир протянула ей столь желанную ведомость, в которой она быстро нашла себя; увидев сумму, она мысленно выругалась, потому что снова ей посчитали совсем не ту зарплату, на которую можно было рассчитывать, а деньги как назло ей были особенно нужны в этом месяце – накопилась уже порядочная сумма задолженности как за квартиру, так и несколько долгов, которые надо было отдать друзьям. Почему-то безумно захотелось курить, просто затянуться сигаретой, вдохнув так глубоко, насколько можно, чтобы полной грудью ощутить горьковатый, но уже такой привычный для нее вкус табака, потом немного подержать внутри, пока дышать будет совсем невозможно и, наконец выдохнуть, чтобы почувствовать свежий глоток чистого воздуха, особенно приятного в такие моменты.. чтобы в следующее мгновение повторить все снова..
Выйдя на улицу, она привычным жестом потянулась к карману, чтобы обнаружить, что сигареты, как назло, кончились, заодно и с зажигалкой, которую она так некстати забыла в отделе. Но, к счастью, она вспомнила, что последняя пачка лежит у нее на балконе, на кирпичном подоконнике, рядом с пепельницей, которая когда-то была совсем белой, а сейчас уже превратилась в что-то неопределенное, и, кстати, рядом с ней лежал и коробок спичек, с какой-то как всегда дурацкой рекламой. Она пошла немного быстрей и, сама не зная почему, почувствовала, что сегодня ей как-то по-особенному грустно, и, может быть, немного одиноко. Если бы она жила хотя бы на несколько кварталов дальше, то, по долгому пути домой, может, поняла бы, что всему виной столь привычная для ноябрьского Краснодара погода – когда все небо затянуто серыми тучами, сквозь которые солнца не было видно уже несколько дней и о его существовании можно было только догадываться; все вокруг стало совсем серым, даже скорее грязным, не было видно ни кусочка зелени, словно она совсем исчезла под слоем городской пыли. Все это очень отличалось от того, что она неделю назад видела в Сочи – она была там в очередной бессмысленной командировке, цели которой не были понятны никому, включая ее начальника, - конечно в основном это была пустая формальность, глупое правило, установленное еще в те времена, когда работать в ее компании было престижно и интересно, но все это давно прошло, как и ее желание трудится и пытаться что-то поменять в железно установленной системе, которую вряд ли что-нибудь могло потревожить. Она часто ощущала себя всего лишь глупым элементом громадной машины, целью которой, казалось, было ежедневно перемалывать горы работников, чтобы выжать из них все возможное – последние соки, волю к жизни, энергию, интересные мысли и те небольшие капли позитива, которые оставались у только поступивших на работу. У нее же не оставалось ничего, просто желание придти домой, принять душ, потом одеть теплый белый халат, и, стоя на балконе, курить сигарету за сигаретой, смотря на проезжающие совсем близко от ее окна машины; на стройку, которая была чуть дальше. Это было так интересно, когда за несколько месяцев вырастает целый квартал: сначала это только горы земли, которые старательно разрывают суровые бульдозеры, потом это уродливый фундамент, который щетинится пучками несвязанной арматуры, как странное и непонятное существо, вскоре это уже постоянно растущие с каждым днем столбы монолита. Серый бетон и арматура, холод и пустота, особая чистота стройки; чистый дом, который еще не был изуродован весящими внешними блоками сплит-систем и горящими окнами жильцов. Аскетичный дизайн, если это конечно можно было назвать дизайном.
Кутаясь в прохладную весеннюю куртку, наконец, она пришла домой, поднявшись так быстро, насколько могла. Квартира была пустой, потому что ее соседка еще не вернулась с работы. Достав телефон, она убедилась в том, что только начало шестого, до поезда в Ростов еще было больше четырех часов и она могла позволить себе совсем не торопиться, даже с учетом всех жутких Краснодарских пробок, превращающих любую поездку в небольшой кошма. Она быстро разделась и уже почти была на балконе, чтобы добраться к сигарете, но вдруг передумала. Почему-то ей захотелось принять душ, настолько сильно, что она скинула с себя последнее, что было надето, и, почти полностью укутавшись в большое пляжное полотенце, на цыпочках пошла в ванную.
…Струи воды из душа ударили как всегда непредсказуемо, заставив ее отскочить назад, потому что вода была совсем холодной. В ожидании, пока вода нагреется, она прислонилась спиной к еще холодной стене, очень чистому белому кафелю, а вода становилась горячей и горячей, превращая воздух в ванной в подобие легкой воздушной пыли. Наконец, ей стало совсем тепло. Сначала она хотела держать душ в руках, но потом укрепила его в стойке на стене, чтобы стать под горячие струи воды, смывающие с нее остатки всего того черного и светлого, что накопилось в ней за неделю. Да, кстати, она совсем не вовремя вспомнила, что сегодня уже четверг, и совсем недолго до выходных, часть из которых пройдет в холодном Ростове - три дня очередной командировки, но все это будет завтра, а сейчас была только вода.
