Четырёх офицеров свела вместе не только служба в одном гарнизоне, но и крепкая мужская дружба. Были они совершенно разными не только по характеру, но и внешне. Объединяла их одна особенность – все они были нелетающими командирами учебных подразделений в военном лётном училище.
Рождённый ползать - летать не может, говорит старая русская народная мудрость. Приводя к смутной догадке, что некоторые из людей когда-то в древности уже умели летать. Или испокон сознательно готовились к веку двадцатому, когда и стала осуществляться мечта человечества о вольном полёте. Но у четвёрки друзей нисколько не вызывала комплекса неполноценности постоянная близость к курсантам-военлётам. Из года в год становившимся на крыло, и порой испытывавшим щенячье чувство превосходства перед нелётными отцами-командирами.
Все четверо - капитаны. Каждый из друзей обладал яркими отличительными способностями.
Александр Сабельников, которого курсанты прозвали Сохатым за двухметровый рост и несколько угрюмый взгляд исподлобья, имел звание мастера спорта по боксу и обладал острым проницательным умом.
Виктор Баринов, в курсантском обиходе – Барин, подтянутый, крепкий и ладный, точно гвардеец суворовских времён, с виду казался несколько флегматичным. Пока дело не доходило до спорта или строевой подготовки. В волейболе редко кто мог устоять перед его пробивным ударом откуда-то чуть ли не из-под облаков, а асфальт на строевом плацу во время занятий крошился под его каблуками.
Николай Бирюков имел у курсантов прозвище Молотобоец. Что, в общем-то, было истиной. Выросший в деревне, Николай с детства работал в кузнице. И, схватив какого-нибудь разбушевавшегося хулигана за кулак, мог запросто ударом второй руки в локтевой сгиб оторвать противнику руку. Но Николай был человеком не только силы, но и доброты немереной. И, когда-то, служа ещё в Сибири, и задерживая уголовника, вооружённого ножом, просто перебил тому бицепс, попутно сломав четыре кости. После чего переживал чудовищно, что не смог рассчитать силушку.
Как-то, обмывая вчетвером в одном из городских ресторанов очередную капитанскую звезду, они были вынуждены мягко и культурно помочь вывести из зала двоих восточных гостей города, в подпитии слишком вольно поведших себя с работницами ресторана. После чего, ближе к вечеру, у выхода друзей поджидали человек пятнадцать нетолерантно настроенных граждан с мирными слесарными инструментами в руках, демонстрируя своё прямое отношение к плеяде профессионалов крупнотоннажной автомобильной техники.
Из всей четвёрки лишь капитан Бирюков имел непродолжительный опыт общения с тяжёлой гражданской автотехникой. Когда ещё был лейтенантом, его совершенно случайно сбил на одном из перекрёстков города автобус Львовского производства. Николаю пришлось тогда расстаться на операционном столе с одной из своих почек. А автобус был списан в утиль, как не подлежащий восстановлению. То есть кто кого сбил - осталось под вопросом.
Капитаны целых две минуты подробно и душевно интересовались попытками граждан применить тяжёлый инструмент необычным способом. После чего гости с востока два года объезжали их приветливый город стороной.
В целом, друзья были на хорошем счету у начальства и пользовались заслуженным уважением в гарнизоне.
Лишь только Михаилу не очень везло с продвижением по службе. Возможно, причиной была давно забытая история. Был Мишка детдомовским, получал от более старших не по-детски, и потому лет с пяти усиленно занимался спортом. Успев в институте стать мастером спорта международного класса по самбо, лейтенант Нежин, выпускник факультета военных переводчиков, попал в джунгли Вьетнама под самый конец локального конфликта. Война заканчивалась, тоска по прохладной и сухой Родине среди горячих и влажных джунглей усиливалась. И однажды, после очередного ностальгического ужина, щедро приправленного местным колоритом в виде настойки то ли на канарейках, то ли на змеях, сослуживцы решили отправить самого молодого из военспецов за исконно русским лечебным средством в соседний госпиталь. Отделяли их от заветной цели несколько мелких, но весьма неприятных моментов.
