Он приходил к ней всякий раз, когда Она покупала себе ванильный пломбир.
Наслаждение было для нее единственным исключением, когда Она могла позволить себе выкинуть часы. В присутствии наслаждения часы бесполезны, словно рекомендации с прежнего места работы на Страшном Суде. По этому поводу Она всегда ссорилась с местным дворником, так как под ее окном часто собирались кучи из сломанных стрелок, треснувших стекол, ржавых минут и потускневших секунд. Раз за разом, бросив часы в открытое окно, Она выкладывала мороженое из сумки, ставила его на подоконник и наблюдала, как оно тает. Как только поверхность мороженого становилась похожим на молочную пенку, Она устраивалась перед телевизором и начинала его есть.
Всякий раз Он приходил, именно в ту минуту, когда Она принималась за вафельный стаканчик. И как только Он закрывал за собой дверь, солнце сбрасывало лучи и становилось бледным, а ветер внезапно замирал так, что птицы забывали, в какую сторону им надо лететь.
Когда Он заполнял собой комнату, Она забывала своё имя, в каком городе находится и как называется то, что таяло в эту минуту на ее губах. Немудрено, что вафельные стаканчики всегда оказывались в мусорном ведре. И если бы не слабость к пломбиру, то в ее комнате мусорных ведер никогда бы не было. Ничего другого днем Она не ела, вернее не успевала – ведь приходилось заново покупать часы и проживать не только новое время, но и выброшенное. Голодна Она была только ночью, когда время засыпало и даже ее тень уставала придумывать новую тему для разговора. Тогда Она брала стремянку и доставала с неба бледное солнце. Надкусывала его даже сырым, и, сытая, ложилась спать. По утрам надкушенное солнце будило ее, и Она, сонная, возвращала солнце на место. Издалека никто и не видел, что со временем солнце становилось все меньше и меньше…
Однажды у нее зачесалась ладошка. В том самом месте, где линия любви пересекалась с линией жизни. Она не придала этому значения, но почему-то решила, что больше Она не будет надкусывать по ночам солнце.
Первое время, когда Он приходил к ней, ее удивлял его неопрятный вид: Он приходил в двух мнениях разного цвета, смелость Он всегда носил в кармане, так как не умел завязывать ее виндзорским узлом, а его эгоизм был всегда нараспашку, из-за вечно оторванных пуговиц.
Он был мерзавцем по призванию и хорошим человеком по профессии. Он сочетал в себе несочетаемое: одна половина его тела была покрыта льдом с Арктики, из другой сыпался песок Сахары. Из-за этого, температура его тела всегда была равна нулю. Он набирал максимальное количество баллов по тесту IQ, но не знал, как пишется слово «мама».
Она, как и все влюбленные женщины, была наивна, и как все наивные женщины, терпелива. Она не уставала пришивать ему пуговицы и завязывать виндзорский узел. Перед тем, как войти к ней, Он оставлял свои мнения у порога. Она это ценила и влюблялась в него еще больше. На каждый более-менее значимый праздник Она дарила ему мнения одного цвета, но Он всё никак не мог выбрать: то оттенок был не в меру ярок, то фасон вызывающий. Так Он и продолжал ходить в разноцветных.
Однажды ей приснился сон, в котором Она превратилась в ванильный пломбир. Он, так же как Она, выбрасывал часы, ждал, пока Она растает, а потом начинал есть. Только ему никто не мешал, поэтому Он доедал пломбир до конца, вместе с вафельным стаканчиком. Этот сон снился ей так часто, что даже наяву ей казалось, что кто-то черпает молочную пенку с ее головы и сладострастно причмокивает.
Наступил праздник – День Независимости. В этот день Она не стала выкидывать часы и доела вафельный стаканчик, не обращая внимания на его присутствие.
Больше Она его не видела. Он покинул комнату и ее жизнь так быстро, что оставил свои мнения разного цвета у порога.
На тысячу лет Она перестала дышать, слышать, видеть и чувствовать. Когда тысяча лет вылетела в ее окно вслед за часами, Она решила прибраться и первым делом выкинула сердце в мусорное ведро. Потом передумала и положила сердце в комод. Его мнения разных цветов она постирала, выгладила и бережно положила в комод рядом с сердцем.
Всё чаще Она стала выкидывать часы в окно без повода и всё чаще разговаривать со своей тенью. Время от времени Она доставала его мнения из комода и примеряла на себя. Всё чаще ей нравилось, что они разного цвета.
Наступил День Благодарения. В тот день она решила, что никогда больше не будет пришивать чужие пуговицы и учить, кого бы то ни было, писать слово «мама».
А потом наступило Рождество. В тот день Он вернулся и первым делом показал тетрадку, в которой все строчки были исписаны буквами «м» и «а». Он сиял от счастья, а она не могла отвести глаз от виндзорского узла, который был великолепен, словно ночное безоблачное небо.
А потом он достал сверток, открыл его, и Она уловила почти забытый запах ванили.