ЧАСТЬ 2 (ПРОДОЛЖЕНИЕ)
Все погасло, как будто кто-то щелкнул выключателем, и повсюду опять стали черные пречерные чернила. Однако Тор существовал в этих чернилах подобно такой же чернильной капле, растворенной в стакане.
– Интересно… А как это мне получается все понимать и быть нигде?
Раздался скрежет, плавно приближающийся, нарастающий и переходящий в невыносимый грохот, и Тор почувствовал, что его стало закручивать в огромную воронку.
– Вранье, – попытался утвердить себя в реальности Тор, – воронки нет, это глюк. Ведь если вокруг все черное, как я могу определить, что это воронка и что я вращаюсь в ней? Зрение ни за что не зацепляется и поэтому отследить вращения не может. Ощущения головокружения нет, значит нигде я на самом деле не вращаюсь. Блин! Все равно не понятно, почему именно воронка на ум пришла?
И воронка проявилась переливающимися цветами. Она вращалась. Хотя тут уже не разобрать, она вращалась, или только Тор в ней болтался как махонький кусочек экскремента, смываемого в унитаз. Воронка отработала Тора по всем правилам физики. Засосала в самый низ и выбросила в сторону. Какой формы было выходное отверстие, Тор отследить не успел, потому что вылетел в него спиной вперед. Точнее задницей.
Тотчас раздался хохот:
– А-а-а… генерала паленая жопа вернулась однако.
– Дежавю, – подумал Тор и осознал, что он уже не лежит связанным, а стоит на коленях, упертый лбом в землю и мало того, привязан к этой земле за шею широкой лентой. А пятая точка задрана вверх.
Двусмысленность этой позы смутила Тора:
– Неужто и среди чукчей педики есть? Воспользовался, поди, старикан его беспомощным состоянием и резьбу в жопе сорвал. Однако болезненных ощущений вроде нет, поэтому может, и обошлось. А когда он протянул руки, чтобы проверить наличие одежды на нижней части тела, то наткнулся на мохнатую шкуру какого-то животного, накинутую на торчащий кверху зад, и в самой высокой точке к этой шкуре был привязан или пришит пучок длинных перьев.
– Ну, старикан, ну, приколист, – злости у Тора почему-то не возникло, только смех от попытки представить свой облик. И в этот же момент он почувствовал, что боли в теле нет. И мгновенно вспомнился вертолет, Серега, медведь и странная река.
Старик освободил шею Тора от ленты, прижимающей его голову к земле, и он немедленно рухнул на бок, и, раскрыв глаза, немеренно удивился. Вокруг было поле, и весна пришла к власти. Только в редких местах остались небольшие участки со снегом, а в целом, повсюду зеленела травка. И в метре от головы Тора весело потрескивал костер, от которого вкусно пахло дымом.
– Как это так может быть?
Из-за спины над Тором нависла тень и появилась раскосая морда старика, который необыкновенно пристально посмотрел внутрь глаз Тору. Как он умудрился посмотреть в оба глаза одновременно, Тор не понял, но возникло ощущение, что старик посмотрел прямо в мозг.
– Как это? Ведь я только ненадолго глаза закрыл?
Старик исчез за спиной Тора, и он не замедлил перевернуться на спину, чтобы получить ответы на свои вопросы. Вокруг была весна, приблизительно середина апреля, а в вертолет он садился хоть и пьяным как зюзя, но в начале января. Если быть точным, то девятого января. Три месяца как корова языком слизнула.
Старик сидел, скрестив ноги, и выбил Тора из трудных размышлений своим жестом. Сложив руку лодочкой, он метнул ее к земле и, через полсекунды, достал извивающегося жирного, красного дождевого червя. Достал его только для того, чтобы забросить себе в рот и, довольно ухмыляясь, проглотить.
Второй раз метнул руку к земле и достал второго червя и протянул Тору:
– Ты ведь, наверное, проголодался… Три луны ничего не кушать.