Вода, которая бывает холодной и теплой, обжигающей и согревающей, чистой и странно грязной; желанной, когда ты приходишь домой из Краснодарского безумного лета, а жизнь между 12ю часами дня и 4мя часами вечера замирает и все, кто только могут, стараются не выходить из офиса, прячась за жалюзи и включенным на максимально холодную температуру кондиционером. Струи воды медленно стекали по ее телу, и она уже почти растворилась в них, пытаясь забыть все то, что хотела забыть. В такие моменты, она хотела сменить горячую воду на столь же безумно холодную, резко повернув кран до упора, чтобы потом стоять под сильным напором, дрожа до костей и считая каждую секунду; даже не секунду, а, скорее, мгновение, потому что ты почти чувствуешь каждую каплю, которая летит на тебя со столь небольшой высоты, превращая и без того медленное падение в изощренную пытку над самим собой; и поток воды для тебя уже и не поток, а дискретно бесконечная сумма маленьких иголок, каждая из которых пронзает тебя насквозь, заставляя дрожать. Самое удивительное в том, что это приятно; приятно потому, что ты не думаешь в такие моменты ни о чем. Нет ничего - проблем, которые накапливаются с каждым днем, как безумный ворох бумаги, не имеющий ни начала, ни конца; нет отношений, в которых вы уже запутались так давно, но не можете расстаться просто потому, что вы привыкли друг к другу, а может просто потому, что боитесь остаться совсем одни, и никто из вас не хочет просыпаться утром один в постели, особенно зимой или холодной осенью, когда особенно одиноко и грустно. А ничего этого нет, есть только ты и вода, которая кончится по твоей воле, стоит лишь только повернуть кран, и в твоей власти, когда прекратить все это. Жаль, что не все было так просто в жизни многих людей, которых она знала, да, наверное, и в ее собственной…. А потом снова повернуть кран до упора, но уже в другую сторону, и попасть в совсем другой мир, обжигающий своим теплом, особенно в первые моменты, когда стоишь после холода, чувствуя каждую каплю ледяной воды на коже, а потом все меняется, и ты расслабляешься до конца, как человек, который зашел в дом после безумного сибирского мороза, как мужчина, забивший гол в последнюю секунду решающего матча, а потом упавший без сил на холодное поле, в изнеможении, когда нет сил ни подняться, ни сделать хотя бы один шаг. Да и не нужно этого ничего, потом что ты уже победил…и все.. а потом снова горячая и снова холодная…. и снова и снова.. словно ты несколько раз рождаешься и умираешь вновь, а потом все заканчивается и ты стоишь одна в ванной, и замечаешь, что прошло всего несколько минут, а для тебя это была целая жизнь…..
Но она не сделала ничего этого, просто постояла несколько минут под согревающими струями воды, а потом аккуратно ступила на холодный пол. Ей не хотелось о чем-то думать, а просто скорее выйти на балкон и закурить. В холодильнике не было совсем ничего, только кастрюля уже не понятно с чем и несколько кусочков колбасы и сыра, которые она незамедлительно использовала на бутерброды, потому что есть хотела даже сильней, чем курить. Посмотрев на большой обеденный стол со стоящей на нем тарелочкой, она поняла, что ей не хватает только чашки горячего натурального кофе, причем обязательно натурального, сваренного в большой домашней турке. И вот, наконец, было пожалуй все, что ей надо было сейчас – чашка горячего кофе, слегка дымящаяся сигарета в ее руке, теплый, но уже порядком мятый домашний халат, который она достала из дальнего угла ее большого шкафа, и холодный осенний балкон, в котором не было никого, кроме нее самой. Облокотившись на перила застекленного балкона, в котором было совсем чуть-чуть холодно, несмотря на достаточно прохладную ноябрьскую погоду, она смотрела вдаль, а точнее сказать в никуда.. Взгляд ее медленно поднимался выше и выше, к линии горизонта, отметая все то, что было на его пути: до боли родные стены компании, которая находилась совсем недалеко от ее дома, какую-то громадную стройку, потом безумные котлованы, в которых все, наверное, только начнется позже, и серое-серое небо, такое характерное для Краснодарской осени. С каждым вдохом к ней приходил особенный покой, когда тебе по-настоящему хорошо, и ты не беспокоишься ни о чем. Потом почему-то захотелось спать, или скорее просто полежать на кровати, так же смотря в потолок. Но нет, был еще миллион дел, которых надо было завершить до отъезда – скинуть всю музыку из ноута в плеер, чтобы было чем заняться по дороге, сбегать в магазин за небольшим обедом в дорогу, собрать сумку, и еще много чего…
