Я так торопилась сегодня к тебе. И вот наконец-то ты рядом. И так много хочется сказать тебе…
Даже не знаю, с чего начать. Ты молчишь, мой родной, а я мучительно подбираю слова. Но ничего не идет на ум. Одни только воспоминания захлестывают тяжелой душной волной и уносят далеко-далеко в прошлое…
Сентябрьское ясное, еще по-летнему теплое утро. Школьный двор. Первоклассник с испуганными глазами и непослушным торчащим хохолком – это ты. А я рядом в белом тщательно отглаженном фартучке и с таким же, как у тебя, огромным букетом цветов. Мама стоит у меня за плечом и тихонько, чтобы никто не услышал, подбадривает. Но мне уже и так не страшно. Потому что я чувствую, как боишься ты. До этого я и не думала, что мальчишки могут чего-то бояться. И это открытие так успокоило меня, что мне даже захотелось понравиться тебе. Я гордо поднимаю голову, расправляю чуть покосившийся бант на косе и краем глаза слежу за тобой. Но ты так и не обратил тогда на меня внимания. Поэтому я тебя забыла. На целых шесть лет.
А потом… Хотя зачем мне вспоминать наши школьные глупости? Ты помнишь их не хуже меня. День за днем, год за годом. Наша ожесточенная драка на переменке в третьем классе. Наши записки в девятом. Наш первый поцелуй на выпускном. Пять лет в разных городах, в разных институтах. И как финал – случайная встреча на улице. Ты шел со своей невестой, кажется, ее звали Наташа. Красивая высокая деваха, за ней бегали многие. И один из них все-таки добегался, увез ее прямо накануне свадьбы. И тогда ты вспомнил обо мне…
Если ты думаешь, что мне было легко выступать в роли твоей лучшей подруги, ты сильно ошибаешься. Каждый день приходить домой с работы, чуть не падая от усталости, и едва успев перекусить, выслушивать твои то гневные, то жалобные тирады, посвященные моей сопернице, и не подавать вида, что мне больно, думаешь, легко? Но это была не ревность. Ее я смогла задушить еще в зародыше. Но видеть твои терзания и не знать, чем помочь – это хуже и больнее всего.
Сейчас я могу признаться тебе. Я нашла Наташу, писала ей, но никакого ответа так и не получила. Тогда, уже спустя несколько лет, видя, что ты еще страдаешь, хотя уже и молча, я съездила к ней. То, что я увидела… Да, это тебе лучше не знать. Красота для некоторых женщин – это сущее проклятие. Внимание мужчин, выпивка, а потом погоня за легкими деньгами, и ниже катиться уже просто некуда. Но она и слушать меня не захотела. Ей нравилась ее жизнь.
Ты ничего не узнал, и слава Богу. Тебе потребовались долгие годы, чтобы пережить эту измену. Я к тому моменту привыкла быть просто твоей подругой. И твое предложение выйти замуж восприняла вначале как добрую шутку. А потом помнишь, как я напугалась, когда поняла, что ты говоришь абсолютно серьезно? И еще столько лет было потеряно зря. Ты бегал за мной, я – от тебя. Первой не выдержала моя мама. Я так и не нашла способа выбраться из кладовки, куда она заперла меня до твоего прихода. И мое освобождение явилось в виде смущенного жениха с огромным букетом белых гвоздик. Остальное было потом, и моя истерика, и цветы, выброшенные с четвертого этажа, и наша свадьба. Да это первое, о чем я уже на полных правах смогла сказать «наше».
Потом родился Павлушка. Затем – Сонечка. Только после ее рождения я смогла поверить, что ты и в самом деле любишь меня. Но мое счастье было недолгим. Да и у кого его бывает слишком много?
Беда пришла в наш дом неожиданно. Под стук тонких высоких каблучков и изысканный сладкий аромат дорогих духов. На этот раз ее звали Анной Сергеевной. Что я могла противопоставить ей? Свои годы, которых у меня было почти вдвое больше, чем за ее плечами? Наши дети уже подросли. Павлушка сам готовился стать отцом, когда ты заявил ему, что у него родился брат. И я осталась одна. Хорошо хоть, что Сонечка на каникулы приезжала из Москвы, да внучек забот прибавил. Иначе бы я тогда сошла с ума. По дороге с работы видела ее, гуляющую с малышом. Антошка так был похож на тебя, что я долго не могла отвести от него глаз. Иногда ты прогуливался вместе с ними. Гордый, довольный папаша, сумевший снова почувствовать себя молодым. Нет, я и тогда не подпустила к себе ревность. Но как было тяжко оставаться по вечерам одной. И я сменила работу.