Если бы у Тора в желудке была еда, она в ту же секунду оказалась бы на земле, но кроме сильнейшего спазма в животе, больше ничего не произошло. Еды не было.
Старик удивленно повернул голову набок, и Тору почудилось сходство деда с хищной птицей, у которой был прямой и маленький клюв.
– Не хочешь угощения? Может это лучше подойдет? – червь удобно расположился в ладошке у чукчи, и мгновенно превратился в толстую, белую складчатую личинку с множеством шевелящихся лапок и большими черными глазами.
Из горла Тора вырвался клокочущий рев, и он упал лицом на землю. Срочно нужно было извергнуть пищу наружу, но пищи не было и не было даже желудочного сока. Мучение стало нестерпимым, но внезапно исчезло. Тор вновь поднял глаза на старика, который даже на сантиметр не изменил своей позы. Личинки у него на ладони не было. На ладони лежала коричневая полоска. Это было копченое мясо.
– Тебе не нравится оленина? – в глазах старика прыгали бесенята.
– А-а-а… черви?
– В копченом мясе не бывает червей, – старик продолжал довольно ухмыляться.
Тор наморщил кожу на лбу:
– Да не в мясе, а вместо мяса.
Старик изобразил фальшивое недоумение:
– Да ты возьми мясо, возьми…
Тор, боясь, как бы эта коричневая полоска не обернулась какой либо мерзостью, с опаской дотронулся до мяса и брезгливо взял его двумя пальцами.
Мясо осталось мясом. Тор поднес его к носу. Запах был очень вкусным и полоска ни во что не превращалась.
– Не глотай, очень тщательно разжуй и держи во рту. Сила оленя наполнит тебя и даст сытость.
– С этого маленького кусочка? – ухмыльнулся Тор и стал жевать.
– Три месяца не жрамши, – хохотнул внутренне Тор, но смешок исчез, как только возникло ощущение, как в спину стал втекать огненный язык, наполняя все тело необыкновенной бодростью и гибкостью.
– Что это? – вытаращив глаза, – спросил Тор у старика, который по-прежнему хитро щурился.
– Никак червячок в спину пролез. Красный, жирный и склизкий! – ухмылка с лица старика исчезла, и он, немигающим взором, уставился на этот раз только в правый глаз Тора. Как показалось Тору, его взгляд что-то искал в голове. Во всяком случае, именно такое ощущение создалось. Ощущение ковыряния в мозге.
Жар полыхнул по всему телу Тора, и подколка старика прошла совершенно незамеченной. Отвращение к червям, личинкам и прочим, скользким и противным существам пропало, как будто его никогда и не было. Что-то необычное, но очень приятное стало происходить с телом, и поэтому Тор не заметил, как старик незаметно достал из кожаного чехла небольшой рогатый бубен и мохнатую с одного конца палку. Также Тор не заметил, что старик сложил ладони на натянутую поверхность и, прикрыв глаза, стал что-то невнятное напевать. Это напевание привело к возникновению с обеих сторон от старика воздушных вихрей, которые стали играть с прошлогодними листьями. Старик наклонил к ним по очереди голову, не переставая напевать, постепенно переходя к такому же невнятному бормотанию. Вихри, заигрывая с листьями, плавно переместились за спину Тору, который поглощенный новыми приятными и сильными ощущениями сидел, раскачиваясь, с закрытыми глазами.
Глаза Тора открылись в тот самый момент, когда он внезапно почувствовал, как его щек коснулись две прохладные ладошки. Старик сидел, внимательно смотря на него, как бы ожидая чего-то. Больше никого вокруг не было. Тор озабоченно потрогал себя за лицо, но убедить себя в тактильной галлюцинации не получилось. Прикосновение ладошек было слишком явным и живым.
– Что это было? – спросил он старика.
Ничего не ответил старик, только глазами показал по обе стороны от Тора.
И когда Тор увидел небольшие, не больше полуметра в диаметре вихри, глаза его расширились. От вихрей исходило ощущение жизни. Намного сильнее, чем от сидящего рядом человека.