Время прошло незаметно, потому что время текло быстро, если она чем-нибудь была занята… Небольшая сумка с одеждой, портфель с ноутом, и, естественно сумочка со всякой мелочью – вот и все, что она решила взять с собой… метров шестьсот к троллейбусной остановке,.. 25 минут ожидания троллейбуса, много-много пропущенных маршруток… бесконечный трафик машин,.. совсем незаметный дождь, ставший уже таким привычным… долгожданная Двойка, которая была странно пустой для почти 5ти часов дня.. молчаливый кондуктор, монотонно ходящий взад-вперед по салону, и задавая при этом вопрос, который он произнес миллион раз, но в тоже время звучащий немного отлично от других контроллеров… номер билета, который в очередной раз оказался несчастливым…. место в самом конце троллейбуса, спиной вперед по ходу движения…холодное стекло, к которому так хочется прижаться щекой или лбом.. десятки одинаковых людей, входящих и выходящих на остановке.. Первое троллейбусное депо.. потом пробка на Гавриловой… улица Красная, на которую уже стали выходить люди, потому что рабочая неделя уже почти закончилась.. красивая подсветка улицы, которая превращала вечер во что-то намного более интересное… одиноко стоящие скамейки с сидящими на ней парочками, для которых времени совсем не существовало.. поворот на Мира…и, наконец, вокзал.. и только сейчас она вспомнила о музыке, которую взяла с собой.. торопливо вставив наушник в ухо, она постаралась поскорее уйти от городского шума, к которому она так и не смогла привыкнуть за несколько месяцев в Краснодаре, хотя, пожалуй, она совсем не замечала его сейчас…
К счастью, билетов на поезд в Ростов было еще много, и ей даже досталось удачное место в купейном вагоне – причем, может быть, она даже будет ехать в нем одна – одна во всем купе. И снова томительное ожидание, почти полтора часа в зале, хотя она провела его не так уж и бесцельно, купив в ближайшем магазине кое-что покрепче в дорогу и выкурив попутно пару сигарет. Ей уже хотелось поскорее сесть в поезд и, наконец, уснуть, чтобы проснутся уже в Ростове.. Потом она стояла на перроне, пытаясь угадать, где же остановится ее вагон, чтобы меньше ходить.. Вдалеке, почти незаметный в тумане показался ее поезд – который медленно, почти нехотя, прибывал к станции.. Она отказалась от услужливой помощи незнакомого мужчины, потому что сумка была совсем легкой, прошла почти через весь вагон, чтобы найти свое купе, с облегчением обнаружив, что пока никого нет. Сумка с вещами нашла свое место на верхней полке, портфель лежал около двери, а небольшую сумку с вещами в дорогу, она поставила под стол… вот и все, если не считать пачку сигарет на столе, которой она хотела воспользоваться все сильней, но поезд пока стоял…
Ей все-таки повезло – в купе не было совсем никого. Она достала свой обед, точнее просто развернула его и стала смотреть в окно, на пробегающие мимо картины. Особенный звук поезда, когда колесо переезжает через стык, постоянное мелькание придорожных столбов и огни города, медленно погружающегося в осеннюю ночь. Она просто сидела и смотрела в окно, облокотившись на столик и наблюдая картины, которые еще не успели ей надоесть, так как она не часто ездила в Ростов. Минутой позже она открыла документы, которые так тщательно готовила, просто потому что ей это нравилось и стала пытаться оформить их еще лучше, но почему-то ей не удавалось отвлечься от каких-то непонятных мыслей, витавших где-то совсем далеко в ее голове. Посмотрев в окно, она увидела железнодорожный стальной мост, грубо пересекающий Кубань в одном из кажется самых обрывистых мест. Он неумолимо придвигался своей железной громадой. уже занимая почти полнеба, а внизу была серая глубокая река, мрачно несущая свои воды в неизвестном ей направлении; мрачная вода, почему-то особенно суровая темным вечером, мелкие водовороты, какие-то корни, обрывистые берега и невысокий лес по краям, и солнце, которое словно садилось в саму реку, освещая берега непонятным цветом..
