Анонс №1
Тебе плохо? Кошки скребут в груди? Грустно и одиноко? Любви нет, любимый человек отвернулся от тебя? Тебя кинули, предали, подставили, оскорбили? Твои надежды разбиты суровой реальностью? Ты никому не нужен (не нужна)? При свете яркого дня в твоей душе мрак непроглядной ночи и сырость бездонной топи, где не на что опереться? Депрессия правит миром?
Наслаждайся ею.
Вместе со мной.
Потому что я тебя никогда не покину. Я - твой Фиолетовый Ангел. Твой последний друг. Твоя опора. Твоя жилетка.
Поплачь, это не стыдно.
Пожалуйся, я не осужу.
Погрустим вместе над превратностями судеб.
Посетуем на непонимание. Наших прекрасных, светлых душ.
Мы будем всегда вместе, и будет не так одиноко.
Каждый сам тюремщик своей души. Каждый сам режет себе крылья. А потом плачет, что жизнь его поломала. И что враги и обстоятельства оказались сильнее. И в грязи как-то уже и привычно. А крест такой тяжеленный!.. Возьми мою руку. Полетели...
Анонс №2
…И сколько раз ты просила, уткнувшись в подушку мокрым от слёз лицом, чтобы явился к тебе Ангел?.. Чтобы не спрашивал, а помогал, не требовал, а принимал, не наставлял, но вёл… Любил, просто любил – ведь чего проще?.. Сколько?.. Почти каждую ночь долгие, серые годы. Годы тихого отчаяния и тоски, глубочайше скрываемого одиночества. Где самые близкие были самыми далёкими, дом воспринимался лишь как место для беспокойного сна в маленькой тесной комнатке, откуда по случаю каждый раз стремилась убежать. Собственная внешность удручала, а случайная улыбка тебе вызывала уныние – кто же по серьёзному заинтересуется такой? Близорукий или вовсе глупец. Тебе отбили охоту проявлять инициативу излишним вмешательством во внутреннее пространство с самого раннего детства. Конечно, с благими намерениями, кто же спорит с родителями? Они ведь знают жизнь…
Но, взрослея, ты всё более и более отчётливо понимала, что им, на самом деле, и нет никакого дела до тебя, до твоего существования, что они никогда и не любили тебя, и, по большому счёту, в их жизни ты была лишь некой невнятной обузой… Юность принесла ещё более сильные, гораздо осознанные терзания ума и сердца, усугублённые ураганно открывающимися потребностями молодого созревшего тела. Запреты становились всё более жёстче и нетерпимее, а сулимая кара ужаснее и позорнее… Разговоры с подружками о тайном, взрослом, запретном, но непреодолимо сладко-тягучим и непонятно-страшном… Презрительные усмешки вслед тем, кто, не выдержав, вкусили запретный плод…
И приходило душное безумие ночи и длинные волосы, расплескавшись хаосом, липли к телу (я уже взрослая, я их скоро отрежу!!), а свои руки становились чужими и были готовы разорвать дрожащее горящее тело и вырвать на свободу так мучающих безумно сладчайших демонов…
Но Ангел не торопился…
Анонс №3
…Пустынная узкая улочка вывела её, петляя, к зданию вокзала. То, что это вокзал, а не что-то ещё, она поняла, пройдя насквозь огромное, тихое и захламленное здание, выйдя к путям железной дороги. По вокзалу, да и как везде вокруг, едва заметный, вялый, почти мёртвый ветер с трудом перегонял туда-сюда струйки пыли и мусор непонятного происхождения, хоть как-то оживляя своим неуловимым движением картину всеобщего оцепенения. В здании вокзала, похоже, не сохранилось ни единого целого окна, а кое-где уцелевшие стёкла были покрыты тёмно-серым многолетним налётом пыли, через который тусклый сумеречный день даже и не пытался проникнуть внутрь. Впрочем, пыль была везде. Печать запустения было на всём…
Она вышла к перронам и у одной их платформ увидела сереющий старый пассажирский состав. У неё почти мгновенно возникло ощущение, что кто-то специально и старательно в приступе непонятной тупой ярости разбил стёкла окон и линзы фонарей, сорвал с петель двери, скрутив винтом петли, мощными ударами чем-то тяжёлым раскрошил деревянные рамы, просто насажал кувалдой множество вмятин по бортам, расколошматил посуду, распотрошил постельное бельё, матрацы и подушки, раскидал уголь и инструмент…
И убежал отсюда лет десять назад. А может и двадцать. Тридцать…
Краска на вагонах повсеместно облупилась, открыв тусклые тёмно коричневые шершавые пятна ржавчины; во многих местах штукатурка и облицовочные плиты со стен вокзала обрушилась плесневеющими кучами, обнажив рыхлую кирпичную кладку, побитую эрозией.
