Глава вторая
…Череду приятных и грустных воспоминаний неожиданно прервал голос матушки. Она неслышно появилась в гостиной, выйдя из своего рабочего кабинета со стопкой слегка помятой голубой бумаги, на которой невообразимым почерком было увековечено очередное эпохальное сочинение.
- Послушай, Жюли! Сегодня я завершила, наконец, свою поэму! Представляешь, в эту дикую непогоду меня неожиданно посетило поэтическое вдохновение!.. Я даже забросила переводы Ламартина и Оссиана, чего от себя никак не ожидала!..
Жюли оторвалась от окна, за которым ливень и ветер заметно пошли на убыль, и повернулась к матери. По опыту она знала: хочешь - не хочешь, а придется выслушать ее очередной опус, в противном случае испорченное настроение авторессы неизбежно скажется на всех без исключения обитателях дома.
- Да, матушка, - как можно мягче согласилась Жюли. – С удовольствием послушаю...
- И очень строго оценишь!
- Конечно...
Леонора подошла ближе к окну, и, слегка прищурившись, стала читать:
О, Португалия! Пред миром остальным
Чем провинилась ты, вины не зная?
И почему молва народов злая
Тебе пророчит хаос, мрак и дым?..
По мере чтения голос ее крепчал, глаза обретали блеск патриотической убежденности, и Жюли (вся – вынужденное внимание!) невольно залюбовалась артистичностью жестикуляций матушкиной руки, точно и элегантно подчеркивавшей эмоциональные акценты поэтического сочинения. «Как молода она духом! – подумала Жюли, переведя взгляд на ее лицо. – И это в пятьдесят семь лет! Несмотря на годы помбаловской тюрьмы! Неужели непрестанное творчество так славно сохраняет душу и дух творца?!. И лицо тоже! Ведь на нем нет ни одной морщины... В этом отношении она разительно отличается от тетушки Марианы, правда, с одной оговоркой: тетушка на восемь лет старше… Но талантом сочинительства Господь не обидел обеих сестер… А я вот, к сожалению, не унаследовала никаких талантов... Разве что - танцевать качучу... Впрочем, не только: иметь превосходную фигуру, достойную резца Праксителя, красивую грудь, миловидное личико, нежную бархатную кожу, способность грацией воспламенять взоры мужчин и при всем том умудриться быть далеко не дурочкой – разве этого мало?!.»
Углубившись в свои мысли, Жюли не заметила, что матушка прочла последний листок патриотической поэмы и вопросительно-долгим взглядом уставилась на нее.
- Замечательно, превосходно! – спохватилась Жюли и захлопала в ладоши.
- В самом деле? Тебе нравится?
- Конечно!.. Очень сильно и убедительно!.. Мне кажется, вы становитесь классиком, по крайней мере, в португальской поэзии...
Леонора довольно улыбнулась, притянула Жюли за голову и нежно поцеловала в лоб.
- Ты лгунишка, Жюли... Я же видела: твои мысли были где-то далеко-далеко... Не иначе, как с отцом Идальюшки. Имя этого… уже не совсем безразличного для нас человека, ты почему-то до сих пор от меня скрываешь. А поэма... думаю, ее по-настоящему оценит только Мариана. Как всегда, я жду ее к сочельнику.
- Значит, опять предстоят унылые дни бесконечных политических разговоров... Господи, какая скука!.. Ваша сестра способна говорить о чем-либо еще, кроме политики?
- Жюли, ты уже не маленькая девочка, и сама прекрасно знаешь, что тетушка Мариана всю свою молодость безвинно сгубила в помбаловской тюрьме, оставив там здоровье, зубы, неродившихся детей... Мне-то было чуть легче, я с восьми лет вместе со своей матушкой отбывала пожизненное заключение в монастыре Святого Феликса, где режим намного мягче тюремного. А сестра содержалась в настоящей сырой крепости с жестоким режимом. Сколько насилия над собой она натерпелась от вечно пьяных тюремщиков! Обращение к политике стало лекарством для ее души, дало выход накопившейся желчи. Она не может без политики, без своих злющих памфлетов... Так что придется тебе потерпеть... К тому же, кто лучше нее сможет рассказать нам о том, что сейчас творится в мире и нашем государстве? Ведь мы ничего толком не знаем, живем здесь, как бирюки... А кругом - война. Возможно, и до нас уже докатилась – ведь Португалия стала яблоком раздора между Англией и Францией.