Старик произнес фразу:
– Потанцуй с моими дочками, ты им нравишься.
И ударил мохнатой колотушкой в бубен. Звук не особенно громкий получился, но Тор увидел, как от старика отделилась прозрачная, колеблющаяся волна, которая сильно толкнула его в грудь и прошла внутрь, заполняя все тело. Показалось, что эта волна вошла в реакцию с огнем, который немного раньше точно также заполнил все его тело. Сдерживаться, анализировать и вообще думать о чем бы там ни было, стало просто невозможно, и Тор вскочил на ноги, переполненный какой-то особенной радостью, благодарностью ко всему миру за то, что все есть, так как оно есть и желанием выразить свою радость в движении. Он вскинул руки вверх и в стороны, и крик сам вырвался из живота:
– Э-хе-хей! Э-хе-хе-хе-хей!
Тор почувствовал, как становится самим звуком, и ему захотелось, чтобы звук разошелся повсюду и всем стало бы так же здорово, как и ему.
И тут последовал второй удар мохнатой колотушки в бубен, и вторая волна просто сорвала с места Тора, который, размахивая руками, побежал, куда глаза глядят, хотя они были закрыты и никуда на самом деле не глядели. И бежать захотелось вокруг костра. Следующий удар прямо таки толкнул Тора вверх, побуждая его взлететь. Но тело было тяжелым и лететь никак не могло, поэтому Тор, подпрыгнув, только прибавил скорости. Восторг от рассекания телом воздуха и пространства, от топота собственных босых ног по прохладной траве и земле вырывался уже одним единственным звуком
– И-и-и-и…. Й-а-а-а! Хо-хо! Го-го-у!
Удары в бубен стали чаще, и Тору все чаще и чаще хотелось взмыть в небо. Но это было невозможно, не смотря на все отчаянные попытки прыгнуть вверх. Тело каждый раз неизменно возвращалось на землю. Разочарования не было, просто с каждым ударом в бубен возникала новая попытка. Удар – прыжок, еще удар – еще прыжок. И само прыганье и бег с постоянным ускорением доставляли необыкновенное наслаждение Тору. Ветер в лицо, звук бубна, запах дыма от костра, и свобода… СВОБОДА!!!!!!!!! Свобода не как освобождение от чего-то, а просто свобода ДЛЯ. Это ощущение настолько заворожило Тора, что когда бубен издал рокочущий звук, состоящий из дробных, очень быстрых ударов колотушкой, под которые прыгнуть вверх из-за слишком большой скорости череды ударов было никак невозможно, Тор рухнул, как подкошенный, на землю и в ту же секунду взлетел. ВЗЛЕТЕЛ! ВЗЛЕТЕЛ! Под этот звук можно было только лететь, и он почувствовал невыразимую огромнейшую благодарность к старику, подарившему ему ТАКОЕ! И он почувствовал, что те два вихря, которые танцевали вокруг него, вдруг стали его крыльями, которые понесли его вверх. В небо. Тор стал небом, он стал облаками, он стал орлом, который с самого начала кружил вокруг поляны в ожидании непонятно чего. Тор понял, что орел ждал его, и сказал ему сердцем спасибо. И орел услышал Тора, но не ответил. Только довольно сверкнул глазом. Орел много видел за свою жизнь таких опьяненных свободой и знал, что вскоре ему предстоит обучать это радостное существо летать. Летать не потому, что хочется просто летать, а для того, чтобы наполнить жизнь смыслом. Орел никак не показал своего отношения к новичку, но внутри его родилась радость, потому что он видел, как вокруг костра по кругу бегал черный арабский жеребец, который не знал что он скакун. А старик, позвавший орла, пытался его разбудить, и постепенно удлинял аркан, накинутый на могучую шею черного как смоль, мускулистого и быстроходного коня.
