Петр III и Екатерина II

                1. Гольштейнская династия. Детство Петра

Со смертью Елизаветы Петровны пресеклась старая династия Романовых. Все последующие императоры, за исключением Екатерины II, принадлежали к Гольштейнской ветви дома Романовых, связанной с Петром I только по женской линии. Впрочем, ни своей знатностью, ни своей древностью герцоги Гольштейн-Готторпские нисколько не уступали Романовым. Родоначальником этой династии считается правивший в Леригау граф Эгильмар I, умерший в 1108 г. Его потомок в двенадцатом колене граф Ольденбургский Христиан VIII был избран в 1448 г. под именем Христиана I на датский престол и в скором времени приобрел еще несколько корон. В 1449 г. он стал королем Норвежским, в 1457 - королем Шведским, в 1460 г. – герцогом Шлезвигским, а в 1474 г. - герцогом Гольштейнским. Его внук Адольф сделался  в 1544 г. родоначальником удельных герцогов Гольштейн-Готторпских. Шестым его потомком был герцог Карл Фридрих, приходившийся через свою мать родным племянником шведскому королю Карлу XII. Это был го­су­дарь сла­бый, бед­ный, ду­рной со­бой,  не­боль­шо­го  рос­та  и сла­бо­го сло­же­ния. В июне 1725 г. он вступил в брак с дочерью Петра I Анной Петровной. Плодом этого союза и стал родившийся в 1728 г. герцог Карл Петр Ульрих, известный в нашей истории под именем великого князя Петра Федоровича и императора Петра III. Мать  Петра скон­ча­лась от ча­хот­ки че­рез два  ме­ся­ца  по­сле  его  ро­ж­де­ния, а отец умер в 1739 го­ду. Опе­ку  над  Петром, ко­то­ро­му бы­ло то­гда око­ло  11  лет, при­нял  его  двою­род­ный  брат гер­цог Гол­ьштейнский и епи­скоп Лю­бек­ский Адольф-Фрид­рих, всту­пив­ший в 1751 г. на  швед­ский  пре­стол.

Своим обликом и характером Петр всецело пошел в отца. От природы он был сла­бым, хи­лым  и не­взрач­ным ре­бен­ком. Глав­ным вос­пи­та­те­ля­ми его стали гоф­мар­шал Брю­мер  и обер-ко­мер­гер Берх­гольц, причем ни тот ни дру­гой совершенно не  под­хо­ди­ли  на  эту роль. По сви­де­тель­ст­ву фран­цу­за Мил­ле, Брюмер го­ден был  толь­ко на то, «что­бы вос­пи­ты­вать ло­ша­дей, а не прин­цев». Он об­ра­щал­ся  со сво­им вос­пи­тан­ни­ком чрез­вы­чай­но гру­бо, под­вер­гал его уни­зи­тель­ным и  тя­го­ст­ным  на­ка­за­ни­ям,  за­став­ляя  сто­ять  на    ко­ле­нях    на рас­сы­пан­ном по по­лу го­ро­хе, ос­тав­лял без обе­да и  да­же  под­вер­гал по­бо­ям. Уни­жае­мый и стес­няе­мый во всем, Петр ус­во­ил се­бе  дур­ные вку­сы и при­выч­ки: стал раз­дра­жи­те­лен, вздо­рен, уп­рям  и  фаль­шив, при­об­рел пе­чаль­ную на­клон­ность лгать, с  про­сто­душ­ным  ув­ле­че­ни­ем ве­руя в свой соб­ст­вен­ный вы­мы­сел. Вме­сте с тем принц  ос­та­вал­ся тще­душ­ным  и  не­при­вле­ка­тель­ным,  как  в  фи­зи­че­ском,  так  и  в нрав­ст­вен­ном от­но­ше­нии. Он об­ла­дал стран­ной,  бес­по­кой­ной  ду­шой, за­клю­чен­ной в уз­ком, ма­ло­кров­ном, преж­де­вре­мен­но ис­то­щен­ном те­ле. Еще в дет­ст­ве он об­на­ру­жил  склон­ность  к  пьян­ст­ву,  из-за  че­го вос­пи­та­те­ли вы­ну­ж­де­ны бы­ли при­сталь­но  сле­дить  за  ним  на  всех прие­мах.

 

                2. Петра привозят в Россию

Сна­ча­ла Пет­ра го­то­ви­ли к вос­ше­ст­вию  на  швед­ский  пре­стол  и за­став­ля­ли  учить  лю­те­ран­ский  ка­те­хи­зис,  швед­ский   язык    и ла­тин­скую грам­ма­ти­ку. Но Ели­за­ве­та, захватив власть  и же­лая обес­пе­чить ее за ли­ни­ей сво­его от­ца, ко­ман­ди­ро­ва­ла  май­о­ра Кор­фа с по­ру­че­ни­ем, во что бы то ни ста­ло взять ее пле­мян­ни­ка из Ки­ля и дос­та­вить в Пе­тер­бург. Петр прие­хал в русскую столицу 5 фев­ра­ля  1742 го­да и был вско­ре объ­яв­лен ве­ли­ким кня­зем и на­след­ни­ком рус­ско­го пре­сто­ла.

По­об­щав­шись с пле­мян­ни­ком, Ели­за­ве­та по­ра­же­на  бы­ла  его не­ве­же­ст­вом и ве­ле­ла не­мед­лен­но  за­нять­ся  обу­че­ни­ем.  Из  это­го бла­го­го на­ме­ре­ния  вы­шло  ма­ло  пут­но­го.  Пре­по­да­ва­тель  рус­ско­го язы­ка Ве­се­лов­ский с  са­мо­го  на­ча­ла  яв­лял­ся  ред­ко,  а  по­том, убе­див­шись в пол­ной не­спо­соб­но­сти сво­его  по­до­печ­но­го,  и  во­все пе­ре­стал  хо­дить.  Про­фес­сор  Ште­лин,  ко­то­ро­му  по­ру­че­но  бы­ло обу­чать  на­след­ни­ка  ма­те­ма­ти­ке  и  ис­то­рии,    про­явил    боль­ше на­стой­чи­во­сти. Очень ско­ро он  по­нял,  что  на­след­ник  «не  лю­бит глу­бо­ко­го раз­мыш­ле­ния». По­это­му Ште­лин дер­жал­ся, где толь­ко мож­но и ко­гда толь­ко воз­мож­но, на­гляд­но­го ме­то­да обу­че­ния. Он при­но­сил  на уро­ки кни­ги  с  кар­тин­ка­ми,  древ­ние  рус­ские  мо­не­ты  и  по  ним рас­ска­зы­вал древ­нюю ис­то­рию  Рос­сии.  По  ме­да­лям  Пет­ра I Ште­лин рас­ска­зы­вал ис­то­рию его цар­ст­во­ва­ния. Чи­тая  ему  га­зе­ты, он про­хо­дил так все­об­щую ис­то­рию. Од­на­ко, не смот­ря  на  все  уси­лия, Ште­лин пре­ус­пел не боль­ше Ве­се­лов­ско­го. Не то что бы Петр  во­все был ли­шен па­мя­ти, про­сто его вни­ма­ние все­гда бы­ло  на­прав­ле­но  на ме­ло­чи. Он со­вер­шен­но не спо­со­бен  был  к  обоб­ще­ни­ям  и  на­чис­то ли­шен во­об­ра­же­ния, по­это­му так и не смог ни­че­му нау­чить­ся.

  Впро­чем, го­раз­до важ­нее для Ели­за­ве­ты бы­ло при­об­щить пле­мян­ни­ка к  пра­во­сла­вию.  С  этой  сто­ро­ны  то­же  столк­ну­лись  с  не­ма­лы­ми труд­но­стя­ми, по­сколь­ку  Петр  с  дет­ст­ва  ус­во­ил  пра­ви­ла  са­мо­го стро­го­го и наи­ме­нее ве­ро­тер­пи­мо­го лю­те­ран­ст­ва.  На­ко­нец,  по­сле мно­гих для се­бя не­при­ят­но­стей, он под­чи­нил­ся во­ле им­пе­рат­ри­цы, но при этом не­сколь­ко раз го­во­рил, что ему при­ят­нее бы­ло бы уе­хать в Шве­цию, не­же­ли ос­та­вать­ся в Рос­сии.

