НИ СЛОВА ЛЖИ.
Он проснулся от страшного сна. Снилось, что отец забивает мать и его насмерть. Страх сковал его тело. Но это был только сон.
Когда ему исполнилось двенадцать, мать говорила о том, что ему повезло – ему удалось выжить. А Он считал, что, наоборот, ему не повезло. Зачем такая жизнь? Конечно, не хотелось быть забитым насмерть. Если уж и умереть, то, совершив подвиг, или что-нибудь существенное.
Друзей у него было мало. В основном, это были дети из таких же неблагополучных семей.
Он завидовал сверстникам, у которых отцы не пили. Он просто не знал, что отец может быть другим, что отец может представлять себе жизнь для сына или дочери. Он этого не знал, и знать не мог.
Только через много лет, когда у него появилась своя семья и дочь, Он мог радоваться, что Он не похож на своего отца, но у него был один существенный недостаток. Он не мог забыть все плохое, что происходило в его жизни. И это мешало ему жить. Он помнил себя с раннего возраста. Он помнил, как в три года скручивал себе куклу из отцовой тельняшки и спал с ней. Ему казалось, что рядом с ним отец, который больше не пьет. Он помнил такие счастливые дни, когда отец приходил трезвый.
Ему было четыре года, когда отец занес над головой матери пустую бутылку. Отец хотел ударить мать. Он не помнит за что. Но Он помнит, как закричал:
– Не надо, не бей!
Отец удивленно повернул голову в сторону своего отрока и спросил:
– Почему?
Он не знал в четыре года, что ответить. Он не знал в четыре года, как нужно правильно ответить. Но Он знал, что за пустую бутылку стоимостью двенадцать копеек можно было купить половинку буханки хлеба с четвертью. Он это точно знал, Он покупал и кушал вместе с матерью и сестрой. Ему почти ежедневно удавалось находить пустую бутылку. И Он ответил:
– Если ты ее разобьешь, я не смогу ее сдать и получить двенадцать копеек.
Через много лет мать упрекнула взрослого сына, что в детстве Он пожалел не голову матери, а бутылку. Она была не права. Он просто не знал, как остановить отца.
Он не знал, как помочь матери, убегающей из дома с перебитыми пальцами. Она пересолила суп. Отец положил ее руки на колодку, где рубят дрова, и чуркой бил по пальцам. Все пальцы были перебиты, из них лилась кровь.
Он вел ее на вокзал и просил, чтобы они уехали от него навсегда. Ему было пять лет. Они не уехали. Отец попросил у матери прощения. Она снова его простила. Отец отпустил мать на несколько дней к бабушке, в другой город, чтобы та подлечилась.
Он часто играл на стройке. Взрослые дяди иногда давали ему хлеб, иногда и кусочек сала. Он говорил, что берет еду для котят. Котят у него не было – Он сам это съедал. Ему было стыдно просить еду для себя – ему уже было пять с половиной лет.
Теперь, когда ему за сорок, Он переживает, если выбрасывают еду или хлеб. Он не изменился.
Ему купили резиновые сапожки – теперь Он смело шагал по лужам. В шесть лет Он не мог знать, что такое карбид и почему карбид дымится в воде. Наверное, и многие взрослые до сих пор слышат это слово впервые. А тогда Он нашел этот карбид на стройке и принес домой. Карбида было много и ничего подходящего кроме сапог у него не было. Он положил карбид в сапожки и принес домой.
– Папа, смотри! Вот камни, которые дымятся!
– Ты испортил сапоги. – Пощечина была такой силы, что Он упал, оторвавшись от земли. Затем три-четыре пинка ногой по его телу, и Он оказался под кроватью. Тело очень болело, и слезы застилали глаза. Но Он плакал молча. Он чувствовал свою вину. Он еще не умел ненавидеть.
Три дня прошло. Он уже не помнит, как было мучительно больно. Как хотелось пить и есть. Он этого сейчас не помнит. Он помнит, что приехала мать и накормила сына.
Когда они переехали жить в другой город, ему было семь лет. У них был свой дом. Однажды утром Он проснулся и увидел, что во дворе стоит автомобиль. Это был «Опель» тысяча девятьсот тридцать шестого года выпуска. В то время автомобилей было очень мало. На улице, где Он жил, был один – у них. Он хорошо помнит, как просиживал ночами в гараже с отцом, ремонтируя эту машину. Он был в восторге.