Вечер, в южных широтах быстро перерастающий в ночь.
Пять вёрст непролазных джунглей.
Петляющая среди сопок и камней «тропа энтузиастов», заминированная местными силами самообороны с обеих сторон и грозящая неаккуратному ходоку минимум инвалидностью.
И донесение разведки о том, что вокруг их охраняемого лагеря рыщут пока что не выявленные мелкие группы американского спецназа.
С другой стороны, к положительному решению подталкивали три важных фактора. Первый: похмельное начальство, в звании майора, которое присутствовало на ужине, и было настроено решить сложившуюся проблему по любому. Второе: самым младшим по званию из советских специалистов был как раз Миша, хорошо изучивший окружающую местность и знавший язык. К тому же, он был в прекрасных отношениях с начальником госпиталя. Третий фактор всё же был самым определяющим. Козырной картой, способной перекрыть любые другие. Местный колорит обладал таким непередаваемым вкусом и запахом, что желудки суровых северных богатырей уже выворачивало наизнанку при одной мысли о его приёме внутрь.
В общем, факторы перевесили моменты, и Михаил ушёл в ночь.
Вернулся он лишь к утру с грамотно забинтованным лицом и двадцатилитровой канистрой спирта в руках.
После ритуальных манипуляций с армейскими кружками всеми присутствовавшими на встрече, на вскользь заданный командиром вопрос «Что это у тебя с лицом?» Михаил не смог соврать по причине молодости и неопытности. Потому мрачно доложил о встрече с группой американских разведчиков на полпути от лагеря. И что при попытке взять его в плен оказал сопротивление и легко ранен. Посветлевшие было глаза начальства внезапно потемнели, внимательно осматривая бинты, на которых проступили следы свежей Мишиной крови.
- Дезертировать хочешь, сопля? – лёгким ароматом бессонной ночи выдохнули губы начальства в лицо лейтенанта Нежина. – Какие ещё на фиг американцы? Ты ведь без оружия был. Небось, с кем-то подрался у медиков или сам себя разукрасил…
После чего Миша молча опустошил свою порцию спирта, заботливо поднесённую сослуживцами, и растворился в джунглях. Через час он приволок кучу заокеанского вооружения с боекомплектом, две разгрузки со следами чуть засохшей крови, шесть личных жетонов, подписанных на английском, и какие-то разноцветные лоскутки, бросив всё рядом с бунгало старшего начальника. Майор поднял один из лоскутков и, вздрогнув, тут же его выронил.
Перед ним лежали шесть отрезанных ушей.
Правых.
Два чёрных и четыре белых.
Как разбирались с ним потом дома, в Союзе, Михаил не любил вспоминать, но лейтенантом он переходил почти три срока. А майор успел вырасти до штабного генерала.
От той истории на лице Нежина сохранились два чудовищных шрама на щеке и подбородке. Следы армейского ножа. Которые, впрочем, нисколько не портили аристократичного лица Миши. Наоборот, успех у лучшей половины человечества от этого только усиливался. К тому же капитан Нежин был просто чертовски красив. И сложён, как олимпийский бог.
Наверное, именно эти два последних качества и сыграли с ним однажды злую шутку.
…По-видимому, судьба всё-таки благоволила к взводному Нежину.
Потому что его друг и непосредственный начальник, командир роты капитан Сабельников обладал кроме острого ума ещё и таким качеством, как любопытство. В этот день у него был выходной, и он решил съездить в город за покупками.
Стоит добавить, что произошла эта история во времена, когда процессами в стране ещё управляло не какое-то виртуальное общественное мнение, создаваемое могучей кучкой за могучие деньги, а мнение народа. И потому офицеры не стеснялись прогуливаться по родным улицам в форме. А народ их присутствием гордился и чувствовал себя более уверенно.