  Един­ст­вен­ное за­ня­тие, ко­то­ро­му Петр пре­да­вал­ся  с  са­мо­заб­вен­ным упор­ст­вом, бы­ла иг­ра в сол­да­ти­ки. Он ве­лел на­де­лать се­бе мно­же­ст­во са­мых раз­ных  сол­да­ти­ков:  вос­ко­вых,  свин­цо­вых  и  де­ре­вян­ных  и рас­став­лял  их  в  сво­ем  ка­би­не­те    на    сто­лах    с    та­ки­ми при­спо­соб­ле­ния­ми,  что  ес­ли  дер­нуть  за  про­тя­ну­тые  по  сто­лам шнур­ки, то раз­да­ва­лись зву­ки по­хо­жие на бег­лый ру­жей­ный огонь.  В та­бель­ные дни Петр со­би­рал  свою  двор­ню,  на­де­вал  ге­не­раль­ский мун­дир и про­из­во­дил  па­рад­ный  смотр  сво­им  иг­ру­шеч­ным  вой­скам, дер­гая за шнур­ки и с на­сла­ж­де­ни­ем вслу­ши­ва­ясь в ба­таль­ные  зву­ки. Лю­бовь к ре­бя­че­ским  иг­рам  ве­ли­кий  князь  со­хра­нял  дол­гое вре­мя да­же по­сле же­нить­бы и думал о них гораздо больше, чем о своих супружеских обязанностях.  Между тем этому странному браку суждено было сыграть знаменательную роль в нашей истории, поскольку благодаря ему получила права на российский престол немецкая принцесса Со­фья Ав­гу­ста Фре­де­ри­ка, известная впоследствии как императрица Екатерина II.

 

                3. Происхождение Екатерины

По  ма­те­ри  Ека­те­ри­на  при­над­ле­жа­ла  к    тому же Гол­ьштейн­-Гот­торп­ско­му герцогскому  ро­ду,  что и ее будущий супруг, а по от­цу - к дру­го­му славному и древнему, но в XVIII веке совершенно измельчавшему  вла­де­тель­но­му  ро­ду герцогов ­Ан­гальт-­Церб­ст­ских.  Отец  Ека­те­ри­ны, Хри­сти­ан Ав­густ из церб­ст­дорн­бург­ской  ли­нии  ан­гальт­ско­го  до­ма, по­доб­но мно­гим сво­им со­се­дям,  мел­ким  се­ве­ро­гер­ман­ским  князь­ям, со­сто­ял на служ­бе у прус­ско­го ко­ро­ля;  был  пол­ко­вым  ко­ман­ди­ром, ко­мен­дан­том,  а  по­том  гу­бер­на­то­ром  го­ро­да  Ште­тти­на,   не­удач­но ба­ллоти­ро­вал­ся в Кур­лянд­ские гер­цо­ги и кон­чил свою экс­тер­ритори­аль­ную служ­бу  прус­ским  фельд­мар­ша­лом,  воз­ве­ден­ный  в  это  зва­ние  по про­тек­ции рус­ской им­пе­рат­ри­цы Ели­за­ве­ты. В Ште­тти­не и  ро­ди­лась  у не­го 21  ап­ре­ля  1729  го­да  дочь, бу­ду­щая Ека­те­ри­на Ве­ли­кая.

  Ека­те­ри­на рос­ла в  скром­ной  об­ста­нов­ке  -  иной  не  мог  се­бе по­зво­лить прус­ский ге­не­рал из мел­ких не­мец­ких кня­зей.  Она  рос­ла рез­вой, ша­лов­ли­вой и да­же бе­до­вой дев­чон­кой, лю­би­ла  попро­ка­зить, ще­голь­нуть сво­ей от­ва­гой пе­ред маль­чиш­ка­ми, с ко­то­ры­ми  за­про­сто иг­ра­ла на ште­ттин­ских ули­цах.  Ро­ди­те­ли  не  отя­го­ща­ли  ее  свои­ми вос­пи­та­тель­ны­ми за­бо­та­ми. Отец ее был усерд­ный слу­жа­ка,  а  мать, Ио­ан­на Ели­за­ве­та, -  не­у­жив­чи­вая  и  не­по­сед­ли­вая  жен­щи­на,  час­то на­хо­ди­лась в отъ­ез­де. Ека­те­ри­на са­ма по­том  при­зна­ва­лась,  что  за вся­кий про­мах при­уче­на бы­ла ждать ма­те­рин­ских по­ще­чин.

 

                4. Приезд Екатерины в Россию

Ка­за­лось, ма­лень­кой прин­цес­се не­че­го бы­ло ожи­дать  от  судь­бы. Ме­ж­ду тем чес­то­лю­би­вые меч­ты про­бу­ди­лись в ней очень ра­но.  Поз­же она пи­са­ла, что уже в семь лет  меч­та­ла  о  ко­ро­не,  а  ко­гда  ее трою­род­ный брат принц Петр Голь­штейн­ский был объ­яв­лен в  1742  го­ду на­след­ни­ком рус­ско­го пре­сто­ла, она «во глу­би­не ду­ши пред­на­зна­чи­ла се­бя ему», по­то­му что счи­та­ла эту пар­тию  са­мой  зна­чи­тель­ной  из всех  воз­мож­ных.  Предчувствия ее не обманули.  Сра­зу  по  при­ез­де  пле­мян­ни­ка   в Пе­тер­бург, Ели­за­ве­та ста­ла уст­раи­вать его же­нить­бу. Сре­ди  дру­гих кан­ди­да­тур по­ду­ма­ли и о Ека­те­ри­не. В кон­це 1742 го­да она ез­ди­ла с ма­те­рью в Бер­лин, где зна­ме­ни­тый фран­цуз­ский ху­дож­ник Пэн на­пи­сал ее  порт­рет.  Ека­те­ри­на  зна­ла,  что  этот  порт­рет  дол­жен  быть от­прав­лен  в    Пе­тер­бург    им­пе­рат­ри­це. (Фрид­рих  II, очень хло­по­тав­ший об этом бра­ке, ут­вер­ждал поз­же, что идея с на­пи­са­ни­ем порт­ре­та при­над­ле­жа­ла ему). Но про­шел еще це­лый год,  пре­ж­де  чем судь­ба ее оп­ре­де­ли­лась окон­ча­тель­но. За это  вре­мя  в  Пе­тер­бур­ге рас­смот­ре­ли не­сколь­ко по­ли­ти­че­ских ком­би­на­ций и  в  кон­це  кон­цов ос­та­но­ви­лись на церб­ст­ской  прин­цес­се.  Дет­ская  меч­та  Ека­те­ри­ны осу­ще­ст­ви­лась.

  В  на­ча­ле  ян­ва­ря  1744  го­да  в  Цербт  при­ска­кал  курь­ер   из Пе­тер­бур­га. Он при­вез пись­мо Брю­ме­ра,  гу­вер­не­ра  и  вос­пи­та­те­ля ве­ли­ко­го  кня­зя.  Брюм­ер  пи­сал,  что  Ио­ан­на Ели­за­ве­та   долж­на не­за­мед­ли­тель­но вы­ехать вме­сте с до­че­рью в Рос­сию. К  пись­му  был при­ло­жен чек на 10 тысяч руб­лей для  по­кры­тия  пу­те­вых  из­дер­жек. Хо­тя в пись­ме ни сло­ва не го­во­ри­лось о за­му­же­ст­ве, ро­ди­те­ли сра­зу со­об­ра­зи­ли, в  чем  де­ло.  Уже  10  или  12  ян­ва­ря  мать  и  дочь от­пра­ви­лись в путь. В Бер­ли­не  они  ос­та­но­ви­лись  на  не­сколь­ко дней, и здесь  Ека­те­ри­ну  на­вес­тил  Фрид­рих.  Он  ос­тал­ся  до­во­лен ма­лень­кой прин­цес­сой, а ма­те­ри  ве­лел  со­блю­дать  ос­то­рож­ность  и скры­вать в до­ро­ге свои име­на. С  это­го  вре­ме­ни  Ио­ан­на Ели­за­ве­та пу­те­ше­ст­во­ва­ла под име­нем гра­фи­ни Рейн­бек. До­ро­га  бы­ла  ужас­ной. Прин­цес­сы вы­ну­ж­де­ны бы­ли но­че­вать в кре­сть­ян­ских из­бах. Обе  они стра­да­ли от хо­ло­да, а Ека­те­ри­на к то­му же рас­строи­ла се­бе же­лу­док гру­бой пи­щей и ме­ст­ным пи­вом. Но ед­ва мать и дочь  ока­за­лись  на рус­ской тер­ри­то­рии, все из­ме­ни­лось. Их  встре­ча­ли  с пыш­но­стью и по­че­том. 9 фев­ра­ля пу­те­ше­ст­вен­ни­цы при­бы­ли в  Мо­ск­ву, где то­гда на­хо­дил­ся двор.