Здесь не было даже крыс…
Она шла вдоль состава, (почему-то её тянуло к голове поезда), оставляя цепочку следов на пыльном асфальте, заглядывая в пустые выбитые глазницы окон, – но везде она видело одно и тоже: разруха, пыль и смерть…
В середине состава она наткнулась на красноречивое доказательство трагедии, разыгравшейся здесь много лет назад – три вагона подряд несли на себе следы жестокого сражения, причём средний был скручен и измят когда-то мощнейшим пожаром. Все три вагона, а точнее – то, что от них осталось, были буквально изрешечены пулями и осколками, кое-где зияли большие пробоины от взрывов гранат. Она заметила под толстым слоем пыли кое-где темнеющие пятна. Разворошив пыль носком туфли, на одном из таких мест, она наткнулась на застывшую мастику, намертво сцепившуюся с поверхностью асфальта. Это останки неизвестных бойцов – поняла она. Но не это было её целью, её влекло дальше…
Хотелось пить. Сухой пыльный воздух терзал горло.
Ветер едва шуршал, звуки шагов были слабыми, невыразительными, поглощаемые не только мягкой пылью, но, скорее, вакуумом безжизненного безлюдья.
Она устала, но присесть было некуда, не рискуя испачкаться, чего ей очень не хотелось.
Вдруг впереди, где-то на самом конце узкой платформы она увидела какой-то неясный силуэт, выделяющийся из общего однообразного серого тона каким-то непонятным издалека полутоном. И услышала чей-то сдавленный, приглушённый кашель. Над силуэтом медленно поплыл сизый дымок.
Она поспешила вперёд. И почти сразу поняла, ускорив шаг, кого она увидит на конце платформы, где рядом грузно чернел развалившийся локомотив.
Фиолетовый Ангел сидел прямо на торце платформы, свесив ноги и привалившись правым плечом к ржавой лесенке для спуска на пути. На его плечи был наброшен драный чёрно-серый от пыли и времени плащ, в который Ангел зябко кутался, ёжась, (хотя она лично не ощущала никакого холода). Оба куцых потрёпанных крыла нелепо торчали в разные стороны из прорезей на спине плаща. Одно крыло завернулось в дугу, неудобно уткнувшись в платформу и лесенку, но Ангел, казалось, и не замечал какого-то неудобства. Как и несколько выпавших перьев, валяющиеся рядом тускло блестящими лепестками. Над его головой опять заклубился дымок после очередной затяжки. Фиолетовый взял изо рта сигарету двумя пальцами с нестриженными грязными ногтями, и зашёлся в тяжёлом, глухом кашле, сжавшись от боли. На тыльной стороне ладони, которой он закрывал рот, появилось пятнышко фиолетовой крови. Ангел посмотрел на него внимательно, криво усмехнулся и привычным движением обтёр руку о плащ. На этом месте ткань уже стала поблёскивать. Отдышавшись и несколько раз смачно харкнув, вытерев нос рукавом, Фиолетовый закинул вверх донышком бутылку, что держал, оказывается, в другой руке, и шумно выхлебал остатки “Балтики-тройки”. Затем сплюнул и равнодушно бросил пустую посудину в мёртвую тушу локомотива. И звук разбившегося стекла, наверное, был самым громким звуком в здешних местах за последнюю сотню лет. Или тысячу. Считать всё равно некому…
Потом Фиолетовый поджал к себе левую ногу, обхватив её руками, и поставил на край платформы видавший виды дырявый кроссовок непонятного цвета. Положил на коленку правую щёку, и устало прикрыл глаза. Он был не брит, с мутным похмельным взглядом и нечёсаными патлами, торчащими в разные стороны. Типичный Фиолетовый Ангел-бомж…
– Здравствуй, Ангел… – тихо сказала она, и шелест её слов растворился мгновенно, едва сорвавшись с губ.
