повесть Безопасная глубина

                ОБ АВТОРЕ И ЕГО ПОВЕСТИ

Повесть А.Н. Дегтярева «Безопасная глубина» написана на основе фактического материала с легко узнаваемыми реальными участниками. Несколько измененных букв в фамилиях практически не затрудняют узнаваемость героев повествования. Многих этот авторский прием не заставит долго думать над вопросом: кто в повести живет,  и кто в реальной жизни служил на подводных лодках и в штабах соединений.
Полгода боевой службы – таковы временные рамки повествования. Это удачно выбрано автором для решения трудной задачи – показать становление экипажа подводной лодки и материализовать известное песенное выражение: «Экипаж ; одна семья». А.Н. Дегтярев показывает работу слаженного экипажа в двух реальных экстремальных ситуациях:  форсирование Мальтийского пролива, и действия в зоне локального конфликта в районе Ливана. Оба раза подводная лодка «Б-224» задачи решила благодаря грамотным действиям командира и каждого члена экипажа. Большая часть повести связана с управленческим циклом – от центрального командного пункта Военно-Морского Флота до главного командного пункта корабля. Это дает возможность понять, сколько трудов стоило синхронизировать работу многих звеньев в системе управления подводными лодками и добиться  единства в понимании задачи и способах её решения ЦКП ВМФ и командиром корабля.
Хорошо в повести показана бытовая сторона похода – от организации питания экипажа, отдыха, оказания медицинской помощи до  долгожданной встречи с берегом и познания особенностей пункта захода корабля. А в пункте постоянного базирования в течение этих 6 месяцев идет такая же проверка семей на прочность, как и мужчин в стальном корпусе лодки. И здесь  автор не отступает от правды. Таких боевых служб, даже посложнее описанной А.Н. Дегтяревым, было очень много. Кубинский кризис, нестабильная обстановка в отдельных государствах Индийского океана, войны между Израилем и арабскими государствами требовали необходимого реагирования руководства Советского Союза. Конечными звеньями этого реагирования чаще всего оказывались наиболее мобильные в системе Вооруженных Сил СССР соединения и корабли Военно-Морского Флота. Сотни тысяч профессиональных военных моряков с честью выполнили свой долг перед  Родиной. Подвигу их и посвящена повесть А.Н. Дегтярева – одно из немногих произведений об этом сложном, трудном, но славном периоде боевой службы.
Повесть будет с интересом прочитана не только моряками -подводниками, но и всеми, кто имел честь служить в Военно-Морском Флоте СССР. Не оставит она равнодушными и сегодняшних российских моряков – преемников славного опыта тех тружеников моря, кто сдал свою вахту со сменой флага ВМФ СССР на Андреевский флаг ВМФ России.



 Адмирал                В.Г. Егоров
 
















    
                ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

                I.  НАПУТСТВИЕ…
                1
Сырое весеннее утро. Воздух, наполненный до предела влагой, застыл и не шелохнётся. Ни малейшего дуновения ветра. Туман, напоминающий прошлогодний снег, укутал тяжёлым покрывалом все портовые постройки и причалы. За его серой пеленой скрылись замершие на своих местах подводные лодки. Портальный кран упёрся прямо в облака, низко висящие над землёй, и сейчас похож на великана - атланта, удерживающего небо на своих плечах.
Несусветная рань. Шесть часов. Понедельник. Закончилось приготовление подводной лодки к бою и походу. Швартовные команды выстроились на надстройке лёгкого корпуса . Старший помощник занял своё место на  ходовом мостике.  В ожидании командира боцман  и сигнальщик принялись надраивать и без того блестящие латунные поручни. Всё готово к отплытию. Именно сегодня лодке уходить в длительное автономное плавание.
Однако погода не ладится, она не подчинена воле человека, а потому вносит свои коррективы в стройные планы командования. Ввиду плохой видимости закрыт для плавания внутренний рейд. Теперь все корабли вынуждены отстаиваться у причалов и в местах якорных стоянок. Оттуда, с моря, доносятся их туманные сигналы и перезвон корабельных рынд . 
Получив последний инструктаж перед выходом, капитан второго ранга Чуйков - командир подводной лодки «Б-224»  быстрым шагом двигался по «Громштрассе». Именно так, в шутку, по фамилии командира эскадры вице-адмирала Громова подводники называли Аллею героев, протянувшуюся вдоль всей территории части. Крутой нрав комэска отличал этого военачальника от других командиров. Когда Николай Елисеевич самостоятельно или в сопровождении офицеров штаба  следовал по аллее, появление на дальности его прямой видимости других живых душ было немыслимым. Курильщик, «пойманный» Громовым на аллее, обрекал свой экипаж на «вечную каторгу» — уборку от окурков всей территории части. Хотя, справедливости ради, надо сказать, были и другие, не менее важные, черты, характеризовавшие этого адмирала. Нетерпимость к расхлябанности, непрофессионализму и очковтирательству, высокая морская выучка, требовательность, сочетавшиеся с постоянной заботой о подчинённых. Вот только некоторые из них.
— Удивительное дело, оказывается, железный комэск «мягким» бывает, — на ходу размышлял Чуйков. — Может быть, это связано с предстоящим походом и теми задачами, которые нам предстоит решать? Или просто отеческий долг обязывает старшего начальника заботой напутствовать своих подчинённых?
Необычайно доходчивыми, запоминающимися показались Чуйкову прощальные слова Громова, и неудивительно, что они вызвали столько вопросов.
— Может быть, именно забота делает суровый нрав комэска мягким, а прощальные слова добрыми? — подумал он, усаживаясь в «Волгу» командира дивизии.
Машина тронулась, начав движение на выезд, а вопросы только что волновавшие командира, так и остались без ответов, уступив место в его сознании другим, более существенным и важным проблемам.
Возле КПП «Волгу» остановил поджидавший Чуйкова командир береговой базы.
— Владимир Артемьевич, ты матроса Гаджиева, своего бывшего моториста, обратно на лодку не забирал? 
— С какой стати, Владимир Иванович, он же списан подчистую с плавсостава. Вчера мой механик доложил, что передал его со всеми документами твоему начальнику штаба.
 — Так-то оно так, но час назад Гаджиева не обнаружили на зарядовой станции. Вот я и подумал…
; Ладно, не переживай. Приеду, проверю ещё раз, перед отходом. Может быть, «рванул» боец попрощаться с экипажем? Как-никак на полгода уходим.
               
                2
Капитан-лейтенант Дербенёв упражнялся возле зенитного перископа, безуспешно пытаясь пеленговать маяк в условиях никакой видимости. Отчаявшись, штурман собрался в гиропост  проверить работу навигационного комплекса, а заодно «повоспитывать» командира ЭНГ , опоздавшего на приготовление подводной лодки. Однако благим намерениям командира штурманской боевой части на сей раз не суждено было сбыться. Скрипучий голос главного штурмана флота, раздавшийся по корабельной трансляции, потребовал Дербенёва в рубку.
— Принесла нелёгкая. Только вас тут и не хватало, за пять минут до отхода... – подумал штурман и двинулся через центральный пост , — пора отчаливать, а штаб флота никак не угомонится со своими проверками.
Двери в штурманскую рубку были распахнуты настежь. Возле них суетились и горячо что-то обсуждали два маленьких человечка. Один толстый и лысый, на коротких ножках, росших прямо из живота, бритый наголо и внешне очень напоминавший страусиное яйцо, - главный штурман флота капитан первого ранга Колотушка. Другой худой, заметно лысеющий, с всклокоченными бровями, зловредным выражением лица и бегающими глазками, – замполит лодки капитан третьего ранга Каченко.
— По докладу моего заместителя, вы не полностью оформили журналы регламентных проверок на момент выхода в море? —вопрошающе обратился к Дербенёву главный штурман флота.
— Так точно, товарищ капитан первого ранга, замечание касается только выверки астронавигационной системы и  подсчёта поправки гироазимута. Последние проверки сделаны сегодня в ночь. В черновом журнале всё посчитано, осталось перенести в чистовой. — Дербенёв немного замялся, понимая справедливость претензий, но быстро взял себя в руки и добавил: — Собственно, сейчас командир группы этим и занимается, да и в море мы пока не выходим…
— Собственно, я и сам вижу, чем вы тут занимаетесь, а ваш командир ЭНГ давным-давно должен был закончить оформление документации по вопросам, влияющим на безопасность плавания корабля.
— Я понимаю, - оправдывался Дербенёв, чувствуя свою  вину, — но командир группы неопытен, он ещё года не служит на лодке и для него это первое серьёзное испытание, к тому же в три часа ночи начато приготовление корабля к бою и походу, что также наложило свой отпечаток.
— Раимондас Павлович, — к главному штурману обратился капитан первого ранга Мусонян - флагманский штурман эскадры, — все плановые работы в боевой части закончены, для оформления документации необходимо сорок  минут, штурман хоть и молодой, но опытный, для него это не первый поход, справится.
— Плавали - знаем, это вы хотите сказать? — не успокаивался Колотушка. – Чемоданы тоже плавают, но так и остаются чемоданами!
— Дербенёв грамотный специалист. КБР  с его участием по итогам года объявлен лучшим в Военно-Морском Флоте. Да и приз главкома за ракетную стрельбу принадлежит именно этому экипажу, — продолжал защищать своего подчинённого Левон Арисович Мусонян.
Неудовлетворённый доводами флагмана, главный штурман двинулся на выход    
— А это что? — с негодованием спросил  Колотушка, тыча пухлым волосатым пальцем в портрет юного Петра Великого, закреплённый на двери штурманской рубки.
— Основатель Флота российского, товарищ капитан первого ранга! – торжественно ответил Дербенёв.
— Не юродствуйте, товарищ капитан-лейтенант. Вы прекрасно видите, что это Император – самодержавный царь, кровопийца народный. Снять немедленно!
— Да! — откуда-то из-за спины главного штурмана отозвался замполит. —Снять!
— Но, Василий Иванович, — Дербенёв, не понимая, что происходит, обратился к Каченко, — вы же сами взяли в поход фильм «Юность Петра», в котором повествуется об истории рождения русского флота под началом Петра I, о становлении флотского офицерства?
— Я не знаю, о чём там фильм, его нам по разнарядке дали, с кинобазы. А вот вам, пока ещё коммунисту, негоже восхищаться императорами всякими и царскими прихвостнями. Снимайте, коль велено!
— Мой дед – казачий офицер, сражался в первую мировую за царя и Отечество, так вы предлагаете его также считать царским прихвостнем, а фотографию с его портретом спрятать от потомков, под предлогом классовой ненависти? Дед ведь, получается, эксплуататором был, и, наверное, на его земле  душ пять работников точно трудилось? – отчаянно сопротивлялся штурман.
— Значит, фотографии вашего деда здесь, на подводной лодке, также делать нечего! — бескомпромиссно настаивал замполит. — Любуйтесь ею вместе с портретом императора где-нибудь в другом месте, в чулане, например, – чтоб никто не видел.
— Но мой дед в последующем стал большевиком и уже в ходе империалистической войны агитировал солдат за власть рабочих и крестьян, за что царским судом военного трибунала был приговорён к смертной казни,– не успокаивался Дербенёв.
— Это ничего не меняет. Портрет царя снять! — резюмировал Колотушка.
На шум возле штурманской рубки собралось много подводников — членов экипажа и офицеров штаба.
Дербенёв удивлённым взглядом обвёл всех присутствующих.  Кровь в его жилах вдруг взбунтовалась, забурлила и горным потоком разлилась по всему телу. Стало жарко и даже душно. Нестерпимо захотелось вдохнуть хотя бы глоток свежего воздуха, штурман густо покраснел. Ему почему-то стало стыдно за этих людишек, за их двуличие. Он как - то особенно ясно прочувствовал свою правоту и нелепость отданного главным штурманом распоряжения. «Что хочет показать этот «озабоченный» человек — потомок Великого литовского княжества, всегда воевавшего с Русью? Чего он добивается своим требованием?» – подумал Дербенёв, мысленно собираясь с силами. В  следующий миг, приняв для себя единственно верное решение, он очень спокойно, чётко выговаривая каждую букву, ответил, глядя прямо в глаза своему начальнику:
— Я считаю ваше требование, товарищ капитан первого ранга, нелепым и не влияющим на безопасность мореплавания, а потому, пока приказание не отдаст командир подводной лодки, снимать портрет Петра I не стану!
— Тогда я сниму вас. С должности! — нырнув под люк, сказал, как отрезал, главный штурман, но, поднявшись в боевую рубку   и немного поостыв, добавил:
— После возвращения из похода!
Дербенёв с облегчением вздохнул и даже по-детски обрадовался быстрому разрешению конфликта, закрыл двери в штурманскую рубку и зашагал в гиропост «воспитывать» командира ЭНГ.
    
                II. ПО МЕСТАМ СТОЯТЬ…
                1
Белая «Волга» незаметно выкатила из тумана и остановилась у трапа.
— Смирно! По местам стоять со швартовов сниматься, - скомандовал старпом и тут же доложил поднимающемуся по трапу командиру: «Подводная лодка к выходу в море готова, личный состав налицо».
— Подожди, Юрий Михайлович, сниматься, сейчас Громов приедет. Офицерам вышестоящих штабов предложи подняться наверх, кто желает. А кто не желает, с собой заберём, — пошутил командир и потребовал «канадку»  на мостик.
В проёме двери ограждения рубки показалась голова командира ракетной боевой части — капитана второго ранга Гончара.
— Товарищ командир, разрешите доложить? — как бы невзначай начал ракетчик. — Дело в том, что у меня отсутствует старшина команды старта — мичман Диамантов.
— ЁКЛМН! Как отсутствует? Где он? Вашу мать! — с ужасом воскликнул Чуйков.
— Не могу знать, товарищ командир, — флегматично ответил Гончар. — Я звонил домой Диамантову ещё в три часа ночи. Жена сообщила, что Николай Фёдорович с  вечера отсутствует. И машина тоже.
— И всё? — переспросил командир.
— Никак нет. Ещё Антонина Михайловна попросила больше не звонить, так как они с Диамантовым развелись два дня назад и она теперь за его похождения не отвечает!
— Час от часу не легче, - выдохнул командир, — теперь всё? Или обрадуешь еще чем-нибудь?
— Теперь всё. Почти… — преданно глядя в глаза командиру, доложил Гончар.
— Ну что ещё?
— Я отправил Жаркова со старшиной команды управления в гараж к Диамантову, а заодно в ресторан «Якорь», может, там его кто видел или что-нибудь знают? С минуты на минуту  должны  вернуться.
Чуйков обречённо посмотрел на старпома.
— Вся ракетная боевая часть отсутствует. А вы сниматься со швартовов решили. И чем люди думают?
 По лицу Юрия Михайловича было видно, что он точно знает, каким местом думает командир ракетной боевой части и  какие именно последствия ждут всех ракетчиков в перспективе. А сейчас старший помощник позволил себе от всей души обложить все выступающие части тела Гончара, всех его подчинённых, включая материальную часть от головок самонаведения ракет и до хвостового их оперения шестиэтажным флотским матом. Рёв стоял такой, что казалось, даже туман испугался и стал рассеиваться.
               
                2
На причале задребезжал телефон, дежурный связист доложил о прибытии командира эскадры на территорию дивизии.
— Ну, всё! Картина Репина — «Приплыли»… — мельком подумал Чуйков и спустился с мостика. Ему навстречу уже ехала машина Громова.
— Товарищ адмирал! Подводная лодка «Б-224» к походу готова. Командир…
— Не салютуй, не надо, — прервал  рапорт комэск, — как с «добром»  на выход?
— Пока нет. Видимость два кабельтова… — доложил Чуйков и осёкся.
Сквозь пелену тумана он увидел группу людей, робко перемещающихся вдоль буртика причала в сторону подводной лодки. Ещё мгновение, и подводники шагнули на корень пирса. 
Возглавлял группу капитан — лейтенант Жарков. Старшина команды управления и старшина команды снабжения, семенившие рядом, несли что-то тяжёлое и большое, завёрнутое в чехол из-под матраца, им помогали ещё двое матросов. Это «что-то» слегка посапывало и похрюкивало. Выйдя из тумана, процессия остановилась в нерешительности.
— Что это вы тащите в последнюю минуту? — строго спросил Громов, оглядываясь на стоящего рядом командира дивизии контр-адмирала Борковского.
Воцарилась гробовая тишина…
— Это свежее мясо, товарищ адмирал. Только что забили поросёнка. Прямо с совхоза! — уверенно соврал старший помощник, показывая жестами, чтобы процессия скорее дефилировала мимо командования.
— А этот кабан у вас случайно не живой? Мне показалось, что он повизгивает? — удивился Громов.
— Никак нет, кабан конченый, — бодро ответил Жарков и для уверенности сильно пнул «что-то» ногой.
«Что-то» не шелохнулось.
— Это кто же позаботился? Замполит, что ли?  Ох, и молодец у тебя замполит, Владимир Артемьевич! — сам с собою рассуждая, продолжал комэск.
— У Чуйкова, Николай Елисеевич, не только замполит, но и весь экипаж подобран как надо — орлы, — поддерживая разговор, добавил командир дивизии.
Процессия ретиво переместилась на трап и скрылась в ограждении боевой рубки.
Укрывшись от посторонних взоров, мичманы уложили свою ношу на рыбины  и облегчённо вздохнули.
— Кажется, пронесло, — вымолвил Молчунов, расшнуровывая матрасный чехол. «Что-то» зашевелилось, и перед взорами присутствующих во всей красе  явился старшина команды старта Николай Фёдорович Диамантов.
Из одежды на нём были только синие трусы в горошек, да и те надеты шиворот - навыворот.
— Бриллиантовый ты наш, где же это мы отдыхали? Откуда нас в столь импозантном виде извлекли? — прыснув от смеха, спросил старший помощник.
Николай Фёдорович собрался с силами, раскрыл, насколько было возможно, заплывшие от перепоя глаза, попытался принять строевую стойку, удерживаясь руками за шпангоут,  и с трудом вымолвил:
— Виноват. Исправлюсь! Ик…
Не закончив пылкий, пронизанный высокими порывами доклад, Диамантов закатил глаза, тело старшины команды качнулось и  срубленным колосом рухнуло под ноги Манишевича.
— Убрать, чтобы не светился. Запретить выход наверх - на неделю. Лишить чарки — на месяц! — приказал старпом, обращаясь к командиру ракетной боевой части.         
               
               
                3
— Мостик, радист. Нам «добро по плану», от оперативного дежурного флота. — радостно отрапортовал вахтенный радиотелеграфист по «Каштану» .
— Записать в вахтенный журнал, — приказал старпом и доложил о полученном разрешении командиру, стоявшему на пирсе. Офицеры штабов дивизии и эскадры выстроились в одну шеренгу. Командир эскадры приложил руку к фуражке, прощаясь с уходящим в поход экипажем. Его примеру последовали остальные.
— Счастливого плавания!
— Семь футов под килем! — доносилось напутственно с пирса.
— Убрать сходню. Отдать швартовы…Руль прямо. Правый малый назад, — приказал командир, старпом продублировал команду.
Подводная лодка вздрогнула и,  уваливаясь кормой  вправо, начала медленно отходить от пирса. Личный состав швартовных команд привычно суетился на надстройке, убирая швартовы на вьюшки и наглухо задраивая палубные лючки. Теперь не скоро пригодятся эти устройства. Издали, на фоне чёрного как смоль корпуса, люди  в оранжевых жилетах походили на красных муравьёв, копошащихся у своего муравейника.
— Юрий Михайлович, — Чуйков обратился к старшему помощнику, — а теперь-то хоть личный состав весь или опять кого-то забыли?
— Через три минуты доложу, товарищ командир, — ответил Манишевич и приказал командирам отсеков лично проверить людей «по головам» с докладом в центральный пост.
— Да, вот ещё. Особо тщательно проверь мотористов, — добавил командир, — нет ли среди них героя-подводника матроса Гаджиева, сбежавшего нынче с береговой базы?
Солнце, поднявшееся достаточно высоко, прогрело воздух, туман стал рассеиваться и таять на глазах. Видимость улучшилась до тридцати кабельтов . По левому борту мигнул белым проблеском огонь маяка Лиепаяс-Бака - старый морской трудяга прощался со своими друзьями и желал счастливого плавания вместе со всеми провожающими. Прямо по курсу появились знаки южных ворот. Лодка уверенно лежала на выходном створе, решая первую в этом походе боевую задачу - безопасного выхода из базы в сложных гидрометеорологических условиях. А впереди были долгие мили автономного плавания.               


              III. ЗАВТРА БУДЕТ ЗАВТРА…
                1
 Будильник прозвенел как всегда не вовремя. Вставать совсем не хотелось. Подумать только – всего шесть часов утра, зачем просыпаться, куда спешить? Муж давно ушёл на лодку, а будильник был заведён скорее по привычке, чем по надобности. Татьяна Дербенёва открыла глаза и потянулась рукой к трезвонящему «чудовищу». Попытка оказалась неудачной, и будильник продолжал бесцеремонно звенеть, пытаясь разбудить весь подъезд. Чёрная с белыми лапками кошка - Машка, свернувшись калачиком, дремала в ногах Дербенёвой, никак не реагируя на утренний перезвон. «Придётся вставать, коль проснулась, а как не хочется», — посетовала Татьяна, сладко потягиваясь в постели.
— Брысь под лавку искать булавки, — почти по-военному обращаясь к мохнатой любимице, скомандовала она и встала с дивана.
У будильника закончился завод пружины, он умолк, хотя звон в ушах ещё некоторое время стоял.
— Ну ты и зануда. Почти как твой хозяин. Умолкаешь, только когда сам захочешь, а не когда мне надо, — со злостью бросила Татьяна, безответному монстру, устремляясь на кухню. По пути заглянула в детскую. Дочка ещё спала, сладко посапывая, в своей кроватке.
Туман, с вечера висевший сплошной пеленой, до сих пор не рассеялся. Всей своей мощью он навалился на первые лучи солнца и тормозил наступление дня. Рассвет запаздывал под натиском тяжелых свинцовых туч.
Придя на кухню, Татьяна включила свет и осмотрелась — в раковине гора немытой посуды, на столе недопитые бокалы с шампанским, пустая бутылка из-под рижского бальзама… В общем, обычные следы позднего застолья.
— Погуляли… — сокрушаясь, вымолвила она и добавила, — правильно говорят немцы о женской участи: K;che, Kinder, Kirche (кухня, дети, церковь). Как ни крути, а, по меньшей мере, первые два утверждения обо мне! Ну да ладно, надо с чего-то начинать. Начну, пожалуй, с титана, он, кажется ещё  тёплый, сейчас немного протоплю, и можно будет мыть посуду, - подумала, разжигая топку, Дербенёва.
Сзади по линолеуму зашлепали босые ножки.
— Это ты, моя радость, доброе утро, солнышко. — обернувшись, вымолвила Татьяна, глядя, как из своей комнаты к ней устремилась дочка.
— Как спалось, что снилось? — подхватывая дочурку на руки, спросила она.
— Папа де, посёл моле? — вымолвила маленькая Дербенёва.
— Да, Людочка, папа сбежал от нас в своё море, — ответила Татьяна. — Ему там интересней. Ни тебе пелёнок, ни распашонок, ни отитов, ни бронхитов. Живи да радуйся вдали от мирских забот.  Забрал нас из роддома, увидел один раз и умотал в свой Баку учиться. Приехал через полгода, ты уже ползаешь, полюбовался и опять исчез. А то, что я чуть груди не лишилась из-за мастита, четыре операции перенесла, знает только понаслышке от родственников.  Не успели приехать в Лиепаю, опять в автономку  «сдрызнул», и так постоянно. Вот и сегодня — до трёх часов ночи мы его провожали с друзьями, потом такси, и сейчас, очевидно, выходит уже за аванпорт, чтобы не видеть нас целых полгода или около того. В этом весь твой папка…
В прихожей зазвонил телефон, Татьяна взяла трубку. Звонила жена командира моторной группы «Б-224» Лена Щербатова.
— Привет, подруга, ну что, пойдём на Северный мол, смотреть, как наша лодка уходит? – спросила Лена.
— Скорее НЕТ, чем ДА, — раздражённо ответила Дербенёва. - Вчера вечером с аналогичным предложением ко мне обращалась Таня Хомичева. Ей сказала и тебе повторю: нет ни малейшего желания смотреть, как от меня безнаказанно улепётывает мой собственный муж! К тому же смотри, какая рань, да и погода, кстати, дрянь. Ой, Ленка, что-то я всё утро каламбурю, не к добру это. Нет, не пойду я эту «железяку» провожать. И дочку по такой погоде тянуть за собой  не стану.
— А я собираюсь. Обещала Валя Арипова зайти. Дождусь, и пойдём.
— Как хотите, так и делайте, но мне кажется, идея пустая, видимости вообще нет — в море сплошное молоко. Может быть, сегодня выхода вовсе не будет — не соглашалась Татьяна.
— Нет, Таня, этот выход состоится в любую погоду, ты уж поверь моему опыту. И завтра у тебя точно не будет шанса хотя бы одним глазком взглянуть на своего Дербенёва. Кстати, Жорж Санд — твоя любимая писательница по этому случаю сказала буквально следующее: «Самолюбие в любви подобно корысти в дружбе».
— Не агитируй, подруга, за советскую власть — завтра будет завтра, а сегодня я его видеть не хочу. Всё! — очень эмоционально закончила разговор Татьяна и положила трубку.
Из ванной комнаты потянуло дымком, щепа в топке титана прогорела, надо было подбросить ещё. Татьяна направилась к ванной, а маленькая дочка осталась стоять в прихожей возле телефона. По её розовым щёчкам медленно катились ангельские слёзы. Девочка никак не могла взять в толк — за что мама так сердита на папу.
Наступало холодное сырое сегодня.
 
 
                IV.  ЖИТЬ БУДЕШЬ
                1
— Товарищ командир, на борту вместе с прикомандированными  ровно сто человек. Гаджиева никто не видел, Диамантов отсыпается в третьем отсеке,  — поднимаясь на мостик после обхода подводной лодки, доложил Манишевич.
— Как разместились наши флагманы?
— Начальник политотдела разделил каюту с замполитом, сейчас готовят вместе с Василием Ивановичем фотогазету. Заместитель командира дивизии по ЭМЧ полюбил каюту врача, потребовал включить его в график несения вахт инженеров-механиков. Третий, «лишний», штурман занял место в четырёхместной каюте и также настаивает на несении штурманской вахты.
— Что ж, хотят нам помочь — пусть включаются в работу, согласуй с ними время несения вахт, — с удовольствием отреагировал на доклад старпома Чуйков и достал из коробки новенький бинокль «Карл Цейс» — подарок главнокомандующего ВМФ за отвоёванный у северян в прошлом году приз.
Туман окончательно растаял под натиском тёплых весенних лучей солнца. Справа по корме  вырисовывались очертания северного мола с еле заметными фигурками людей на самой оконечности. Чуйков направил бинокль на мол.
— Предлагаю воспользоваться биноклями, товарищи подводники, — обратился к поднявшимся офицерам и всем присутствующим на мостике командир, — я наблюдаю, по меньшей мере, двадцать – двадцать пять женских и столько же детских силуэтов на молу. Явно наши жёны.
 Все присутствующие повернулись в сторону мола и замахали руками, люди на молу также дружно замахали в ответ…
Пройдя приёмный буй, командир объявил «боевую готовность номер два надводную», и на вахту заступила назначенная боевая смена. Начался первый этап похода — надводный переход через проливы.          
               
                2
Шестой отсек дружно грохотал своими дизелями. На винт работал только правый дизель, а средний дизель-генератор обеспечивал потребителей электроэнергией. Шум стоял такой, что даже в соседнем седьмом отсеке при открытой переборочной двери без специальных наушников находиться было невозможно. Мотористы несли вахту в седьмом, на посту ДАУ .
Командир отделения мотористов старшина первой статьи Козленок вместе со своими подчинёнными вторые сутки возился с левым дизелем, пытаясь специальной эпоксидной смолой заклеить микротрещину на одном из цилиндров. С помощью тали  головку блока вытащили на ремонт. Вымазанные машинным маслом, как чертенята, мотористы теперь колдовали над своим заведованием.
— Ковалёв, а куда Харченко пропал? — спросил одного из своих подчинённых Козленок, — его как за смертью посылать. Сказал же по-русски: дуй во второй отсек и позови командира моторной группы. В результате — ни хохла, ни Щербатова.
— Не знаю, Вань, давай я отправлю за ним Асланбекова.
— Валяй, Андрюха, отправляй, пусть найдёт этого «сачка» и заодно позовёт младшего механика, надо посоветоваться. Что-то не нравится мне эта трещина…
Асланбеков, размешивавший по соседству эпоксидную смолу и представивший на миг, как и что ему надо сделать, чтобы вдруг стать чистым и пройти через центральный пост, возмутился:
— Зачем пешком хадить, кагда телефон есть, а на телефон Мирзоев сидит третий атсек, меня ждёт — кагда пазваню. Ему скажу — всё для меня сделает.
Мирзоев — электрик третьего отсека действительно согласился помочь товарищу и перешёл во второй в поисках  Харченко.
Второй отсек отличался от других тем, что здесь всегда было тихо, влажно и тепло. В южных широтах даже жарко и очень душно. Это аккумуляторный и одновременно жилой отсек.  Подводники его называли ещё спальным вагоном, т.к. на верхней палубе располагались каюты офицеров — купе, а средняя палуба размещала спальные места практически всех мичманов — плацкарта. Кроме того, здесь располагалась святая-святых — офицерская кают-компания, а на средней палубе — кают-компания мичманов.
Придя в отсек, Мирзоев первым делом доложил обстановку по ремонту левого дизеля командиру моторной группы, а затем спустился на среднюю палубу к своему «другану» Сергею Морозову — электрику второго отсека.
Старший механик, памятуя о дружбе этих абсолютно разных людей, любил называть Мехти и Серёгу близнецами — один смуглый как мулат, с черной шапкой курчавых волос и углями глаз, другой — белый как сдоба, на голове лён и почти прозрачные голубые как небо глаза.
— Да и фамилии у них одинаковые, — частенько смеялся командир электромеханической боевой части, — Мирзоев и Морозов.
На средней палубе царил полумрак, и Мехти не сразу разглядел склонившегося над одним из диванчиков Сергея. Подойдя ближе, Мирзоев увидел лежавшего на диванчике Харченко, лицо  его было бледным, даже зеленоватым, на лбу выступила испарина.
— Что лижишь? Спат хочешь? Зачем море хадил? Надо дома на печке спат, а в море работать нада, вставай, камандыр Казлинок завёт, — бесцеремонно теребя Харченко и не обращая внимания на склонившегося над мотористом Серёгу, начал Мехти.
— Не трогай его, — остановил Мирзоева товарищ, — видишь, скрутило его что-то, надо врача, а Гришка боится.
— Зачем баится? Лечит нада, а трусост свой пуст в гальюн  выбрасит. Я сам сейчас пайду и  пазаву врач, пуст пасмотрит свой балной.
— Подожди Галльского звать, этот эскулап самостоятельно зуб вырвать не может, а вот «зарезать» кого-нибудь — хлебом не корми. Может, ещё пройдёт, может, Гришка чего-то съел?
На шум спустился химик санитар-инструктор мичман Быстроходов.
— Что за шум, а драки нет? — спросил, привыкая к темноте, мичман.
— Да, вот Гришка тут корчится, даже блеванул, — отозвался первым Морозов. – Может, отравление?
— Сейчас поглядим. Включите свет на палубе, я посмотрю, —потребовал Быстроходов, — как-никак перед автономкой учили нас медицине в госпитале, на практике.
Мехти включил свет. Санитар-инструктор присел возле больного, прощупал живот, расспросил о самочувствии и пошёл за Галльским…
               
                3
Чуйков изучал особенности плавания балтийскими проливами, расположившись за рабочим столом, когда в дверь каюты постучали.
— Войдите! — отозвался командир лодки.
Дверь откатилась влево, и в каюту вошёл корабельный врач. Галльский озабоченно посмотрел на командира и доложил:
— Товарищ командир, у Харченко аппендицит, причём острая форма.
— Этого нам ещё не хватало, не успели отойти от дома, и на тебе: «получи фашист гранату». Диагноз точный? — переспросил Чуйков, нажимая кнопку вызова «Каштана».
— Точнее не бывает, Владимир Артемьевич. Этот чудило, оказывается, ещё за сутки до выхода  отлынивал от физзарядки  и перестал есть. Ни к кому не обращался, ни на что не жаловался. А сейчас симптомы выдаёт серьёзные, третьи сутки терпит. Боюсь, как бы перитонита не было, требуется срочная операция.
— Центральный, «шамана»   и Картавина ко мне! — потребовал командир по громкоговорящей связи.
— Готовь, Василий Геннадьевич, кают-компанию к операции, буду запрашивать разрешение КП  флота.
Прибыл шифровальщик. Чуйков написал телеграмму с запросом разрешения на операцию в корабельных условиях, приказал командиру боевой части связи взять на контроль все радиограммы по этому вопросу. Старпом организовал подготовку кают-компании под операционную. Потянулось мучительное время ожидания.
— Штурман, где мы сейчас? — спросил командир подводной лодки, проходя в центральный пост.
— Южнее острова Борнхольм, скоро будем проходить знаменитый остров Буян , — бодро доложил Дербенёв.
— Сказочник ты наш! — пошутил Чуйков и спустился на среднюю палубу к радистам.
— Ну, что слышно на наш запрос, уже полтора часа прошло?
— Пока тишина. Молчат, как в рот воды набрали, товарищ командир, - ответил Картавин.
 Поскольку командный пункт флота не отвечал, Чуйков написал ещё одну телеграмму с докладом о необходимости срочного оперативного вмешательства. И опять потянулось жестокое время, работающее против подводников. Спустя час пришёл ответ - командный пункт сообщал, что сделан запрос в Москву на разрешение операции в корабельных условиях.
Галльский метался по отсеку в ожидании решения, а ждать было уже нельзя. Харченко, подготовленный к операции, лежал на столе и тупо смотрел в подволок.
— Товарищ капитан, терпеть нет мочи, очень больно, худо мне…
Операционная бригада, состоявшая из химика санитара-инструктора и двух матросов-медбратьев, находилась в готовности. Одетые во всё белое матросы стояли возле кают-компании, не зная, чем себя занять. Быстроходов присматривал за больным.
— Не могу я больше ждать, Владимир Артемьевич, умрёт Харченко, если немедленно не сделать операцию, скончается на наших глазах… — Галльский из последних сил умолял командира не дожидаться разрешения из Москвы.
— Ладно, хватит меня уговаривать — не маленький, сам всё понимаю. Приступай к операции! — Чуйков отчаянно махнул рукой.
— Что ты решил? — спросил Чуйкова прибывший в центральный пост начальник политотдела дивизии — капитан первого ранга Поликарпов.
— Решил оперировать, не дожидаясь волеизъявления Москвы, — без тени сомнения ответил командир лодки.
— Правильное решение, поддерживаю. Прежде всего необходимо человека спасать, а остальное — шелуха, само отпадёт. За свою долгую службу я  не припомню случая, чтобы в таких ситуациях кто-нибудь там, — Поликарпов многозначительно показал пальцем наверх, — взял на себя ответственность не обвеховавшись какой-нибудь страховкой, так – на всякий случай. Всегда последнее слово за командиром оставляют. Уверен, что и сейчас они ждут, чем же всё это закончится.
Приняв важное для себя решение, командир немедленно доложил о нём в штаб флота. Там не заставили себя ждать. По приказанию командующего установили закрытую связь с командным пунктом, где разместилась специальная медицинская бригада ведущих специалистов – консультантов. А ещё спустя час весь экипаж узнал радостную весть — операция по удалению аппендикса проведена успешно, состояние больного удовлетворительное. Сияющий от радости Галльский взял под личное наблюдение своего пациента, поместив его к себе в каюту.
 — Тесновато теперь нам будет, товарищ капитан первого ранга, — обратился к заместителю командира дивизии по ЭМЧ Галльский.
— Ничего – в тесноте, да не в обиде. Лишь бы Харченко было удобно, правильно я говорю, Гринь? — Евгений Иванович Погатель повернулся к мотористу и подмигнул, — чего не весел, герой? Всё уже позади. Жить будешь!
Бледно-зелёный Харченко криво улыбнулся.
               
                4
Наступили сумерки. Подводная лодка прошла светящийся знак Мён Юго-восточный и стала втягиваться в проливную зону. В адрес Чуйкова пришло персональное сообщение — Москва официально запрещала проведение операции и приказывала передать больного на дозорный корабль, находящийся где-то недалеко от маршрута перехода.
Правда, к этому времени лодка прошла линии дозоров и ПНР,  и ГДР .
— Учебная тревога. По местам стоять, узкость проходить, — голос старшего помощника прозвучал особенно торжественно. Как же — с обоих бортов подводной лодки сновали катера сопровождения ВМС Дании и ФРГ. Каково внимание, сколько объективов с разных сторон.
Белые с затемнёнными стёклами, мелкие и суетливые, напичканные разведывательной аппаратурой с нацеленными на лодку фото- и кинокамерами, сейчас они напоминали  мосек из басни Крылова, а советский подводный крейсер, тысячетонной тушей разбивавший встречные волны, ассоциировал со слоном, спокойной походкой шествовавшим своей дорогой, не обращая ни малейшего внимания на суету этих «шняв». 

             V. ПО-ПРЕЖНЕМУ СТО
                1
Вот уже четыре часа прошло с момента, когда на лодке получили персональное радиосообщение, но до сих пор ни Москва, ни КП флота так и не уточнили – какой корабль, где и когда будет снимать больного. Создавалось впечатление, что там, «наверху», передумали, и моторист Харченко продолжит поход.
Наступила ночь, туман снова стал господином в узком и мелководном проливе Лангеланс Бельт. Даже сопровождавшие весь период иностранные разведчики, чтобы не мешать в маневрировании подводной лодке, удалились на безопасную дистанцию и теперь заняли позиции слежения по корме и по носу, выполняя в некотором смысле роль эскорта. Датчанин, очевидно, на правах хозяина, следовал впереди, и по нему, как по лидеру кильватерной колонны,  можно было ориентироваться при подходе к точкам поворота.
— Вот так бы и «охраняли» нас до выхода из Английского канала, туманов там будет поболе, чем здесь, — подшучивал старпом, вглядываясь в выносной индикатор РЛС .
— Сбегут. Сразу же возле Скагена и сбегут. Им горючки жалко, а у англичан свои соглядатаи найдутся, будьте спокойны, — поддерживал разговор со старпомом боцман. — Вспомните прошлогодний поход: только пересекли валютный рубеж мыс Скаген — остров Чёрн, и на тебе — стоит, дожидается тварь божья голландского происхождения. Потом господа из бундесмарине помогали нам боевую службу нести, потом лягушатники на допотопном фрегате, который чуть не взорвался от натуги, когда мы полный ход дали, ну, а потом и сами британские джентльмены пожаловали…
— Ты, Вячеслав Алексеевич, лучше вперёд смотри, иначе наедешь на этого «принца Гамлета» в тумане и до конца жизни алименты платить будешь. Равняйся на  штурмана, он снуёт на мостике, как челнок, и говорит только по делу: «рекомендую туда, рекомендую сюда», а ты ему работать мешаешь, — прекратил боцманские воспоминания Чуйков.
Пауза затянулась. 
— Кофе на мостик, — приказал старший помощник вахтенному центрального поста.
— Вам с коньяком или с солью? — поинтересовался старший механик, сидящий по тревоге на месте вахтенного.
— С твоим шилом  на золотом корне, — поддержал шутку Манишевич.
Через две минуты на мостик поднялся корабельный врач. Только ему одному доверялось приготовление специального молотого кофе с солью и сахаром, иногда с добавлением шоколада. Секрет этого божественного напитка Галльский не передавал никому и никогда. Всегда лично доставлял напиток по назначению, в том числе на мостик во время тревоги, а следовательно, имел право перекура, чего были лишены все остальные члены экипажа.
— Какой ты быстрый док! —  удивился командир, глядя на поднимающегося начмеда. — Как пациент?
— У меня, товарищ командир, всё заранее приготовлено, я ведь курить давно уже хочу — вот термосок и зарядил, а Харченко спит, что ему сделается, теперь сон - его лучший лекарь.
— Браво Василий Геннадьевич, молодец. Стоматологию в госпитале ты так-же легко победил, или будем загнивать до конца похода? — не успокаивался Чуйков.
— Я, Владимир Артемьевич, ещё на берегу проверил, чтобы всем лишние зубы вырвали и чтобы весь экипаж санацию прошёл. Так что, думаю, загнивать не будем.
— Твои бы слова, да богу в уши, юный Ибн-Сина…— подтрунивая над врачом, заметил старший помощник.               
                2
Остались позади и пролив Большой Бельт, и остров Анхольт, а в адрес подводной лодки сообщений всё не было. Наступил рассвет. Пелена тумана потихоньку рассеивалась. Слева показалась долина ветряных электростанций, а впереди вырисовывался плоский берег мыса Скаген.
— Ещё немного, и можно отменить тревогу, — подумал Чуйков и произнёс вслух: — Запроси, Юрий Михайлович, радистов, нет ли для нас чего нового?
— Товарищ командир, в наш адрес идёт персональное радио, — доложил Картавин из рубки связи.
— Наконец-то дождались… — обрадовался боцман и осёкся, памятуя замечание командира.
Чуйков улыбнулся и, убедившись, что в пределах видимости горизонт чист, спустился с мостика.
— Смотри внимательнее, Юрий Михайлович, за целями, — сказал командир и скрылся в шахте люка.
Совсем недалеко за кормой обозначился силуэт советского корабля, догонявшего подводную лодку. Это был малый противолодочный корабль. Дистанция заметно сокращалась.
— Юрий Михайлович, - послышался голос командира по «Каштану», — посмотри, нет ли где поблизости мпк  с бортовым номером 102?
— Наблюдаю малый охотник прямо по корме в дистанции двадцать кабельтов, идёт к нам, товарищ командир, — доложил Манишевич.
— Вот и хорошо, готовь кормовую швартовую команду,  нам приказано передать Харченко на этот корабль.
Через тридцать минут лодка подошла к месту якорной стоянки южнее мыса Скаген, малый противолодочный корабль подошёл с правого борта. На левом крыле мостика корабля появился офицер с мегафоном в руке.
— Капитан-лейтенант Теличко Александр Васильевич — командир «МПК-102», — представился офицер, — мне приказано эвакуировать вашего больного. Вы готовы?
— Да, мы готовы, вам необходимо  подойти к нам левым бортом в район ограждения рубки, чтобы не повредить кормовые горизонтальные рули. Приготовьте сходню, с кормы и будем передавать.
               
                3
Уже через пятнадцать минут вся операция по передаче матроса закончилась. Маленький и юркий противолодочный корабль лихо   отвалил от борта лодки, сыграл захождение, прощаясь с подводниками, и удалился из виду, как будто его и не было вовсе. А «Б-224» продолжила свой автономный поход.
— Объявляй отбой тревоги, Юрий Михайлович. Скаген прошли, видимость хорошая, да и народ устал, пора, — разрешил командир.
— Да, теперь нас, Владимир Артемьевич, осталось девяносто девять человек, — подытожил вслух старший помощник.
 — Никак нет, товарищ командир, нас по-прежнему ровно сто, — откуда-то из шахты люка донёсся до боли знакомый голос с дагестанским акцентом. — Прошу разрешения подняться на мостик — матрос Гаджиев…
— Добро. Только откуда ты взялся, сын гор? — удивился Чуйков.
— Я прятался под левым дизелем, товарищ командир, в поддоне для слива масла, все трое суток. Простите меня, но я не мог на береговой базе оставаться, я подводник, а не береговой «сачок».
— А как же твой позвоночник? — поинтересовался командир. —Тебя же списали.
— Что врачи понимают в мужских делах, они списали моё здоровье, но не меня. Как же я потом скажу в селении: все ушли в поход, а я на берегу отдыхал, мне же позор будет на всю жизнь... — с надрывом и трепетом докладывал моторист.
— Да, задал ты задачку, «заяц-безбилетник», — только и вымолвил Чуйков.
— Товарищ командир, я помню, как вы меня учили всегда быть лучшим, помнить подвиг моего земляка-подводника Героя Советского Союза Магомеда Гаджиева. Я постараюсь вас не подвести, всё сделаю, только не отправляйте меня обратно на берег, очень прошу...
— Опять, Юрий Михайлович, у тебя нестыковочка с учётом личного состава, — перевёл своё внимание на Манишевича командир. — Пора тебе, наверное, лично проверить лодку, не то через пару- тройку месяцев дождёмся — откуда-нибудь тётка вылезет, доселе обслуживавшая наших мужиков, и потребует оплату за оказанные сексуальные услуги, а у мужиков этих носы начнут проваливаться.
На мостике, а также под ним — в курилке раздался дружный смех. Чуйков повернулся к мотористу, и, очень пристально посмотрев ему в глаза, продолжил:
 - А ты, герой-подводник Магомед Гаджиев, не беспокойся, не стану я списывать тебя на берег, по крайней мере, пока мы до этого берега не дойдём. Попрошу врача, пусть тебя подлечит — возьмёт шефство над твоим позвоночником, а после видно будет. Тем более, как раз одного моториста нам сейчас недостаёт. Иди, сынок, доложи командиру боевой части о своём прибытии, — по-отечески положив руку на плечо матросу,  сказал Чуйков и направил Гаджиева вниз.
Через полчаса на берег полетело донесение о передаче на «МПК-102» прооперированного матроса Харченко и обнаружении на борту дополнительного людского «резерва».
                VI. КИС – КИС…
                1
Минуло двое суток плавания в сплошном тумане.  Пройдя всё Северное море с северо-востока на юго-запад, «Б-224» втягивалась в Английский канал. На удивление, здесь туманом даже не пахло. Абсолютно ясное небо, жаркое и какое-то совсем летнее солнце встречали подводную лодку. Вокруг неё  то и дело проносились яхты с разноцветными парусами, загорелые девушки в бикини и топлес размахивали руками, приветствуя субмарину.
 Корабли-«поводыри» оставили подводников в покое,  и только изредка из какого-нибудь порта выскакивал патрульный катерок и направлялся к лодке. Убедившись, что это именно та подводная лодка, которая была замечена ранее, катер удалялся домой. Иногда над лодкой пролетал одинокий противолодочный самолёт «Нимрод» ВМС  Великобритании. Он сбрасывал пару буёв для прослушивания и записи подводных шумов. По полученным данным классифицировал лодку с помощью картотеки гидроакустических портретов  и тоже удалялся восвояси. После исчезновения самолёта подводники быстро вылавливали буи специальными приспособлениями, именуемыми на флотском языке «кошками», отрывали им гидрофоны, предварительно наговорив в них всё, что они думают о матери Английской королевы, и сдавали буи радиоразведчикам. Те, в свою очередь, удалив элементы питания, разбирали буи по запчастям для изучения и составления специальных отчётов.
  Стало даже скучно и неинтересно жить без внимания со стороны господ-империалистов к персоне подводного крейсера.
— Старшину команды снабжения наверх, — приказал командир, обращаясь к вахтенному офицеру капитан-лейтенанту Жаркову.
Через три минуты снабженец, демонстративно потирая лоб тыльной стороной ладони, якобы стирая натруженный пот, поднялся к Чуйкову.
— По вашему приказанию прибыл, товарищ командир, — доложил мичман Молчунов, доставая пачку сигарет.
— Алексей Михайлович, требуется ноль одна железная банка из-под сушек, пустая и желательно квадратная, — лукаво улыбаясь, сказал Чуйков.
— Сей момент доставлю. Что-то ещё надо, товарищ командир? — спросил мичман, спускаясь в лодку.
— Да, Алексей, скажи Хомичеву, чтобы подал электропитание на носовой шпиль, и вызови наверх Гончара с Диамантовым. Да, пусть спасательные жилеты наденут.
Поднявшимся наверх Чуйков поставил «боевую» задачу.
— Александр Дмитриевич, — командир посмотрел на  Гончара, — бери с собой Дон Жуана-Диамантова…
— Я не Дон Жуан, товарищ командир, — отозвался из курилки в ограждении рубки Диамантов.
— Ну, да, прости, Николай Фёдорович, я забыл, что ты — родной племянник бога виноделия Бахуса. Так вот, Александр Дмитриевич, берёшь этого «сына Алазанской долины», выходите на надстройку и водружаете вот этот квадратненький и блестящий ящичек на носовой шпиль. Понятно? — уточнил Чуйков.
— Так точно. Только зачем это? — переспросил Гончар.
— А вот потом и узнаешь. Исполнять! — ответил командир, усмехаясь и потирая руки от предчувствия спектакля...      
               