 

                5. Екатерина осваивается

Ели­за­ве­та при­ня­ла Ека­те­ри­ну и  ее  мать  чрез­вы­чай­но  ра­душ­но. Петр в пер­вые дни так же был очень пре­ду­пре­ди­те­лен к ней.  Од­на­ко Ека­те­ри­на очень бы­ст­ро по­ня­ла, что он  из  се­бя  пред­став­ля­ет. Вско­ре  великий князь ме­ж­ду про­чим ска­зал сво­ей бу­ду­щей не­вес­те, что  ему  все­го  бо­лее нра­вит­ся в ней то, что  она  его  двою­род­ная  се­ст­ра,  и  что  по род­ст­ву он мо­жет  го­во­рить  с  нею  от­кро­вен­но.  Вслед  за­тем  он от­крыл­ся в сво­ей  люб­ви  к  од­ной  из  фрей­лин  им­пе­рат­ри­цы.  Он объ­яс­нил, что же­лал бы же­нить­ся на ней, но го­тов  же­нить­ся  и  на Ека­те­ри­не,  так  как  это­го  же­ла­ет    его    тет­ка.    Ека­те­ри­на крас­не­ла, слу­шая эти из­лия­ния род­ст­вен­но­го чув­ст­ва, и бла­го­да­ри­ла его за пред­ва­ри­тель­ную до­ве­рен­ность, но в глу­би­не ду­ши не мог­ла на­ди­вить­ся его  бес­стыд­ст­ву  и  со­вер­шен­но­му  не­по­ни­ма­нию  мно­гих ве­щей.

Са­ма она очень ско­ро со­об­ра­зи­ла: для то­го, что­бы ос­тать­ся в Рос­сии и иметь в ней зна­че­ние, сле­ду­ет сде­лать­ся рус­ской.  Вско­ре по при­ез­де к ней при­ста­ви­ли тро­их учи­те­лей:  Си­мо­на  То­до­ров­ско­го для на­став­ле­ния в гре­че­ской ве­ре, Ва­си­лия Ада­ду­ро­ва для рус­ско­го язы­ка, и ба­лет­мей­сте­ра Лан­ге для тан­цев. Же­лая по­ско­рее вы­учить­ся рус­ско­му язы­ку, Ека­те­ри­на вста­ва­ла по но­чам, и в то  вре­мя  как все кру­гом спа­ли, она, си­дя  в  по­сте­ли,  вы­твер­жи­ва­ла  наи­зусть тет­ра­ди, ко­то­рые да­вал ей Ада­ду­ров. В ком­на­те бы­ло жар­ко,  и,  не зная мо­с­ков­ско­го кли­ма­та, она не счи­та­ла нуж­ным обу­вать­ся,  а  как вста­ва­ла с по­сте­ли, так и хо­ди­ла бо­си­ком.  Вслед­ст­вие  это­го  на пят­на­дца­тый день у нее от­кры­лось вос­па­ле­ние лег­ких, ко­то­рое чуть не све­ло ее  в  мо­ги­лу.

Поч­ти  ме­сяц  бу­ду­щая  ве­ли­кая  кня­ги­ня на­хо­ди­лась ме­ж­ду жиз­нью  и  смер­тью.  Ко­гда  по­ло­же­ние  ее  ста­ло со­всем пло­хо, мать хо­те­ла при­гла­сить к ней лю­те­ран­ско­го  пас­то­ра, но Ека­те­ри­на по­же­ла­ла ви­деть  Си­мо­на  То­до­ров­ско­го.  Эпи­зод  этот стал ши­ро­ко из­вес­тен и силь­но рас­по­ло­жил в поль­зу Ека­те­ри­ны,  как са­му им­пе­рат­ри­цу, так и  весь  ее  двор.  С  это­го  вре­ме­ни  брак Ека­те­ри­ны с ве­ли­ким кня­зем ка­зал­ся де­лом  окон­ча­тель­но  ре­шен­ным, но но­вое об­стоя­тель­ст­во ед­ва  не  сме­ша­ло  все  пла­ны.  От­кры­лась пе­ре­пис­ка  Ио­ан­ны Ели­за­ве­ты  с    Фрид­ри­хом II.    Ели­за­ве­та, ко­то­рой прин­цес­са-мать  и  без  то­го  очень  не  нра­ви­лась  из-за  сво­его склоч­но­го  ха­рак­те­ра, бы­ла  очень  рас­сер­же­на.  Не­ко­то­рое    вре­мя ду­ма­ли, что она вы­шлет  церб­ст­скую  прин­цес­су  вме­сте  с  до­че­рью прочь из  Рос­сии.

Ека­те­ри­на  пе­ре­жи­ла  не­сколь­ко  тя­же­лых  дней. На­блю­дая за Пет­ром, она яс­но ви­де­ла, что он рас­стал­ся  бы  с  ней без со­жа­ле­ния. «Что ка­са­ет­ся до ме­ня, - пи­са­ла она поз­же в  сво­их за­пис­ках, то зная его свой­ст­ва, я бы не по­жа­ле­ла его, но к  ко­ро­не рус­ской я не бы­ла так рав­но­душ­на». Все,  од­на­ко,  ула­ди­лось,  и  28 ию­ня Ека­те­ри­на при­ня­ла пра­во­сла­вие. Еще не ос­во­ив­шись  с  рус­ским язы­ком,  за­учив  все­го  не­сколь­ко  рас­хо­жих    фраз,    Ека­те­ри­на за­твер­ди­ла «как по­пу­гай», со­став­лен­ное для нее ис­по­ве­да­ние  ве­ры и  про­из­нес­ла  это  ис­по­ве­да­ние  внят­но  и  гром­ко,   ни­где    не зап­нув­шись. Это  бы­ло  пер­вое  тор­же­ст­вен­ное  ее  вы­сту­п­ле­ние  на при­двор­ной сце­не, вы­звав­шее об­щее одоб­ре­ние и да­же сле­зы уми­ле­ния у зри­те­лей, но  са­ма  она,  по  за­ме­ча­нию  ино­зем­но­го  по­сла,  не про­ро­ни­ла сле­зин­ки и дер­жа­лась  на­стоя­щей  ге­рои­ней.  Им­пе­рат­ри­ца по­жа­ло­ва­ла  но­во­об­ра­щен­ной  аг­раф  и  скла­день  брил­ли­ан­то­вый   в не­сколь­ко сот ты­сяч руб­лей. На дру­гой день  29  ию­ня  1744  го­да че­ту об­ру­чи­ли.

 

                6. Невеста великого князя

Сле­дую­щий год, про­жи­тый в ожи­да­нии  по­сто­ян­но  от­кла­ды­ваю­щей­ся свадь­бы (ве­ли­кий князь в это  вре­мя  мно­го  и  тя­же­ло  бо­лел:  он пе­ре­нес плев­рит и ос­пу) был на­пол­нен для  Ека­те­ри­ны  мно­же­ст­вом раз­но­об­раз­ных впе­чат­ле­ний. С са­мо­го  при­бы­тия  в  Рос­сию  она  при­леж­но  изу­ча­ла  об­ря­ды рус­ской церк­ви, стро­го дер­жа­ла по­сты, мно­го и  усерд­но  мо­ли­лась, осо­бен­но  при  лю­дях,  да­же  ино­гда  пре­вос­хо­дя  в  этом  же­ла­ние на­бож­ной Ели­за­ве­ты, но страш­но сер­дя тем  Пет­ра.  Впро­чем,  в  это вре­мя от­но­ше­ния с ве­ли­ким кня­зем  бы­ли  дос­та­точ­но  при­ятель­ские. Го­раз­до боль­ше не­при­ят­но­стей дос­тав­ля­ла Ека­те­ри­не ее соб­ст­вен­ная мать. Она бес­пре­стан­но ин­три­го­ва­ла и сплет­ни­ча­ла, за­ви­до­ва­ла сво­ей  до­че­ри и веч­но бра­ни­ла ее.  Вско­ре  она  пе­ре­ссо­ри­лась  из-за  пус­тя­ков поч­ти со все­ми, на­чи­ная с им­пе­рат­ри­цы и кон­чая ве­ли­ким кня­зем, ни с кем не во­ди­лась и обе­да­ла од­на,  си­дя  у  се­бя  в  ком­на­тах.

В про­ти­во­вес ей Ека­те­ри­на,  об­ла­дав­шая  от  при­ро­ды  ве­се­лым  и ужив­чи­вым ха­рак­те­ром, с удо­воль­ст­ви­ем за­ме­ча­ла, что с ка­ж­дым днем рос­ло рас­по­ло­же­ние пуб­ли­ки к ней, ко­то­рая смот­ре­ла на нее как  на за­ме­ча­тель­но­го ум­но­го ре­бен­ка. Но по ме­ре  то­го  как  при­бли­жал­ся день свадь­бы, ме­лан­хо­лия все бо­лее и бо­лее ов­ла­де­ва­ла ей.  Поз­же она пи­са­ла об этом вре­ме­ни: «Серд­це не пред­ве­ща­ло  мне  сча­стья, од­но чес­то­лю­бие ме­ня под­дер­жи­ва­ло. В глу­би­не мо­ей  ду­ши  бы­ло  не знаю что-то та­кое, не на ми­ну­ту не ос­тав­ляв­шее во мне  со­мне­ния, что ра­но или позд­но я добь­юсь то­го, что сде­ла­юсь  са­мо­дер­жав­ною рус­скою им­пе­рат­ри­цею».  На­ко­нец 25 ав­гу­ста 1745 го­да со­стоя­лась свадь­ба.