Очередной приход в себя Тор осознал уже внутри Никамового чума. Он был целиком завернут в медвежью шкуру. В шкуре было чрезвычайно тепло и удобно. Тор подумал, – Хорошо быть медведем. В такой то шкуре… – и подскочил от резко возникшего вопроса.
– Как?
Хозяин жилища по-прежнему хитро щурился своими и без того узкими глазами.
– Чаво как?
– Как я сюда попал?
– Когда? – почувствовалось, что чукча еле сдерживается чтобы не расхохотаться.
– Блин! Блин! Блин! – Тор совсем запутался, поскольку никак не мог понять, как он здесь очутился, после того как на него бросился тот медведь, и как сюда же попал, после того, как летал с орлом.
– Это очень сильное колдунство, – решил успокоить себя и наткнулся взглядом на корешок от толстой книги. На корешке было золотом вытеснено “Библия”. Тор не был почитателем христианства, как впрочем, и мусульманства и любого другого …анства, но в глухой тайге, в чуме по идее, неграмотного басурманина, книга смотрелась, по меньшей мере, нелепо.
Никам заметил удивление Тора, и вытащил библию из-под лисьей шкуры. Погладил мозолистыми руками кожаный переплет, понюхал корешок и произнес:
– Это очень полезная книга. Подарок одного гостя.
– А ты что, читать умеешь? – Тор опасался обидеть этим вопросом старика.
– Я умею видеть! – гордо ответил шаман, прислушавшись к чему-то неведомому, открыл библию, и, вырвав из нее листик, торопливо вышел прочь из чума.
Тор округлил глаза и, удивленный таким вандализмом, поднял книгу и, открыв ее, понял, в чем была ее полезность для старика. Четверти страниц в ней уже не хватало. Но старый Никам был человеком аккуратным и страницы из священного писания извлекал строго по очереди. Костер чтобы растопить, или чтобы личную гигиену соблюсти. Типографская краска видимо нисколько не вредила здоровью старого. Хотя кто его знает, может шаману вообще ничего не вредит.
Довольный Никам, тихонько напевая что-то себе под нос, вскоре появился возле входа в чум. Начал там топтаться, описывая круги, и выкрикивать несвязные слова. Потом вошел внутрь, размахивая дымящейся веточкой, от которой распространялся живой аромат.
– А в магазинах ароматические палочки одеколоном почему-то воняют, – подумал Тор и понял, что не знает, как обращаться к этому загадочному чукче.
– Я тебе еще раз говорю, что я не чукча, – произнес старик со смехом, спрятанным в уголках глаз, будто бы прочитав мысли Тора, – а звать ты меня можешь Ни.
– Очень емкое имя – улыбнулся Тор.
– Зато для тебя оно очень полезное. Звук И-и-и можно тянуть очень долго, и он обладает особой пронзительностью и поэтому его слышно очень далеко. Так что, когда попадешь в затруднение в тайге, позовешь меня и я услышу, как бы далеко ты не был.
– Ну-ну, – пробормотал Тор, – затруднение в тайге, как же. Чего я в этой тайге забыл? Я существо цивилизованное и привык жить в городе. Так что как только получится, узнаю выход и вернусь к себе домой. Только, как бы Серегино начальство не стало меня искать…
– А ты уверен, что тебе захочется в город?
Тор с недоумением посмотрел на старика:
– Конечно захочется. Там ведь вся моя жизнь. Мои родственники, друзья, работа. Там всё.
Старик расхохотался так, что показалось, что чум расшатается и похоронит их обоих. Вскоре, вытирая выступившие слезы, произнес:
– Ну, Колтэй хан, ну шутник. Воистину велик. Пойду принесу ему дар.
Он бережно отодвинул охапку сушеных трав в сторону и Тор увидел свою одежду. Точнее одежду того генерала. Шинель была сожжена на спине от лопаток до колен.
Никам заметил взгляд Тора и, по-прежнему похохатывая, произнес, делая чукчанский акцент:
– Генерала паленая жопа однако упала с неба.
