Живопись была единственной страстью Николая, его жизнью. Он не мыслил своего существования без множества кистей разных размеров, без холста, натянутого на подрамник, без радужных переливов красок на палитре.
Вся его жизнь была посвящена служению искусству. На улице он внимательно изучал лица прохожих, идущих навстречу ему, колеблющиеся на ветру ветви деревьев, пытаясь понять, как можно изобразить их естественнее, и стараясь запомнить это. Частенько случалось, что, сев за стол, Николай засматривался на необычное расположение предметов, на их тени, на игру цвета и света и брался не за ложку, а за кисти. Даже ночью Николаю снились его картины: законченные, незаконченные и те, которые только что были созданы его воображением. Правда, спал он мало. Творчество занимало все свободное время. И писать картины приходилось чаще всего по ночам. А днем была работа. Давно надоевшие чертежи и схемы, от которых Николай с удовольствием отказался бы, но обходиться без денег он не мог: творчество требовало немалых затрат.
Семьей, конечно же, он так и не обзавелся. Жене требуется внимание, любовь, а Николай всего себя посвятил творчеству. Какая женщина выдержала бы такую жизнь, быть одинокой рядом с собственным мужем? Николай понимал это и старался не общаться с женщинами, особенно с незамужними. Иногда находила тоска, и представлялись детишки, с визгом и смехом бегающие по комнатам. Но тут же взгляд падал на подсыхающее полотно, на расставленные по полу баночки с разноцветной водой, и становилось страшно при мысли, что здесь может появиться хоть один ребенок.
Так бы он и жил спокойно, размеренно, одиноко, полностью отдаваясь своей страсти. Но наступила осень. Нет, конечно же, это была далеко не первая осень в его жизни и, как он надеялся, не последняя.
Но в этот раз что-то случилось. И не только со всем окружающим, но и с ним самим. Николай посмотрел на свои картины.
Они показались ему отвратительными. Ни на одной из них не нашел он того, что, казалось ему, могло бы свидетельствовать о том, что это было создано талантливым художником, а не рядовым дилетантом.
Картины были ужасны. Они только отражали реальность, сухую, скучную обыденность. И не более того. Но, следовало признаться, что искусный фотограф отобразил бы все, что было написано на полотнах, намного красочнее, четче и интереснее. А его картины казались неживыми.
Сам собой напрашивался вывод: Николай абсолютно бездарен, жизнь потрачена зря. Он взял на работе неделю за свой счет и ходил, ходил по улицам, вглядываясь, рассматривая, запоминая каждый оттенок осенней листвы под ногами, каждый блик на мокром асфальте. Николаю хотелось взять в руки кисть, сразу же запечатлеть все увиденное, но он запретил себе делать это до тех пор, пока не будет уверен, что у него все получится именно таким, как он хочет.
Но неделя пролетела, а уверенность в своих силах, способностях так и не появилась. Николай впал в полную апатию. Он лежал, уставившись невидящими глазами в стенку, и не шевелился. А перед глазами вставали картины, те, еще не написанные им полотна. Неземные пейзажи, от которых веяло многовековой печалью, женские силуэты, стройные, невесомые. Но рука уже не повиновалась Николаю, страх изобразить что-нибудь «не так» отнял у него все силы.
В таком состоянии и обнаружила Николая девушка, работающая вместе с ним. Анюта не видела его всю неделю и забеспокоилась, не случилось ли что-нибудь. Она забегала и раньше. Посидит молча, посмотрит, как Николай пишет очередную картину, и уйдет потихонечку. Анюта была, пожалуй, единственным человеком, который не мешал Николаю заниматься своими делами. Сидит, не видно ее, не слышно, как будто и нет никого. Он, бывало, настолько увлекался творчеством, что вспоминал о гостье только тогда, когда она начинала собираться домой. И в своем эгоистичном увлечении Николаю и в голову никогда не приходило, что девчонка бегает к нему не просто так.
А сама Анюта в жизни никому бы не призналась, что уже не меньше двух лет влюблена в этого странного молчаливого человека. Влюблена пылко, по-девичьи наивно. Она догадывалась, что в жизни Николая ни для кого нет места. Но мечталось, что в один прекрасный день Николай все-таки оглянется, заметит, что она здесь, рядом с ним, и поймет, что любит ее, захочет быть с ней.
Когда он не появлялся на работе целую неделю, Анюта решила зайти к нему сама. На звонок никто не отозвался, но дверь была не заперта. Анюте стало страшно. Она прошла в дальнюю комнату и увидела Николая, лежащего лицом к стене на кровати. Анюта позвала его, но ответа не последовало. Она потрогала пульс на его шее. От прикосновения Николай вздрогнул, повернулся к ней. Он даже не удивился, увидев ее. Взглянув в его погасшие больные глаза, Анюта поняла, что Николаю плохо. Она присела возле кровати.
- Ты заболел? Как ты себя чувствуешь?