 

                7. Семейная жизнь великокняжеской четы

По­сле свадь­бы 16-лет­няя Ека­те­ри­на всту­пи­ла  в  про­дол­жи­тель­ную шко­лу ис­пы­та­ний. Се­ро и чер­ст­во на­ча­лась ее  се­мей­ная  жизнь.  «Я очень хо­ро­шо ви­де­ла, - пи­са­ла она поз­же, - что ве­ли­кий князь  во­все не лю­бит ме­ня. Че­рез две не­де­ли по­сле свадь­бы он опять при­знал­ся мне в сво­ей стра­сти к де­ви­це Карр, им­пе­рат­ри­циной фрей­ли­не. Гра­фу Ди­вие­ру, сво­ему ка­мер­ге­ру, он ска­зал, что ме­ж­ду этой  де­вуш­кой  и мною не мо­жет быть ни­ка­ко­го  срав­не­ния.  Див­и­ер  был  про­тив­но­го мне­ния, он на не­го рас­сер­дил­ся за  это.  Эта  сце­на  про­ис­хо­ди­ла поч­ти в мо­ем при­сут­ст­вии, и я ви­де­ла, как он дул­ся на Ди­вие­ра. В са­мом де­ле - рас­су­ж­да­ла я са­ма  с  со­бою -  не  ис­треб­ляя  в  се­бе неж­ных чувств к это­му че­ло­ве­ку, ко­то­рый так дур­но пла­тит за них, я не­пре­мен­но бу­ду не­сча­ст­ли­ва и за­му­ча­юсь рев­но­стью без вся­ко­го тол­ку. Вслед­ст­вие это­го я  ста­ра­лась  вос­тор­же­ст­во­вать  над  мо­им са­мо­лю­би­ем и из­гнать из серд­ца рев­ность  от­но­си­тель­но  че­ло­ве­ка, ко­то­рый не лю­бил ме­ня; но для то­го,  что­бы  не  рев­но­вать,  бы­ло од­но средство - не лю­бить его. Ес­ли бы он же­лал  быть  лю­би­мым,  то от­но­си­тель­но ме­ня это бы­ло во­все не труд­но: я от  при­ро­ды  бы­ла на­клон­на и при­выч­на к ис­пол­не­нию мо­их обя­зан­но­стей, но для  это­го мне был ну­жен муж со здра­вым смыс­лом, а мой его не имел».

Из за­пи­сок Ека­те­ри­ны мы так же узнаем,  ка­ко­го  ро­да  за­ба­вам  лю­бил пре­да­вать­ся Петр вско­ре по­сле свадь­бы.  В  де­рев­не  он  уст­ро­ил  се­бе со­бач­ню и на­чал сам  дрес­си­ро­вать  со­бак.  «Он  с  уди­ви­тель­ным тер­пе­ни­ем, - пи­шет Ека­те­ри­на, - обу­чал не­сколь­ко  со­бак,  на­ка­зы­вая их  па­лоч­ны­ми  уда­ра­ми,  вы­кри­ки­вая    охот­ни­чьи    тер­ми­ны    и про­ха­жи­ва­ясь с од­но­го кон­ца двух сво­их  ком­нат  до  дру­го­го.  Как ско­ро ка­кая-нибудь со­ба­ка ус­та­ва­ла или убе­га­ла, он  под­вер­гал  ее жес­то­ким ис­тя­за­ни­ям, от че­го она  вы­ла  еще  гром­че.

Ко­гда  эти уп­раж­не­ния, не­вы­но­си­мые  для  ушей  и  спо­кой­ст­вия  его  со­се­дей, на­ко­нец, на­дое­да­ли ему, он при­ни­мал­ся за скрип­ку. Он  не  знал  ни од­ной но­ты, но имел силь­ное ухо  и  по­ла­гал  глав­ное  дос­то­ин­ст­во иг­ры в том, что­бы силь­нее во­дить смыч­ком и что­бы зву­ки  бы­ли  как мож­но гром­че. Иг­ра его раз­ди­ра­ла слух,  и  неред­ко  слу­ша­те­лям при­хо­ди­лось со­жа­леть, что они не сме­ют  за­ткнуть  се­бе  уши. За­тем сно­ва про­ис­хо­ди­ла дрес­си­ров­ка со­бак  и  ис­тя­за­ние  их,  ко­то­рое по­ис­ти­не ка­за­лось мне  чрез­вы­чай­но  жес­то­ким.  Раз  я  ус­лы­ша­ла страш­ный, не­пре­кра­щаю­щий­ся визг. Спаль­ня  моя,  где  я  си­де­ла, на­хо­ди­лась воз­ле  ком­на­ты,  где  про­ис­хо­ди­ла  со­ба­чья  вы­уч­ка.  Я от­во­ри­ла дверь и уви­да­ла, как ве­ли­кий  князь  под­нял  за  ошей­ник од­ну из со­бак, ве­лел маль­чи­ку кал­мы­чон­ку дер­жать ее за  хвост  и тол­стою пал­кою кну­та сво­его из всей си­лы бил бед­ное жи­вот­ное.  Я ста­ла про­сить его,  что­бы  он  по­ща­дил  не­сча­ст­ную  со­бач­ку,  но вме­сто то­го он стал бить  ее  еще  силь­нее.  Я  уш­ла  к  се­бе  в ком­на­ту со сле­за­ми на гла­зах, бу­ду­чи  не  в  со­стоя­нии  вы­но­сить та­кое жес­то­кое зре­ли­ще.

Во­об­ще, сле­зы и кри­ки,  вме­сто  то­го, что­бы воз­бу­ж­дать жа­лость в ве­ли­ком кня­зе, толь­ко сер­ди­ли  его.  Жа­лость бы­ла  для  его  ду­ши  тя­го­ст­ным  и, мож­но  ска­зать,    не­стер­пи­мым чув­ст­вом. Од­на­ж­ды  я  во­шла  в  ком­на­ту  его вы­со­че­ст­ва  и  бы­ла  по­ра­же­на  пред­ста­вив­шем­ся  зре­ли­щем.   На се­ре­ди­не ка­би­не­та, ко­то­рый он уст­ро­ил се­бе, про­ру­бив­ши  сте­ну, бы­ла по­ве­ше­на ог­ром­ная кры­са. Я спро­си­ла,  что  это  зна­чит,  и по­лу­чи­ла  в  от­вет,  что  кры­са  эта   со­вер­ши­ла    уго­лов­ное пре­сту­п­ле­ние, и по  во­ен­ным  за­ко­нам  под­вер­глась  жес­то­чай­ше­му на­ка­за­нию, что она за­бра­лась на  бас­тио­ны  кар­тон­ной  кре­по­сти, сто­яв­шей у не­го  на  сто­ле  в  этом  ка­би­не­те,  и  на  од­ном  из бас­тио­нов она съе­ла  двух  по­став­лен­ных  на  стра­жу  ча­со­вых  из крах­ма­ла.

Че­рез ма­дам Кру­зе Петр дос­та­вал се­бе ку­кол и  дет­ские  без­де­луш­ки,  до  ко­то­рых  он  был стра­ст­ный охот­ник. «Днем он пря­тал их от всех под мо­ей по­сте­лью, - вспо­ми­на­ла Ека­те­ри­на. - Ве­ли­кий князь тот­час по­сле ужи­на ухо­дил  в спаль­ню, и как ско­ро мы бы­ли  в  по­сте­ли,  ма­дам  Кру­зе  за­пи­ра­ла дверь на за­мок, и ве­ли­кий князь при­ни­мал­ся иг­рать  до  ча­су  и  до двух ут­ра. Я нарав­не с ма­дам Кру­зе, ра­да, не ра­да,  долж­на  бы­ла уча­ст­во­вать в этом при­ят­ном за­ня­тии. Ино­гда я за­бав­ля­лась им,  но го­раз­до ча­ще оно ме­ня утом­ля­ло  и  да­же  бес­по­кои­ло,  по­то­му  что кук­лы и иг­руш­ки, иные очень тя­же­лые, на­пол­ня­ли и за­ва­ли­ва­ли со­бой всю кро­вать».