Вынул из кармана гражданских брюк Тора горсть монет, оставил желтые десятикопеечные и полтинники, а все белые сгреб в ладонь и вышел из чума, сказав Тору ничего не трогать.
Тор стал рассматривать внутреннее убранство чума. Стены были разрисованы примитивными изображениями птиц, животных и, если так можно выразиться, пейзажами, как бы нарисованными рукой ребенка. Повсюду были развешены и сложены травы, шкуры и веточки. Причем все, что подвешено, закреплялось на стенах с помощью рогаток из веточек, искусно привязанных к ребрам жесткости чума. Тор почувствовал очень необычное ощущение от одного только рассматривания. В чуме у старика Никама стояли несколько бубнов разных размеров, каждый в чехле из медвежьей шкуры. Почему все чехлы были сделаны из одного материала, Тор не понял, но подумал, что просто из экономии. Самый маленький бубен запросто уместился бы на ладони и Тор при виде его ухмыльнулся, представив комичность старика с таким инструментом. И тут Тор увидел свой собственный кинжал, замаскированный тоненькими веточками сложенными в виде трехгранного колодца. Забыв наказ старика ничего не трогать, Тор обрадовался, и аккуратно стал вытаскивать нож из-под веточек. Случилось невозможное. В лицо Тору, разметав крылья во все стороны, бросилась сова, которая, как показалось, мгновенно заполнила все пространство чума. Тор, заверещав от ужаса, упал на пол и закрыл глаза руками. Когда отнял руки от лица, совы в чуме не было.
– Ну и глюкануло, – вслух произнес Тор и вновь попытался вынуть нож. Над трехгранным колодцем, на шкуре, образующей стену чума, белой краской была нарисована как раз маленькая сова с распахнутыми крыльями. Тор погрозил ей пальцем и потянул на себя нож. Нарисованная сова ожила в ту же секунду и, резко увеличившись в размерах, кинулась в лицо Тору. Тор вновь откинулся на пол, но глаза закрывать не стал, пытаясь разгадать этот феномен вопреки нарастающему необъяснимому страху. Страх материализовал сове когти, которыми она вцепилась Тору в волосы и частично в лоб. Боль оказалась совершенно реальной, но руки Тора вскинутые вверх, в попытке отбиться от наваждения, прошли сквозь эту бешеную сову, как сквозь воздух. Совиные когти разорвали Тору кожу на голове, в то время как руки Тора никого не схватили. Глаза зажмурились автоматически, и Тор почувствовал, как кровь хлынула на лицо.
– Херня какая-то – выругался Тор, вытирая ладонями кровь с лица и пытаясь обнаружить эту мистическую сову. В чуме никого не было.
Снаружи послышался свист и хлопанье огромных крыльев. Тор поднял голову вверх и сообразил, что сова могла вылететь вверх через дымоход. Но хлопанье крыльев снаружи не могло, судя по звукам принадлежать сове. А скорее, какой нибудь сказочной птице гамаюн размером с добрую поляну. Это хлопанье вызвало покрытие Торового тела мурашками и непроизвольное сжатие мышц в промежности.
– Что, очко сыграло, – съязвил Тор самому себе, но это не помогло. Страх не ушел. Он стал расти.
Снаружи вновь раздался свист и похохатывание знакомой интонацией, и спазмы в животе исчезли. Возле входа в чум раздались мягкие шаги старика и его недовольный возглас:
– Ты зачем моих птичек распугал?
Шкура откинулась, вошел сердитый Никам и тотчас расхохотался, согнувшись пополам:
– Генерала паленая жопа теперь еще и драная морда.
Тор надулся и решил поиграть в молчанку.
– Я же тебе говорил ничего не трогать.
– Это мой нож, – тоном обиженного ребенка произнес Тор.
Никам подошел к кинжалу и вынул его из-под палочек. Тор непроизвольно втянул голову в плечи, ожидая очередной совы. Но все обошлось. Кинжал в руки старику попал беспрепятственно и он, внимательно рассмотрев его одобрительно поцокал языком:
– Хороший коготь. Сильный коготь. Если бы не он, генерала уже червей бы кормила.
