LXX
3/VI – 1968
БАРНАУЛ
Валерию Хорунжему
Здравствуй, Валера.
Может, скоро увидимся; если увидимся – расскажу тебе о таком скрипаче, что ахнешь. Бросай училище, поступай в дворники или в цирк.
Шапито наше переехало в Сибирь, я уже, почитай, на родине, вот только… Эх!..
В Андижане сильно разбаловался на разных вкусностях: лагман там, шурпа, плов, даже некоторую ряшку наел, приятно было в зеркало посмотреть. Но за короткое время, что гастролирую близ родины, наетость эта испарилась, «как сон, как утренний лагман… тьфу! – туман». У кого чего болит, тот о том и говорит.
В барнаульских столовых лишь чудом не увидишь полуторакилометровой очереди, но если она даже всего в пятнадцать метров – это еще ни о чем не говорит. К каждому впередистоящему обязательно присоседятся два-три приятеля, сослуживца или кума-свата-брата, а к брату-свату-куму в свой черед два-три сослуживца или приятеля, и так далее. Какого лешего возятся академики в своем курчатовском институте? Цепную реакцию надо изучать на столовской очереди, а то подумаешь – уран двести тридцать пять!.. Удивили.
Тяжко! Особенно перед представлением. На голодный желудок ничего не наиграешь, вот и мечешься из конца в конец: здесь – полусотенная очередь, там – саркастическая табличка: «Санитарный день, гробим крыс и тараканов», в третьей дыре – сухие коржики и лимонад, будь они трижды неладны. Если бы не одна хитрая забегаловка, где можно раздобыть молока, а также бутерброд с сыром или колбасой, то хоть ложись и помирай.
Только что оно такое – бутерброд с сыром? Манна небесная эпохи развитого социализма. Андижанских тараканов травить. Местные адаптировались. Скорей бы уж коммунизм, сколько ждать-то? Ведь все пяти и семилетние планы исполняются досрочно, почему двадцатилетний план не завершат лет на семь-восемь раньше? Хочется коммунистического мяса попробовать, нынешнее мясо какое-то развитое, что ли, подвержено усушке, утруске, зачастую вообще в вакуум переходит. Виртуальность его проявляется уже на уровне управляющих трестов и сохраняется, согласно постулату Бора, вплоть до уровня раздатчицы какой ни на есть тошной забегаловки. Единственно, что утешает – все эти столовско-забегаловские крысы тоже в свою очередь тратят рубль двадцать, чтоб побывать под зелеными сводами купола цирка-шапито.
Общепитовскую египетскую казнь скрашивает чудеснейший черносмородиновый игристый напиток. Потягиваю его из узбекской пиалы и млею от наслаждения. Вот только открыть бутылку с напитком – подвиг на уровне Геракловых. Какими компрессорами накачивают их углекислым газом – не знаю, возможно, задействованы механизмы парка тяжелого машиностроения.
Двадцать шестого было открытие, на работу временно приняли местного саксофониста, маэстро клянется, что как только тот выучит партии первого тенора, так он отпустит меня в Абакан, к вам в гости. А когда тот выучит? Гонору много – работал в филармонии, но играет на уровне Витьки Лихницкого, ба-а-альшой руки импровизатор, вот только четверть с точкой сосчитать не может. Но не в этом дело.
Импровизатор привел на открытие младшую сестру с мужем, а сестра прихватила подругу без мужа, то есть, совсем даже незамужнюю. В антракте, непонятно как, оказался в их теплом семейном кругу, раз, другой, третий искоса взглянул на Татьянку, в ответ она пару раз взглянула на симпатичного циркового саксофониста, сие не осталось незамеченным и нас мигом познакомили и даже с шутливым бесстыдством пригрозили, чтоб я не смел соблазнять невинную барнаульскую голубицу.
Соблазнишь эту публику. В конце концов, кто кому подсунул то паскудное наливное яблочко: Адам Еве или Ева Адаму? Почему же теперь наш брат вечно в сволочах ходит? Им охота размножаться, ну, и занимайтесь себе на здоровье, мы-то тут причем? Да еще голову морочат: Артемке, дескать, отец нужен!..
Но вернемся на кру`ги Барнаульския. Таня мне понравилась – ужас как, с ее стороны явная взаимность, после представления мы быстренько сговорились и в понедельник, поутру, с запрятанной в чехол гитарой, отправился к ней в гости. По дороге нарвался на наше новое балаганное чучело, но о чучеле потом.
Танечка у папеньки с маменькой чадо единственное, следовательно, избалованное и своенравное, при всем при том перешла на четвертый курс музыкального училища и мечтает поступить в консерваторию на дирижерско-хоровое отделение. Смазливого оборванца-саксофониста, пришедшего почему-то с гитарой, приняла с очаровательной снисходительностью. После десяти-пятнадцати минут малозначащих разговоров было выражено милостивое, хотя и достаточно скучливое, желание послушать гитарное бренчание.