  Так проходили ночи молодой великокняжеской четы. Мож­но ли удив­лять­ся, что Ека­те­ри­на ро­ди­ла  ре­бен­ка  лишь  че­рез де­вять лет по­сле свадь­бы? Впро­чем, на­хо­ди­лись и дру­гие объ­яс­не­ния этой за­держ­ке. Шам­по в до­не­се­нии, со­став­лен­ном для Вер­саль­ско­го дво­ра в 1758 го­ду, пи­сал:  «Ве­ли­кий князь, сам то­го не по­доз­ре­вая, был не­спо­со­бен про­из­во­дить  де­тей, вслед­ст­вие  пре­пят­ст­вия,  уст­ра­няе­мо­го  у    вос­точ­ных    на­ро­дов по­сред­ст­вом об­ре­за­ния, но  по­чи­тае­мо­го  им  не­из­ле­чи­мым.  Ве­ли­кая кня­ги­ня,  не  лю­бив­шая  его  и  не  про­ник­ну­тая  соз­на­ни­ем  иметь на­след­ни­ков, не бы­ла этим опе­ча­ле­на».  Со  сво­ей  сто­ро­ны  Кас­те­ра  пи­сал:  «Он  (ве­ли­кий  князь)  так сты­дил­ся не­сча­стия, по­ра­зив­ше­го его, что у не­го не  хва­та­ло  да­же ре­ши­мо­сти при­знать­ся в нем, и ве­ли­кая  кня­ги­ня,  при­ни­мав­шая  его лас­ки с от­вра­ще­ни­ем и быв­шая в то вре­мя та­кой же не­опыт­ной, как и он, не по­ду­ма­ла ни уте­шить  его,  ни  по­бу­дить  ис­кать  сред­ст­ва, что­бы вер­нуть его в свои объ­я­тия».

 

                8. Занятия Екатерины

Стра­ст­ная и го­ря­чая от при­ро­ды Ека­те­ри­на при­стра­сти­лась к охо­те и вер­хо­вой ез­де.  Поз­же  она  так  опи­са­ла  свой  об­раз  жиз­ни  в Ора­ни­ен­бау­ме: «По ут­рам я вста­ва­ла в три ча­са, и без  при­слу­ги  с ног до го­ло­вы  оде­ва­лась  в  муж­ское  пла­тье.  Мой  ста­рый  егерь до­жи­дал­ся ме­ня, что­бы ид­ти на  мор­ской  бе­рег  к  ры­бачь­ей  лод­ке. Пеш­ком с ружь­ем на пле­че, мы про­би­ра­лись са­дом и,  взяв  с  со­бой ле­га­вую  со­ба­ку,  са­ди­лись  в  лод­ку,  ко­то­рою  пра­вил  ры­бак.  Я стре­ля­ла уток в тро­ст­ни­ке по бе­ре­гу мо­ря. Час­то мы оги­ба­ли  ка­нал, и ино­гда силь­ный ве­тер уно­сил на­шу лод­ку  в  от­кры­тое  мо­ре».  Но вер­хо­вая ез­да нра­ви­лась ей боль­ше, чем охо­та. «Я  стра­ст­но  лю­би­ла вер­хо­вую ез­ду, - пи­са­ла она, - и чем боль­ше бы­ло в  ней  опас­но­сти, тем она бы­ла ми­лее мне. Слу­ча­лось ино­гда, что я до три­на­дца­ти раз в день са­ди­лась на ло­шадь». Тан­цы и мас­ка­ра­ды так­же нра­ви­лись ей. Но все эти за­ба­вы не мог­ли за­пол­нить пус­то­ты ее жиз­ни,  осо­бен­но в  дол­гие  зим­ние  дни.

На­деж­ную  со­юз­ни­цу  в  борь­бе  со   ску­кой Ека­те­ри­на  встре­ти­ла  в  кни­ге. По­сле  свадь­бы она, по ее сло­вам, толь­ко и  де­ла­ла,  что  чи­та­ла.  «Ни­ко­гда  без кни­ги, и ни­ко­гда  без  го­ря,  но  все­гда  без  раз­вле­че­ний» -  так очер­чи­ва­ет Ека­те­ри­на свое то­гдаш­нее вре­мяпрепро­во­ж­де­ние. В  шут­ли­вой эпи­та­фии, ко­то­рую она  на­пи­са­ла  се­бе  са­мой  в  1778  го­ду,  она при­зна­ет­ся, что в те­че­нии 18 лет ску­ки и  уе­ди­не­ния  (за­му­же­ст­ва) она име­ла дос­та­точ­но вре­ме­ни, что­бы про­чи­тать мно­го книг. Сна­ча­ла она без  раз­бо­ра  чи­та­ла  ро­ма­ны.  По­том  ей  по­па­лись  под  ру­ку со­чи­не­ния  Воль­те­ра,  ко­то­рые  про­из­ве­ли  ре­ши­тель­ный  пе­ре­лом  в вы­бо­ре ее чте­ния: она не мог­ла от них  ото­рвать­ся  и  не  хо­те­ла, при­бав­ля­ет она в пись­ме к са­мо­му Воль­те­ру, чи­тать ни­че­го, что  не бы­ло так же хо­ро­шо на­пи­са­но и из  че­го  нель­зя  бы­ло  бы  из­влечь столь­ко поль­зы.

Та­ким  об­ра­зом,  чте­ние  пе­ре­ста­ло  быть  для  нее толь­ко  раз­вле­че­ни­ем.  Она  при­ни­ма­ет­ся  за  ис­то­рию    Гер­ма­нии в    10 тя­же­ло­вес­ных то­мах, усид­чи­во про­чи­ты­вая по од­но­му то­му в 8  дней, столь же ре­гу­ляр­но изу­ча­ет ог­ром­ный, в че­ты­рех  объ­е­ми­стых  то­мах фи­ло­соф­ский сло­варь Бей­ля, про­чи­ты­вая по то­му в  пол­го­да. В то  же  вре­мя  она  про­чи­та­ла  мно­же­ст­во рус­ских книг, ка­кие мог­ла дос­тать, не пу­га­ясь  очень  труд­ных  по не­ук­лю­же­му  из­ло­же­нию.  Она  изо­щри­ла  свое  вни­ма­ние,  рас­ши­ри­ла ем­кость сво­ей мыс­ли, так что без тру­да про­чла да­же «Дух  за­ко­нов» Мон­тес­кье, вы­шед­ший в том же 1748 го­ду. А «Ан­на­лы» Та­ци­та сво­ей  глу­бо­кой по­ли­ти­че­ской пе­ча­лью про­из­ве­ли не­обык­но­вен­ный пе­ре­во­рот в ее го­ло­ве,  за­ста­вив  ее  ви­деть  мно­гие  ве­щи  в  чер­ном  цве­те   и уг­луб­лять­ся в ин­те­ре­сы, ко­то­ры­ми дви­жут­ся  яв­ле­ния,  про­но­ся­щие­ся пе­ред гла­за­ми.

 

                9. Любовные увлечения Екатерины и рождение наследника

Суп­ру­же­ская жизнь с Пет­ром не сло­жи­лась, но лю­бовь  про­дол­жа­ла за­ни­мать  в  жиз­ни  Ека­те­ри­ны   зна­чи­тель­ное    ме­сто. Она    са­ма соз­на­ва­лась в сво­их за­пис­ках, что, не бу­ду­чи, соб­ст­вен­но  го­во­ря, кра­си­вой, она все  же  уме­ла  нра­вить­ся.  Пер­вым  ее  лю­бов­ни­ком был, ве­ро­ят­но, За­хар Чер­ны­шев, ко­то­рый приглянулся ей  еще  в 1745 го­ду. Уда­лен­ный за­тем от дво­ра, он вновь явил­ся в 1751  го­ду и на­шел, что ве­ли­кая кня­ги­ня за шесть лет  очень  по­хо­ро­ше­ла.  На этот раз ро­ман про­дол­жал­ся не­дол­го. В  сле­дую­щем  го­ду  Ека­те­ри­на ув­лек­лась Сер­ге­ем Сал­ты­ко­вым,  ко­то­рый  счи­тал­ся  са­мым  кра­си­вым муж­чи­ной  при  дво­ре.  Го­во­ри­ли,  что  са­ма  Ели­за­ве­та  бы­ла   не рав­но­душ­на  к  не­му,  но  он  пред­по­чел   сде­лать­ся    лю­бов­ни­ком Ека­те­ри­ны. Ко­гда об этой свя­зи  сде­ла­лось  из­вест­но  им­пе­рат­ри­це, она, то ли в са­мом де­ле ра­дея о чес­ти ве­ли­ко­го кня­зя,  то  ли  из рев­но­сти, сде­ла­ла вид, что гне­ва­ет­ся. Сал­ты­ков дол­жен был  уе­хать на вре­мя в де­рев­ню и вер­нул­ся лишь в фев­ра­ле 1753 го­да.

