Асфальд. Настолько раскаленный одиноким солнцем, что на нем остаются следы пустынных лисиц, которые перешептываются между собой о каждодневной невыносимой, но уже привычной им жаре. Следы походили на те, что остаются в жизни у некоторых людей после знаковых событий, иногда превращающих их жизнь в нечто другое. Через несколько минут после того, как солнце пересекло знакомую линию полудня, мимо ржавого столба-указателя промчалась огромная машина непонятного цвета, растекавшаяся на напряженном воздухе в рваные куски мозаики. Никто, кроме, как военачальник не может восседать не правом переднем сидение этой коробки,словно на троне. Он был еще тем бессребником - отдавал последнюю пуговицу с мундира, через несколько дней получал взамен чемоданы с разрисованными бумажками зеленоватого оттенка. О будущем он, конечно, даже и не заботился. Ничего его не интересовало в нем, кроме как плетение корзин из бересты и складывания туда тех, подгнивших грейпфрутов, что он не успел слопать за целый вечер. И диведенды он получал за свою мерзость сполна, набивая ими свои засаленные карманы, снаружи расшитые дермантиновым некрасивым узором. Инцидент, который иногда оказывался прецедентом, ни в коем случае его не пугал, ведь он становился больше и больше, пожирая свои несчастные цитрусовые шары. Трусы не могли его компрометировать, боялись за свою безупречную шкуру, которую обновить им больше не будет дано. Никто не смел констатировать никакие скрытые факты, а любое компетентное суждение тут же пресекалось летящим навстречу его пылом. Но его заимообразная жизнь была всего лишь взята в долг, срок пользования ее скоро истекал, нужно было возмещать все то, что когда-то испортилось этим бедолагой. Старость он встретит в ветхом доме, далеко за городом. В тягость ему будет изредко ездить за ничего не значащими, но все еще присутствующими в его жизни письмами в городской почтамт. А закроет он свои глаза в тот момент, когда солнце поздравствуется с полуднем, а поглаживания рукой по плечу его жены, сидящей на кровати, достигнут своего пика.