                2
Когда коробку из-под сушек водрузили на место, Чуйков приказал включить шпиль на вращение. Картинка получилась просто блеск - в ярких лучах солнца вращается металлический ящик с почти зеркальной поверхностью и выдаёт световые блики невероятной мощности.
Эти фантасмагорические пучки отражаемого света произвели эффект разорвавшейся бомбы, т.к. доставали не только до соседних яхт и катеров, но, казалось, будоражили воображение всей береговой охраны Великобритании и Франции одновременно.
Через очень непродолжительное время к лодке стянулась почти целая флотилия разведывательных и других любопытствующих катеров и судов.  Со всех сторон щёлкали затворы фотоаппаратов, жужжали механизмы кинокамер и магнитофонов. Каждый из сопровождавших стремился как можно ближе подойти к борту лодки и разглядеть — что же всё-таки там вращается и блестит. Проходящие мимо суда большого водоизмещения, следовавшие по пути разделительного движения и стеснённые в маневрировании, вынуждены были уклоняться от столкновения со «сворой» мелких катеров и судов,  двигавшихся им навстречу.
Чуйков был доволен, эффект от ящика превзошёл все ожидания. А когда на горизонте появились два противолодочных вертолёта, радиоразведчики «Б-224» тоже поднялись наверх со своими «лейками».
— Ну, как я вам работёнку подкинул? — удовлетворённый своими действиями, спросил разведчиков командир. – Без работы кони дохнут, а вы всё спите и спите, опухнете скоро…
Один из подлетевших вертолётов типа «Линкс» завис прямо по курсу лодки и стал опускать тело гидроакустической станции, другой пристроился поодаль с правого борта и приступил к фотографированию невиданного ранее объекта.
Прослушав подводные шумы, передний вертолет начал подъём своей ОГАС , но в какой-то момент лебёдка заскрипела и остановилась. Вертолет слегка подёргивался из стороны в сторону, пытаясь мощью своих винтов поднять себя и заодно вынуть из воды свою станцию, но, очевидно, не хватало мощности двигателей. Он, как «пригвождённый», вращался вокруг трос-кабеля и не мог сдвинуться с места.
— Что, «кис-кис» заела? – вспоминая старый военный фильм, злорадствовал боцман. – Это тебе не перед девками на танцульках «выёживаться», выкрутись-ка здесь, барон Мюнхгаузен хренов.
               
                3
Пилот вертолета понимал, что лодке деваться некуда — вокруг неё скопилось довольно много всякого рода плавсредств, и шансов уклониться от столкновения с вертолетом, висевшим крайне низко, у неё так же мало, как и у него поднять свою станцию.
Когда до застрявшего на месте вертолёта оставалось около двух кабельтов, Чуйков понял, что столкновения не избежать — или с вертолётом, или с одним из судов,  сопровождавших подводную лодку с обоих бортов.
— Стоп, правый дизель. Оба мотора средний назад, — приказал командир, — стоп, шпиль!
Шпиль остановился, и все желающие смогли наконец узнать «военную тайну нового русского оружия».
     Разведывательные катера «все вдруг» отвалили в разные стороны.
«Б-224» задрожала корпусом и стала гасить инерцию переднего хода.
Вертолёт резко накренился. Во всю мощь взвыл моторами и вот-вот должен был упасть в море, в какой-то момент показалось, что он уже заваливается на бок. Но в последний миг тело гидроакустической станции всё же вынырнуло из воды и стало глиссировать по поверхности, ударяясь о волны. Вертолёт тяжело сдвинулся с места, однако подняться выше  не смог. Под ударами своей ноши он стал проваливаться, с каждым ударом опускаясь всё ниже и ниже.
— Сейчас рухнет, — вырвалось у Чуйкова, — довыделывались, асы драные.
Ещё мгновение, и вертолёт наверняка бы упал, но, очевидно, пилот вовремя сориентировался и отпустил сцепку троса лебёдки. Трос-кабель вместе с ОГАС ушёл под воду, а вертолёт пулей устремился ввысь, уходя подальше от своего позора. Второй вертолёт, обнаружив на корпусе подводной лодки обыкновенную консервную банку вместо секретной аппаратуры, так же, несолоно хлебавши, сбежал, вслед за своим товарищем.
— Чего стоим? — переспросил вахтенного офицера Чуйков, как будто это не он руководил манёвром уклонения. — Поехали.
— Левый средний вперёд. Товсь  правый дизель, — приказал в боевую рубку Жарков, – держать курс двести тридцать пять градусов.
Медленно набирая скорость, подводная лодка, окончательно «забытая» супостатом, продолжила «форсирование» Английского канала. 
 

                VII.  ДЕВЯТЫЙ ВАЛ
                1
Успешно, правда, не без приключений,  миновав проливы Па-де-Кале и Ла-Манш, лодка продолжила свой поход. Подводников радовала солнечная, по-настоящему летняя погода. Вполне умеренно дул северо-западный ветер, помогая лодке двигаться в нужном направлении. Сказывалось приближение южных широт.  Атлантический океан словно замер и вежливо, на правах хозяина, приглашал путешествовать по своей глади.
Ревущие сороковые широты в эту пору особо не беспокоят мореплавателей. Но, правда, бывают исключения. Акватория Бискайского залива относится к субтропической климатической зоне — довольно высокая температура, большая облачность, обилие дождей и гроз преобладают в течение всего года.  Ветровой режим этой части Мирового океана отличается преобладанием слабых ветров и штилей, которые нередко сменяются шквалами и грозами.
Бискайский залив издавна знаменит своей особенной болтанкой. Даже в тихую, практически штилевую погоду волна здесь длинная, низкая, но широкая и частая. Особая бискайская зыбь, иногда именуемая  бывалыми моряками «стиральной доской», выматывает качкой даже опытных мореходов.
Абсолютно чистое небо и ясное солнце не предвещали беды. Настораживали только одинокое перисто-кучевое облачко на горизонте и полное отсутствие вблизи тех самых яхт и мелких судёнышек, которые доселе сопровождали странствующую в надводном положении подводную лодку.
   Только что закончилась большая приборка, и подводники готовились к приёму пищи. Субботний обед обещал быть изысканным — провизионная камера первого отсека не очень хорошо морозила скоропортящиеся продукты, и старпом приказал выдавать мясные и рыбные деликатесы каждый день, но только в  субботу и воскресенье дополнительно выдавалась красная икра из бочонка и готовился салат из свежих овощей.
Вахтенным офицером заступил капитан-лейтенант Жарков.
— И чем нас сегодня радуют коки ? — спросил сменившийся вахтенный офицер Хомичев.
— Нулевое — супер-салат из свежих помидоров с зеленью, бутерброды с балыком осетрины и красной икрой. На первое — «музыкальный» супчик с рёбрышками, на второе - отварной картофель «по-блокадному», без масла, правда, с огромной отбивной граммов на двести. Помогают успешному пищеварению напитки: вино белое полусладкое — на выбор «Старый замок» или «Токай», сок виноградный молдавский, компот консервированный из персиков болгарский и кисель малиновый местного разлива, — с удовольствием раскрыл всё меню Юрий Николаевич.
— После твоего повествования от слюны захлебнуться можно, — высказался минёр, — надо торопиться, ибо  на желудочный сок изойду.
— Какие особенности несения вахты? — спросил Жарков быстро спускающегося вниз Хомичева.
— Небо — синь, море — штиль…— на ходу крикнул минёр и скрылся в темноте шахты люка.
Тщательно проверив ведение журнала вахтенного центрального поста и заполнив вахтенный журнал подводной лодки, Александр Иванович двинулся во второй отсек, где его ждал «королевский» обед.
               
                2
— От свежего воздуха даже проголодался, — аппетитно почмокивая, высказался Хомичев, входя в кают-компанию.
— Как там наверху? — спросил командир, допивая сок.
— Вам, товарищ командир, я оставил прекрасную погоду: море — лёгкая зыбь, видимость — на весь океан, облачность — ноль. Ветерок, правда, появился лёгкими порывчиками и вращается не в ту сторону, куда хотелось бы, очевидно, тропический циклон где-то рядом гуляет.
— А как давление?
— Атмосферное давление падает, Владимир Артемьевич.
— Вот видишь, Александр Иванович, не всё так славно, как ты поёшь, – отреагировал на доклад минёра  командир лодки, — сегодня практически с четырёх часов синоптики международных, да и наших метеостанций,  передают предупреждение об усилении ветра до двадцати, порывами двадцати пяти метров в секунду по нашему району.
Хомичев, практически оставляя без внимания выводы командира, поднял рюмку с вином и предложил тост за всех моряков, находящихся сегодня в морях и океанах. С удовольствием выпил содержимое и закусил красной икрой без хлеба.
Вестовой — матрос Дмитриев уже стоял возле минёра с тарелкой горячего супа, когда лодку слегка качнуло.
— Ты чего шатаешься? — удивился Хомичев.
— Да это не я, товарищ капитан третьего ранга, это лодка, — ответил матрос.
В следующее мгновение сильный удар в правую  скулу потряс «Б-224». Лодка резко накренилась на левый борт и одновременно провалилась куда-то вниз с большим дифферентом на нос. Вся  посуда в кают-компании рухнула на палубу вместе с пищей. От богатства изысканно сервированного стола в один миг не осталось даже намёка. Вестовой вместе с тарелкой супа улетел в проход и не мог встать от полученных ушибов. Александр Иванович, сидевший на левом борту, в мгновение был засыпан тарелками, вилками, зеленью салата вместе с балыками, помидорами и прочими деликатесами.
По системе громкоговорящей связи донеслась команда, чередуемая звуковыми  сигналами:
— Аварийная тревога — пожар в агрегатной четвёртого отсека. Поступление воды в центральный пост через верхний рубочный люк.
Командир и все офицеры, оставив кают-компанию вестовым, бросились по своим отсекам согласно расписанию по тревоге.
Атлантический ураган дал о себе знать.
Мёртвая волна, иногда называемая волной-убийцей, подошла к лодке как всегда внезапно. На широкой и ровной глади океана её не различить из-за большой площади занимаемой ею водной поверхности. Девятибалльный шторм, бушевавший где-то рядом, своим могучим вихрем коснулся района нахождения лодки, подошёл так близко,  что сразу изменил привычные доселе ритм и уклад жизни всего экипажа.
В результате внезапно налетевшей стихии подводная лодка приняла в центральный пост восемь тонн морской воды, которая залила агрегатную и вывела из строя часть навигационного оборудования и аппаратуры связи. Возникший тут же пожар вывел из строя на ближайшие трое суток основные агрегаты электроснабжения штурманов, ракетчиков, связистов и гидроакустиков. Многие члены экипажа получили травмы различной степени тяжести. Чудом остался в живых вахтенный офицер Жарков, который в момент подхода смертоносной волны оказался не пристёгнутым специальным поясом с металлической цепью. Случай спас ему жизнь – в момент подхода волны Юрий Николаевич спустился с мостика, решив осмотреть горизонт на ВИКО РЛС, и находился под козырьком ограждения рубки. Именно козырёк и принял на себя основную силу многотонного удара волны. Боцман, несший ходовую вахту сигнальщиком, в этот момент на мостике также отсутствовал, его спасло желание посетить надводный гальюн. Побитый, измазанный  фекалиями, но живой Вячеслав Алексеевич теперь тщетно пытался рассмотреть горизонт в искорёженный бинокль.
Тропический ураган, так жестоко обрушившийся на подводную лодку, бушевал двое суток. Сила ветра достигала сорока — сорока пяти метров  в секунду. Сплошной ливень и волны высотой более десяти — одиннадцати метров создавали впечатление абсолютного господства воды. Солнце, так радовавшее подводников до этого, появлялось среди волн как редкий гость и, казалось, светило откуда-то из глубины океана. Тучи, смешавшись с волнами, господствовали везде, а грозовые молнии дополняли фантастическую картину адским ужасом, коряво раскалывая и небо, и океан на части. Знаменитая картина Айвазовского «Девятый вал» по содержанию была очень близка к истине, представшей перед взорами моряков.
Подводная лодка водоизмещением в четыре тысячи тонн казалась щепкой в объятиях могучего монстра по имени Ураган. Работая на винт двумя бортовыми дизелями, практически с полной нагрузкой, она имела ход не более двух-трёх узлов.
Штормовое предупреждение о надвигающемся тропическом циклоне пришло только спустя сутки после известных событий. Командный пункт флота приказывал погрузиться в подводное положение на весь период буйства стихии.
 Однако погружение в сложившихся условиях было немыслимым, т.к. расчёт дифферентовки подводной лодки с учётом запасов топлива «в перегруз» был  выполнен на плотность очень солёного Средиземного моря. В Атлантике погружение «тяжёлой» лодки, без предварительной дифферентовки и при девятибалльном шторме, могло привести к провалу на запредельные глубины и гибели корабля.               

                3
Все двое суток практически никто не ел. Хомичеву так и не удалось закончить обед, начатый так помпезно. Пожалуй, единственным офицером, способным употреблять пищу и постоянно испытывающим голод, был Дербенёв. Его неуклонно влекло в пятый отсек, где за камбузными плитами выворачивало наизнанку коков, но где можно было раздобыть банку тушенки. Если в пятом его ждала неудача, штурман, как зомби, отправлялся в кают-компанию, где можно было поживиться сушками или воблой. Справедливости ради, следует заметить, что и старший помощник, не афишируя своё состояние, подъедал запасы из провизионной камеры центрального поста. Остальные члены экипажа несли вахту с кандейками  между ног, и сама мысль о пище вызывала у них тошноту.
Последовавший анализ событий того периода невольно наталкивал  на  мысль, что маршрут подводной лодки пролегал через «глаз бури».
Тропический циклон, представляющий собой практически сплошное огромное грозовое облако, напоминает собой высокую воронку с очень крутыми боками. Центральная часть воронки, вращающаяся с громадной скоростью, и есть «глаз бури». В этой части циклона обычно наблюдаются малооблачная погода и слабые ветры. Зона катастрофических ветров находится в пределах до 200 километров. Диаметр такого циклона  может находиться в пределах от 40 до 600 миль, а максимальная скорость ветра в нём может достигать 60 — 80 метров в секунду и более (иногда до 100 и более м/с).
Испытание, которое пришлось выдержать подводникам, невероятно скрепило их дружбу и стало хорошим уроком на будущее.  Известному адмиралу — командующему Тихоокеанским флотом    С.О. Макарову, трагически погибшему во время русско-японской войны 1904 — 1905 гг., принадлежат замечательные слова,  ставшие наставлением потомкам, основой военно-морской службы: «Помни войну». Перефразировав известное высказывание, экипаж лодки надолго запомнил урок тропического циклона. «Помни циклон» — стало правилом хорошей морской практики каждого.
Вахтенные офицеры в течение всего периода противостояния стихии несли ходовую вахту по двое — один в боевой рубке на перископе, при задраенном верхнем рубочном люке, другой — на мостике, пристёгнутый, как собачонка, цепью к ограждению.
Двое суток без перекуров и выхода наверх стали практической тренировкой перед началом основного этапа автономки — периода подводного плавания.                4
На третьи сутки ветер стал стихать. Снова появилось солнце. Океан, правда, оставался «горбатым», а волны были «выше крыши сельсовета».
Оценив обстановку, Чуйков решил увеличить скорость, чтобы догнать подвижную точку и вовремя занять район скрытного патрулирования. Теперь, после отхода тропического циклона, такая возможность появилась.
Перед заступлением на ходовую вахту капитан третьего ранга Гончар зашёл в рубку штурмана определить место подводной лодки и сделать запись в навигационном журнале.
— Олег Станиславович, неужели это ты и без кандейки? — подшутил над штурманёнком ракетчик. — Давай-ка нарисуем моё определение в журнал, чтобы оформить формальности.
— Формальности в суде, а у нас — навигационная безопасность плавания, - спокойно отреагировал Апилогов, — так что становитесь за «КПИ - 5Ф»  и определяйтесь по системе «Лоран С».
— Правильно,  штурман, воспитывай этих неучей,  — поддержал Апилогова командир, заходя в штурманскую рубку. — Ну, и где мы теперь?
— Проходим Пиренейский полуостров. Слева на траверзе  Португалия, товарищ командир. До точки погружения меньше трёх суток, — бодро доложил командир ЭНГ.
— Как успехи, Олег Станиславович, справляешься? — спросил Чуйков, изучая записи в навигационном журнале.
— Стараюсь, — смущаясь, ответил Апилогов.
— Хорошо, старайся и помни: невежество и лень в твоём деле — самые злостные враги. Учись, пока есть возможность, у своих наставников. Вон они какие у тебя грамотные — один Потапков троих штурманов стоит.  Так что дерзай!
Просматривая последние записи в навигационном журнале, Чуйков обнаружил сложенный вдвое  лист бумаги,  мелко и аккуратно исписанный карандашом, поэтические строфы бросились в глаза.
— Поэзией увлекаешься? — серьёзно спросил командир.
— Да нет, это штурман упражняется, — ответил Апилогов.
— И что, получается?
— А вы сами прочтите, мне кажется, очень даже похоже на поэзию…
— Ты считаешь, что можно?
— Да, товарищ командир, даже нужно. Штурман иногда специально оставляет  такие листы, чтобы прочитавший мог дать свою оценку написанному.
Чуйков развернул листок и начал читать:               
                Седой бушует океан,
                Свирепым нравом шторм ликует.
                На волнах пляшет ураган,
                Зловещим демоном танцует.
                Шумит и пенится вода,
                Волна с волною громко спорят.
                На горизонте облака
                С волнами вперемешку ходят…
— Да, неплохо штурман  описал последние события,  — заметил Чуйков, — ловко сравнивает этот кошмар с пляской урагана. 
— А вы прочтите, что он дальше пишет о двойственности характера морской стихии, — настаивал Апилогов.
                Нет предела той стихии,
                Нет границ и нет конца.
                У пучины - два обличья,
                Два  обманчивых   лица.      
— Ай да штурман, ай да сукин сын… Молодец. Я всегда чувствовал в нём что-то этакое — не как у нормальных людей, — подытожил командир  и направился наверх.
До первого погружения оставалось шестьдесят часов.


        VIII. ЭКЗОТИЧЕСКИЕ ОСТРОВА
                1
До первого погружения время течёт быстро и незаметно. Надводный переход — это всегда интересно и даже романтично. Почти круиз. Солнце, рассветы и закаты. Опять же чужие страны, пусть без захода в порты, но где-то рядом.
Путешествие по незнакомым морям и океанам вызывает живой интерес и бурю эмоций, потому что всегда находится повод для удивления, познания мира совсем с другой, неведомой доселе стороны. А походы на подводных лодках, кроме всего прочего, дают особую возможность каждому познать самого себя.
Экипаж подводной лодки — это не просто семья, не просто братство, это особое соединение душ всех подводников с железным телом субмарины. Именно этот союз делает синтезированный организм единым, а лодку живой.
Не следует путать союз Ивановых, Петровых, Сидоровых … это только группа людей. Также не соответствует понятию экипажа союз офицеров, мичманов и матросов, потому что это всего лишь  воинский коллектив.
 Рождение экипажа происходит не по приказу вышестоящего командования, не росчерком пера, а в муках испытаний, которые выпадают на долю подводников в длительном походе. Только там, вдали от родных берегов, в жёстких, порой жестоких условиях, сопряжённых с риском для жизни,  формируется особое состояние духа всех и каждого, ибо это состояние никогда не возникает без проверки на прочность всего организма в целом.

                2
Заканчивался первый этап похода — первая его надводная часть, пришло время испытаний  подводным плаванием…
— Мостик, штурман, до точки погружения пятнадцать минут, предлагаю застопорить ход.
— Спасибо, штурман, что не забыл, — отозвался на доклад Дербенёва командир. — Записать в вахтенный журнал: море — штиль, видимость — полная ночная, облачность — пять баллов, визуально горизонт чист, глубина с карты...
— Две тысячи восемьсот метров.
— Вот так и запиши.
Чуйков осмотрелся по сторонам. Ровной бесконечной гладью перед ним лежал океан. Особого желания лезть в железо прочного корпуса не было. Так бы и стоял под куполом усеянного серебром звёзд неба. Но есть одно маленькое НО — простое слово НАДО, ставшее нормой жизни каждого, кто связал себя с флотом, военной службой. 
— Боцман, проверь в ограждении рубки, всё ли  готово к погружению, и спускайся вниз, пора нырять.
Осинов медленно, растягивая последние минуты пребывания вне прочного корпуса, двинулся с мостика, закурил и, подсвечивая фонариком, приступил к осмотру. Убедившись, что всё готово, доложил командиру и спустился в центральный пост.
— Метристы, сделайте два мазка «своей лопатой»  на разных дистанциях — минимальной и максимальной и дайте данные штурману. Стоп левый дизель. Оба мотора товсь!
На мостик поднялся старпом.
— Товарищ командир, лодка готова к погружению, личный состав полностью, можно нырять, — доложил Манишевич, доставая сигарету. — Вот только последний перекур, и всё — на двое суток мы некурящие, — заметил старпом, — или на сутки, как вы решили, Владимир Артемьевич?
— Я решил, Юрий Михайлович, — на трое… - «обрадовал» старпома и весь экипаж командир, — тем более что ты и так не куришь, а только сигареты переводишь. Давай вниз. Поехали.
Оба спустились с мостика. Старший помощник перешёл в центральный пост, а командир ещё раз осмотрел ограждение, спустился в боевую рубку и задраил верхний рубочный люк.
После непродолжительной дифферентовки лодка погрузилась на рабочую глубину для замера вертикальной составляющей скорости звука. Командир ГАГ  старший лейтенант Суворин внимательно изучил диаграмму замеров, обсчитал данные и представил результат.
— Товарищ командир, третий тип гидрологии. Слой скачка скорости звука на глубине девяносто метров. Наблюдается приповерхностный ПЗК  на глубинах до 30 метров. Рекомендую глубину погружения более ста метров, при всплытии и погружении на глубинах менее тридцати метров не задерживаться.
— Данные замеров утверждаю. Записать результаты в вахтенный журнал, — приказал Чуйков.  Видя, как в ожидании замерли его подчинённые в центральном посту, добавил: — Ну, что, братцы, поздравляю вас с началом главного этапа нашей боевой службы.
Подойдя к «Каштану», командир подводной лодки объявил распоряжение на поход всему экипажу.
С этого момента начиналась совсем иная жизнь, точнее, сама жизнь оставалась прежней, а вот её ритм менялся до наоборот. Теперь сутки делились не на день и ночь, а на смены ходовых вахт – первая смена, вторая, третья. При этом временными ориентирами становились не утро или вечер, полдень или полночь, а всплытия для приёма  сеансов связи и заряда аккумуляторной батареи.
Прозвучал отбой тревоги, и на вахту заступила первая боевая смена.
               
                3
— Над чем задумался, детина? — протискиваясь в штурманскую рубку, спросил Чуйков.
— Подсчётом общих сведений за поход занимаюсь. Готовлю статистические данные для отчёта, — ответил Дербенёв.
— И что выходит в цифрах?
— Выходит, товарищ командир, что мы за двести шестьдесят семь  часов прошли две тысячи девятьсот четыре мили, а вы так и не нашли времени для решения хотя бы одной астрономической задачи, в отличие от других офицеров.
— Ну ты, штурман, «даёшь стране угля»! Это что, прихват насчёт задач или намёк на то, чтобы я тебе принёс свои бланки для заполнения?
— На флоте, товарищ командир, годковщину  никто не отменял, так, что, как хотите, так и поступайте — это ваше право.
— Ладно, ладно, застыдил. Обязуюсь до конца похода всех вас догнать и перегнать по решению астрономии.
— На бис, значит, берёте?
— А при чём здесь бис? Мы, что, в театре?
— Да нет, товарищ командир, театр здесь ни при чём, просто у товарища Сталина Иосифа Виссарионовича уже была однажды идея догнать и перегнать запад по всем показателям экономики, и, помнится, он даже проектам своим литеры стал присваивать. «Бис» — дословно значит «быстрее и сильнее». Запад, правда, его не понял и по-прежнему «загнивает», пыхтя где-то впереди нас по основным показателям. А почему, знаете? — Дербенёв лукаво улыбнулся.
— Поведай непросвещённому сыну пролетариата.
— Да потому, что они — эти самые толстопузые империалисты неправильно перевели «бис»!
—То есть? — командир удивлённо посмотрел на Дербенёва.
— «Бис» они перевели как «большевик Иосиф Сталин» и не уразумели до сих пор, что мы уже почти семьдесят лет собираемся их догнать и перегнать. Следовательно, не поняв, не испугались, а потому шлёпают себе тихой сапой, не подозревая, что мировой пролетариат давно-о-о вырыл им могилу.
— Ну, ты завернул, штурман. Тебе бы политинформацию читать, на Колыме, туда как раз знатоков истории по всей стране собирают. И даже клич придумали: «Чем больше сдадим — тем меньше дадут».
— Спасибо за предложение, товарищ командир. Только можно я дома останусь? Мне дома как-то привычнее, — вымолвил штурман и обиженно добавил, — вот так всегда — «начали за здравие, а закончили за упокой».
— Можно, штурман, Машку за ляжку. А на флоте «разрешите» слово имеется. Так-то! — бросил фразу, как отрубил, Чуйков. — И  анекдоты я тебе рекомендую рассказывать, где-нибудь на кухне жене своей, и то по трезвости. Потому что возьмешься чужой тётке песни петь, та тебя быстро сдаст куда следует. Понял, Байрон доморощенный?
— Так точно, понял, — невесело ответил Дербенёв.
Чуйков развернулся и вышел из рубки, традиционно оставив свои холщовые рукавицы под «охраной» штурмана. Уже в отсеке, подойдя к своему креслу и как бы оправдываясь в своей  резкости по отношению к Дербенёву,  добавил:
—  Ишь ты, умник-астроном выискался, я вот посмотрю на ближайшем всплытии, как твой  Апилогов торпедный треугольник решает…
               
                4
Сигнал тревоги возвестил о начале всплытия на перископную глубину.
Прошло несколько суток подводного этапа. Люди свыклись с новым режимом бытия под светом электрических ламп, но их, как и раньше, тянуло увидеть живое солнце и синее небо над головой.
 Обитатели центрального поста в этом плане выгодно отличались от других членов экипажа. Только у них был, может быть крохотный, но всё же шанс взглянуть в окуляр зенитного перископа и  увидеть ту самую не забытую, но уже «вчерашнюю жизнь». Именно поэтому возле рубки радиометристов, где  установлен перископ, нет-нет, да и задержится кто-нибудь из любопытствующих подводников, чтобы испытать свою удачу. А вдруг повезёт? И если вахтенный офицер или штурман, работающие на перископе, разрешат взглянуть в окуляр, то, о счастье, можно будет увидеть мир, который теперь надолго скрыт толщей воды.
Самый опасный манёвр для лодки это — всплытие с безопасной  глубины под перископ. Что там, на поверхности, и кто там, никто не знает. Может быть, супертанкер где-то рядом в дрейфе  лежит, а лодка, как слепая, под него лезет. Работать ГАС в активном режиме  для обнаружения целей категорически запрещено, чтобы сохранить самое важное свойство подводной лодки — её скрытность.
Вся штурманская боевая часть на каждом всплытии или подвсплытии, как сейчас, напряжённо трудится в едином порыве. Офицеры, мичманы, матросы в считанные минуты должны получить тот единственный результат, без которого безопасное плавание невозможно. Подобно древним алхимикам,  каждый «молится» своему богу и «колдует» над своим заведованием.
— Боцман, всплывай на перископную глубину, — приказал Чуйков. — Задраить нижний рубочный люк!
Предвкушая увидеть синь и необыкновенную красоту подводного царства ещё до всплытия, Чуйков заторопился с подъёмом перископа. Прозрачное море ласкало взор. Ещё не выбравшись на поверхность, перископ позволял рассматривать всё, что происходит в толще воды. Солнце, ярко светившее на поверхности, здесь — на глубине — присутствовало короткими и широкими лучами, напоминавшими северное сияние. Отсутствие кого-либо и чего-либо в обозримом пространстве подводного мира создавало ощущение бесконечности лазурного космоса.
— Что творят, ну что творят эти братья по крови, посмотри, штурман, - Чуйков предложил Дербенёву взглянуть в перископ.
Через окуляр было видно, как в воздушных пузырьках образуемых поднятым под водой перископом, резвились дельфины. В динамиках гидроакустической станции и боевой рубки слышались щёлканье, завывание и треск  подводных «разговоров».
— А вот этого нам как раз и не надо, — высказался командир. — Ещё не хватало быть обнаруженными с помощью дельфинов…
Топ перископа показался над водой.
— Горизонт чист. Никого. И слава богу, — обрадовался вслух Чуйков.
Целое стадо дельфинов двухцветной окраски сопровождало лодку на всплытии: спины чёрные, брюшная часть белая. От глаз к основанию грудных плавников тянутся узкие чёрные полоски.
— Что за вид дельфинов, штурман? — спросил, как на экзамене, командир лодки, всматриваясь в горизонт, на линии которого виднелись два одиноких экзотических острова с пальмами.
— Точно не афалина, не белобочка. Думаю, товарищ командир, что это вид - полосатая стенелла, относится к роду стенелла. В роде насчитывается 11 видов, из которых в пределах наших вод могут встречаться не более четырёх…
— Достаточно, штурман, оценка «отлично». Откуда такие глубокие познания?
— География, физика, биология и литература — мои любимые предметы, гордо ответил Дербенёв.
- И ещё история, насколько я понял? — подтрунивал командир.
— Это хобби, так же, как и астрономия. Разрешите поднять «Лиру» для определения места по Солнцу? 
С разрешения командира Дербенёв поднял АНС. Солнце даже через мощный светофильтр пробивалось яркими лучами. Сейчас оно напоминало только что отпечатанный золотой червонец и по-особенному радовало глаз…
— Центральный пост, радист, разобрана повестка — в наш адрес идёт персональное РДО, – из рубки связи доложил Картавин. — Прошу задержаться под перископом на пять минут для завершения сеанса.
После приёма сеанса связи лодка погрузилась. Шифровальщик и радисты разобрали полученную информацию. «Б-224» предписывалось форсировать пролив Гибралтар и продолжить поход на Средиземном море.
— Хороша задачка, это тебе, старпом, не арифметика с личным составом. Посмотри, что пишут — это же нелепость, какая-то: времени на форсирование с гулькин нос, а условия форсирования выбирай сам. Хочешь, иди над водой и будешь обнаружен, хочешь, иди под водой и тогда явно не успеешь в назначенную точку  к назначенному времени. Хитро придумано, хитро! Вот и выбери теперь из двух зол меньшее. Как действовать будем, Юрий Михайлович?
— Пролив Гибралтар — довольно узкий, особенно после прохода траверза мыса Марокки на испанском побережье. В самой узкой его части расстояние между Марокко и Испанией составляет около восьмидесяти кабельтов. Насыщен гидрофонами системы «SOSUS». Опасен в навигационном плане сильными прибрежными и приповерхностными течениями, штурман докладывает, что сила течений и их направление зависят от фаз Луны. Кроме того, интенсивность движения судов по нему в любое время суток довольно велика и постоянна, организована по системе разделения. Исходя из вышесказанного, считаю возможными два варианта форсирования.
 Первый — в надводном положении до мыса Сирес, что на Африканском побережье Марокко, далее скрытно — в подводном положении, под одним электромотором экономхода, на среднем ходу, прикрывшись, каким-нибудь транспортом, до прохода линии мыс Европа — мыс Санта-Каталина, потом следовать самостоятельно.
Второй вариант - зеркальный, сначала в подводном положении — до самого узкого места, под транспортом, далее всплыть и, заняв место в колонне судов, изображая транспорт или рыболовное судно с помощью ложных ходовых огней, следовать до выхода из пролива. Оба варианта использовать только в ночное время. Доклад закончил.
— Спасибо, Юрий Михайлович, ты практически прочёл мои мысли, но не учёл некоторых нюансов. Например, банку Ридж на входе в пролив, различную степень насыщенности гидрофонами системы «SOSUS»  в разных частях Гибралтара и ряд других. Но главное, варианты скрытного прохода Гибралтарским проливом есть, следовательно, задача выполнима, вот и хорошо. Вызови ко мне механика и боцмана, я буду у штурмана, с измерителем покумекаю.
 
                IX. ГИБРАЛТАР
                1
Ещё несколько суток подводная лодка рыскала в поисках подходящих целей, под брюхом которых, прикрываясь шумами  их же винтов, можно было скрытно проникнуть в Средиземное море. Командир ежесуточно анализировал интенсивность движения судов по проливу в обоих направлениях, изучал характер деятельности противолодочных сил НАТО. И вот настало время, когда  Чуйков в последний раз взглянул на карту, «походил» по ней измерителем и, выйдя в центральный пост, коротко произнёс:
— Пора.
…К полуночи, следуя в надводном положении без ходовых огней, подводная лодка обошла банку Ридж с юга и втянулась в Гибралтарский пролив.
— Мостик, акустик, слева сто тридцать шум винтов транспорта, предполагаю, — сухогруз. Пеленг меняется медленно, на нос, а грохот очень большой, очевидно, немолодая посудина.
Чуйкова заинтересовал этот попутчик.
 — Штурман, определить ЭДЦ  и нанести на карту, — приказал командир.
Буквально через три минуты штурман доложил:
— Готово, товарищ командир, курс цели девяносто градусов, скорость шесть узлов, судно следует в Гибралтар. Через сорок минут пройдёт с левого борта в дистанции двадцать пять кабельтов.
— Штурман, решай задачку на сближение вплотную с этой целью, точка встречи по пеленгу сто сорок восемь градусов, в дистанции шестьдесят пять кабельтов от мыса Малабак. Всем вниз. Приготовиться к погружению…
Через час, грохоча всеми своими внутренностями, над лодкой прошёл тот самый сухогруз, о котором докладывал акустик.
— Правый экономход средний ход, — приказал Чуйков, — держать курс девяносто градусов. Боцман, всплывай на глубину сорок метров, ниже не ходить. Штурман, глубина под килем?
—  Глубина с карты триста сорок два метра.
— Сколько до поворота?
— До поворота десять миль.
— Скорость по лагу?
— Пять узлов, товарищ командир.
— Акустик, — Чуйков повернулся вправо, — как ведёт себя цель?
— Цель над нами, товарищ командир,  засветка медленно уходит вперёд. По оборотам винтов скорость сухогруза шесть узлов, — доложил старший мичман Ковальчук из своей рубки. — Наверное, старая калоша или сильно перегружен.
— Михаил Александрович, держать сто сорок оборотов винта. Пять узлов нам маловато, надо бы шесть и часа на три. Выдержим? — обращаясь к старшему механику, спросил командир.
— Раз надо, значит, выдержим, — ответил Арипов.
— А почему на три? — спросил, Манишевич, обращаясь к командиру лодки.
— Потому что через три часа всплывём в надводное положение и мощную противолодочную зону системы «SOSUS»  в районе военно-морской базы Гибралтар  будем форсировать парадным ходом: под бортовыми дизелями и  с работающей РЛС, включив все положенные БМРТ  ходовые огни. Боцман постарался на славу, приготовил такие снасти, что даже вблизи не отличить лодку от шаланды, и всё по твоему сценарию.
— А как же шум винтов и прочее? — засомневался старший помощник.
— Шум винтов и прочее и есть самый главный элемент маскировки — в то время как «тори»  нас ждут под водой, мы продефилируем сверху. Причём пойдём в караване судов по линии разделения движения, как ходят все честные мореплаватели!
               
                6
Рассвет застал подводную лодку на перископной глубине после заряда аккумуляторной батареи. Задача по скрытному форсированию пролива Гибралтар выполнена. Слежения за лодкой не обнаружено.
А впереди были остров Альборан и маршрут в новый район патрулирования. Средиземное море встречало подводников утренней дымкой и абсолютным безветрием.
— Боцман, уходи на глубину двести метров. Константин Дмитриевич, — Чуйков обратился к Суворину, — работай, замеряй свою гидрологию…

                X.   БАЙРОН
                1
Пятые сутки похода по Средиземному морю отличались от остальных только тем, что всплывать под перископ приходилось гораздо чаще, чем обычно, и невязки  были значительными.
Подводные течения на всей акватории моря  очень сильные, причём на разных глубинах скорость течения различная, более того с изменением глубины погружения течение может менять не только скорость, но и направление. Средняя скорость подводных течений здесь колеблется в пределах от полутора до пяти узлов. Сезонная сменяемость течений изучена довольно хорошо, а вот их влияние на тихоходный плавающий объект, да ещё в подводном положении, не изучено вовсе. Рекомендации, изданные ГУНИО МО СССР , сведены в специальные «Таблицы влияния течений на плавание подводных лодок…», но просчитаны только для атомоходов, имеющих подводную скорость не менее 8 — 10 узлов. Именно поэтому плавание «Б-224» в названных условиях очень напоминало старую народную мудрость: «Броситься в омут очертя голову, а там — куда кривая выведет».
Кривая течений частенько выводила подводную лодку совсем не туда, куда хотелось.
— Где мы, штурман? — традиционно спросил командир, заглядывая к штурману.
— По счислению, где-то в районе залива Оран,  правда, вероятность невелика — около тридцати пяти процентов, — доложил вахтенный штурман капитан третьего ранга Потапков, — необходимо взять хотя бы одну линию по солнцу, а ещё лучше получить данные  спутника, ближайший, кстати, будет через сорок минут в нашей зоне. Без этого сказать точнее очень сложно.
— А ещё лучше всплыть и не погружаться, так что ли хотел сказать?
— Никак нет, Владимир Артемьевич, в сложившихся условиях большего процента вероятности, без определения места, вам никто не даст.
— Мне ваши проценты прикажете на переборку повесить вместо ковра или, может, вместо фотографии любимой женщины? — раздражённо переспросил командир. — Вы мне место на карте покажите, а не проценты.
— Окружность радиусом семь с половиной миль, вот наше место, — Потапков циркулем вычертил окружность от счислимого места.
— Вот это другое дело, площадь с диаметром пятнадцать миль… Почти тридцать километров, хорошо живем, если можем себе позволить плавать с такой дикой погрешностью, — размышляя, вымолвил Чуйков. — Так бы и говорил: «Необходимо подвсплыть и определиться», а то — «штаны, штаны…»
— Не понял, Владимир Артемьевич, при чём здесь штаны?
— Да это я так — ради красного словца, не обращай внимания, Владимир Анатольевич. Хотя, слушай, дело было так: Молодая мамаша оставила годовалого ребёнка бестолковому папаше, а сама на работу рванула. Проходит, значит, пару часов — ребёнок забеспокоился, подползает к папаше и говорит: «Штаны». Нерадивый отец посмотрел — штаны у ребёнка на месте и дальше футбол смотрит, по телеку как раз «Динамо» (Киев) со «Спартаком» на первенство Союза рубятся, а киндер опять своё «штаны». — «Отстань ты со своими штанами, смотри футбол лучше», — папаша ему в ответ. Так они и просидели до вечера, пока мать не вернулась. Та сразу определила, что ребёнок обгадился, и спрашивает мужа: «Почему ребёнка не переодел за весь день ни разу, он ведь четыре раза сходил?». «Откуда же я знал?» — отвечает отец, а сынок опять: «Штаны». Тут папаша и не выдержал: «Так бы и сказал, что обос…ся, а то «штаны» да «штаны». Вот такая примечательная история.
Оставив удивлённого Потапкова со своими приборами, командир вышел в центральный пост.
— Лево на борт. На курс двести семьдесят градусов. Акустик, обследовать горизонт. Юрий Михайлович, — Чуйков обратился к старпому, — подвсплывать будем одной сменой, командовать лодкой на всплытии будешь ты. Действуй.
Лодка заняла назначенную глубину. Старший помощник остался в центральном посту на зенитном перископе и приказал поднять выдвижные антенны. Командир занял своё место в боевой рубке и поднял перископ.
От увиденного Чуйков на мгновение потерял дар речи: слева на траверзе возвышался высокий обрывистый берег, внизу виднелась полоска песчаного пляжа, редкие постройки, а наверху — красивый маяк. На первый взгляд, расстояние до берега составляло около двадцати пяти — тридцати  кабельтов.
— Всё, приплыли… — промелькнуло в голове командира, — но мозг твердил обратное — «не всё потеряно, действуй». Ещё мгновение, и Чуйков пришёл в себя. — Право на борт, на курс ноль градусов. Оба мотора — малый вперёд. Штурмана в боевую рубку.
Командир наклонился к комингсу  и подозвал старпома.
— Ничего в вахтенный журнал пока не записывать, подними РЛС и на одном обороте замерь пеленг, дистанцию до мыска прямо по корме.
— Владимир Артемьевич, по вашему приказанию... — под трап высунулся Потапков.
— А где Дербенёв? — спросил командир.
— Он, на зенитном перископе вместе с метристами опознаёт берег, похоже, это мыс Фалькон.
— Похоже, непохоже. Вы мне место давайте, да побыстрее!
— Практически всё готово, товарищ командир. У меня заканчивается сеанс со спутником, Апилогов что-то высосал из «Лорана» с «Деккой» …
Под нижним рубочным люком показалась голова ещё одного члена «святого семейства».
— Готово место, до мыса полста  восемь кабельтов, территориальные воды Марокко составляют три мили, так что юридически мы чисты, — отрапортовал Дербенёв.
— А фактически, штурман, вы уголовники, ещё бы немного, и загорать нам на пляже северной Африки, — подвёл общий итог Чуйков, — глубину под килем замерить эхолотом для большей уверенности.
Еще через мгновение Дербенёв озвучил свои замеры.
— Под килем триста восемьдесят семь метров. Полученные места обсчитаны и нанесены на карту. Вероятность обсервованного места подводной лодки составляет ноль целых девяносто три сотых. Можно погружаться.
— Только не пичкайте меня своими процентами, шайка Пифагоров…Юрий Михайлович, уходи на сто пятьдесят метров.
Чуйков спустился к штурманам, со злостью бросил на карту свою шапку и вопрошающе взглянул на присутствующих.
— Ну и где мы, показывайте!
Штурманы переглянулись.
— Под вашей шапкой, — осмелился доложить Дербенёв.
Командир улыбнулся. Все поняли — буря стала стихать, но ещё не миновала, главное — можно говорить правду…
               
                2
Первым витавшую над штурманами  грозу разрядил Потапков.
— Что касается морского пейзажа, то мало найдётся поэтов и писателей, которые, увидев море, остались бы к нему равнодушными. Морякам-подводникам, конечно, не до красоты пейзажей, но всё же  ничто человеческое нам не чуждо. Я чуть было не «тронулся» от увиденного в перископ, Владимир Артемьевич.
Дербенёв, поддерживая своего наставника, добавил:
— Мои эмоции и впечатления от этого всплытия не поддаются комментариям, но зато очень точно описаны классиком:
            Тебя любил я, море! В час покоя
               Уплыть в простор, где дышит грудь вольней,
               Рассечь руками шумный вал прибоя —
               Моей отрадой было с юных дней.
Чуйков раздражённо поморщился.
— Опять ты за старое, штурман. Лучше бы вместо стихоплётства своего изучением местных течений занялся в час покоя…
— Уже!
— Что, уже?
— Уже занялся, товарищ командир, анализирую статистические данные выявленных невязок. Попытаюсь всё обсчитать и свести в единую таблицу, чтобы на обратном пути полученные данные можно было учитывать. А поэтические строки принадлежат не мне.
— О, господи, неужели у меня на лодке есть ещё один словоблуд.
— Да нет же, товарищ командир, эти строки принадлежат вашему «любимому» Байрону.
— Вот спасибо, обрадовал, — Чуйков облегчённо вздохнул, — ладно, предлагайте, куда ворочать…         


                XI. ТОЧКА  РАНДЕВУ
                1               
Ещё две недели прошли спокойно. Всплытия сменялись погружениями, сеансы связи — зарядами аккумуляторной батареи.
Миновав без особых приключений Иберийскую зону противолодочного наблюдения сил НАТО на театре и Гибралтарский район, подводная лодка начала патрулирование в Западном районе, ответственность за который лежала на ВМС Италии. По данным разведки и целеуказания, главные силы постоянных оперативных соединений НАТО, основу которых составляли авианосные многоцелевые группы, выполняли свои боевые задачи в центральной части Средиземного моря. Следовательно, именно туда управляющий командный пункт смещал  районы патрулирования подводной лодки, чтобы «длинной рукой» основного - ракетного оружия следить за вероятным противником, а в случае агрессии против СССР или его союзников приступить к немедленному уничтожению отслеженных сил.
Находясь в постоянном напряжении и ожидая на каждом всплытии ту самую – единственную команду, ради которой подводная лодка патрулирует вдали от родных берегов, весь экипаж, сам того не подозревая, превратился в единый организм. Каждая клеточка этого новорожденного теперь жила  в едином ритме и служила единой цели.
Однако чем дольше длилось напряжение, тем яснее в сознании каждого подводника отражались и важность стоящих перед ними задач, и возможные последствия развязывания ракетно-ядерной войны, а сама идея мирового господства на обломках цивилизации выглядела нелепо, кем бы эта идея ни выдвигалась. Именно в контакте с настоящим, а не вымышленным, пусть вероятным, но всё же противником приходило это понимание.
Реально существующая угроза, не где-то в другом мире, а вот здесь, рядом, придавала совсем иной оттенок таким, казалось бы, знакомым с детства и простым понятиям, как Родина, мать, жизнь, любовь.  Страх не за самих себя и даже не ужас последствий для человечества, а прежде всего душевная боль и переживания за родных и близких, оставленных где-то там — на Большой земле, ежедневно давали силы каждому подводнику стойко переносить все тяготы  автономного плавания.
Правда, здесь следует заметить, что у медали всё же две стороны, и, чем дольше длится напряжение, тем слабее бдительность, острее чувство усталости и даже безысходности положения.
Самое страшное в жизни подводника, наверное,  привычка. Нельзя привыкать к тому, что всё в порядке, что противник далеко, а потому не слышит и не видит тебя, что материальная часть постоянно исправна и т.п. Привыкание такого рода приводит, как правило, к трагическим последствиям. И примеров тому в истории множество.
Очевидно, понимая все особенности первого этапа подводного плавания и учитывая тот факт, что подводная лодка находилась в море более полутора месяцев, Москва приказала осуществить скрытный переход в точку встречи с силами обеспечения, где пополнить запасы топлива и продовольствия.
 Через пять дней, форсировав Тунисский пролив, «Б-224» прибыла в назначенный район.

