Это я не выдумал. Выдумать можно было и посмешнее. Итак, в части очередной приступ уставной жизни. На четырехчасовом разводе командир разразился громовой речью по поводу необходимости ужесточения контроля. Вечер. Я иду с репетиции "Пластилина". Навстречу пузатый майор из второй роты. "Товарищ солдат, идите сюда!" Подхожу, представляюсь, честь отдаю гаду. "Почему у Вас крючок на шинели не застегнут?" Пожалуйста, смотрите, застегнут несчастный ваш крючок. "Почему, я спрашиваю, у Вас на хабэ крючок не застегнут?!"
Демонстрирую: застегнут и на хабэ. "Почему у Вас ремень за хлястик не заправлен, кругом!" Поворачиваюсь кругом и демонстрирую вполне заправленный ремень. "Кругом! Как Ваша фамилия?" Записывая фамилию в книжечку, майор удовлетворенно произносит: "Шапка, товарищ солдат, носится на два пальца от бровей, а не на полтора, как у Вас!" Холодно!
Зима - сурьезная вещь, даже в цивильных условиях. А в нашей части с проржавевшей теплосетью и дохлой кочегаркой и вовсе мраки. В техздание ведет воздушная теплотрасса. На нее можно только посмотреть, и понятно, что она скорее сама замерзнет, но тепла в здание не даст. В казарме на стенах изморозь. Слой льда на стеклах под два сантиметра. Висит график температуры. Красная линия колеблется в районе 10"7 градусов тепла. В караулке, говорят, не выше пяти.
Смены спасаются "козлами". Козел - самодельный нагреватель, от обернутого электроплитковской спиралью кирпича до сложных конструкций с вентиляторами. У нас на узле трагедия. У дежурного по связи козел сгорел, и он забрал наш. И теперь радисты и мастера тягают животное из одной комнаты в другую.
У козла сидят, как у костра, а отойти от него - и холодно даже в шинели. Хуже всего идти на смену. Пока на плацу постоишь да гимн выслушаешь, а ведь еще топать сколько! Идет строй, и все носы рукавицами зажимают. А рядом Борька по снежной целине путь себе прокладывает и "раз-два-три" орет, правда, скоро он охрип и орать перестал.
Пришел я однажды на смену и решил ноги погреть. Снял сапоги, размотал портянки и принялся отогревать пальцы. Сижу и чую: что-то паленым пахнет. Гляжу и вижу: большой палец ноги прислонился к спирали и обугливается. А боли нет и не было еще секунд тридцать. Да и то не там, где горело, а куда как глубже. Потом я так ребят терроризировал: что, мол, мяска горячего нюхнем, а?
Сначала, пока начальство не соизволило подумать, в столовку ходили как раньше, в хабэ. По казарме в шинелях ходили, а на улицу, в без малого тридцать градусов, их снимали. В столовке пол льдом покрыт, от всей жрачки пар идет, но уже знаешь, что это не значит, что горячая она. В клубе вообще дикое зрелище: стоят мужики в шинелях, в шапках с опущенными ушами, из ртов пар идет, и на электрогитарах что-то такое лабают. И все это в тесной темной комнатушке, где всего освещения - сценический прожектор, поставленный на попа. Он же и свет давал, и тепло, лампа благо здоровенная.
Куча угля у кочегарки все меньше и меньше. Новый привезти не на чем, наши военные машины в мороз не ездят. По части ползут слухи, что еще летом Стрелок пустил часть угля налево; это вполне реально, в это верят. Ночью, идя со смены, народ с тревогой всматривается в дым над трубой кочегарки. Вроде дымит, вроде еще живем. Днем смена ходит на уголь. Двое с ломом, пятеро с лопатами, загружают объемистую подвесную тачку и тащат туда, внутрь. Время меряется не в часах и минутах, а в тачках угля. Потом потеплело градусов до двадцати, и повезли нашу зеленую мафию на уголь, в деревню, не нашу, а там, где товарная станция.
Я там не был и не жалею. Антоша (он же Наркоша) рассказывал так: "Пять вагонов. Знаешь люки у углевозки внизу? Вот мы их открываем, а уголек наш как лежал, так и лежит. Часов пять колупались, в роте потом поспали немного, и к ночи снова туда". Это делается просто: по переговорке ДПЧ шумит в роту - десять человек на уголь. И не {волнует}. Ну, кого дежурный по роте поднимет? Не своего же товарища! А окромя угля еще и территория есть. И не дорожка какая-нибудь, а плац, святое место. Полроты в наряде, свободные на угле. Кто чистить пойдет? Смена пойдет. Лопаты похватали и вперед. Кроме лопат есть еще и "вертолеты". Двуручный железный лист. На половине дороге он столько снега набирает, что {хрен} сдвинешь. Смена десять человек, работают пятеро. Старые выходят только в случае контроля ротного или под настроение.
Сугробы по краям плаца высотой до скворечников. Когда снег не идет, то это не значит, что на плацу работы нет. Сугробы надо сначала выровнять по высоте, на другой день их надо срезать до метра (они издеваются!), а потом для полного идиотизма и шарма вдоль сугробов надо набить уголок, «ступенечку такую-эдакую». А там глядишь - и нового снегу навалит, да так, что едва разгрести успеем, а закидывать уже другая смена будет. По слухам, во второй роте народ от работ прячется по ночам под кровати. На лощадке неистовствует Стеклянный. Этот сугроб убрать, этот перенести и так далее. Как раз тогда и произошла история с Гришей и Левой. Правда, такие холода стояли не всю зиму, а так где-то с месяц.