Мои опыты

Дмитрий Толстой
Любознательность  моя  не   имела  даже  разумного  предела.  Стоило  заметить  что-то  незнакомое,  ранее  не  виденное  мною,  как  всё  внимание  включалось  на  это  явление  или  живность:  будь  то  насекомое,  рыба  или пресмыкающееся.  Как,  почему,  что ?-  вот  те  навязчивые  вопросы,  которые  постоянно  бередили  мою  душу,  не  давали  покоя.
Заметив  однажды  крупного  тёмно-серого  паука  с  белым  крестом  на  спине,  заинтересовался,  как  же  он  караулит  свою  добычу?  Сидит  в  укрытии,  затаился,  две  передних  лапки  держит  на  тонких  паутинках,  которые  протянуты  к  самому  центру  большой  «сети».
Поймав  овода  и  насадив  его  на  тонкую  длинную  травинку, дотронулся  да  паутины.  Пока  овод  спокойно  сидел,  приклеившись  к  липким  паутинкам,  паук  не  реагировал  на  добычу, сидел  спокойно. Стоило  оводу  чуть  пошевелиться  в  попытке  высвободиться  из  сети,  как  хищный  разбойник  мигом  выскочив  из  засады,  вонзил  в  него  свои  челюсти –жвалы  и  резво  лапками  завертел  добычей,  заматывая  её  в  белый  кокон.
Потом  спокойно   пировал  несколько  дней.  Засохший  кокон  с  ненужными  остатками  и  сухую  травинку  паук  выбросил,  очистив  свою  ловчую  сеть.  А  я  решил  проверить  свою  догадку.  И  взяв  эту  травинку,  легонько  тронул   ею  в  центре  паутинки.  Разбойник  тут  же  оказался  рядом.  Обследовал  сеть  и,  не  найдя  живой  добычи,  засел  в  укрытии.  Но  я   снова  потревожил  его.  После  третьей  или  четвёртой  «проверки»  паук,  перекусив  эту  самую  беспокойную  соломинку  пополам,  ловко  выбросил  её.
Так  я  окончательно  понял -  сигнал «тревоги», вернее  того,  что  в  паучью   сеть  попала  добыча,  подавали  две  нити,  на  которых  и  держал  свои  лапки  паук.  А  немного   позже  узнал,  что  такой  паук  с  крестообразным  рисунком  на  спине  называется  Крестовиком  и  укус  его  болезненный.
Однажды  заметил  я,  как  два  паука  сцепились  в  смертельной  схватке.  Что  послужило  причиной  этой  жестокой  битвы,  выяснить  не  удалось   Зато  в  следующий   раз,  поймав    двух  пауков  и  посадив  их  в  стеклянную  банку,  я  наблюдал,  с  какой  непримиримой  враждой  нападали  они  друг  на  друга.  А  утром  обнаружил,  что  один  паук  замотан  в  белый  кокон  и  недвижим.  Через  некоторое  время  и  второй  был  мёртв.  Злоба  хищников  не  позволила  двум  паукам  жить  на  небольшом  пространстве. 
Кроме  пауков  интересовали  меня  ужи  и  змеи.  Их  я  не  боялся  и  тоже  не  один  раз  дурачился  с  ними.  Так   заметив    на  одном  и  том  же  месте  большого  ужа,  я  подкладывал  ему    примятых,  но  ещё  живых  лягушек.  Он  привык  к  такому  явлению  и  от  меня  не  особо  прятался. 
Тогда  я  привязав  за  лапку  большую  и  резвую  лягушку  леской  от  удочки  и  забравшись  с  удилищем  на  черёмуху,  начал   дразнить  ужа.
Несколько  раз  он  неудачно  набрасывался  на  добычу,  но  я  вовремя  отдёргивал  лягушку,  потерявшую  всякую  способность  к  передвижению.
Тогда  я  ещё  не  знал,  как  ужи  и  змеи  воздействуют  на  застигнутую  добычу  своим  взглядом.