                2
— Записать в вахтенный журнал: «…по пеленгу 170 градусов обнаружен сторожевой корабль ВМФ СССР, дистанция сорок кабельтов, лежит в дрейфе. По пеленгу 180 градусов в дистанции  семьдесят кабельтов — группа судов, принадлежность не установлена», — приказал Чуйков из боевой рубки, наблюдая за надводной обстановкой через перископ.
Лодка заняла точку встречи. Провели опознавание с кораблём. Чуйков ещё раз прошёлся окуляром по всему горизонту, убедившись в возможности безопасного всплытия, решил не затягивать манёвр.
— Продуть среднюю!   
Воздух с шумом, ласкающим слух, устремился по трубопроводам высокого давления, выталкивая воду из цистерн. После нескольких секунд натуги, освободившись от бремени балласта, как роженица от долгожданного плода, подводная лодка раскачивалась на поверхности в нежных объятиях средиземноморских волн.
Чуйков поднялся на мостик, по рыбинам которого струйками стекала вода. Всей грудью вдохнул свежий, наполненный особым, специфическим запахом воздух и снял шапку.
Яркое, ослепительное солнце своими длиннющими лучами проникало везде и резало глаза, его тепло  чувствовалось даже через толстый мех кожаной куртки и приятно грело спину. Хотелось дышать и дышать этим насыщенным смесью озона и дизельного топлива воздухом и никогда не расставаться с его парным, как молоко, теплом, греющим не столько извне, сколько изнутри.
— Здравствуй, СОЛНЦЕ, — вслух произнёс Чуйков и подставил лицо ярким лучам светила. Глаза его были закрыты, но через веки проникал красновато-розовый свет, душа наполнялась ощущением полноты жизни и радости бытия.
— А ведь как мало надо человеку для счастья, — сказал командир поднимающемуся на мостик старпому.
— Владимир Артемьевич, провели переговоры с кораблём, это скр  «Пылкий» Балтийского флота — наш конвоир до района заправки. Его командир сообщил, что на борту имеет для нас письма и посылки. Предлагает следовать в кильватер за ним. В назначенном районе нас ждут танкер и сухогруз, будут организованы отдых и помывка личного состава в бане, сауна на транспорте готова обеспечить офицеров и мичманов. Вас приглашают на «Пылкий».
— Хорошо, сейчас продуемся окончательно, выбросим мусор, перекурим и пойдём. Как считаешь? — широкая улыбка озарила лицо командира.
— Я согласен, хотя неплохо было бы сначала понежиться на солнышке…
— Тогда начинай нежиться.
— По местам стоять к всплытию, приготовить бортовые дизеля к продуванию балласта газами без хода. Приготовиться к выбросу мусора…—  особенно торжественно скомандовал Манишевич.
               
                3
Даже на полном ходу подводная лодка не поспевала за сторожевиком, но к 17 часам всё же заняла назначенный район.
— Транспорт «Вилюй», — прочитал боцман, глядя в бинокль, — это от него будем пополнять запасы? — спросил у старшего помощника мичман.
— Да, Вячеслав Алексеевич, от него, для тебя транспорт привёз даже чернь и свинцовый сурик, готовь накладные.
— Сурик - это хорошо, а олифа лучше. Наша-то олифа, что в ограждении, с морской водой перемешалась — сплошная эмульсия. Неплохо было бы получить новую, для покраски.
— Получишь, боцман, если скупиться на «шило» не будешь.
— А что я? Моё дело — взять «шило» и обменять на нужный товар. Всё остальное зависит от вас.
— Считай, боцман, что олифа уже на борту, — утвердительным тоном закончил старший помощник.
Подойдя к транспорту, подводная лодка ошвартовалась у правого борта. Юрий Михайлович построил экипаж «по большому сбору» на проведение авральных работ.
— На всё — про всё мы имеем всего двадцать четыре часа. Уже в двадцать два ноль ноль завтрашних суток мы должны быть под водой.
Строй подводников понимающе молчал. Старший помощник продолжал.
— Через четыре часа мы должны закончить погрузку продуктов и приступить к помывке личного состава. Кому это непонятно?
Никто из стоявших в строю не вымолвил ни слова.
— Завтра с утра начинаем приём топлива от танкера «Кола». Механикам проверить готовность топливной системы. Всё!
Иллюминатор в носовой части транспорта открылся, из него высунулось округлое загорелое лицо с огромными усами, человек осмотрелся по сторонам и удивлённо взглянул на Дербенёва.
— Шарапо-о-ов. Сашка, — непроизвольно вырвалось у штурмана.
Человек в иллюминаторе расплылся в улыбке.
— Заходи! – коротко, как будто вчера виделись, произнёс загорелый человек с усами, и его лицо скрылось в глубине каюты.
— Юрий Михайлович, — Дербенёв обратился к старпому, — разрешите хотя бы на пять минут отлучиться к другу детства, вместе росли, учились и вот встретились «за тридевять земель».
— Дуй, разрешаю, заодно узнай, как у них насчёт сауны.
   
                4
После сауны, в каюте помощника капитана судна, совмещённой с лазаретом, собралось небольшое офицерское собрание. По своим размерам каюта напоминала приличный «зал для заслушиваний».
От подводных сил присутствовали: капитан третьего ранга Манишевич, капитан второго ранга Арипов, капитан-лейтенанты Щербатов и Дербенёв, а также медицинское обеспечение в лице капитана медицинской службы Галльского.
 Вспомогательный флот был представлен капитаном судна капитаном третьего ранга Синельниковым и его помощником капитан-лейтенантом Шараповым.
Застолье было в разгаре, когда старшего помощника вызвали на борт сторожевого корабля  к Чуйкову. Юрий Михайлович поблагодарил капитана транспорта за гостеприимство, оказанную помощь и удалился на командирский катер, ожидавший его у борта.
— Смотрю на ваших матросов и удивляюсь, — произнёс хозяин каюты, — все матросы — как зомби — серо-зелёные и худые, а работают, как заколдованные муравьи, живой конвейер какой-то. Каждое движение отлажено, выверено. И дисциплина железная. Это что, специальный отбор личного состава или их учат где-то этому? — не прекращал восхищаться Шарапов. — Во время погрузки продуктов я со стороны наблюдал и не мог оторваться.
— Это ты верно заметил. Хотя жить захочешь — и зомби, и муравьишкой станешь, — подтвердил высказанное Шараповым Дербенёв. — В этом и разница между теми, кто, имея всё на свете, не понимает, что он имеет, и теми, кто радуется увиденному в перископ лучику солнца. Поверь мне на слово, эти матросы знают точную цену жизни. Вот такая правда получается, дружище.
— Давайте не будем о грустном, поговорим лучше о приятном. Например, откуда у вас на судне такой замечательный картофель – идеально чистенький и весь под один размер, калибром 100 миллиметров? — удивился Щербатов.
— Всё из Италии. Мы недавно оттуда. Союз платит валютой за ваше обеспечение. Знали бы «макаронники», кого они кормят! А лук или помидоры, которые вы получили, разве хуже картошки? — переспросил Синельников.
—  Помидоры вообще какие-то нереальные, они похожи скорее на арбузы, чем на те овощи, которые мы привыкли видеть, — продолжал восхищаться командир моторной группы.
— Да что помидоры, а вы видели на спардеке оазис целый, с бассейном и настоящим велосипедом, фантастика, - откровенно восхищался Дербенёв.
— Удивительное дело — как мало человеку надо для счастья! Ещё вчера мы радовались макаронам «по-флотски» с тушёнкой 1958 года закладки, а сегодня, отобедав куском чистого карбонада со свежими овощами, захлёбываемся от восторга полноты жизни. А ведь кто-то всё это ест каждый божий день и даже не замечает, — высказался вслух Манишевич. Увидев висевшую за ширмой гитару, Юрий Михайлович попросил Галльского, что-нибудь спеть для души.
— С чего начать, с офицерского вальса или с Розенбаума? — спросил доктор.
— Начни про Лиепаю и Ревель, — предложил Дербенёв.
— Ожившие и порозовевшие после бани матросы свободной смены толпились на носовой надстройке подводной лодки. Откуда-то появились сигареты. За перекуром пришли воспоминания о доме. Кто-то вспомнил маму, а кто-то любимую девушку, в прочный корпус не хотел спускаться никто.
Из ближайшего иллюминатора доносились звуки гитары, они будоражили воспоминания… 
                5
В каюту вернулся Манишевич и огласил новости из  последней шифровки .
— Получено приказание, - начал старпом, — начальника политотдела высаживаем на «Вилюй», с ближайшей оказией  он уходит в Севастополь — автономка для него закончилась. Приписного штурмана отправляем на «Пылкий», и его доставят на подводную лодку Северного флота. Потапкову повезло меньше, чем Поликарпову, – на северянке старшего  штурмана  с гнойным аппендицитом сняли с борта, так что Владимиру Анатольевичу придётся поработать на два фронта, а как он потом попадёт домой, пока неизвестно. Евгений Иванович Погатель остаётся с нами, у вас, Михаил Александрович, по-прежнему трехсменка. Новости все, пора отчаливать…
Присутствующие засуетились и начали прощаться с гостеприимными хозяевами.
— Так мне и не удалось покататься на твоём чудо-велосипеде, — посетовал Дербенёв, обращаясь к своему другу.
— Очевидно, посчастливится в следующий раз, — неуверенно обнадёжил Шарапов, и друзья обнялись на прощание. 


                XII. ДО ВСТРЕЧИ…
                1
Пятница - короткий день. Завтра выходные. В этот день всегда хочется праздника. Тем более, впереди не просто выходные, а целый отпуск…
 — Наконец-то дождалась окончания рабочего дня, - облегчённо вздохнула Дербенёва, готовя маленький фуршет у себя в отделе. — Немного шампанского и рижского бальзама  для души не помешают,  особенно перед расставанием с подругами, - размышляла она.
Чешские фужеры голубого стекла украшали стол и ждали гостей с таким же нетерпением, как и сама Татьяна. Живые свидетели прошлого, они напоминали Дербенёвой  о прекрасном времени, когда она, совсем ещё юная хозяйка, встречала мужа после очередной автономки в новой, первой в их семейной жизни квартире. Тогда у них не было ни стола, ни стульев и даже кровати. Зато была любовь, какое-то лёгкое вино, эти фужеры и окна без штор, полные солнца. «Как давно и как недавно всё это было, - подумала Татьяна. — Всего-то четыре года прошли. А как всё изменилось…»
В дверь постучали.
— Войдите, открыто, - предложила Дербенёва и встала, прикрывая собой накрытый стол.
Дверь распахнулась, на пороге появился высокий, плотного телосложения, с «брюшком» мужчина лет тридцати, на правой щеке которого  выделялось большое родимое пятно. Мужчина задержался на входе, не решаясь войти. Татьяна сразу узнала его. Александр Берзиньш трудился по соседству инженером-наладчиком. Будучи сотрудниками одной лаборатории, они работали в разных  отделах. Отношения между экологами и отделом технического контроля складывались тепло. К тому же Берзиньш - единственный холостяк на весь отдел, а в отделе экологической защиты окружающей среды целый букет невест.
—Ты чего мнёшься, Саша, как не свой? — по-дружески окликнула гостя Татьяна.
— Да я, собственно, хотел поговорить с тобой наедине, а у вас, смотрю, банкет намечается. Уж лучше я после зайду, в понедельник...
— Не-е-ет, не выйдет, в понедельник ты меня не застанешь, я уже в Киеве буду. Так что  выкладывай сейчас.
— Сейчас не смогу… Можно я тебя подожду на набережной городского канала? — не поднимая глаз, промямлил гость. — Мне очень надо…
— Тебе видней. Хочешь — жди. Только о чём это ты секретничать собрался? Интригуешь, сил нет. — Татьяна рассмеялась.
В лабораторию с шумом ворвался ветер,  сквозняк хлопнул форточкой. Вместе с ветром  гурьбой ввалились сотрудники. Не замечая вконец оробевшего Берзиньша, все бросились к столу. В считанные секунды помещение наполнилось женским смехом и звоном разбираемых бокалов. Гость удалился…
— Я буду ждать в машине, — уходя и без всякой надежды вымолвил Александр.
Потирая руки от предвкушения «дармовщинки», сотрудники обступили стол, стали рассматривать бутылки, интересуясь сортом шампанского. Цокали языками и качали головой от изобилия приготовленных Дербенёвой кушаний.

                2
— Неужели это всё нам? — первой удивилась Елена Супруненко.
— А начальницу ждать будем? Её в управление вызвали, - поинтересовался ещё кто-то. — За час мы на желудочный сок изойдём, да и рабочий день уже закончился - всем по делам надо.
— Давайте приступим к основной части, думаю, Эльвира поймёт, — высказала предложение Дербенёва.
— Давайте и поскорее. Хватит греть благородные напитки в руках, пусть они нас изнутри греют, — единодушно поддержали собравшиеся.
В углу комнаты раздался телефонный звонок. Татьяна взяла трубку.
— Без меня не начинать. Уже бегу. Ставьте кофе, — полушутливо потребовала Эльвира Павловна – начальник зональной экологической лаборатории и положила трубку.
— Как всегда вовремя, — озвучила «радость» Дербенёва, — ещё ни в одном глазу, а начальник уже кофе требует. Давайте сделаем вид, что выпили до её звонка. Предлагаю тост — за мой отпуск, девчонки.
Согласившись с предложением, все подняли бокалы за виновницу торжества и пожелали ей хорошего отдыха и лёгкой дороги.
— А вот и я, — в помещение, запыхавшись, вбежала Эльвира Павловна. — Вы, я вижу, уже начали, тогда мне, пожалуйста, штрафную, как опоздавшей…
— Вам шампанского или сразу бальзам? — поинтересовалась Дербенёва.
— Начну-ка я с коньяку!
— Но у меня нет сегодня коньяку.
— Зато он есть у меня. Давно лежит в сейфе и своего часа дожидается. А сегодня  как раз повод подходящий.
— Как-то неловко, получается, — встревожилась Дербенёва, - повод мой, а коньяк ваш.
— Всё, что из рук начальства, — всё ловко, не переживай, мне ещё принесут. Или мало у нас должников? Давай лучше выпьем за твой отпуск.
— Давайте. Я рада, что все наконец собрались…
               
                3
Застолье было недолгим, всего полтора часа. К этому времени погода испортилась. Как и положено в лучших прибалтийских традициях, пошёл дождь. Все вдруг поняли, что придётся либо мокнуть по пути домой, либо продолжать торжественный ужин. Поэтому было принято верное решение — фуршет не прекращался ещё час.
Не прекращался и дождь. Целые реки неслись по асфальту, устремляясь к решёткам сточных колодцев. Розарий под окнами напоминал вселенский потоп. Крупные капли дождя, падая с небес, били по бутонам, и розы, не выдерживая их натиска, теряли лепестки. Цветы стояли  по самые листья в воде, наклонив головы, словно стеснялись своей наготы, а грязные потоки уносили их красоту и непорочность.
Как-то незаметно все разошлись, посуда вымыта, и, казалось бы, можно собираться домой. Татьяна стояла у окна и смотрела на мокрую улицу. Грустные мысли, как вездесущая сырость, лезли из всех щелей: «Вот так и мы, женщины, с годами теряем свою красоту, привлекательность, и хорошо, если рядом есть тот, кому хочется их подарить. А если нет, или если он далеко? Тогда, очевидно, придётся безвозвратно расстаться со своим богатством, как эти розы, так по-настоящему и не воспользовавшись им….  А годы идут, идут, не спрашивая, нравится нам это или нет. Стучат днями рождений по клавишам чувств, как молоточки по струнам рояля, наигрывая душе несносную мелодию. И каждый аккорд этой заунывной симфонии напоминает о конечности всего живого в этом мире: «Вам уже 25, 26, 27…».
Татьяна подняла голову к небу. Тучи поредели, но в них было ещё достаточно влаги, чтобы поливать землю. «Нескоро, очевидно, закончится эта непогода, а ещё дочку забирать из садика», — промелькнула мысль. И вдруг Дербенёва с ужасом вспомнила, что Берзиньш ждёт её почти три часа. «А может, и не ждёт? Уж лучше бы ждал — до садика довёз бы», — невольно для самой себя  захотелось Татьяне.
С этим желанием она стремглав выбежала из лаборатории, на ходу надевая плащ.

                4
Дождь явно ослабел, теперь он мелко моросил, создавая пелену. На противоположной стороне улицы недалеко от проходной стояли зелёные «Жигули» тринадцатой модели с запотевшими стёклами, номеров не было видно.
«Неужели он?» — удивилась Дербенёва и ускорила шаг. Её сердце застучало сильнее.
Подойдя к машине, она открыла дверь и увидела сидящего на переднем сиденье толстого пса с огромными ушами и длинными обвисшими щеками. Короткие лапы создавали иллюзию непропорционально вытянутого тела собаки, а  оттянутые вниз веки придавали его морде выражение постоянной грусти и даже печали.
— Лари, марш на место! — скомандовал Берзиньш.
Пёс даже не шелохнулся.
— Я кому говорю? Освободи место пассажиру! — ещё раз приказал Александр.
Лари укоризненно взглянул на своего хозяина, как бы говоря: «И ради кого ты меня, верного друга, гонишь с нагретого места? Это же не пассажир, это — Женщина. Не надо меня обманывать, я всё и сам вижу. Именно её мы ждали здесь битых три часа».
— И не смотри на меня так, пошевеливайся, толстый боров, — продолжал настаивать Берзиньш.
Пёс повернулся к Татьяне, всё ещё мокнувшей на улице, и только убедившись, что женщина ещё не ушла, нехотя перебрался на заднее сиденье.
— Прости, извини и всё сразу, — падая на сиденье, выпалила Дербенёва, — я полагала, что ты уже уехал.
— Как же можно уехать,  когда обещаешь ждать, — недоумённо ответил Александр.
— Всё было бы понятно, если бы я знала причину, ради которой стоило ждать так долго. — Татьяна пристально посмотрела в глаза Берзиньшу. — А впрочем, какая разница? Поехали быстрее, мне ещё дочку из садика забрать надо, по пути всё и расскажешь. Только печку включи, пожалуйста, и подбрось меня за Люсей, коль дождался, — загадочно распорядилась Дербенёва.
— За Люсей так за Люсей, — безропотно согласился Александр.
Машина тронулась с места, разбрызгивая лужи, покатила вперёд.
— Знаешь, куда ехать? — спросила Татьяна.
— Нет, но надеюсь, что ты подскажешь.
— На улицу Саркана Армияс, за кафе «Вента». Можем, кстати, зайти в кафе, там и поговорим, если тебе удобно. Или имеются другие планы?
— Да какие там планы, все планы уже рухнули. Не знаю даже с чего начать.
— Начни с начала, — Татьяна внимательно посмотрела в глаза Александру и, не найдя там того, что хотела увидеть, улыбнулась.
— А я  вот так на ходу не могу говорить о сокровенном, должна быть соответствующая обстановка и… — Александр запнулся.
— И что ещё? — машинально, думая о чём-то своём, переспросила Дербенёва.
— И… только ты и я…— обречённо выжал из себя Берзиньш.
— Постой, постой, мне снится всё это, или я в бреду? — Татьяна не поняла проскользнувшее откровение Берзиньша. — О каких сокровенных чувствах идёт речь? Разве тебя интересует не Ленка Супруненко из нашего отдела?
Берзиньш тяжело просопел в ответ, не решаясь даже посмотреть в глаза своей спутнице. Он изо всех сил вцепился в рулевое колесо, как утопающий цепляется в последние мгновения своей жизни за спасительную соломинку внезапно оказавшуюся под рукой.
Татьяну осенила догадка.
— Ущипни меня скорей, неужели твои амурные стрелы предназначены мне? Не поздновато ли говорить о своих чувствах замужней женщине, Ромео?
Берзиньш, по-прежнему  глядя только на дорогу, стал оправдываться.
— А что я? Я ничего пока и не говорил, только собираюсь. Чего здесь непонятного? Может, я хочу объясниться в любви той самой замужней, но очень одинокой женщине. Вот и всё…
Татьяну такой поворот событий даже развеселил.
— А кто тебе сказал, дружище, что я одинокая? Я, может быть, самая счастливая на свете в своём браке…
— Не ври хотя бы себе - «счастливая». На твоём лице написано, что от такого счастья тебе выть хочется.
— А ты, очевидно, тот рыцарь, который может сделать меня счастливой на всю жизнь. Или твои планы так далеко не распространяются?
— Не ёрничай, это тебе не к лицу! — в голосе Берзиньша прозвучал металл. — Да, у меня действительно серьёзные планы, и я хочу, чтобы ты была счастлива всю жизнь. Желательно со мной…
— Если так, то, может быть, зайдём ко мне на ужин или  просто на кофе? Заодно и с дочкой познакомишься. Ты не очень занят, я у тебя не всё  время забираю? — продолжала отшучиваться Дербенёва, подтрунивая над неуклюжими попытками Александра поговорить о своих чувствах.
Берзиньш это видел, терялся в своих сомнениях, его мысли путались, и в какой-то момент он даже пожалел о том, что затеял разговор.
— Я не знаю, правильно ли я поступаю, но думаю, сейчас не  самое лучшее время для похода в гости. — Александр сделал паузу, собрался с мыслями и продолжил. - Твой муж в море, дочка дома, и вдруг — «здравствуйте, это я».  Нелепо как-то получается, нехорошо.
— А ты попробуй поступить как хочется, как сердце подсказывает, может быть, и угадаешь правильный путь.
 Татьяна вдруг изменила тон, казалось, что она даже заинтересовалась откровениями этого засидевшегося в  женихах сослуживца. Ей стало приятно, что кто-то именно сейчас, когда ей так одиноко, обратил на неё внимание.
А тем временем машина подъехала к детскому саду.
— Вот мы и на месте. Спасибо огромное, что довёз, сейчас заберу свою Люсьен и домой, — Татьяна быстро открыла дверь и вышла из машины.
— Пока, Лари. — Дербенёва помахала рукой псу и, почти собравшись уходить, наклонилась к двери. — Хочешь, я дам тебе дельный совет? — Татьяна пристально посмотрела на Александра.
Берзиньш молчал, очевидно, соглашаясь, и только уши его пунцово горели, как зрелые маки.
— Если сейчас ты считаешь невозможным для себя то, что час назад казалось главным, значит, оно на самом деле ничего для тебя не стоит и говорить об этом не следует. Есть правда и другая, более простая жизненная истина: «Если очень хочется, то можно». Вот и выбирай, какая из них тебе дороже. Когда выберешь, тогда и поговорим. А пока извини, спасибо ещё раз, что дождался и доставил к месту. До встречи.
 Дербенёва резко повернулась, захлопнула дверь и, не оборачиваясь, зашагала прочь …

   
                ЧАСТЬ ВТОРАЯ


 XIII. ТО ЛИ ЗВЕЗДА, ТО ЛИ …
                1
Шёл обыкновенный, очень будничный и ничем не приметный день. А точнее ночь, потому что день фактически закончился, если верить астрономическим таблицам, ещё три часа назад. В условиях длительного автономного плавания подводной лодки, когда отсутствуют привычные признаки смены суток, когда такое знакомое и родное солнце заменяют сотни постоянно горящих электрических ламп, трудно определить — где ночь, а где день. Штурманская вахта капитан-лейтенанта Дербенёва подходила к концу, пришла пора будить сменщика — командира ЭНГ  старшего лейтенанта Апилогова.
На плечи младшего штурмана ложилась обязанность готовить расчёт АНС  к определению места подводной лодки по небесным светилам, будь они неладны. Причём мастерство операторов АНС заключалось в способности быстрого определения параметров небесных светил за короткий период подвсплытия на перископную глубину.
Штурман Дербенёв, изнемогающий от несносной жары, от удушья, вызываемого влажностью смрадного и какого-то тягучего, заполняющего не только всё пространство, но и внутренности каждого члена экипажа воздуха, сновал по штурманской рубке, включая и готовя к работе приборы для определения места.
Вахты, очерёдность которых уже не различалась ни по времени суток, ни по дням и даже часам, тянулись какой-то ровной, безликой чередой и становились неотъемлемой частью всей подводной рутины, без которой жизнь, казалось, теряла смысл. Сутки как бы остановились, и только минуты, смешавшись с секундами, хаотично текли в каком-то неопределённом направлении и тем самым создавали некоторое чувство движения. Причём движения на месте, движения, схожего с состоянием вечно стоящих часов, не вызывающих у подводников никаких положительных эмоций. Казалось, нет в мире такой силы, которая способна запустить сломанный механизм хронометра в прежнем режиме, силы, способной изменить ход очерёдности вахт, очерёдности сеансов связи, чередования записей в вахтенном журнале. Но в тяжёлом, отдающем человеческими испражнениями воздухе уже висело неуловимое ощущение перемен, предвещающее изменения этой нелепой монотонности, этой безобразной рутины — не отличающей ночь ото дня, будней от праздников.
Шёл четвёртый месяц автономки.
Автономка — нечто трудноопределимое нормами человеческого бытия, но предусмотренное годовым планом, спущенным из Москвы, и не учитывающее индивидуальные пожелания отдельных офицеров, мичманов, а также членов их семей. Всегда связана с длительным отрывом подводников от берега. Характеризуется отсутствием привычного уклада жизни и обязательным наличием риска. Риска, такого привычного и будничного, постоянно «прописанного» рядом с каждым членом экипажа.
Во всех отсеках довольно старой, но ещё очень живой дизель-электрической субмарины, оснащённой крылатыми ракетами, «кипела» обычная «муравьиная» работа: смена вахты и подготовка к сеансу связи.

                2
Лодка, задрав нос, уверенно всплывала под перископ.
— Штурман, кончай ночевать. Где твои звездочёты? — произнёс почти скороговоркой командир, и рука с короткими, слегка толстоватыми пальцами просунулась в узкую половинчатую створку двери штурманской рубки, где на традиционном месте — «штатно», под небольшой вычислительной машиной, хранились его белые холщовые рукавицы. На мгновение рука зависла над клавиатурой, как будто «забыла», зачем она здесь… Далее профессиональным движением указательный палец опустился на кнопку «F-1», зелёный экран озарился ярким светом, и ЭВМ начала какой-то счёт. Через секунду высветился результат.
— Штурман, что это? — спросил командир, глядя из-за задверного пространства центрального поста.
В шапке с позеленевшим от морской воды «крабом» , рукавицах и меховом реглане, Чуйков сейчас был похож, скорее, на колхозного сторожа, чем на командира ракетного подводного крейсера.
— Это, товарищ командир, оставшееся время боевой службы — в секундах. С такими вычислениями движение времени заметнее, — выпалил Дербенёв, ни на миг не сомневаясь в подвохе командирского вопроса.
— А правду ли гласит народная молва, что ты создал программу посекундного подсчёта денежного довольствия во всех видах валюты, включая «боны»?
— Так точно, могу и вам посчитать. А могу просто вывести на экран мультик, и вы в реальном масштабе времени увидите, как они, эти самые «боны», капают.
— Ты бы лучше своих штурманят поторопил, а то я сейчас закрою нижний рубочный люк и лишу вас лирических ощущений до следующего всплытия, — безо всякой интонации продолжил командир и заторопился в боевую рубку .

                3
Припав на колено у лючка в гиропост, Дербенёв истошно закричал:
— Расчёту АНС — по местам! — И, подумав мгновение, добавил: — Шевелись, дети подземелья.
Буквально через минуту по трапу в боевую рубку загрохотали своими ПДУ  старшина команды штурманских электриков старший мичман Ивашников, среди своих просто Михалыч, и молодой, но не по годам ленивый командир ЭНГ.
Чуйков, раздражённый лишними стуками по трапу, проворчал:
— Опять вы гвозди в прочный корпус заколачиваете, того и гляди какой-нибудь «Оливерчик Ха. Перчик»  без всякой акустики нас услышит.
Звякнула ручкой кремальера. Послышался шум в системе гидравлики, свидетельствующий о подъёме командирского перископа и других выдвижных устройств.
— Центральный — акустик: «Горизонт чист».
Вполголоса, через плечо старшего помощника, доложил самый старый член экипажа и самый «молодой» папаша мичман Ковальчук.
В этом году ему стукнуло пятьдесят три, а на прошлой неделе мы получили радиограмму о том, что у него родилась дочь-первенец. После двадцати пяти лет супружеской жизни. Злые языки поговаривали о безграничных возможностях советской медицины флотских санаториев черноморского побережья. Именно там проходила лечение год назад жена Георгия Александровича. Однако счастливее отца сегодня трудно было себе представить.
На зуммер из боевой рубки вахтенный центрального поста включил переговорное устройство:
— Стоп, левый. Боцман, держать глубину десять метров. Записать в вахтенный журнал: «Осмотрен горизонт, горизонт чист. Направление волны — двести восемьдесят градусов, море — три балла, видимость — полная, ночная».
Услышав голос командира, вахтенный стал судорожно записывать полученную информацию в журнал.
Центральный пост  замер. Механик занял любимое положение — стоя за спиной у боцмана, с линейкой в руках. Нет, не для черчения устройства механизмов, а для «рукоприкладного контроля» за положением горизонтальных рулей , от которых сейчас зависели глубина и, следовательно, качество принимаемой для лодки информации. На случай если вдруг боцман «кимарнёт» и загонит лодку глубже хотя бы на полметра, была приготовлена эта длиннющая «рука правосудия».
Штурман, поколдовав над приборами и сделав соответствующие расчёты на карте, запустил перфоленту в свою ПЭВМ. Машина на какое-то время «задумалась», а потом начала мигать всеми своими светодиодами, будто радовалась, что у неё всё «славненько» получилось с математикой. Самодовольная физиономия Дербенёва высунулась под трап. Хитро улыбаясь, штурман доложил командиру и заодно в пространство центрального поста:
— Товарищ командир, штурман к погружению готов. Получена невязка  двадцать семь градусов пятнадцать кабельтовых.
— А твои подопечные, штурман, ещё упражняются с астрономией. Очевидно, звёздочек не хватает или ещё чего-то... Так что — не готов ты пока. Опять «двойка», — не без иронии ответил командир.

                4
Апилогов, стоя спиной к командиру в узком затхлом пространстве боевой рубки, с отчаянием крутил рукоятки на своём канале АНС и не мог никак поймать ранее вычисленную и назначенную к определению параметров звезду. Через комбинезон, спиной, чувствовал раздражение командира и ждал упрёка в свой адрес.
Сумрак помещения скрывал покрасневшие уши штурманёнка, горько и стыдно было ещё и оттого, что Евгений Михайлович уже отработал свою задачку и теперь, с разрешения командира, тихонечко покуривал четвертинку сигареты, выдыхая дым в рукав своего комбинезона. У младшего штурмана было ощущение, что весь экипаж ждёт только его одного, такого нерасторопного и невезучего. Михалыч не выдержал первым:
— Ну что там у тебя, Олег Станиславович? Ты что, хочешь посбивать эти звёзды из зенитного пулемёта, которого у тебя нет? Или всё же место по ним пытаешься определить?
— Да вот… захватил звезду по расчетным параметрам, а она меняет угол места, как будто не звезда совсем, а самолёт или спутник. Разве так бывает? — с детской наивностью ответил обескураженный собственной догадкой штурманёнок. Ивашников перешёл на место Апилогова и припал к окуляру его канала.
Зуммер «Каштана»  центрального поста опять прервал тишину. На сей раз с докладом вышел на связь командир боевой части связи старший лейтенант Картавин:
— Товарищ командир, в наш адрес принято персональное радио…Готов к погружению.

                5
Тень техника-радиометриста метнулась из своей рубки под трап центрального поста. Это был дурной знак. Обычно радиометристы так — «втихую», докладывают об обнаруженных самолётных РЛС  вероятного противника, круглосуточно осуществляющих поиск подводных лодок. Обитатели центрального поста внутренне напряглись в ожидании результатов доклада. Мичман Анилин поднялся по трапу в боевую рубку и, вручая лист командиру, на словах добавил:
— Сантиметровый диапазон, похоже, «Нимрод» , сила сигнала три балла.
А тем временем старшина команды штурманских электриков, изучавший ночное небо в секторе астронавигационной системы, оторвался от окуляра и как бы в пространство произнёс:
— Олег, это не звезда… — и далее быстро и чётко отрапортовал:
— Товарищ командир, по пеленгу тридцать градусов предполагаю самолёт, угол места пятнадцать, наблюдал выключение бортовых огней, идет на нас. Это по нему командир ЭНГ пытался определить место, приняв его за небесное светило.
Командир, на секунду припав к перископу, скомандовал в центральный пост:
— Оба «средний» вперёд. Боцман, ныряй. Погружаться на глубину сто двадцать пять метров. Штурман, курс?
— Предлагаю право на борт на курс сто тридцать пять градусов, — не глядя на карту, выпалил Дербенёв.
— Боцман, на курс сто сорок два градуса, радиста в штурманскую рубку, — уже с трапа распорядился командир лодки капитан второго ранга Чуйков, обдумывая очередной манёвр уклонения от противолодочной авиации вероятного противника.
— Ну что, штурман, вместо звездочётов вырастил из своих подчинённых специалистов ПВО?  Молодец, ничего не скажешь, это ж надо додуматься — определять место по самолёту. Да ещё по «нашему британскому товарищу».
— Не может такого быть, товарищ командир, это просто совпадение, Апилогову показалось…
— Когда кажется, креститься надо. Или ты считаешь, что Ивашникову тоже показалось? Учить надо своего заместителя как следует, а то, неровён час, останется вечным «групманом» .
Уже выйдя за пределы штурманской рубки, Чуйков как-то по-домашнему спросил:
— Акустик, ну что там у нас с горизонтом, не слышно «супостата»? Не квакают поблизости мерзкие «лягушки» гидроакустических буёв?
— Горизонт чист. «Супостату» сегодня не повезло, очевидно, нюх потерял, — в тон командиру, но без оптимизма, «как бы не сглазить», ответил молодой отец семейства из своей рубки.
— Вот и хорошо, а то опять старпому работа, кальки всякие рисовать: как мы там уклонялись да от кого. Правильно я говорю, Юрий Михайлович? Давай-ка посмотрим — что там Москва от нас хочет. Штурман, наноси на карту координаты нового маршрута…

                6
Подводная лодка заняла назначенную глубину, легла на курс маневрирования. Опять потекли безликие часы серых подводных будней. Прозвучала команда на смену вахты. По отсекам засуетились подводники.
Штурман спустился в гиропост,  проверил обработку данных АНС, провёл «разбор полётов» и только через час лёг спать. Пытаясь отвлечься и снабдить сознание приятными эмоциями, перед отдыхом достал из-под подушки фотографии жены и дочки... Однако из головы не выходило новое задание. «Какой же кретин мог додуматься послать подводную лодку этим проливом, зная малые глубины, наличие горного подводного плато и прозрачность воды Средиземного моря? Лезть в лапы развитой противолодочной системы НАТО, да ещё в дневное время, равносильно самоубийству. Наше обнаружение неизбежно. Это почти состоявшийся факт! Как же тогда справиться с задачей?»
Мысли роились в голове Дербенёва и жалили профессиональное самолюбие, как дикие пчёлы. Сон не шёл. Было очень жарко и очень липко. От переизбытка углекислоты в воздухе отсека болела голова, а сон всё равно не брал и не брал в свои объятия возмущенное сознание. Очевидно, с этими безответными мыслями штурман наконец уснул.
До следующей вахты оставалось целых три часа.
 
                XIV.  МАЛЫЙ СОВЕТ
                1
Пробуждение было тяжёлым. Сон, который долго не приходил и который в конце концов овладел воспалённым сознанием Дербенёва, был бесцеремонно прерван волей командира.
— Юрий Михайлович, вызывай ко мне механика, связиста, разведчика… — высунувшись из открытой двери штурманской рубки, приказал Чуйков своему старшему помощнику и добавил, обернувшись к Апилогову:
— Олег Станиславович, буди штурмана. Пора.
— Товарищ командир, он спит-то всего ничего — два часа. Может, я справлюсь… чтобы не оставаться вечным «групманом»? — возразил младший штурман, раскладывая путевые карты, на которых они с командиром штурманской боевой части уже проложили маршрут подводной лодки в соответствии с новым приказанием, полученным на сеансе связи.
— Нет, умник. Во-первых, кесарю — кесарево, а слесарю — слесарево, а во-вторых, подслушивать, впрочем, как и подглядывать, — премерзопакостнейшее занятие, тем более для потомственного офицера. Так что, буди!
Апилогов нехотя открыл лючок в гиропост и, скорее, предложил, чем приказал:
— Командиру штурманской боевой части прибыть в рубку к командиру.
Старшина команды штурманских электриков, несший вахту на навигационном комплексе, тихо повернулся в своём кресле-вертушке и произнёс почти на ухо Дербенёву:
— Александр Николаевич, пора вставать. Вас в центральный пост, к береговому телефону  какая-то девушка зовёт, с приятным томным голосом, наверное, чего-то хочет... — с удивлением для самого себя пошутил Евгений Михайлович, пытаясь как можно осторожнее разбудить старшего штурмана.
— Какая такая девушка, может, Софи Лорен? — не поддавшись на уловку Михалыча, ответил мгновенно штурман. Отодвинул марлевую ширму, направил на себя струю воздуха от дежурного вентилятора, в простонародье называемого «лопухом». Сладко потянувшись, свесил ноги с лежака и попросил бутылочку холодненького «боржоми». Открыв бутылку, Дербенёв жадно припал губами к горлышку с живительной влагой и, не обращая внимания на струи, льющиеся по шее, допил всё содержимое до капли. Теперь сон отступил. Появилась какая-то ясность мышления. Можно было вновь адекватно реагировать на происходящее.
В помещении гиропоста на период боевой службы всегда оборудовалось два дополнительных спальных места: одно, над помпами охлаждения компасов, — для штурманов, а второе, в шахте астронавигационной системы, — для штурманских электриков. Причём второе в южных широтах считалось самым лучшим, после электромоторного отсека, т. к. при температуре забортной воды +23 — +27 градусов и температуре воздуха в отсеках подводной лодки до +45 градусов температура в шахте АНС никогда не превышала +20. Благодать — почти Сочи, зимой… А вот что касается минеральной воды, то её покупали ящиками, скинувшись на каждого по потребности. Причём за матросов деньги вносили офицеры и мичманы.
Вообще-то корабельным расписанием штурману отведено место отдыха в четырёхместной каюте  второго отсека, но отдыхать там при температуре выше + 45 градусов и влажности воздуха почти 100% могли только особо стойкие офицеры или офицеры, судьба которых просто лишила выбора.

                2
Первым из этих несчастных был минный офицер капитан третьего ранга Хомичев. Как «годок» и как старший каюты, он был попросту вынужден проживать в четырёхместке в связи с тем, что в первом отсеке, командиром которого он являлся, постоянно проводились партийные или комсомольские собрания. Когда же не проводились, подводники свободной смены смотрели фильмы под неусыпным контролем замполита, несущего бесконечную односменку. А если и этого не было, личный состав всё равно участвовал в каких-нибудь занятиях по специальности и пр.
Вторым «постояльцем» значился командир радиоразведчиков капитан-лейтенант Котов. Человек удивительного спокойствия и невероятной способности ко сну. Этот уникум мог спать двадцать пять часов в сутки. На «гражданке» такая способность присуща только одной категории служащих... Котов размещался вместе с минёром только потому, что, во-первых, в его рубке было столько аппаратуры, что сами операторы втискивались в помещение как рижские шпроты в банку. А во-вторых, наш корабельный врач — капитан медицинской службы Галльский, нужно сказать, очень одарённый в области знания человеческой психики человек, пообещал провести специальный эксперимент над разведчиком, если тот даст своё согласие, а каюта врача (она же — лазарет, она же — изолятор, она же — процедурная) находилась также во втором отсеке, почти напротив «четырёхместки». Эта многофункциональная раскладушка представляла собой идеальное помещение для «экспериментов» и других, «очень важных» для нашей медицины изысканий, которые почему-то необходимо было проводить именно в корабельных условиях. Очевидно, это было связано с тем, что из всего многообразия медицинской аппаратуры каюта врача имела целых два свободных дивана — для больных и страждущих. 
Третьим членом этого коллектива был самый невезучий член нашего экипажа, вечный «групман» — младший ракетчик капитан-лейтенант Жарков.
Учась на первом курсе Ленинградского высшего военно-морского училища подводного плавания, среди своих именуемого просто «Ленком» (не путать с названием знаменитого театра), курсант Юрий Жарков познакомился с дамой не совсем строгого поведения. После периода бурных, не всегда продолжительных, но всегда очень жарких встреч в скверике, что напротив училища, будущий рыцарь морских глубин с ужасом узнал, что его пассия беременна. И ему, бедолаге, надлежит сделать выбор: суд, алименты и конец мечте об офицерских погонах или жена, ребёнок, автономки и перспективный шанс приобрести главное достоинство «сохатого папаши». Недолго размышляя, курсант Жарков выбрал второй вариант. Последующие четыре года, отданные семье, ребёнку и учёбе, пролетели незаметно. Сразу после окончания училища Юрий был направлен на Северный флот, назначен на одну из подводных лодок и вскоре ушёл в свою первую автономку. Возвратившись домой через полгода с чемоданами, полными «колониальных» товаров из братских африканских стран, молодой отец понял: венец сохатого жителя лесов весит гораздо больше, чем он, лейтенант, мог предполагать. Весь заполярный посёлок только и говорил о женских прелестях и сексуальных возможностях его жены. Попив некоторое время водки и спустив в магазине «Альбатрос»  на свою дочурку всю валюту, Юрий Николаевич развёлся и уехал в санаторий залечивать раны.
Там, в подмосковной здравнице, нашлось немалое количество «целительниц», стараниями которых молодой офицер забыл обо всех своих проблемах. По крайней мере, до тех пор, пока не закончились деньги. По возвращении в дивизию «пострадавший» не без удовольствия узнал, что его «Эммануэль» уехала в Ленинград. Оставив бывшему мужу, кроме алиментов, ещё и неоплаченные квартирные счета за последние семь месяцев. На радостях собрался мальчишник. После непродолжительного ликования и «обмывания» свободы молодым офицерам захотелось женского тепла, а запасы водки уже иссякли. Офицер Жарков, пока его друг Саня Картавин бегал в поисках жриц любви, взялся изготовить некий благородный напиток из заначки КВШ.  Вскипятив на газовой плите литр спирта, чтобы выпарить из него вредные примеси и смолы, Юрий Николаевич начал заливать горячую жидкость в узкое горлышко бутылки. Учитывая состояние «поющей души», невыключенное пламя газовой горелки, дымящуюся во рту «алхимика» сигарету и потоки спирта, стекающие по рукам и одежде Жаркова, нетрудно представить, какая картина предстала взорам гостей, вошедших в квартиру.
Вместо дикой, необузданной, горячей и страстной любви вошедших встретило ревущее пламя горящей квартиры. Живой факел тушили всем подъездом…
В новый поход лейтенант Жарков не пошёл. Последующие девять месяцев его лечили. Собирали кожный покров из того, «что было», и, нужно сказать, врачам это удалось. Теперь, спустя несколько лет, следов ожогов практически не было видно. Правда, курить Юрий Жарков бросил навсегда.
Четвёртое место, как правило, пустовало. Иногда его занимал командир моторной группы капитан-лейтенант Щербатов. Случалось это тогда, когда находиться в пятом отсеке, где размещалась двухместная каюта стармеха, было невмоготу. По причине или высокой температуры, или остроты запахов с круглосуточно работающего камбуза. Эти яркие запахи заполняли все закоулки отсека, от них не было спасения даже в герметично устроенных аккумуляторных ямах № 3 и № 4.  Пищевые «раздражители» вызывали непрерывную работу поджелудочной железы, судороги желудочно-кишечного тракта и обильное слюноотделение, как у собаки Павлова. Тогда Николай Щербатов просто сбегал во второй отсек и отсыпался между вахтами в «четырёхместке».