Твой неожиданный звонок разорвал ночную тишину криком отчаяния. Мне потребовалось немало времени, чтобы услышать тебя и понять. И твоя боль снова стала моей болью. В день похорон Анны небо было черным для нас обоих. Я прижимала к себе маленькое трясущееся тельце плачущего от страха Антошки, и спрашивала себя и потемневшие небеса, почему первыми уходят молодые и здоровые, те, кто так нужны, и кого так любят.
По вечерам убаюкав Антошку, бежала за тобой на кладбище, приводила домой и укладывала, как маленького. Во сне твое лицо разглаживалось, расслаблялось, становилось таким родным, таким милым. Я приглаживала твой поседевший непослушный хохолок и думала, думала. Вчерашний день стирался в предрассветной дымке. А будущего не было вообще. Вся моя жизнь утонула в топи прошлых лет. Так мне казалось тогда.
Через два года в тихое сентябрьское утро мы вместе стояли за плечами Антошки и наперебой шептали, чтобы он не волновался. А он смотрел на нас испуганными глазенками и все время ронял букет. Поэтому когда пришло время вручать цветы своим первым учителям, роскошные астры, выращенные специально к этому дню, превратились в некое подобие серого веника.
Еще через неделю мы вместе кричали «Горько», пили терпкое вино и никак не могли налюбоваться на нашу Сонечку, такую непривычно взрослую и красивую в пышном свадебном платье и с высокой замысловатой прической.
Антошке исполнилось двенадцать, и мы отправили его на каникулы к бабушке, когда вдруг поняли, как хорошо просто посидеть рядышком на кухне, попить горячий ароматный чай, вполголоса беседуя о разных домашних мелочах. Прошедшие года покрыли наши волосы нетающим инеем. Мои – немного, твои же волосы полностью побелели. Я смотрела на твои морщинки и видела испуганного первоклассника из своего детства. Желания прошли, страсти отгорели. И остался только всепоглощающий покой, только тихие, не бередящие душу воспоминания. Даже сейчас, когда я перебираю прожитое день за днем, ничего не вызывает лишних эмоций, переживаний. Все давно перегорело, отболело. Ты знаешь, я никогда не умела обижаться долго.
Да и чего нам сейчас делить? Давно нет в живых твоей первой невесты. Антошка уже строит глазки симпатичным девчонкам. Скоро выпускной, надо не забыть купить ему костюм. А память-то уже подводит. Да и не мудрено. Все полочки в шкафчике памяти заставлены воспоминаниями, словно фотографиями в рамочках. Куда уж запомнить, разместить мне там все остальное. А тут еще постоянно непрошенные мысли лезут в голову – как ты здесь без меня? Нет, не подумай, я не упрекаю. Все и так понятно. Надо – значит надо, и против этого нечего возразить. Но я так отвыкла быть одна. Знал бы ты, каким тягостным бывает вечер без тебя. Нет, на Антошку тоже не обижаюсь. Вырос парень. Чего ему со старухой-то дома сидеть? Пусть погуляет, пока еще годы позволяют. Но без тебя мне ой, как трудно.
Я так скучаю по тебе, мой родной! Достаю телефон и привычным движением нажимаю тройку и вызов. И вслушиваюсь, вслушиваюсь, ожидая сама не зная чего, в равнодушный уверенный голос, твердящий одни и те же слова: «Абонент временно недоступен. Попробуйте позвонить позже». От этих фраз возникает тоскливая надежда, но холодок, пробегающий по коже от скрытого смысла этих слов, беспощадно заглушает ее. Голос настойчиво просит перезвонить меня, не зная, что еще два месяца назад это многозначительное «позже» превратилось в неумолимое «никогда». Я просто отключаю телефон, кладу букет белоснежных гвоздик к подножию твоего креста и мысленно поцеловав тебя, поворачиваюсь и иду домой. Снова одна.