Каждая секунда растягивалась в минуту, день, век. Целая томительная вечность прошла, но Фиолетовый никак не реагировал на её слова, тупо созерцая нечто слева от себя.
Наконец, он медленно пожевал губами, как будто у него шатались зубы, разлепил осторожно губы и, не меняя позы, ответил тихо и с хрипотцой:
– Привет…
Анонс №4
– Ну, вот скажи мне, Беляк, ну чего им, собственно надо? А?.. В конце-то концов?! С одной стороны им хочется романтики – мол, нету романтики в современных мужиках: ведь и цветочка, блин, не догадается принести, гвоздичку захудалую хотя б, а с другой? Хля, ты только послушай – и то надо и сё надо, и должен быть упакован ва-аще по самые яйца, А иначе и на хромой козе… Да и на Белом Коне, ети его в гриву, тоже, как оказывается, не подъедешь!.. Канары-фигары, тачки-пачки, бабосы-х-х-х… Так, бл-лин, разберитесь с желаниями вначале, а уж потом заказывайте себе чёнть! Не-е-ет, фи-игушки!.. Сразу! И – всё!! С-с-с… Так, спросишь в раздрае такую фифу, это – м-милая, так что им-менно – всё!? А?!! И хрен ответит! Как тут вообще работать?..
Белый Конь грустно поднял свои зеркально-лиловые глаза навыкате, что даже в человеческом образе не изменяли своего вида, поставил на столик полупустую кружку, всхрапнул привычно и гундосо ответил:
– Не печа-альтесь, друг мой… Ведь это уже не в первый раз, когда нам с вами облом. В следующий раз повезёт.
– Мальчики! – громко обратилась к двум сидящим за столиком мужчинам девица в вызывающем макияже, миниюбке и, размера на три меньше, чем нужно, тонкой вязаной кофточке. В правой руке её дымилась тонкая сигаретка, а левой она держалась за стул, чтоб не упасть. – Вы таки-ие милые, сразу ви-идно – настоящие жеребцы! А х-хатите, я вам…
Фиолетовый обхватил голову руками и горестно уткнулся носом в пивную кружку.
Анонс №5
Каждый из нас играет, осознанно или, скорее - неосознанно, какую-то определённую и чёткую роль в жизни.
И я этим грешен...
Но.
Терпеть не могу ПЛОХУЮ игру в театре под названием ЖИЗНЬ...
Улыбайтесь, милые мои.
Плачьте. То совсем не стыдно в контексте.
А камень на то и камень, чтоб сорваться вниз...
Анонс №6
Что-то склизкое, плотное и при этом неумолимое в движении прижималось к телу, закручивалось вокруг него, сдавливало, не давая лишнего грамма воздуха, не говоря уж о возможности вырваться из этих объятий.
Она таращила в абсолютную темноту глаза, силясь хоть что-нибудь уловить, осязать и понять. Но чернота вокруг была живой и подвижной, липкой; тяжесть её висела на веках пудовыми гирями.
И не было времени. Времени… Оно не тикало и не мигало. Оно не бежало и даже не стояло. Не брезжило рассветом, не страшило шорохом в углу. Его не существовало вообще. Вообще!!!
…И только тянущая бо-о-ль ШЁПОТОМ раздирало тело…
Много-много часов.
Много-много минут.
Много-много бесконечных секунд…
Чёрные вертикальные зрачки смотрели на неё в упор. Она не знала, кто это. И не было сил боятся… И не было слов, чтобы спросить.
Дверь открылась, и появился такой знакомый силуэт, освещённый слабой настольной лампой на столе у дежурной в конце коридора. Страшные вертикальные зрачки погасли, но в последнюю секунду она увидела чёрного, как смоль, змея, обвернувшегося вокруг неё кольцами. И боль как-то утихла.