                3
Не прошло и пяти минут, как назначенные для участия в «малом совете» офицеры подтянулись в центральный пост. Стали протискиваться в узкую половинчатую дверь штурманской рубки.
— Ну что, «архаровцы», готовы проявить себя на благо флота и Отечества? — обратился к младшим офицерам Чуйков и, глядя на стармеха, продолжил:
— В твоей готовности, Михаил Александрович, я не сомневаюсь.
Офицеры молча, кивая в знак согласия, столпились вокруг автопрокладчика. Командир ещё раз окинул взглядом всех прибывших, как бы проверяя — все ли. И закрыл створку двери.
— Главнокомандующий ВМФ поставил нам задачу форсировать пролив... Цель: выявление структуры и организации противолодочной обороны в этой части Средиземного моря, а также выявление времени реакции оперативного соединения ОВМС  НАТО, по данным недавно развёрнутой в районе пролива широко эшелонированной противолодочной системы «SOSUS», в случае нашего обнаружения. В последнем, кстати, сомневаться не приходится. Глубина моря в проливе ограничена огромным по площади и практически плоским подводным плато. Средняя глубина в пределах ста метров, а по маршруту следования, с учётом территориальных вод с двух сторон пролива, минимальная глубина составляет сорок восемь. При прозрачности воды в среднем 58 метров и протяжённости маршрута на плато более 90 миль  только ленивый не сможет нас обнаружить. Какие в связи с этим есть предложения? — спросил, пронизывая присутствующих колючим взглядом, командир лодки.
Гробовая тишина воцарилась в штурманской рубке. Всем вдруг стали ясны безысходность ситуации и нелепость каких-либо предложений. Но командира это безмолвие не удовлетворяло, и он обратился к механику:
— Михаил Александрович, если удастся зарядиться в эту ночь «под завязку», на сколько часов хватит ёмкости батареи, при условии режима полной экономии и движения под одним мотором экономхода?
Старший механик — капитан второго ранга Арипов достал из папки свою любимую, в кожаном переплёте, рабочую тетрадь и, углубившись в какие-то записи, ответил, не поднимая головы:
— Максимум на двое суток, без заряда аккумуляторной батареи, Владимир Артемьевич.
— Хорошо, — задумчиво произнёс командир.
— А сколько времени понадобится на форсирование рубежа, штурман, с учётом выхода на большие глубины за пределами плато?
— На ход полтора узла, товарищ командир, по кратчайшему пути нам понадобится двое с половиной суток…
— Нестыковочка, штурман. Так не пойдёт, не вытянем. Пересчитай ещё раз, — без явного энтузиазма потребовал Чуйков и взял в руки измеритель, чтобы перепроверить расчёты штурмана. Всё сходилось, но не в нашу пользу.
— Значит так, — выжал из себя решение командир подводной лодки. — Сегодня в ночь всплываем в надводное положение для заряда АБ и пополнения запасов воздуха. Михаил Александрович, будь готов к форсированному заряду и «рывку» полными ходами «под дизелями». Наша задача — под прикрытием ночи проскочить мимо вероятного противника как можно дальше на плато. Всё плато проскочить до рассвета не успеем. Штурман, ты прокладывай курс ближе к островам, но без нарушения территориальных вод Мальты. Посчитай разницу в расстояниях. Глядишь, «с дерьма пенку снимешь», может, нам это и пригодится. Тебе, Александр Васильевич, принимать всю информацию, во всех сеансах связи, после погружения всплывать будем нескоро. Готовь своего Суворина для работы в составе корабельного расчёта. Начальнику разведки и начальнику РТС  быть готовыми выявить наряд сил, способы действий и средства, используемые противником против нас. А ты, Юрий Михайлович, возглавляй всю организацию корабельных боевых расчётов. Я жду от тебя предложений в этих непростых условиях. Готовиться тщательно. На войне — как на войне! Всё. По местам!
— Василий Иванович, — обратился командир к прибывшему замполиту, — а для тебя у меня только одна задача: чтобы лишних разговоров и кривотолков по отсекам не витало, о том, где мы и что мы… Займи личный состав чем-то дельным, только не устраивай повальные комсомольские собрания, очень прошу. Помнишь, ты собирал фонотеку обращений матерей к сыновьям перед боевой службой? По-моему, самое время её запустить по трансляции. Например, во время приборок или сразу после заступления смен на вахту. И ещё, чаще бывай на постах, в гуще людей.
Когда все вышли, командир, обернувшись к штурману, спросил как бы у самого себя:
— И какой враг народа там… сидит, что Главкому  на подпись эдакую уголовщину подсовывает. Это же преступление в чистом виде. За такие вещи в военное время трибунала не избежать. Или, может, я ошибаюсь. А, штурман?
Штурман ещё раз взглянул на карту и ответил в тон командиру:
— У меня самого голова пухнет вторые сутки от таких же мыслей. С того момента, как получили приказание из Москвы. А что толку… Прорываться-то нам, а не этим паркетным «рукамиводителям»!

                4
Спустя четыре часа подводная лодка «Б-224» уже рассекала своим форштевнем волнистую гладь ночного Средиземного моря, всё ближе подходя к развязке хитросплетения загадочных и трагических узлов грядущих событий, предначертанных ей чьей-то неведомой рукой. От развязки этих узлов зависело не только настоящее, но и будущее всего экипажа в целом и каждого подводника.
А пока жизнь текла своим чередом. Шёл форсированный заряд аккумуляторной батареи. Свободные от вахты члены экипажа, пользуясь представившейся возможностью, мылись в душе, под драгоценной горячей водой из системы охлаждения дизелей. В пятом отсеке — офицеры и мичманы, а в восьмом — матросы и старшины.
Кормилец экипажа — корабельный кок и виртуоз кулинарии мичман Кузьмин вместе со своим помощником, матросом Азизовым — большим знатоком кавказской кухни, уроженцем местечка Куба, что на юге Азербайджана, колдовали над сюрпризом для именинника. Сюрприз представлял собой огромный, килограммов на пятнадцать, яблочный пирог в форме акватории Средиземного моря.
Буквально через два часа весь экипаж ожидал «рождение» старшего помощника командира капитана третьего ранга Манишевича.
 
XV.  ИСПЫТАНИЕ ВЫДЕРЖКОЙ
                1
Высоким звёздным куполом небо висело над ходовым мостиком. Луна ещё с вечера ушла за редкие облака и, казалось, не собиралась нарушать скрытность подводной лодки. Отсутствие лунной дорожки только усиливало и без того кромешную темень южной ночи.
На сигнальную вахту только что заступил матрос Тулаев. Глаза ещё не привыкли к темноте, и он усиленно вглядывался в пустоту, стараясь хоть что-нибудь разглядеть в безликом пространстве.
Вахтенный офицер — капитан второго ранга Гончар, приняв обстановку по боевой готовности номер два «надводная», готовился доложить о заступлении командиру. Его предшественник — капитан третьего ранга Хомичев спустился в центральный пост и взялся заполнять вахтенный журнал. В соответствии с корабельным расписанием на вахту заступила вторая боевая смена.
Странное ощущение не покидало командира, казалось, что он находится не в море, а забрёл в городской планетарий, чтобы скоротать время до встречи с любимой. Как тогда, пятнадцать лет назад, когда, приехав в отпуск, наконец-то решился сделать предложение Людмиле...
«Как они там сейчас? Как дочка? Скоро июль закончится, а там и август. Опять лето без семьи». Чуйков закурил. Защемило под сердцем. «Что это — «шалит мотор» или ностальгия? Хандра это. Разлука. Стареешь, Владимир Артемьевич!», — сам себе ответил командир и переключил своё внимание на флюоресцирующую кильватерную дорожку за кормой лодки.
Подводная лодка ложилась на новый курс и втягивалась в Мальтийский пролив. Сменив направление, попутный ветер загонял в верхний рубочный люк выхлопные газы от работающих дизелей. Едкий дым, окутывая командира и вахтенного офицера, слезил глаза и, подхваченный вентиляторами, проникал внутрь лодки.
Посторонние мысли отступили сами собой, надо было менять курс.
— Штурман, что ты там опять творишь? Всю лодку загазуешь. Измени курс хотя бы на пятнадцать градусов! — с раздражением за прерванные воспоминания приказал Чуйков.
— Товарищ командир, но этот курс вы назначали,— оправдывался Дербенёв из штурманской рубки.
— Не паясничай, штурман, а то не пойдёшь на классы  после возвращения, и не видать тебе Ленинграда ещё лет …цать. Быстрее шевели мозгами, куда ложиться?
— Предлагаю лево руля на курс сорок пять, — мгновенно предложил Дербенёв.
Штурман действительно мечтал хотя бы на десять месяцев оторваться от прочного корпуса и ощутить себя «вольной птахой». Окунуться в сладкие объятия вечно манящих кафе и ресторанов Невского проспекта. Познакомить, наконец, жену Татьяну с этим прекрасным городом, его историей и музеями, покататься на речном трамвайчике по рекам и каналам…
— Лево руля, ложиться на курс сорок семь градусов, — донеслось с мостика.
Через минуту на мостике действительно стало легче дышать.

                2
Море как бы спало и, насколько возможно, «усыпило» всё вокруг. Даже целей не было видно на морской глади. Только звёзды висели бриллиантовыми россыпями над головой и завораживали глубиной своего блеска…
Какой-то странный шум нарушил тишину моря, выделившись из равномерного шелеста бортовых дизелей, работающих на выхлоп в воду. Сигнальщик вскинул руку в сторону горизонта по левому борту, и в это время серый силуэт самолёта вырвался из темноты, пересекая курс лодки. В следующее мгновение включились бортовые огни летающего «охотника» за подводными лодками.
— Слева семьдесят, угол места десять — противолодочный самолёт «Орион» ВМС США, прошёл над нами на выключенных двигателях, — с запозданием и явной досадой доложил сигнальщик.
— Началось… Почерк известный, мы без огней и они тоже. Да ещё на бреющей высоте. А ведь пилот сообщил мне своими огнями, что нас обнаружил, — промелькнуло в голове командира.
— Стоп заряд, всем вниз. Срочное погружение! — трижды прокричал Чуйков, спрыгивая в ограждение рубки, осмотрелся в темноте и добавил: — Закрываю верхний рубочный люк,  погружаюсь. Закрываю рубочный люк…
Лязгнула кремальера, и лодка камнем «полетела» под воду.
— Штурман, глубина под килем?
— Триста восемьдесят метров, с карты. Рекомендую ложиться на курс сто тридцать градусов, — доложил Дербенёв.
— Боцман, на глубину сто шестьдесят метров, право на борт на курс сто сорок пять градусов. Старпом — режим «Тишина». Записать в вахтенный журнал: «Задраен верхний рубочный люк…» Да, кстати, с днём рождения тебя, Юрий Михайлович. Будь здоров на долгие лета, и жизнь твоя пусть будет долгой и светлой, правда, праздновать будем после. Ты уж прости, похоже, сейчас не до этого …
Через короткое время лодка заняла назначенную глубину и легла на курс уклонения от самолёта.
Где-то по корме послышался протяжный пронизывающий звук, эхо от которого словно ударилось о прочный корпус и оборвалось. Ещё через несколько секунд раздался другой, аналогичный звук, но уже с другого борта и по носу лодки, эхо опять ударилось и оборвалось…
— Выставили барьер гидроакустических буёв  по курсу движения нашей лодки. Или стационарные заработали. Догадываются, что мы пытаемся пройти этим дурацким проливом, — произнёс, склонившись над картой, командир. — Штурман, что замолчал «как рыба об лёд», предлагай, куда ползти надо.
— Товарищ командир, здесь можно проползти только вдоль территориальных вод Мальты, и течение попутное, на этой глубине целых полтора узла. Рекомендую курс восемьдесят шесть градусов, — предложил старший штурман и, надеясь на утверждение курса, начал готовить прокладку маршрута.
— А почему восемьдесят шесть предлагаешь, а не девяносто? — переспросил Чуйков.
— Так вы же, товарищ командир, говорили, что на круглых курсах только круглые дураки плавают, а вероятный противник только и ждёт, когда мы ляжем на кругленький курс, чтобы нас вычислить, — не без гордости за усвоенный урок ответил Дербенёв.
— Ну, во-первых, плавает, штурман, только дерьмо в проруби, а подводные ракетоносцы — ходят, а во-вторых, с какой точностью и как долго ты собираешься «тереться» о территориальные воды этого замечательного государства?
— Если учесть, что мы с большой вероятностью знаем своё место — с точностью до нескольких метров, то могу гарантировать, что в течение двенадцати — пятнадцати часов «тереться» сможем. А дальше надо либо отходить от территориальных вод, либо подвсплывать и определять своё место.
— Деловой ты какой, штурман, так и я смогу. А теперь прикинь, как и где мы должны маневрировать, без определения места. Хотя бы суток двое, и при этом чтобы обойти барьер, выставленный «Орионом» на безопасном от обнаружения расстоянии.
Где-то на кормовых курсовых углах снова заработал буй, теперь уже третий. Эхо, казалось, искало лодку и не могло найти…
«Похоже, нас потеряли, надолго ли?», — промелькнула шальная мысль, но командир сейчас думал о другом. «Горло пролива довольно ровное и широкое, не даёт возможности противолодочным силам заранее угадать маршрут лодки, хотя направление вычислить можно легко. Либо туда, либо обратно. Следовательно, надо продумать так маневрирование, чтобы у «супостата» было постоянное сомнение в моих действиях…»
— Штурман, снимай курсы с моих «кривулек», — бросая карандаш на стол, потребовал командир и вышел из штурманской рубки. Пройдя мимо выдвижных устройств центрального поста, Чуйков занял своё место, поглубже устраиваясь в кресле. Прислушался к забортным шумам.
Какофония звуков нарастала лавинообразно, теперь звуки доносились с разных направлений, разной силы, но, правда, только по левому борту.
«Штурман оказался прав, пока оставалась только одна возможность — форсировать пролив вдоль территориальных вод. Вряд ли ребята из НАТО обнаглеют настолько, чтобы выставлять барьеры РГАБ и устраивать подводную охоту в терводах сопредельного государства», — подумалось командиру.

                3
Уже через двенадцать часов после «срочного погружения» температура в отсеках поднялась на четыре градуса и достигла в среднем плюс тридцати. Неуклонно росло содержание двуокиси углерода, дышать становилось всё труднее. Процентное содержание водорода в аккумуляторных ямах выросло до предельных значений, сказывалось погружение без вентилирования аккумуляторной батареи. Перемешивание воздуха в аккумуляторных отсеках результатов не дало. Печи дожига водорода не справлялись со своей задачей. То ли ещё будет.
По характеру забортных шумов, скорости перемещения эхолокаторов было ясно: вероятный противник приступил к использованию корабельных вертолётов.
— Интересно, откуда взлетают эти «птички»? Неужели корабельные силы уже стянуты в пролив? Сколько их? — тревожащие вопросы не оставляли командира.
Чуйков, желая оставаться в курсе событий, решил отдыхать в своём кресле центрального поста и не ушёл в каюту третьего отсека, хотя старпом долго настаивал. То ли тяжёлая атмосфера отсека, то ли усталость сделали свое дело, но командир, ещё некоторое время следивший за происходящим в отсеке, задремал в кресле с карандашом и какой-то схемой в руках.
Старший помощник командира, чтобы облегчить несение ходовой вахты, разрешил заступать в разовом белье, представляющем собой марлевые трусы с карманом и такую же рубаху голубого цвета, кожаные тапочки с дырочками и портативное дыхательное устройство (ПДУ-2). Довольно забавная картина получалась со стороны. Особенно когда замполит в одних трусах читал политинформацию о достижениях советских сталеваров в области плавки окатышей или успехах хлопкоробов Узбекистана, собирающих тысячи тонн так называемого «белого» золота в счет будущей пятилетки.

                4
Кондиционер центрального поста монотонно шумел, гоняя воздух, но явно не справлялся с обязанностью поддерживать микроклимат в отсеке. То ли по старости, то ли по конструктивной неспособности выполнить свою основную обязанность он не мог. Нигде не было спасения от жары и липкого, влажного, удушливого пространства.
Стрелки корабельных часов упорно не хотели двигаться быстрее. Невидимая сила тормозила их ход, и гнетущее ощущение бесконечности времени не оставляло Дербенёва. Штурман ещё раз пересчитал «счислимое»  место и ужаснулся. С учётом точности плавания, подводного течения и времени, прошедшего после определения места, получалось, что лодка уже подошла к Мальтийскому плато. Глубина места могла составлять всего сто пятьдесят восемь метров при глубине погружения лодки сто шестьдесят.
— Центральный — штурман, рекомендую срочно изменить глубину погружения. Предлагаю всплыть на глубину сто метров. Лодка заходит на плато…
— Штурман, а мозги где? У нас слой скачка на глубине сто двадцать, — отозвался из своего кресла командир, услышав рекомендацию по изменению глубины.
— Товарищ командир, если не менять глубину, мы рискуем уткнуться в скалистое дно…
— Считай, что убедил. Юрий Михайлович, всплывай на глубину сто десять метров, — обращаясь к старшему помощнику, приказал командир и направился к штурману.
— Где мы? — спросил Чуйков и взглянул на карту.
— По моим расчётам, уже на плато. Рекомендую курс сто пять градусов, пора отходить от территориальных вод, мы без определения места почти тридцать часов.
— Задачку ты задал, штурман. На поверхности уже утро, а мы всплываем. Того и гляди нас просто через толщу воды обнаружат, без всяких специальных средств… И так, как волков, обложили красными флажками.
— Дальше будет хуже, товарищ командир, через пятнадцать часов подойдём к изобате сто метров. Придётся подвсплывать ещё метров на пятьдесят. Гарантии, что нас не обнаружат, не даст никто. Единственная радость — ночь, и хотя бы визуально, с воздуха, нас не будет видно.
— У тебя, штурман, случайно ясновидцев в роду не было? С  тобой же боязно общаться на тему будущего, вдруг правду скажешь. Впрочем, здесь и без твоих предсказаний видно, что нас плотно прижали к побережью Мальты, оставив только узкий коридор вдоль пролива. А теперь спят и видят - когда же мы отойдём от территориальных вод, чтобы захлопнуть мышеловку. От работы этих долбаных натовских гидролокаторов голова трещит. Не лодка, а музыкальная шкатулка какая-то. Так что, Александр Николаевич, я не знаю, куда ещё хуже может быть?
Под трапом у штурманской рубки показались старший помощник и старший механик:
— Владимир Артемьевич, — начал первым стармех, — плотность батареи очень низкая, водород растёт как на дрожжах. Предлагаю перейти на режим жёсткой экономии, снизив потребление электроэнергии путём частичного выключения агрегатов, реально не влияющих на безопасность плавания. Возможно, в этом случае протянем без всплытия на зарядку ещё сутки.
— И это не все «радости» нашего положения, — поддержал стармеха старший помощник, — во всех отсеках скопилось большое количество мусора, отходов, которые активно разлагаются и портят и без того изрядно отравленную атмосферу. Концентрация вредных примесей давно перешагнула предельно допустимые нормы. Регенеративные установки не справляются, процентное содержание двуокиси углерода постоянно растёт. В концевых отсеках я приказал вахту нести стоя. Из-за большого содержания углекислоты в воздухе люди засыпают на ходу, и с этим ничего поделать нельзя.
— Михаил Александрович, ты все расчёты подготовил? Или потребуется какое-то время? Если всё готово, давай поглядим, что можно отключить, и переходи! — отреагировал командир.
Прямо по курсу заработал гидролокатор, рядом ещё один, ещё... Эхо звонко ударилось о прочный корпус, за ним подошло второе, третье… Новые звуки смешались с какофонией звуков старых, вторые сутки нащупывающих подводную лодку, и растворились в подводном космосе.
Мышеловка захлопнулась…
— Юрий Михайлович, с начальником РТС зайдите ко мне, в штурманскую, надо прикинуть наши возможности. Да, ещё — вызови разведчика, — потребовал Чуйков, располагаясь на диване штурманской рубки.
— Александр Николаевич, надо что-то «вырубить» из навигационного оборудования, подумай и свои предложения выдай механику, а то он тебя с одним компасом оставит, я его знаю, — по-товарищески предложил командир и расплылся в улыбке.

                5
Матрос Тулаев прибыл на пост управления рулями вместе с главным боцманом старшим мичманом Осиновым. Тусклый свет господствовал везде. Освещение по всей лодке давали сейчас только аварийные фонарики и приборные панели. Быстро освоился в темноте. Доложил о заступлении на вахту и поймал себя на желании пообщаться с кем-нибудь, поделиться мыслями, одолевающими последнее время. С кем поделиться как не с боцманом?
Отношения в боцманской команде, между начальником — боцманом и подчинёнными — рулевыми-сигнальщиками, складывались по-отечески строгими. Осинов Вячеслав Алексеевич начинал свою службу на крейсерах Балтийского флота, а когда бригаду крейсеров расформировали и гордость флота перестала существовать, перевёлся на подводные лодки. С его приходом на «Б-224» воцарилась какая-то особенная, характерная только для крейсеров организация. На лодке появился хозяин.
Нет, не командир или начальник, таковых хватало, а именно хозяин — над всем шкиперским имуществом, корпусом, рулевыми устройствами и системами. Боцман был умудрён опытом по сроку службы, а потому мог многому научить подчинённых. К нему сразу потянулись матросы. От желающих попасть в боцманскую команду не было отбоя. Весь экипаж потихоньку научился плести рыболовные сети, замысловатые коврики и мочалки. На корабле появились настоящие деревянные рыбины , «по-крейсерски» элегантный трап-сходня с обвесами и многое другое, из чего складывается понятие корабельной культуры. Единственное, что начисто отрицал старший боцман, так это право открыто материться. Это право он оставил за старшим помощником командира.
С Сергеем Тулаевым у боцмана складывались особые отношения, мальчишка рос без отца. У матери не было возможности достаточно заниматься сыном — в деревне всегда полно работы. Осинов заменил Тулаеву и отца, и мать, особенно после того, как на первом году службы, получив сообщение из дому о свадьбе своей девушки, матрос пытался повеситься. Сначала замполит хотел списать Серёгу на берег, но боцман настоял чтобы его оставили. И теперь они как родственники, а замполит даже назначил Сергея нештатным киномехаником в офицерскую кают-компанию. То ли по своей природе, то ли под воздействием боцмана, но Тулаев стал обретать мужские черты характера. А поступок, который он совершил перед выходом на боевую службу, просто сразил всех своей неординарностью.
Шла погрузка имущества и продуктов на подводную лодку. Серёга принёс новые кинофильмы на причал и теперь спускал их вниз. Матросы с любопытством рассматривали новинки советского кино, сложенные в новеньких блестящих коробках на причале. Вдруг все увидели, как одна из коробок раскрылась в руках Тулаева, идущего по трапу, и бобина с фильмом вывалилась за борт. В следующее мгновение, матрос, не раздумывая, прыгнул в воду между причалом и корпусом лодки. В промежуток меньше метра, рискуя быть раздавленным тысячетонной тушей корабля. Ещё через мгновение корпус лодки ударился о причал… Все наблюдавшие замерли в оцепенении. А ещё через минуту с другого борта вынырнул, фыркая как морской котик, счастливый Серёга с бобиной в руках. Радости не было границ: и Сергей жив, и фильм цел. Правда, ленту потом долго сушили, но теперь, когда экипаж смотрит фильм «Юность Петра», все дружно благодарят отважного киномеханика.
Сейчас Тулаев управлял вертикальным рулём и боролся со сном, одолевавшим его. Голова раскалывалась от специфического запаха, замешанного на «букете» зловоний гальюна, разлагающихся, в «дуковских» мешках пищевых отходов, запаха сотни потных человеческих тел…
— Мы когда-нибудь всплывём? Сможем увидеть солнце или вдохнуть свежего воздуха? Мне кажется, я бы сейчас без спасательного снаряжения всплыл, только чтобы заполучить глоток чистого воздуха и избавиться от этих сумасшедших звуков за бортом, — не оборачиваясь, проговорил, обращаясь к боцману, Серёга.
— Не раскисай, держись. Не можешь сидеть, встань и неси вахту стоя. Никаких истерик, ты меня понял? А мы, конечно же, всплывём, в том числе и с твоей помощью! — по-отечески, но с металлом в голосе ответил Осинов.
В это время по громкоговорящей корабельной трансляции все услышали женский голос, голос, знакомый и родной только одному человеку… Женщина обращалась с материнским напутствием к своему сыну:
— Сынок, я знаю, тебе сейчас тяжело. Ты далеко-далеко от нас. Но мы все гордимся тобой, потому что ты — наш защитник, ты для нас не просто подводник, ты — герой, и мы все ждём тебя …
Сергей Тулаев встал, он не понимал что происходит, но он узнал голос матери. Ног не чувствовал, руки онемели от крепко сжатых кулаков. По щеке скатилась крупная слеза, и следом, как само собой разумеющееся, пришло ощущение уверенности в себе, в своих силах. В том, что он, советский матрос, преодолеет все трудности и никого не подведёт. Но самое главное, что такое же чувство пришло к каждому члену экипажа. Словно это к ним, к каждому по отдельности, обращалась мать Сергея.

                6
— Прошу разрешения войти, товарищ командир, — обратились к Чуйкову старпом, разведчик Котов и начальник РТС Картавин, протискиваясь в рубку штурмана.
— Входите и давайте ближе к карте, — пригласил, вставая с дивана, командир и через минуту продолжил. — Ну что, давайте оценим наши реалии. Александр Васильевич, поделись-ка соображениями, кто нам противостоит и кто нас так искусно обложил со всех сторон?
Картавин переглянулся с Котовым и, перебирая свои записи, доложил предположительный наряд сил вероятного противника:
— Если судить по характеристикам сигналов и данным разведки, полученным перед погружением, то можно предположить, что нас обложили в основном американские «товарищи»: фрегаты УРО типа «Перри» со своими вертолётами «Си Хок», по паре на каждом. Набор средств обнаружения у них приличный. Прежде всего, это активная, поисковая ГАС AN\SQQ-89(V)2  c дальностью обнаружения до тридцати миль, буксируемая протяжённая антенна ГАС TACTASS AN\SQR-19 c дальностью до ста пятидесяти миль. Эта «зараза» в пассивном режиме способна прослушать весь Мальтийский пролив. Вертолёты могут использовать как опускаемые ГАС типа AN\AQS-18 с дальностью обнаружения до тридцати пяти километров, так и радиогидроакустические буи системы «Джули», «Дифар», «Касс», «Дикасс». Буи нащупают нас на расстоянии до пятнадцати километров, магнитный обнаружитель способен обнаружить подводную лодку на расстоянии до тысячи метров. Возможно, вместе с фрегатами работают эсминцы УРО типа «Спрюенс» с аналогичным противолодочным вооружением, а также не исключено, что американцам помогают «макаронники» — фрегаты УРО типа «Лупо» или «Аудаче». Вооружение у них, конечно, послабее, но нам от этого не легче!
Дополняя Картавина, Котов продолжал «ошарашивать» присутствующих:
— Сейчас, после модернизации, проходит испытания итальянский крейсер УРО  — вертолётоносец «Витторио Венетто». Он хотя и «старенький» — 1969 года постройки, но довольно «зубастый». Помимо собственной акустики способен нести шесть  — девять противолодочных вертолётов. Если все эти силы соберутся вместе, или уже собрались, — нам мало не покажется.
Доклады офицеров командира не радовали хотя, что ему оставалось?
Каким-то чудом обойти расставленные ловушки уже не удастся. Глубины всё меньше, а сил у противника всё больше. Лодка вплотную подходила к изобате сто метров, и в этой ситуации возникал извечный русский вопрос: «Что делать?».
Мысли роились, не оставляли командира. «Вариантов действий осталось, пожалуй, только два. Первый — всплыть в надводное положение сейчас, показав свою слабость. Не говоря уже о потере той самой скрытности, за которую снимают с должности в мирное время так же легко, как в военное, расстреливают. Или по второму варианту — попробовать протянуть время, может, каким-то чудом удастся вырваться.
Если допустить, что последний барьер гидроакустических буёв выставлен на выходе из пролива, то до него остаётся около тридцати миль. Следовательно, с подходом на дальность обнаружения этими буями нам окончательно «сядут на хвост» корабельные вертолёты. Вырваться из «объятий» с «никакой» плотностью батареи, на глубинах меньше ста метров да ещё в дневное время, — сложно, а точнее, невозможно физически.
Береговая противолодочная система нас, вероятно, уже «ведёт», и уйти от неё, пока мы не выберемся на морские просторы и большие глубины, шансов нет. Добраться же до этих глубин, без всплытия на заряд аккумуляторной батареи нам, скорее всего, не суждено. Какая то круговерть получается!
Без связи, информации, а также без определения места мы почти двое суток. Так что же всё-таки делать?
— Юрий Михайлович, — обратился к старшему помощнику командир, — готовь лодку к всплытию на сеанс связи. Обойди все отсеки, осмотрись. Возьми с собой вахтенного инженера-механика. Сейчас очень важно достоверно знать обстановку в отсеках. Начни с кормы, а замполит пусть начнёт обход с носа, вместе с Галльским и химиком. Торопиться не надо, но пошевелиться стоит. Времени остаётся не так много. Вячеслав Алексеевич, — теперь Чуйков обратился к боцману, — постарайся на всплытии сначала показать на поверхность только «топ» перископа и сразу вниз. Дальше я скажу что делать, но работа твоя потребует ювелирной точности, понял?
— А чего здесь непонятного? — ответил спокойным голосом из темноты отсека Осинов.
Почти сорок минут шёл осмотр отсеков. И только после доклада об обстановке на боевых постах прозвучал сигнал тревоги. Командир приказал всплывать на перископную глубину, заняв своё место в боевой рубке. Корабельные часы показывали третий час ночи…
Ещё через несколько минут отдраили нижний рубочный люк, перископ вынырнул из-под воды.
— Твою мать, — послышался командирский возглас из боевой рубки, а далее в микрофон по «Каштану»: — Записать в вахтенный журнал: «Горизонт осмотрен… Цель номер один — пеленг двадцать шесть, дистанция сорок кабельтовых классифицирована как фрегат США типа «Перри», цель номер два — пеленг сорок восемь, дистанция полста кабельтовых, классифицирована как эсминец УРО типа «Спрюенс». Следуют на нас в строю уступа. Цель номер три…». Ровно тринадцать надводных целей насчитал Чуйков, из них выделялись две явно крупные цели, не исключено, что это могли быть крейсера. Воздушное пространство в районе насыщенно мигало проблесками вертолётных огней. Противник злорадствовал в лучах собственного превосходства. Не торопясь, передавал контакт с подводной лодкой от вертолётов — кораблям, те в свою очередь наводили другие силы по курсу движения лодки. Слежение продолжалось непрерывно. Базовой патрульной авиацией в воздухе и не «пахло» — эти «труженики» моря давно убыли на свои авиабазы и занимались составлением отчётов о блестяще выполненном обнаружении советской подводной лодки.
— Центральный — штурман, визуально, по маякам, через зенитный перископ и по космосу получил невязку сто десять градусов, полста семь кабельтовых. Нас явно «вытягивает» из пролива. Готов к погружению.
— Хорошо, штурман, твои астрономы сегодня тоже управились вовремя, идут вниз. Подождём, что скажет связь, и будем уходить подальше от этого мерзкого «пиршества», а там поглядим: кто кого?! — совсем не по-военному ответил командир.               
                7
Не успел Ивашников спуститься в центральный пост, как мимо него кто-то прошмыгнул в боевую рубку. Из-за слабого освещения трудно было разглядеть — кто именно. Ещё через мгновение раздался стук аварийного молотка о ручку кремальерного запора  верхнего рубочного люка. Неизвестный пытался открыть люк и выбраться наружу. Ещё мгновение, и смесь отборной матерной брани, душераздирающих криков и возни донеслись в центральный пост.
— Старпома в боевую рубку, быстро! — из последних сил закричал Чуйков.
Старпом, замполит и не успевший дойти до спуска на среднюю палубу Ивашников бросились на вертикальный трап. В руках у стармеха блеснул луч водолазного фонаря:
— Стой! Назад! Не смей открывать люк! Затопишь лодку — погибнем все! — прокричал из-под трапа Михаил Александрович и направил свет фонаря в глубь боевой рубки.
Перекосившееся в нечеловеческой гримасе лицо, безумные, налившиеся кровью, ничего не видящие глаза высветил луч. Это были глаза старшины команды радиометристов.
Поднявшиеся в боевую рубку офицеры не сразу смогли успокоить потерявшего рассудок Кувалдина. Мичман обладал недюжинным здоровьем. До службы на флоте работал машинистом тепловоза и всегда помогал мотористам лодки «разобраться» с дизелями. Ведь на дизельных лодках и тепловозах устанавливались абсолютно одинаковые машины – 1ДЛ42. У матросов вызывало восхищение то, как легко он ворочал, вручную, полуторацентнерные головки блоков цилиндров этих самых дизель-генераторов. А после того как в прошлом году, во время стоянки в доке, Виктор Емельянович одним ударом своего пудового кулачищи уложил наземь троих разбушевавшихся подонков, возле матросской бани, пытавшихся избить от нечего делать вышедшего на улицу матроса, к Кувалдину накрепко приклеилось прозвище «розмах». Неясно было только одно: зачем было из мотористов переквалифицироваться в метристы?
Но сейчас не это было главным. Сознание оставило старшину команды, и с этим надо было немедленно справиться!
Офицеры в боевой рубке наконец-то завалили обезумевшего мичмана и, заломив ему руки, прижали головой к комингсу. Через какое-то время всё стихло.
Уже спокойным голосом командир вызвал врача и, получив доклад связиста о том, что в наш адрес информации нет, приказал старпому погружаться на глубину семьдесят метров. Центральный пост погрузился во мрак и тишину.
Только «симфония» вражеских эхолокаторов присутствовала везде. И от неё не было спасения. Десятками децибел давила она на каждого снаружи, разрывала черепную коробку изнутри…
После осмотра своего единственного пациента капитан медицинской службы Галльский прибыл к командиру с неутешительным докладом. В результате длительного негативного воздействия агрессивной внешней среды нервная система мичмана Кувалдина дала сбой. Сознание оставило его, причём, похоже, надолго. Сейчас же требуются постоянный контроль и применение специальных препаратов, тормозящих процесс нарушения умственной деятельности больного, а по-хорошему нужны стационар и длительный покой, сочетаемый с медикаментозным лечением.
Кроме того, Галльский доложил, что у многих подводников появились симптомы токсического отравления. Согласно существующим нормам предельно допустимых концентраций вредных примесей, воздух отсеков не пригоден для жизнедеятельности человека.
Выслушав корабельного врача, Чуйков потребовал доклад командира электромеханической боевой части.
— Ну, а ты чем порадуешь, Михаил Александрович?
— Вряд ли чем-то смогу обрадовать, Владимир Артемьевич. Плотность аккумуляторной батареи упала за минимальный предел, в баках, грубо говоря, вода, а не электролит. Боюсь, что без нормального заряда с лечебным циклом не обойтись. Если же дальше сажать батарею, можно окончательно загубить её.
— А если ещё потянуть с выбросом мусора и вентилированием отсеков подводной лодки, можем дождаться массового токсикоза и загубим людей! — добавил замполит, вернувшийся после обхода отсеков.
Командир ещё раз взглянул на присутствующих и спросил стармеха:
— Сколько ещё мы можем не всплывать, учитывая состояние батареи?
— Максимум часов шесть, товарищ командир.
— Ладно. А сколько нам понадобится времени, штурман, чтобы выбраться на большие глубины?
— Если продолжать движение по ранее утверждённому вами маршруту настоящей скоростью, то на глубину более трёхсот метров выберемся через семнадцать - двадцать часов. Есть, конечно, ещё один вариант, посмотрите, товарищ командир, — и Дербенёв измерителем ткнул в восточную оконечность острова Мальта. — Если на траверзе мыса Делимар повернуть вправо на курс сто восемьдесят, а затем лечь на курс двести двадцать пять градусов, то уже через десять часов мы окажемся на глубинах около тысячи метров. Мне кажется, это наш шанс уйти от преследования.
— Опять тебе, Александр Николаевич, кажется. Креститься надо… Хотя как же, ты ведь коммунист. Ну, тогда звездиться, — скаламбурил Чуйков. — Когда настанет время, и ты, штурман, возьмёшь в руки перо, чтобы честно описать наши «подвиги» в мирное время, умоляю тебя, не пиши всё что я говорю, а ещё лучше, если обо мне вообще писать не будешь, а то куры нестись перестанут.
— А почему вы, товарищ командир, решили, что я обязательно стану писать?
— Ой, чует моё сердце «недоброе», будешь писать, обязательно будешь, — явно повеселев, ответил командир. А потом уже серьёзно добавил, обращаясь к старпому:
— Гончара и Хомичева ко мне в каюту. Ты тоже зайди, Юрий Михайлович, не медли, Михаил Александрович, готовься, через четыре часа будем всплывать в надводное положение. А я, пока есть время, схожу к себе, переоденусь.               
                8
Каюту командира только с большим преувеличением можно было назвать каютой. По размерам, присущим гражданской жизни, она походила, скорее, на большой шкаф, чем на маленькую каюту. Правда, вмещала всё же: кожаный диванчик, небольшой столик под оргстеклом, единственное кресло-вертушку, одностворчатый шкаф, шириной не более метра и, за бархатной ширмой, раковину рукомойника с зеркалом. Для удобства в каюту были выведены все необходимые приборы связи, датчики курса и скорости, а также другие специальные приспособления.
Прибывшие по вызову офицеры с трудом разместились на диване, а Чуйков занял своё место в кресле.
— Через четыре часа всплываем, надо быть готовыми к встрече с господами империалистами. К великому сожалению, выкрутиться не  удалось - мы в плотном кольце слежения. Что может случиться при всплытии, только Всевышнему известно. Там, наверху, возможны всякие провокации, не исключаю даже самых крайних проявлений агрессии. Погрешность нашего плавания такова, что мы не знаем, где в действительности находимся, и не факт, что наше место вне территориальных вод. Учитывая скорость подводного течения в этом районе, которая может достигать двух-трёх узлов, и нашу собственную — всего-то полтора, нетрудно представить, где мы можем всплыть. Вспомните случай с подводной лодкой «С-363» в 1981 году, когда невязка составила полста семь миль. Тогда лодка оказалась на волосок от гибели. Да ещё где? В шведской военно-морской базе Карлскруна. Только решительность и твердая воля членов экипажа, а также командования Балтийским флотом, направившего к территориальным водам Швеции эскадру кораблей, предотвратили трагедию. Нам же помогать некому. Силы нашей Средиземноморской эскадры явно слабее сил оперативных соединений НАТО на театре.
Исходя из этого, я решил: всплыть в кольце окружения противника, начать заряд батареи и пополнение запасов воздуха. Следуя в надводном положении, «под дизелями», прорываться на большие глубины курсами сто восемьдесят — двести тридцать градусов. Тем самым ввести в заблуждение противолодочные силы относительно генерального направления движения лодки.
В случае явной угрозы захвата корабля врагом или применения по нам оружия — применить все виды оружия на самооборону. При необходимости взорвать корабль. О предпринимаемых действиях донести на управляющий командный пункт.
Если же нам удастся до рассвета пополнить запасы и выйти на глубины более трёхсот метров, предпринять все меры, чтобы вырваться из кольца окружения противолодочных сил, а дальше — как решит Москва, это уже от меня не зависит. В связи с этим, Александр Иванович, — командир обратился к минёру, — готовь подрывную команду. А ты, Александр Дмитриевич, —  Чуйков повернулся к ракетчику, — выдай минёру всё необходимое. Юрий Михайлович и Василий Иванович, — теперь командир ставил задачу старпому и замполиту, — главное, чтобы никто не знал о том, что делается в первом отсеке. Во время всплытия и до моего особого распоряжения отсек должен быть задраен по-аварийному. Пожалуй, всё, а теперь — по местам! Мне еще с мыслями собраться надо: что объявить экипажу и что доложить «наверх».
Офицеры вышли из каюты, замполит остался. Ещё через несколько минут командир вызвал к себе шифровальщика и составил блок телеграмм в адрес командования.
После подготовки шифровок Чуйков достал из шкафа чёрную повседневную тужурку, немного подумав, надел белую рубашку и стал готовиться к «встрече». Ворот рубашки и поясной ремень сдавили тело железной хваткой.
«Растолстел ты, Владимир Артемьевич», — подумал на ходу командир. Щёткой смахнул пыль с фуражки и вышел в центральный пост.
А спустя минуту по корабельной трансляции раздался ровный и спокойный голос командира:
— Товарищи подводники, друзья мои, пришло время всплывать…

                9
Сигнал тревоги застал весь экипаж на боевых постах, он звучал как долгожданная мелодия. Подводная лодка после обследования горизонта в пассивном режиме всплывала в надводное положение. Время по-прежнему текло крайне медленно, а хотелось быстрее, ох как хотелось …
На перископной глубине командир понял, что лодка не может всплывать средними ходами, ввиду низкой плотности электролита. Пришлось главный балласт продувать аварийно.
Появление на поверхности ночного моря советской подводной лодки с включенными бортовыми огнями, да ещё в плотном окружении кораблей НАТО, ввергло в некоторое замешательство командование оперативного соединения ВМС США. Корабли, окружавшие лодку, легли в дрейф, сохранив пеленга и дистанции слежения. До ближайшего фрегата УРО типа «Оливер Хазард Перри» с бортовым № 33 дистанция составляла всего три-пять кабельтовых. Визуально, через перископ, Чуйков оценил обстановку. Вызвал в боевую рубку вахтенного сигнальщика с бело-голубым военно-морским флагом. Надел фуражку и двинулся к верхнему рубочному люку.
Ещё через несколько секунд в центральный пост ворвался свежий средиземноморский воздух. От обилия озона кружилась голова, в висках пульсировала кровь и звенело в ушах. Боцман поднял флаг и занял место сигнальщика. Командир, перегнувшись через леерное ограждение, осмотрел корпус и убедился в продувании цистерн главного балласта. Переместился на левое крыло мостика и вызвал наверх старшего помощника. Приказал передать донесение на берег и начинать заряд АБ.
Корпус лодки вздрогнул от пуска бортовых дизелей и среднего дизель-генератора. Левый, а за ним и правый дизеля начали работу на винт, лодка дала ход и начала движение по утверждённому маршруту.
— Товарищ командир, я насчитал девятнадцать надводных целей, две из них, на носовых курсовых углах, идут на сближение «вплотную». Пять вертолётов одновременно работают в воздухе, — доложил, осмотревшись, боцман.
— Вижу, боцман, вижу, — ответил Чуйков, — со всех сторон обложили.

                10
Заметили движение лодки и на кораблях «эскорта». Американский фрегат с бортовым № 33 поравнялся с подводной лодкой, и до слуха всех присутствующих донеслись звуки сигнала «захождения» — империалист открыто приветствовал советскую подводную лодку! Пеленг на фрегат не менялся, он действительно сближался с лодкой. Подойдя на дистанцию около двадцати метров, фрегат лёг на параллельный курс и стал вызывать подводную лодку семафором  прожектора. С другого борта к лодке подходил однотипный фрегат УРО с бортовым № 40.
Увидев в слабом освещении ходового мостика американского вахтенного офицера, отдающего воинское приветствие, командир приказал сигнальщику на мгновение приспустить свой флаг, а сам ответил на приветствие взаимностью. Корабли, поприветствовав друг друга, продолжили движение параллельными курсами.
— Котова и Ефимова на мостик, да побыстрее, — вызвал разведчиков командир лодки.
— Прошу разрешения подняться, — донеслось из темноты шахты люка, словно Котов находился поблизости и давно ждал вызова…
— Добро, — коротко ответил Чуйков и тут же добавил, — читайте, чего эти «деятели» от нас хотят.
Котов поднялся на мостик, повернулся к фрегату и начал переводить:
— «Командование оперативного соединения кораблей ОВМС НАТО восхищено мужеством русских подводников. Пользуясь случаем, выражает глубокое уважение командиру подводной лодки и экипажу, особо подчёркивая вашу выдержку и стойкость. Командование выражает признательность за оказанную возможность силам соединения отработать варианты практического слежения за советской подводной лодкой в реальных условиях, а не в учебных классах. Кроме того, вынуждено признать, что первоначально вы были классифицированы как атомная подводная лодка. В случае необходимости ремонта субмарины или оказания помощи экипажу командование готово предоставить любую базу на театре действий. Надеемся на дальнейшее сотрудничество…
— Ну, это вы погорячились! — со злостью вымолвил командир. — Цыплят по осени считают! Алексей Романович, - Чуйков заметил стоявшего под мостиком старшину команды радиоразведки мичмана Ефимова, - а ты чего стоишь внизу, скромничаешь? Поднимайся сюда, будешь отвечать светом. — Боцман, у тебя прожектор для семафора готов? — теперь обращаясь к Осинову, спросил командир.
— Как пионер: «Всегда готов!» — доложил из темноты боцман.
— Ну, тогда, Алексей Романович, начинай!
Луч прожектора осветил американский фрегат, вызывая его на связь, и начал семафорить ответ: «Я — командир советской подводной лодки, глубоко признателен командованию ОВМС НАТО за высказанные предложения и проявленные знаки внимания. Экипаж здоров, лодка в помощи и ремонте не нуждается. Со своей стороны, также надеюсь в ходе дальнейшего сотрудничества отработать свои практические навыки по уклонению от противолодочных сил вашего оперативного соединения. Искренне желаю успеха. Конец связи. Командир».
На фрегате приняли семафор и ответили:
— «В знак уважения примите скромный презент от командира корабля».
Через минуту с борта фрегата прозвучал выстрел, и в сторону лодки полетела «лёгость»  с тросиком - проводником. Перелетев корпус, «лёгость» упала в воду, а тросик лёг на верхнюю палубу надстройки. Ещё через миг с борта американского корабля «съехали» несколько картонных пачек и коробок, тросик на корабле отсоединили, и он упал за борт. Фрегат увеличил скорость, изменил курс — от подводной лодки и стал удаляться на заранее выбранную позицию слежения. Аналогичный манёвр совершил фрегат с бортовым № 40.
— Боцман, давайте-ка с Ефимовым на палубу и осмотрите «посылки». Если они безопасные, вскройте, а потом я решу, что с ними делать, ежели нет — за борт! Задача ясна? Дуйте.

                11
Командир вдруг вспомнил, что после всплытия он не выкурил ни одной сигареты. Нащупав зажигалку в боковом кармане тужурки, Чуйков потянулся в карман брюк за пачкой любимой «Элиты».
Рижская табачная фабрика выпускала сигареты «Elita» в двух видах пачек: чёрной — с чёрным фильтром и белой в мелкую полосочку — с оранжевым. Достать сигареты с таким названием, в чёрной пачке, было практически невозможно. Поэтому курильщики - гурманы, считающие именно эти сигареты высшим уровнем совершенства, доставали их только по большому знакомству и только через «элитные» связи.
Достав сигарету, Чуйков закурил. Сладковатый дым затягивало в центральный пост, и группа подводников-энтузиастов, у которых от длительного некурения «опухли уши», собралась под шахтой на сеанс пассивного курения.
— Товарищ командир, — донесся голос боцмана с палубы кормовой надстройки , — посылка безопасна, прошу разрешения поднять «гостинцы» на мостик.
— Давай, поднимай, поглядим, чем нас угощают. Старпом, пока в вахтенный журнал ничего не записывать! Замполита наверх.
Осинов с Ефимовым втащили на рыбины мостика «добычу», и боцман с досадой доложил:
— Сволочи они, товарищ командир, издеваются. Передали пачку порнографических журналов за прошлый год, пачку разовых полотенец, коробку презервативов с пупырышками и коробку мыла душистого, а еще коробку с сигаретами, коробку пива баночного и, очевидно, вам, товарищ командир, бутылочку шотландского виски. Такую же, как в «боновом» магазине продаются, отдельно с бокалом. Больше ничего.
Замполит, поднявшись наверх, очень удивился «подаркам» и даже несколько растерялся, увидев столь щедрые подношения мировой буржуазии. В присутствии окружавших его подводников Василий Иванович не знал, как точно следует реагировать на всё это «богатство». Внутренние человеческие желания простого выходца из народа не совпадали с партийным сознанием коммуниста Каченко, говоря словами командира, — «опять нестыковочка». Подумав непродолжительное время, «инженер человеческих душ» предложил Чуйкову все подношения выбросить за борт — «как бы чего не вышло»!?
Командир распорядился мудрее…
Коробка с порнографическим «ужасом» и годовой запас презервативов действительно улетели за борт, если не считать парочки экземпляров, которые были оставлены Василием Ивановичем «для составления отчёта» о проделанной партийно-политической работе по уничтожению источников пропаганды капиталистического образа жизни. Бутылочка шикарного шотландского виски была прикончена тут же, на мостике, ввиду острой необходимости снятия стресса. Пачку разовых полотенец вручили доктору для обслуживания нужд экипажа. Коробку пива изъял, опомнившись, замполит и грозился выдать офицерам и мичманам только после прибытия в иностранный порт, где планировалось провести межпоходовый ремонт. Коробка мыла старшим помощником была передана боцману, с целью удовлетворения потребностей личного состава.
               
