Я всегда думала, что даже если все потрачу до последней копейки, что-то останется. Какая-то большая, неразменная купюра. К которой нельзя прикасаться. Ну или только в случае острой необходимости.
Думала, что останется что-то такое, на что можно периодически смотреть и молиться. Раскидывать монеты по сторонам, одаривать нуждающихся в улыбках и ласке, периодически покупать себе маленькие удовольствия, вроде мороженого – сладкие и липкие комплименты, вкусные взгляды и прикосновения, десерты в виде подарков и сюрпризов. Брать немного, дарить еще меньше.
И всегда знать, что что-то останется. Что-то такое, что я буду периодически извлекать из коробки, ставить за стекло в красивую рамку, а потом прятать от чужих глаз обратно.
Продолжать жить. Периодически быть счастливой и думать, что для счастья достаточно мелочей, что для счастья многого не надо. Периодически быть брошенной и несчастной, плакать и утешать себя тем, что большое чувство не разменивается, что большое чувство остается с тобой навсегда – вон там, за стеклом. Периодически шагать по лезвию, убеждая себя в том, что даже если здесь не получится, у меня всегда будет тот, кто не предаст, не обманет, не даст упасть. Я всегда знала, что если даже я приду домой одна и в слезах упаду на диван, со мной будет мое большое чувство, которое сильнее всех невзгод. Которое вновь и вновь своим светлым крылом будет укрывать меня от разочарований, потерь и ошибок. Под которым я укроюсь от хлестких ливней неприятностей и неудач, а потом выберусь из-под него на солнышко, и меня снова потянет на приключения.
Я всегда думала, что нельзя потратить все огромное состояние своей души. Своих чувств.
А оно вмиг как-то просочилось сквозь пальцы, и я теперь бедна как никогда. Я принимаю милостыни от случайных людей, но не могу согреться рядом с ними. Я улыбаюсь им в ответ, но не могу заснуть, сохранив эту улыбку на лице. Я растратилась до последней монеты, у меня пусто в карманах, в руках, в душе. Я разменяла все.
Как-то я достала из коробки свое пыльное чудо, и поняла, что не чувствую ничего, кроме ностальгии и светлой грусти. Когда я была счастлива, я не появлялась дома и забывала даже заглядывать в эту коробку. Когда вновь оказалась брошенной и одинокой, открыла ее, надеясь на утешение, и поняла, что утешения больше не будет. Большое-большое чувство, которым я столько раз вылечивала больную душу, оказалось, все разошлось на стихи. Я раскроила материю, и из каждого кусочка сделала не слишком качественную вещицу. Посмотрела – а передо мной только пара лоскутков, ни на что уж более не пригодных.
И выбросить жалко.
А ведь ничего не изменилось. Я ничего не потеряла, потому что ничего не имела.
Самое большое чувство было всегда безответным, что усиливало его еще больше. Но всякое чувство надо подогревать. Хоть чем-то. Даже большой огонь угаснет со временем, не получая возможности разгореться заново.
А я просто забыла вовремя подкинуть в костер дорогие сердцу слова и взгляды. Забыла подогреть его вечерним просмотром фотографий, которые из рамочек на столе перекочевали в толстые альбомы, которые, в свою очередь, стали открываться реже и реже. И от большого костра остались едва тлеющие угольки, у которых не согреться.
И мне позарез нужно сотворить себе кумира. Любоваться на постеры с его изображением, восхищаться его талантами и вдохновляться его благородными поступками. Одиночество – это даже не тогда, когда не с кем встречаться. Одиночество – это когда не о ком думать. Одиночество в любви – это когда не о ком думать с восхищением и трепетом.
Так я найду, кем заполнить мысли.
Он будет красивый, умный, очень добрый, слегка наивный и очень раскрепощенный. Каких я люблю. И недоступный, как актер в любимом фильме. Чтобы я не могла к нему подобраться и, узнав его, быстро разочароваться.
Его место не рядом со мной. Его место – в уже подготовленной коробке в стеклянном шкафу. В коробке с крупными буквами:
«ПАНАЦЕЯ».