Фиолетовый Ангел внимательно и спокойно глядел на неё с порога палаты, не переступая через него.
И она чувствовала его величайшую в мире Любовь.
И хотела ему сказать о своей.
Но он покачал лишь головой.
– Как же я тебе завидую, – прошептал змей. – Фиолетовый и Оранжевый – суть одно и тоже. И там и там есть жилка. З-золота!..
Анонс №7
Она бежала через лес, объятая ужасом…
Деревья, как исполинские чудища, тянули к ней свои многолапые руки, цепляя, царапая, пугая скрипом и шумом листвы. Ветер свистел, беснуясь, бросался то сверху, то сбоку, то со спины мерзкими липкими ледяными ладонями, подгоняя и тормозя одновременно, стужа и сковывая тело. Неровный лунный свет, хаотично пробиваясь сквозь несущиеся низко рваные тучи, лишь усиливал черноту между почти живыми уродливыми деревьями-монстрами, которым всё не было и не было конца. Ноги задеревенели и почти не чувствовали, ступая, на что-то склизкое внизу, на что и посмотреть было дико страшно и от этого она боялась ещё больше и ещё сильнее прижимая к груди маленький тёплый свёрток, боясь оступиться и упасть в эту вонючую и скользкую туманную темноту под ногами.
И неожиданно для себя самой она выбежала из леса прямо перед обрывом, с трудом успев остановиться – где-то далеко внизу накатывало белесые буруны штормовое море. Она задохнулась от резкого порыва ветра и упала на колени, больно ударившись о камни. Свёрток пискнул и зашевелился. О, только не сейчас! Подожди хотя бы минутку, мне надо собраться с силами и найти хоть какое-то укрытие…
И тут она увидела правее от себя в метрах трёхстах одинокую фигуру. Плащ полоскало бешеным ветром и, казалось, что кто-то примеряет крылья к потокам и вот-вот взлетит. Она вскочила на ноги, собрав остатки сил и, не обращая внимание на шевелящийся свёрток, уже изрядно оттянувший усталые руки (потерпи, потерпи ещё немного!), бросилась бежать вдоль обрыва по едва заметной кривой тропинке, теперь уже рискуя сорваться в пропасть.
Фиолетовый Ангел, выпрямившись и сложив руки на груди, слегка покачиваясь при порывах, смотрел сумеречно в бушующее море; плащ за его плечами то спадал вдоль тела, то взмывал с птичьей быстротой в тёмные небеса.
Последние несколько шагов она шла, уже еле переступая разбитыми и исколотыми ногами, как будто к ним были привешены гири; она смотрела в его профиль, надеясь, что он почувствует и повернётся к ней. И он медленно повернул к ней своё прекрасное лицо.
Она подошла близко-близко, как только смогла и протянула ему свёрток. Ангел внимательно смотрел на ребёнка на её руках, успевшего к этому моменту раскрутиться и освободиться от сковывающих пелёнок.
И мягкая улыбка озарила его суровое лицо.
Фиолетовый взял на руки малышку, поцеловал и, расправив крылья, взмыл в светлеющие утренние небеса.
Фиолетовый Ангел.
End.
Дождь, видимо не прекращавшийся с вечера, к утру превратил обочину сельской дороги в непролазную грязь, рыжей густой массой прилипавшей к ботинкам. Фиолетовый подошёл к одиноко стоявшей в поле остановке, уже изрядно устав и вымокнув до нитки.
Он не помнил, как оказался на этой дороге.
Он не решил, куда идти.
Просто брёл потихоньку, равнодушно оглядывая безликий осенний пейзаж.