Тор насторожился.
Старик увидел внимательность Тора и продолжил:
– Третья сова тебя бы убила, хорошо я вовремя вернулся. Твой коготь медведицу заставил улыбаться до самого позвоночника. Умерла она от той улыбки. Смелый у тебя дух. Как у настоящего генерала. Медведю в пасть руку с ножом совать…
Тор смутился. Геройством там и не пахло. Он просто закрывался рукой от вонючей медвежьей пасти, совершенно забыв о том, что в руке зажат кинжал.
– А черная река?
Никам, не удивившись вопросу, ответил:
– Это река смерти. Многие по реке плывут, когда умрут, другие по пустыне идут, третьи по воздуху летят тенями в бесконечности. Много путей разных есть у разных душ. Но конечная точка одна. Точнее их две. У ворот. Одни ворота в мир нижний, другие в мир верхний. Как жил человек в серединном мире, так и несет его. Либо вверх, либо вниз. Но несет его к вратам. Ну да про это много говорить, смысла нет. Сам все увидишь и сам все поймешь. Ты вот по реке плыл. У медведя много силы в теле запасено. Она тебя здорово подрала и поломала, так, что ты умер, и плыл бы, плыл и плыл, пока не приплыл бы под великую корягу, где вход в царство Эрлик хана. Но по пути застрял в моей запруде, поэтому здесь сейчас сидишь.
– Ты хочешь сказать, что я мертвый?
– Нет. Ты ведь не доплыл. Так что ты теперь в вечном плавании. Ни жив, ни мертв. Ты на границе. Посередине между мирами. Точнее посередине границы между мирами.
Несмотря на непонятность ситуации, Тор по своему обыкновению рассмеялся:
– Пограничник я теперь. Собачку бы мне Мухтара в подмогу. Шпиёнов ловить.
Никам даже не улыбнулся на эту шутку.
– Тебе и без шпиёнов забот будет выше темечка.
– А с чего ты взял, что мне интересны эти заботы, и я буду ими заниматься. Я же уже сказал, что домой хочу, и тайга эта мне не упиралась ни в какое место. И твои дурацкие совы тоже, – Тор осторожно пощупал свежие царапины на своем лбу.
Никам по-прежнему не улыбаясь, сказал:
– Есть легенда. Старая легенда. Весь наш род верил в нее и ждал когда она исполнится. Шесть поколений камов ждало и верило, что она должна исполниться при его телесной жизни. Но время шло, а из легенды только малые части исполнялись. Мне повезло больше всех. Я попал в ее разворот.
– А причем здесь я? – Тор заинтересовался легендой, но изо всех сил пытался сохранить отстраненность.
Старик, как бы не заметив Торового вопроса, продолжил, одновременно отвечая на этот вопрос.
– В легенде говорилось, что наступят смутные времена, когда люди будут приносить свои души в жертву железному зверю, думая, что это именно то, что дает им радость. А зверь, у которого нет желудка, не может никогда насытиться, поэтому будет стремиться все больше и больше пожрать людей, предлагая им все больше и больше разных железных “благ”. Но Великий Ульгень сделал так, что многие его люди стали жить небогато и не могли покупать все эти железные соблазны. Тогда железный зверь объединился с другим зверем, который намного древнее его, имеющего власть над золотом. И тот предложил людям брать у железного зверя “блага” в долг. Очень обрадовались люди этому, и попали в кабалу к древнему зверю, поскольку благ хотелось много, а возможностей погасить долги становилось все меньше и меньше. А долг - это самое худшее из зол для души человеческой. И вот, в то время, как сказано в легенде, большая железная птица родит на лету синего птенца с железным когтем и сама умрет, став огнем. Птенец заставит смеяться больного медведя. Этому птенцу предстоит стать великим шаманом. Мудрым шаманом. Его запруда будет стоять у самых ворот царства Эрлик хана на реке смерти. Он будет иметь власть над теми бедами, которые неподвластны другим шаманам. Он будет уметь ходить по мирам в своем настоящем теле, а не дублем, и не зверем, как другие. И много бед обрушится на его голову, но он будет видеть в этих бедах справедливость Ульгеня и смиренно примет их. Кроме одного последнего раза, когда он не найдет правды. Когда призовет, и будет говорить с самим Ульгенем и укажет на его несправедливость. И после этого Ульгень покажет ему нечто, что никому никогда не показывал. И тогда Железный коготь сможет ударить в бубен. У него будет особый, белый бубен, который станет черным. В этот бубен он сможет ударить лишь однажды. И сможет сделать только один единственный удар, в который вложит всю свою душу без остатка. И если он в него ударит, придет конец Земле и всем живущим на ней. Но сделает он это, или нет, в легенде не сказано. Это великая тайна. Самая великая из всех тайн, которые были, есть и которые еще будут. Потому что эта тайна последняя.