…И вдруг на нее нахлынуло все то, что было совсем далеко, в темных глубинах ее подсознания, все то, что она так тщательно скрывала от всех, от друзей, от знакомых, от коллег, от самой себя.. . Поезд почти замедлил свое движение, и было видно каждую перегородку железного моста, каждый болт, который скреплял массивную конструкцию,.. река, тоже почти стояла, она была уже не совсем серой, а мрачно темной, с множеством водоворотов, которые также остановили свой постоянный ход… каждый стук поезда, она практически ощущала на себе – и это была не просто непрерывная мелодия, а разорванная череда звуков, каждый из которых медленно растягивался, также неожиданно прерываясь, словно кто-то дернул за совсем незримую струну, а потом грубо остановил ее колебания в воздухе, а потом дернул снова, и снова.. Потом она увидела мост, даже не мост, а хлипкое сооружение из стальной балки, по которой шла она, одетая в легкое летнее платье. Она не смотрела назад, и не знала, что за ее спиной, а видела лишь то, что было впереди. Стальная балка не заканчивалась, растворяясь в полумраке, и ей было неизвестно, когда она оборвется, и оборвется ли вообще, каждый ее шаг, а точнее медленное ступание на носках, мог стать последним. Она шла совершенно босая, но не чувствовала холода или тепла; температура была не важна для нее, ее словно не существовало вообще, а было только неумолимо холодное железо моста. Она балансировала, широко расставив руки в стороны, но чувствовала себя как-то непонятно легко, потому что не было никаких окольных путей, только вперед, словно кто-то давно все решил за нее, провел между двух обрывов – и оставалось только одно – не сорваться вниз… Потом сбоку послышался какой-то непонятный шум, который она где-то она слышала,.. боль и страх… Она резко повернула голову, чтобы в следующий момент шагнуть в никуда, в неизвестное далеко, бесконечная бездна - падение в никуда… но это было не простое ущелье и голые отвесные стены, потому что на них, стоя на тонкой линии, словно высеченной неизвестным творцом в прочном мраморе стояли люди… Люди без одежд и без лиц, с широко открытыми глазам, но почему то без рта, а может быть она не видела лиц, а только глаза, выражение которых она никак не могла понять.. и все тянули руки только к ней, словно пытаясь помочь остановить ее падение.. было странно, но она видела все – все лица, все шрамы, всех людей, словно она когда то встречала их в своей нелегкой жизни.. и руки, бесконечное количество тянущихся к ней рук.. она так хотела потянуться к ним и, наконец, остановиться, но не могла, потому что знала, что если сделает это – то сорвется вместе с этим человеком вниз и будет падать еще быстрей,.. так часто именно это случалось с ней, и она просто боялась, что это повторится вновь ..
…Потом она шла по полю, в таком же легком платье, было солнечно и светло, не было ничего, кроме бездонно синего неба, особенно приятного летнего цвета, свеже-свеже голубого может даже, скорее, синего, зеленая трава, приятно согревающая ноги и легкий ветерок, развевающий ее волосы. Она поняла, что смеется, причем смеется легко и непринужденно, просто от того, что ей хорошо. Это был какой-то забытый смех, ощущение давно потерянного и упущенного того, что было с ней совсем давно.. На ней были большие бусы, состоящие из множества шаров: одни были белые-белые, настолько белые, что такой цвет было просто невозможно найти в природе; а другие бездонно черные, словно ночь навсегда остановилась в них, потому что свет никогда не смог больше проникнуть в глубокую черноту, а в самом сердце бусины была капля ярко красной крови, медленно переливающаяся в темноте... потом вдруг стало холодно и ураганный ветер набросился на нее со всех сторон, обжигая ее до самой плоти и жестоко сжимая ее сердце, которое словно никогда не могло ощутить тепла.. Она пыталась закрыться, кричать, согреть сама себя, но не было пути, только чистый холод, от которого нельзя скрыться, а потом была рука, схватившая ее за бусы, висевшие на ее шее,.. схватившая неожиданно, так, что у нее совсем перехватило дыхание, и ни один глоток воздуха не мог проникнуть в ее ледяные легкие… и когда она была готова отдать все за единственный вдох, - ожерелье лопнуло, и она резко повернулась назад, чтобы увидеть пустоту за ее спиной,.. она видела каждый шар, повисший в воздухе,… как его пронзал луч солнца, заставляя светиться до самой глубины, и она протянула руки, чтобы поймать хоть что-нибудь.. а потом был поток, сдувающий ее с места, разрывающий пополам ее тело, … и она была на земле, стоя на коленях, держа что-то в руках… из ее маленьких кулачков, сжатых до боли, текла кровь.. она медленно разжала руки, стараясь не думать о том, что держит, и увидела, что у нее только черные шары, а точнее окровавленные осколки, которые она бессмысленно сжимала в руках, пытаясь сохранить хоть что-то,а капелька крови, которая была в глубине шара медленно стекала по ее руке, и больше не было ничего, только холод….