Машинально обтёр подошвы об железный каркас остановочного пункта, срезая пласты глинистой грязи, и уселся на пятнышко сухого места на давно облупившейся лавке под чудом сохранившейся полоски жестяной крыши. Облокотился рюкзаком на стойку, засунул по глубже руки в карманы куртки и втянул плечи. Дремота окутывала тело и мозг, несмотря на холод и одиночество. Усталость брала своё, склеивая веки и останавливая мысли. Ладно, надо отдохнуть…
Это, пожалуй, не было сном, скорее – грёзы наяву, воспоминания, перемешанные с ясновидением. Он давно заметил странное свойство своего сознания в умении легко перепрыгивать с разных потоков информации, сюжетных линий – как вымышленных неизвестно кем, так и вполне реальных, пережитых. Вот и сейчас, прикрыв глаза, он ясно видел очень похожую остановку, только летом, и где-то на юге. И не разбитую и ржавую, а новенькую, окрашенную в весёлые яркие цвета. Деревья зеленели вокруг, солнце жарило сверху полуденным зноем, издалека доносился рокот прибоя; запахи моря, фруктовых деревьев, черешни и миндаля, вкус свежесрезанного винограда смешивались в густой, кружащий голову, аромат, от которого даже было трудновато дышать.
Его внимание привлёк неожиданный взрыв хохота откуда-то сбоку – повернув голову, Фиолетовый увидел небольшое придорожное кафе со стоящими прямо у кромки асфальта несколькими пластиковыми столиками. За ближайшем сидела девушка лицом к нему и перед ней – парень. Они и смеялись чему-то, глядя с обожанием друг на друга, протянув руки через стол, сцепившись кончиками пальцев. А кое-кто за соседними столиками с завистью поглядывал на них.
И Фиолетовый Ангел узнал её. И навалившаяся тоска смяла картинку в хаос цветных пятен и линий…
Промокшие ноги в ботинках уже застыли, лишившись движения. Он ещё больше скрючился, поджав ноги под лавку и повесив голову на грудь. Дождь монотонно долбил жесть над головой. Глаза слипались…
Опять остановка, но крытая, застеклённая, наполовину занимаемая маленьким ларьком с напитками и куревом. Осень, холодно, народ в тёплой одежде и с зонтами входит и выходит, впуская внутрь струю сырого воздуха. Двое подвыпивших мужиков, привалившись к стенке, бесцеремонно куря, хлебают крепкое пиво из горлышек. Перед ними на подоконнике стоит несколько пустых и неоткрытых бутылок. На расстеленной газете ошмётки вспоротой жирной воблы. Пахнет особой кислой человеческой грязью немытого помещения и бесконечного уныния дальней осенней дороги. Опять открывается дверь и на пороге, держась за косяк, появляется она. Позади неё стоит невысокий усатый мужчина с маленьким ребёнком на руках и каким-то тоскливым отчаянием в глазах.
- Может, хватит, – несмело произносит он, поправляя на руке малыша. – Ты ведь уже три бутылки выпила. А нам ещё ехать обратно, денег впритык.
- Отвянь, – кривит в презрении она рот и Фиолетовый видит, что лицо её и фигура несут следы страшного, необратимого разрушения личности. Алкоголизм.
Женщина, кося на мужиков, даже пытаясь улыбаться опухшими щеками, наклонившись и недвусмысленно отклячивая тощий зад в затёртых джинсах, просовывает в окошко ларька горсть мелочи и что-то негромко с трудом туда говорит.
- Чё, пьёт твоя баба? – вдруг неожиданно громко говорит один из собутыльников, второй же утробно хохочет, хлопая по подоконнику свободной рукой. Бутылки взвякивают.
- А ш-што? – женщина выпрямляется и смотрит с какой-то странной надеждой на мужика. Бледные губы её растягиваются в жалкое подобие улыбки, открыв полоску гнилых щербатых зубов.