Проходя контрольно-пропускной пункт училища, Александр заинтересовался необычным зрелищем. Через вертушку пыталась пройти без пропуска удивительной красоты девушка лет восемнадцати-девятнадцати, но вышколенные курсанты-первокурсники, которых на местном жаргоне называли «загнанных лошадей пристреливают», из последних сил стойко обороняли пост. Красотка находилась почти на грани истерики, и, чтобы спасти репутацию девушки и сохранить лицо курсантов, комроты вмешался.
Сбивчивый рассказ девчонки обескуражил его.
Потому что речь шла о его друге и подчинённом.
О Михаиле Нежине.
Незадолго до этого Миша съездил в отпуск. Любимая беременная жена и пятилетняя дочь тогда второй месяц отдыхали у родителей в Крыму. Проведя львиную долю отпуска с семьёй, Михаил оставшиеся две недели, как было положено, восстанавливал здоровье на курорте, отметив путёвку и отпускное удостоверение.
В Сочи.
В знаменитом авиационно-космическом санатории «Чемитокваджи».
Говоря по-простому, в «Чемитке».
Красота и сложение были не единственными достоинствами капитана Нежина. Ведь он являлся настоящим солдатом, а потому был всегда адекватен в поведении, блистателен в обхождении и лёгок в разговоре. Об умении танцевать или показывать акробатические трюки можно и не говорить. Тогда этим отличались почти все кадровые советские офицеры. Но все эти умения ему не понадобились.
В общем, он был обречён, когда, гуляя вечером вдоль прибоя, решил от скуки заглянуть на танцплощадку. Его глаза встретились с очами самой прекрасной из местных девушек. Она смущённо стояла в окружении подруг и, уже устав отклонять предложения потанцевать, думала уходить.
Миша никогда не был ловеласом, не умел волочиться или охмурять лучшую половину человечества, чтобы там ни выдумывали о нём гарнизонные дамы, томно вздыхавшие тайком в его сторону. И женился он на той самой русской девушке-враче, которая душной вьетнамской ночью зашивала его разорванное и залитое кровью лицо в госпитале. Свадьбу сыграли после двух лет душевной переписки и редких встреч.
Взгляд удивительной незнакомки настолько перевернул в нём всё, что впервые в жизни он ретировался, ощутив неведомую опасность. Два дня Михаил почти не вылезал из моря, занимаясь практически самоистязанием и кроша кулаками полуразрушенный бетонный забор в дальнем углу пляжа.
А на третий день случайно встретил её в старом магазинчике, густо украшенном фотографиями различных знаменитостей, известных лётчиков и космонавтов. В общем, оставшиеся дни его санаторного времени пролетели для них в каком-то до этого неведомом обоим состоянии, похожем на сумасшествие. Люди замирали в восхищении, наблюдая прекрасную пару, бредущую вдоль прибоя, и, казалось, не замечающую внезапно налетевшей грозы или наступившей ночи.
И только в самолёте Миша пришёл в себя и понял, что никогда не сможет ни забыть, ни бросить жену и детей. Курортный роман остался курортным романом. Посвященными в тайну, сжигавшую сердце, были только три лучших друга. Сумевших понять и частично залечить душевную боль Нежина серьёзными задушевными разговорами и двумя с половиной ящиками универсального лечебного средства от простуд, неврозов и сердечных страданий.
…Александр хорошо понимал все тонкости этой истории, и знал, что своего решения Михаил никогда не изменит. Но вот, то самое небесное создание, из-за которого чуть не затрещала по швам жизнь троих близких и дорогих ему людей, - Мишки и его семейства, - в слезах и расстроенных чувствах стояло перед ним. Порываясь встретиться с капитаном Нежиным и считая себя чуть ли не его невестой! Кстати, теперь дорогих его сердцу людей в семье Мишки неделю тому прибавилось. Родился сын, младший Нежин.