– Ты выпал из железной стрекозы, которая сгорела. Ты заставил смеяться сумасшедшую медведицу, и ты можешь ходить по мирам своим обычным телом.
– Это еще как? – Тор необычайно заинтересовался.
– Ты ведь меня сам спрашивал, как ты дважды попал в чум ко мне, не так ли?
– Спрашивал.
– Ты весишь в два раза больше меня, и я при всем желании не смог бы тебя тащить по тайге на своем горбу. Я же не муравей.
– Но ты мог меня волочь на санях или еще чем подобном. – Тор начал делать попытки рационализировать.
– Да, мог бы, но я сделал проще. Я проверил, тот ли ты птенец из легенды. Я брал с собой только твой дубль. Твою душу. И здесь в чуме её разбудил. Дважды. Ты дважды просыпался здесь целиком. Поэтому тот птенец из легенды – это ты.
– Ты хочешь сказать, что мое тело исчезало из одного места, чтобы появиться в другом? – удивлению Тора не было предела.
– Именно так генерала, – старик вновь сделал чукчанский акцент, – я тебе немного помогал, потому что ты пока еще совершенно не знаешь своего дубля. Он у тебя слишком крепко спит. Я должен его разбудить и научить очень многому. Это моя почетная задача.
– Меня Тор зовут, – сказал Тор.
Старик до предела расширил свои узкие глаза и, через мгновение, рассмеялся:
– Тем более это ты. Моего деда звали Торгэн, моего коня, – тут он указал на самый большой бубен, – зовут Торэс. И ты сам Тор.
– Ишь ты. Интересная байка. – Тор скривил губы в усмешке, – а вот ты сказал, что я теперь ни жив ни мертв. Получается, что умереть теперь не смогу.
– Сможешь, но иначе. И только когда не выйдешь победителем из битвы с посланником.
– В смысле?