- Дура! Што… – с презрением кидает он ей в лицо и сплёвывает на пол. – Дитё ж у тебя! Эх!.. – он уже с почти трезвой жалостью смотрит на парня с ребёнком и потом тихо, почти под нос себе добавляет: – Убил бы ссс…
Дождь добрался и под это хилое укрытие – ветер порывами бросает в лицо мелкую холодную крошку, как бы не отворачивался. Но сумерки постепенно светлеют, видимо, время приближается к полудню. Небо, сплошь затянутое непроглядными облаками, окрашивается в бледно-серо-голубой цвет, чуть теплеет…
Ангел вытащил левую руку из кармана и, расстегнув немного куртку, засунул её под правую подмышку – там было теплее. Обратил внимание, что штаны на коленях уже совсем мокрые от косого дождя. Ну и ладно…
Громкая танцевальная музыка врывается из открытого окна вагона. Фиолетовый легко спрыгивает с подножки трамвая прямо у открытого придорожного кафе под навесом из плотно переплетённого плюща, покрытого кое-где бело-розовыми цветами. Остановка-кафе вся забита празднично одетыми людьми. Тамада громко призывает к очередному тосту, чествуя молодых. Свадьба. Гости поворачиваются к тамаде с наполненными бокалами, поднимают их в приветствии, кричат «горько». За их спинами Ангел не видит жениха и невесту, пробирается сквозь плотную толпу, осторожно раздвигая людей, улыбаясь и извиняясь за причинённое беспокойство. Никто не противится тому, наоборот, люди, поворачиваясь к нему, встречают улыбками, кивками – «пожалуйста, никаких проблем, проходите, поглядите, порадуйтесь с нами». Ди-джей ставит Left outside alone, толпа начинает ритмично двигаться в такт прекрасной песни, его любимой когда-то песни, когда она была с ним… И на припев он наконец пробирается сквозь топу и видит её, целующуюся счастливо и страстно с каким-то высоким чернявым парнем. И сердце леденеет, и в голове чёрная пустота, а руки взмахивают крыльями к голове…
Лица и тела перемешиваются, звуки, только что гармоничные и приятные, теперь терзающей какофонией вбиваются в мозг, во рту горько и тошно, скорее на воздух!.. Боже!.. Боже!.. Почему так больно?!! Я ведь не человек, я не умею страдать! У меня нет сердца и нет души… Я не умею любить, потому что Ангел и есть Любовь, Ангел и есть Учитель Любви. Что же, что же такое со мной?..
Мимо по шоссе, звеня клапанами, проплывает медленно широченный красный «Бьюик» с откинутым верхом. Этому мастодонту дороги лет пятьдесят, наверно, откуда он здесь взялся? Не важно, надо успеть поднять руку… Глаза ничего не видят, на ощупь Фиолетовый находит рукоятку дверцы, садится в мягкое широкое кресло, поставив себе на колени рюкзак. «Пристегнитесь» – говорит кто-то слева низким хриплым голосом. Фиолетовый машинально накидывает широкий ремень, щелчок замка. Мотор в туже секунду взрывает высокими оборотами, ремень намертво прижимает тело к креслу, ветер бьёт порывом в лицо, а чёрная кожаная крыша, не торопясь, закрывает от него солнце и вокруг уже ночь, они несутся, всё убыстряясь, по незнакомому шоссе, выхватывая тусклым светом фар неясный, мутный, накатывающийся вид то каких-то построек и бесконечных заборов, то склонившихся к дороге корявых, страшных, почти живых деревьев, а то и берег бушующего ночного моря, с мелькающими вдали огоньками тонущего корабля. Из динамиков вырывается развесёлая Back In Black нестареющих австралийцев! Слева им визгливо подпевает кто-то большой и тёмный, источая запах серы.
Ангел повернул голову и увидел на водительском кресле толстого голого чёрта, ритмично раскачивающегося в такт песне и раскачивающего одновременно задом немаленький автомобиль – символ американской мечты пятидесятых годов. Чёрт заметил его взгляд и глумливо подмигнул, сально причмокнув губами.
- Ну что, Фиолетовый, покатаемся?!! – заорал он, перекривая рёв мотора и музыки, демонстративно давя на газ копытом. – Любишь скорость, а? Чего молчишь? Язык проглотил на радостях, да? А-а-аха-ха-ха-ха!!!
И они понеслись дальше, всё ускоряясь и ускоряясь…
Скоро дорога пошла в гору, они съехали с шоссе на просёлок, абсолютно не скинув скорость, от чего «Бьюик» затрясло, как на родео. Фиолетовый за всё это время не проронил ни слова. Чёрт, приодев на себя прямо из воздуха чёрный фрак и выхватив дирижёрскую палочку, постучал ею по рулю и запел неожиданно красивым баритоном «О, дайте, дайте мне свободу» из оперы Римского-Корсакова «Князь Игорь». Динамики тут же ответили оркестровым исполнением этой арии. Фиолетовый всё также молчал, безучастно глядя вперёд. Неожиданно чёрт резко затормозил, подняв целое облако пыли. Теперь он был в ковбойке и кожаных штанах. Крыша, поскрипывая, сложилась и на них сверху взглянули мигающие звёзды.
