Пуля вонзилась в грудь и прошла на вылет. Боль и жар, плавно сменившийся на озноб, пронзили тело; стало трудно дышать; ноги обмякли и перестали слушаться; сознание начало меркнуть. Андрей пошатнулся, выронил винтовку и упал спиной на колесо пылающей “ полуторки”; взгляд его устремился вдаль, в неведомую даль. Мимо мелькали фигуры товарищей пытавшихся сдержать натиск немцев, но все было напрасно. Враг не давал даже осмотреться, все давил и давил не прерывающимся огнем из всех орудий; пули свистели с такой частотой, что казалось, над колонной кружит рой пчел. Но Андрею было все равно, все члены его тела изнывали от слабости и бессилия, а разум отказывался принять реальность. Прикрыв глаза, он попытался сделать вдох: его разразил кашель; дышать стало совсем не по силам. Багровое пятно на гимнастерке становилось больше; теплая струйка крови стекала все ниже, по туловищу, пропитывая “белугу” и заставляя её прилипать к коже. Жизнь медленно, как будь - то давая насладиться последними минутами её присутствия, покидала солдата. Голова поникла.
Раздался взрыв и на Андрея, что – то упало; что – то мягкое и горячее. Рванув головой вверх и ударившись затылком, об обуглившуюся покрышку, с тихим, переполненным волнения шёпотом – “ Жив! Еще жив!!” – на окровавленных устах, прищурившись как можно сильнее, Андрей разглядел лежащего на его ногах солдата. Это был Володька Сорокин, славный малый – был. Он лежал поперек колен Андрея: правая рука придавлена торсом, спина покрыта алыми пятнами, из ушей сочились густые струйки.
Зазвенела тишина. Стрельба прекратилась. И теперь Андрей мог с легкостью слышать шаги приближающейся смерти. Они были слышны отовсюду: в стонах еще живых, но уже обескровленных однополчан, чьи тела устилали все ближайшее пространство вокруг автоколонны, то есть того, что от нее осталось; в треске пылающих машин; в криках вражеских солдат, становящихся, с каждым мгновенье, более отчетливыми. Даже стрекотание кузнечиков, способное в любой другой день подарить слуху наслаждение, угнетало и давило на разум.
Ветер будоражил луг окружавший дорогу дерзким безудержными порывами; подхватывал клубы дыма от пылающей техники и вознося их в небо развеивал не оставляя и следа. Кто знает, может быть и души тех, кто отдал свою жизнь сегодня за Отчизну, ухватившись за не обузданные воздушные вихри, взмывают вверх, за облака, к солнцу и звездам; и там, вне пространства и времени, обретя мир и единение сами с собой и безграничным бытием Вселенной, наблюдают за теми, кто остался в низу, в этой суетной, жестокой, а подчас и без толковой жизни.
Андрей почувствовал необычайную легкость: как будь – то он превратился в пар; и в глубине, там, где обычно таятся сокровенные мысли и чувства появилось ощущение тепла и комфорта. “ Наверное, это душа рвется покинуть свою тленную оболочку” – подумал солдат. Перед глазами стали появляться картины, изображавшие самые памятные события. Вот мама завязывает пуховый платок поверх тулупчика и натягивает шапку Андрюшке сильнее, чтоб он не застудился, играя на улице в февральский погожий день. Вот первый класс, парта, чернильница и строгий учитель. Вот Андрей на спор лезет в огород к деду Семену за крыжовником, а когда тот его замечает, пытается убежать и, зацепившись штаниной за забор, повисает вниз головой на потеху всей деревни. Вот отец с ремнем – строгий, но справедливый. Вот первый поцелуй, на рассвете у реки; её медовые уста, переполненное кипучей силой жизни, хрупкое и в то же время строптивое, тело; чарующие карие очи и волосы, послушные только ветру. “Мне повезло – подумалось Андрею – ведь здесь лежат парни и за руку – то девчат не державшие. Где ты сейчас, Настёна? Помнишь ли меня, тоскует ли сердечко твоё без меня?”.