Когда Он с матерью находился в доме, и они ждали отца с работы, это было волнительным моментом. Может отец придет трезвый, и они поедут на луг – учиться ездить на этой машине. Они это очень часто делали. Вот лязгнула калитка. Мать начинала считать. Если она досчитала до двадцати, и отец в дом еще не вошел, мать вместе с Ним и с сестрой выбирались через окно и бежали к соседям. Там они проводили ночь. Возвращались утром, когда отец уже был на работе. Он уговорил однажды мать не убегать. Она вышла его встретить, и их долго не было. Он пошел во двор посмотреть, где они. Их нигде не было. В сарае горел свет, и Он заглянул туда. Длинные волосы матери были намотаны на левую руку отца и прижаты к колодке, на которой отец рубил дрова. В правой руке был топор. Отец замахнулся и хотел отрубить матери голову, но не смог понять, почему не может рубануть топором. Он повис на топоре. Он помнит, что много времени прошло, прежде чем родители смогли расцепить детские пальцы, судорожно схватившие топорище. Ему исполнилось восемь.
Он помнит, что по телевизору начали показывать фильм «Бриллиантовая рука», и Он выбежал во двор, чтобы позвать родителей посмотреть вместе это чудо кинематографа. Кто помнит 1967 год, не уличит его во лжи. Мать висела на веревке повешенная. Руки ее судорожно были сжаты вокруг шеи. И только то, что они обхватывали веревку, ей давало какое-то время быть живой. Он успел принести нож и перерезать веревку. Отец ему не препятствовал. Через много лет отец признался, что побоялся остановить сына. Больно вид у него был страшный – лицо перекошено и в руках нож.
Сестра была старше его на пять лет. Однажды она пришла домой позже на целый час. Отец взял большой нож, вставил ей между ног и произнес:
– Отсюда и до самой шеи сейчас распорю. Точно как свинью.
Сестре было четырнадцать, она от страха обомлела. Ему девять. Он закричал. Сестра заболела сахарным диабетом. Она и сейчас инвалид. Врачи сказали, что от стресса.
Однажды отец с матерью пошли в кино, и отец сказал ему, чтобы Он загнал машину в гараж. Он это часто делал, почти каждый день. Он в девять лет ездил хорошо, лучше отца. Отец боялся загонять машину в гараж. Там была очень широкая смотровая яма. Это почти всегда делал Он. В тот день ему не повезло. Машина одним колесом съехала в яму. До прихода родителей оставался один час. Он больше ста кирпичей принес в яму, сложил из них столбик и поднял домкратом машину. Детских сил не хватило, чтобы толкнуть ее в сторону. Если бы это получилось, никто ничего не заметил бы – на машине не было ни царапины. Отец сегодня был трезв.
– Папа, я колесом попал в яму, – сказал Он отцу.
Мать этого не слышала, она пошла в туалет. Отец молча пошел в гараж и вернулся через минуту. Отец сорвал широкий ремень, которым пользовался когда точил опасную бритву, с толстым металлическим кольцом на конце, и ударил его. Он быстро потерял сознание. Отец продолжал кромсать голову сына, словно желая получить из нее месиво. Отцу это удалось. Мать, увидев это, упала на него и прикрыла своим телом. Отец устал их бить. Просто заболела рука.
Три недели Он лежал дома в агонии жара. Родители сообщили в школу, что Он уехал к бабушке и там заболел. Он выжил. Детский организм справился. Через три дня Он открыл глаза и увидел отца, протягивающего ему пряники. Он сказал отцу:
– Подавись ими сам. Я тебя НЕНАВИЖУ!
Отец умер в семьдесят четыре года. Ему было за сорок. Отец сгорел заживо. Если бы был трезвым, этого не случилось бы. Он похоронил его. Он устроил все по-людски. Мать надышалась дымом, но спаслась. Выскочила через то самое окно, в которое много лет назад убегала с детьми к соседям. Родственники и соседи попрощались с обгоревшим покойником, и только Он, стоя в десяти метрах от гроба и наблюдая за происходящим, громко сказал:
– Я тебя не простил живого, я тебя не прощаю и мертвого.
Ему скоро пятьдесят. У него есть свои недостатки. Эти недостатки мешают ему жить. Он не научился прощать. Он ненавидит, когда выбрасывают еду.
2 августа 2005г. Сергей Милоградский