Стоя у иконы Николая Чудотворца, он истово крестился и по двигающимся губам можно было понять, что молился. Однако в гулкой благоговейной тишине храма, какая бывает между службами, нельзя было разобрать слов. Только однажды донеслось разборчиво: «Верую ведь, Господи!».
Крепко сложенный, молодой, в кожаном пиджаке, с короткой стрижкой, он не производил впечатления глубоко верующего, а самоуверенный взгляд глубоко сидящих глаз не выдавал смирения и раскаянья.
Закончив сою беседу с Господом, он зажёг с десяток свечей и расставил их у различных икон, не вглядываясь в их лики, скорее руководствуясь удобством подхода к ним. На выходе задержался у коробки для пожертвований и демонстративно, дабы видели редкие в этот час прихожане, опустил в неё тысячную купюру. Подумал несколько секунд и, медленно вынув из кармана вторую, так же демонстративно опустил и её. С чувством выполненного долга неторопливо пошёл к выходу.
Две прихожанки – лет по шестьдесят, проводили его взглядом и, скорбно вздохнув, перекрестились.
– Дальше грешить пошёл, – сказала одна.
– Да, Господь с тобой, Тимофевна, с чего ты взяла?
– Разве не видно? – удивилась первая. – Не каяться приходил – просить. Видала, как бросил две тысячи. Словно подачку. Нет. Этот точно грешить пошёл.
– Ох, прости его, Господи! – прошептала вторая.
В это время в храм вошла пожилая женщина. Её голова была повязана скорбным чёрным платком. Лицо болезненно бледное, бескровные губы плотно сжаты. Увидев её, на встречу поспешил священник. Взял её под руку и тихо спросил:
– Как вы, Вера Васильевна? Здоровы ли?
Женщина не ответила, лишь вяло шевельнула рукой, как бы отмахиваясь от вопроса, а скорее, давая понять, что слышала.
Священник увлёк женщину в глубину храма к массивной иконе Богородицы, шепча по пути:
– Давайте вместе помолимся. Богородица милосердна, Она поддержит, поможет.
Те же прихожанки зашептались меж собой:
– Глянь-ка, Васильевну-то как скрутило. И не узнать. Ох, беда-беда.
– Да уж беда, и не вымолвишь. Это ж надо – обоих сынов враз лишилась.
– Так ведь и года не прошло, как мужа схоронила. Вот уж горюшко-о.
Прихожанки начали уголками платков вытирать глаза, креститься.
– Слышь, Тимофевна, пойдём и мы помолимся за Васильевну, да за сынов её. Хорошие парни были. Я-то их хорошо помню. Близнецы. И не различишь, бывало.
Беспрерывно крестясь, они пошли к, молящейся в полумраке храма, паре.
В благоговейной тишине храма изредка были слышны слова:
– Спаси и сохрани, Пресвятая Дева Мария…