Три дня и три ночи лил дождь. Разверзлись хляби небесные, тучи летели низко над землей, цеплялись за ветки и стволы деревьев, ветер носился по земле, выворачивал с корнями деревья, сбрасывал крыши домов, злобствовал.
Выпустил повелитель небесный своих верных слуг, нечисть лесную и речную, погулять, пусть знают неблагодарные люди, кто в этом мире хозяин.Испугались обитатели земные, страшно стало людям, страшно зверю лесному.
Уже заклинание старинное звучит, к небу несется, просят люди силы небесные :» Тучи, тучи, собирайтесь в кучи, улетайте с небес за речку, за лес. Что, свет- солнышко, заленилось, в тучи схоронилось? Обсуши листву, обласкай траву!"
Знают люди старые, завтра кончится ненастье, ступит на землю Иван Купала. Всегда на один день, в месяц, что ласково зовется сенозарником, жарником, грозником, макушкой лета, приходит он к людям, и дальше покатится лето в осень.
Долго потом ходят про него были- небылицы по лесам дремучим, по болотам зыбучим по полям росным, по лугам сенокосным. А уж как девки того дня заветного ждут, наряды шьют, ленты–бусы в косы вплетают, женихов завлекают, по утренней росе собирают двенадцать трав, на суженого гадают.
Сидит на лавочке под старой ветлой древняя бабушка Пелагея, то ли быль про себя, младешеньку, то ли сказку про времена минувшие сказывает. Все вспомнит, в морщинах лицо, а глаза светлые, с зеленцой, как у молодой девки.
Ой, лихие времена тогда были, шли на землю нашу вороги со всех сторон, а про праздник не забывали, привечали Купалу, первая его невеста и узнала тот старинный заговор.
Много с той поры лет прошло, задумала нынче молодежь времена былые вспомнить, по старинным обычаям праздник встретить, все сделали, как старики сказывали.
Выбрали накануне невестой Купале самую красивую девушку в деревне. У невесты глаза зеленые, как луг покосный, коса самая длинная и густая.
Когда засияла на небосводе утренняя звезда, пошла девушка к камню заветному, со словами заговора собрала одолень-траву, венок сплела, надела на голову, в руках лилии белые.
Распустила косу, упали волосы в воду. Села голышком на камень-валун, знака ждет, птица должна в лесу прокричать, тогда заговор сбудется, все исполнит Купала, что невеста просит.
Не для себя просила силы небесные. Просила род людской, поля и леса от ворога и бед защитить, а деревни от пожара.. Не оробела, как птица сигнал подала, запела заговор старинный, которому бабка научила.
На Ивана, на Купалу, поутру
Собирать пойду русалочью траву,
Блещет молоньями черный небосклон.
Мне, младешеньке, приснился черный сон
Одолень трава, одолей врага.
Мне, младешеньке, приснился черный сон,
Тучи черные клубят со всех сторон,
Дым пожарища ложится на жнивье,
И над черным полем - чёрно воронье.
Одолень трава, одолей врага.
Изловчилась, бросила в самую середину омута одолень-траву:
Сны мои, вещуны, улетайте прочь!
Разгорайся день, убирайся ночь.
Одолень трава, одолей врага!
Всю ночь молодежь гуляла, хороводы водила, на воду венки девицы кидали, через костер прыгали, чтобы беды и напасти в огне сгорели, к честным людям не цеплялись. Самые храбрые в дальний лес пошли к священному дубу древнему.
Сколько лет дубу тому, никто не знает. Весь он молниями бит, а все стоит. Старики сказывали, в незапамятные времена посадил рощу дубовую сам лесной хозяин, Пан.
До сей поры, говорят, он за лесом всем и за дубом тем досматривает, не оставляет лес без присмотра. Одни верят, другие сомневаются.
Давно уж нет дубравы, а дуб все стоит, желуди разбрасывает, словно ждет чего- то.
Подошла молодежь, поклонились дубу, как старики наказывали, руки к стволу приложили, попросили, кто чего хотел.
Клялись все, что почувствовали, как дуб вздрагивает тихонько. Не гневается, слушает. Может, исполнятся их пожелания. Потом встали спиной к стволу, в чащу лесную всматриваются.
Хотелось всем увидеть, как папоротник зацветет в эту ночь. Знали, не цветет папоротник, а вдруг, да вправду чудо сбудется. Созреет цветочная почка, с треском лопнет, раскроется, засияет ярким светом цветок, если его сорвать, любой клад найдешь.
Да никому до сей поры, это не удавалась, сказывают, протягивается к цветку дивному огромная волосатая рука, срывает. Засвистит, захохочет нечисть, тихо станет.
Не зацвел в эту ночь папоротник, не загорелся ярким светом, только по кустам огоньки заблестели, как свеча вдалеке. Все верно, с этой ночи появлялись в лесу жучки-светлячки..
Испортил все Ванька, сын старосты, стоит, потешается. Ни он, ни отец его во все эти сказки не верили: - Никакой тайны у леса нет, враньё сплошное. А Пана нет, и не было, наболтали старики, а вы уши развесили.
Не живой дуб и не священный. Завтра всем докажу, возьму топор отцовский, рубану по нему. Посмотрим, как Пан защитит дуб.
Только он так проговорил, побежали по дубу, сверху донизу, голубые змейки-огоньки, вышел из дуба, как из двери, старичок сухонький, в длинной рубахе холщовой, в лапоточках. Погрозил старичок парню палкой, да сказал тихонечко, как ветер листьями прошелестел:- Ванька, Ванька, колодой не стань-ка.