                12
Спустя три часа все корабли оперативного соединения ОВМС НАТО рассредоточились и заняли свои места на довольно приличном расстоянии от подводной лодки — появилась реальная возможность незаметно для врага выбросить накопившийся мусор. Надо сказать, что вынос мусора на подводных лодках не организуется в обычном для всех кораблей порядке. Для этой цели учёные-конструкторы разработали специальное устройство — «ДУК» . Это устройство в виде герметичного цилиндра, с двумя отпирающимися с торцов крышками вмонтировано в прочный корпус подводной лодки. По готовности к выбросу мусора его складывают в «дуковские мешки», помещают в устройство «ДУК» и выстреливают воздухом за борт.
Снабжённый дополнительным грузом, мешок тонет и через определённое время растворяется в морской воде. Однако после нескольких случаев затопления отсеков подводных лодок через это замечательное устройство в ВМФ СССР запретили им пользоваться по прямому назначению (на нашем флоте так бывает). Именно поэтому на плечи старшего помощника возлагалась обязанность по организации нештатной «мусорной» команды. Как правило, вынос мусора осуществлялся на каждом всплытии через верхний рубочный люк. Сегодняшнее всплытие не было исключением. Старший помощник командира организовал работу «мусорной команды», а штурман, пользуясь случаем, привлёк всех вахтенных офицеров к решению астрономических задач по звёздам. Причём все назначенные офицеры прибыли на мостик быстрее «паровоза», а в составе «мусорной команды» были только старослужащие «годки». Причиной всему было только одно — в ходе работы разрешалось курить. Отдельные товарищи умудрялись за три-пять минут выкуривать по полпачки сигарет, вставив в рот сразу по нескольку штук. В этом состоянии они очень походили на сонных мух, «вошкающихся» в лучах последнего осеннего солнышка.
Только командир ЭНГ старший лейтенант Апилогов — единственный некурящий в «звёздной» команде, спокойно делал своё дело и, задыхаясь в клубах табачного дыма, мечтал о скорейшем возвращении внутрь подводной лодки.
В результате успешно проведённой «антимусорной» кампании подводная лодка избавилась от дурного запаха, и теперь весь экипаж мыл, чистил и скрёб отсеки от остатков грязи.
Место старшего помощника на ходовом мостике занял вахтенный офицер, а Юрий Михайлович спустился вниз и разрешил выход на «перекур» — по одному человеку из каждого отсека. Пройдя к первому отсеку, старпом, с разрешения командира, снял «блокаду» подрывной команде.
Сообщение о разрешении выхода наверх традиционно занимает второе место по «бальзаму на душу» после команды на вынос мусора. Так как даже некурящий член экипажа, взяв перед выходом «личный номер» , получал «льготную путевку» в ограждение боевой рубки. Из ограждения счастливчик мог лицезреть ночное звёздное небо и глотать порциями свежий морской воздух.
               
                13
В центральном посту стали собираться «в очередь» отдельные нетерпеливые подводники, в основном мичманы. Посыпались флотские анекдоты и байки. Старший мичман Василенко, известный «народный» рассказчик, вспомнил прошлогоднюю боевую службу, когда на третьем месяце автономного плавания обнаружили отсутствие на лодке совершенно секретного документа под названием «ПРС…» . Представьте, с каким желанием готовились к возвращению в базу «годки», т.е. «старослужащие» матросы, если на календаре заканчивался сентябрь, а их увольнение в запас должно было состояться ещё до первого июля. Отдельные «морские волки» пришили тогда на форменки  по четвёртой нашивке, свидетельствующей о количестве лет службы на флоте.
В свободное от вахты время вся молодёжь лодки безвозмездно оказывала посильную помощь «годкам» в изготовлении ДМБ -овских альбомов, плетении немыслимой формы аксельбантов, шитье несуществующего вида погон и т.д. и т.п.
И вот однажды во время большой субботней приборки, когда даже мичманы стоят в позе «зю» с губкой и мылом в руках, а офицеры со «шхерницами» и фонариками рыщут по всем углам, проверяя качество приборки, командир ракетчиков капитан второго ранга Гончар «разложился» с секретной документацией на ракетной палубе третьего отсека. Вместе с командиром группы Жарковым они пытались найти и устранить неисправность «прибора контроля» за содержанием паров ракетного топлива в контейнерах. Основным документом для работы был «Технический формуляр системы…». Каким образом в папку с технической документацией был внесён боевой «ПРС…», никто не знает до сих пор. Здесь следует заметить, что на ракетной палубе делают приборку не только ракетчики, но также матросы других боевых частей, чьи посты находятся в третьем отсеке. Освободившись от приборки на своём заведовании, молодой электрик — матрос Мирзоев приступил к оказанию «братской» помощи по изготовлению фотоальбома старшему матросу Глушкису — «годку», единственному на корабле, так и не усвоившему за три года службы всех основ подводной организации и имевшему прозвище «ефрейтор». Посмеиваясь над этим недотёпой, в своём кругу матросы говаривали: «Лучше иметь дочь — проститутку, чем сына — ефрейтора».
С целью наилучшего пробивания отверстий под заклёпки, Мирзоеву срочно понадобилась подставка. Лучшей подставки, чем «ПРС…», сами понимаете, представить трудно. Тем паче, если эта серенькая книжица лежит рядом. На всякий случай Мирзоев перевернул её «лицом вниз» и, убедившись, что с тыльной стороны кроме слова «БЕСПЛАТНО» ничего не написано, приступил к долблению отверстий будущего альбома. Спустя полтора — два часа Гончар собрал документацию и, опечатав папку, сдал её в секретную часть. А ничего не подозревавший матрос Мирзоев добросовестно продолжал трудиться над своим творением корабельного искусства.
На следующий день, взяв папку в секретной части и проверив содержимое по описи, Жарков обнаружил отсутствие совершенно секретного документа.
К исходу дня вся секретная часть и вся подводная лодка были дважды проверены специальной корабельной комиссией. Утерянный документ обнаружен не был. А в это же время увлечённый творческим процессом матрос Мирзоев продолжал долбить альбомы уже других старослужащих.
Нестандартная ситуация вынудила командира лодки принять нестандартное решение — не всплывать в надводное положение, пока документ не будет найден. Последующие четверо суток мы всплывали только под РДП , для заряда АБ. За это время экипажем были досмотрены все основные и вспомогательные помещения. Корабельная внутрипроверочная комиссия проверила арсенал, продовольственные «провизионные» камеры и пр. Результат — нулевой.
Стармех ломал голову над дилеммой: как можно в подводном положении проверить содержимое баллонов гальюнов  и цистерн грязной воды, на случай если «ПРС…» был спущен туда? В версию механика не вписывался только тот факт, что жёсткую обложку документа применить на «гигиенические» нужды личного состава невозможно.
«Народный зодчий» Мирзоев, закончив работу над своей партией альбомов, передал «удобную подставку» своему товарищу — молодому мотористу Асланбекову, в шестой отсек. К счастью, именно там, в дизельном отсеке, командир разрешил курить при всплытии под РДП. Удовольствие, нужно сказать, слабое, но если без табака «пухнут уши», терпеть грохот и лязг работающих дизелей можно. И вот однажды, следуя на «перекур», Жарков краем глаза увидел лежащую среди отработанной промасленной ветоши до боли знакомую книжицу. Правда, изрядно продырявленную гвоздями сотого размера. Этот серый клочок типографской продукции вызвал такую бурю эмоций офицера, что тот схватил рядом сидящего Асланбекова и попытался вытрясти душу из его еще не сформировавшегося матросского тела:
— Ты что творишь, гад? Под трибунал захотел? Да я тебя лично на кормовой надстройке расстреляю! Откуда это у тебя? Отвечай!
— Э-э-э… что кричишь, таварищ камандыр? Зачем плахие слава гаваришь? Что тебе памешал Асланбеков, зачем надстройка хадить, хароший челавек убивать?
— Да ты же совершил преступление, ты украл документ, которому цены нет! Ты это понимаешь? — не мог успокоиться Жарков.
— Не укра-а-ал, а Мирзоев дал. Толька я не панимаю: правильна гаваришь, таварищ камандыр — «ЦЕНЫ НЕТ». Сматри написана: «БЕСПЛАТНО»! Зачем тагда так сильна валнуешься, крычишь, а-а-а?
Жарков и все присутствующие в шестом отсеке дружно - по-молодецки грохнули от смеха.
«ПРС…» вернули в секретную часть — «на уничтожение», ввиду его полной непригодности к чтению. Старший и младший ракетчики получили по взысканию. Замполиту командир приказал провести занятия и принять зачёты по знанию русского языка от Мирзоева и Асланбекова, а заодно ознакомить с требованиями советского законодательства…

                14
— Химика наверх! — приказал Чуйков, взглянув на часы. Заканчивался четвёртый час заряда аккумуляторной батареи, через полтора часа рассвет. Надо что-то предпринимать для отрыва от противолодочных сил. В голове командира родилась дерзкая мысль:
«А что если…»
— Товарищ командир, прибыл по вашему приказанию! — доложил мичман Быстроходов, прервав размышления командира подводной лодки.
«Фамилия этого молодого, ответственного и по-девичьи застенчивого мичмана действительно соответствует скорости его перемещения по отсекам», — мелькнуло в сознании командира.
— Николай Петрович, сколько сможешь пожертвовать банок регенерации для использования не по прямому назначению?
— А сколько надо? — вопросом на вопрос ответил Быстроходов.
— Банок сто. Как минимум, — неопределённо высказался Чуйков.
— А в Тартусе старпом выделит мне пару литров «шила»? Если — да, то я могу жертвовать и двести банок. За «шило» на ПСК  можно хоть триста добыть! — многозначительно, опять вопросом на вопрос ответил химик.
— Ну что ж, если только в этом проблема, тогда слушай приказание: Готовь сто пятьдесят банок «В-64»  на вскрытие. В помощники возьми себе пару боцманят. Около трети банок вскрой наполовину, столько же — на четверть и столько же — полностью. По готовности с боцманятами расставляйте банки по всей палубе надстройки, а также в ограждении рубки, чтобы при погружении регенерация начала свою работу по выделению кислорода. В воде кислород образует пузырьки в большом количестве. Огромное газовое облако под водой, вперемешку с железными банками, дрейфующими от поверхности воды до самого дна — на глубину до тысячи метров, создадут нам «ширму» на длительное время, за которой нас не сможет обнаружить никакой, даже самый новейший, гидролокатор противника. Вот тут-то мы и поиграем с супостатом «в кошки мышки», а заодно поглядим, кто каши съел больше. Уловил мысль, Петрович?
— Так точно, товарищ командир.
— Тогда приступай без промедления. У тебя на всё — про всё шестьдесят минут.
До погружения оставалось всего полтора часа. Чтобы отдохнуть хотя бы немного, Чуйков вызвал себе на смену старпома, а сам занял традиционное место — в любимом кресле центрального поста. Механик жаловался, что не успевает пробить заряд до конца. Теперь придётся при первом удобном случае всплывать под РДП на продолжение заряда батареи. Вместо того чтобы отсидеться под водой хотя бы сутки.
«Ладно, поживём — увидим», — подумал командир и задремал в кресле…

                XVI. «КОШКИ И МЫШКИ»
                1
Ночь стремительно отступала, сдавая свои позиции «без боя». Где-то вдалеке, там, где море сходится в объятиях с небом, стала проявляться еле заметная полоска горизонта. Близился рассвет.
Командирскую вахту нёс старший помощник. С мостика Юрий Михайлович контролировал суетившихся на надстройке Быстроходова и Осинова. Мичманы явно не успевали расставить по всему корпусу приготовленные банки регенерации. В ограждении рубки, практически в полной темноте, специальным ключом орудовал Сергей Тулаев.
— Сколько ещё осталось? — спросил Манишевич и взглянул на часы, пытаясь разглядеть время на циферблате.
— Двадцать банок, товарищ капитан третьего ранга, — ответил, не отрываясь от работы, Тулаев.
— Торопитесь, мужики, торопитесь! Не ровён час, заметит «супостат» наши приготовления. Не оторвёмся тогда. Как приклеенный сядет «на хвост» и до самого погружения будет «пасти».
На американском корабле, идущем параллельным курсом в дистанции около сорока — пятидесяти кабельтовых, заработал двигатель корабельного вертолёта, замигали огоньки лопастей винта. «Птичка» готовилась на смену дежурившим в воздухе собратьям.
Вертолёт увеличил обороты, завис над палубой и взлетел. Ещё через минуту там же заработал второй. На вылет уходила сразу пара. Корабль изменил курс, с учётом ветра, и стал приближаться.
— Проснулись. Только вас и не хватало, — с досадой произнёс старпом, как бы самому себе, подтверждая худшие опасения. — Приготовиться к погружению. Осушить трюма, выгородки. Продуть баллоны гальюнов, цистерны грязной воды… — приказал вахтенному офицеру Юрий Михайлович и пригласил командира наверх.
На мостик поднялся разведчик. Поёживаясь от свежего воздуха, Котов доложил о перехвате переговоров атомного крейсера УРО ВМС США «Южная Каролина»:
— Командир фрегата бортовой № 33 доложил старшему на крейсере о передаче контакта с нашей подводной лодкой. Очевидно, «Каролина» выполняет функцию флагманского корабля оперативного соединения.
Взлетевшие с американца вертолёты сделали круг над лодкой. Один завис прямо по курсу, а другой выполнил зависание по левому борту, на небольшой дистанции. Оба выпустили гидрофоны. Начали прослушивание подводных шумов.
Из серого пространства ночи выделился силуэт большого корабля.
— Так вот же он! Крейсер типа «Калифорния», — доложил Котов старпому. Манишевич повернулся в сторону корабля и с удивлением вымолвил:
— Приличная «дура»!
— Более десяти тысяч тонн водоизмещением. Одних ПЛРК  «Асрок» 24 штуки, не считая другого оружия. Правда, акустика слабовата — нет TACTASS, только AN/SQS-26 с дальностью обнаружения 35-50 километров, — рассуждал вслух Котов.
А Быстроходов тем временем доложил поднявшемуся на ходовой мостик командиру о завершении работы.
— Сто пятьдесят вскрытых банок регенерации расставлены по надстройке.
Чуйков был доволен: управились вовремя. Только механик не был полностью готов погружаться. Для полного заряда АБ требовалось ещё часа четыре, а времени такого не было. Согласно расчётам гражданские сумерки  должны наступить уже через час…

                2
Облака за ночь стали гуще. Луна по-прежнему пряталась и, чем могла, помогала подводникам.
Американское командование считало положение советской подводной лодки безвыходным.
«Скорее всего, русские смещаются в район Бейрутского конфликта. Цель: демонстрация флага, вскрытие обстановки и снабжение командования оперативной разведывательной информацией. После того как мы их «подняли», вряд ли будут пытаться уйти от преследования — это нереально. Тогда что им остаётся? Выход один — продолжить переход в надводном положении, хотя бы до Тобрука. Там отстояться и уже после, скрытно, выходить в море», — так, возможно, размышлял командующий американским оперативным соединением. Однако он пока не догадывался о готовящемся погружении «Б-224».
Основные противолодочные силы рассредоточились на приличном расстоянии от лодки. Это давало шанс Чуйкову на прорыв кольца окружения...
Вертолёт в носовом секторе изменил высоту полёта и сбросил несколько «зажигалок». Со свистом они упали в море точно по курсу подводной лодки. Послышались хлопки разрывов. Содержимое пиротехнических устройств, флюоресцируя оранжевыми и бирюзовыми цветами, разлилось по поверхности. Вокруг лодки стало светло как днём.
— Право на борт. Стоп правый! — быстро отреагировал командир. Лодка стала уваливаться от столкновения с «горящим» пятном.
— «Ковбои» пытаются пометить своих «мустангов». Мечтают нас видеть даже глубоко под водой. Перестраховываются, несмываемую краску-маркер используют, — заметил командир и затребовал у штурмана расстояние до назначенной точки погружения.
— До точки десять кабельтовых. Под килём четыреста тридцать метров. Выходим за пределы плато, — сходу ответил штурман.
— Подводная лодка к погружению готова. Принята «персоналка» в наш адрес, — доложил из центрального поста старпом.
Чуйков осмотрелся вокруг. Приказал метристам сделать один «мазок» радиолокационной станцией. Данные по целям доложить штурману.
Дистанции оказались сносными: до «Каролины» семьдесят, а до ближайшего «Перри» и того больше — восемьдесят два кабельтова.  Подводная лодка, обойдя светящееся пятно, ложилась на прежний курс. Вертолёты ушли на свой корабль. Стало тихо. В какой-то момент показалось, что даже гидролокаторы замолчали. Командир спустился в боевую рубку и задраил ВРЛ:
— Срочное погружение!..
Лодка камнем полетела вниз. Максимальными ходами, оставляя место погружения.
Полторы сотни банок «В-64», каждая по тринадцать килограммов, одновременно попали в воду. Стали заполняться и активно бурлить пузырьками. Одному человеку хватило бы банки, чтобы дышать вырабатываемым объёмом кислорода шестьдесят четыре часа. А сейчас тысячи кубометров этого живого воздуха вперемешку с железом банок превратились в защитную стену для подводной лодки и давали засветку на экранах американских кораблей размером в половину моря. Банки погружались, кружились и шумели под водой. Обнаружить лодку в таких условиях было задачей не из лёгких.
— Глубина двести пятьдесят метров, — нарушил тишину Осинов.
— Нижний слой скачка скорости звука на глубине двести тридцать метров. Пятый тип гидрологии, — добавил командир гидроакустической группы старший лейтенант Суворин.
— Боцман, задержись на этой глубине. Право руля. Ложиться на курс двести тридцать градусов. Левый мотор экономхода — малый ход. Штурман, выводи лодку вплотную к территориальным водам, — приказал командир точно «по сценарию» своего решения.

                3
Гидролокаторы не заставили себя ждать. Потеряв «беспомощную добычу», они возобновили работу и теперь пытались нащупать ускользающую субмарину. Однако мощности сигнала не хватало, чтобы достоверно классифицировать контакт. Сказывались большие дистанции и большая глубина погружения лодки, а слой скачка всегда был надёжным другом и защитником подводников.
— Товарищ командир, предлагаю на курс двести семьдесят пять. До выхода на глубину тысяча метров полтора часа хода.
— Хорошо, штурман, ложимся на курс двести семьдесят пять. Ты наносишь данные пеленгования гидролокаторов?
— Так точно, наношу, но гидролокаторы не пеленгуются, вы же знаете — засветка на весь экран. Поэтому все расчеты очень приблизительные. Получается, что наши преследователи разделились на три группы…
И Дербенёв с удовольствием продемонстрировал командиру уже готовый планшет со схемами маневрирования.
— Одна группа кораблей осуществляет поиск по прямому маршруту в сторону о. Крит, другая брошена на обследование нашего газового «облака», третья двинулась на поиски в сторону побережья Ливии. Считаю, что до прибытия «по вызову» базовой патрульной авиации у нас есть гарантированный час. Это фактически всё время для отрыва и уклонения. С прибытием «Нимродов» и «Орионов» газовая стена помехой для ПЛС быть перестанет. Доклад закончил.
— Ты, Александр Николаевич, как Наполеон Бонапарт рассуждаешь — в мировом масштабе. Хотя истина где-то рядом. Вот и старпом с начальником РТС представили похожее маневрирование за противника.
Удовлетворённый докладами подчинённых, командир повеселел. Теперь фортуна явно благоволила Чуйкову и его экипажу. Надолго ли?
В ближайшие двадцать четыре часа лодка уходила от преследования и не всплывала. Откуда-то издали доносилась какофония работающих гидролокаторов. Скорость перемещения кораблей по «горизонту» свидетельствовала о том, что контакт с подводной лодкой окончательно потерян. Не помогли «ребятам из НАТО» даже прибывшие на помощь «Орионы»…
Через сутки подводного плавания Чуйков решил всплыть под перископ для приёма сеанса связи. Полученная ранее «персоналка» содержала приказ на начало слежения за АМГ  с атомным авианосцем «Энтерпрайз» и свидетельствовала о том, что переданное от него донесение командованием ещё не получено...

                4
Сейчас лодка находилась южнее острова Мальта. Глубины под килём составляли более тысячи метров. По-прежнему, но гораздо севернее прослушивались работающие гидролокаторы, не представляющие теперь реальной угрозы. Оценив надводную обстановку и убедившись, что поблизости нет кораблей НАТО, командир приказал начать заряд батареи под РДП. Ещё через час на лодке получили долгожданное радио.
Москва, как ни в чём не бывало, приказывала следовать по ранее назначенному маршруту и через двенадцать суток прибыть в порт Тартус (Сирия) для проведения межпоходового ремонта. Расчёты показывали отставание от подвижной точки на целых тридцать шесть часов…
Чуйков не на шутку задумался: «Опять нестыковочка. Понадобится ещё пара суток, чтобы обойти район действия противолодочных сил. А дальше? Дальше придётся догонять и догонять, чтобы вовремя прибыть в точку рандеву  и встретиться с советскими кораблями Средиземноморской оперативной эскадры».
Чуйкову опять показалось странным, что командование как бы не реагировало на его донесения и действовало по какому-то ранее разработанному плану.
Судьба испытывала его командирское мастерство. Проверяла способность неординарно мыслить и принимать единственно правильные решения в нестандартных ситуациях…
— Аварийная тревога. Пожар в шестом отсеке. Горит силовой кабель по левому борту! — донёсся голос старшины команды мотористов из седьмого отсека.
Сигнал аварийной тревоги встрепенул весь корабль.
— Стоп зарядка. Стоп левый дизель. Создать рубежи обороны на переборках шестого отсека в пятом и седьмом … — уверенным голосом отдавал команды старший помощник, немедленно вступивший в руководство борьбой за живучесть.
— Владимир Артемьевич, люди в шестом отсеке отсутствуют. Предлагаю дать «ЛОХ»  в аварийный отсек…
— Командиру БЧ-5 обесточить силовой кабель. Дать «ЛОХ» в аварийный отсек из четвёртого! — приказал командир лодки, заняв рабочее место «по аварийной тревоге».
Спустя час после подачи огнегасителя «разведчики» во главе с капитаном-лейтенантом Щербатовым вошли в аварийный отсек. Проверили его состояние. Очагов возгорания не обнаружили. Чуйков решил всплывать. Провентилировать шестой отсек и попытаться отремонтировать силовую сеть левого борта. Лодка продула среднюю группу балластных цистерн, заняла позиционное положение и раскачивалась на волнах. Начался аварийный ремонт…

                5
И снова звёздный купол висел над головой. Чуйков вдруг вспомнил легендарного и несправедливо забытого командира лодки времён войны. «Хотя кем забытого? Мы-то помним его и чтим. А фамилия этого смелого и решительного командира — капитан третьего ранга Александр Маринеско. Командир подводной лодки «С-13». Именно он 30 января 1945 года отправил на дно немецко-фашистский лайнер «Вильгельм Густлов» водоизмещением 25000 брт, а вместе с ним 3200 подводников адмирала Дёница. Дерзостью и неординарностью выполненной ночной атаки восхищены до сих пор не только наши подводники, но и зарубежные коллеги!
Тогда, не имея возможности занять позицию стрельбы под водой, Маринеско решил догонять конвой противника в надводном положении со стороны берега. На сплошном мелководье, с дистанции 5 кабельтовых тремя торпедами уничтожил лайнер и лёг на грунт в районе потопления, справедливо рассчитывая, что там его не будут бомбить силы охранения врага.
Где-то совсем рядом, в средней части Средиземного моря, проходит караванная тропа. А что если попробовать пристроиться в караван и в надводном положении, используя ложные ходовые огни, догнать свою подвижную точку? Бортовые дизеля пусть работают на винт, а средним продолжить зарядку. Если не получится догнать за ночь, продолжать движение в этом же режиме и днём, но уже под РДП. Я, конечно, не Маринеско, но обдуманно рисковать — не возбраняется!»
— Центральный! По местам стоять, к всплытию! Приготовить бортовые дизеля для продувания главного балласта газами без хода… — донеслось с мостика.
Старпом и стармех, недоумевая от полученного приказания, переглянулись и приступили к его выполнению…
 
                XVII. НАЯДА
                1
— И так всегда: стоит приехать в отчий дом, как на тебя сваливаются все мыслимые и немыслимые дела. Какие-то перестановки мебели, вечная уборка в квартире,  производственный конвейер на кухне и прочее! — возмущалась  Дербенёва, только что выйдя из ванной комнаты и вытирая волосы банным полотенцем.
 Оказавшись в прихожей, Татьяна с удивлением обнаружила, что в квартире уже никого нет. На журнальном столике  лежала записка, в которой красочно описывалось, кто и куда ушёл от ответственности.
— Хорошенькое дело, — Татьяна отложила записку в сторону.
Все домашние с утра ретировались по своим делам. Дочка, с приехавшей из пригорода тёткой, ушла «на экскурсию» — по магазинам, сестра отправилась с очередным ухажёром за город. И только ей — Татьяне, не успев разобрать чемоданы, с дороги, предстояло вновь осваивать традиционные обязанности Золушки, негласно отведённые в семье с самого раннего детства.
«Так тебе и надо! — размышляя о своей участи, подумала  она. — А что остаётся? Всего — ничего: забыть о личном и с чего-то начинать отпуск, например, с вороха  неглаженого белья».
В коридоре громко зазвонил телефон.
— Алло! — Дербенёва подняла трубку.
— Привет, подруга. С приездом!
— Здравствуй, Люся. Рада тебя слышать. — Дербенёва сразу узнала голос Людмилы Алексеевой, сокурсницы по институту  и почти родственницы — Татьяна приходилась крёстной матерью дочери Алексеевых.
— Была бы рада - позвонила, а ты молчишь. Или номер забыла?
— Да нет, помню ещё.
— Как живёшь, с кем? — не останавливаясь, тараторила Алексеева. — Мы сегодня собираемся на острова — до понедельника. Ты как, с нами или проигнорируешь?
Татьяна не ожидала столь необычного предложения, поэтому не сразу сообразила, как ответить. Дома скучал целый клубок невыполненных наказов и ценных указаний, а в перспективе была  «радость» провести все выходные в четырёх стенах и у плиты.
«Всё как всегда и без изменений, где бы ты ни находилась! – вновь обречённо подумала Татьяна. — K;che, Kinder, Kirche.» 
— Ау, подруга-а-а! Ты где, я тебя теряю? — неугомонная Алексеева требовала ответ.
 — Когда вы планируете отчалить? — машинально спросила Дербенёва.
— Где-то около шести часов вечера, сразу после работы. Забежим  домой переодеться, взять сумки и вперёд. Давай, присоединяйся. Я ужасно по тебе соскучилась и, кстати, кое-кто из старых знакомых тоже мечтает о встрече с вами,  леди…
— Кто же этот «мистер Икс»? — заинтригованная намёком, поинтересовалась Дербенёва.
— Поедешь с нами -  увидишь. Мы как раз на его катере отплываем. А потом, кто тебе сказал что интересуется мистер, может быть миссис,  - рассмеялась Алексеева.
— Слушай, Людмила, не валяй дурочку. Колись!
— Нет уж! Не велено раньше времени говорить.
— Кем это не велено?
— Не велено, и всё тут! Мистер Икс, между прочим, первым узнал о вашем прибытии. Поэтому я и звоню тебе сразу, с работы.
— Как узнал?
— Обыкновенно. Они с Алексеевым заезжали домой и видели, как твоя тётка  выходила из подъезда с Люсей.
— Ладно, хватит загадок! Кому понадобилась моя персона?
— Ещё раз повторяю: поедешь — узнаешь, а нет — значит, не судьба! — загадочно подвела итог Людмила и добавила. — А он, между прочим, совсем недавно развёлся и очень одинок…
— Вы что, все сговорились меня сватать, или вас сглазил кто? — раздражённо выпалила Татьяна и, не дожидаясь ответа, бросила трубку.
В расстроенных чувствах Дербенёва села на пуфик, стоявший здесь же в прихожей, и готова была  разрыдаться, как вновь зазвонил телефон.
— И какого рожна тебе ещё надо? — с откровенной злостью почти прокричала в трубку Татьяна.
На другом конце провода некоторое время недоумённо молчали. Потом раздался осторожный голос свекрови:
 — Что случилось, дочка, у тебя всё в порядке?
— Ой, извините. Я думала, это опять кума звонит. Всё у нас хорошо. Сегодня прилетели.
— Слава богу, что всё хорошо. Заждались мы вас.  Я вот весь день жду не дождусь, когда  моя внучка приедет. А её всё нет и нет. Когда будете?
— Я, мама, даже не знаю. Сегодня, может быть, поедем в Буромку, папа обещал отвезти, да и мне надо к бабе Гале. А когда вернёмся, тогда и к вам.
— А почему сразу в Буромку, к нам-то ближе — всего два квартала?
Татьяна не ответила.
По образовавшейся паузе свекровь поняла, что ей вряд ли удастся уговорить невестку приехать сегодня, но она всё же продолжала уговаривать.
— И дед заждался вас, только и ходит к калитке, туда да обратно. Черешен нарвал внучке ведёрко целое, клубники насобирал…
— Нет, мама, не получится так быстро. В следующий раз, – сказала как отрезала невестка.
Знакомый холодок отчуждения коснулся сердца Таисии Артёмовны. В голосе невестки ощущалась явная неприязнь, но свекровь не подала виду и сменила тему.
— Как там Саша, есть ли от него какая весточка? Когда должен вернуться из своих морей?
— Вестей пока никаких нет, ушёл-то совсем недавно. И оказии, очевидно, не было, — привычно для себя, даже с каким-то равнодушием, рассуждала вслух Дербенёва.
— Вернулся бы скорей, живым да здоровым.
— Вернётся, будьте уверены. Куда ему деться с подводной лодки? Через полгода заявится как ни в чём не бывало…
Разговор иссяк так же быстро, как высыхает дождевой ручей, уносящий в своих мутных водах последнюю каплю небесной влаги.
— Ну, что ж — на «нет» и суда нет. Я рада, что хотя бы услышала тебя, а Людочка где? — вдруг спохватилась свекровь.
— Пошла на прогулку с тёткой.
—Тогда передавай ей большущий привет, и приезжайте поскорее, мы вас ждём. До свидания.
На другом конце повесили трубку. Разговор закончился,  Татьяна встала, но  ещё некоторое время продолжала слушать короткие сигналы телефонной станции, проникающие сейчас куда-то внутрь и словно взывающие к её совести.
«Не ври хотя бы себе» — вспомнила она слова Берзиньша, сказанные на прощанье.   
               
                2
«Надо извиниться», — опомнилась Дербенёва, набирая номер рабочего телефона Алексеевой.
— Алло.
— Людмила, ты?
— Слушаю, — холодно ответила подруга.
— Ты чего, мать, обиделась, что ли? Ну, прости меня, пожалуйста, сорвалась я.
— С цепи, что ли, сорвалась?
— Да уж не знаю, с какой только.
— Вот - вот. Не зря собака  по гороскопу. На людей бросаешься, — без малейшей обиды констатировала Людмила.
— Очевидно, ты права. - согласилась Татьяна. — А с какого причала отплывает ваш «белый теплоход»? —  поинтересовалась  Дербенёва.
— Неужели лёд тронулся? — обрадованно воскликнула Алексеева.
— Ещё не тронулся, но таять уже начал.
— Мадам Дербенёва, я понимаю так, что вам необходимо забронировать одно место в каюте «люкс»?
— Правильно понимаешь. Бронируй.
— И как же мы решились, если не секрет? — не удержалась от  вопроса напоследок Людмила.
— Нет абсолютно никакого  секрета. Я сбежала в родной город от семейного рабства, а попала в рабство к родителям, и мне кажется, что пришло время расставить все точки над «i».
— Ты хорошо всё обдумала? — Алексеева тихонечко подтрунивала над Татьяной, проверяя, насколько осознанно та  принимает решение.
— Даже слишком хорошо.
— И всё же?
—Всё же вы  мне немножко ближе вороха неглаженого белья! — торжественно заключила Татьяна.
               
                3
Уставшее от дневных забот солнце, ещё яркое, но уже с налётом вечернего золота спустилось ближе к воде. Дневная жара пошла на убыль. К пляжу, на песчаный берег, потянулись истинные ценители речного загара.
Воздух, насыщенный свежестью и появившейся лёгкой прохладой, манил в свои объятия, словно приглашая окунуться в блаженство речной купели. Лёгкая дымка скрывала  из виду противоположный берег, казалось, что днепровская гладь простирается куда-то далеко, далеко - до бесконечности, постепенно растворяясь в облаках.
— Ты   действительно бескрайний, батюшка Днепр! —воскликнула Дербенёва, глядя на рукотворное море с высоты огромной бетонной лестницы, широким ковром спускавшейся с крутого берега реки.
Где-то внизу, справа от лестницы, сразу за пирамидальными тополями и плакучими ивами, просматривалась небольшая, почти правильной круглой формы бухта. Окружённая  плотным кольцом деревьев лагуна в любую погоду дышала безветрием. Вот и сейчас её  недвижимая поверхность будто застыла, аккумулировав в себе немыслимое количества солнечных бликов, похожих на миллионы осколков разбившегося зеркала.
Татьяна невольно прищурилась, посмотрев в сторону бухты, машинально надела солнечные очки и быстро устремилась вниз по ступеням.
Новенький жёлто-красный катер с прозаическим названием «Крым» слегка покачивался на волнах. На переднем сиденье у штурвала разместился крепкий, высокого роста, молодой человек лет двадцати семи, Сергей Троицкий — хозяин катера. Сзади расположились Алексеевы – худощавый, абсолютно заросший, с огромной бородой Александр и его спутница жизни — слегка полнеющая особа небольшого роста — Людмила. Загрузившись на посудину «по полной схеме», все с нетерпением ждали запаздывавшую пассажирку.
Увидев Татьяну, прогулочным шагом направлявшуюся в их сторону, друзья хором завопили, сотрясая воздух первобытными возгласами и обозначая себя взмахами рук. Дербенёва ускорила шаг.
Синий коротенький сарафан на тоненьких бретелях с огромными жёлтыми цветами по всему полю выгодно подчёркивал стройную фигуру девушки. Оголённая спина  и довольно глубокое декольте придавали всему виду некоторую эротическую загадочность. Сразу бросавшаяся в глаза белизна тела, без малейших следов загара, выдавала в ней приезжую.
— Ну, ты и кулёма, — Алексеев протянул руку Дербенёвой, — давай скорее, прыгай!
— Вы уж извините, я пока дома всем объяснила, что и куда, вот и опоздала.
Татьяна бросила в катер небольшую сумку и легко шагнула на борт, удерживаемая сильными руками Алексеева.
— Серёга, трогай, — обратился к товарищу Александр, —  экипаж в сборе.
Взревев мотором, катер отчалил и направился из тесной бухты на широкий простор водохранилища, иначе называемого Кременчугским морем.
Устроившись поудобнее, Татьяна как бы невзначай  посмотрела на молодого человека, лихо, почти виртуозно управлявшего катером. Окружённая вниманием со всех сторон, она всё же заметила, что Сергей ни разу не взглянул в её сторону и, кажется, даже не поздоровался. Мускулистый торс и курчавые волосы сидевшего за штурвалом показались ей очень знакомыми, даже слишком…
 — О чём задумалась, девушка? — лукаво спросила,  сидевшая рядом Алексеева, перекрикивая шум мотора.
— Да так, ни о чём, — пространно ответила Татьяна, опустив руку за борт.
Ощущая в ладони приятный трепет волн, она продолжала думать о чём-то своём.
— Ой ли, ни о чём? — уловив странные нотки в голосе подруги, засомневалась Алексеева. — Выбрось всякую дрянь из головы. В отпуске надо думать только о хорошем. Отдыхай, пока отдыхается. И вообще, давай, рассказывай о себе…
Неугомонная Алексеева безостановочно продолжала что-то говорить то повышая, то понижая голос, в зависимости от натуги работающего мотора. Нравоучения сыпались из «рога изобилия» налево и направо, а советы были припасены на все случаи жизни, но, похоже, все её усилия были сейчас напрасны, и диалог она вела сама с собой.
Дербенёва, давно не слушавшая сидевшую рядом «трындычиху», вдруг вспомнила такой же летний день и такой же ласковый Днепр, в этой же компании, но только несколько лет назад…
— А как поживают Света и Мишка, - внезапно спросила она, — помнишь, мы выезжали с ними несколько раз на природу и на острова тоже, ещё до замужества?
Людмила удивлённо посмотрела на Татьяну.
— Сомовы, что ли?
— Не знаю, тогда они, по-моему, не были ещё женаты.
—  А теперь в законном браке, правда, пока без детей. Ещё гуляют, в отличие от нас, но осталось по-моему недолго... — Алексеева улыбнулась. – Они, между прочим, уже на острове, со вчерашнего вечера.
— Здорово. Но почему с вечера?
— С вечера, потому что в отпуске. Наловили рыбы, теперь, наверное, варят уху, готовят мангал для шашлыков к нашему прибытию. — Людмила многозначительно подняла глаза к небу и развела руками.
— А как же они добрались? — удивилась Дербенёва.
— Обыкновенно. Им продвинутые родственники на свадьбу катер подарили  — «Прогресс». Вот они и управляются. Правда, и нас не забывают, когда Серёжки нет под рукой.

                4
За грядой больших и малых островов, немного поодаль, показался крохотный песчаный островок, издали походивший на  атолл. Растительности на нём практически не было, только небольшие редкие кустарники вдоль всего побережья выстроились в неровную изгородь. Несколько плакучих ив приютились практически у воды, опустив свои длинные косы в речную прохладу. Две яркие палатки на острове свидетельствовали о том, что он обжит, занят и посторонним сюда вход воспрещён.
Катер резко изменил курс и направился к острову-атоллу. Встречный ветерок сорвал шапку  набежавшей волны и обдал всех пассажиров мелкими брызгами, вызвав целую бурю положительных эмоций.
Ещё через минуту, заглушив двигатель, судёнышко мягко уткнулось форштевнем в пологий берег, ошвартовавшись рядом с таким же алюминиевым собратом, уже «отдыхавшим» на привязи.
— Пристань наша «Юрюзань», хош не хош, а вылезай, — объявил Алексеев, выбрасывая сумки и  рюкзаки на горячий песок.
Прибывшие пассажиры живо выбрались на берег и устремились к палаткам, откуда тянуло сладковатым запахом шашлыков. Хозяин катера стал разматывать длинную цепь для швартовки своего плавсредства к ближайшему дереву.
— Привет, Робинзоны! — радостно закричала Дербенёва, издали заметив чету Сомовых.
— Привет латышам, — отреагировал глава молодого семейства, не отрываясь от нанизывания шампуров.
— Глядите — явление почти забытой Татьяны. Мне чудится или всё же в действительности к нам выплыла дочь самого Зевса — Наяда , ущипните меня, — поддержала задорный тон своего мужа Светлана. — Алексеевы, быстро признавайтесь: где вам удалось выловить эту обитательницу водной стихии?
— На наше счастье, её Одиссей отпустил, точнее, сам укатил в неизвестном направлении. Вот мы её и поймали, — ответила за всех Людмила.
Дербенёва улыбнулась. Пышногрудая Светлана, с еле заметными признаками беременности, бросилась ей навстречу. Девушки расцеловались, упали на песок и погрузились в беседу. Со стороны казалось, что подруги не виделись несколько часов, хотя на самом деле между встречами было целых четыре года.   
К весёлой компании подошёл Сергей.
— Ну что, пристегнул своего железного коня? — спросил  Сомов.
— Пристегнул. Рядом с твоим «пасётся» теперь. 
Александр и Сергей  взялись помогать Людмиле — единственной женщине, не занятой «деловыми» разговорами.
На стол, когда-то вкопанный в песок предусмотрительными первооткрывателями этого острова, посыпались всевозможные пожитки. Не обошлось и без горячительных напитков.
— Красота! Что ещё надо советскому человеку, чтобы достойно встретить отпуск? — перефразировав известное выражение из фильма «Белое солнце пустыни», — констатировал Сомов.
Окинув хозяйским взглядом, благолепие яств, Михаил пристроил на огромное блюдо с фруктами шампуры с готовым шашлыком.
— Это точно! – согласился с товарищем Алексеев. — Девочки и мальчики, всё готово! — выкрикнул Александр, — Люда, позови этих сорок к столу, пора начинать.
— Дербенёва, ты бы сарафан сняла, что ли? — направляясь к подругам, предложила Людмила.
— Я - то могу, только что будем с мужиками делать? У меня там только топлес.
— Нашла чем удивить. У нас, как я посмотрю, — Людмила опустила глаза на свой бюст, — не хуже вашего будет топлес, а у некоторых, — Алексеева бросила многозначительный взгляд в сторону Светланы, — даже поболее вырос.
— Надеюсь, конкурс на звание «Мисс острова» устраивать не станем? – поинтересовалась Татьяна.
— А почему бы и нет?  Мы во-о-он  там, за холмиком, всё время нагишом загораем. На людей, стало быть, похожи, не то, что некоторые бледные поганки, — с напускной бравадой высказалась Алексеева и повернулась к Дербенёвой.
— Вот и здрасте — дожили. Одна подруга сравнивает с нимфой, другая с бледной поганкой, — Татьяна обвела взглядом собеседниц.
— Кстати сказать, одно другому не мешает, — продолжала задорно Алексеева.
— В смысле? — удивилась Татьяна.
— Всё просто — под водой загар не пристаёт, как я понимаю, — нашлась с пояснением Светлана, стараясь разрядить обстановку.
— Ладно, ладно я не обиделась, — Татьяна встала и направилась к палатке. — И мужиков ваших смущать не стану, не волнуйтесь. Сейчас только переоденусь в купальник и буду загорать, как все. Может, и мне хотя бы немного загара достанется.
               
                5
Огромное вечернее солнце червонной пробы повисло над самой водой. В его слабеющем свете отчётливо просматривалось парение реки. Казалось, вода вот-вот закипит от соприкосновения с раскалённым  светилом.
Вся природа будто замерла в ожидании предстоящего таинства смены дня и ночи. Вечерняя заря стала заниматься над горизонтом. На небосводе показались первые, еле заметные звёзды.
Ещё немного, и горящий диск погрузится в Днепровскую нирвану, чтобы очиститься и завтра предстать в новом свете.
— Давайте, наконец, выпьем за встречу, — предложил Алексеев, поднимая гранёную стопку. — Сил нет, как выпить хочется. Солнце спать, а мы ещё не ели.
— Согласен, – поддержал Сергей. — Только непонятно, чего тебе хочется больше: выпить или поесть?
— Если вас это устроит, сэ-эр, то и женщину хочется тоже… За встречу!
— А кроме самогонки, что, ничего нет, чтобы градусов поменьше? — неожиданно поинтересовалась Дербенёва.
— Есть. Водка! — невозмутимо ответил Сомов.
—  Но я так не могу, — закачала головой удивлённая Татьяна.
— Начинается, – Алексеев откровенно возмутился. – Девушка, это вам не Прибалтика, у нас бальзамов нет. Пейте то, что предлагаем, пока наливаем.
Компания взорвалась смехом. Послышался звон соединённых бокалов, рюмочек и полустаканчиков. Застолье, посвящённое встрече друзей, торжественно началось.
— Между первой и второй перерывчик небольшой. Предлагаю наполнить кубки, — Алексеев настаивал выпить — «за присутствующих дам», но его оборвал Сергей.
— Предлагаю тост «за гостью»!
Женщины за столом разом переглянулись.
— Если третий тост будет «за остальных дам», то я согласна, — отозвалась Сомова.
— Одобрям! – утвердительно кивнул Алексеев.
— Между второй и третьей сосед повесился. Предлагаю освежить, – вновь заговорил Алексеев, окончательно взяв на себя роль тамады.
— Не гони лошадей, – остановил тамаду Сомов, — дай закусить.
— Закусывать будешь в ресторане, а здесь кушай на здоровье, угощайся, «чем бог послал». И как это не гнать лошадей, если за одну даму уже выпили, а остальные ей завидуют. Правильно я говорю? — Алексеев обратился к Дербенёвой.
— Правильно, — поддержала слегка захмелевшая Татьяна. — Я поднимаю бокал за вас, подруги. За ваше счастье, вашу любовь и красоту.
— Не-е-т! Хитрая какая, — не согласился опять Сомов. — У тебя сразу четыре тоста, вместо одного получилось. Так не пойдет. Предлагаю сначала просто за Люду и Свету выпить, а уж потом за всё остальное.
Мужская половина единогласно поддержала тостующего.