Потом  я  свёл  ручного  ежа  с  гадюкой,  заметив  которую  греющейся  у  пня  возле  норки,  несколько  дней  наблюдал.
Ёж  очень  ловко  прыгал,  угрожающе  фыркая,  сворачиваясь  клубком,  не  давая  гадюке  уползти  в  норку.  Я  дивился  его  сноровке  и  смелости.  Но  борьба  была  недолгой.  Ёж,  изловчившись,  схватил  её   у  головы,  несколько  раз  встряхнул  и  начал  поедать  добычу.
Товарищ  мой,  хозяин  ёжика,  заволновался,  кабы  его  любимцу  не  было  плохо  после  такой  «пищи»,  но  я   успокоил  его,  что  ежи   на  воле  нередко питаются   подобной  добычей.
Любил  наблюдать,  как  в  лягушечьей  икре  зарождается  жизнь, потом  появляются  головастики  с  длинными  хвостиками;  как  они  питаются  в  воде  мелкими   живыми  существами;  взрослеют  и, покидая  высыхающий  водоём,  отбрасывают  свой  хвостик,  становясь  обычным  лягушонком.
Безбоязненно  обследовал   дупла  с  шершнями  и  осиные   гнёзда,  похо-  жие  на  сероватые  мешочки,  подвешенные  к  кусту  или  прикреплённые  в  расщелине  дерева.  После  таких  проверок  несколько  дней  ходил  с  припухшим   глазом,  вздувшейся  щекой.
Интересовали  меня  и  птичьи  гнёзда.  Находил  я  их  почти  ежедневно. Примечал  их  места  расположения,  по  взрослым  особям  определял  их  вид.  Многих  птиц  знал,  мог  отличить  самочку  от  самца.  Удивлялся,  как  много  трудятся  родители,  выкармливая  птенцов,  как  они  быстро  растут,  встают  на  крыло  и  покидают  родное   гнездо.
Узнал,  что  самыми   храбрыми   птицами,  стойко  защищающими  свои  гнёзда,  являются  обычные  дрозды.  Однажды,  когда  я  любопытства  ради,   полез  на  дерево  с  гнездом  дроздов,  они  подняли  такой  шум  и  так  отчаянно  налетали  на  меня  с  готовностью  ударить  непрошенного  вора  клювом  и метко,  с  лёта,  бросая  в  меня  свои  испражнения,  что  я  чуть  не  спасовал  перед  их  натиском.  Но  устоял-таки  и  осмотрел  гнездо   искусно  вылепленное   и  гладкое  внутри  с  кладкой  крапчатых  яиц.  Правда,  на  спине  и  кепке  пришлось  мне  отмывать  следы  дроздовой  атаки.  Ещё  заметил  я, что  не  только  одна  семья  участвовала  в  нападении:  слетелось  их  около  десятка,  крикливых,  задиристых,  смелых.
Наблюдая  однажды  за  гнездом  зарянки, к немалому  своему  удивлению  обнаружил  в  нём  явно  чужое,  не  зарянкино  яйцо. Между  четырьмя  ранее  виденными  мною,  лежало  более  крупное  с  коричневатыми  пятнами  яйцо  какой-то  другой  птицы. 
Дальнейшие  наблюдения  привели  к  удивительному  открытию.  Со  временем   в  гнезде  появилось  четыре  птенца.  Три  небольших -  зарянки  и   четвёртый,  более  крупный  неизвестной  птицы.  Он  быстро  рос  и  должно  быть,  не  очень  церемонился  со  своими  собратьями,  потому  что  через  несколько  дней  в  гнезде  остались  только  два  малыша  и  сам  крупный  подкидыш.  А  маленького  мёртвого  я  обнаружил  на  земле  под  гнездом.
Каждый  раз,  когда  я  заглядывал  в  к  ним  он  первый  раскрывал  рот,  расталкивая  слабеньких  собратьев  и  копошился  в  гнезде,  чуть  ли  не  выталкивая   их.  Недели  через  две  он  уже  один  занимал  всё  гнездо,  а  неутомимые  родители,  выбиваясь  из  сил  таскали  прожорливому  детёнышу   всё новые   и  новые  порции  пищи.