Командир роты капитан Сабельников даже слегка растерялся. Поначалу. Глядя в такие прелестные и беззащитные глаза. Но в своей жизни успел повидать достаточно много и умел в самые тяжёлые моменты собирать волю и ум в стальной кулак. Потому и решение, чуть поёжившись, принял мгновенно. Вмешался в ход событий.
Он ничего сразу не стал говорить юной гостье, сославшись на служебную тайну и необходимость обратиться к вышестоящему начальству. Попросил подождать немного. Как умел, успокоил и усадил всхлипывающую девушку в комнате приёма посетителей и, приказав суточному наряду напоить её чаем с плюшками из ближайшего магазинчика, естественно, материально обеспечив приказ, Александр взялся за телефон в комнате дежурного по КПП. Его негромкие распоряжения, если у кого и вызвали лёгкое недоумение, выполнялись точно и быстро, как всегда. А уж друзей дважды просить не приходилось. Поняв ситуацию с полуслова, они стали незамедлительно действовать. План был прост, хоть и довольно жесток. Но другого выхода в сложившейся ситуации Сабельников попросту не видел.
Организация сложнейших мероприятий может занимать различное время. Друзья и подчинённые справились за каких-то полчаса. Капитан Сабельников сумел отлучиться с КПП на несколько минут, вызвав двоих надёжных курсантов своей роты и наказав им аккуратно присмотреть за гостьей, не вступая с ней ни в какие разговоры. Ещё не успели высохнуть слёзы на прекрасном лице, как всё было подготовлено.
Отдав необходимые распоряжения одному из своих курсантов, капитан Сабельников собрал всю оставшуюся волю и приступил к своему главному на сегодня действию.
Слова звучали сухо и несколько отстранённо, а в девичьих глазах росло и ширилось непонимание происходящего.
- …капитан Нежин Михаил Андреевич погиб при исполнении служебных обязанностей…
В изумрудных глазах отразился детский ужас.
Сабельников вовремя подхватил почти невесомое стройное тело и аккуратно усадил девушку в кресло. Заблаговременно вызванный из санчасти военврач быстро осмотрел её и, пощупав пульс, недовольно покачал головой.
- Саша, ну ты даёшь… - но, наткнувшись на взгляд Александра, осёкся.
- Надеюсь, ты знаешь, что делаешь…
Ватка с нашатырём и легкий массаж висков привёл девушку в чувство. Глаза её были теперь какими-то опустевшими, и в них не было ни одной слезинки.
- Вы солгали…
Это прозвучало скорее как просьба, а не вопрос.
Сабельников умел выдерживать любой взгляд. Сейчас он ненавидел себя, но отступать уже не мог. Не имел на то права.
И она поверила.
Сникла.
И после бесконечно долгой паузы выдавила.
- …Я хочу …попрощаться.
Он понял. Ждал этой просьбы. Но всё-таки тоже выдержал паузу.
- Хорошо. Я распоряжусь, чтобы Вас пропустили.
Дорога к гарнизонному кладбищу заняла десять минут – вдвое дольше, чем требовалось Александру туда и обратно.
Ещё издали увидев свежий холмик на краю ряда, она остановилась и замерла. Потом пошла. Так медленно, будто переходила бездну по тонкой дощечке. Сабельников остался на месте и смотрел.
Заметил, как осторожно коснулась уже слегка высохшего песка могилы пальцами и внимательно посмотрела на табличку с двухнедельной датой, вставленную под обелиском. Потом что-то подняла с земли и поднесла к лицу. Александр прекрасно понимал, что именно она делает. Но не издал ни звука. Старые гильзы от холостых патронов не пахнут сгоревшим порохом.
Она молча вернулась туда, где стоял он.
- Вы были его другом?..
Что-то всё же не давало ей до конца всё уяснить.
- Я его друг. Остался им.
