Когда-то очень давно, в детстве, каждое лето я несколько недель проводила у бабушки, в старинном городке со своим особым неспешным укладом.
У бабушки была маленькая собачка, и вечерами мы втроём - мама, бабушка и я - отправлялись с ней на прогулку. Мы проходили мимо разных, по большей части, очень старых домиков и, как мне тогда казалось, прогулки были длинными - от оживлённого центра городка мы спускались к реке и шли дальше, к самой окраине. Вечерний воздух становился холоднее, как и краски северной природы, которые, одновременно суровые и нежные, в это время начинали приобретать грустный, какой-то прощальный, колорит.
Мы шли вдоль берега, негромко разговаривая: обсуждали какие-то насущные дела, вспоминали людей, которые жили в далёкие и недалёкие ещё времена. Я обычно слушала взрослых молча, и передо мной вставала целая сложная картина, чья тайна скрыта за обыденностью, которая складывается в узоры, неумолимо плетётся каждую секунду, каждый миг. Я думала о загадке жизни, а холодный августовский закат пылал в розовом небе и отражался в ледяной воде, в то время как внизу, во дворах, закоулках и зарослях старинного кладбища, тихо кралась темнота.
Прошло несколько лет. Мы с мамой также приезжали летом, гуляли с собакой по вечерам, но уже без бабушки: она постарела и сил у неё поубавилось. И почему-то в то время мы чаще выбирали для прогулок другое направление, но тоже вдоль берега. Этот маршрут мне тоже нравился: река была везде живописна, а новые места дарили новые маленькие открытия. Так, например, как-то я поймала странного мотылька c призрачно-белыми крылышками, силуэт которого напоминал летучую мышь.
Однажды в окне обычного одноэтажного домика я заметила чудо - на стене или на двери висели два красивейших вечерних платья - нежно-розовое, из невесомой прозрачной ткани, и чёрное, расшитое блёстками.
Такие наблюдения я всегда хранила в тайне, мне казалось, что, тихо подглядывая, я что-то краду. Поэтому у меня и в мыслях не было попросить маму не спешить и, может, подойти поближе и попытаться рассмотреть платья... Чудесный образ в светлом окне промелькнул мимо, а мне осталось только гадать, какая же красавица живёт в таком с виду непримечательном месте.
И каждый раз, уходя на прогулку, я надеялась, что опять увижу или платья, или ещё что-нибудь, или, если повезёт - и саму хозяйку сказочных нарядов (то, что она молода и красива, как принцесса, не вызывало сомнения).
Но окна всегда оставались тёмными. Никто не выходил из ворот, не слышно было лая собаки или других звуков живого дома. Невозможно было даже угадать, есть ли там вообще кто-нибудь живой.
Но однажды мне довелось побывать в тех местах днём. Я поразилась перемене: вечером дом, построенный в низине на берегу, утопал в глубоких бархатных сумерках, жёлтые окна выглядели особенно манящими, а темнота скрадывала неказистость строения. А при свете дня всё выглядело совсем уж скучным и будничным.
И - о ужас! - у ворот стояла вовсе не красавица и даже не красавец - а старый дед! Такой широкий и кряжистый, в засаленном ватнике и кирзовых сапогах, как будто давно приросших к нему. Он был с топором или с ведром или, может быть, с лопатой. Или около машины стоял - не помню... Но само присутствие старика меня так потрясло, что я уже ни на что не обращала внимания. Вряд ли он был дедушкой или отцом красавицы. И, скорее всего, самой "принцессы" вообще не существовало, платья мне померещились, а видела я какие-нибудь платки, шали или халаты, и моё воображение превратило их в изысканные наряды.
Писатель Адольфо Биой Касарес считал, что чудеса не повторяются. А я думаю, что чудеса редко имеют соприкосновение с реальностью. Мистическое ожидание чего-то удивительного всегда самодостаточно и лучше любой реализации.
Пусть прекрасные образы живут только там, в зыбком, бесплотном, трансцендентном мире, который мы посещаем в мечтах, в волшебном состоянии между сном и явью и, иногда - в сумеречном свете уходящего дня.