Её полное имя я не запомнил. Она сняла шорты в кафе "Никакой Париж", обрадовав до слез большую собаку с разноцветными глазами.
Неожиданно близко произошло это и со мной...
Мой троллейбус сломался под осенний дождик в самом начале Днепрогэс. И я, свернув свой талончик в фигу, побрел пешком на правый берег, нисколько не скрывая дурного желания посмотреть вниз. А то и плюнуть.
Двинул прямо - мимо мужиков со спинингами, ловивших (кто с голодухи, а кто - с тоски) птиц-чаек. Шел я, и металл подо мной прогибался. Как чердачная жесть.
Добрашись до середины, я обернулся на плач. Это удачливый птицелов доставал блесну из горла. Глаза невольно прижались к земле . Или, точнее, устремились ниц. А там - прямо у моих сапог - висел живой еще человек в куртке из солдатской шинели. И взгляд его рассматриваяющий... меня остановил у самой кромки.
Когда я летаю, я боюсь высоты. Это была Она. Оградительные поручни гидроэлектры им. Леннона еще помнят ее цепкие пальцы.
- Ты - кто?
- Барабанщик,- ответил я тогда.
- Ты - старый?
- Меня вовсе нет.
- Ложь. Ты - знак. Я сдаюсь и вылезаю, - пара четырнадцатилетних ног топнула по эту сторону света. А мне, уходящему, понеслось вдогонку Эй:
- ...как зовут твой телефон?
- Не помню. Пожар был, и высохла вся вода.
- А где в это время был ты?
- В лесу. Далеко от города... Но однажды я знал, что так случится. По молодой сове и сосновым звездам... И ничего не сделал.
- ...Не печалуйся, дедушка Юр, мы еще будем ходить в парусиновых туфлях. Возьми-ка лучше вот это, - девочка проворно сунула в карман моего пальто дюжину душистых папирос и свободно ушла, не стесняясь того, что она давно уже выросла из этих штанов.
Долго я еще там простоял. Бородатый. И со шпагой запорожской стали.
Кто бы мог предположить, что это, наполовину бесполое, существо спасет всех нас.
1990г.