ИРИНА ПОБЕРЕЖНАЯ - ЗВЕЗДА ФОНДА ВСМ
Молоденькая медсестра в накрахмаленном белом халате, прислонившись к стене, всматривалась в осенний пейзаж.
За окном подмораживало. Деревья роняли задержавшиеся на ветках пожелтевшие листья, обнажая голые искривленные ветки: «Мы засыпаем… Мы засыпаем…» Крупный лист клёна, зацепившись за деревянную раму, жалобно трепетал на ветру, мигая зелеными прожилками.
«Брр, холодно… Так и не заметишь, как зима придёт…» - подумала Татьяна, словно наяву ощутив увядание природы…
Ручей, ещё недавно весело журчащий в прибольничном парке, пытался сопротивляться сковывающему его движение тонкому льду. Небольшое течение уносило образовывающиеся кристаллики, и только по берегам мороз брал своё: вода застывала, обездвиживала высокие засохшие стебли, превращаясь в полупрозрачное стекло.
Давно не было видно знакомого ежа. Таня часто наблюдала возле беседки за зверьком, шуршащим опавшими листьями. Не забывала оставить ежу угощение – кусочек печенья или сыра.
«Наверное, еж нашёл себе дом на зиму и уже спит, свернувшись клубочком…» - девушка подняла глаза на посеревшее небо, покрытое свинцовыми тучами. Облака надвигались плотным слоем, закрывая солнце… Природа замирала и готовилась к зимней спячке…
За спиной послышался стон. Таня, очнувшись от раздумий, быстро обернулась и приблизилась к высокой кровати.
Больная лежала, словно привязанная к больничной койке проводами и капельницями. Состояние было стабильное. Так обычно докладывал на планёрке дежурный врач. Таня заглядывала к ней в палату через каждые 10 минут, контролируя пульс и давление. Девушке было искренне жаль эту миловидную женщину. Она хорошо помнила, как Ольгу Владимировну Прокофьеву привезла скорая с сердечным приступом в субботу, в её, Танино, дежурство. Муж, пожилой подтянутый мужчина, просидел возле койки всю ночь, не выпуская из своих рук тонкую ладонь жены. Таня только удивлялась, как ему удалось уговорить главврача…
Х х х
Андрей Васильевич тогда не мог уйти. Не мог – и всё тут! Так он и сказал Николаю Ивановичу. И ничего больше не объяснял. Просто попросил стул и… остался…
Сколько было передумано за ту ночь! Воспоминания яркими эпизодами проносились перед его глазами…
Первое свидание и медовый месяц…
Была поздняя осень. Шли пушкинские чтения. Несмотря на холодную и дождливую погоду, зал был полон почитателей поэта. Молодожёны обожали Пушкина и не пропускали ни одного собрания. Они, девятнадцатилетние студенты, сидели рядом, прижавшись друг к другу. Олины озябшие ладошки прятались в крепких руках Андрея – и это было так приятно! Когда замёрзшие пальцы жены согрелись, Андрей ощутил, как от волнения затрепетало сердце.
«Октябрь уж наступил - уж роща отряхает
Последние листы с нагих своих. ветвей;
Дохнул осенний хлад - дорога промерзает.
Журча, еще бежит за мельницу ручей,
Но пруд уже застыл; сосед мой поспешает
В отъезжие поля с охотою своей,
И страждут озими от бешеной забавы,
И будит лай собак уснувшие дубравы...»
Слушая выступающего, Андрей в возбуждении сжимал Олин локоть. Девушка, слегка повернув голову, улыбалась в ответ, и юношу охватывала горячая волна нежности. Огонь разливался по всему телу и, словно ручей, перетекал к любимой, воспламеняя её той искрой энергии, которой не подвластны ни время, ни расстояние.
«Дни поздней осени бранят обыкновенно,
Но мне она мила, читатель дорогой,
Красою тихою, блистающей смиренно.
Так нелюбимое дитя в семье родной
К себе меня влечет. Сказать вам откровенно,
Из годовых времен я рад лишь ей одной,
В ней много доброго; любовник не тщеславный,
Я нечто в ней нашел мечтою своенравной…»
Почему-то вспомнилась их студенческая свадьба… Проплясав почти до полуночи, они, опьянённые страстью, остаток ночи, не уставая, дарили друг другу любовь и ласку, нашёптывая забавные слова и смеясь над милыми шутками.
-Ты любишь меня?