- Ладно, матушка, потерплю сестрицу вашу, - примирительно сказала Жюли. – Но откуда вам известно, что она точно будет у нас?
Леонора удивленно подняла брови, покачала головой:
- Дочь моя, ты точно витаешь в облаках. Опустись на грешную землю. На дворе уже декабрь, а это значит - скоро сочельник. А Мариана в сочельник, как и подобает старшей среди нас, всегда читает Евангелие от Святого Луки, творит молитву и за постным обедом преломляет облатки. Неужели забыла?
- Действительно забыла, - смущенно созналась Жюли.
- Кроме того, - продолжила Леонора, - наш сосед вчера вернулся из деловой поездки в Лиссабон, где заглянул по моей просьбе к тетушке. Через него Мариана передала мне записку, в которой подтверждает свой приезд к Рождеству и добавляет постскриптум, что привезет очень неприятные новости, в том числе связанные с твоим мужем.
Ни один мускул не дрогнул на лице Жюли.
- Вот как? И что же этот старый индюк натворил в нашей столице?
- Не знаю. Мариана не приводит никаких подробностей. Узнаем, когда приедет.
Леонора повернулась и, собрав листочки с только что прочитанной поэмой, направилась к двери кабинета, но на пороге остановилась и пальцем поманила дочь к себе.
- Жюли, - тихим голосом спросила она, - ты уверена, что Идальюшка - не от мужа?
- Конечно. Я вам уже говорила, что мой так называемый муж… как мужчина, ни на что не способен.
- Тогда…
- Что – тогда?
- Тогда, надеюсь, ты понимаешь, что я вправе знать, кто настоящий отец моей красавицы-внучки?
- Скажем так: один очень важный сановник, который в настоящее время проживает и работает в Мадриде.
Леонора не удовлетворилась уклончивым ответом дочери. Она твердо решила узнать правду, поэтому c недовольным видом покачала головой и голосом, не допускающим возражений, повторила:
- Жюли, я должна знать, кто отец моей внучки! С тех пор, как ты беременной приехала ко мне из Мадрида, я ни разу не спрашивала тебя об этом. Но сейчас все-таки хочу спросить. Почему ты отказываешь мне в этом естественном праве бабушки? Я не узнаю тебя, Жюли! Ты стала такой скрытной, бессердечной… Впрочем, я догадываюсь о причине твоей скрытности: отец Идалии… вероятно, уродлив, лыс, со вставными зубами, и ты стесняешься мне об этом сказать.
Жюли расхохоталась так, как могла это делать только в детстве. Глядя на нее, Леонора тоже рассмеялась, но быстро успокоилась и попыталась остановить дочь:
- Ну, хватит, хватит, дочка!.. Иначе придется мне на старости лет танцевать качучу. А я не помню уже, где лежат кастаньеты. Остановись, говорю!..
Когда Жюли перестала смеяться, Леонора спросила:
- Что означает твой гомерический смех? Неужели я оказалась проницательной Сивиллой и точно угадала портрет этого человека?
- Вовсе нет! Как раз все наоборот. Отец Идалии довольно молод, ему тридцать семь лет, красавец необыкновенный - высокий, с тонкими, благородными чертами лица, атлетического сложения… а губы!.. пухлые, чувственные, от прикосновения которых я натурально теряла сознание… Он аристократ знатной фамилии, несметно богат, очень умен и, конечно, необычайно страстен… К тому же, прекрасный дипломат… В общем, я не смогла устоять перед обаянием этого человека… Я полюбила его, а он - меня…
- Так кто же он? Член королевской семьи?
- Нет, - улыбнулась Жюли и, неожиданно для самой себя решившись на откровенный разговор с матерью, сказала: – Его зовут… барон Григорий Строганов. Он русский полномочный министр при Мадридском дворе, посланник императора Александра.