- Ну, чего, доигрался? – уже спокойно спросил чёрт. – Эко диво, Ангел захотел стать человеком… Впрочем, ничего странного тут нет и исключительным таким себя не чувствуй, эка нос задрал. А всё чего – забыл, зачем в мир этот прислан, забыл, старина…
Чёрт вздохнул, достал из переднего кармана клетчатой рубашки сигару и прикурил с левого указательного пальца. Потом подумал и достал ещё одну, протянув её Фиолетовому. Ангел кивнул и тоже прикурил от чёртового пальца. Так они и сидели молча некоторое время, глядя в ночные бездонные небеса и дымя.
- Ты знаешь, – через некоторое время произнёс чёрт, – блин подгорелый, а я ведь тебя понимаю, да – понимаю, как никто другой… Чё не спрашиваешь – почему? А я вот отвечу тебе, старина, эк, блин, отвечу, как на духу… Хотя чё я только сказал, блин, а? Ха-ха-ха – на духу, сказал, вот отколол, правда? А, тем не менее! Я ж, как и ты, тоже периодически влюбляюсь, да-а, не подумай, эк, влюбляюсь, как мальчишка какой. И тогда – всё, слива-ай воду, пишите письма!.. И тоже башню сноси-ит, и бегу сломя голову-у, не зная куда… Такие уж они – женщины, да, такие, блин подгорелый, эх!
Чёрт опять замолчал, развалясь в кресле и окинув назад голову. Его правая рука с дымящейся сигарой едва не лежала на плече Фиолетового и со стороны могло показаться, что встретились два старых закадычных друга и им просто хорошо от того, что они опять вместе.
- Да плевала она на тебя с высокой колокольни и на всю твою вселенскую Любовь, понимаешь, пле-ва-ла!!! – закричал неожиданно чёрт и рывком рванул с места «Бьюик». – Не захотела она учиться Любви, не захотела, как ты не можешь этого понять, глупый Ангел! – машина выскочила с просёлка на шоссе, стремительно набирая скорость. – Потому что она ле-ени-ив-а-а! Душой – ленива!! Не научили её любви, те, кто был обязан по её рождению, а сама она решила остаться во тьме! Потому что так легче, ты и сам знаешь! Падать легко и приятно, это я тебе заявляю авторитетно, а ты предлагаешь ползти, надрываясь куда-то наверх, к непонятным высотам. И что там? Что там их, жалких людишек – ждёт? Умение летать? Призрачное счастье? А что это? Чем и как это оценить? А здесь – деньги, деньги, деньги!!! Так что я победил, понял, да? Понял?!!
Мощно врубился Perry Mason. Дорога спиралью поднималась всё выше и выше на высоченную гору, чёрной массой поднимающаяся над миром.
- Быдло всегда останется быдлом, считающим чужие деньги и живущее киношными вымышленными жизнями, – опять начал чёрт, напялив на себя комбинезон пилота Формулы 1. – Быдло всегда останется быдлом, плюющее на собственную жизнь и бездумно растрачивающее драгоценные, безвозвратные мгновения на праздность, лень, чревоугодие, пьянство и множество других прекрасных пороков, мудро полагая, что это и есть настоящая жизнь, и чёрт бы меня побрал, как я прав!!! А ты пыжишься, пыжишься, рвешь жилы, пытаешься хоть кого-нибудь научить какой-то там Любви, что никогда и никому ещё не приносила и копеечки выгоды и наивно ждёшь хоть капельку благодарности, да, капельку, мать её! А вместо благодарности – тебе, пернатый друг мой, в ответ – чёр-рная неблагодарность! Вот я сказанул, да? Каламбур вышел, ха-ха! Нет, ты послушай, авось поумнеешь, Фиолетовый! Чёр-рная, беспросветная, как эта ночь, стылая, как этот ветер и неизбежная, как твоя несчастная ангельская судьба – неблагодарность, мать и её!! – чёрт стукнул ладонью по рулю и захохотал, умело подражая Оззи Озборну. Неожиданно он издал какой-то всхлипывающе-икающий звук, затрясся всем своим немаленьким телом, выпучив глаза и просто порвав на мелкие кусочки комбинезон из-за резкого напряжения! И опять стремительно остановил автомобиль. Несколько раз, выгнувшись то вперёд, то назад, он, наконец, выхаркнул на лобовое стекло сигару и принялся шумно и часто дышать, бормоча что-то злобно под нос. На этот раз он уже молча завёл мотор и спокойно повёл дальше в гору “Бьюик”. И через некоторое время они были на самой вершине, на открытой смотровой площадке, вплотную подъехав к краю пропасти.