- Да! Да! Да! А еще я люблю осень! И осенние листья… И осенний дождь…
- И я люблю осень… И тебя… Тебя осенью…
Любимый Пушкин … Оля обычно начинала куплет:
«Как это объяснить? Мне нравится она,
Как, вероятно, вам чахоточная дева
Порою нравится. На смерть осуждена,
Бедняжка клонится без ропота, без гнева.»
Андрей подхватывал и продолжал:
«Улыбка на устах увянувших видна;
Могильной пропасти она не слышит зева;
Играет на лице еще багровый цвет.
Она жива еще сегодня, завтра нет.»
А сколько еще таких бурных ночей у них было! Разве это можно забыть? Пусть даже через 50 лет? Нет, он, Андрей, ничего не забыл. Стоит только закрыть глаза…
Колечко Оленьке на свадьбу он купил сам. Собирал деньги два месяца, по ночам разгружая тяжёлые мешки на железнодорожной станции. С непривычки болели руки, спина не разгибалась, на ладонях алели мозоли. Ну и что? Разве это его останавливало?
«У моей жены всё должно быть самое лучшее!» - с таким девизом Андрей шагал по жизни.
Сколько лет прожито вместе… Пол ста… У них две взрослые дочери… Трое внучат… Живут, правда, за границей. Но что поделаешь? Там им лучше. Смогли реализоваться. Нашли себя… Они с Олей остались. Да и куда ехать на старости лет? Здесь их Родина. Такая, какая дана. Такую и любят…
«Господи, не лишай меня самого важного в моей жизни! Что я без неё? Срубленый дуб в лесу… Кустарник в пустыне…»
Андрей Васильевич дёрнул ворот рубахи - не хватало воздуха. Вдруг снова, до боли, захотелось пройтись с Ольгой Владимировной рука об руку…Ощутить её ладонь в своей руке, как тогда в пушкинский вечер…
«Держись! Не раскисай!» - скомандовал себе Прокофьев: «Вспоминай… Вспоминай… Мысль материальна…»
Они любили прогулки по осеннему парку. Любили вдыхать запах опавших листьев и грибов. Грибной запах особенно бодрил, призывая в лес с плетёной корзинкой. И совсем не важно было наполнится ли эта корзинка сыроежками или лисичками. Главное, что они могли ощутить общность, неразделимость своих взглядов и желаний.
Пару дней назад прошёл хороший дождь. Лил всю ночь, и высокая для этого времени года температура предвещала богатый урожай маслят и белых грибов. Главное, успеть до морозов. А какая красота в предрасветном тумане выйти из электрички, ощутить на щеках покалывание утренней прохлады, сбить ботинками ещё нетронутую разбросанную мелкими изумрудными капельками росу! Что еще может сравниться с ярким убранством лесного ковра, как-будто вышивкой украшенного разноцветными листьями. Голубое небо проглядывает сквозь оголённые ветви деревьев, солнечные лучи спешат коснуться земли – короток осенний день…
У них было своё место в лесу. Своя волшебная полянка. В разное время года они собирали там то ягоды: землянику и бруснику, то подберёзовики и важные беляки на толстых ножках. Радовались и маслятам, и лисичкам. А в поход за опятами, когда дети были еще маленькими, выходили всей семьёй. Стоило где-нибудь возле пня найти многочисленную грибную семейку - девочки начинали визжать на весь лес от восторга. А потом на Новый год маринованные опята традиционно украшали праздничный стол…
На поляне росла любимая Олина берёзка. Её совсем ещё тоненькой жена заприметила и взяла под свою опёку. Обязательно вскапывала вокруг землю и очищала от быстро зарастающих бурьянов. Выезжая на прогулку, Ольга неизменно брала с собой небольшую лопатку и бутылку воды, чтобы при случае полить молодое деревце. И берёза выросла на радость всем стройной и ветвистой. Осенью её косы украшали желтые пряди, а листья висели до самых заморозков...
«Сколько же лет-то нашей берёзке?» - задумался Андрей Васильевич: «Уж точно, больше десяти… Эх, Оля, Оля… Знал бы, не отпустил тебя в тот день одну...»
Заныло в области сердца. Андрей Васильевич не мог отделаться от налетевших тяжёлых мыслей. Как он мог не почувствовать, не предвидеть надвигающуюся беду!...