- Ах, вот оно что!.. Строганов… Строганов… Я встречала в газетах эту русскую фамилию, и, по-моему, преимущественно в разделах скандальной хроники… Или я ошибаюсь?
- Думаю, вы не ошибаетесь. До встречи со мной он действительно был отчаянным ловеласом, которого знала вся Испания. О его любовных похождениях говорили во многих салонах Мадрида. Но для меня это ровно ничего не значит.
- Как не значит, Жюли? – недоуменно спросила Леонора. – Человек, который менял любовниц, как перчатки…
- Матушка, - перебила ее Жюли, - я ведь тоже украсила свой безрадостный брак ожерельем любовников. Ну, и что?.. Мы с Григорием любим друг друга. У нас прекрасный ребенок. И, поверьте, сейчас кроме Строганова мне никто не нужен. Придет счастливое время, и мы соединимся – в этом мы поклялись друг другу.
- Ты намерена уйти от мужа?
- Безусловно, в удобный для меня и Григория момент.
- Вот как? А он разве холост?
- Нет. Его супруга, баронесса Анна, проживает с ним в Мадриде, в посольском доме. Она очень болезненная женщина, и большую часть времени проводит в общении с докторами. В Петербурге у них осталась куча детей. Их дворец на Невском проспекте – главной улице города - считается подлинным украшением российской столицы…
Леонора покачала головой, грустно глядя в глаза дочери.
- Жюли, дочь моя… Не будь наивной. Барон-красавец вдоволь налакомится тобой и тотчас забудет, как только вернется со своей законной супругой к своим законным детям. А Идальюшка так и останется воспитанницей по фамилии д’Обертей. Несчастная моя внученька… Кем она будет для общества? Никем! Ни графиней д’Ега, ни баронессой Строгановой!.. Ты об этом подумала?
– Здесь вы ошибаетесь, матушка! - решительно покачала головой Жюли. - Барон Строганов вопросы чести ставит превыше всего. И если он, объясняясь мне в любви, сказал, что нет в мире препятствий, которые могли бы помешать нам соединиться, значит, так оно и будет. Мы удочерим Идалию и восстановим ее во всех законных правах. Я верю слову Строганова.
- Ох, Жюли, Жюли!.. Ты просто влюбленная кошка. Ну, да жизнь научит тебя, поставит все на свои места… А что же мы стоим у дверей? Давай-ка присядем в кабинете.
Они зашли в кабинет и сели в стоящие у письменного стола кресла. Леонора, закинув по привычке одну ногу на другую и положив руки на мягкие подлокотники, любопытно-вопросительным взглядом посмотрела на дочь.
- Как же ты познакомилась со своим возлюбленным? – спросила она. – Думаю, не иначе, как при неких романтических обстоятельствах…
- О, да! – с готовностью откликнулась Жюли. Начатый в гостиной откровенный разговор с матушкой требовал откровенного продолжения. И она решилась. – Вы готовы к долгому повествованию?
- Конечно. До обеда еще полтора часа. Столько же, думаю, проспит и Идальюшка.
- Что ж… Тогда нам надо мысленно возвратиться на несколько лет назад… Появился барон Строганов в Мадриде совсем не случайно. Специальным повелением российского императора Александра Первого он был назначен посланником в Мадрид, имея приказание всеми возможными правдами и неправдами стараться помирить Испанию с Англией.
- Зачем это понадобилось русскому медведю? – недоуменно спросила Леонора.
- Как объяснял мне сам Григорий, - для того, чтобы оторвать Испанию от Франции, усилив тем самым антинаполеоновскую коалицию. Впрочем, для ясности дела нам надо углубиться в недавнюю историю – примерно в таком виде, в каком просвещал меня сам Строганов… А начнем мы, пожалуй, с уяснения личности премьер-министра Англии, сэра Уильяма Питта-младшего, и его лидирующей роли в цепочке тех трагических европейских событий, которые, в конечном итоге, и привели барона Строганова в Мадрид… Именно с этого Григорий начинал мое просвещение в европейских делах и политике. Именно с этого, матушка, и я начинаю свой рассказ. Перенесемся сначала в туманный Лондон января 1804 года…