..потом она увидела белое советское здание, одиноко стоящее в отдалении и поняла, что это больница, потому что от нее как-то особенно повеяло холодом… Все окна, кроме одного, в самом углу, были темными, но открытыми, и только ветер медленно раздувал чистые занавески, висящие на каждом окне… небо было особенно чистым, так, что можно было видеть каждую звезд, но при этом было темно… На улице не было совсем никого, словно и не могло быть никогда, а время, казалось, совсем остановилось, смирившись с неизбежностью.. Двери в больницу были слегка приоткрыты, а в самом здании было как-то по особенному чисто и холодно.. Белый кафель, идеально застеленные койки с белоснежными простынями, темнота, освещаемая лишь редко висящими на потолке лампочками, и тишина, в которой слышен был каждый шорох.. комната за комнатой, палата за палатой, не было совсем никого, только скальпели и ножницы на хирургических столах… Она лежала в самой последней палате, на кровати в углу… ей хотелось подняться, закричать, попросить еды, выйти на улицу, чтобы увидеть солнце, но она не могла даже приподнять голову, все силы, которые, были в ней, закончились уже совсем давно, была пройдена та линия, за которой исчезает любое, даже самое маленькое желание что-либо изменить, хотелось просто спать, понимая при этом, что завтра будет то же самое, и послезавтра и после-после завтра, когда каждый день сплетается в бесконечную череду будней и не отличается ничем от сотни других дней, когда вся жизнь ограничивается ожиданием между выходными,… когда уже не хочется ничего, и ты принимаешь эту ситуацию как данность, ненавидя сам себя, но пряча мысли так глубоко, как можно, и живя в страхе только одного – остаться наедине с собой… она лежала и смотрела в белый потолок.. без единого изьяна,.. а потом услышала медленно нарастающий крик, который затронул особенную нотку в ней,.. детский крик, из самой глубины здания, крик, заставляющий забиться ее сердце,… но она не могла подняться, потому что просто не могла, даже это не могла заставить ее встать…. А крик становился все сильней и сильней, но только слезы текли по ее холодным щекам,… а потом все прекратилось и она почувствовала, холод под сердцем, тот холод, когда забирают часть тебя, забирают, чтобы уже не вернуть потом, оставив жить с ощущением потери, которую не вернуть никогда,.. холод, постепенно заполняющий душу и сердце, от которого нельзя скрыться; холод, который постепенно поглотит всю тебя, не оставив места для всего того, чем так прекрасно время.. – капли дождя, дым сигареты, глоток пива, чьи-то руки, свежий кофе….
Потом она услышала шум поезда медленно возвращающий ее к реальности… Она сидела в самом углу полки, обхватив колени, и слезы медленно текли по ее щекам, не в силах остановиться. Ей было немного холодно, потому что она забыла закрыть форточку, и купе наполнил холод ночи, и она, слегка дрожала, может поэтому, а может почему-то еще… Ей хотелось встать и закричать, … так, чтобы стены содрогались от звука, кричать ломая руки и останавливая всех на своем пути, отдавая всю свою энергию безумного голосу, но зачем кричать, если никто не услышит тебя в холодной ночи, и зачем пить, если все равно будет завтра… завтра, которого, нет … А потом снова будет день и будет ночь, выходные и праздники, дни рождения и свадьбы, но для тебя нет ничего, потому что можно разучиться прощать, но уметь ненавидеть; ценить завтрашний день, но забыть о том, что было вчера; забыть о радости, но помнить о боли; раствориться в безысходности, признав ее как данность и разучиться тому малому, что есть у каждого из нас - просто разучиться жить, радуясь как ребенок новому дню и новым эмоциям, забыв о ненависти о печали, идти в дождь, не думая о холоде, подставлять лицо холодному ветру, - горько плакать и смеяться уже через секунду, забыв о боли, и было только одно, Ночь - которая заберет ее в свои объятья, растворив боль во сне, хотя бы до следующего утра…
…Она проснулась, откинув в сторону одеяло, согретое ее теплом. Было совсем рано, наверное, часов 6, когда никто еще в поезде, да и, наверное, в самом Ростове не проснулся, пытаясь восполнить субботним утром все те часы, которые недоспал за неделю, отдавая себя работе. Она долго смотрела в потолок, пытаясь забыть о том, что было с ней, но не могла.. но все равно было немного легче, легче потому, что настал новый день. День, который снова когда-нибудь закончится…
22.01.2008