Её взгляд метнулся вверх, глаза в глаза, пронизывая его до самой глубины зрачков. Но Сабельников выдержал и это. Не найдя подспудного смысла в непроницаемом мужском взгляде, она отвернулась. И тогда он нанёс последний удар.
- У меня в кабинете есть фотографии. Пойдёмте, я что-нибудь дам Вам на память.
Подчинилась молча. Пошла за ним.
В кабинете, над служебным столом Михаила, висела фотография в рамке, оформленная траурной лентой.
Покопавшись в своём командирском столе, Александр вынул стопку и стал медленно перебирать её. Вскоре увидел то, что искал.
- Вот, возьмите. Хотя такое хранить не принято. Это единственная фотография.
Секунд пять она, остолбенев, смотрела на выложенные фотографии, потом, всхлипнув, закрыла лицо руками. И только тут её прорвало по-настоящему. Она плакала, как ребёнок. У Сабельникова всё сжималось внутри от того, что он сотворил. Но отступать было уже некуда.
Лицо Миши на фото было спокойным, будто он просто спал. Хмуро глядя в гроб, три капитана стояли, держа фуражки на сгибе локтя. За ними почётный караул курсантов вскинул автоматы к небу. Ещё дальше видны были какие-то штатские с непокрытыми головами.
…Остальную дорогу, до поезда, она молчала, глядя в окно такси. Лишь перед самой посадкой посмотрела на Александра.
- Ничего, что я взяла эту фотографию? Просто никак не могу поверить, что …всё …вот так.
- Ничего… - прохрипел Сабельников внезапно осипшим голосом.
И, глядя на уже удаляющийся поезд, увозивший девушку, почувствовал, как ноги едва не подкосились…
Поздним вечером начальник училища, генерал-майор Марковский, проходя через КПП к служебной машине, ожидавшей у ворот, застал странную сцену. Хорошенькая и печальная девушка с букетом красных гвоздик в руках пыталась в чём-то убедить курсанта, нёсшего службу у входа. Курсант, увидев начальника училища, вытянулся по стойке смирно, и, проводив генерала воинским приветствием и взглядом, повторил, должно быть, не в первый раз.
- Я же сказал, служебный день закончен. Если очень надо, приходите завтра, когда офицеры придут на службу.
Уже открыв дверцу «Волги», Евгений Алексеевич по привычке отметил не ускользнувшую от его внимания странную мелочь. И вернулся к входу. Девушка, в самом деле, держала четыре гвоздики.
- Могу ли я Вам чем-то помочь? – его лёгкое красноречивое движение рукой сдуло курсанта от входа в глубину коридора. Старый военный лётчик, генерал ясно ощутил и необъяснимую пока серьёзность ситуации, и бесполезность курсанта-первокурсника.
- Меня зовут Евгений Алексеевич, я начальник училища, - добавил он, разглядывая немного испуганную и почему-то выглядящую глубоко несчастной девчонку.
Неохотно, иногда запинаясь, она стала говорить. Хорошая речь, тонкие манеры и какая-то внутренняя сила чувствовались в этой стройной, совсем молоденькой и, как теперь разглядел генерал, очень красивой девушке. То, что она рассказывала, могло вышибить из равновесия кого угодно, но не генерал-майора Марковского, в девятнадцать лет сбившего своего первого «Юнкерса» под Будапештом, и навидавшегося за жизнь такого, что обычному человеку не следовало бы. Ни один мускул не дрогнул на лице Евгения Алексеевича. Генерал лишь изредка кивал седой головой, поощряя юную собеседницу. Марковский умел слушать людей так, что они, как само собой разумеющееся, выкладывали самое сокровенное.
- До сих пор не могу в это поверить. Потому и вернулась. Скажите, а можно устроиться в училище работать? Или служить. Я хотела бы …просто ухаживать …понимаете?..