- А хочешь, – спокойно спросил чёрт, опять приняв привычный для себя голый облик, – хочешь, брат, я тебе её подарю, да – подарю. На блюдечке с голубой каёмочкой, хочешь, нет? И ничего не попрошу взамен, ведь с тебя мне всё равно брать нечего. Да, во-об-ще, нечего – заметь, я сам это сказал, не ты. И живи с ней, скока хошь, хоть до самой смерти, блин, ха-ха! А? Чего молчишь-то, в конце концов, невежливо уж, блин подгорелый, так себя вести, да, себя так вот невежливо вести!
- Спасибо, что подвёз. – Фиолетовый Ангел отстегнулся и вышел из красного мастодонта. Чёрт мрачно глядел на него. Ангел потянулся, раскинув руки, и с удовольствием вдохнул свежий горный воздух. Потом закинул за спину рюкзак и пошёл к пропасти. И у самой её кромки, обернувшись, сказал:
- Ты прав, мой брат, мой извечный враг, оппонент и вторая половина. Прав. Именно потому, что мы есть с тобой, чёрное и белое, людям дано великое право выбора. Заметь – не нам, а им. Мы выполняем лишь свою работу, иногда лучше, иногда хуже. Мы – на службе. Ты и я. Прощай. И… И, если захочешь когда-нибудь научиться летать – обращайся, не откажу. Я никому в этом не откажу. Прощай…
- Эй, милок, спишь? – кто-то несильно тряс Фиолетового за плечо. Ангел открыл глаза и увидел перед собой склонившуюся старушку, участливо заглядывающую к нему в лицо. – Спишь? Не? А. Дык, куды ж тебе, милок, мож в хорот нада?
Тут он увидел за её спиной тарахтящий старый ПАЗ-ик с несколькими пассажирами, внимательно изучающими его через забрызганные стёкла.
- А город далеко? – спросил, потягиваясь, Фиолетовый, отмечая, что застывшее тело почти не слушается его.
- КилОметров сорок, милай, да. А мы едем мимо, гляжу – ты, скрючилси, глянь, грю, Степаныч, мож подвезти человека нать? У нас атобус-то раз в день ходит, а вдруг нать в хорот тибе, смотрю – вроде не из нашынских паря. Заходи, а то у нас Валька рожать вскорости надумала.
- Ну, чё там, баба Фрось? – крикнул шофёр.
- Ща едем, едем, Степаныч.
Ангел вошёл в автобус, уселся за водительским креслом, достал из кармана смятые купюры, заплатил за проезд. И только после этого обратил внимание на молодую беременную женщину, сидящую напротив. Она пристально глядела на него.
Степаныч включил магнитофон и салон наполнился немного дребезжащим Who Wants To Live Forever. За окном медленно проплывали осенние пейзажи.
- И как назовёте дочь? – спросил Фиолетовый Ангел беременную.
- Елизаветой. – с готовностью ответила та, даже не удивившись.
- Что означат, – подняла палец вверх баба Фрося, – Обешанние, данное Богу, вот.
- Да. – Фиолетовый кивнул, и, примостившись у тёплого борта автобуса, блаженно прикрыл глаза. – Обещание, данное…
Left outside alone – Anastacia
Back In Black – AC/DC
Perry Mason – Ozzy Osbourne
Who Wants To Live Forever – Queen
Эрнест Катаев
eryk@inbox.ru