                6
Фуршет был ещё в разгаре, когда Дербенёва незаметно уединилась за  песчаным холмом. Горячительные напитки сделали своё дело. Голова немного кружилась, но веселья в душе почему-то не было. Подойдя к берегу, она забралась на причудливо изогнутое дерево, росшее из самой реки, и свесила ноги. Укрывшись от посторонних глаз, Татьяна тихонечко сидела в объятиях длинных ветвей, нежно ласкающих её тело.
Обнимая ствол и прижимаясь к дереву, как к любимому человеку, Дербенёва грустила. Она смотрела вдаль, на уходящее за горизонт солнце, и чего-то ждала. Странное чувство завладело Татьяной сегодня, как только она ступила на берег этого крохотного острова. Вдруг показалось, что всё по-прежнему — она незамужем и не было на самом деле тяжёлых, мучительных лет ожидания, невыносимых лет странной, одинокой семейной жизни. В какой-то момент Татьяна даже представила, что вот сейчас подойдёт он — тот самый единственный, долгожданный, и позовёт за собой на край света. А она, счастливая, прижмётся к нему, как сейчас прижимается к этому плакучему дереву, и утонет в бурном потоке огромной, неисчерпаемой любви…
Непроизвольно раскачивая ногами, Татьяна коснулась воды кончиками пальцев, ощутила тепло реки, нежность маленьких волн, дремлющих у берега.
«Надо бы обязательно искупаться перед сном», — отгоняя грусть, подумала Дербенёва, спускаясь вниз.
Вокруг ни души. Звенящая тишина постепенно заполняет всё пространство.  Даже чайки перестали кричать, устраиваясь на ночлег где-то невдалеке. Вечернюю зарю медленно замещают сумерки.
Из-за ближайших дюн послышалась протяжная украинская песня. Застолье продолжалось своим чередом.
Татьяна сняла купальник, повесила его на ветку ивы и шагнула в воду.
Пляжной полосы практически не было, в двух шагах от берега было уже глубоко. Окунувшись с головой в тёмную бездну моря, она ощутила леденящий страх и одновременно непередаваемую радость свободы. Выходить из воды совсем не хотелось. Первые звёзды, высыпавшие на небосвод, отражались в ночной воде, горизонт исчез, и казалось, море соединилось с небесами в единое космическое пространство. Купаясь в звёздном небе, Татьяна перевернулась на спину и отплыла подальше от берега. Серебряная луна высветила дорожку к острову, приглашая ночную купальщицу вернуться обратно.
«Как в сказке», – подумала Дербенёва  устремляясь назад. Чувство первозданного блаженства пришло на смену ощущению необъяснимого страха и теперь заполняло каждую клеточку её души и тела…
— Да ты действительно нимфа, – знакомый голос раздался из темноты.
— Кто здесь? — Татьяна, вглядываясь в темноту, старалась рассмотреть говорящего, но никого не видела.
— Дионис – спутник нимфы, — Сергей рассмеялся.
— Наглый бесстыдник, а не Дионис. Что ты здесь забыл?
— Тобой любуюсь.
— Отвернись. Дай мне выйти.
— И не подумаю.
Дербенёва вышла на отмель и повернулась спиной к берегу.
— Ты уже отвернулся? — спросила она.
Сергей подошёл к Татьяне сзади, укутал её махровой простынёй и в следующее мгновение, повернув к себе, обнял.
Её тело пахло речной свежестью, длинные мокрые волосы облепили плечи. В его глазах отражалась луна. «Нет!» — подумала Татьяна, стараясь освободиться от объятий.
— Не надо! – тихо прошептала она.
В ответ Сергей только сильнее прижал её к себе, не оставляя возможности даже пошевелиться.
Татьяна почувствовала трепет его горячего тела, жар дыхания. Губы Сергея коснулись её шеи, плеч, опустились ниже.    Земля стала уходить  куда-то из-под ног. Хотелось кричать, но под натиском мужской плоти слабеющие силы Дербенёвой оставили её.  Сплетённые тела пронзила  сладкая истома желания, их уста встретились и тут же сомкнулись в страстном поцелуе…

 
            XVIII. ЛЕТАРГИЧЕСКИЙ СОН
                1
Говорят ружьё, висящее на сцене, должно обязательно выстрелить в ходе спектакля хотя бы один раз. Так случается и в жизни – если в природе существует какая-то вещь, значит это кому-нибудь надо.
Уходя в автономное плавание, каждый командир, начальник получают определённое задание по своему профилю. После возвращения наработанный материал оформляется специальным отчётом и сдаётся в вышестоящие инстанции для анализа научными институтами. На основании этого анализа руководство флота делает выводы о полноте и качестве выполнения поставленных на поход задач и ставит новые…
Командир, старший помощник, к примеру, изучают характер и способы действия сил вероятного противника, примеряют к ним разработанные заранее тактические приёмы, придумывают новые. Штурман проводит анализ точности плавания в различных районах Мирового океана и разных климатических зонах. Замполит отслеживает психологическую устойчивость подводников, моральный дух экипажа, способность каждого сознательно переносить тяготы похода. Встречаются, правда, отдельные уникумы среди последних, которые всерьёз изучают возможности партийно-политической работы по притуплению естественных потребностей человеческого организма, на всех этапах плавания, но это уже другая история.
А что же доктор?
Корабельный врач ждал и никак не мог дождаться, когда  же наконец, лодка придёт в иностранный порт и он сможет освободиться от круглосуточной заботы о пациенте со «съехавшей крышей». А Кувалдин в это время безмятежно спал. Все взятые на поход успокоительные и т.п. средства — на исходе, ещё неделя-другая и колоть мичмана будет нечем…
— И почему я не разведчик, почему выбрал докторскую стезю? — спрашивал себя Галльский. — Лежал бы круглыми сутками в каюте и спал бы, пока лодка в подводном положении, а всплыли — работнул пару часиков и опять на боковую. А если попасть служить на атомоход — там всё время под водой,  вот это «лафа», благодать, да и только, - сожалел об упущенных возможностях корабельный врач.
Чувства неудовлетворённости и досады наполняли его душу, обида за свою судьбу достигла апогея, и такая тоска взяла доктора, что он немедленно вспомнил о задании, полученном перед походом. Галльский открыл «Журнал боевой подготовки…» и нашёл соответствующий раздел.
— Господи! — с ужасом воскликнул он, прочитав тематику задания.
Оказалось, что согласно указаниям флагманского врача эскадры, ему предписывалось изучить тормозящее действие соответствующих препаратов на психику человека в экстремальных условиях пребывания.
«Как же я мог забыть? — сокрушался Галльский, — у меня ведь такой уникальный случай под носом, а я почти месяц неизвестно о чём думаю… Да-а-а, но где взять ещё одного или двоих для объективности наблюдения?» — Василий Геннадьевич задумался.
Мысли в диком танце закружились вокруг образовавшейся  проблемы, но какую из них выбрать прима-балериной, Галльский пока не знал. «Кого, спрашивается, можно «затормозить» хотя бы на недельку в условиях автономки? И самое главное — разрешит ли эксперимент командир?»
Перебрав по списку всех офицеров и мичманов, Галльский остановился на кандидатурах трёх человек, которых, по его мнению, можно было безболезненно — т.е. без ущерба для экипажа, но с пользой для науки «оторвать» от повседневной деятельности.
Возглавлял список замполит. По мнению врача, если командир разрешит, то над Василием Ивановичем можно поэкспериментировать почти две недели, как раз до захода в Тартус — и науке плюс, и экипажу удовольствие.
Вторым кандидатом на алтарь науки и будущих поколений можно предложить разведчика. Котов высказывал как-то мысль, что мечтал бы заснуть и проснуться уже через полгода…
Третьей подходящей жертвой доктору показался старшина команды снабжения — мичман Молчунов.
«Всё равно деликатесы и дефициты уже давно съедены, а сушки-баранки да консервы может выдавать даже матрос, —  рассуждал доктор, составляя список на утверждение командиру. — А как быть с письменным согласием? Здесь задачка, пожалуй, посложнее, — опять задумался Галльский, —  буду убеждать или действовать силой приказа, если командир на это пойдёт».
Окончательно уверовав в правильность выбранного пути, корабельный врач направился к Чуйкову.
—  Пока «Розмах» спит, после дозы снотворного,  можно и отлучиться, — решил Галльский, выходя из своей каюты.
Дверь в четырёхместку была открыта, на верхней полке, широко раскинув руки, безмятежно посапывал командир разведчиков…
«Начну, пожалуй, с предварительной беседы», — решил корабельный врач и вошёл в каюту офицеров.
— Валера, проснись — это я, док… — Галльский слегка пошевелил разведчика. В ответ только почмокивание. — Разведка, проснись, враги уже рядом, — почти в самое ухо проговорил доктор.
— Ты и есть самый первый враг, — встрепенулся Котов, и, не открывая глаз, спросил: — Чего надобно, старче?
Галльский обрадовался пробуждению товарища и начал:
— Как военно-морская разведка относится к научным экспериментам на благо Отечества?
— Что ещё за эксперименты? — удивился Валера.
— Секретные, и очень важные, — интригующе ответил доктор.
— Для кого важные? – переспросил опять разведчик.
— Всем без исключения. И очень престижные для науки. Я бы сказал — прорыв в области современных технологий изучения мозга.
Котов открыл глаза и внимательно посмотрел на корабельного эскулапа.
— А мозг здесь при чём?
— При том, что он как раз и является самым главным объектом изучения в этом эксперименте, —  видя растущую заинтересованность разведчика, не прекращал агитацию Галльский. — Между прочим, в эксперименте уже участвует замполит — по особой программе, в порядке очереди готовятся и другие товарищи… Но это, сам понимаешь, не для афиши.
— Постой, постой, а я тебе зачем?
— Как зачем? Ты же хотел уснуть летаргическим сном до конца автономки. Вот сейчас такая возможность появилась. Решайся. Между прочим, за участие в научных изысканиях премия полагается, может быть, даже государственная и правительственные награды, разные, вплоть до награждения золотой медалью Героя Социалистического Труда…
— А это не опасно, если такие награды выдают? Или вам, слугам Гиппократа, что «пожизненно», что «посмертно» всё одно? — Котов приподнялся на локтях.
— Какая там опасность? Я уколю тебе дозу специального препарата, и ты уснёшь до самой Лиепаи. Заляжешь в спячку неизвестным разведчиком, а проснёшься знаменитым героем. Препарат уже испытан на крысах и обезьянах, с его помощью планируют начать подготовку людей к полёту на Марс в недалёком будущем. Поэтому и награды такие высокие полагаются, — доктор вошёл в раж и боялся остановиться, чтобы не спугнуть будущего участника эксперимента.
Разведчик спустился с верхней полки, уселся к столу. Не чувствуя подвоха, серьёзно поинтересовался:
— А как же командир, моя работа, подчинённые?
— Не беспокойся, с командиром всё согласовано, — слукавил Василий, — он, между прочим, подписку давал о неразглашении научной тайны.
— Пожалуй, я соглашусь, - решился Котов, - а какие документы необходимо подписать? — уже готовый к эксперименту, переспросил разведчик, включая свет в каюте.
— Контракт и расписку я подготовлю…
 Корабельный врач мысленно представил себя лучшим специалистом в области психиатрии на эскадре подводных лодок или, может быть, даже на всём флоте, и всё благодаря успешно выполненному заданию своего флагманского врача.
 «Ой, что будет?» — промелькнуло в голове доктора .

                2
Галльский нашёл командира за чтением какой-то литературы. Дверной проём каюты занавешивала ширма, у входа работал «лопух». Чуйков внимательно изучал содержимое документов, иногда делая пометки в тетради. 
— Очевидно, тоже получил задание на поход?! — подумал корабельный врач и легонько постучал.
— Что-то хотел, док? — спросил командир, скорее почувствовав, чем услышав стоящего возле двери врача.
— Я, товарищ командир, с просьбой, но государственной важности, — осмелился доложить доктор.
— Что, с Кувалдиным плохо?
— Никак, нет. С Кувалдиным всё в порядке! Если так можно сказать о его состоянии. Я вот по какому вопросу…
И Галльский подробно изложил существо проблемы.
— Ну, ты завернул, Авиценна корабельного масштаба. Замполита я тебе, конечно, не дам, и не мечтай – слишком жирно для такого дела, да он и не согласится. Молчунов тебя самого в качестве эксперимента где-нибудь в провизионке закроет на полгода, и наблюдать примется – каким предметом ты через неделю консервные банки станешь открывать, от голода. А вот как тебе удалось уговорить Котова, ума не приложу.
— Это, товарищ командир, секрет, я даже вам поведать его не могу. Клятва Гиппократа не позволяет.
— Ври, да не завирайся, доктор, военные медики только присягу принимают, а клятву принять им погоны мешают. Ну да ладно, Котова можешь взять на благо науки, но только до острова Крит. — Чуйков строго посмотрел на своего подчинённого. — Всё остальное запишешь по результатам лечения Кувалдина. Понял?
— Так точно, понял! Но ведь до этого острова  осталась пара суток, а мне разведчика подготовить ещё надо… — доктор пытался отстоять хотя бы на йоту свою просьбу.
— Это твои проблемы. У меня не научная лаборатория, а боевой корабль. Если не хочешь, чтобы я вообще прекратил твои опыты над людьми, ступай и не мешай работать. И передай Ефимову, что на время отключки Котова он — старший разведчик на корабле. Всё. — Чуйков задёрнул ширму.
Не очень удовлетворённый решением командира, Галльский отправился в лазарет.
 
                3
— Валера, пора прикоснуться к святому таинству науки! — У самого изголовья дремлющего Котова стоял корабельный эскулап и пытался вновь разбудить «жертву» грядущего научного триумфа.
— Василий, я боюсь… — откровенно поведал о своих чувствах Котов.
— Чего ты трясёшься, как будто я тебе зуб предлагаю вырвать? — недоумевал Галльский. — Пойдём ко мне в каюту и поскорее начнём.
Разведчик нехотя спустился с любимого лежака и, как подопытный кролик, устремился за доктором.
— А когда я проснусь? — для уточнения спросил Котов.
Галльский не знал, как соврать, чтобы товарищ согласился.
— Когда ты хотел бы проснуться? — нашёлся доктор.
— Думаю, что дрыхнуть полгода будет многовато, нам осталось- то, наверное, пару месяцев болтаться, а потом домой… Уж больно не хочется сойти с лодки на носилках, как спящая красавица или как Кувалдин.
— Кувалдин сойдёт раньше и к нашему возвращению будет нормальным человеком. Может быть, — задумчиво произнёс врач.
— Вот именно, что может быть… Мне такого счастья не надо, увольте.
— Да не волнуйся ты. Кстати, в гальюн сходил?
— Так точно, мой повелитель, — пошутил Котов.
— Тогда  переодевайся  в разовое бельё и ложись во-о-он там — на вторую кушетку. А дозу я приготовлю такую, чтобы ты как раз на подходе к Лиепае проснулся и успел привести себя в порядок для прессы…
Пока разведчик переодевался, зашевелился Кувалдин  и стал что-то бормотать.
«Пора колоть и этого», — подумал Галльский и приготовил два шприца: один для Котова, другой для Кувалдина.
Аккуратно выложив их на салфетку, врач повернулся к пациентам.
— Ну что, готов? — обратился он к Котову.
— В целом, да! — уверенно ответил разведчик.
— Тогда начнём.
Галльский, не оборачиваясь, взял со стола шприц и только тогда заметил, что не знает, какой из них для кого.
— Стоп! — самому себе скомандовал доктор, — а где лежал этот, слева или справа?
По внешнему виду определить невозможно — цвет жидкости  одинаковый, запаха не имеют обе…
«Как быть, препараты ведь разные, да и дозы тоже? Страшного, конечно ничего нет, но последствия…» — Галльский не на шутку задумался.
— Василий, ты не уснул? — подал голос уже лежащий на кушетке Котов.
— Иду, иду, — отозвался врач, направляясь к своим пациентам.
Спустя несколько минут оба подводника мирно спали под неусыпным наблюдением подводного экспериментатора.
 
                4
Корабельные часы центрального поста показывали полночь, когда в отсек вошёл командир.
— Юрий Михайлович, пора двигаться на поверхность и на всех парах дуть, догоняя подвижную точку. — Акустик, как у нас горизонт?
— Горизонт в основном чист, товарищ командир, — доложил вахтенный акустик матрос Пупкявичус.
— Что значит «в основном»? — недовольным голосом переспросил Чуйков.
— В носовых секторах слева пять и справа пятнадцать градусов наблюдаю шумы винтов двух транспортов, пеленга на оба транспорта  меняются влево. У первого водоизмещение где-то тысяч пять, у второго все двадцать, не исключаю, что второй танкер идет в балласте.
— Почему ты так решил? Доложи подробнее.
— А потому, что «в грузу»  винты танкера заглублены и шум мягче, а сейчас он цокающий, как каблучки у девушки по асфальту, следовательно, винты шлёпают лопастями по поверхности.
— Молодец, Гедиминас, хорошо специальность освоил. Может, на мичмана останешься после срочной службы, а там и в училище направим?
— Спасибо, товарищ командир, подумаю, но, скорее всего, откажусь.
— Почему?
— Я привык к вольной жизни. У отца хутор. Земли почти гектар, хозяйство. Одних коров четыре, да коз пяток, лошадь с жеребёнком -  забот хватает. Ему одному будет тяжело, без помощника. Кроме меня, ведь мужиков больше нет, есть ещё три сестры, но они не в счёт. Старшая замужем — там своё добро и свои заботы, а младшие — ещё учатся…
— Но ведь там, на хуторе, ты ни мира не видишь за работой, ни цивилизации. Только и вкалываешь от зари до зари.
— А вы пиво домашнее пили когда-нибудь или мясо, рыбу коптили сами? Нет, не купленный  в магазине кусочек карбоната, чтобы съесть за один раз, а так чтобы полтуши разделать на колбасы, а вторую часть на копчёности разные. Да мало ли прекрасного в той, моей хуторской жизни. Здесь же, на лодке, даже небо, и то — в перископ…
— Ладно, ладно, убедил, — командир улыбнулся душевному ответу матроса, — слушай горизонт, будущий фермер,  сейчас всплывать будем, аккурат между транспортами, не промахнись с пеленгованием. — Боцман, давай на сорок…
Лодка послушно всплывала с небольшим  дифферентом на корму, когда акустик доложил об обнаружении ещё одной цели.
— Центральный, акустик справа шестьдесят градусов шум винтов цели номер три. По характеру шума — сухогруз водоизмещением семь-восемь тысяч тонн, пеленг меняется на нос. Предполагаю, мы находимся вблизи рекомендованного пути или маршрута, традиционно используемого судами при следовании между портами.
— Больше ничего не слышишь, Георгий Александрович? — спросил командир.
— В остальном, горизонт чист.
— Тогда, — Чуйков обернулся к старшему помощнику, — поехали на перископную глубину.
Нахлобучив поглубже шапку, командир перешёл в боевую рубку. Освоившись с красноватым полумраком помещения, спросил по «Каштану»: 
— Боцман, а твои «гирлянды» готовы?
— Готовы, сегодня мы будем «сухогрузом», ограниченным в возможности маневрировать.
— Лишь бы не ограниченным в возможности погружаться.
Присутствующие в центральном засмеялись.
Выполнив все необходимые мероприятия, лодка всплыла. Оказавшись на поверхности, командир приказал дать максимально возможный ход и начать заряд батареи.
— Штурман, скорость по лагу? — спросил Чуйков после продувания цистерн главного балласта.
— Почти двенадцать узлов, — ответил Апилогов.
— Почти не считается, точнее сколько?
— Одиннадцать с половиной узлов, товарищ командир. Работает правый дизель полный ход, левый мотор малый вперёд.
— Вот так и пойдём, штурман, - приказал Чуйков, а сколько часов отставания мы имеем?
— Минуту ждать…
Апилогов оперативно провёл необходимые расчёты и незамедлительно доложил: — Мостик, штурман, отставание составляет двадцать шесть часов из расчёта подводного хода, десять часов съели вчера — на всплытии и сегодня днём — под РДП.
—А в милях сколько получается? — вновь спросил командир.
— В милях совсем немного. Всего  семьдесят восемь.
— Давай, Олег Станиславович, следи,  чтобы скорость была не меньше одиннадцати узлов. Продолжаем погоню за подвижной точкой.
 Затесавшись в окружение судов, изменив свои ходовые огни на ложные, лодка под покровом ночи казалась абсолютно мирным транспортом. Темнота скрывала её очертания и, наоборот, выпячивала огни, с помощью которых можно создавать любые комбинации… Чуйков удачно занял позицию в караване. В пяти милях по корме танкера лодка чувствовала себя довольно комфортно. Следом за ней следовал транспорт, дистанция до которого составляла почти девять миль. В таком строю лодка продолжала переход до самого утра, пока не пришло время уходить под воду — с глаз долой.
Завтракал экипаж уже под водой.

                5
На средней палубе второго отсека, где располагалась кают-компания мичманов, разгорелся спор с виду имеющий несколько странный предмет: «сможет ли корабельный врач с первого раза удалить зуб без посторонней помощи?». Основная масса мичманов считала эту операцию смертельной для пациента и невозможной для доктора. Оставался нерешённым только один философский вопрос — к кому же всё-таки обращаться за неотложной стоматологической помощью в случае крайней необходимости?
Единственным человеком, для которого возникший вопрос не имел философского смысла, был мичман Ефимов. Для него вопрос обращения к врачу носил абсолютно реальный и ощутимый характер - вот уже четверо суток мичман страдал от зубной боли. Всякий раз глядя в зеркало, он обнаруживал растущую опухоль щеки и говорил себе:  «Надо!». Но страх, довлеющий над сознанием, был сильнее, и мичман не мог переступить через него. Боль стала пульсирующей и нестерпимой. Даже спирт, используемый в качестве примочки, не приносил облегчения. Ефимов не находил себе места.
«Пора сдаваться, пора», — подумал мичман и направился к корабельному врачу.
Подойдя к лазарету, Ефимов остановился, ещё раз взвешивая свои возможности. Шансов на  излечение без зубодёрства не было, а надежда всё же теплилась. Однако тепло этой надежды угасало по мере приближения мичмана к врачу. Если рассуждать здраво, то, собственно, о каких возможностях может идти речь? Рентгеновского аппарата на лодке нет, бормашины нет, остаётся что?
— Василий Геннадьевич, посмотрите мой зуб, пожалуйста… — обречённо промямлил старшина команды разведки.
Галльский окинул взглядом отёкшее и сильно припухшее лицо мичмана.
— А чего тут смотреть — флюс как флюс. Здесь щипцами работать надо, пока заражение не пошло дальше.
Ефимов замер, сердце опустилось ближе к палубе, в ожидании медицинского вердикта мир переместился в другое измерение. Доктор, не церемонясь, усадил мичмана на стул-вертушку, тут же повязал белый нагрудник и, надев резиновые перчатки, потянулся за новокаином.
— Давай, открывай хлебало, посмотрим, который драть надо.
Только руки врача прикоснулись к лицу Ефимова, мичману захотелось умереть, причём сразу, чтобы не мучиться. Мурашки размером с бекасиновую дробь покрыли всё его тело, сознание помутилось и …
— Ты куда сползаешь? — спросил доктор заваливающегося на бок больного.
В ответ — ни звука.
— Да он без сознания! — догадался Галльский.
Нашатырным спиртом больного удалось вернуть в реальность. Теперь он сидел посредине каюты и держал в руках плевательницу. Врач суетился вокруг разведчика со шприцем в руках.
— Ну,  как? Язык чувствуешь или нет? — переспрашивал уже который раз Галльский.
— Пока шуфсфую… — привирал Ефимов, еле ворочая языком, надеясь хотя бы немного оттянуть приближавшуюся развязку.
Высокого роста мичман, даже сидя, на полголовы был выше стоящего рядом корабельного врача. Галльский понятия не имел, как подступиться к больному, чтобы виртуозно и без хлопот удалить его зуб. Недолго думая, доктор достал из шкафа свой чемодан и встал на него.
— Вот так в самый раз! — обрадовался своему решению врач-гинеколог, засовывая  руку со щипцами в ротовую полость трясущегося от страха мичмана. — Начнём…
Да-да, не стоит удивляться — врач-гинеколог, именно такую специальность имел корабельный эскулап капитан медицинской службы Галльский.
Сорок минут пролетели как одна. Ни перестановка чемодана с места на место, ни попытки усадить больного Ефимова на пол не принесли желаемого результата. Попытки использовать щипцы другого размера не поколебали стойкость  больного зуба даже на миллиметр. Нижняя восьмёрка слева гордо сияла чёрной дырой и изрыгала зловоние.
— А могет охтавим? — пробормотал Ефимов.
— Ага, сейчас всё брошу и начну оставлять. Сначала тебя, потом службу, потом профессию. Ещё чего выдумал. Сказал вырву, значит вырву. Должен же я, хотя бы раз в жизни, самостоятельно удалить зуб, — разгорячённо ответил доктор и тут же замолчал, — нельзя давать волю своим эмоциям, - подумал он и возобновил старания.
Ещё тридцать минут на кресле пыток провёл больной мичман, а зуб всё стоял на своём месте и не собирался покидать вконец измученного хозяина. Чтобы облегчить участь потерпевшего, Галльский налил полстакана спирта, немного подумал и, долив ещё немного, предложил выпить обречённому мученику в качестве обезболивающего, для души.  Ефимов согласился, залпом выпил всё содержимое и закрыл глаза. Теперь ему было абсолютно всё равно, кто и что с ним делает, лишь бы доктор чаще наливал «микстуру».
— Доктор, — дверь с грохотом отъехала в сторону, и в каюту врача вошёл старпом, больной открыл глаза, — ты сегодня решил поститься или просто обед игнорируешь?
— Да вот… — Галльский показал на оседлавшего чемодан Ефимова с открытым ртом.
Лицо мичмана, рукава и передняя часть халата врача были забрызганы кровью. Кроме животного страха, Юрий Михайлович ничего не смог прочесть в глазах захмелевшего Ефимова.
— Ты что с ним делаешь? — удивлённо спросил Манишевич.
— Пытаюсь восьмёрку удалить, и не получается, полтора часа мучаюсь, и всё безрезультатно, — озабоченно ответил Галльский.
— А где это?
—Слева последний, — ответил доктор.
— Дай-ка щипцы сюда, — старпом подошёл к ошалевшему страдальцу.
— Открой рот, да пошире, — приказал Манишевич, наклоняясь над мичманом.
Могучий телом, выше Ефимова, Манишевич напоминал сейчас бога Титана — сына Урана и Геи из греческой мифологии. Больной покорно не только открыл рот, но даже прогнулся назад и почти лёг на палубу. Старпом, не раздумывая, взял в руки огромные щипцы…
— Доктор, а ты обезболил? — в последнюю секунду поинтересовался Юрий Михайлович.
— Да, несколько раз, — равнодушно ответил врач.
— А-а-а-а-а, — закричал Ефимов.
Но было поздно — старпом уже стоял рядом с эскулапом и рассматривал удалённый зуб.
— Слава Богу! — выдохнул Галльский.
— Удивительное дело. А где же здесь дырка? — недоумевая, спросил старший помощник, показывая врачу только что удалённый зуб.
Галльский взглянул на еле живого Ефимова, заглянул ему в рот, потом посмотрел на Манишевича и обречённо констатировал:
— Юрий Михайлович, вы удалили верхнюю восьмёрку, а надо было нижнюю…
— Странно, — удивился старпом, — мне показалось, что ты о верхнем зубе говорил...
Вслед за врачом Манишевич также внимательно осмотрел ротовую полость больного и в мгновение ока вырвал ещё и нижний зуб.
— Доктор, теперь тот? — с нескрываемым волнением спросил старпом.
Галльский осмотрел очередной зуб, потом посмотрел на Ефимова, по щекам которого ручьём текли слёзы, опять заглянул ему в рот и выдал заключение:
— Теперь, ТОТ!
Манишевич самодовольно вздохнул и с чувством выполненного долга вышел из каюты.
Весть о старпоме-зубодёре стала главной во всех разговорах на  подводной лодке. На средней палубе второго отсека особенно горячо обсуждалась лёгкая рука нового эскулапа. Ефимов на все вопросы только хлопал глазами. Галльский в качестве компенсации за нанесённый здоровью мичмана  ущерб выдал потерпевшему флакон медицинского спирта объёмом пол-литра.  И теперь, после пережитого, мичман приходил в себя, его не отпускало ощущение эйфории. «А ведь жизнь, кажется, налаживается», — всякий раз думал он, прикладываясь к «микстуре».

                6
И всё было бы хорошо, если бы не одно обстоятельство – дело в том, что спустя двое суток разведчик Котов не проснулся. Не проснулся он и через три дня, а ведь командир выделил Галльскому только сорок восемь часов на «медицинские эксперименты», и ни часу больше!?
В тишине лазарета по-прежнему отдыхали два пациента. И если Кувалдин, хотя и в заторможенном состоянии, но всё же приходил в сознание один-два раза в сутки, то Котов спал «летаргическим» сном четвёртый день подряд, чем вызывал удивление врача и гнев командира.
Кроме того, группу разведки посетил «стоматологический вирус». Не успел прийти в себя Ефимов, как на приём к Галльскому заторопились сначала командир отделения разведки Сычёв, а вслед за ним, с небольшим перерывом, матрос Иванов — тоже разведчик.
— Доктор, что с Котовым? — раздражённо спросил Чуйков, выходя из кают-компании.
— Спит, товарищ командир, — потупив взгляд и переминаясь с ноги на ногу, ответил корабельный врач.
— Так буди. Да поскорее. Сегодня в ночь делаем последний надводный «пробег». Надеюсь, дотянем до Кипра, а там жди радио о времени захода и точке рандеву. Тут бы разведке и поработать, а ты их одного за другим выводишь из строя. — Чуйков бросил взгляд через плечо корабельного врача и добавил: — вот, смотрю,  до Сычёва очередь дошла.   
— Я постараюсь сделать всё возможное, — без всякой надежды пообещал доктор.
— Да уж постарайся, если не хочешь быть поделённым на немецкий крест…
Не дожидаясь какого-либо ответа, командир лодки вышел,  задраив за собой переборочную дверь.
На средней палубе, под трапом, притихли закадычные друзья - матросы Мирзоев и Морозов. Услышав голос командира и не желая попасть под горячую руку, они решили отсидеться, как серые мыши в норке. 
— Что значит дэлит на нэмецкий крест? — прошептал Мехти.
— На четыре части значит, а если бы командир сказал на немецко-фашистский крест, значит делил бы буквой «Г», т.е. ещё сложнее. Понял?
— Тэпер понял - дохтору савсем плоха будет! – резюмировал Мирзоев.

                7
Галльский закрыл дверь и повернулся к Сычёву, застывшему с открытым зевом.
— Ну, что мне с вами делать прикажете? Нет у меня стоматологического кабинета, НЕ-Е-ЕТ!
— Может, я потерплю ещё пару дней до захода в Тартус, а там и стоматолог найдётся? — Сычёв даже приподнялся, чтобы уйти.
— Сидеть! – приказал доктор, — какой потерплю, у тебя там один пенёк остался и нерв наружу. Вся ткань вокруг поражена, ты мне предлагаешь гангрены дождаться. Какого рожна терпел, раньше не приходил?
— Думал, пройдёт, переболит, у меня там пломба была, вот зуб и раскрошился.
— А теперь я тебя крушить буду своими руками и до посинения…
От услышанного Сычёву стало нехорошо. Галльский достал коробку с обезболивающими средствами, вызвал в помощники Быстроходова — химика-санитара-инструктора.
Когда в каюту вошёл мичман, Сычёв заёрзал на вертушке.
— А может, не надо? — умоляюще выдавил из себя молодой разведчик.
— Надо, Федя , надо!  Тебя же Фёдором зовут, кажется, — заговаривал зубы больному Галльский, готовя инструмент.
— Андреем!
— Вот я и говорю, Андрей, терпи, казак, атаманом будешь.
— Что мне делать? – спросил прибывший мичман.
 — Николай Петрович, бери зубило, будешь держать, а я долбить начну. Только переоденься и перчатки надень.
Когда в рот Сычёву вставили длиннющее зубило и доктор первый раз ударил по нему молотком, старшина понял, почему мичман Ефимов  свою жизнь теперь делит на две части: до и после обращения к корабельному врачу.
После проведённой операции  Сычёв неподвижно лежал на диванчике мичманской палубы, глаза его были закрыты, в ушах звенело, мозг удерживал только одну мысль — «наконец всё кончено», в висках с шумом пульсировала кровь. Голова раскалывалась на мелкие части, подобно хрустальной вазе, брошенной на мраморный пол. Язык постоянно лез на место удалённого зуба, где зияла огромная воронка.
Подводники, свободные от вахты, снова обступили очередного страдальца.
— Покажи, что там у тебя, — попросил Морозов, склоняясь над товарищем.
Сычёв открыл рот. Все ахнули.
— Вот это дыромаха, как от разрывной пули, — констатировал электрик.
— А ты откуда знаешь, какая рана от разрывной пули? — удивился Быстроходов, выполнявший по совместительству роль послеоперационной сиделки.
— Да я-то не знаю, а вот дед рассказывал, он в партизанах воевал.
Немного посочувствовав Сычёву, все разошлись по своим местам.   
Прошли ещё сутки. Котов продолжал спать мертвецким сном.
На приём к Галльскому обратился очередной (и последний) разведчик подводной лодки. После осмотра матроса Иванова доктор вынес ставшее привычным для экипажа заключение:
— Зуб лечению не подлежит. Удалять!
Для Иванова сказанное обрело смысл, знакомый по старому мультфильму: «Казнить, нельзя помиловать».
— А что делать? Надо — значит надо! Удаляйте, — флегматично согласился матрос.
Врач удивлённо взглянул на Иванова, — как будто с Луны упал, и ничего не знает, — машинально подумал Галльский, продолжая готовить инструменты.
По внешним признакам операция предстояла несложная. Подготовив всё необходимое и обезболив, Галльский взялся за щипцы. Но не тут-то было, зуб вышел наполовину и встал. Никакие приспособления, ухищрения и предпринимаемые очередные попытки результатов не дали. Даже приглашённый на помощь «народный целитель врач-зубодёр от бога» — Манишевич не смог помочь.
Иванов сидел в лазарете с открытым ртом. Недовырванный зуб «гордо» возвышался над остальными и не позволял матросу не то что  говорить, а даже свести челюсти вместе. Доктор от своего бессилия пребывал в расстроенных чувствах и не знал, что делать дальше.
— Придётся потерпеть пару дней без еды. Будешь приходить ко мне на приём каждые четыре часа. А на рот я тебе повязку одену, чтобы ты никого не смущал. Пока всё.
Глаза Иванова округлились. Мычащий звук вырвался из груди. И всего.  С открытым ртом всё равно больше не скажешь…

                8
— Ну и где этот хренов эскулап? — нервничал на мостике командир, дожидаясь прибытия вызванного наверх врача.
— По вашему приказанию прибыл! — доложил командиру Галльский и затих, чувствуя дыхание бури.
— Поднимайся сюда. Полюбуйся, где мы находимся: вот берег Турецкий, вот Латакия видна, вот куча врагов всяких ползает вокруг нас, а где, я тебя спрашиваю, наши разведчики? Отвечаю: вся группа разведки «уничтожена» замаскированным под советского врача противником, тобой значит!
Корабельный врач безмолвствовал, да и что он мог ответить в своё оправдание? Из всей группы разведки на боевом круглосуточном посту был только старшина команды — мичман Ефимов, вернувшийся в строй после хирургического триумфа Галльского-Манишевича.
— Сегодня зайдём в порт, что будем делать с Котовым? Предлагай, экспериментатор.
— Предлагаю показать его начальнику группы медицинского обеспечения. У него есть специалисты разного профиля.
— Ну, хорошо, а если врачи скажут, что разведчика надо снять с борта. Тогда что?
— Не скажут, товарищ командир. Котов всё равно вот-вот проснётся, препарат, который я ему ввёл, несильный.
— Да уж вижу, какой несильный. Так можно и до Лиепаи проспать, — командир осёкся, краем глаза он увидел, как по трапу поднимается командир группы разведки — капитан-лейтенант Котов.
Появление разведчика, облачённого в чёрную тужурку, галстук и кремовую рубашку, вызвало нескрываемое удивление командира и всех наблюдавших за происходящим. Со стороны, невзирая на жару, разведчик казался замёрзшим и выглядел, по меньшей мере, странно среди своих товарищей, одетых в тропическую форму.
— Прошу разрешения подняться на мостик, капитан-лейтенант Котов, — чётко обратился офицер.
Командир, доктор, старпом переглянулись.
— Добро, поднимайся, Валерий Николаевич, — разрешил Чуйков.
— Товарищ командир, докладываю: задачу, поставленную правительством Советского Союза, выполнил. Здоров, самочувствие нормальное, готов к новым испытаниям, даже к полёту на Марс…
— Спасибо. Доклад принял, только на Марс, думаю, мы не полетим, горючки не хватит, а вот за готовность к испытаниям спасибо, — командир исподлобья  посмотрел на Галльского.
— Разрешите курить? — осматриваясь по сторонам и не узнавая открывшийся пейзаж, спросил разведчик. — До Лиепаи далеко ещё, скоро подойдём?
— Кури, пожалуйста, кури… А до Лиепаи… — Чуйков не знал, как ответить на вопрос, — доктор, объясни Валерию Николаевичу ситуацию. 
— Видишь ли, Валера, эксперимент прошёл слегка неудачно, — начал объяснение Галльский.
— То есть?
— Просто ты спал не пару месяцев, а всего несколько дней… — доктор замолчал.
Котов выронил сигарету. Такого удара в спину он не ожидал. Все надежды на звёздное будущее, на триумф рухнули. А как хорошо всё начиналось. В течение месяца после этого никто и нигде не видел вместе доктора и разведчика, «неудачные изыскания» надолго разрушили их личные отношения.
Не вышло научной сенсации и в области медицины. Галльский окончательно понял, что из него не получится ни врач-психиатр, ни врач-стоматолог.
Больше всех повезло в этот день Иванову. На рейде порта Тартус всех ожидал сюрприз — огромных размеров лайнер белого цвета с красной полосой и такими же крестами по бортам занял своё место в якорной стоянке. Госпитальное судно военно-морского флота «Енисей» готовилось к приёму подводников, проверке состояния их здоровья. Возле его борта застыли, покачиваясь на волнах, несколько катеров, предназначенных для доставки экипажа на судно. 
Первым вылеченным стал как раз Иванов, больной  зуб ему запломбировали и вставили на место.  Матрос долго не мог поверить, что он снова может принимать пищу через рот, а не через шприц. Мичмана Кувалдина сняли с лодки и госпитализировали. Остальных просто проверили в объёме медкомиссии.
Всю ночь лодку готовили к заходу в иностранный порт, а членов экипажа проверяли несколько сотен специалистов-медиков.


                XIX. ХМУРОЕ УТРО
                1
Ровно насколько ушедшая ночь была ласковой, безмятежной и прекрасной — настолько утро, наступившее так внезапно, оказалось, хмурым, унылым и даже гнетущим. После предложения, сделанного Сергеем,  Татьяна сначала взлетела на седьмое небо, но потом, довольно быстро, вернулась на грешную землю и теперь была сама не своя: она не могла принять никакого определённого решения. Ненавидя себя за это так, как возможно ненавидеть только самого заклятого врага, Дербенёва зарылась с головой под одеяло и тихо страдала.
«Господи, до чего же я несчастна. Ну, за что мне всё это? Ведь не пришло ещё время собирать камни, почему же все эти испытания свалились именно на мою голову? Почему одним достаются и любовь, и муж, и семья, и всё это вместе, а другим — муж отдельно, любовь — отдельно, а семья — только на бумаге…».
Возле палатки, в которой отдыхали Алексеевы и Дербенёва, раздался мелодичный звон бокалов. Сергей, откуда-то раздобывший бутылку шампанского, опустился на колени у входа и, расставив бокалы прямо на песке, негромко заговорил:
— Господа хорошие, пора вставать. Петухи давно кур топчут, а вы всё бока отлёживаете.
Край полога отодвинулся. Из палатки показалось слегка помятое лицо невыспавшегося Алексеева.
— Ты знаешь, дружище, нам отсюда не видно кто, кого  и где топчет, а вот звон слышно. Так что лучше наливай свой божественный «Брют»! Где ты его только с утра достал?
— Постарался и достал. Места надо грибные знать!
— Ты ещё скажи: «Кто рано встаёт — тому Бог даёт!»
— Вот-вот, так и есть. С утра встал, катерок к берегу направил и нашёл что искал…
— Лучше бы ты себе жену нашёл, да по ночам меньше с замужними девками купался, — только что проснувшаяся Алексеева была явно недовольна визитом незваного гостя.
— А я, может, уже и нашёл,  — ничуть не смутился Сергей.
— Так это, стало быть, по этому поводу шампанское с утра подают? То-то, я смотрю, «невеста» вся в соплях под одеялом рыдает с четырёх утра.
Людмила направилась к берегу, чтобы умыться, Алексеев, прихватив полотенце, устремился следом.
— А как же шампанское? — удивился Сергей вслед уходящему товарищу.
— Шампанское — то есть, да, вижу, не про нашу честь! — внезапно охладев и к разговору, и к вину, ответил Александр, догоняя супругу.
— Хорошенькое начало дня, — вслух проговорил Сергей, не зная, что делать дальше. — Вот так без вины виноватым сделают, и пойди потом докажи, что ты не леший…
— Ты как Сатир, а точнее, Змий-искуситель: появляешься всегда внезапно, и самое страшное то, что отвязаться невозможно, — голос Татьяны звучал тихо, но металл в нём чувствовался отчётливо.
Дербенёва не решилась выйти на встречу с Сергеем или не захотела. Сейчас она и сама толком не смогла бы объяснить свои поступки. Сергей это почувствовал и, приподняв полог, просунул голову в палатку. Пытаясь разглядеть в полумраке Татьяну, он прищурил глаза и даже попробовал нащупать её рукой.
Сбившаяся в клочок чёлка на лбу  Сергея, почти пластунская поза «на четвереньках» делали весь его облик смешным, а лицо – глуповатым. Наблюдая за всем, что сейчас происходило, как бы со стороны, Дербенёва очень ясно ощутила всю нелепость создавшейся ситуации. «Как будто и не было вовсе загадочного принца под звёздным небом», — подумала Татьяна, отодвигаясь дальше от входа, а вслух произнесла:
— Уйди ко всем чертям, видеть тебя не могу!
— Девушка, вы, наверное, обиделись за вчерашнее? — не замечая удручённый тон Дербенёвой, продолжал поиски Сергей.
Татьяна не ответила.
— Ну, простите меня великодушно, Наяда, я ведь по любви, на самом деле, а не ради баловства…
— Какая там любовь? Грязь сплошная. Сама себя ненавижу. Уйди, я сказала. Оставьте меня все!
Не найдя понимания и взаимности, Сергей вынужден был ретироваться. Выбравшись из палатки, он направился к сиротливо качающемуся на волнах катеру. А лёгкие порывы ветра доносили откуда-то с проходившего мимо теплохода незамысловатую мелодию знакомой песни:   Время пройдёт, и ты забудешь
         Всё, что было с тобой у нас,
         Нет, я не жду, но знай,
         Что я любила в последгий раз...
               
XX.  ЛОЦМАН
                1
Утренняя дымка скрывала даль, однако горы — немые свидетели расцвета и падения Великого Рима, Византийской и Османской империй — были видны отчётливо. Первые лучи солнца бликами легли на ещё спящие волны Средиземного моря, осветили подножие горного массива, раскрасили многоцветием портовые сооружения.
Порт, разделённый на две неравные части, казалось,  находился совсем рядом, просто рукой подать, но на самом деле от места якорной стоянки до него было почти четыре мили. Слева от входных ворот выстроились приземистые постройки военной гавани, на акватории которой отдыхали небольшие катера и корабли военно-морских сил Сирии. Остальную часть порта занимали терминалы разного назначения, эта часть значительно превосходила военную гавань по размерам. Буквально с краю, сразу за волнорезами аванпорта, приютился советский военно-морской дивизион. Плавмастерская и несколько судов обеспечения постоянно базировались в иностранном порту. Кроме того, сирийская сторона разрешала одновременно находиться в порту не более одной подводной лодки СССР и на внешнем рейде не более одного боевого корабля.
На мостике «Б-224» по учебной тревоге разместился практически весь состав ГКП, кроме командира. Чуйков из рубки связи запрашивал разрешение на вход в порт Тартус. 
Дербенёв вооружил заранее приготовленный  выносной рабочий стол, развернул  планшет и занялся пеленгованием, помечая особым росчерком свои и пожирнее, чтобы было видно сразу, командирские ориентиры.
— Юрий Михайлович, — по «каштану» раздался голос командира, — снимайся с якоря, нам «добро» на вход.
Швартовные команды засуетились на носовой надстройке. Боцман Осипов собственноручно проверил работу шпилей, готовясь к постановке на швартовы в порту, и поднялся на свое штатное место. Когда поднялся командир, на мостике царило  заметное возбуждёние.
— Ну, что тут получается у вас? — весело спросил старшего помощника Чуйков.
— Пока всё по плану, если власти дают «добро».
— Вот и прекрасно, — командир посмотрел на часы, потом на Дербенёва.
— Давай, штурман, выводи на приёмный буй. У входных молов нас будет ждать лоцманский катер.
Лодка, истосковавшаяся по берегу, как зрелая баба по мужику, резво устремилась в порт. Навстречу ей из входных ворот вынырнул серенький катерок, еле различимый за волнами. Выскочив на внешний рейд, катер  будто испугался громады подводного ракетоносца и замер в ожидании встречи.
— Лоцман, - констатировал старпом, — ждёт нас.
Поравнявшись с катером, лодка отработала моторами назад и замерла на месте, словно пришпиленная накрепко к грунту. Представителям сирийских ВМС манёвр явно понравился. Лоцман, переводчик и офицер связи поднялись на борт «Б-224».  Катерок отчалил и занял место впереди по курсу, исполняя роль лидера. Процессия, издали напоминавшая Слона и Моську, устремилась в порт, продолжая своё движение по плану лоцманской проводки.
Пристально рассматривая незнакомые ориентиры и замечая их особенности, Дербенёв обратил внимание на удивительно знакомые черты лица стоящего рядом лоцмана.
Сириец был маленького, если не сказать очень маленького, роста. Роскошная чёрная борода и наголо бритая голова выделяли в нём скорее моджахеда из террористической организации «Братья мусульмане», чем кадрового офицера. Абсолютно игнорируя планшет и карту, приготовленные на мостике, лоцман отдавал команды через переводчика, полагаясь только на  свои, ему одному известные ориентиры. По характеру общения было видно, что он занимает более высокое, привилегированное положение, чем остальные офицеры, прибывшие на борт. Легко справляясь со своей работой, лоцман оставался немногословным. Повелевая манёврами подводного крейсера с помощью коротких фраз, он только иногда поглядывал на командира, изучая его реакцию.
«Яшар, — догадка осенила штурмана, — товарищ по училищу, мы вместе ещё боксом занимались. Постой, постой: фамилия лоцмана должна быть Хасанов, он — азербайджанец, младше меня по выпуску года на три, сейчас, по всей видимости, должен служить где-то на Каспийской флотилии. Но почему здесь, в арабской форме? Пе-ре-мет-нулся? — лёгкий холодок пробежал по спине Дербенёва. — Нет, не  может  быть, ерунда, какая-то!»
Штурман внимательнее присмотрелся к рукам лоцмана. Костяшки указательного и среднего пальцев обеих рук сирийца заметно выделялись от остальных б;льшими размерами.
«Следовательно, этот человек занимается боксом или восточными единоборствами», — допускал в своих размышлениях Дербенёв. Он не верил своим глазам — рядом стоял человек, как две капли воды похожий на его товарища по училищу. «Нет, что-то не стыкуется! Не может быть того, чего быть не может никогда! Очевидно, простое сходство и не более того». Штурман отогнал от себя мешающие работать мысли и вновь сосредоточился на пеленговании ориентиров. Уточнив данные радиометристов, нанёс дистанции на планшет, полученный результат его удовлетворил: лодка лежала строго на фарватере. Собираясь бросить карандаш на стол, он вдруг ясно представил, как проверить свои сомнения в отношении лоцмана.  Простая и незамысловатая идея, казалось, лежала под рукой.
Увидев, как лоцман склонился над картой, Дербенёв карандашом вывел перед взором сирийца только Яшару и ему, Дербенёву, известное имя тренера по боксу: «Яков Погосович». Лоцман улыбнулся, но сделал вид, что не заметил надпись на карте. Продолжая общаться через переводчика, он обратил  внимание командира и штурмана на особенности рейдового плавания.
Чуйков, поглядывая в разные стороны, сверху наблюдал за действиями своего ГКП. Заметив некоторое замешательство штурмана,  приказал быть внимательнее  и не забывать о сильном боковом течении. 
В какой-то момент, когда все отвернулись, разглядывая проходящий рядом советский сухогруз, Дербенёв, как бы невзначай, сильно поддал коленом под зад лоцману. Их взгляды ненадолго встретились, но, не вымолвив и слова, оба, как ни в чём не бывало, продолжили свою работу.
Казалось, никто ничего не видел, и только Чуйков, случайно заметивший неадекватное поведение штурмана, обомлел и не мог понять: показалось ему или наяву он стал свидетелем непристойного поведения своего подчинённого?
Лоцман, по-прежнему оставаясь немногословным, взялся сличать данные навигационного планшета и визуальные ориентиры. Повернувшись к карте, он  карандашом подчёркивал наиболее приметные из них. Обнаружив надпись, сделанную Дербенёвым, аккуратно приписал рядом по-русски: «…ушёл с тренерской работы, болеет».
Обрадовавшись развеянным сомнениям, штурман стёр ластиком всю надпись целиком и, не подавая вида, вернулся к пеленгатору.
Лодка успешно миновала входные молы и, войдя в аванпорт, начала ворочать влево, ориентируясь на корабли черноморского дивизиона, выстроившиеся у причала. А ещё через пятнадцать минут замерла, ошвартованная правым бортом к плавмастерской,  носом на выход, как того требует хорошая морская практика.
С этого момента начинался межпоходовый ремонт  совмещаемый в таких случаях с долгожданным и неповторимым отдыхом всего экипажа. 