Глядя на него просящими глазами, она даже не представляла, сколь много он понимал в этот момент. Цепкая командирская память быстро сложила мозаику разрознённых событий в единую и полную картину. А фотография похорон, легко и естественно перекочевавшая за время беседы пред его зоркие серые глаза, завершила картину прошедшего дня и предшествующих ему событий в эпическое полотно из жизни его командного состава. Но, внимательно заглянув в бездонные девичьи очи, он, просмоленный на сотнях аэродромов мира старый воздушный воин, всё же не смог сказать страшную и горькую правду. И, тем самым, разрушить её иллюзию окружающего мира. Мир, который она с таким чувством выстроила одним лишь своим воображением, покорял чистотой.
Думать генерал привык быстро. И, подумав, он принял единственно верное решение.
- Поступок, который Вам сейчас хочется совершить, это путь в никуда. Поверьте мне, старому, многое повидавшему человеку. Вы, похоже, студентка, у Вас учёба, круг друзей и близких...
Угадал, что, впрочем, было несложно.
- Нельзя служить тому, что разрушает жизнь. Нельзя служить, например, вечному горю. Это разрушает не только того, кто взял на себя такую страшную ношу, но и тех, кто рядом. У Вас есть близкие, родные Вам люди. Которых Вы, я знаю, очень любите, и которым Ваша любовь и забота необходима также, как вода и воздух всему живому. Не замыкайтесь в своём горе. Не обделяйте близких Вам людей своим теплом, своим присутствием и соучастием. Я знаю, что Вам просто необходимо вернуться к ним. А здесь Вам будет не просто сложно, а невыносимо. Я не пугаю. Просто знаю на собственном опыте, как необходимо поступать правильно. Когда-нибудь Вы станете матерью, потом бабушкой. И уже сами будете высказывать такие же или похожие мысли своим потомкам. Просто боль, которую способен пропустить сквозь себя человек, со временем превращается в мудрость. И в милосердие к нашему, порой весьма несовершенному, миру.
Евгений Алексеевич говорил без всякой лжи, чуть печально и задумчиво, что всегда действовало на людей, перемежая отдельные свои мысли паузами. Но девушка не перебивала и не задавала вопросов.
- Я знаю, свои собственные чувства, и особенно боль, в юности кажутся самыми непереносимыми из всех. Но через что-то подобное, или хуже, проходят почти все. Когда человек начинает понимать, что его переживания не являются исключительными, и что есть люди, которым больнее, тогда он поднимается на одну ступеньку взросления.
- Что же, нам остаётся молча страдать и взрослеть?.. – её вопрос прозвучал не безысходно, но ещё и не заинтересованно. Слеза всё же выкатилась из ресниц. Но казалось, что была уже не так горька. Быть может, только показалось. Девушка стояла, замерев, и точно прислушивалась к своим ощущениям. Весьма умна, тонка и чувствительна, промелькнула мысль.
- Древние говорили: «Господь испытывает тех, кого любит»… Чем дольше живу, тем сильнее убеждаюсь в правоте этого правила. Видимо, мы иногда теряем часть какой-то великой мудрости, которую знали предки.
Они долго говорили о жизни. О её жизни, родных, друзьях. Евгений Алексеевич даже рассказал по просьбе девушки одну грустную историю из своей боевой юности, едва не вызвав очередной всплеск водопада в её глазах. Герой Советского Союза, лётчик-снайпер, он умел затронуть чувствительнейшие струны в душе человеческой. Слегка, как это делает высочайший мастер-музыкант, прикасаясь к бесценному историческому инструменту. При всём том, сумев сохранить дистанцию и своё командирское достоинство, не опускаясь до вызывания чувства жалости у собеседника.
Стемнело. Девушка уже вполне успокоилась, хотя печаль порой ещё прорывалась внезапными паузами. И тогда Евгений Алексеевич принял генеральское решение. Не терпя робких возражений, он усадил гостью в служебную машину и, сев на переднее пассажирское место, приказал водителю везти их в аэропорт.
