(Перевел с английского Александр Пахотин)
Иллюстрация Игоря Петренко
Часть вторая
«Значит, это и есть небеса», - подумал Джонатан и тут же усмехнулся. Ему стало немного неловко от того, что он без должного уважения, едва явившись на небеса, вот так сразу, начал всё оценивать.
Джонатан заметил, что во время подъема с земли, когда они уже были над облаками, он стал превращаться в такую же сверкающую чайку, как и те две, что его сопровождали. Честно говоря, внутри за парой желто-золотистых глаз жил все тот же молодой Джонатан, но внешне он теперь был другим.
Тело, по ощущениям, было как у обычных чаек, однако летал он в нем намного лучше, чем в своем прежнем теле. «Что ж, - думал Джонатан, - у меня уйдет в два раза меньше сил и времени, чем на Земле, на то, чтобы научиться летать в два раза быстрее и в два раза точнее выполнять фигуры высшего пилотажа.
Теперь перья на его крыльях сверкали чистейшим серебристым светом, словно были сделаны из гладко отполированных серебряных пластин. Джонатан стал не без удовольствия изучать свои новые крылья, пробовать их силу и мощь.
Уже при скорости четыреста километров в час, он почувствовал, что приблизился к пределу скорости горизонтального полета. А доведя скорость до четырехсот сорока километров в час, он понял, что достиг максимума, и это его слегка разочаровало. Значит, и здесь существовал предел даже для его нового тела, и хотя летел он теперь гораздо быстрее своего собственного прежнего рекорда, все-таки это был предел, и на его преодоление потребуются немалые силы. Но ведь на небесах, подумал он, не должно существовать никаких ограничений или пределов.
Но тут облака расступились, сопровождавшие его чайки прокричали: «Счастливых приземлений, Джонатан», и тут же растворились в воздухе.
Он летел над морем к неровной береговой полосе. У скалистых утесов лишь несколько чаек учились подниматься в потоке восходящего воздуха. А дальше к северу, у самой линии горизонта, летало еще несколько чаек.
Новые пейзажи, новые мысли, новые вопросы. Почему чаек так мало? На небесах должно быть полным-полно чаек! И почему он вдруг почувствовал такую усталость? На небесах чайки не должны чувствовать усталость и не должны хотеть спать.
Где он всё это слышал? Воспоминания о жизни на Земле уходили. Да, там он многому научился, но теперь подробности затуманивались – борьба за еду… изгнание из Стаи… - детали вспоминались с трудом.
С десяток чаек полетело ему навстречу, когда он приблизился к берегу. Они не произнесли ни слова, но Джонатан почувствовал, что ему рады, и что это был его дом. Наконец-то, заканчивался этот день, такой долгий, что Джонатан теперь уже и не помнил восхода солнца. Он замедлил полет, завис в нескольких сантиметрах над пляжем, затем мягко опустился на песок. Другие птицы тоже приземлились, но ни одна из них не работала крыльями так, как это делал Джонатан. Они как будто на качелях достигали крайней точки, широко расправив крылья, а потом едва заметно меняли изгиб крыла и словно замирали в воздухе, в то же самое время уже касаясь лапами песка. Это был безупречный контроль над полетом, но Джонатан настолько устал, что даже не попытался попробовать подобное приземление. Стоя на песке и так и не произнеся ни слова, он мгновенно погрузился в сон.
В течение нескольких следующих дней он понял, что здесь ему вновь предстоит узнать о полетах не меньше, чем он узнал в прошлой жизни. Однако здесь всё было иначе. Чайки в этом месте думали точно так же, как и он. Самым важным для них было достичь совершенства в том, что они любили больше всего, а больше всего они любили летать.
Это были замечательные птицы, все до одной, и каждый день, они часами изучали тонкости и нюансы полета, пробовали новые и новые приемы пилотажа.
Джонатан надолго позабыл о том мире, из которого явился, о том мире, где Стая не чувствовала радости полета, где крылья служили только для поиска еды и борьбы за нее. И все же воспоминания о том мире приходили, пусть ненадолго, лишь на мгновение, но приходили.
Однажды воспоминание пришло к нему на тренировке с инструктором, когда они отдыхали на песке после нескольких часов изучения фигур высшего пилотажа.