И пропало все. Стоит молодежь, дрожь напала, тут уж не до веселья, про клады лесные все забыли, поняли, кого видали. Сколько лет уж такого не было, старики не припомнят. Не к добру, когда лесной повелитель людям показывается.
Засобирались домой, договорились старикам ничего не рассказывать.
Попросили парни Ваньку в лесу не безобразить, не трогать дуб священный. Никого не слушает. Знай, грозится. Спеси много, нет угомона придурковатому.
На другой день ничего, никому не сказал, отправился к дубу священному, не повинился, не поклонился, близко встал, со всей мочи топором замахнулся, да упал из руки топор прямо ему на ногу, кровь хлещет, захотел от рубахи клок оторвать, ногу перетянуть, а рука-то не поднимается, висит, как тряпка.
Завопил Ванька, хорошо, девки-ягодницы неподалеку были, чернику собирали. Как кровь унять, все в деревне с малых лет знали, помочился Ванька на рану, тут и девушки подошли, перевязали. Похромал парень домой, даже топор не поднял, до него ли тут.
Слезы в доме старосты, кормилец единственный калекой стал. Ванька и навыдумывал, что шел он мимо дуба, ничего худого не замышлял, удилище в лесу искал, а дедок седенький, по всему видать, колдун, его искалечил.
Пошли староста со старостихой в село соседнее, там ворожея жила. Ничего хорошего от нее не было, а пакости с превеликим удовольствием людям делала. Могла ворожея порчу снять, сглаз отвести, а чаще всякие беды на людей напускала, да не по своей вредности, а за деньги хорошие.
Раскинула ворожея карты, думает, как самой хворобу не получить, слыхала она от филина лесного похвальбу Ванькину на праздничную ночь.
Нашел, дурак, кому грозить. Может, конечно, Пана и нет, а язык зазря нечего распускать. Вот теперь ей решать, что делать, как из этой паутины его вытащить, да и самой не впутаться.
Запричитала, загоревала: - Ой, худое дело, ой, лишенько мне, бедной. Не хотят карты, мои вещуны верные, мои гадатели-ворожители, ничего мне говорить. Из рученек моих падают, на пол ложатся.
Достала ворожея карту из колоды, старостихе показала, а на ней дама виней: - Вот кто тебе, страдалице, поможет, хворобу Ванюшкину вылечит. Неужто не признала, ведь это Полька, невеста Купалы.
Ей на целую неделю колдовские силы отданы, знает она, что делать. Это все, что карты рассказали, плату за работу мою не забудьте в горшок положить, хочу козочку купить, молочка парного попить.
Не хотелось старостихе к девушке идти, да беда, как на веревочке, повела. Нашла Полинку в огороде она работала.
Расплакалась, все, как на духу выложила, просит сыну помочь, из беды парня вызволить: - Может, какой заговор почитаешь, или снадобье колдовское сваришь? Говорят, Купала тебе силу целебную на неделю дал. Что тебе стоит, а уж я тебе хорошо заплачу.
- Тетушка, Дуня, я не колдунья. Всё это только сказка красивая. Купала тут ни при чём. Невестой ему меня выбрали за косу густую, за волосы длинные - захотели старину вспомнить.
Верно, травы знаю, меня этому прабабушка научила, снадобье можно сварить, только не всякому оно поможет, не от всякой хворобы вылечит. Если зло в человеке живет, никакое снадобье не поможет.
Все остальное люди придумали много сот лет назад, да сами и забыли. Даже старинную рощу, что по преданию сам Пан посадил, врубили, а теперь чуда захотелось. Знаю я, будет чудо, коли зазеленеет около дуба священного дубовая роща, простыми людьми высаженная, пусть Пан порадуется. Пойдемте, посмотрю на Ивана, может, чем и помогу.
Только открыла Полинка дверь, зарычал на нее по-медвежьи Ванька. Заколотило его, заломало, совсем бесноватым сделался, мать еле успокоила.
Села Полинка рядом, внимательно смотрит, попросила рассказать, как все в лесу случилось. Рассказывает Ванька, врет, от злости трясется, все деду грозит, а в переднем углу избы появилась дымка синяя, словно печку рано закрыли.
В дымке той ясно лес видно, вон и дуб древний стоит, вроде Ванька к дубу подходит, топором замахивается.
-Боже правый, спаси нас, грешных,- читает молитвы Полинка, а по Ваньке огоньки синие забегали, задёргался Ванька, стал в росте уменьшаться.
Пропало лесное видение, что-то тяжёлое на пол упало, это сломалась, развалилась табуретка, на которой Ванька сидел. Лежит на полу колода дубовая, одежонка Ванькина на ней валяется.
Долго плакали, горевали Ванькины родители, похоронить – и то нечего. Так в доме колоду дубовую и оставили, одежонка сверху.
К осени взяли лопаты, в лес пошли. Выкопали у дуба священного дубочки маленькие, стали рядками рощу дубовую высаживать, пусть растет, людей радует. Молодежь тоже за дело принялась.
Издалека воду на коромыслах девицы носили, дубочки те поливали. Мимо дуба священного проходили, кланялись, прощенья у сил лесных просили. Прошло несколько лет…
Поднялись дубочки, к празднику Купалы зазеленели.
Может, придумали люди, или и вправду то случилось, только в ночь на Ивана Купалу пришли старики из рощицы домой, а сын их, живехонек, на стуле сидит.
Говорит, в краях дальних был у тамошнего лесника в услужении. Теперь своему лесу служить верно будет. Вот и славно! Пусть растут и зеленеют леса на радость всем!