– Дело в том, что шаман, по своей природе – человек в глубине души обиженный на бога. На белого бога или на черного, но это не суть как важно. И именно эта самая обида или гнев, или ярость, которая зависит от типа шамана, позволила ему получить лишнюю силу для того, чтобы попасть в мир вечности, сохранив свое сознание и способность трезво мыслить. И его личная сила и сила его рода составляет ту самую запруду на реке смерти, в которой застревают заболевшие души. Когда душа человека переходит врата, физическое тело умирает, а он делает последний выдох. В ту же самую секунду. И возврата в прежний мир после перехода врат не будет. Но пока душа еще не перешла черту, ее можно вернуть в тело. Тогда человек вылечивается. Этим шаманы как раз и занимаются. А делают они это специально. “Мстя” Эрлик хану, к которому душа уже отправлялась. Боги ведь этот мир сделали чтобы люди, в нем живя, получали впечатления и переживания, а после смерти отдавали душу, наполненную переживаниями, своему хозяину. Эти переживания являются едой для богов. Соответственно, если бог не получает к обеду своей изысканной пищи, он очень сердится. А кто виной этому? Шаман, который душу отобрал. Но самому шаману бог ничего сделать не может, потому что тот уже стал бессмертным, хотя еще и имеющим тело, поэтому ярость его ни в кого не попадает. А шаман радуется этому факту. Правда есть еще одна сила, с которой никто из шаманов не сталкивался, которая следит за строгим балансом душ. И именно по ее негласному позволению другие шаманы, ловят иные души особыми сетями. Те души попали бы в верхний мир, но не попадают. В итоге оба бога утираются. А шаманы и ловчие радуются, потому что богу пенделя дать - радость великая. Боги тоже не лыком шиты, поэтому периодически науськивают шаманов друг на друга. Они ведь умеют всеми управлять только с помощью мыслей, чувств и образов. Вот, когда кто-то из подопечных шамана душу теряет по причине вмешательства другого шамана, начинаются разборки. И если один другого жизни окончательно лишит, неважно шамана или ловчего, то силу его, и силу всего рода забирает целиком и полностью. Сильными шаманами становятся те, у кого в роду много людей, или тот, кто много воевал с другими шаманами. И война эта длится бесконечно.
– А что происходит, когда шаман умирает?
– Духом становится. Чистой силой, наделенной свободной волей. Ветра или ураганы откуда думаешь берутся? Вот ты дочек моих видел возле костра?
Тор кивнул.
– Они учились шаманскому искусству, но пришел один ловчий, и лишил их обеих жизни. Они тогда еще очень слабенькие были. Как горлицам беззащитным свернул шеи ради забавы и убежал.
– А как же ты? Неужели не отомстил?
– Нашел я его, как не найти. Разобрал тело на мелкие пылинки. Долго разбирал. Много страданий ему причинил, чтобы он понял свою ошибку и осознал ценность жизни. И род его весь разобрал. Много мучений причинил его родне. Все умерли. До единого человека. И старые и малые.
– Обязательно было их всех убивать? Дочек ведь ты не вернул.
– Ты еще слишком молод и не знаешь, как разрывается от боли в груди сердце, и как молят о мщении убиенные. И пока вся боль, до последнего укола, напоена кровью не будет, прекратить процесс нельзя. Ты пока этого еще не знаешь. Этот ловчий прекрасно знал, на кого руку поднял. Когда я его поборол, спросил, зачем он с таким маленьким уровнем силы на меня пошел. Знаешь, что он ответил.
– Что?
– Он сказал, что ему открыли великую тайну, но ее он ни за что мне не расскажет. И он спокойно принял смерть, хотя я ему причинил столько боли, сколько не вынесли бы и двести обычных человек в одном теле. Я тогда еще удивился, его смелости, наглости и терпению, но разгадать загадку не смог. Как мне кажется, ему Эрлик хан эту идею про дочек моих подбросил, но вот что он ему пообещал за исполнение? Даже предположить не могу. А дочки мои стали свободной силой. Небольшой силой, но какую уж успели насобирать. Вот вихрями теперь забавляются с листьями. Другие бывшие шаманы ураганы и цунами организовывают. Хоть какое развлечение. Но даже таких как они кто-то поборол. И кто этот неизвестный силач никому еще разгадать не удалось. Про него никто не знает, потому что, кто бы с ним не встретился, больше говорить не может. Ему вырывают язык. Он может только реветь и крушить в ярости все, что попадается под руку от осознания собственного бессилия. Так что вот такая система царит в нашем мире. Мы мстим богам, они нам. А человек, который одной ногой на том свете побывал, да вернулся с нашей помощью, великой ценностью становится. Точнее, очень вкусным для той стороны и для этой. За ним особая охота ведется. Ведь если ему сделать больно, то и шаману, его спасшего, тоже боль причиняется. А люди по своей недалекости этим богам молятся, лоб расшибая. Те, которые сюда попадали, уже никому не молятся, даже если раньше верующими были до кровавых слез. Они начинают понимать всю безжалостную мясорубку под названием жизнь.