- А где остальные, Салливан? – спросил Джонатан, не произнося вслух ни звука (он уже освоил общение с помощью телепатии вместо криков и кряков). – Почему нас здесь так мало? Там, откуда я пришел…
- …были тысячи и тысячи чаек, - так же молча закончил Салливан. – Я знаю. Ответ заключается в том, что таких, как ты, Джонатан, одна птица на миллион. Большинство из нас развиваются крайне медленно. Мы переходим из одного мира в другой, который похож на прежний, и тут же забываем, откуда мы явились и не думаем, куда идем дальше. Ты хоть представляешь, сколько жизней нам приходится прожить, прежде чем до нас дойдет, что жизнь – это не только еда и борьба за нее, не только сила Стаи. Тысячу жизней, Джон, десять тысяч! А потом уйдет еще сотня жизней на то, чтобы понять, что существует совершенство и еще сотня, чтобы осознать, что цель жизни – достижение совершенства и обучение этому других. Это правило действует и здесь: мы выбираем наш следующий мир через то, чему научились в этом. Не выучишь ничего здесь, и твой следующий мир будет точно таким же, с теми же ограничениями и с теми же препятствиями, которые все равно надо будет преодолевать. - Салливан расправил крылья и повернулся к ветру. – Но ты, Джон, учишься быстро, так что тебе не пришлось проживать тысячу жизней, чтобы попасть сюда.
Через несколько мгновений они вновь были в воздухе. Синхронное выполнение многовитковой бочки – нелегкое дело, особенно во время второй половины фигуры, когда все движения надо делать в обратном порядке, да еще соблюдая полную синхронность с движениями инструктора.
- Давай попробуем еще разок, - говорил Салливан снова и снова.
Наконец звучало долгожданное «Молодец!», и они приступали к выполнению следующей фигуры.
Как-то вечером, когда не было ночных полетов, и чайки отдыхали на песке, Джонатан набрался смелости и подошел к Старейшине, который, как поговаривали, должен был в скором времени, перейти в другой мир.
- Чанг, - обратился к нему Джонатан, волнуясь.
- Да, сынок, слушаю тебя, - по-доброму откликнулся Старейшина, глядя в глаза Джонатана. С возрастом Чанг не только не ослабел, но наоборот, стал еще сильнее. Он летал лучше и быстрее любой чайки в Стае и владел такими навыками полета, к которым другие еще только-только подступали.
- Чанг, это ведь не Небеса?
В лунном свете было видно, как старейшина улыбнулся.
- Ты продолжаешь учишься, Джонатан Ливингстон.
- А что дальше? Куда мы перейдем отсюда? Разве не существует места под названием Небеса?
- Нет, Джонатан, такого места нет. Небеса – это не место и не время. Небеса – это состояние. Оно наступает тогда, когда достигаешь совершенства. – Он помолчал. – Ты ведь очень быстро летаешь, правда?
- Я… мне нравится скорость, - ответил Джонатан, застигнутый врасплох этим вопросом, но в то же время, чувствуя гордость от того, что Старейшина отметил это.
- Ты коснешься небес, когда достигнешь совершенной скорости. Но совершенная скорость не измеряется цифрами - тысячей километров в час или миллионом. Это даже не скорость света, потому как любое число есть предел, а совершенство - беспредельно. Совершенная скорость, сынок, это когда ты сразу же оказываешься там, куда хочешь попасть.
Без всякого предупреждения Чанг исчез и тут же возник у кромки воды в пятнадцати метрах от Джонатана, затем пропал и вновь появился рядом с Джонатаном.
– Видишь? Это даже приятно, - проговорил он.
Джонатан стоял и ошарашено смотрел на Старейшину. Он напрочь забыл про небеса.
- Но как? Как вы это делаете? Что ощущаете? На какое расстояние можно так перемещаться?
- На любое. Можно перемещаться в любое место и в любое время, куда только захочешь, - ответил Старейшина. – Я уже побывал везде, где мне хотелось побывать. – Он посмотрел на море. – Странно. Чайки, отвергающие совершенство ради путешествий, так никуда и не попадают, ведь они двигаются слишком медленно. А чайки, которые откладывают путешествия во имя достижения совершенства, легко и мгновенно попадают куда угодно. Запомни, Джонатан, небеса – это не место и не время, потому что ни время, ни пространство не имеют смысла. Небеса – это…
- А вы научите меня так летать? – перебил его Джонатан, подрагивая от нетерпения и желания познать следующую ступень неизвестного.
- Конечно, научу, если ты этого хочешь.
- Хочу. Очень хочу. Когда мы начнем?
- Мы можем начать прямо сейчас.
- Мне очень хочется научиться летать вот так, - проговорил Джонатан, и глаза его засветились странным светом. – Расскажите, как это делается.
Чанг заговорил очень медленно, не отводя внимательного взгляда от Джонатана.
– Чтобы научиться летать со скоростью мысли в любое место, надо научиться думать другими категориями. Начать надо с мысли о том, что ты уже находишься в нужном месте…
Суть объяснений Чанга сводилась к тому, чтобы перестать ощущать себя заключенным в тело (ведь у тела есть размеры), перестать ощущать конкретный маршрут полета. Надо было научиться постичь свою истинную природу, а она существует вне времени и пространства, подобно ненаписанному числу.