Побренчал. Снисходительность испарилась без остатка, Танины светло-карие глазки превратились в два чайных блюдца. «Никогда бы не подумала, что на гитаре можно такое… так….
Но это не все: открываю крышку танечкиного пианино и набрасываю целую торбу обрывков и огрызков из Бетховена, Баха, Грига и Черни. Бедняжка совсем скисла: «Ой, мне так ни за что не сыграть…» Знай цирковых.
Слушали «Пятую симфонию» Бетховена, спрашивал, нет ли у нее пластинки с «Девятой» Малера, но милая Танечка даже и фамилии такой не знает. После Бетховена поставили «Реквием» Моцарта.
Славная девчонка, симпатичная и неглупая. Хотя, все бабы изначально – дуры. Дурнее баб только мужики: зачем день и ночь рыщут за их юбками?! А волосы у Тани какие! Распустила косы и – Святая Агнеса! Сантиметров пять не достают до пола. И красивые – золотисто-каштановые.
Потащила меня на лекцию в университет культуры, лекция – тихий ужас, Танечка же слушала весь этот бред молитвенно полураскрыв губки, предназначенные, на мой взгляд, для совсем иного времяпрепровождения.
Были и веселые моменты, когда, например, одна старая кочерыжка из публики настоятельно потребовала поставить запись седьмой баллады Шопена. Ей вдалбливают: нет такой баллады в природе! Она свое трандит: как нет?! сама играла!! Может, седьмой вальс? Да нет же!! Баллада!.
На другой день, чтоб уж окончательно очаровать барышню Таню, дал ей почитать рукописный сборник своих стихов. Танечка прочитала. Посмотрела на меня. И повертела указательным пальчиком у виска. Окончательно убедился, что по воле судьбы встретился с очень умной девушкой. Хоть она и поцарапала кожу на виске, несколько стихотворений жульнически посвятил ей, надеясь, что судьба никогда не сведет ее ни с Ариной Родионовной, ни с Майкой, ни с Наташкой и они вчетвером, сообща, не оттаскают меня за бороду, которую к тому времени отращу.
Но недолго цирковой Менелай строил куры и матримониальные надежды: Елена Барнаульская вдруг исчезла. Прошел день, другой и третий, а она все не кажет глаз. Кое-как расхрабрился и в пятницу утречком робко жму кнопочку звонка в ее квартиру, стараясь даже не думать, что налечу на родителей.
Итак, звоню. Дверь распахивается. Танечка в халатике. Медуза! Глаза молнии мечут! Павший духом анахорет, даже не сказав «здравствуй!», тяжко вздыхает и опускает очи долу. Прекрасная Елена кипит, молнии блещут, ждет, когда горе-воздыхатель начнет канючить, оправдываться, упрекать, настаивать, чтоб можно было его отбрить, прогнать, уничтожить повествованием о красавце Парисе Илионской консерватории, светлый путь к которому новоявленный Дон Жуан вздумал перегородить своей гитарой и саксофоном.
Но Дон Менелай молчал и лишь скорбно вздыхал. Танечка вскипела: «Ну, проходи же, чего стоишь!» Робко вхожу, робко оглядываюсь. «Садись!» Сажусь на краешек и в уголок дивана. Она стоит, ждет. Дождалась, что я поднялся. «Что это ты?» «Да неудобно как-то… Дама стоит…» Танечка фыркнула и устроилась на другом краешке дивана.
Вот тут-то мне было поведано, наконец, что мечта о консерватории Тане дороже всех на свете любвей и дружб. Не возражая в принципе, скромно выразил недоумение, чем любовь (в умеренном, разумеется, количестве) может повредить консерватории? И кто я такой, чтоб повредить ей? Через месяц наша цыганва все равно ушьется, по слухам, в Бийск и навсегда увезет из Барнаула мое разбитое и одинокое сердце и всю оставшуюся жизнь будет ее мучить совесть, за то, что не утешила и не согрела то бедное сердце… Так, вдруг, жалко стало самого себя!..
Умничка наша немного поупрямилась, так как поняла справедливость утверждения, что вред консерватории будет причинен самый незначительный, а любовь… А почему бы в нее и не поиграть? Почему бы азартно не поотбиваться от самых недвусмысленных приставаний друга сердца? Ей это все тем более интересно, что не представляет никакой опасности, в том смысле, что мужчина, как таковой, Танечке до лампочки.
Но, все же, какая косность ума! Хотя бы из любопытства, из чисто познавательных целей сдалась.
Узнать бы точно, успею ли я вырваться в гости, пока вы все не поразъехались по домам. Пиши, лентяй.
Бывай здоров.
Вадим.