в которой мы знакомимся с монахом Пелагеем
Раздался детский вяк, приведший дядю Петю в себя. Жандарм сидел на полу и испуганно матюкался. Рядом с ним, извиняясь, стоял здоровенный тощий монах с невероятно старым чемоданом. Дядя Петя решил не искушать судьбу и спрятался за колонной, однако столкновение, видимо, выбило из головы полицейского старую мысль, а новая не имела к задержаниям никакого отношения.
— Простите, пожалуйста, я вас не заметил, я на поезд спешил… — бормотал монах, отряхивая рясу. В ответ жандарм прекратил ругаться, перекрестился и засеменил, охая, куда-то к лестнице. Дядя Петя высунулся из-за колонны, не в силах скрыть сияния на лице.
— О, привет, а ты че тут делаешь? — осведомился монах, глядя не то на Петю, не то сквозь стену за ним. Тот судорожно обернулся, не стоит ли кто за спиной, но все прочие люди успели пропасть в недрах чугунки.
— Я? — дядя Петя указал на себя пальцем и скрючил туповатую мину.
— Ну, ты, а кто еще, папа Римский, что ли? Поплыли отсюда, а то не слышно ни черта.
С противоположной стороны подвывала новая чугунка. Дядя Петя растерянно двинулся к лестнице-чудеснице, а монах деловито загнал его на ступеньку.
— Слышь, зря ты сюда приехал, — вполголоса стал просвещать его неожиданный собеседник. — Валим побыстрее, гнилое это место.
В душе у дяди Пети шевельнулись одновременно страх, припорошенный удивлением, и совесть в лице рекомендательного письма, нежно скользнувшего по правой руке.
— А… — начал он.
— Ты подожди, сейчас все расскажешь, в зал ожидания засядем. Все равно на поезд опоздали, кыш его мышь.
Уткнувшись взглядом в рясу, подпоясанную где-то на уровне его плеч, дядя Петя оставил попытки словесных трепыханий и отдался судьбе.
Видимо, магическая аура служителя культа оберегала не только ее обладателя, но и некий радиус вокруг, поскольку ни одного жандарма с алчущим взглядом на всей территории вокзала обнаружено не было. Воткнувшись в углу между паровой батареей и мусорным баком, попутчики отдышались и продолжили цепочку событий.
— Фух, — выдохнул монах и потряс подолом, проветривая ноги.
— Не, я конечно, извиняюсь… А ты кто? — выдавил дядя Петя.
Монах смущенно протянул руку:
— Пелагей, — представился он. — Ты извини, я тебя за одного знакомого принял, а потом уже поздно было. Ну, сейчас и выясним. А ты кто?
— П-петя. Дядя Петя, — прибавил дядя Петя, пожимая длинную, бесконечную руку, исцарапанную кошками и свежей бумагой. — А от кого мы бежали?
— Да просто так. Город тут такой. То ли ходишь быстро, то ли бегаешь медленно. Я тебе честно говорю — валить отсюда надо. Я вон, блин, на поезд опоздал. А ты где живешь?
— В этом, как его, Персеполисе, вот…
— У-у, так нам по дороге! Я из Замшелого, ну, предпоследняя станция. Пошли билеты брать, что ли, пока не раскупили.
— Так мне это, как его, дело тут есть. Я ж не просто так приехал, — начал сопротивляться дядя Петя, нашаривая заветное письмо.
— Че за дело-то? Смотри, а то помогу.
Дядя Петя расхрабрился и рассказал всю историю своих недолгих скитаний, зачем-то упомянув свою бабушку и городской фонарь. Где-то на середине монах широко заулыбался, а к концу так и вовсе нетерпеливо закивал:
— Че ж ты молчал? Тебе надо к нашему колдуну Рагыгу, он от всякой чертовщины быстро вылечит. И сдался тебе этот Стольноград недогрызенный. Поехали, давай.
— А ты здесь как? — дядя Петя решил оставить себе время на раздумье и получил его с лихвой. Пелагей пустился в пространные описания своего существования в столице, из которых половина отложилась в памяти подспудно по причине своей полезности, а другая была интересна и мешала принять историческое решение.