И Джонатан со всем присущим ему рвением приступил к постижению нового. Тренировки начинались еще до рассвета, а заканчивались далеко за полночь. Но, несмотря на все усилия и старания Джонатан так и не смог передвинуться ни на миллиметр.
- Здесь не нужна вера! – повторял ему Чанг снова и снова. – Тебе же не нужна была вера, когда ты учился летать на Земле. Тебе надо было просто понять, что такое полет. Здесь то же самое. Попробуй еще…
И вот в один прекрасный день, стоя на берегу с закрытыми глазами, Джонатан собрал воедино всю свою мыслительную энергию и вдруг в одно мгновение понял, что имел в виду Чанг. Ведь это – правда! Я и в самом деле не имею границ. Я беспределен!
- Молодец! – сказал ему Чанг, и в его голосе звучали победные нотки.
Джонатан открыл глаза. Он и Чанг стояли в полном одиночестве на абсолютно незнакомом берегу: вдоль края воды росли странные деревья, ветки которых опускались к самой воде, а над головой в зеленоватом небе светили два ослепительно желтых солнца.
- Ну, наконец-то до тебя дошло, - проговорил Чанг. – Но надо еще поработать над контролем перемещения.
- Где мы? – в полном изумлении спросил Джонатан.
Чанг, ничуть не смущенный ни удивительным пейзажем, ни вопросом Джонатана, спокойным голосом ответил: - Как видишь, на какой-то планете с зеленым небом и двойной звездой вместо солнца.
Джонатан от восторга издал радостный крик. Это был первый звук, произнесенный им с тех пор, как он покинул Землю.
- Получилось!
- Конечно, получилось, Джон, - продолжал говорить Чанг беспристрастным голосом. – Всегда получается, когда точно знаешь, чего хочешь. Давай все-таки вернемся к контролю над перемещением...
Когда они вернулись, было уже темно. Другие чайки смотрели на Джонатана с благоговейным любопытством, ведь они видели собственными глазами, как Джонатан исчез с того места, где до этого так долго простоял, как вкопанный.
Джонатан принимал поздравления не более минуты, затем не выдержал:
- Я здесь новичок и только начинаю учиться. Вы – мои учителя.
- Ты – интересный экземпляр, Джон, - сказал Салливан. Он стоял неподалеку. – В тебе нет страха перед познанием неизведанного. Я такого не встречал в чайках уже десять тысяч лет.
Стая уважительно притихла, и Джонатан почувствовал неловкость.
- А теперь, если хочешь, мы можем начать работать над перемещением во времени, - сказал Чанг. – И тогда ты сможешь свободно путешествовать в любую эпоху. А потом ты уже будешь готов начать изучать самое трудное, но самое мощное и самое интересное. Ты начнешь учиться подниматься в самую высь и познавать смысл добра и любви.
Прошел месяц или около того, и Джонатан продвинулся далеко вперед в своем обучении. Он и в прошлой жизни быстро учился на собственном опыте, а теперь, когда его наставником был сам Старейшина, Джонатан воспринимал новые идеи так, словно он был не чайкой, а каким-нибудь суперкомпьютером в образе чайки.
Но настал день, когда Чанг ушел. Он спокойно говорил с ними об учебе, убеждая их никогда не останавливаться в своем развитии, он говорил о необходимости постижения совершенного принципа бытия. И в это самое время его оперенье вдруг начало сиять все ярче и ярче, пока не засияло таким ослепительным светом, что никто уже не мог на него смотреть.
- Джонатан, - и это были последние слова Старейшины, - продолжай работать над познанием любви...
Когда ослепление от яркого света прошло, и они повернулись, Чанга уже не было.
Шло время, и Джонатан все чаще ловил себя на том, что вспоминает о Земле, с которой сюда явился. Если бы там он знал десятую, нет, хотя бы сотую часть того, что он знает сейчас, насколько полнее была бы его жизнь. Он стоял на песке, и ему захотелось узнать, есть ли там сейчас чайка, которая пытается продвинуть смысл полета за границы банальной погони за объедками. А может, там была чайка, которую изгнали из Стаи за то, что она осмелилась сказать правду. И чем больше Джонатан погружался в изучении природы добра и любви, тем сильнее его тянуло на Землю, ибо, несмотря на свое одиночество в прошлом, Джонатан был прирожденным наставником, и любовь он проявлял по-своему: отдавая свои знания тому, кто искал любую возможность познать истину.
Салливан, прочно освоивший перемещения со скоростью мысли и теперь обучавший этому других, был полон сомнений.