В субботу Ольга Владимировна поехала в лес с подругой. У Галины были какие-то проблемы дома. Вот и решили пройтись по лесу и спокойно обо всём поговорить. Погодка была солнечная. Осень дарила последние тёплые денёчки. Грех было ими не воспользоваться. Кроме того, Олина берёза как-то по-особенному влияла на настроение и самочувствие. Стоило прикоснуться к белому с черными штрихами стволу, как мир вокруг становился добрее и ярче…
Что там произошло, Андрей толком не понял. Галина примчалась к ним домой вся растрёпанная, с округлившимися заплакаными глазами. Всё хваталась за валидол и повторяла: «Олечка… Олечка… Они хотели сломать нашу берёзу… Ты представляеш, Андрюша? Олечка не дала… О, Господи, они её оттолкнули… А Олечка упала… Плохо ей стало…»
Андрей Васильевич не дослушал, схватил пальто и, уточнив адрес больницы, вызвал такси…
Х х х
Земля покрылась белёсой накидкой… Отдельные травинки замерзали и обретали непривычную твёрдость и неподвижность. Они стояли, словно солдатики на посту, ожидая первых лучей солнца. По привычке тянулись к свету, но стоило солнцу набрать силу, падали, как подкошенные и оставались лежать вялыми и безжизненными. Их время истекло…
Под окном зарделась рябина. Кроваво-красные ягоды висели большими гроздьями, приглашая синиц и воробьев отведать обожжённое первым морозом угощение.
Таня поправила край одеяла, внимательно взглянув на спящую бледную женщину.
«Хорошая пара…» - подумала девушка, снова добрым словом вспомнив мужа Ольги Владимировны: «Что он ей шептал тогда? Какие-то стихи … Что-то душевное… Кажется, Пушкина…»
Женщина, вспомнила девушка, долго не приходила в сознание...
Х х х
Начинало светать… Андрей Васильевич пытался согреть похолодевшую ладонь жены…
Несколько раз в палату забегал дежурный врач. Озабочено всматривался в заострившиеся черты больной, бросая быстрый взгляд на сидящего с напряжённым лицом мужчину.
Андрей Васильевич пытался уловить настроение доктора, за отведённый ему короткий миг прочесть в глазах эскулапа… приговор…
«Верить… Обязательно верить! И не сдаваться!...» - мужчина прикрыл уставшие глаза: «Мы ведь с Оленькой одно целое…»
Если бы можно было поделиться своей силой, отдать свою жизнь взамен, Андрей Васильевич сделал бы это, не задумываясь...
Напряжённую тишину нарушало мерное тиканье механических часов, висевщих на стене…
«Вот и новый день начался… Какое сегодня число?... 15-ое… Боже мой, Оля, ведь у нас скоро праздник! Ты ведь любишь, когда собирается вся наша семья!... Что же я им всем скажу, если…»
В глазах заблестели давно сдерживаемые слёзы… Андрей Васильевич опустился на колени и склонил седую голову на неподвижную руку жены… И снова, как в юности, огонь разлился по всему телу и, словно тонкий ручеёк, потёк к любимой…
Казалось, прошло минут пять. Не больше… Вдруг какой-то внутренний толчок заставил Андрея Васильевича поднять глаза… Ему не привиделось? Едва заметно дрогнули ресницы на бледном лице…
«Оля, Оленька! Господи!»
Ольга Владимировна приоткрыла глаза… и, устремив взгляд на мужа,… улыбнулась...
«Спасибо, Господи!»
Андрей Васильевич, казалось, весь засветился изнутри. Радость заиграла на его лице, преобразив черты до неузнаваемости – в один миг мужчина сбросил не один десяток лет. Прильнув к руке жены и нежно поглаживая её длинные пальцы, Андрей Васильевич тихо проговорил:
- Ну вот, Ольга Владимировна, всё хорошо. Еще сходим в лес за грибами. Вот увидишь. А наша березка ожила. Я ей ствол подвязал. Приживётся к весне… Ты не забыла? Через месяц у нас юбилей – золотая свадьба… Девочки обещали приехать. Так что, давай выздоравливать…
Ольга Владимировна едва слышно, так что мужчине пришлось наклониться к её губам, прошептала:
«Унылая пора! очей очарованье!
Приятна мне твоя прощальная краса…»
Борясь с желанием изо всех сил прижать жену к своей груди, Андрей Васильевич незаметно смахнул непрошенную слезу и, уже не скрывая своего волнения, продолжил стихотворение:
«Люблю я пышное природы увяданье,
В багрец и в золото одетые леса,
В их сенях ветра шум и свежее дыханье,
И мглой волнистою покрыты небеса,
И редкий солнца луч, и первые морозы,
И отдаленные седой зимы угрозы...
Родная, набирайся сил… Я люблю тебя. Я люблю нашу осень…»