Жар в груди пылал со страшной силой, терпеть было не вмоготу, но Андрей терпел и продолжал жить, ощущая присутствие костлявой старухи всем своим нутром. Она как будь – то заигрывала с ним, как кошка поймавшая мышь, наевшись до того сметаны. Видимо приняв товарищей Андрея в свои ледяные объятья, она никак не могла решить, нужен ли он ей сегодня.
Воспоминания продолжали вспыхивать ослепительными пейзажами и портретами, мелькая перед взором и удаляясь в неизвестность. Вот проводы в армию: призывной пункт, толпа народа, мать с глазами на мокром месте; отец крепко обнявший, пожелавший честно и с достоинством служить Родине и в втихаря положивший крест в карман Андрею. Вот КМБ, первые стрельбы. Затем тревога, построение по полной боевой; политрук объявляет о вероломном вторжении германских войск на территорию СССР и предстоящих боевых задачах. И вот он здесь, среди пепла и растерзанных товарищей.
Это был их первый бой. Бой, в котором они молодые, зеленые ребята, отдали свои жизни за своих матерей, отцов, сестер; за всех и все, что было им дорого: за леса и поля, за реки озера, за дружбу и товарищество, за звонкий девичий смех и их румяные круглые щеки, за беззаботно играющую детвору, за мир и свободу; за тех кто, спустя много лет будет помнить их бессмертный подвиг. И тех, кто забудет.
Но самый яркий образ это мать. Мать, мама, матушка, мамуля! Ох, мамочка!! Где ты сейчас? Чует ли сердечко твое беду лютую? Думала ли ты, когда рожала сына своего, что так окончит он жизнь свою? О чем мечтала, растя дитя своё? О счастье и благополучии, о внуках озорниках, о доброй и ласковой жене для сына…Но жизнь распорядилась иначе – теперь смерть в невестах у него.
Мать подошла к Андрею и присев на корточки запела старинную, не знакомую песню, поглаживая его по лицу. Песня звучала заманчиво и мелодично, унося Андрея в далекие годы минувших сражений за Русскую землю. Во времена Суворова и его чудо – богатырей; Минина и Пожарского; Александра Невского и свободолюбивого Новгорода. Картины сражений шумно(с криком воинов, лязгом щитов и копий , грохотом пушечных залпов, топотом несущейся на встречу судьбе коннице) накатывали и рассыпались в прах, как волны о берег моря. Внезапно прикосновения стали жаркими как от раскаленного клейма, голос матери изменился, слова стали не понятны , туман развеялся и Андрей очнулся.
Перед ним стояли пятеро немцев, один из них толкал Андрея стволом винтовки в лицо и весело , что – то говорил остальным. А те в свою очередь уверенно кивали, что – то кратко дополняя к словам первого, и смеялись. Остальные ходили вокруг потроша вещь мешки и добивая тех кого еще не покинула жизнь. Сквозь полуоткрытые веки Андрей пытался рассмотреть своих врагов.
Немцы выглядели бесстрашно, собственно они чувствовали себя так же: непобедимые герои рейха, покорители Европы, будущие властители мира. Так виделись этим холеным парням их перспективы.Андрею стало нестерпимо обидно – перед ним стоят оккупанты, а он даже мизинцем шевельнуть не может. Но жизнь, не смотря на свою суровость справедлива, пусть по своему, но справедлива.
Солдат, толкавший Андрея, пнул Володьку Сорокина с такой силой, что тот перевернулся навздничь , правая рука распрямилась, кисть разжалась , из нее выкатилась граната. Немцы застыли как истуканы. Лица их были бледны, глаза округлились, по спинам пробежал мороз. Покорители Европы, будущие властители мира, и кем они еще себя мнили, на поверку оказались обычными людьми, из плоти и крови. При, чем кровь того же цвета. И страшно им стало так же как тем, кого они втаптывали в землю, шагая уверенной поступью по миру. Но теперь все стало по местам, и вера в нерушимость идей рейха улетучилась безвозвратно.
Андрей ухмыльнулся: “ Что, суки, съели?”
Грохот взрыва раскатисто прокатился над лугом, увлекая за собой души солдат и передал их ветру. И вот они взирают на поле брани, на котором остались их бренные тела.
И нет теперь между ними различий.