- Джон, тебя уже однажды изгоняли. Почему ты решил, что найдется хотя бы одна чайка из твоего прошлого, которая станет тебя слушать? Ты же знаешь поговорку: Чем выше взлетает чайка, тем дальше она видит. И это правда. А чайки в том мире, откуда ты прилетел, стоЯт на песке, кричат и дерутся друг с другом. Они в тысяче километров от небес, а ты хочешь научить их увидеть небеса оттуда. Да они же не видят дальше кончиков собственных крыльев. Оставайся здесь. Помогай тем, кто уже поднялся достаточно высоко и способен понять тебя. А если бы Чанг вернулся в свой прежний мир, чему бы ты научился?
Последний аргумент звучал убедительно. Салливан был прав. Дальше всех видит чайка, которая взлетела выше всех.
И Джонатан остался и работал с вновь прибывшими птицами. Все они были быстрыми и сообразительными. Но прежние мысли возвращались снова и снова. Он уже не мог не думать о том, что, возможно, там, на Земле, есть хотя бы одна или две чайки, которые тоже могли бы многому научиться. Ведь и сам он мог бы узнать гораздо больше, если бы Чанг прилетел к нему в то время, когда он был изгнан из Стаи и жил в одиночестве.
- Салливан, я должен вернуться, - сказал он решительно. – Твои ученики уже вполне самостоятельны. Они помогут тебе работать с новичками.
Салливан вздохнул, но спорить не стал.
- Мне будет тебя не хватать, - только и проговорил он.
- Как тебе не стыдно, Салли! – упрекнул его Джонатан. – Не глупи! Чем мы тут занимаемся каждый день? Если наша дружба зависит от времени и пространства, то выходит, как только мы научимся преодолевать их, то нашему братству придет конец? Это не так. На самом деле, когда мы научимся преодолевать пространство, то для нас будет существовать только Здесь, а когда мы научимся преодолевать время, то у нас останется только Сейчас. А раз так, то мы с тобой, наверняка, сможем встретиться разок-другой где-нибудь посередине между этими Здесь и Сейчас?
Салливан невольно рассмеялся.
- Ты – сумасшедший, - сказал он по-доброму. – Если кто и может научить стоЯщих на земле видеть на тысячу километров, так это чайка по имени Джонатан Ливингстон. – Он посмотрел на песок. – Прощай, Джон, дружище.
- До свидания, Салли. Мы еще встретимся.
С этими словами Джонатан увидел внутренним взором огромные стаи чаек на берегу другого времени, теперь и сам он ощущал себя не чайкой из плоти и перьев, а совершенной идеей свободы и полета, идеей, не знающей никаких границ.
Флетчер Линд был еще совсем молодой чайкой, но уже успел, как никто другой, испытать на себе всю несправедливость и жестокость Стаи.
«Мне все равно, что они говорят, - думал он в отчаянии, и глаза его туманились от обиды, в то время как он летел в сторону Дальних Утесов. – Полет – это не простое маханье крыльями. Махать крыльями может и комар. За что? Всего-то сделал "бочку" вокруг Старейшины, так, ради шутки, и сразу же изгнание. Они совсем слепые. Неужели они не понимают, какой славной станет жизнь, когда они научатся летать по-настоящему?
Мне всё равно, что они думают. Я покажу им, что такое настоящий полет. Пусть я буду в изгнанье, если им так хочется, они потом сами пожалеют…»
Голос зазвучал прямо в голове Флетчера.
- Не будь к ним так суров, Флетчер. Твоим изгнанием из Стаи, они навредили сами себе, и они это когда-нибудь поймут и увидят то, что ты видишь уже сейчас. Прости их и помоги им понять это.
Справа, в паре сантиметров от его крыла, летела ослепительно белая сверкающая чайка, каких он никогда не видел в своей жизни. Она легко и без всяких усилий скользила рядом с ним, хотя Флетчер летел почти на предельной скорости.
На мгновение Флетчер впал в замешательство.
- Что это? Я сошел с ума? Я умер? Что происходит?
Но низкий спокойный голос в его голове продолжал звучать и требовал ответа:
- Флетчер Линд, ты хочешь научиться летать по-настоящему?
- Хочу! Очень хочу!
- Так сильно, что готов простить Стаю и, вернуться к ней когда-нибудь, чтобы передать им то, чему научишься сам?
Такой величественной и искусной птице нельзя было солгать, пусть даже пострадала гордость Флетчера, и обида наполняла его сердце.
- Да, я готов, - ответил он тихо.
- Ну, тогда, Флетчер, - по-доброму сказала сверкающая птица, - начнем учебу с горизонтального полета.
Продолжение на http://www.proza.ru/2009/10/24/1085