***
Они были невероятно похожи. Настолько похожи, что иногда понимали друг друга без слов. Она даже курила те же сигареты, что и он. Горький привкус сигаретного дыма она всегда заедала горьким шоколадом и запивала черным кофе, прячясь за горько-сладким привкусом от своих чувств. Он же за горечью сигаретного дыма прятался от ненужных мыслей. Она часто сидела на кухне в полном одиночестве и смотрела в окно. За окном текла жизнь…Жизнь, которая для нее не имела смысла. Она бы и хотела быть ее частью. Но все это было ей не интересно с тех пор, как она увидела его. В тот момент вообще все потеряло смысл. И она поняла: ничего больше ей не нужно. Он был где-то рядом с ней, но, в то же время, не был ее. И она даже перестала верить, что он когда-нибудь придет. Но почему-то прислушивалась к каждому шороху, пытаясь услышать рядом тихий шорох его шагов. Ей все казалось, что вот-вот скрипнет дверь. Войдет он и ее одиночество окажется просто сном. И он будет рядом. Услышав звонок телефона она пулей бежала к нему…но он не звонил. Каждый раз в его глазах она видела себя. Но старалась сбежать прежде, чем это сделает он. Однажды она поймала его взгляд. И в его голубых глазах кроме нежности прочитала шутливый вопрос: «Ну и что мне с тобой делать?».
Он не знал, что чувствует к ней. Знал лишь то, что считает ее замечательной, доброй, хорошей. Знал, что он привязан к ней. Но он не решался к ней подойти. Она же ждала от него действий, Ей было больно. И она злилась. И пыталась скрывать свои чувства, прячась за беспечную шутливость. Он злился, когда не видел ее чувств. Когда она однажды показала свою ревность, он был удивлен, но обрадован. Он словно ребенок, получивший новую игрушку, радовался каждому проявлению ею чувства. Она же боялась его показывать. И когда что-то случайно прорывалось, замыкалась в себе. Ее поведение ставило его в тупик. Он хотел, что бы она подошла сама. Он и хотел этого и боялся…и сам даже не понимал, зачем он от нее бегает. Ведь она никогда не навязывалась ему. Она просто смотрела ему в глаза, когда получалось…и в них, словно гравировка на часах, застыло его имя…Ее карие глаза, теплые и такие родные, не давали ему покоя. Но он не знал, что делать. Может, просто не был в ней уверен. А она точно знала, что все должно измениться. Но все больше боялась, что ничего не произойдет.
Она видела его во сне, ей слышался его голос. И просыпаясь без него, она плакала. И шла на кухню. И снова горький привкус сигаретного дыма сменялся горько-сладким вкусом шоколада и крепкого кофе.
Он же ждал ее, но не решался остановить. И она проходила мимо. А он выбрасывал сигарету…и искал повод ее окликнуть. И не находил. А может и не хотел найти. Вот только ее глаза, в которых застыла просьба, не давали покоя. И он давал себе слово, что вот сейчас-то ее остановит. Но когда сейчас наступало, он снова не решался. А ей хотелось закричать, что она его любит. Что он не должен ее бояться, что она ждет, когда он остановит ее. Но она молча проходила мимо, стирая слезы, которых он не видел. И их любовь была словно дым их сигарет: она витала в воздухе, оставляя на губах горький привкус мыслей и пустых слов ни о чем. Но в этих мыслях и словах они оба видели смысл…
***
У нее была совершенно дурацкая привычка: в выходные, когда никого не было дома, часами сидеть на подоконнике в своей комнате и плакать. Периодически она курила, высовываясь наружу и рискуя вывалиться, пуская в квартиру часть дыма, но наивно думая, что он весь идет наружу. Выкурив сигарету, она слезала и шла на кухню, наливая себе обжигающий чай или горький черный кофе с лимоном. И шла к компьютеру. Проверяла электронную почту. Он, естественно ей не писал. И она возвращалась на подоконник, сглатывая слезы. Она жила словно во сне, просыпаясь только на короткие мгновения, когда она становилась маленькой частичкой его жизни.
Его голубые глаза, в которых застыла смешинка, все чаще останавливались на ней, когда он думал, что она этого не видит. Она же не понимала, что это значит. Она все чаще ловила себя на мысли, что если бы она нужна была ему, он бы подошел. И все больше курила. Он же сомневался в себе. Нервничал. Но все-таки ждал встречи с ней. Она же спрашивала себя: «А не кажется ли мне, что ждет? Может и нет ничего…».
Кто бы рассказал ему, как она – такая сильная, такая неунывающая, прячущаяся за насмешливым разгильдяйством, приходила домой и падала на кровать, сворачиваясь калачиком и плакала. Как трудно ей давались эти пары с ним. Как ей все сложнее становилось придумывать оправдания, почему на этот раз он так и не подошел. Как ее выдержка, ее кажущаяся веселость все больше становилась маской, под которой пряталась другая она – не беспечная, забавная и смешливая, а отчаявшаяся, измученная и почти потерявшая надежду. Кто бы рассказал ему, если сам он не догадывается и не видит, как часто ей становилось больно от случайного его взгляда, слова или жеста. Кто бы объяснил ему, что она его понимает…в отличие от многих других. И что ее чувство, искреннее, светлое, с примесью грусти и запахом ее легких духов и сигаретного дыма, давно уже превратилось для нее в наказание. Кто бы сказал ему, что она не будет его удерживать, не будет навязывать ему себя…Она не такая. Она просто любит его и все. И все зависит от него…Кто бы сказал ему, что бы он хотя бы сказал ей нет. А не мучал ее постоянной неизвестностью, заставляя искать хоть какие-то мелочи в его поведении, что бы зацепиться за них, словно за соломинку, и все же падать куда-то вниз, все глубже и глубже погружаясь в серые, дождливые и не приносящие радости и покоя будни...
Но время шло...его оставалось все меньше и меньше. И она теряла надежду. Ей уже не казалось, что что-то может измениться. Она почти точно знала, что он снова пропадет...И даже не будет об этом жалеть...