                2
Вечером того же дня у борта плавмастерской остановился РАФик с тонированными стёклами и дополнительными шторами на окнах. Офицер связи сирийских ВМС поднялся на борт корабля и проследовал к командиру. После непродолжительной беседы с командиром подводной лодки офицер удалился в микроавтобус, а Чуйков вызвал к себе Дербенёва.
— Товарищ командир, прибыл по вашему приказанию, — доложил не заставивший себя ждать штурман.
— Вот и хорошо, что ты на месте. Присаживайся.
— А куда же я с подводной лодки денусь?! — отшутился Дербенёв.
— С лодки, может и не денешься никуда, а вот с плавмастерской на склад или по другим делам сойти можешь, да дело, собственно, не в этом.
— Жду ваших распоряжений, — Дербенёв открыл записную книжку.
— Записывать пока ничего не надо, но запомнить и ввести за правило для штурманов на весь период стоянки следует. Первое: с завтрашнего дня сирийская сторона разрешила нам выход в город на экскурсии и прочее, будем сходить пятёрками, по одной от каждой категории военнослужащих. Второе: один из штурманов должен постоянно находиться на лодке или на плавмастерской, одновременный сход штурманов на берег запрещаю. При проведении регламентных работ навигационного комплекса один из компасов должен быть в постоянной работе. По имеющейся достоверной информации в ближайшее время на наш счёт у главкомата в Москве могут появиться неожиданные планы. Пока всё, ты свободен.
Дербенёв встал, попрощался и собрался уходить.
— Да, чуть не забыл. Там внизу, в РАФике, тебя ждёт лоцман, хочет пообщаться. Константин Юрьевич, — Чуйков повернулся к представителю особого отдела, — даёт добро.
— Я, с вашего позволения, откланяюсь и проведу штурмана к сирийцам, — вставая с дивана, предложил оперуполномоченный. — Пойдем, Александр Николаевич, я с тобой прогуляюсь.
Офицеры вышли из каюты и направились по коридору к трапу.
— Моя фамилия Уваров, как зовут, ты слышал, — без всяких церемоний начал офицер КГБ. — Конторе известно, что вы  давнишние знакомые с Хасановым, — неожиданно для Дербенёва  констатировал представитель особого отдела. — Да, ты не ошибся, Александр Николаевич, это действительно Яшар, но афишировать это, или, ещё хуже, с кем-то делиться этой новостью, не следует! В общем, эта история вас, подводников, не должна касаться, во всяком случае, пока.
— Всё понял, Константин Юрьевич, я, собственно, ни с кем и не собирался делиться, хотя бы потому, что на самом деле сомневался в своих догадках.
Офицеры ступили на шаткий и высокий трап, отдав честь флагу, подошли к микроавтобусу. Дверь открылась. Из тёмного  чрева РАФика дохнуло свежестью и лёгкой прохладой.
— Ты смотри — наш РАФ, но, похоже, с японским кондиционером, — восхищённо произнёс Дербенёв, поднимаясь в микроавтобус. — Могут же делать, когда захотят.    
Дверь автоматически закрылась, и микроавтобус плавно отъехал от корабля, направляясь на выезд из порта.
— Ну, здравствуй, брат! — произнёс Яшар из сумрака салона.
Оказавшись в полумраке после ослепительного солнечного света,  Дербенёв не сразу разглядел присутствующих в автобусе и скорее по инерции ответил:
— Здорово живём, только непонятно, куда едем…
Немного привыкнув к темноте, штурман разглядел всех пассажиров. Хасанов сидел за столиком напротив, рядом — оперуполномоченный, слева и чуть поодаль на отдельном сиденье разместился офицер связи  сирийских ВМС.
— Поедем, прокатимся по городу, я сделаю тебе ознакомительную экскурсию, — ответил на вопрос Дербенёва Яшар.
— Спасибо! Великодушно очень с твоей стороны, но я никого не предупредил и даже у командира не отпросился, — возмутился штурман.
— Не волнуйся, за тебя это уже сделал Костя. Да и экскурсия будет только ознакомительная — на часок.
Автобус стремительно выехал за ворота и, не сворачивая с центральной улицы, довольно круто поднимавшейся в гору, устремился  в сторону городских кварталов.
Портовый микрорайон состоял в основном из небольших приземистых глинобитных домиков и двух-трёхэтажных квадратных домов, построенных из местного ракушечника и гранита.
— Вот слева — самая главная достопримечательность портовой торговли — магазин Миши-коммуниста, — Яшар приоткрыл штору, и Дербенёв смог увидеть через полупрозрачное окно РАФика небольшой магазин с неимоверным количеством разнокалиберных вывесок. Центральное место занимал плакат, на белом полотне которого огромными чёрными буквами было начертано по-русски: «МИША». Здесь всегда можно приобрести промышленные товары, в основном одежду, неплохого качества, надо сказать, и по сходной цене. Хозяин магазина — азербайджанец-эмигрант из СССР во втором поколении. Всем покупателям из Союза представляется коммунистом. Что касается  остального перечня товаров, то на этот счёт в городе проблем нет. Кроме массы мелких лавок, практически всё  можно приобрести в центральном универсаме, и, что самое главное, за полцены. Но  всегда обращай внимание на состояние этого товара, т.к. в универсаме торгуют в основном неликвидом, товаром с просроченным сроком годности или залежалым и неходовым у местных аборигенов.
— А если возникнет необходимость приобрести продукты,  куда лучше обратиться? — поинтересовался Дербенёв.
— В этом случае лучше обратиться к своему старшине команды снабжения, этот, по крайней мере, не обманет с качеством. Что же касается алкоголя и прохладительных напитков, то существуют опять два варианта. Следуя первому варианту, знакомимся с очередным эмигрантом из России. Его дед покинул Родину сразу после отречения Николая II от престола. Как раз в канун февральской революции семнадцатого года. Зовут владельца магазина Викт;р, и магазин называется так же. Для русских в этом магазине баснословные скидки. Вариант второй — всё тот же городской универсам, правда, там уже без скидок и обязательно следует проверять срок годности. Прохладительные напитки покупай только в банках или закрытых бутылках, если не хочешь подхватить медвежью болезнь или чего поэкзотичнее. Немаловажная особенность местного товарооборота, требующая особого внимания, заключается в том, что все лавочники просто мечтают с тобой поторговаться. Если же ты им в этом удовольствии откажешь, могут счесть за серьёзную обиду, вплоть до рукоприкладства.
Пока шла беседа, РАФик выскочил на центральную улицу  и сразу же утонул в огромном потоке авто-, мото- и велоповозок, других уму непостижимых средств передвижения, движущихся в разных направлениях на двух, трёх и четырёх колёсах и даже скачущих на копытах. Поток гудел, шумел, визжал и жил по каким-то своим,  не известным цивилизованному человеку законам. Отовсюду доносились крики водителей, наездников, пешеходов. Регулировщики уличного движения и светофоры отсутствовали начисто.
Захваченный этим потоком, РАФ снизил скорость, проехал пару кварталов, свернул куда-то вправо, на ближайшую улицу и остановился у красивого беломраморного здания с витыми колоннами. Сирийский офицер вышел и скрылся в здании.
— Пошёл криминальную обстановку выяснить для нас в плане посещения города. Здесь у них местная администрация, департамент полиции и прочее, — прокомментировал Уваров, также выходя из автобуса, — пойду и я прогуляюсь до ближайшего магазинчика, куплю сигарет. Вам никому не надо?
— Если не накладно, то возьми одну пачку мне, — попросил Дербенёв, — свои, второпях, я кажется, забыл.
— Ладно, возьму.
Оставшись вдвоём, друзья разговорились.       
— Что за маскарад,  Яшар, почему в сирийской форме?
— К твоему сведению, в такой форме здесь ходят все наши военные инструкторы, — Хасанов улыбнулся, — а что касается маскарада,  на лоцманском катере, так уж извини — неувязочка вышла. Просто наши ребята из контрразведки предложили работнуть немного в помощь сирийским товарищам, я согласился. А перед  выходом в море на катере для вашего обеспечения не успел переодеться.
— Ничегошеньки не понимаю, — Дербенёв недоумевающе смотрел на товарища.
— Да тебе это и не надо. Много будешь знать — скоро состаришься. Так, кажется, гласит русская пословица?
— Брось загадки загадывать, Яшка, друг называется.  Не хочешь правду говорить, так и скажи.
— Это, Саня, здесь ни при чём. Просто оттуда из Союза многих вещей, происходящих здесь, да и не только здесь, а вообще по всему миру, сразу не увидеть… Ты, например, что-нибудь о террористической организации «Братья мусульмане» слышал?
— Почти ничего.
— Так вот, эти «братья» совсем недавно взорвали в Тартусе военно-морскую школу. Погибли сотни офицеров. Президент Сирии объявил террористов вне закона и отдал распоряжение при поимке расстреливать на месте, если не удаётся захватить живыми.
— А ты здесь при чём? — удивлённо переспросил Дербенёв.
— Я, собственно, действительно ни при чём. Но так уж вышло… Многого рассказать тебе не могу, скажу только одно: служу я здесь дивизионным штурманом. А в прошлом году, как только прибыл сюда к новому месту службы, чуть было по-дурости не отправился на тот свет.
— Как это?
— А вот так. Ты мою бороду видишь?
— Вижу.
— А бритую голову?
— Тоже.
— Да будет тебе известно, что обязательными внешними признаками этих самых «братьев мусульман» считаются бритая голова и борода. А если добавить к сказанному, что половина этих уродов смертники и шарахаются по миру с поясами шахидов, то можно представить, как «хорошо» к ним относятся сирийцы.
— Ну и?
—Вот тебе и «ну и», я-то об этом не знал. Вечером, в первый же день после службы, решил прогуляться по магазинам. Попёрся в таком виде в город, да ещё в гражданке, а там перестрелка…
 Сначала меня поймали, потом изрядно помяли, бросили в машину с мешком на голове и отправили в участок. И только после того, как на арабском, в красках я им рассказал, кто я, показал свои документы, полицейские немного успокоились. Представь, что было бы  если бы я гутарил не по-ихнему — наверняка кончили бы, без суда и следствия.
— Ты меня совсем запутал. А язык ты откуда знаешь?
— Ну-у-у, это совсем другая история. Спасибо бабушке моей. Она правоверная мусульманка и в детстве вместо сказок читала мне на ночь Коран — священную книгу всех мусульман. Да и другие старинные книги, написанные разными авторами на арабских языках. Вот я немного и выучился, а потом подрос, заинтересовался и сам стал просить бабушку, чтобы научила читать. Собственно, это меня и спасло в тот роковой день.
— А дальше? — Дербенёв заинтересовался историей.
— А дальше меня выпустили. Придя в дивизион, я доложил о случившемся  командиру и особисту. Через несколько дней  Костя вызвал меня к себе и сообщил, что сирийская сторона обратилась через дипломатический канал с просьбой оказать ей содействие в борьбе с террористами на местном уровне. Куда же мне было деваться? Вот теперь иногда занимаюсь по просьбе Константина Юрьевича мелкими поручениями. Типа ловли на «живца» и прочее.
— Всё равно ничегошеньки не понятно. Террористы, дипломаты, особисты…
— Да и не надо тебе ничего понимать, занимайся спокойно своим делом. — Яшар посмотрел на часы, — «Сейко», кстати, — подарок начальника департамента полиции. Японские, электронные, между прочим, с встроенным  стереофоническим приёмником, наушниками, можно измерять давление организма, показывают температуру и влажность воздуха — класс. Хочешь, тебе подарю?
— Да нет, спасибо, дарёное не дарят. К тому же память о таких событиях... Не могу.
— Брось ты, какие там события. Просто жизнь устроена по Дарвину – выживает сильнейший, а мы, у себя в стране, по-моему, об этом стали забывать, спрятавшись за ширмой мирной жизни.
— Какая там мирная жизнь, Яшар? Мы только в Афганистане почти десять лет воюем, Ангола опять же. Нет, я с тобой не согласен. Не даёт нам мировой империализм спокойно жить и, пока существует в этом мире такая огромная, богатейшая и великая во всех отношениях держава, как наша, по-моему, не даст.
— И всё же ты заблуждаешься. Войны эти, о которых ты говоришь, известны только тем, кто в них участвует, а от остальных тщательно скрыты цензурой. Так что поголовное большинство нашего населения, в конечном счёте, спит спокойно и понятия не имеет об истинной расстановке сил на мировой арене. Ты вот думаешь «Братья мусульмане» — самостоятельная организация? Нет, дружище, — это марионетка. Одна из многих в руках сильного и коварного кукловода, стремящегося прибрать весь мир к своим рукам.
— Ты хочешь сказать, что дядюшка Сэм лично руководит этими марионетками?
— Думаю, что нет. Точнее, руководство это скрыто от посторонних глаз. Тебе, например,  много ли известно о боевой террористической организации «Алькаида», деятельность которой всецело направлена на противоборство советским войскам в Афганистане?
— Не слышал вообще ничего.
— Не исключаю, что в ближайшее время услышишь, потому что грохот её «подвигов» эхом прокатится по всему миру. И знаешь, кто её «мама»? Отвечаю — спецслужбы США, а кто «папа»? — Конгресс той же страны! Именно он дал согласие на финансирование этого огромного террористического синдиката. А почему? Да потому, что идёт смертельная холодная война миров, и тебе это известно не понаслышке. На полюсах этих миров находятся две сверхдержавы — СССР и США. Соответственно везде, где присутствуем мы,  нам противостоит американский милитаризм. И далеко не всегда в прямом и открытом виде, когда ты можешь увидеть его в окуляр своего перископа, но всегда под его контролем и с его согласия.
— А тебе не кажется, Яшар, что ты немного сгущаешь краски относительно сети террористических организаций?
— Нет, Саня, не кажется! «Братья мусульмане» в данном случае просто дочерняя организация, работающая на конкретном участке деятельности. И если Сирия сегодня с нами, то значит — все эти террористы воюют, прежде всего, против Советского Союза. Собственно, поэтому в мирное время мы вынуждены нести боевую службу вдали от родных берегов, на передовых рубежах обороны. Каждый на своём направлении, в своём квадрате: мы здесь, а вы там. И пока вероятный противник расставляет  декорации своих кукольных театров по всему миру, пока плетёт сети заговоров различных военных блоков, стремясь нас туда заманить и уничтожить,  противостояние неизбежно.
— Допустим, я полностью согласен с твоими доводами, но тогда возникают некоторые вопросы. Например, кто сильнее, или, как долго продлится противостояние?
— На эти вопросы трудно, скорее, даже невозможно ответить однозначно.
— А вот здесь ты упустил главное!
— Что ты имеешь в виду?
— Некоторые ответы столь очевидны, что мы о них просто не задумываемся. Но всем, кто попытается развязать третью мировую войну и навязать её нам, необходимо помнить хотя бы то, что преданность присяге наших матросов сильнее, чем натовских доллару, что наши ракеты летают гораздо дальше, чем американские, а наши субмарины — самые лучшие в мире и могут поражать своих врагов из-подо льда и даже с полюса...
— Ты уж извини, Саша, но здесь я с тобой не соглашусь. Это не ответы, это скорее патриотические лозунги. А ими врага не победить.
— Да нет, не лозунги это, скорее боль. Потому что не везде у нас так хорошо, как в оборонке, не научились мы беречь народную копейку, а пора бы. Что же касается лозунгов, то я с тобой скорее соглашусь, чем стану спорить. Этого «добра» у нас действительно хватает. Правда, одними призывами да лозунгами экономику страны не поднять. Так же, как невозможно повысить боевой дух войск в смертельном бою работой Владимира Ульянова «Что делать?». Ибо всё, что касается жизни и развития общества, государства, экономики, политики, обороноспособности и прочего, должно соответствовать духу и требованиям времени. И если уровень развития тех или иных отношений не соответствует  требованиям времени по объективным или субъективным причинам, следует немедленно находить причину, честно об этом заявлять и делать всё, чтобы изменить положение дел к лучшему.
— И как ты себе это представляешь в условиях диктатуры пролетариата? — не меняя выражения лица, удивился Хасанов.
— Вот так и представляю, пора отказаться от устаревшего лозунга о диктатуре пролетариата. Так же как когда-то Ленин отказался от лозунга «Вся власть Советам». Сегодня все мы — и рабочие, и служащие, и творческая интеллигенция по своей сути —про-ле-та-ри-и. Так в отношении кого следует направлять штык нашей диктатуры, в отношении тунеядцев и пьяниц, проституток и уголовного элемента, но они не являются классом и составляют крайне малую часть общества? Отсюда вывод — лозунг устарел, как, впрочем, устарело многое в нашем обществе и в нашем государстве, а мы этого как будто и не замечаем, живём себе по-старинке и щи лаптем хлебаем. Сидя на печи, ждем, когда же этот проклятый империализм загниёт окончательно, а он живёт, процветает и  никак не собирается в могилу. Очевидно, никто ему об этом загнивании не рассказывал и работы классиков марксизма-ленинизма не читал.
— Сань, а тебе никто не говорил, что ты можешь кончить, как Троцкий?
— В смысле стать министром обороны?
— Да, нет, погибнуть от топора.
— Нет, никто не говорил. Ты первый. Это намёк?
— В общем, скорее совет. Ты ведь не у себя на кухне, а за границей. Здесь везде глаза и уши.
— А ты что, способен продать друга?
— Говори, да не заговаривайся. И всё же куда-то влево нас с тобой занесло во время первой встречи.
Дербенёв вздохнул и  выразительно замолчал, но, собравшись с мыслями, продолжил:
— Честно говоря, очень давно так откровенно ни с кем не говорил.
— Наболело, что ли? — Яшар попытался подбодрить вдруг сникшего товарища.
— Не думаю, Яшар, что открою Америку, если попытаюсь назвать причину того, почему в Отечестве нашем не знают, как по-настоящему хозяйствовать. Мы ведь живём сегодня точно так, как в нашей самой популярной частушке поётся — сначала разрушаем всё до основания, а уж потом строим сызнова, причём без учёта мирового опыта  и обязательно по-своему. Посмотри, американцы, к примеру, свои линкоры, воевавшие ещё с японцами во вторую мировую войну, модернизируют, усовершенствуют и в худшем случае ставят в консервацию, лодки дизельные сотнями штук законсервировали, тральщики и прочее. А мы что творим? Не успели крейсер «Свердлов» отремонтировать и законсервировать, тут же его списываем, а крейсер «Октябрьская революция» сразу после ремонта и на списание, а эсминец «Прозорливый»… А сколько ещё таких печальных примеров по всему ВМФ? Или, спроси у меня, сколько проектов многоцелевых подводных лодок у нас сегодня на вооружении, сколько типов оружия они несут? Замучаешься запоминать  все. А что у тех же американцев? Один проект - «Лос-Анджелес» и один тип ракет для лодок и кораблей «Гарпун», всё! Отчего всё это, как думаешь? От нищеты? Нет! От умения считать каждый цент, выделенный из бюджета на оборону, от неотвратимости отчёта по каждому проекту перед Конгрессом США.
— А у нас разве не спрашивают в Политбюро ЦК КПСС с руководителей или на местах с нерадивых хозяев? — опять ввязался в спор Хасанов.
— Спрашивать-то, может, и спрашивают. Да только с таких исполнителей, как мы с тобой. А с небожителей, которые сидят в ЦК или в самом Политбюро, кто спросит? Вот и получается, что мы катимся вместе со всей страной единственно верным и особым путём целых семьдесят лет в неизвестном направлении, проголосовав за этот путь единогласно.
— Ну, ты завёлся, Александр, прекращай. Чего доброго — меня вместе с тобой посадят.
— Не бойся, не посадят, я тебя не сдам. А если и посадят, то нам не привыкать, — Дербенёв откровенно и от души рассмеялся.
— Что ты имеешь в виду «не привыкать»? — не менее откровенно удивился Хасанов, — я, например, ещё не сидел.
— То и имею, что не в диковину за свои слова отвечать в нашем роду. Одного моего деда — по отцовской линии, в прошлом царского офицера, убили в 1931 году бывшие сослуживцы, за приверженность идеалам народовластия и лояльность к большевикам. Второй дед — по материнской линии, отсидел в лагерях десять лет — с 1943 по 1953 год как «враг народа», потому что сказал следователю  СМЕРШа, прибывшему к ним в полк, всё, что думал о причинах поражений Красной Армии в начале войны и истинных врагах народа. Справедливости ради, надо отметить, что впоследствии дед был реабилитирован, сразу после смерти Сталина. Государство долго потом выплачивало ему компенсацию за необоснованное осуждение и нанесённый вред здоровью. Слава богу, что жив остался, а не сгинул где-нибудь на Соловках.  Вот такая история выходит с ответственностью. И всё бы ничего, да вот только правда получается какая-то двоякая — у государства одна, а у народа другая, и мамка с папкой сиротами росли, а я этого своим детям не желаю.
Дербенёв замолчал, к автобусу быстрым шагом возвращался Уваров.
— Я не только своему сыну, сыну врага моего такой участи не пожелаю, – согласился Хасанов. — Ладно, что мы о грустном, заходи ко мне вечерком в каюту, чаю попьём да поговорим о чём-нибудь более приятном и весёлом. Похвастаюсь заодно своим приобретением – мини-телевизор  «Сонька» называется. Плоский, как книжка, цветной. Загнивающие японцы придумали. Враги наши, проигравшие войну в сорок пятом, пережившие атомную бомбардировку и практически не имеющие сырьевых ресурсов, клепают супертехнику из вторсырья, собранного по всему миру, и не стесняются. Перерабатывают всё ненужное в хозяйстве с помощью передовых технологий и штампуют на радость своим узкоглазым детям и нам — «процветающим» — на зависть. Они даже искусственные острова в океане из мусора строят…
Разговор прервался. Дверь открылась.
— Николаевич, тебя «Marlboro» устроит? — поднимаясь, в автобус, спросил Уваров.
— А, что, проще ничего не было? — удивился Дербенёв.
— Беда в том, что «Пегас» сюда не завозят, — рассмеялся оперуполномоченный, вручая пачку сигарет озадаченному штурману. — Ленинградским «Беломором» компенсируешь, знаю достоверно, на борту имеется…

XXI. ХИМИЧЕСКАЯ ТРЕВОГА, ИЛИ УГРОЗА ПДСС
                1
В повседневной жизни большинство людей никак особенно не реагируют на утреннее пробуждение, за исключением, пожалуй, тех кто его тихо ненавидит по причинам мерзости звонка или самого факта срабатывания будильника.
Очевидно, первым спешить абсолютно некуда, и поэтому пробуждение для них так же естественно, как появление на небесном своде днём солнца, а ночью луны, чего нельзя сказать о вторых, для которых утро – это обязательный ежедневный ритуал погребения всех приятных ощущений. И первые, и вторые живут рядом, но при этом не замечают друг друга, так как постоянно заняты поиском счастья, смысла жизни и спорами на эти темы…
Если бы кто-нибудь из них знал, как хорошо проснуться утром не по сигналу тревоги, а от того, что первые лучи солнца ласкают твоё лицо, проникая через щель между шторками  иллюминатора, щекочут глаза, просачиваясь сквозь веки и наполняя всё пространство вокруг  радостью нового дня, то, очевидно, споры на тему человеческого счастья отпали бы сами собой.
Какая благодать! За бортом тихо плещется море, всю ночь нашёптывавшее колыбельную песню. В приоткрытый иллюминатор даже сейчас слышны отдельные фразы этого напева, а до общего подъёма целая вечность — почти  десять минут.
Дербенёв пошевелился от назойливого солнечного света, но глаза не открыл. Вспомнилось детство, утро на сеновале в деревне, куда его частенько на лето отправляли родители. Прекрасное было время — ни забот, ни хлопот…
 — Рота, подъём, — послышалось снизу командирским тоном. — Хорош спать, лежебоки. Пора вставать. Мыться, бриться, песни петь и веселиться.
Штурман нехотя открыл глаза, отодвинул плотную штору, выполнявшую роль ширмы  на его верхней койке, и опустил вниз голову. Глядя, как ракетчик занимается утренней зарядкой, используя две пластиковые бутылки с водой вместо гантелей, сладко потянулся, зевнул и повернулся на другой бок.
— Ну, ты и зануда, Александр Дмитриевич, — вымолвил Дербенёв, — дай поспать немного людям. И хватит хрустеть своим пластиком, иди в коридор, там и занимайся…
По корабельной трансляции раздался звук горна, повествующий об утренней побудке: «Команде вставать. Койки убрать…»
— Весь кайф обломал, пан спортсмен… — недовольно прокомментировал происходящее Хомичев, выглядывая с нижней койки. – Нет чтобы кофейку согреть, с настоечкой на золотом корне, так он олимпийские старты устроил. Даже в воскресенье продыху нет от этой «ракетной опасности». Правильно я говорю, штурман?
— Абсолютно точно, — согласился Дербенёв, поднимаясь с постели и ещё раз потягиваясь. — А давай, Александр Иванович, мы его на пиво сегодня не возьмём к Виктору, в качестве наказания?
— Да он и так не пойдёт. У него с утра прогулка по городу с личным составом. А вечером мы его в универмаг пошлём за «Белой лошадью». Его одного замполит не шмонает после возвращения из города. Доверя-я-ет.
— Согласен с вашим решением, о великий стратег таможенных махинаций. – радостно ответил штурман, спрыгивая с койки.
Оказавшись внизу, Дербенёв принялся активно отжиматься от палубы, после чего устроил «бой с тенью» вокруг только что проснувшегося Николая Щербатова.
— Вы посмотрите, что делается. Ещё один олимпийский чемпион на корабле растёт. Не подводная лодка, а просто общество «Трудовые резервы» какие-то. Спасу нет от здорового образа жизни. Не ровен час меня, старого, заставят бросить курить.
— Александр Иванович, и пить тоже, — поддержал тему младший механик.
— Вот и славненько. А в кофе ром или коньяк добавлять разрешите? — не успокаивался минный офицер.
— В кофе можно, — согласился ракетчик, растираясь полотенцем.
— Тогда, пожалуйста, один к трём заварите, господа присяжные заседатели, если вас это не затруднит, — доставая сигарету и направляясь к выходу, попросил Хомичев.
—- Один к трём — это как: ложка кофе и три сахара? — заливая воду в кофеварку, переспросил Гончар.
— Нет уж! Ложка кофе и три по пятьдесят рому в один стакан. Без сахара, — хладнокровно парировал минёр.
Все дружно рассмеялись. Начинался первый настоящий выходной день с начала межпоходового ремонта. Настоящий потому, что в будни отдых с выходом в город организовывался, чередуясь с работой на лодке, а сегодня, впервые за всю неделю, целый день отдан личному составу. Есть, правда, и оборотная сторона медали: завтра на борт прибывает комиссия оперативной эскадры, с целью проверки хода ремонта, но это лишь завтра, а сегодня впереди столько интересного, что думать о чём-то другом  совсем не хочется…
               
                2
— Товарищи подводники! Завтра нам предстоит серьёзная проверка. Необходимо  показать себя и корабль с наилучшей стороны. А где искать эту лучшую сторону у отдельных военнослужащих, таких, например, как этот боец невидимого фронта? Я не знаю. — Чуйков рукой показал на стоящего в строю высокого и нескладного молодого специалиста — химика по фамилии Пузанов. — Где, я спрашиваю вас, эта самая лучшая сторона у этого перетрудившегося «люкса»  с боевым номером на букву «Х», у него ведь мазут капает не только с его тропической пилотки, но, по-моему, даже с причинного места…
На носовой надстройке подводной лодки выстроился весь экипаж, за исключением вахты. Командир, прохаживаясь вдоль строя, объявлял план работы  предстоящей комиссии и ставил задачу личному составу. Из сказанного следовало, что через тридцать минут всем предстоит ещё раз построиться в смотровой форме одежды. После чего офицеры спустятся на  лодку в очередной раз проверять её готовность к предъявлению комиссии, а мичманы  в это время будут устранять замечания по форме одежды. Далее весь экипаж займётся подготовкой своего заведования. И только потом те, кому посчастливится устранить замечания к назначенному сроку, смогут выйти в город. Для тех же, кто окажется не готов по тому или иному вопросу, выходной день наступит в следующий раз.
— А как всё хорошо начиналось, — прошептал Дербенёв стоящему рядом Апилогову, вспоминая утреннее пробуждение и радостное предчувствие нового дня.
— Хорошо, если хотя бы после обеда удастся вырваться в город, - высказал своё предположение штурманёнок.
— Разговорчики в строю! — строго осёк диалог штурманов стоящий рядом Манишевич, — раскудахтались, как куры с яйцами…
Осмотр подводной лодки показал, что самым чумазым местом отдыха, оборудованном на корабле, была гидроакустическая выгородка первого отсека, где обитал, неизвестно с чьего разрешения, всё тот же матрос Пузанов.
Грязный, пропитанный тавотом  и прочими смазочными материалами матрац младшего химика вместе с такой же «замечательной» подушкой, стали предметами всеобщего обозрения и  порицания. Недалеко от Пузанова по неготовности к проверке оказались мотористы, вечно занятые на работах с материальной частью, а потому днюющие и ночующие на подводной лодке.
К великой радости Хомичева и Дербенёва, замечаний по  форме одежды личного состава и содержанию заведований  оказалось немного. На  устранение всех  потребовалось меньше часа. Распределив своих подчинённых  по сменам и назначив время схода, офицеры собрались в каюте.
— Не повезло тебе, Николай, — посочувствовал младшему механику минный офицер, облачаясь в кремовую рубашку с короткими рукавами, — твоих мотористов не только мыть надо, но и стирать тоже, причём в регенерации, может быть, тогда побелеют. Мы, очевидно, тебя не дождёмся. Уж прости великодушно.
— Ладно, не переживайте. До обеда справлюсь. Потом присоединюсь к вам, а пока без меня погуляйте.
— Я готов, как штык к применению по прямому назначению, — выдал Хомичев, обращаясь к Дербенёву и красуясь перед зеркалом, —  а вы, молодой человек, скоро ли надраите свои туфли? Вашей обувью можно уже зайчики пускать в пасмурный день, а вы её всё полируете.
— Ещё две секунды, и я готов. Вот только руки помою и можно на старт, – заканчивая ритуал приготовления, пообещал штурман.
 — Хватит этих оправданий. Давай скорее. Трубы горят.
— С чего бы это, Александр Иванович, вчера вроде бы не позволяли ничего? — удивился Дербенёв, выходя из каюты.
— Не цепляйся к словам, у меня трубы горят от ожидания.
Продолжая весёлую перебранку, офицеры направились к трапу.
— Куда выдвигаетесь? — поинтересовался Каченко, записывая в книгу сходов всех отбывающих на берег.
— Посетим Мишу-коммуниста, потом Виктора-монархиста и обратно, — быстро отреагировал Хомичев.
Замполит, не сразу сообразив, куда направляются офицеры, всё же занёс их фамилии в список, приказав дежурному по сходу контролировать время убытия и прибытия личного состава.    
 
                3
Недолго побродив по узким улочкам Тартуса, заглянув во все интересующие магазины, офицеры вышли к большому многоэтажному универмагу, внешне напоминавшему обычный среднеевропейский торговый центр в стиле модерн.
— Зайдем, штурман, посмотрим, чем государственная торговля в Сирии отличается от торговли в Союзе?
— А что? Давай  посмотрим. Заодно проверим разницу в ценах частных лавок и универмага. Дальше всё равно идти некуда. Разве что в серебряный магазин?
Долго не раздумывая, товарищи начали осмотр с первого этажа.
— Друг мой, посмотри это же бакалейный отдел, — радостно воскликнул минёр, увидев издали высокие стеклянные ёмкости конической формы, установленные на прилавке, за которым мило красовалась молодая девушка с чёрными как смоль глазами.
— Ты прав, Александр Иванович, это бакалея, только здесь, кажется, не наливают. Ёмкости-то пустые, — высказал свои предположения штурман.
Подойдя ближе, офицеры увидели полное отсутствие какого- либо товара как на прилавке, так и за ним. Всё пространство бакалейного отдела занимали металлические ящики с литровыми бутылками белого стекла, наполненными прозрачной желтоватой жидкостью. Девушка, стоявшая за прилавком в роли продавщицы, мило улыбалась белоснежной своей улыбкой, радуясь внезапным посетителям.
— Судя по «изобилию» товаров, с госторговлей у них похлеще, чем у нас, – констатировал Дербенёв.
— Ты, вероятно, прав, Саня, у них даже томатный сок в ассортименте отсутствует, – согласился Хомичев, потеряв всякий интерес к дальнейшему осмотру пустых прилавков магазина.
— Постой, Александр Иванович, — Дербенёв придержал товарища за локоть, — а что у них, интересно, в этих бутылках?
— Не знаю, Сань, на этом ЧТО, даже этикеток нет. Скорее всего, подсолнечное масло.
— Вот и не угадал. Где уж тут, на камнях, подсолнуху расти. Подсолнух - цветок нежный и жадный до богатых минералами почв. Он чернозём любит, да так, что после одного урожая на том месте, где рос  подсолнух, даже сорняк не прорастает. Несколько лет потом после него приходится восстанавливать плодородие почв.
— А ты, оказывается, ещё и ботаник, штурман, — удивился Хомичев, — тогда что, по-твоему, в этих огромных бутылках разлито?
— Думаю, Александр Иванович, что это оливковое масло. Вон сколько маслин вокруг растёт, — уверенно выдал Дербенёв.
— А вот тут я с тобой не согласен, господин ботаник. Оливковое масло какого цвета?
— Ну, зеленовато-салатового, - неуверенно ответил штурман.
— Правильно, - обрадовался Хомичев. — А мы имеем в данном случае какой цвет?
— Цвет обыкновенный, — разглядывая стоявшие на полу бутылки, ответил Дербенёв. — Я бы сказал даже очень знакомый. Утренней, понимаешь, мочи.
Хомичев лукаво улыбался.
— Вот тебе и оливы, дружище!
— Тогда что же разлито в эти дурацкие ёмкости по-твоему?
— Пи-во! Мне кажется, именно этот напиток присутствует в бутылках, - Хомичев радостно потирал руки.
— С чего это ты взял? — Дербенёв пытался найти логику в утверждениях минёра.
— А ты на пробки посмотри. Такими пробками у нас только пиво закрывают.
— Вот те на…Ты только о пиве и думаешь. — Дербенёв укоризненно посмотрел на Хомичева сверху вниз. — У нас, кстати, такими пробками ещё и лимонад закупоривают. Так что опять промашка вышла. Мне кажется, проще спросить у продавца. Тем более, она довольно долго и с любопытством наблюдает за нашей полемикой. Как считаешь?
Этот странный спор со стороны выглядел и вправду довольно комично. Жестикуляция и мимика двух подводников напоминала всем, кто знаком с советской эстрадой, выступление знаменитого дуэта Тимошенко и Березина (Тарапунька и Штепсель). Высокий и худощавый Дербенёв в своих доказательствах нависал над небольшого роста и довольно упитанным Хомичевым, последний при этом даже приседал, чтобы не удариться лбом с оппонентом.
— А давай, действительно, возьмём и спросим у этой очаровательной сирийской девушки, — согласился минный офицер.
— Давай! Только на каком языке спрашивать будем? Я знаю украинский, по-польски могу спросить, немецкий со словарём знаю. Но сейчас его со мной нет.
— Кого нет? — удивлённо переспросил Хомичев.
— Не кого, а чего? Словаря со мной нет. Значит, по-немецки не смогу!
— А я французский учил. Дав-но-о это было. И словаря тоже нет. Следовательно, не получится и у меня спросить. А как по-немецки будет «пиво»? — Хомичев с любопытством посмотрел на Дербенёва.
—Das Biеr, — не задумываясь, ответил штурман.
— А говоришь, пиво не любишь, почти как по-французски звучит, — обрадовался Хомичев и тыча пальцем в ящики с бутылками, весело произнёс, глядя на продавщицу, — Bier?
Девушка за прилавком улыбалась изо всех сил, но  не улавливала, в чём смысл вопроса.
— Biere? — теперь якобы с французским акцентом переспросил минёр.
Дербенёв при этом характерно щёлкнул указательным пальцем правой руки себе по шее и слегка покачался из стороны в сторону, изображая захмелевшего человека.
Девушка, по-прежнему не понимая, чего хотят прибывшие покупатели,  утвердительно качнула головой и повторила: «Bier».
— Ага. Я же тебе говорил, что здесь пиво! — обрадовался, как ребёнок, Хомичев. Скорее вспоминай, как на немецком будет «сколько стоит?» Видишь продавец по-немецки шпрехает.
— Was kostet das? — невозмутимо ответил Дербенёв, словно читая из разговорника выученные когда-то, очень давно, фразы.
— Was…— забыв последовательность слов, минёр повернулся к Дербенёву, — das? Как там будет дальше — кости?
— Какие ещё кости? Was kostet das? — Дербенёв повторил ещё раз.
Девушка-продавец внимательно прислушивалась к разговору странных посетителей, изо всех сил пыталась понять смысл задаваемых вопросов. Посматривая то на одного, то на другого офицера, она всё время кивала головой и не знала, как им ответить.
Дербенёв жестом показал продавцу, что хочет взять бутылку, и при этом развёл руками, якобы не понимая, сколько надо заплатить, потом потёр указательным и большим пальцами перед взором продавца, изображая стоимость товара.
Девушка понимающе махнула рукой и достала блокнот. Что-то написав, показала штурману. На листке бумаги было начертано:  «1 Funt».
Теперь обрадовался Дербенёв.
— Один фунт стоит твоё пиво! — выпалил он. — Дешевле, чем у Виктора трёхсотграммовая баночка. Ну что, будем брать или поболтали и бросили?
— Конечно же будем. Попроси, чтобы эта мамзель дала нам две бутылки. У тебя это лучше получается, — опять потирая руки от предвкушения долгожданного удовольствия, предложил минёр.
— Geben Sie mir bitte zwei Flasche Bier, — в подтверждение своей просьбы Дербенёв на пальцах показал две бутылки.
Продавец достала из железного ящика два литра пива и подала их покупателям, при этом даже не пытаясь протереть бутылки от пыли.
— Сельпо! Небрежны, как у нас! — вынес приговор Хомичев, доставая из кармана деньги.
Взяв деньги, девушка повернулась к кассе. Возле жестикулирующих подводников собралась приличная толпа зевак.
— И что теперь? — спросил Хомичева Дербенёв, — так и будем ходить по городу с литровыми бутылками в руках? Или здесь выпьем?
— Конечно же здесь. Сейчас откроем и выпьем. Да, кстати, попроси у девушки открывалку, потому как об стол не совсем прилично открывать. Заграница! — Хомичев многозначительно поднял брови, демонстрируя высокий уровень светского воспитания.
Дербенёв негромко, чтобы особо не привлекать внимание любопытствующих, окликнул продавца.
— Э-э-й! Fraulain.
Продавец невозмутимо продолжала стоять в противоположном конце отдела.
— Ну это просто хамство, почти как дома: покупатель — НИЧТО, а продавец ВСЁ! – возмутился Хомичев, — fillette! — пытаясь вспомнить французский, обратился к продавщице минёр.
То ли услышав оклики, то ли шум за спиной, продавец обернулась и вновь удивлённо посмотрела на жестикулирующих по ту сторону прилавка мужчин.
Дербенёв, стараясь внятно изъясняться жестами, пощелкивал себя по шее, изображая желание выпить содержимое бутылки. А Хомичев в это же время крутил вокруг горлышка пальцем  и разводил руками, демонстрируя желание чем-либо открыть наглухо закупоренную ёмкость.
Девушка-продавец подошла к неугомонным покупателям и неожиданно для всех присутствующих вымолвила:
— Bitte.
Офицеры переглянулись.
— Вот чурка-то, а? Ты посмотри на неё, штурман, — возмутился минёр, — советский офицер пива хочет выпить, как культурный человек, а эта кукла крашеная вместо стакана Bitte ему в ответ. Ни хрена, ни одного языка не знает, и где их только учат, таких дремучих?
Девушка вдруг покраснела, но всё же взяв себя в руки,  тихонько спросила:
— Так вам стаканы нужны?
— И открывалка тоже! — машинально ответил Хомичев и тут же осёкся…
Продавец достала из-под прилавка чистые стаканы. Вымыла их в специальной мойке-вертушке и подала незадачливым покупателям. Аккуратно протерев обе бутылки, открыла их и налила в стакан каждому офицеру свежего пенного пива.
— Пейте на здоровье и не обижайтесь, — на хорошем русском языке предложила девушка, - надо было сразу говорить по-русски, я понимаю, училась в Союзе,  год назад закончила Днепропетровский институт пищевой промышленности…
Теперь покраснели оба покупателя.
Толпа облегчённо вздохнула, словно понимая смысл происходящего, и разошлась.
— Вот это капкан, штурман. Ищите женщину, называется.
— Дурак ты, минный офицер, хоть и старый, и мне за тебя стыдно.
Дербенёв извинился за себя и за товарища перед смущённой продавщицей и, не притронувшись к пиву, стремительно вышел из магазина. Хомичев последовал за ним.               
  — Как тебе Biеr, дурень седовласый? Так оконфузиться перед молоденькой девицей, — не успокаивался Дербенёв, на ходу отчитывая старшего товарища. — И когда же наконец вас, минёров, думать научат. У вас мозги, господа румыны , такие же, как ваши торпедные аппараты, — прямые и пустые. Лишь бы что-то было…
               