Николай только кивнул головой, мол, не очень. Анюта придвинулась ближе к нему и начала гладить его по голове, вначале тихонько, потом смелее. Вдруг она почувствовала, как руки Николаю обнимают ее, прижимают к себе. Задохнувшись от неожиданности и счастья, Анюта не стала сопротивляться…
Она еще не осознала, что произошло, когда услышала голос Николая:
- Анют, повернись немного, посмотри на меня. Вот так, теперь чуть наклони голову. Правильно. Умница. А теперь постарайся не шевелиться, я быстро.
Николай, схватив кисть, судорожно делал набросок, глядя на Анюту.
Прошло около часа. Шея Анюты начала затекать от неудобного положения, рука, поддерживающая голову, тоже. Но она боялась пошевелиться. О таком счастье она даже не мечтала. Николай не только обратил на нее внимание, не только… Она покраснела, вспомнив, что произошло сегодня. Но он рисует ее портрет, смотрит на нее так, как будто она сейчас растает, испарится.
Николай, полностью погрузившись в живопись, не замечал времени. И не подумал, как тяжело лежать, не шевелясь. Но набросок уже был почти готов, поэтому довольно скоро он разрешил Анюте двигаться. И она, как всегда, получила возможность еще в течение двух с половиной часов любоваться процессом творчества. Слава Богу, что ей не нужно было торопиться домой – она жила одна в маленькой комнате в общежитии, и ее никто не ждал.
Конечно, саму картину Анюта не видела. Но все равно в этот раз все было иначе. Главное, что она знала, что наконец-то Николай работает над ее собственным портретом, что сейчас он всматривается в каждую черточку ее лица, изображенного на полотне, сравнивает с оригиналом, что-то исправляет. Она и мечтать не смела о том, что Николай когда-нибудь нарисует ее.
Наконец Николай немного откинулся от полотна, вздохнул, нанес еще один штришок, еще раз вздохнул и отложил кисть в сторону. Портрет был готов. Анюта просто сгорала от любопытства.
- Коля, можно… мне взглянуть? – робко осведомилась она, боясь, что он рассердится.
Николай взглянул на нее непонимающими глазами, еще не выйдя из состояния творческого экстаза, потом кивнул и стал вытирать кисти.
Анюта подошла к полотну и замерла, не веря своим глазам. На портрете была изображена она сама, и в то же время не она. Такое ощущение, словно Анюта смотрела на себя в золотое зеркало. Те же по-детски припухлые губы, тот же овал лица, те же миндалевидные глаза. Но все это – словно покрыто слоем позолоты. Но, несмотря на эту золотую маску, незнакомка на портрете жила. Казалось, вот-вот дрогнут губы, и маска хитро улыбнется. И еще было чувство, что, если прикоснуться к этим девичьим щекам, горящим металлическим румянцем, не пальцах останется золотая пудра, а на портрете из-под позолоты проглянет теплая персиковая кожа незнакомки.
Сколько стояла Анюта, изучая эту незнакомку в золотой маске, неизвестно. Но когда она опомнилась и оглянулась, Николай уже спал сладким сном. На его губах застыла счастливая улыбка. Анюта, пожав плечами, тихонько вышла из квартиры и закрыла за собой дверь.
Вскоре ей пришлось уехать – заболел отец, надо было ухаживать за ним. Вернулась только через полтора месяца. Вышла на работу. Николая там не было. Сказали, что он уволился недели три назад. Анюта почувствовала, что не сможет выдержать больше ни дня без него. Ей столько нужно было сказать ему. И после работы она отправилась по знакомому адресу.
Тихо падал снег, покрывая еще по-осеннему грязные дороги. Временами проглядывало солнце, но было довольно холодно. Совсем замерзшая Анюта быстро взбежала по ступенькам.
Дверь квартиры Николая была раскрыта настежь. В комнатах деловито прибиралась какая-то женщина в годах. Анюта встала на пороге, не смея войти. Женщина обернулась.
- Вам чего надо? – не очень вежливо спросила она.
- А Вы не подскажете, где мужчина, что жил здесь?
- Уехал, кажется, в Москву, ему там хорошую работу предложили, - пожала плечами женщина, - продал квартиру и уехал. Хоть бы прибрался перед переездом-то, такой свинарник здесь оставил!.
С этими словами она вытащила из дальней комнаты сразу несколько картин и понесла их в мусорный контейнер, стоявший возле дома. Размахнувшись, она швырнула рамы с прикрепленными на них полотнами сверху мусорной кучи, на какие-то доски, торчавшие из контейнера. Верхняя картина сверкнула в солнечных лучах, и Анюта смогла рассмотреть изображенное на ней лицо, поблескивающее позолотой.
- Не-е-ет! – крикнула она, но было уже поздно.
Острые концы торчащих досок пропороли тонкое полотно, протыкая насквозь золотое изображение, превращая его в лохмотья.
Женщина удивленно взглянула на Анюту и, пробурчав себе под нос что-то вроде «ходят тут всякие», пошла в дом.
Золотая маска, разорванная в клочья, еще державшиеся на простой деревянной раме, тускло блестела на груде мусора. Сверху ее потихоньку засыпало снегом.