На  этот раз Ели­за­ве­та бы­ла в дру­гом  на­строе­нии:  она  по­гру­же­на  бы­ла  в го­су­дар­ст­вен­ные за­бо­ты. В сво­их  за­пис­ках  Ека­те­ри­на  пи­шет,  что им­пе­рат­ри­ца чрез­вы­чай­но не­до­воль­на бы­ла тем, что до  сих  пор  не име­ет­ся на­след­ни­ка пре­сто­ла, и по  раз­ным  по­во­дам  вы­ра­жа­ла  свое не­удо­воль­ст­вие. Не  зная  ко­го  боль­ше  ви­нить  в  этой   до­сад­ной за­держ­ке, она ре­ши­ла при­бег­нуть к ра­ди­каль­ным, но  не  но­вым  при рус­ском  дво­ре  ме­рам.  В  один  из  кур­та­гов  Ели­за­ве­та    ста­ла вы­го­ва­ри­вать гоф­мей­стер­ше Чог­ло­ко­вой,  что  от  вер­хо­вой  ез­ды  у ве­ли­кой  кня­ги­ни  вот  уже  столь­ко  лет  нет  де­тей.   Чог­ло­ко­ва от­ве­ча­ла, что от­но­си­тель­но де­тей тут нет ви­ны, что де­ти не  мо­гут ро­дить­ся без при­чи­ны, и что хо­тя их им­пе­ра­тор­ские вы­со­че­ст­ва  уже с 1745 го­да жи­вут вме­сте, но при­чи­ны до сих пор  не  бы­ло.  То­гда Ели­за­ве­та ста­ла бра­нить Чог­ло­ко­ву и ска­за­ла, что  она  взы­щет  на ней, за­чем она не по­за­бо­ти­лась на­пом­нить об этом  пред­ме­те  обо­им дей­ст­вую­щим  ли­цам.

По­лу­чив  та­кой  на­го­няй,  Чог­ло­ко­ва   на­ча­ла хло­по­тать,  что­бы  бу­к­валь­но  ис­пол­нить  при­ка­за­ние  им­пе­рат­ри­цы. Од­на­ж­ды она от­ве­ла  в  сто­ро­ну  Ека­те­ри­ну  и    ска­за­ла: «По­слу­шай­те,  я  долж­на    по­го­во­рить    с    ва­ми    от­кро­вен­но». «Я, ра­зу­ме­ет­ся,  ста­ла  слу­шать  во  все  уши, -    пи­са­ла    поз­же Ека­те­ри­на. - Сна­ча­ла, по обык­но­ве­нию, она дол­го рас­су­ж­да­ла о сво­ей при­вя­зан­но­сти к му­жу, о сво­ем бла­го­ра­зу­мии, о том,  что  нуж­но  и что не нуж­но для вза­им­ной люб­ви и для об­лег­че­ния суп­ру­же­ских  уз; за­тем  ста­ла  де­лать  ус­туп­ки  и  ска­за­ла,  что  ино­гда    бы­ва­ют по­ло­же­ния,  в  ко­то­рых  ин­те­ре­сы  выс­шей  важ­но­сти  обя­зы­ва­ют   к ис­клю­че­ни­ям из пра­ви­ла. Я слу­ша­ла и не пре­ры­ва­ла ее, не по­ни­мая, к че­му все это ве­дет. Я бы­ла  не­сколь­ко  удив­ле­на  ее  ре­чью  и  не зна­ла, ис­крен­но ли го­во­рит она, или толь­ко  ста­вит  мне  ло­вуш­ку. Ме­ж­ду тем, как  я  мыс­лен­но  ко­ле­ба­лась,  она  ска­за­ла  мне:  «Вы уви­ди­те, как я чис­то­сер­деч­на, и люб­лю  ли  я  мое  Оте­че­ст­во;  не мо­жет быть, что­бы кое-кто вам не нра­вил­ся;  пре­дос­тав­ляю  вам  на вы­бор Сер­гея Сал­ты­ко­ва и Льва На­рыш­ки­на;  ес­ли  не  оши­ба­юсь,  Вы от­да­ди­те пред­поч­те­ние по­след­не­му». «Нет, во­все  нет», -  за­кри­ча­ла я.  «Но  ес­ли  не  он, -  ска­за­ла  она, -  так,  на­вер­ное,   Сер­гей Сал­ты­ков». На этот раз я не воз­ра­зи­ла ни сло­ва, и она  про­дол­жа­ла го­во­рить: «Вы уви­ди­те, что от ме­ня вам не бу­дет по­ме­хи…»

Впрочем, есть и другая версия, касающаяся этого пикантного момента. Елизавета не ограничилась внушениями великой княгине, она постаралась войти в положение своего племянника и только тогда узнала о врожденном недостатке, которым тот страдал. Ес­ли ве­рить то­му же Шам­по, Петр из­ба­вил­ся от него с по­мо­щью лю­бов­ни­ка Ека­те­ри­ны  Сер­гея  Сал­ты­ко­ва.  Про­изош­ло это, будто бы,  при  сле­дую­щих   об­стоя­тель­ст­вах.    Од­на­ж­ды    весь    двор при­сут­ст­во­вал  на  боль­шом  ба­лу.  Им­пе­рат­ри­ца,    про­хо­дя    ми­мо бе­ре­мен­ной На­рыш­ки­ной, своя­че­ни­цы  Сал­ты­ко­ва,  раз­го­ва­ри­вав­шей  с Сал­ты­ко­вым, ска­за­ла ей, что  ей  сле­до­ва­ло  бы  пе­ре­дать  не­мно­го сво­ей доб­ро­де­те­ли ве­ли­кой кня­ги­не. На­рыш­ки­на от­ве­ча­ла,  что  это, мо­жет быть и не так труд­но сде­лать, как ка­жет­ся. Ели­за­ве­та  ста­ла ее рас­спра­ши­вать и так уз­на­ла  о  фи­зи­че­ском  не­дос­тат­ке  ве­ли­ко­го кня­зя. Сал­ты­ков тут же ска­зал, что поль­зу­ет­ся  до­ве­ри­ем  Пет­ра  и по­пы­та­ет­ся уго­во­рить его со­гла­сить­ся на опе­ра­цию. Им­пе­рат­ри­ца  не толь­ко со­гла­си­лась на это, но да­ла по­нять, что этим он ока­зал  бы боль­шую ус­лу­гу. В тот же день Сал­ты­ков уст­ро­ил ужин, при­гла­сил на не­го всех хо­ро­ших  дру­зей  Пет­ра  и  в  ве­се­лую  ми­ну­ту  все  они об­сту­пи­ли ве­ли­ко­го кня­зя и про­си­ли его со­гла­сить­ся на их прось­бы. Тут же во­шел хи­рур­г, - и в од­ну  ми­ну­ту  опе­ра­ция  бы­ла сде­ла­на  и  от­лич­но  уда­лась.  Петр,  на­ко­нец,  смог  всту­пить    в нор­маль­ное об­ще­ние с же­ной.

По той или по иной причине, но вскоре после этого де­ло  на­ла­ди­лось. Ека­те­ри­на за­бе­ре­ме­не­ла три  раза  под­ряд  и, по­сле двух вы­ки­ды­шей, 20 сен­тяб­ря 1754 го­да ро­ди­ла  сы­на.  «Толь­ко  что его спе­ле­на­ли, - вспо­ми­на­ла по­том Ека­те­ри­на, - явил­ся  по  при­ка­за­нию им­пе­рат­ри­цы ее ду­хов­ник и на­рек ре­бен­ку  имя  Пав­ла,  по­сле  че­го им­пе­рат­ри­ца тот­час ве­ле­ла аку­шер­ке взять его и не­сти за со­бою;  а я  ос­та­лась  на  ро­диль­ной  по­сте­ли... Как    ско­ро    им­пе­рат­ри­ца уда­ли­лась, ве­ли­кий князь со сво­ей сто­ро­ны то­же ушел, вслед за ним граф и гра­фи­ня Шу­ва­ло­вы, и я ни­ко­го боль­ше  не  ви­де­ла... На­ко­нец, по­сле трех  ча­сов  яви­лась  гра­фи­ня  Шу­ва­ло­ва,  вся  раз­ря­жен­ная. Уви­дав ме­ня все еще на том мес­те, на ко­то­ром она  ме­ня  ос­та­ви­ла, она вскрик­ну­ла и ска­за­ла, что так мож­но умо­рить ме­ня...  Но  я  и без то­го за­ли­ва­лась сле­за­ми с той са­мой ми­ну­ты, как ро­ди­ла.  Ме­ня осо­бен­но огор­ча­ло то, что ме­ня со­вер­шен­но бро­си­ли. По­сле  тя­же­лых и бо­лез­нен­ных уси­лий я ос­та­лась  ре­ши­тель­но  без  при­зо­ру,  ме­ж­ду две­ря­ми и ок­на­ми пло­хо за­тво­ряв­ши­ми­ся; я не име­ла сил  пе­рей­ти  в по­стель, и ни­кто не смел пе­ре­не­сти ме­ня, хо­тя по­стель  на­хо­ди­лась в двух  ша­гах... Им­пе­рат­ри­ца  бы­ла  очень  за­ня­та  ре­бен­ком  и  не от­пус­ка­ла от се­бя аку­шер­ку ни на  ми­ну­ту.  Обо  мне  во­все  и  не ду­ма­ли... Я уми­ра­ла от жа­ж­ды; на­ко­нец ме­ня пе­ре­не­сли в по­стель, и в этот  день  я  ни­ко­го  боль­ше  не  ви­да­ла,  да­же  не  при­сы­ла­ли на­ве­дать­ся о мо­ем здо­ро­вье».