- Я хочу, чтобы Ваша мама смогла увидеть и обнять Вас сегодня же. И – никаких возражений! Вы мне во внучки годитесь. Так что считайте, что сегодня у Вас появился ещё один дед. Строгий, но справедливый.
Робкая печальная улыбка и сверкнувшие невысказанной благодарностью глаза, казалось, вознаградили военного лётчика Марковского ничуть не хуже боевого ордена. Теперь только внимательно оценив весь путь и силы, потраченные на преодоление опасности, грозившей этому юному существу, генерал удивился себе. И ощутил страх и дикую усталость.
Через час самолёт необходимого рейса уже был в воздухе, унося её на юг, к дому.
В полночь генерал ещё сидел в своём рабочем кабинете, в штабе училища. Подняв трубку телефона и вызвав на связь дежурного по училищу, он, глядя на поднесённую к настольной лампе фотографию, продиктовал под запись устный приказ:
- Срочно вызвать ко мне в кабинет: командиров курсантских рот капитанов Сабельникова, Бирюкова, Баринова и командира взвода капитана Нежина. Срок исполнения – десять минут…
Выйдя из кабинета начальника училища, четверо друзей в полном молчании дошли до военного городка. О произошедшем за генеральской дверью никто и никогда из них в жизни потом вслух не вспоминал. Но этот разговор с Евгением Алексеевичем, которого они все считали почти родным отцом, многое изменил даже в их дальнейших взаимоотношениях. Бирюков и Баринов скупо попрощались и пошли к своему подъезду. Александр и Михаил докуривали сигареты. И тут Мишку прорвало.
- Санька, а всё-таки, хоть ты и был, по-моему, неправ, но меня спас капитально. Я ведь своих так люблю, что… Просто не знаю, как благодарить. Сегодня я заново родился. Слушай, с фотографией и гильзами всё ясно, но как ты сумел состарить на две недели холмик?!..
Александр бросил окурок и, сделав короткий шаг, резко приблизился в упор, бешено глядя в глаза Михаила.
- Хоть сегодня и твой день, Мишка, но ты – дурак. Больше никогда об этом даже не заговаривай. Если, не дай божок, твои домашние хоть на йоту догадаются в чём дело, лично добавлю ещё десяток таких же следов на твоей смазливой роже. Я ради них всё это совершил, понимаешь?! Что ты передо мной за слюни раскатывал месяц тому о своей внезапной любви? Да разве это – любовь?!.. Давай, приведи пример недорослей, вроде Ромео и Джульетты, не понимающих ещё даже смысла собственного существования на Земле. Но уже сопливо рассуждающих о неземных чувствах. Любовь – это когда ты смотришь на свою вековую беззубую жену, с которой прожил восемьдесят лет и вырастил десятка два сильных, умных и добрых людей. Но видишь её той самой девочкой, которая до сих пор трепещет от твоей редкой ласки, и втихомолку рыдает, зная, что всё когда-нибудь закончится вместе с жизнью. Любовь страшнее ножевого боя в джунглях с кучей отъявленных и подготовленных убийц. Потому что она не знает ни страха, ни интереса, ни жалости к тем, кому выпадает. И она, настоящая любовь, не остывает никогда, выжигая все внутренности. Любовь – это ад, которого мы не знаем! Ты не знаешь. Так что, Мишка, друг, лучше молчи о любви…
Михаил, не ответив, сникший и потерянный, тихо ушёл домой.
Александру надо было выйти пораньше, чтобы успеть на контроль утреннего подъёма роты. Потому он, зайдя в свою одинокую квартиру, уже не ложился.
Так и сидел, глядя в едва светлеющее за окном небо, потягивая ставшие вдруг горькими сигареты, и вспоминая заплаканное лицо и бездонные глаза, которые ему уже никогда не суждено было забыть...