Когда  он  оперился  и  нахохлившись  сидел  в  гнезде,  тогда  только  я  угадал  в  нём  будущую  кукушку. А  чуть  позже  узнал,  что  кукушка  не  вьёт  своего  гнезда,  не  выводит  сама  птенцов.  Свои  яйца  она  тайком  подбрасывает  в  чужие  гнёзда  тем  птицам,  которые  питаются  такими  же  насекомыми  и  вредителями  наших  лесов,  что  и  сама  кукушка.   
Дивился  способности  ящерицы,  которую  только  что  поймал  и  держал  в  руке,  ловко  отделить  свой  хвостик  и  убежать.  А  он,  уже  отторгнутый,  но  ещё  живой,  шевелился  на  ладони,  отвлекая  меня  от  хозяйки.      
Позже  я  не  раз  видел  таких  короткохвостых  ящериц. Видел  и  с неболь- шими  отростками  утраченных  ранее  хвостиков.  Эти  ящерицы,  несмотря  на  отсутствие  длинного  хвоста,  продолжали  также   резво  передвигаться  и  существовать.   
  Кроме  ящериц  интересовали  меня  и  тритоны,  водившиеся  в  небольших  и  неглубоких  водоёмах.  Поймав  несколько  экземпляров,  заметил  я,  как  крупный  тритон  с  гребешком,  проходящим  по  всей  спинке,  недружелюбно  относился  к  другим,  себе  подобным,  отдавая  предпочтение  более  светлому  тритону, по-  видимому,  самочке,  Тогда  я  выпустил  на  волю остальных,  оставшаяся  парочка  всё  лето  жила  у  меня  дома.
Я  узнал,  что  является  их  излюбленной  пищей.  Марлевым  сачком  налавливал  в  водоёме  дафний,  циклопов  и  другую  живность.  А  потом  узнал,  что  даже  небольших  земляных  червей   они  с  удовольствием  поедают.  К  осени   отпустил  их  в  родную  стихию.
В  неволе  я  не  содержал  ни  птиц,  ни  другую  живность,  понимая,  что    не   смогу   дать  им  ту  пищу,  к  которой  они  привыкли,  которую  любят  больше  другой,  потому  что  не  знаю  всех  особенностей  их  жизни.
В  школьной  библиотеке,  зная  моё  пристрастие  к  живой  природе,  мне   всегда  предлагали  подходящие  книги,  советовали,  что  почитать  ещё.
Живя  больше  года  у  бабушки  в  деревне,  я  на  чердаке  сарая  развёл  голубей  разных  пород,  хотя  и  не  был  заядлым  голубятником,  как  другие  ребята.  Голуби  так  быстро  расплодились,  а  чаще  всего  прилетали  и  оставались  тут  жить  чужие  турманы  и  почтовики.  Так  что  ребята  частенько  приходили  забирать  своих  беглецов,  всё  время  удивляясь,  чем  я  тут  их  приманиваю ?
А  секрет  был  прост: никогда  не  тревожить  птицу  попусту,  не  ворошить  кладку  яиц  в  гнезде,  не  трогать  наседку,  а  других  птиц  не  пугать  свистом,  не  гонять  их  махалом.  Бывало,  я  приносил  наседке  семечек  подсолнуха  или  перловой  каши  и  баночку с  водой,  зная  что  она  голодна  и  страдает  от  жажды.  Ведь  она  высиживает  на  яйцах  двадцать  один  день. А  затем  сколько  труда  вкладывают  они  при  вскармливании  птенцов.
Птицы  быстро  привыкают  к  такому  вниманию  и  не  боясь  садятся  на  руку,  плечо,  заглядывают  в  глаза,  клювом  щекочут  за  ухо,  выражая  своё  признание  и  любовь.  Это  дорогого  стоит.                Сентябрь  2008 г.