 

                10. Август Понятовский и Екатерина Воронцова

Такое же точно от­но­ше­ние ос­та­ва­лось и поз­же. С Ека­те­ри­ною по­сле ро­ж­де­ния Пав­ла ста­ли по­сту­пать как  с  че­ло­ве­ком,  ис­пол­нив­шим  за­ка­зан­ное де­ло и ни на что боль­ше не­год­ным. Да­же в люб­ви  не  да­но  ей  бы­ло уте­ше­ния, по­сколь­ку  сра­зу  по­сле  ро­дов  им­пе­рат­ри­ца    от­пра­ви­ла Сал­ты­ко­ва с ди­пло­ма­ти­че­ским по­ру­че­ни­ем в Шве­цию.  По  воз­вра­ще­нии быв­ший лю­бов­ник от­но­сил­ся к Ека­те­ри­не хо­лод­но и не­бреж­но. Он имел да­же дер­зость на­зна­чать ей сви­да­ния, на ко­то­рые сам не  при­хо­дил. Од­на­ж­ды она тщет­но про­жда­ла его до трех ча­сов но­чи. К то­му же  до нее дош­ли из­вес­тия, с ка­кой не­уме­рен­но­стью  Сал­ты­ков  вел  се­бя  в Шве­ции, где он бу­к­валь­но не про­пус­кал ни од­ной жен­щи­ны. Ека­те­ри­на бы­ла этим не на шут­ку раз­до­са­до­ван­а. Как вид­но  из  ее  за­пи­сок, она име­ла к Сал­ты­ко­ву боль­шое и силь­ное чув­ст­во. Год по­сле  ро­дов про­шел для нее се­ро и оди­но­ко.

Ека­те­ри­на мно­го бо­ле­ла и  поч­ти  не уча­ст­во­ва­ла в свет­ской жиз­ни.  На­ко­нец,  на  од­ном  из  ба­лов  ей по­пал­ся на гла­за мо­ло­дой поляк граф По­ня­тов­ский, прие­хав­ший в Рос­сию  в сви­те анг­лий­ско­го по­сла Виль­ям­са. По всем стать­ям он был не  че­та Сал­ты­ко­ву:  по­лу­чил  хо­ро­шее  раз­но­сто­рон­нее  об­ра­зо­ва­ние,  мно­го пу­те­ше­ст­во­вал, дол­го жил  в  Па­ри­же.  В  свою  оче­редь  Ека­те­ри­на про­из­ве­ла сильное впе­чат­ле­ние на По­ня­тов­ско­го.  «Ей  бы­ло  два­дцать  пять лет, - вспо­ми­нал он поз­же. -  Она  лишь  не­дав­но  оп­ра­ви­лась  по­сле пер­вых ро­дов и на­хо­ди­лась в том фа­зи­се кра­со­ты, ко­то­рый  яв­ля­ет­ся наи­выс­шей точ­кой ее для жен­щи­ны, во­об­ще на­де­лен­ных ею.  Брю­нет­ка, она бы­ла ос­ле­пи­тель­ной бе­лиз­ны: бро­ви у нее бы­ли чер­ные  и  очень длин­ные; нос гре­че­ский, рот как бы зо­ву­щий по­це­луи,  уди­ви­тель­ной кра­со­ты ру­ки и но­ги, тон­кая та­лия, рост ско­рее  вы­со­кий,  по­ход­ка чрез­вы­чай­но лег­кая и в то же вре­мя бла­го­род­ная,  при­ят­ный  тембр го­ло­са и смех та­кой же ве­се­лый, как и ха­рак­тер, по­зво­ляв­ший ей  с оди­на­ко­вой лег­ко­стью пе­ре­хо­дить от са­мых ша­лов­ли­вых игр к таб­ли­це цифр».

  Виль­ямс,  вско­ре  за­ме­тив­ший  склон­ность  мо­ло­дых  лю­дей, спо­соб­ст­во­вал их сбли­же­нию из по­ли­ти­че­ских со­об­ра­же­ний. С  дру­гой сто­ро­ны По­ня­тов­ский был близ­ким дру­гом Льва  На­рыш­ки­на,  боль­шо­го при­яте­ля Ека­те­ри­ны. Ве­че­ра­ми Ека­те­ри­на  пе­ре­оде­ва­лась  в  муж­ское пла­тье, и На­рыш­кин от­во­зил ее на сво­ей ка­ре­те в дом не­вест­ки Ан­ны. Там Ека­те­ри­на встре­ча­лась с лю­бов­ни­ком, а под ут­ро  воз­вра­ща­лась во дво­рец ни­кем не за­ме­чен­ная.

  Но, конечно же, связь ее с По­ня­тов­ским, как и  преж­няя,  с  Сал­ты­ко­вым, сек­ре­том не бы­ла. Да­же Петр, о мно­гом до­га­ды­вал­ся, однако, по­сколь­ку он ре­ши­тель­но не лю­бил сво­ей же­ны, ему бы­ло все рав­но. Как раз в это время великий князь стал уха­жи­вать за  гра­фи­ней  Ели­за­ве­тою    Во­рон­цо­вой, и та очень скоро  взя­ла  над  ним  пол­ную  власть. Со­вре­мен­ни­ки  друж­но  вы­ра­жа­ли  не­до­уме­ние  по   по­во­ду увлечения Петра, по­сколь­ку со­вер­шен­но не мог­ли объ­яс­нить, чем эта женщина мог­ла его при­во­ро­жить. Во­рон­цо­ва бы­ла со­вер­шен­но не­кра­си­ва  и  да­же  бо­лее  то­го. «Урод­ли­вая, гру­бая и глу­пая», - го­во­рит  про  нее  Мас­сон.  Дру­гой сви­де­тель  вы­ра­жа­ет­ся  еще  жест­че:  «Она  бо­жи­лась  как  сол­дат, ко­си­ла, во­ня­ла и пле­ва­лась  при  раз­го­во­ре».  Хо­ди­ли  слу­хи,  что Во­рон­цо­ва по­ощ­ря­ла все по­ро­ки Пет­ра,  на­пи­ва­лась  вме­сте  с  ним, бра­ни­ла и да­же по­ко­ла­чи­ва­ла сво­его лю­бов­ни­ка. По все­об­ще­му мне­нию она бы­ла злой и не­ве­же­ст­вен­ной жен­щи­ной.  Тем  не  ме­нее,  ни­че­го Петр не хо­тел так силь­но, как  же­нить­ся  на  ней,  пред­ва­ри­тель­но раз­ве­дясь с Ека­те­ри­ной. Но по­ка  жи­ва  бы­ла  Ели­за­ве­та,  об  этом мож­но бы­ло толь­ко меч­тать.

Оба  суп­ру­га, до­воль­ные те­че­ни­ем сво­их лю­бов­ных дел, ста­ра­лись не  ме­шать  друг дру­гу. Одно происшествие, за­ста­вило их да­же за­клю­чить что-то вро­де  пак­та о не­на­па­де­нии. Слу­чи­лось  так,  что  По­ня­тов­ский  за­хо­тел  тай­ком по­се­тить  Ека­те­ри­ну,  жив­шую  в  это  вре­мя  вме­сте  с  му­жем   в Ора­ни­ен­бау­ме. Но ко­гда он  вы­хо­дил  ра­но  ут­ром  из  двор­ца,  его аре­сто­вал пи­кет ка­ва­ле­рии и пре­про­во­дил к  ве­ли­ко­му  кня­зю.  Петр стал  доп­ра­ши­вать  плен­ни­ка,  и  был  чрез­вы­чай­но  раз­дра­жен   его мол­ча­ни­ем.  «Я  знаю, - ска­зал  он, -  все  ва­ши  ин­три­ги  с  ве­ли­кой кня­ги­ней. Мо­жет быть, вы да­же пи­тае­те злой умы­сел про­тив ме­ня. При вас  есть  пис­то­ле­ты...»  Обес­по­ко­ен­ная  подобным  по­во­ро­том    де­ла Ека­те­ри­на об­ра­ти­лась за под­держ­кой к лю­бов­ни­це  сво­его  му­жа.  Во вре­мя прие­ма во дво­ре она шеп­ну­ла ей на ухо: «Вам так лег­ко  бы­ло бы сде­лать всех сча­ст­ли­вы­ми».