                4
Слабый вечерний бриз еле заметно шевелил штору на иллюминаторе. Ждать чего-то большего сейчас невозможно, разность температур моря и суши пока невелика. Долгожданная прохлада вместе с заметным ветерком придёт только утром, а сейчас всего лишь полночь. Кондиционер в каюте, как всегда, не работал. Он старался, даже шумел, шевеля лопастями вентилятора, но результат был нулевым…
Проверив личный состав своих подразделений  перед сном, офицеры расположились на «вечерний чай». Гончар достал из своих запасов божественный напиток, представляющий собой настойку из виски «Белая лошадь» и золотого корня, произрастающего в Заполярье. Хомичев позаботился о чистых стаканах. Дербенёв сварил кофе, а Щербатов «нарубил» лимон и «наломал» пайкового шоколада.
— Ну что, начнём с кофе? — предложил Гончар.
— Мне, пожалуйста, оба напитка сразу и в разную посуду, — высказал свои пожелания Хомичев.
— А может быть, сначала лошадь запряжём? — поинтересовался Щербатов…
За иллюминатором где-то со стороны гавани послышались странный треск, гулкие хлопки и вой сирены, небо и поверхность моря перечертили десятки корабельных прожекторов.
— Что это сирийцы решили среди ночи учебную тревогу играть? — удивился Хомичев.
— Похоже, это боевая тревога! — не согласился Дербенёв, высунувшись в открытый иллюминатор.
Гул в гавани нарастал. Всё чётче был слышен рёв моторов надувных лодок, снующих по всей акватории аванпорта. Разрывы гранат, сбрасываемых за борт в качестве профилактического гранатометания, доносились со всех кораблей.
Через несколько минут прозвучал сигнал тревоги и на плавмастерской.
В дверь каюты постучали.
— Войдите! — приказал Гончар.
В проёме двери вырос матрос Тулеев.
— Товарищи офицеры, «Угроза ПДСС»,  — чётко доложил прибывший оповеститель.
— Спасибо, сынок, обрадовал, а мы тут кофейку перед сном решили выпить, — огорчённо произнёс Хомичев.
Боец удалился оповещать остальных членов экипажа.
Быстро переместившись на подводную лодку, экипаж занял свои боевые посты по тревоге. Назначенные вооружённые вахтенные по ППДО  пристально всматривались в ночную темень своих  секторов наблюдения. Специально подготовленные водолазы облачились в снаряжение и получили  противодиверсионные автоматы…
Дербенёв заступил вахтенным офицером на якоре. С высоты ходового мостика хорошо просматривалась вся гавань. Всё происходящее в ней было как на ладони. Издали было заметно, как несколько надувных лодок  взяли в кольцо какой-то плавающий предмет, обвешанный поплавками. Неопознанный предмет медленно дрейфовал в сторону стоявших у причалов кораблей сирийского дивизиона. Лодки, окружившие плавающий объект, удерживались от него на довольно приличном расстоянии. С одной из лодок постоянно раздавались какие-то команды в мегафон. В какой-то момент к предмету подошёл небольшой патрульный катер с мощным прожектором. На носовой части катера чернел крупнокалиберный пулемёт. Надувные лодки начали движение от плавающего предмета. Как только они отошли на безопасное расстояние, с катера заработал пулемёт, трассы пуль чётко обозначились в темноте ночи.
То, что произошло в следующий момент, не сразу воспринялось Дербенёвым как происходящее с ним и наяву. Сначала всё пространство порта озарила шаровидная вспышка, своими размерами издали напоминающая начальную фазу ядерного взрыва, а затем  невероятной мощности грохот заполнил всё вокруг. Ударная волна, дошедшая до подводной лодки на излёте, хлёстко ударила штурмана по лицу горячим воздухом, несколько вахтенных на корпусе лодки упали на палубу ногами к взрыву, как учили…
Спрыгивая в ограждение рубки, Дербенёв увидел, как разлетались в разные стороны находившиеся вблизи эпицентра взрыва надувные лодки, как вываливались из них и падали в воду тела людей. В последний момент подводную лодку сильно качнуло, жёсткий накат волны достиг корпуса и разбился, брызги окропили надстройку. Некоторое время в ушах сильно звенело. Потом звон превратился в шум, избавиться от которого не было никакой возможности.
«Что это было?» — подумал Дербенёв, выглядывая из-за ограждения и всматриваясь в темноту.
Большинство прожекторов погасли, но часть всё же освещала водную гладь. Везде плавали и кричали люди. Уцелевшие лодки сновали вокруг эпицентра, собирая плавающих и оказывая им помощь.   
— Осмотреться в отсеках, — раздалась команда старшего помощника по корабельной трансляции, - доложить о наличии личного состава. Мостик…
— Есть мостик. — ответил по «Каштану» Дербенёв, не сразу разобрав собственный голос. Голова гудела от лёгкой контузии, уши словно заложило ватой.
— Доложите о наличии личного состава, находящегося на надстройке.
— Есть. Выполняю.
Дербенёв перегнулся через леерное ограждение мостика и принялся считать людей верхней вахты. Пересчитав и проверив по списку, доложил старпому.
— Центральный. Личный состав вахты ППДО полностью.
— Вот и хорошо, — отреагировал Манишевич, — что наблюдаешь интересного, штурман?
— Вроде бы, ничего. Только сирийцы что-то подорвали. Жахнуло так, что лодки попереворачивались вместе с людьми. Людей сейчас собирают на патрульный катер, перевернутые лодки отбуксировывают к причалам. Остальные моторки носятся по акватории, выполняя профилактическое гранатометание. Доклад закончил.
— Ладно, внимательнее там наверху. Я сейчас поднимусь.               
В центральном посту раздался телефонный звонок. Звонил офицер связи, интересовался,  всё ли в порядке на кораблях советского дивизиона. Проинформировал, что вблизи  сирийского дивизиона обнаружен неизвестный плавающий предмет, взорвавшийся при обстреле  патрульным катером. Жертв нет, имеются несколько раненых и контуженых, повреждены три надувные лодки. Сирийская сторона считает случившееся диверсией, направленной против ВМС. Специальные подразделения продолжают операцию по поиску  и уничтожению диверсантов. Звонивший также просил до окончания спецоперации водолазов для осмотра подводной части корпуса не спускать. Осмотр будет проводиться совместными усилиями, о времени его проведения сирийская сторона известит  в ближайшие часы.
Командир поблагодарил офицера за информацию и положил трубку.
— Вот тебе, бабушка, и Юрьев день! — многозначительно изрёк Чуйков, поудобней устраиваясь в своём кресле.
Где-то в третьем часу ночи прозвучала команда на отбой тревоги, всё привели в исходное положение, но экипаж так и остался ночевать на подводной лодке.
Наступил  понедельник. С раннего утра подводников ждала проверка штабом оперативной эскадры…
Сменившись с вахты, Дербенёв расположился на ночлег в штурманской рубке, выключил настольную лампу и лёг на бок. По системе вентиляции шуршал воздух, откуда-то из-за дивана тянуло прохладой.
— Да, это не плавмастерская, но, по крайней мере, не жарко. — подумал штурман и закрыл глаза.               
В это время дверь в рубку тихонько открылась. Из полумрака центрального поста проявился Хомичев.
— Ну что, штурман, мы будем снимать кино или мы не будем снимать кино? — многозначительно спросил минёр, хитро улыбаясь.
— Александр Иванович, — штурман нехотя поднял голову из-за автопрокладчика, - не прокиснет твой виски, я тебе гарантирую. Иди спать, пожалуйста. Ляг, отдохни, подумай о чём-то хорошем.
— Интересно, о чём более хорошем, чем виски с содовой,  можно думать перед сном? Я, штурман, где-то читал, что даже Маргарет Тэтчер, эта абсолютно железная леди, и та  предпочитает виски с содовой всем остальным напиткам.
— Минный офицер, ты опять всё спутал — тётя Маргарита  предпочитает виски всем остальным напиткам, а не всему остальному. Умоляю, уйди с глаз долой. Дай поспать хоть немного.
Дербенёв с силой задёрнул шторку своего спального купе, демонстрируя непоколебимое равнодушие к насущным потребностям минёра.
Не найдя понимания у штурмана, Хомичев направился к ракетчику…
               
                5
Утро наступило быстро, или, как говорят на флоте, внезапно. Дербенёв не пошёл на завтрак. Крепкий кофе в штурманской рубке заменил ему утреннюю трапезу.
Звонок на построение «по большому сбору» собрал весь экипаж на надстройке.
Чуйков уже стоял наверху и о чём-то возбуждённо разговаривал с представителем особого отдела. Рядом стояли Манишевич, Быстроходов и сияющий чистотой, в новой тропической форме одежды, Пузанов. Правда, последний стоял опустив голову и переминался с ноги на ногу. В руках  старпом держал какие-то до боли знакомые лохмотья.
Экипаж построился, офицеры доложили старшему помощнику о наличии личного состава, Манишевич доложил командиру. Командир темнее тучи стоял перед строем и молчал. Вглядываясь в лицо каждому подводнику, он будто не знал, с чего начать своё выступление.
— Здравствуйте, товарищи подводники! — начал по уставу Чуйков.
Экипаж оглушительно ответил на приветствие командира.
— Что ж это получается, - почти как в фильме «Чапаев» продолжал командир. — Американцы приходят, убивают, другие прочие стервятники лезут в Сирию, опять убивают, и мы, русские, пришли сюда с тем же?
Подводники, не понимая о чём идёт речь, внимательно слушали своего командира.
- Мы, товарищи мои дорогие, помогаем этой многострадальной стране с оружием в руках  отстаивать свой суверенитет. Поставляем технику, вооружение и, кстати, сельхозмашины тоже. Она, эта самая Сирия, отвечает нам, прямо скажем, взаимностью. Гостеприимно открывает ворота своих портов и баз для советских моряков. Встречает нас здесь как родных, а что делают отдельные из нас в это самое время? — Чуйков вывел из строя матроса Пузанова.
— Докладываю. Отдельные дети понедельника, кстати, члены нашего экипажа, устраивают диверсии в иностранном порту, при этом, как ни странно, выполняя обязанности вахтенного ППДО. Вот перед вами один из этих экземпляров, - командир многозначительно указал на Пузанова. — Вы посмотрите, что он придумал, — Чуйков поднял над головой какое-то рваное тряпьё. — Полюбуйтесь — это остатки того самого матраца, который воскресным утром демонстрировался перед вами. Этот олух царя небесного решил избавиться от своего грязного матраца, а чтобы утопить его, привязал проволокой к матрацу двенадцать банок регенерации. Нелепо полагая, что под покровом ночи всё пройдёт незаметно, совсем не учитывая, что герметично запаянные банки будут выполнять роль поплавков, а не балласта, сбросил всё это хозяйство за борт. И всё бы, наверное, обошлось, но течение этот «плот» отнесло в военную гавань и направило непосредственно к ошвартованным там боевым кораблям сирийских ВМС. На свою беду, сирийские спецподразделения понятия не имели, с чем имеют дело, и, естественно, не знали, что эквивалент взрыва одной банки «В-64» равен по силе четырём противотанковым гранатам. А теперь посчитайте, товарищ химик-недоучка, какова мощность взрыва всех двенадцати банок. Великое счастье, что во время обстрела этого объекта и подрыва регенерации не было жертв с сирийской стороны. Сегодня утром водолазы обследовали место взрыва и обнаружили вот это, — командир ещё раз продемонстрировал всем  «подарок» от Нептуна — осколок «В-64» и обрывок злополучного матраца.
Пузанов, ввиду отсутствия гауптвахты на дивизионе, получил десять суток ареста, с отсрочкой отсидки до прибытия в Союз. Манишевич и Быстроходов отделались строгими  выговорами.
Международный скандал удалось замять на местном уровне.   


                XXII. ТРЕТИЙ ТОСТ...
                1
Дождь неустанно, вот уже вторые сутки, барабанил по стеклу, наигрывая каплями только ему одному известную мелодию. Заунывную песню поддерживал бродяга-ветер, залетевший сюда с Атлантического океана.
За окном пахло осенью, хотя календарь утверждал, что на дворе ещё август. Маленький, провинциальный и удивительно чопорный прибалтийский городок опустел, и только крохотные трамвайчики, позванивая, суетились по улицам.
Ещё вчера Татьяна Дербенёва была на юге, в родном городе на берегу Днепра. Нежилась под ласковым солнцем на белоснежном песке пляжа, а теперь прилетела домой.
« Хотя какой это дом? Для кого он? Муж постоянно «пропадает» в море. Для него важнее подводного флота ничего нет. И даже семья, которую он якобы любит, существует для него на втором плане. «Автономки», бесконечные «боевые дежурства», просто рядовые выходы в море — это и есть его жизнь, а экипаж — вся его семья. Дочка подросла, стала ходить. Теперь приносит и ставит тапочки папе под фотографию, как «безотцовщина». А «вживую», интересно, она его узнает?» — Горькие, волнующие мысли не оставляли Татьяну ни на минуту.
Всё время, пока муж ходил в длительные походы, она проводила у родителей на Украине. Там интереснее и веселее. Там друзья детства, откровенно завидующие её положению, родственники. И даже старые ухажёры не забывали выказывать знаки внимания, окружая заботой «по поводу» и без такового.
Дочка, утопая в бесконечной любви бабушек и дедушек, в постоянном присутствии матери не нуждалась. А свобода манила, завораживала и кружила голову. Хотелось большего. Верилось в свою исключительность и непогрешимость.
Родители мужа не одобряли частые приезды невестки. Иногда даже пытались воспитывать, стыдить. Мол, деньги зарабатывает муж, а тратит их исключительно жена, причём только на себя. И даже валюту, о существовании которой знал не каждый советский человек, не бережёт.
Но кто они ей? Чужие люди! И какое им дело до её «тяжёлой», «невыносимо  одинокой» жизни?
С минуты на минуту Татьяна ждала гостей: давнишнюю подружку Ленку Щербатову и «личного» стоматолога Ирину Рябину.
«Банкет» по случаю возвращения «блудной дочери» назначен на два часа дня, а картошка на газовой плите всё никак не хотела закипать.
По телефону подруги расспрашивали о поездке, о полученных впечатлениях. Хотелось поскорее встретиться и всё рассказать. Но время замедлило свой бег и чем ближе к назначенному часу, тем медленнее тянулось…
До встречи оставалось всего двадцать минут.
Маленькая дочурка Люся, именно так её звали домашние, ворочалась в своей кроватке и не желала засыпать. Требовала сказку, чтобы «закрылись глазки».

                2
Лена Щербатова — адмиральская дочь и жена командира моторной группы «Б-224», стояла на пороге своей квартиры, пытаясь найти зонтик.
— И куда запропастился этот японский «карлик»? — осматривая прихожую, спрашивала она у себя.
Невзирая на лето, Елена никуда не выезжала. Работала и ждала мужа с моря, как это и положено офицерской жене. Сказывались воспитание и потомственные семейные традиции. Лена принадлежала к старинному морскому офицерскому роду, первые адмиралы в котором появились ещё при Петре Великом. Даже знаменитый Валентин Пикуль «вхож в семью» и посвятил ей один из своих романов.
Муж Лены — Николай Щербатов  вместе с Дербенёвым вот уже пятый месяц «бороздил» просторы Мирового океана.
Разлука теребила сокровенные чувства, навевала желанные мечты и требовала максимальной стойкости характера. Только жёны моряков, и особенно подводников, знают, что значит ждать и чего это стоит.
— Надо обязательно поговорить с Татьяной, какая-то она «брошенная» приехала. Постоянно жалуется, что всё надоело, что одна. И нет в жизни даже обыкновенного человеческого счастья.
Какого счастья ей ещё надо? Счастье — это когда муж возвращается из похода живым и здоровым, когда есть кому рассказать о своей любви, когда в его присутствии ощущаешь себя единственной и когда в любую минуту можешь спрятаться за его спину. Что-то не ладится у них в семье. Не получается у Татьяны быть офицерской женой. Сил не хватает или желания? А может, любви?
Перебирая мысли, Лена осторожно спускалась по лестнице. На восьмом месяце беременности — не побегаешь.
«Надо торопиться медленно! Ещё за Ириной зайти…» — подумала она, машинально раскрывая зонт, который спокойно лежал в сумочке и ждал своего часа.

                3
Ирина Рябина стояла под навесом своей парадной и ждала подругу. Её одинокую фигурку в ярко-жёлтом дождевике можно было увидеть издали. Заметив Елену, «колобком» шедшую под моросящим дождём, двинулась ей навстречу.
От мужа, уехавшего к новому месту слежбы, давно не было писем. Последний раз написал, что, возможно, уйдёт в поход на восемь месяцев. Через Тихий и Индийский океаны в Средиземное море, для обеспечения подводных лодок и кораблей нашей эскадры. Где он сейчас и почему не пишет, Ирина не знала.
Подполковник медицинской службы Владимир Рябин недавно получил назначение начальником плавающего военного госпиталя «Енисей» и отбыл к месту службы во Владивосток. Жену с собой пока не взял, пообещав вызвать как только найдёт ей место на судне. Ира имела воинское звание «капитан» и служила в гарнизонной поликлинике стоматологом. Причём специалистом высочайшего класса. Как человек подневольный, просто так уехать не могла. Вот и ждала каждого письма от мужа, сидя на чемоданах.
Встретившись, подруги зашлёпали по лужам в сторону Гвардейского проспекта, где жили Дербенёвы, на ходу обсуждая последние новости с моря и предстоящие роды Елены.

                4
В дверь настойчиво и протяжно позвонили. Дербенёвой показалось, что звонок сейчас лопнет от натуги.
«Дочка только уснула, а они трезвонят, будто не знают!» — возмутилась про себя Татьяна и стремительно открыла дверь.
На пороге стояли двое. Он, высокий, русоволосый, с искривлённым носом, лет двадцати пяти, и она, худенькая, явно старше его, с длинными, как у русалки, волосами белого цвета и такими же длинными пальцами. Рядом с ними единственный чемодан — «мечта оккупанта».
— Здравствуйте! — смущённо вымолвил он и покраснел. — Мы с вами знакомы по Черкассам, Алексеевых Сашу и Люду знаете? А с вашим мужем мы вместе учились в Баку. Он вам, кстати, ничего не писал? Наша фамилия Тихоненко. А это моя жена Лариса. Мы приехали в Лиепаю служить и сразу из аэропорта к вам.
— Добрый день, — ответила Татьяна, вспоминая, где и когда она видела этого молодого человека. — Проходите, коль приехали…
Через десять минут пришли Лена с Ириной, стали накрывать на стол и знакомиться с гостями. На столе появились знаменитая чёрная икра в литровой банке, не менее знаменитые маслины…
— А это что? — спросила Татьяна, глядя как Лариса достаёт из пакета трёхлитровую банку.
— Так это же листья молодого винограда, для «долмы». Мой Володя без этого блюда не может. Требует хотя бы раз в месяц. Вот я и замариновала. Здесь ведь такого не найти, — то ли спрашивая, то ли утверждая, ответила гостья. — А «чачу» вы пьёте? Это такой народный азербайджанский напиток, как самогон, только лучше. Или, может, коньяк «БК»? — продолжала доставать гостинцы Лариса.
— Дарёному коню, как говорят, в зубы не смотрят. Но «чачу» лучше оставить мужчине! А у меня есть по этому случаю местный ликёр «Мокка» — отменный напиток и украинская водочка «Старо-Киевская». Кстати, я тоже буквально сегодня прилетела из Киева. В одиннадцать, — заметила Татьяна.
— Ну что вы так долго? Давайте скорее, стол накрыт. Слюнки уже текут. Таня, что ещё нести? — зайдя на кухню, спросила Лена.
— Пожалуй, икру и фрукты, а остальное потом. Да, чуть не забыла, ещё лимон в холодильнике. Надо достать и порезать…

5
Все гости наконец собрались за столом. Обсуждая впечатления от поездок, выпили за встречу и за знакомство.
Разгорелась дружеская беседа.
— Отчаянная ты, Ирина! Бросаешь всё и очертя голову летишь за мужем на край света. Отсюда, из Прибалтики?! Я бы не смогла, — откровенно восхищалась Татьяна намерениями Ирины следовать к месту службы мужа.
— Я в Баку прилетала всего-то два раза, пока Сашка учился. И то по его отчаянной просьбе, а замуж вышла ещё на третьем курсе.
— Почему не смогла бы? Ты же офицерская жена. Муж — твоя защита и опора, а ты — его надёжный тыл и путеводная звезда! Я так считаю. Иначе не стоило выходить замуж за моряка, за офицера. Мало ли хороших парней. Надо было найти другого…
— А чего их искать, они вон — «пачками» на каждом углу. Бери — не хочу. Прежние мои женихи, кстати, до сих пор зовут замуж, не глядя на «прицепчик» — дочку. Вот только условий таких, как сейчас, и такой вольной жизни у меня с ними вряд ли получится. Да и привыкла я уже и к Прибалтике, и к своей квартире, и даже к «Альбатросу». Так что буду держаться за Сашку, пока есть такая возможность. А потом разберёмся, как говорит мой Дербенёв.
— А вот так я не смогу. Вовка для меня — ВСЁ! Особенно после смерти первенца. Когда я свалилась в стационар на три месяца, он не отходил от меня сутками, выхаживал. Хотя каждый день оперировал в этом же госпитале. Он для меня святой! Что же касается всего остального, квартиры например, так мы её забронировали. Вызвали сюда мою маму. Пусть побудет с сыном здесь, пока мы там будем устраиваться.
— Ну что ж, ладно. Пусть будет так, как будет! Третий тост — «За тех, кто в море»! Да, кстати, значит и за наших мужей. За наших кормильцев! — не задумываясь особенно о смысле сказанного, предложила хозяйка.
Все присутствующие встали. Невзирая на принятый у подводников Балтики обычай не чокаться, соединили бокалы вместе и выпили. Выпили за живых.
И только Елена Щербатова просто пригубила из своего бокала. Ребёнок, живущий под её сердцем, вдруг зашевелился и, потягиваясь или разминая ножки, дал о себе знать.
«Как они там сейчас, наши мужики? Скорее бы вернулись», — подумала она и, чтобы скрыть накатившуюся слезу, опустила голову...


                XXIII. ОСТРОВ РУАД
                1
   Пурпурно-розовыми облаками солнце прощалось с днём сегодняшним. Натруженное светило уходило за горизонт на отдых, чтобы через несколько часов, уже завтра, вновь явиться на свет божий и с новыми силами продолжить свою работу всему живому на радость.
Закончив межпоходовый ремонт и немного придя в себя после перенесённых испытаний первых месяцев похода,  «Б-224» вышла из порта и направилась к небольшому острову, где согласно боевому распоряжению, предстояло пополнить запасы топлива.
На всё — про всё Москва выделила всего одни сутки, дальнейшую задачу предполагалось получить в ближайший сеанс связи, что само по себе немного удивляло Чуйкова и даже меняло привычное представление об организации управления силами в море, тем более на боевой службе. Действия управляющего командного пункта свидетельствовали о том, что ясности в дальнейшем использовании «Б-224» пока нет или там - «наверху» планы в отношении лодки некоторым образом изменились.
Отсутствие  конкретной задачи на ближайший период вносило некоторую напряжённость в атмосферу чётко отлаженного механизма, именуемого экипажем. За  несколько месяцев боевой службы эти абсолютно разные по возрасту и темпераменту, складу ума и образованию, жизненному опыту и положению люди стали единым организмом. Они научились понимать друг друга с полуслова, чувствовать локоть товарища, слышать и воспринимать язык приборов, которые приходилось обслуживать.  Образ их нелёгкой жизни  обратился в каждодневный ритуал, а вера в себя и своё дело стала чем-то напоминающим религию.
И вот теперь в этом организме произошёл сбой.
Весь экипаж с нетерпением ждал ближайшего сеанса связи, который должен был, как всем представлялось,  не только внести ясность на дальнейшие действия, но также определить ту самую точку  отсчёта, с которой начиналась  долгая  дорога к дому и родному причалу.
Ночь наступала стремительно. Едва миновав молы, лодка погрузилась в темень тёплой южной  ночи. Всё дальше и дальше за кормой оставались заботы береговой жизни, короткие, но яркие минуты отдыха. Стала ощутимей качка – вечная спутница моряков, иногда до ходового мостика долетали брызги разбиваемых форштевнем волн.
— Как всё до боли знакомо — опять кино и опять про море, — откуда-то  из темноты левого борта отозвался старший помощник.
— И, что самое главное, опять комедия, — согласился командир.
Внезапно образовавшийся диалог, также внезапно прервался, без лишних комментариев.
Влажный, насыщенный ароматами моря воздух бесцеремонно смешанный попутным ветерком с выхлопными газами от работающего дизель-генератора отдавал специфическим запахом соляра, снизу сквозь него пробивался кисловатый запах вечно работающего  камбуза. Образовавшийся «коктейль» пропитывал одежду присутствующих, делая её недоступной даже для моли, проникал в лёгкие каждого, кто нёс ходовую вахту, оседал на лицах и губах липким неприятным слоем мороси. Горьковатый, знакомый  для всех «дизелистов» привкус этой «гремучей смеси» напомнил Чуйкову о быстротечности жизни и ещё о том, что всё прекрасное в ней либо нас не касается, либо очень быстро заканчивается.
Командир спустился на палубу под ограждение ходового мостика, нагнулся к «Каштану» и привычным движением  нажал на тангетку.
— Штурман, сколько до района дифферентовки?
— Сорок кабельтов, товарищ командир, — весело доложил Апилогов.
Чуйков заметил в голосе штурманёнка какую-то особенную, юношескую задорность, появившуюся сразу после выхода в море…
— Чему так откровенно радуешься, штурман? Не тому ли, что до точки погружения осталось полчаса, а ты об этом не доложил?
— Виноват, товарищ командир, исправлюсь, а радуюсь я обратному отсчёту.
— Не понял? — услышав по «Каштану» смех  Дербенёва, только что спустившегося  с мостика, переспросил командир.
— Обратному отсчёту времени радуемся, Владимир Артемьевич, - пояснил Дербенёв. – С выходом за молы мы прошли Рубикон. С  этого момента и  до возвращения в Либаву время течёт в обратном направлении, т.е. до возвращения домой с каждым днём остаётся времени меньше, чем его было затрачено  до прихода в Тартус.
— Мудрено уж больно глаголишь, штурман. Проще тебя в твоей Бакинской бурсе не учили изъясняться?
— Куда уж проще, товарищ командир? Обратная дорога всегда короче, — с лёгким оттенком обиды за «бурсу» ответил Дербенёв.
— Не говори гоп, сынок, пока не перепрыгнешь. Так, кажется, учил своих детей Тарас Бульба? Вот и я вас хочу научить тому же, да вижу, без толку. На гору взбираться, конечно, тяжело, но катиться с неё больнее. Так что не радуйтесь преждевременно, друзья мои, как бы плакать не пришлось…
Апилогов почти обречённо взглянул на штурмана и, временно отключив переговорное устройство, чтобы его не услышали на мостике, передразнил командира.
— Порадовались, а теперь поплачьте дети мои. Удивительной способностью обгадить всё прекрасное обладает наш командир.
Дербенёв никак не отреагировал на реплику, то ли соглашаясь со словами подчинённого, то ли размышляя о чём-то особенном, услышанном в словах командира. 
Заняв своё штатное место на правом борту, Чуйков осмотрел горизонт, достал сигарету и, закуривая, спокойным голосом обратился к Манишевичу.
— Приготовиться к погружению.
Старший помощник объявил учебную тревогу.
               
                2
Завершив дифферентовку, подводная лодка всплыла и теперь направлялась к месту якорной стоянки, чтобы с рассветом перейти к острову на пополнение запасов топлива.
Видя, как, нервничая, командир курит одну сигарету за другой, Манишевич в очередной раз склонился над «Каштаном».
— Радисты, вы там, случайно, не проспали радио в наш адрес?
Задавая один и тот же, ставший уже привычным вопрос, старший помощник пытался поддержать командира и показать, что не только он — Чуйков, ждёт сеанс связи, находясь в полном неведении дальнейших распоряжений сверху, но и весь экипаж с нетерпением дожидается разрешения своей судьбы.
— Как можно проспать сеанс, когда до его начала ещё целых семь минут, - отозвался Картавин из своей рубки.
— Боевой части связи, специалисту СПС  готовность номер один! Принимать сеанс связи, – скорее для порядка, чем для сбора связистов, приказал Манишевич.
— Юрий Михайлович, — опять отозвался связист, — все радисты по местам, вы же после всплытия боевую готовность два ещё не объявляли.
— Не паясничать, — расставляя все точки над «і», распорядился старший помощник, — начало сеанса и приём повестки  доложить.
Манишевич повернулся к Чуйкову.
— Товарищ командир, до сеанса связи пять минут.
— Слышу, Юрий Михайлович, слышу. Не дёргай лишний раз людей без надобности, не следует, они и без того безропотны как любящая жена.
— Но я…
Чуйков жестом прервал оправдания старшего помощника. Поднял голову к звёздному куполу неба. Любуясь жемчугом Млечного пути, вспомнил Ялту, лето, санаторий КЧФ   четыре года назад.
— Уже четыре года отпуск мимо лета. Да, ровно столько я в должности, а кажется, вчера…
Усилием воли Чуйков освободился от нахлынувших воспоминаний и, возвращаясь к прерванному разговору со старпомом, добавил:
— Народная мудрость гласит: «Не стоит мастурбировать, когда рядом с тобой лежит обнажённая женщина». Вот так!
Вскрыв очередную пачку сигарет, командир протянул её старпому:
— Давай-ка лучше покурим, Юрий Михайлович и  дождёмся повестки. Может, всё и решится.
Офицеры закурили, Чуйков оглянулся на стоящего позади боцмана.
— Ты бы, Вячеслав Алексеевич, анекдот какой рассказал, что ли.
— У нас вся жизнь — как анекдот, — отреагировал на предложение Осинов.
— Суровый ты какой-то, боцман, сегодня. Это, наверное, потому, что курить бросил?
— А вы откуда знаете?
— Как откуда? Оттуда, откуда и все. О вашем с врачом пари,  по-моему, даже за Голанскими высотами знают, не то что на лодке. Это ж надо додуматься: ставить на кон очередь в детский сад против очереди на машину. Ты, кстати, Вячеслав Алексеевич, какой по счёту в очереди будешь?
— На машину двадцать третий, а на детский сад пятым числюсь уже третий год.
— А Галльский?
— На машину четвёртый, а на садик шестнадцатый.
— Во ты жук, боцман, садик-то тебе — старому ловеласу, зачем? Дети, поди, взрослые давно?
— Ну и что? Внукам пригодится.
— А доктору какая выгода из вашего пари?
— Да самая прямая. Если он выиграет — может, хотя бы его младшему место в саду достанется.
— А если не выиграет?
Боцман лукаво улыбнулся.
— С учётом того, что очередь на машину течёт  со скоростью пять-шесть человек в год, а на садик четыре-пять человек за три года - ездить мне уже в следующем году на новенькой тринадцатой модели, как у вас, а Галльскому не видать детского сада ещё лет десять…
Диалог прервал доклад радиста.
— Товарищ командир, начался сеанс связи, разобрана повестка, в наш адрес получено персональное сообщение.
— Спасибо, родные, обрадовали, спускаюсь в центральный.
— А вот радости, товарищ командир, пока маловато, как мне кажется. Персоналка чересчур короткая какая-то пришла.
Оставив за себя Манишевича, Чуйков заторопился вниз. Уже взявшись за ручку верхнего рубочного люка, обратился к Осинову.
— Может, всё же закуришь, боцман? Пожалел бы эскулапа. Детишки потом спасибо скажут.
Боцман не ответил, только отвернулся в корму,  продолжая  пристально осматривать ночной горизонт.

                3
Командир спустился в центральный пост, где его уже ждал шифровальщик, прошёл на своё рабочее место и взялся читать полученное сообщение. Быстро пробежав несколько строк шифровки, Чуйков поднял голову на мичмана.
— А где остальное, здесь только первая часть?
— Остального и не было, товарищ командир, я так понял, что сейчас должна прийти вторая персоналка, или, может быть, в следующий сеанс…
— Какое там сейчас? Сеанс давно закончился.
Чуйков встал и направился в штурманскую рубку.
Штурманы, предвкушая работу, приготовили несколько путевых карт, разложили их на автопрокладчике и с нетерпением ждали командира.
Командир, протиснувшись в рубку, предложил прочесть телеграмму Дербенёву, в сердцах комментируя её содержание.   
— Вот тебе, штурман, и «ГОП», а ты говоришь — «обратный отсчёт». Тут, похоже, хорошенькое дельце  наклёвывается.
Апилогов украдкой, через плечо Дербенёва, также попытался вчитаться в содержимое шифровки. Как только ему это удалось, лёгкий холодок пробежал по спине молодого офицера. Седьмым, совсем ещё не знакомым чувством, он понял, что впереди их ждёт совсем не учебная работа. Но какая?
Этого на лодке не знал пока никто.
После пополнения запасов Главнокомандующий ВМФ предписывал «Б-224» в кратчайший срок вернуться в порт Тартус, откуда через двое суток командиру предстояло убыть в г. Дамаск на инструктаж по совместным действиям с Сирийскими ВМС. Инструктаж планировался представителями Генерального штаба Вооружённых сил СССР.
О других подробностях первая часть телеграммы многозначительно умалчивала…

XXIV.  БЕЗОПАСНАЯ  ГЛУБИНА
               1
Вряд ли сейчас Чуйков мог осознавать всю ответственность порученного ему задания. Насколько серьёзен боевой приказ, он - абсолютно мирный человек — мог только предполагать.  Переживая ещё и ещё раз всё услышанное на инструктаже, Владимир Артемьевич  рассуждал, как будет развиваться ситуация там, в зоне локального конфликта. Но то ли от скудности информации, то ли от отсутствия боевого опыта,  мысли командира путались, и результат никак не складывался в единое целое. Всё время куда-то исчезало главное в этих рассуждениях, мысли терялись среди множества неизвестных, и приходилось вновь и вновь возвращаться в исходную точку. Единственное, что было достоверно известно Чуйкову на момент его возвращения из Дамаска, так это то, что там, где «Б-224» надлежит выполнить поставленную задачу, идёт война, причём нешуточная, а самая что ни на есть настоящая. И враг там не вымышленный,  а вполне реальный — с торпедами и глубинными бомбами…
А в экипаже царило оживление:
— Как же, — говорили все, — командир возвращается, сейчас  наконец-то всё станет ясно.
Но ясность с прибытием командира не наступила, стало даже тревожнее. Неизвестность вокруг предстоящего похода порождала в экипаже нелепые домыслы и только усугубляла и без того непростую обстановку. Вместе с Чуйковым из Дамаска прибыл вызванный из Союза командир дивизии контр-адмирал Борковский. Появление на борту старшего начальника ничего хорошего в этой ситуации не сулило.
Спустившись на лодку, комдив сразу же  приказал собрать в кают-компании «большой  совет» из числа командиров боевых частей.
При плотно задраенных дверях Борковский объявил цель и поставленные Москвой задачи на поход. Замысел старшего начальника немного шокировал собравшихся офицеров своей простотой и даже наивностью.
Фактически в мирное время им предстояло решить боевую задачу в противоборстве с ОБК США. Не просто выполнить, а сделать так, чтобы американский линкор «Нью-Джерси» ни много ни мало снялся с якорей и ушёл из своего района огневых позиций. Откуда он вот уже несколько недель методично обстреливал ливанский город Триполи и где под огнём его смертоносных, четырёхсотшести миллиметровых орудий погибали тысячи и тысячи мирных граждан. Но как сделать, чтобы этот грозный морской убийца вдруг прекратил обстрел и ушёл восвояси?
Москва решила  эту дилемму оригинально.
Никто до настоящего времени, за исключением, пожалуй, Сирии, даже не пытался нарушить границу закрытой американцами зоны локального конфликта в районе Бейрута. Невзирая на то, что вся эта зона входила в юго-восточный район противолодочного наблюдения и ответственность за принятие мер лежала на ВМС Великобритании, всецело и безраздельно там господствовали именно военно-морские силы США. Одна — две авианосно-многоцелевые группы всегда находились в районе, вместе с постоянным соединением НАТО, контролируя каждый квадратный метр водной акватории. Противолодочные самолёты «Орион Р-3С» с авиабазы  Судос, что на острове Крит,  во взаимодействии с палубной авиацией АМГ, неустанно, прослушивали радиогидроакустическими буями и гидрофонами подводное пространство. Американская сторона официально, на международном уровне, объявила эту зону районом боевых действий, в котором любой корабль или судно третьих стран подлежали аресту, а обнаруженные подводные лодки — уничтожению. Командующий 6-м флотом США в своей неапольской штаб-квартире чувствовал себя фактически хозяином Средиземноморья.
Скрытно войти в зону, уверенно действовать в ней длительный период и быть при этом незамеченной, да ещё дизельной подводной лодке, было практически невозможно. Именно тот факт, что незаметно войти в район было нельзя, Москва решила использовать в свою пользу. В Главном штабе ВМФ, очевидно, решили слабую сторону превратить в сильную. Для этого, войдя в зону господства американцев, «Б-224» надлежало специально обозначить своё присутствие, но так, чтобы оно выглядело не обороной, а нападением или хотя бы демонстрацией силы…
Состав отряда боевых кораблей США выглядел достойным противником, но как выполнить поставленную задачу и при этом уцелеть, Чуйков не знал даже после доклада своего решения  командиру дивизии.
Владимира Артемьевича немного поразила, если не сказать больше, та лёгкость, с какой Москва направила его лодку под американские бомбы. «Не война вроде бы, - подумал он, -  но, что остаётся делать, кроме как выполнять приказ Родины? Очевидно, ничего больше и не дано».
Заслушав решение командира, Борковский закончил совещание, попросил офицеров до выхода в море ни с кем, даже с подчинёнными, на тему похода не распространяться. Оставив в кают-компании только командира и штурмана,  комдив приказал начинать приготовление к бою и походу.
— Они там наверху, что думают, я заколдованный? Или, может быть, им известна безопасная глубина, специально отведённая всевышним для моей подводной лодки? — откровенно возмутился Чуйков как только дверь за последним выходящим офицером закрылась.
— Успокойся, не горячись, Владимир Артемьевич, здесь твои подчинённые.
— А что подчинённые — не люди, они не понимают, о чём речь идёт? Эти ребята в Москве, конечно, молодцы: то под «SOSUS» в Мальтийском проливе засунут – еле ноги унёс, то теперь вот ещё один подарочек: сходи, будь добр, на войну, залезь под линкорчик американский да обозначь себя – может, удастся живым вернуться? Экспериментаторы хреновы, лабораторию нашли и мышей белых…
— Так, всё, хватит словоблудия! Прекрати истерику! — Борковский встал.
— И вовсе это не истерика, Валерий Александрович. Дайте мне право применять оружие, и я готов повоевать, если надо, а в предоставленных мне условиях я именно мышь белая, и только.
— Ты прекрасно понимаешь, что я не Главком и не Верховный… И прибыл сюда не успокаивать тебя, а выполнять приказ. И, между прочим, вместе с тобой иду туда, — комдив ткнул пальцем в район нахождения оперативного соединения США. — Поэтому давай-ка мы сядем потихоньку и хорошенько подумаем, как решить эту очередную московскую головоломку.
— Давайте решать, - отчаянно махнув рукой, согласился Чуйков. - Мы тут с Дербенёвым прикинули один вариант «не для прессы». Давай, Александр Николаевич, покажи карту с нашими расчётами.
Штурман достал из тубуса секретную карту и аккуратно расстелил её на столе, демонстративно прижав края специальными латунными фигурками в форме морских коньков. Борковский, даже не бросив взгляд на оригинальные грузики, склонился над командирским решением и стал внимательно изучать его. Спустя несколько минут у него появились вопросы:
— Значит, ты предлагаешь фактически под линкор не лезть, так я понял, Владимир Артемьевич?
— Так точно, товарищ комдив, предлагаю на ваше утверждение следующий вариант действий. Оценив наряд сил противника, его сильные и слабые стороны, характер боевых действий в районе и сопоставив всё это со своими возможностями, я решил: «с наступлением тёмного времени суток скрытно выйти из порта Тартус и погрузиться в подводное положение.  Проверив отсутствие слежения за подводной лодкой, начать движение в южном направлении скоростями, позволяющими оставаться незамеченным для противолодочных сил НАТО. Таким режимом следовать до входа в зону локального конфликта. Точку рандеву занять в назначенное время, где на перископной глубине провести опознавание с флагманским кораблём разведывательной ударной группы сирийских ВМС. После опознавания продолжить самостоятельный скрытный переход в район боевых действий, который занять не позднее шести часов утра. Маневрирование в районе осуществлять вдоль северной кромки на режимах, позволяющих обнаружить меня силам оперативного соединения ВМС США, но за пределами дальности применения ими оружия. Корабельные ударные группы ВМС Сирии действуют в районе самостоятельно при поддержке сирийской авиации и отвлекают главные силы охранения линкора на себя. С обнаружением движения противолодочных сил в мою сторону выстрелить самоходный имитатор подводной лодки в направлении «Нью-Джерси», а самому продолжать маневрирование в западном направлении, не выходя из района боевых действий до подхода ПЛС на рубежи применения оружия. Для уклонения от оружия, применяемого противником, использовать манёвр, средства имитации подводной лодки и помех. Своё оружие, в соответствии с приказом, в зоне локального конфликта не применять, за его пределами применять только на самооборону. Поставленную задачу выполнить в течение двадцати четырёх часов, после чего перейти на режим скрытного маневрирования и выйти из района в северо-западном направлении.
Командир дивизии слегка улыбнулся и, не скрывая своего удовлетворения, заговорил:
— Недурно придумал, вместо себя направить под линкор самоходный имитатор, я бы даже сказал, очень хорошо! А почему же, там, в Дамаске, ты совсем другое решение докладывал?
Чуйков, немного смутившись, ответил:
— Там, кроме вас, ещё группа товарищей из Москвы была. И как они отреагируют на мои фокусы, неизвестно. А вдруг посчитают имитатор за оружие, тогда что?
— Наверное, ты прав, — Борковский задумался. — Что такое двадцать четыре часа? Этого, конечно же, очень мало, чтобы выиграть войну, но чтобы без артиллерийского обстрела перевести через Голанские высоты тысячи ливанских беженцев, может быть, и достаточно… Победителей не судят, говоришь?
— Так говорят на Руси, товарищ комдив.
— Да к тому же сейчас появилась уверенность, что кроме нас о твоём решении никто не знает.
— И теперь уже никогда не узнает, — радостно согласился Чуйков.
— Утверждаю! — Командир дивизии пожал руку командиру лодки. — По местам!

                2
— Чего нового в твоём огороде, Георгий Александрович? — Чуйков заглянул в рубку гидроакустиков. — Тринадцатый час елозим в районе, шумим в разные стороны, чем можем, а ты всё молчишь и ничем не радуешь.
— Как же не радую, товарищ командир? Вы к нам несправедливы. За последние четыре часа ни одного разрыва на берегу не слышно. Зато  силы охранения разбежались по всей зоне и чего-то ищут.
— Чего-то или кого-то?
— А это вам лучше знать. Мы наблюдаем работу только корабельных ГАС. Вертолётные не прослушиваются, впрочем, как и РГБ.
— И всё же, необычного ничего не слышно?
— Необычного пока не слышу, товарищ командир, а вот Гедеминас докладывал, что кратковременно на своей станции прослушивал шумы, как ему показалось, атомной подводной лодки. Я тут же взял у него наушники, но шумов уже не было. Скорее всего, помеха. Мы тщательно обследовали весь горизонт – тихо.
— Так, так. Это уже интересно, а почему не доложили?
— Доложили, товарищ командир, в центральный пост, командиру дивизии. Он заходил к нам и утвердил шумы как помеху.
— В котором часу это было? — Чуйков взял в руки вахтенный журнал.
— Во время ужина, в девятнадцать пятнадцать. Буквально несколько секунд шумы прослушивались, потом тишина и ещё, повторно, секунд пять-шесть. Всё.
— А где это было? По какому пеленгу?
— По пеленгу двести и вторая отметка по пеленгу сто девяносто семь градусов.
Командир записал данные акустиков и направился к штурману. Дербенёв нанёс данные на карту.
— И что получилось, Александр Николаевич?
— Получилось, что если эта цель действительно лодка, то она, во-первых, пока находится за пределами зоны локального конфликта, а во-вторых, маневрирует в сторону  Ливано-Израильского побережья.
— Ну и кто это может быть?
— Не думаю, что это противник. Его силы находятся в зоне…
Из центрального поста послышался взволнованный голос старшины команды гидроакустиков:
— Центральный, акустик, в секторе сто пятьдесят - сто девяносто градусов слышу слаборазличимые разрывы глубинных бомб, интенсивность нарастает.
Чуйков выскочил из штурманской рубки и занял своё место:
- Боевая тревога, торпедная атака! Торпедные аппараты номер пять, шесть,  семь, восемь, девять  к выстрелу приготовить…
По тревоге в центральный пост прибыл командир дивизии.
— Товарищ комдив, - Чуйков встретил Борковского коротким докладом, - противник начал противолодочную операцию в южной части района. Не исключаю, что нам кто-то помогает.
— Это, командир, только домыслы. Там уверенно работает авиация Сирии. Возможно, сирийцы выставили ряд приборов, имитирующих подводные лодки. Американцы, в свою очередь,  выполняют данные ранее обещания и «утюжат» море ковровой бомбардировкой.
— А шумы, которые кратковременно наблюдали акустики? —продолжал настаивать на своей версии Чуйков.
— Не знаю, Владимир Артемьевич. О чём-то конкретном говорить сейчас ещё рано. Действуй согласно утверждённому решению.
Пока командир лодки докладывал командиру дивизии о выполненных мероприятиях, бомбометание прекратилось. Чтобы убедиться, что это именно так, Чуйков несколько раз менял глубину погружения, то опускаясь под слой скачка скорости звука, то поднимаясь над ним, но так ничего и не услышал. Около часа ночи Борковский приказал  приступить к завершающему этапу боевых действий. «Б-224» начала маневрирование по отвлечению линкора и сил его охранения на ложные направления.
- Валерий Александрович, - Чуйков вошёл в штурманскую рубку, где командир дивизии смаковал импортный кофе, - я наблюдаю сразу три группы быстроходных целей в секторах тридцать пять – шестьдесят, двести – двести тридцать и двести семьдесят – триста градусов. Предполагаю, что это сирийские ракетные катера смещаются от периферии к центру, имитируя ракетную атаку.
- Очевидно, так и есть. Эти отчаянные парни, по замыслу, должны были только что  выполнить демонстративные действия с проведением учебных ракетных стрельб за пределами зоны.
- Интересно, «Нью-Джерси» уже снялся с якорей или всё ещё торчит в районе огневых позиций? - Чуйков внимательно посмотрел в глаза своему начальнику.
Борковский, не отрываясь от божественного напитка и даже не моргнув глазом, уверенно ответил:
- Он же не самоубийца. Думаю, что след этой махины давно остыл как вчерашний день. Сейчас отстаивается где-нибудь в сторонке, под бережком, и в ус не дует. А ты погуляй по глубине, послушай, может быть, нащупаешь?
Чуйков приказал вахтенному офицеру погружаться глубже, сам же направился к Ковальчуку:
- Акустики, мы погружаемся очень медленно, а вы очень внимательно послушайте сектор семьдесят - сто двадцать градусов.
Обследование сектора, новая смена глубины и повторное прослушивание результатов не дали. Это немало озадачило и Чуйкова, и Борковского.
- Давай, Владимир Артемьевич, действуй. Запускай своего «двойника» в сторону предполагаемого места линкора. Да задай ему маневрирование с курсами, близкими к углам атаки, а нам пора отваливать. С минуты на минуту здесь разразится настоящая баталия. Бой с тенью у боксёров называется.
Выставив приборы помех и направив самоходный имитатор в заданном направлении, Чуйков начал движение из района боевых действий. Сразу после этого гидроакустики доложили об обнаружении шумов винтов американского монстра, спешно оставлявшего место своего позора. Не понимая, кто интересуется его персоной из-под воды, «Нью-Джерси» всё же решил уйти от греха подальше. Впопыхах снявшись с якорей,  практически без охранения, он направился в район Бейрута, тем самым дав возможность ливанским беженцам перейти через Голанские высоты и укрыться в Сирии.
И неважно, что ещё сутки все силы ОВМС НАТО безуспешно прощупывали и бомбили каждый квадратный метр зоны, Чуйков и его экипаж боевую задачу выполнили успешно.

                3
И вот наступил долгожданный день. Обогнув с юга остров Кипр и переместившись западнее, «Б-224» заняла назначенный район всплытия. Здесь ей предстояло отстояться несколько дней, чтобы пополнить запасы от плавбазы «Фёдор Видяев». Весь экипаж находился в приподнятом настроении. Даже матросы - первогодки о чём-то загадочно перешёптывались. А собственно, что здесь странного, задача решена успешно, все живы и здоровы, впереди только дорога домой. К тому же сегодня, и это, очевидно, немаловажно, Главный штаб приказал весь экипаж представить к боевым и правительственным наградам.
Свист воздуха из стравливающего клапана верхнего рубочного люка стих, Чуйков повернул кремальерный замок, и в лодку ворвалось яркое солнце уходящего лета.
- Какое сегодня число, штурман? – спросил командир, закуривая свою любимую «Элиту».
- Двадцать девятое августа, Владимир Артемьевич, - радостно ответил Дербенёв.
- А чему радуешься? – поинтересовался Чуйков. – Только не надо мне опять про обратный отсчёт рассказывать.
- Жизни радуюсь, просто жизни и вот этому, очевидно последнему летнему дождю.
- Какому дождю, где ты его увидел?
- А вы сами посмотрите в-о-о-н туда, правее солнца. Видите, какая там радуга? Дождь, значит, идёт.
Чуйков повернулся в сторону, куда показывал штурман, прищурил глаза, отвыкшие от дневного света, и действительно увидел огромный радужный мост, дугой соединявший, как волшебное коромысло, горизонт слева и справа от лодки. Необычное чувство, такое естественное и знакомое с детства, вдруг заполнило душу командира. Он снял пилотку, запрокинул голову к небу и, широко расставив руки, подставил всего себя первым каплям  дождя, вместе с радугой хлынувшим на лодку.