Из полезной части дядя Петя, как потом выяснилось, усвоил, что Пелагей был крайне любознательным и неординарным юношей из села Замшелое, подстригшимся в монахи то ли по глупости, то ли ради все того же любопытства. С помощью Божией получив доступ ко всем сплетням и архивам села и выучившись колотить в церковное било, он решил попытать счастья в более информационно богатом месте и отправился поступать в Стольноградскую семинарию. Экзамены по причине своей эрудиции сдал неплохо, но с треском провалился при попытке пошутить, сказав, что Моисей заставил расступиться воды не Красного, а Черного моря. В ответ на возмущение экзаменатора он заявил, что так было бы патриотичнее. Экзаменатор патриотизма не оценил, и Пелагей остался работать пекарем при крохотной церкви святой мученицы Нимфадоры, чтобы накопить на обратный билет. Платили мало, воровать было неинтересно, и Пелагей застрял в столице на целый год. Собравшись с духом, он попробовал еще раз зайти в семинарию, но увидел при входе знакомого экзаменатора и решил, что это знак свыше. Целую неделю он не ходил в кабак, а к понедельнику очутился на вокзале.
— Так зачем ты на чугунку налетел? — вставил дядя Петя к концу монолога.
— Да я станции перепутал, подумал, что пересаживаться надо. А тут этот дядька… под ноги попался.
Разговорившись, они подошли к кассам, наскребли мелочи на два билета в пятый класс и двинулись к пивным лавкам, имея где-то на горизонте платформу с чернеющей чугункой. Дядя Петя забеспокоился и стал подгонять монаха, но наткнулся на равнодушное:
— Еще ж полчаса.
Лениво согласившись, что в пятый класс места — вещь условная, и времени терять нельзя, Пелагей заполз в вагон с видом скучающего стиляги. Поезд тронулся, облив приятелей пивом. В конце вагона забранилась бабка в засаленном переднике, раздался шелест пилюль и чмокание рафинада.
Утомленный пивом и пространной речью, Пелагей заснул на чемодане, оставив дядю Петю наедине с вагоном. Гудел паровоз, побрякивали бутылки, хихикала чья-то девица.
Внезапно дядю Петю проняло любопытство и холодный пот. Из кармана рясы Пелагея выпал сморщенный розовый билетик с оторванным краем. На пункте отправления значился город Валуев — конечная станция маршрута, отделенная от Замшелого лесами и горами.
— Не понял, — пробормотал дядя Петя и осторожно полез вглубь кармана, извлекая оттуда свежий билет (пассажиры пятого класса билетов не сдавали, чтобы их не приняли за нелегалов). От увиденного ему стало нехорошо: пунктом прибытия значился все тот же Валуев. «Когда же это он успел подменить? — Стал соображать дядя Петя. — Мошенник, не иначе». Он вдруг осознал, что едет невесть куда неизвестно с кем на последние деньги, не выполнив поручения, от которого зависит судьба целого города. Коленки ослабли, и само собой застоналось. За окном неумолимо подбиралась ночь.
Сглотнув слюну, дядя Петя попытался успокоиться и найти разумное решение. Ясно было, что домой ему дороги нет. Каким бы ни был монах прохиндеем, смутная надежда на колдуна еще оставалась. В конце концов, подумал дядя Петя, брать с меня нечего, работник из меня никакой, вор — тоже, так что будь что будет. Вздохнув, он грустно порадовался новому приключению и завалился спать.
Проснулся он настолько мягко, что ему показалось, будто он сделал это сам собою. В вагоне бродил шум и полупьяный кондуктор.
— Это че? — озвучил его мысли Пелагей.
По сторонам расстилались озимые поля, но чугунка не двигалась с места. «Мы застряли, и первый вагон упал в пропасть», — мелькнуло у дяди Пети и тут же погасло, разжигая тревогу. По ступеням тамбура забрынчали сапоги. Послышались звуки екающих сердец. В проеме явился здоровенный жандарм в противомаске.
— Поыд даше нееит, жона карантина, — гаркнул он и протопал дальше.
— Кого? — переспросил Пелагей.
— Ык вашу мать, кто не поял, — развернулся детина и продолжил движение.
— А-а, — раздалось несколько голосов. — Ясно.