Во­рон­цо­ва все  по­ня­ла  и  при­ня­лась хло­по­тать за лю­бов­ни­ка Ека­те­ри­ны. В тот же  день,  пе­ре­го­во­рив  с Пет­ром,  она  впус­ти­ла  По­ня­тов­ско­го  в  его    ком­на­ту.    Поз­же По­ня­тов­ский  так  опи­сы­вал  эту  встре­чу. Петр, уви­дев  по­ля­ка,    вос­клик­нул: «Не бе­зу­мец ли ты, что до сих пор не до­ве­рил­ся  мне!» За­тем он со сме­хом объ­яс­нил, что  и  не  ду­ма­ет  рев­но­вать;  ме­ры пре­ду­смот­ри­тель­но­сти, при­ни­мае­мые во­круг ора­ни­ен­ба­ум­ско­го двор­ца, бы­ли  лишь  в  ви­дах  обес­пе­че­ния  безо­пас­но­сти   его    осо­бы. «А те­перь, - ска­зал  он,-  ес­ли  мы  дру­зья,  здесь  не  хва­та­ет    еще кое-ко­го». С этим сло­ва­ми он по­шел в ком­на­ту Ека­те­ри­ны,  вы­та­щил ее из по­сте­ли и, не дав ей вре­ме­ни надеть чул­ки и  юб­ку,  в  од­ном ка­по­те при­вел ее в ком­на­ту. Ука­зав на  По­ня­тов­ско­го,  он  ска­зал: «Вот он, на­де­юсь, те­перь мною  до­воль­ны»».  «По­сле  это­го, -  пи­сал да­лее По­ня­тов­ский, - я час­то  бы­вал  в  Ора­ни­ен­бау­ме.  Я  при­ез­жал ве­че­ром,  под­ни­мал­ся  по  по­тай­ной  ле­ст­ни­це,  вед­шей  в  ком­на­ту ве­ли­кой кня­ги­ни; там бы­ли  ве­ли­кий  князь  и  его  лю­бов­ни­ца;  мы ужи­на­ли вме­сте, за­тем  ве­ли­кий  князь  уво­дил  свою  лю­бов­ни­цу  и го­во­рил нам: «Те­перь, де­ти мои, я вам боль­ше не ну­жен». - Я ос­та­вал­ся сколь­ко хо­тел».

Снис­хо­ди­тель­ность Пет­ра име­ла, од­на­ко, свои  пре­де­лы.  Уз­нав, что Ека­те­ри­на во вто­рой раз бе­ре­мен­на, он громко вы­ска­зал свое не­удо­воль­ст­вие. «Раз у се­бя  в  ком­на­те, -  вспо­ми­на­ла  поз­же Ека­те­ри­на, - в  при­сут­ст­вии  Льва  На­рыш­ки­на  и  мно­гих  дру­гих, он взду­мал ска­зать: «Бог зна­ет, от­ку­да моя  же­на  бе­ре­ме­не­ет;  я  не знаю на­вер­ное, мой ли этот ре­бе­нок, и дол­жен ли я при­зна­вать  его сво­им». Лев На­рыш­кин в ту же ми­ну­ту при­бе­жал ко мне и пе­ре­дал мне этот от­зыв. Это, ра­зу­ме­ет­ся, ис­пу­га­ло ме­ня. Я  ска­за­ла  На­рыш­ки­ну: вы не уме­ли най­тись; сту­пай­те к не­му и по­тре­буй­те от не­го  клят­вы в том, что он не спал со сво­ей же­ною, и ска­жи­те, что как ско­ро он по­кля­нет­ся, вы тот­час пой­де­те до­не­сти о том Алек­сан­д­ру  Шу­ва­ло­ву, как на­чаль­ни­ку  Тай­ной  кан­це­ля­рии.  Лев  На­рыш­кин  дей­ст­ви­тель­но по­шел к ве­ли­ко­му кня­зю и по­тре­бо­вал от не­го этой клят­вы,  на  что тот от­ве­чал: Уби­рай­тесь к чер­ту  и  не  го­во­ри­те  мне  боль­ше  об этом».

9 де­каб­ря  1758  Ека­те­ри­на  ро­ди­ла  дочь  Ан­ну.  Опи­сан­ный ин­ци­дент за­ста­вил ее о мно­гом за­ду­мать­ся. «Сло­ва ве­ли­ко­го кня­зя, про­из­не­сен­ные с та­ким  без­рас­суд­ст­вом, -  вспо­ми­на­ла  Ека­те­ри­на, - очень ме­ня рас­сер­ди­ли, и с тех пор я уви­да­ла, что мне ос­та­ют­ся на вы­бор три, рав­но опас­ные и труд­ные пу­ти:  1-е,  раз­де­лить  судь­бу ве­ли­ко­го кня­зя, ка­кая она ни бу­дет; 2-е, на­хо­дить­ся  в  по­сто­ян­ной за­ви­си­мо­сти от не­го и ждать, что  ему  угод­но  бу­дет  сде­лать  со мною; 3-е, дей­ст­во­вать так, что­бы не быть  в  за­ви­си­мо­сти  ни  от ка­ко­го со­бы­тия. Ска­зать яс­нее, я долж­на  бы­ла  ли­бо  по­гиб­нуть  с ним, или от не­го, ли­бо спа­сти са­мое се­бя,  мо­их  де­тей  и,  мо­жет быть, все го­су­дар­ст­во от тех ги­бель­ных опас­но­стей,  в  ко­то­рые,  не­со­мнен­но, вверг­ли бы и ме­ня  нрав­ст­вен­ные  и  фи­зи­че­ские  ка­че­ст­ва это­го го­су­да­ря».

 

                11. Политические интриги. Екатерина и канцлер Бестужев

Ос­мот­рев­шись  по сто­ро­нам в по­ис­ках со­юз­ни­ка, Екатерина на­шла его в  канц­ле­ре  Бес­ту­же­ве. Их сбли­зи­ли об­щие вра­ги  и  опас­но­сти.  С  им­пе­рат­ри­цей  на­ча­лись бо­лез­нен­ные при­пад­ки. В слу­чае ее  смер­ти  при  им­пе­ра­то­ре  Пет­ре III,  Бес­ту­же­ву  гро­зи­ла  ссыл­ка,  Ека­те­ри­не  -   раз­вод    и мо­на­стырь.  «Бо­лез­нен­ное  со­стоя­ние  им­пе­рат­ри­цы  и  ее    час­тые кон­вуль­сии, - пи­са­ла поз­же Ека­те­ри­на,- за­став­ля­ли всех  ду­мать  о бу­ду­щем.  Граф  Бес­ту­жев,  и  по  мес­ту  сво­ему  и    по    сво­им спо­соб­но­стям, ко­неч­но, не ме­нее дру­гих дол­жен  был  за­бо­тить­ся  о том, что пред­стоя­ло. Он знал, что ве­ли­ко­му  кня­зю  с  дав­них  пор вну­ше­но  к  не­му  от­вра­ще­ние.  Ему  очень  хо­ро­шо  бы­ла  из­вест­на ум­ст­вен­ная  сла­бость  это­го  го­су­да­ря,  ро­ж­ден­но­го    на­след­ни­ком столь­ких  пре­сто­лов.  Очень   ес­те­ст­вен­но    бы­ло,    что    этот го­су­дар­ст­вен­ный че­ло­век, как и вся­кий дру­гой, же­лал удер­жать­ся на сво­ем мес­те. Он знал, что  я  уже  мно­го  лет  пе­ре­ста­ла  вни­мать вну­ше­ни­ям, ко­то­рые сна­ча­ла от­де­ля­ли ме­ня от не­го. Кро­ме  то­го,  в лич­ном  от­но­ше­нии,  он, мо­жет  быть,  счи­тал  ме­ня    един­ст­вен­ным су­ще­ст­вом, на ко­то­ром, в слу­чае смер­ти  им­пе­рат­ри­цы,  мог­ла  быть ос­но­ва­на  на­де­ж­да  об­ще­ст­ва.  Вслед­ст­вие   та­ких    и    по­доб­ных раз­мыш­ле­ний, он  со­ста­вил  план,  что­бы,  как  ско­ро  им­пе­рат­ри­ца скон­ча­ет­ся, ве­ли­кий князь по пра­ву был объ­яв­лен  им­пе­ра­то­ром,  но что­бы в то же вре­мя мне бы­ло пре­дос­тав­ле­но пуб­лич­ное  уча­стие  в управ­ле­нии.  Все ли­ца  долж­ны  бы­ли  ос­тать­ся  при  сво­их  мес­тах; Бес­ту­жев  по­лу­чал  зва­ние  под­пол­ков­ни­ка  в  че­ты­рех  гвар­дей­ских пол­ках  и  пред­се­да­тель­ст­во  в  трех  го­су­дар­ст­вен­ных  кол­ле­ги­ях, ино­стран­ной, во­ен­ной и  ад­ми­рал­тей­ской.  Он  при­слал  мне  про­ект это­го ма­ни­фе­ста; но я, по­го­во­рив с гра­фом  По­ня­тов­ским,  от­ве­ча­ла ему сло­вес­но, что бла­го­да­рю его за до­б­рые на­ме­ре­ния  от­но­си­тель­но ме­ня, и счи­таю,  что  их  очень  труд­но  ис­пол­нить.  Он  пи­сал  и пе­ре­пи­сы­вал свой про­ект мно­го раз, пе­ре­ме­нял его,  рас­про­стра­нял, со­кра­щал и был, по-ви­ди­мо­му, им очень за­нят».

 Но Бес­ту­жев на­прас­но за­га­ды­вал так да­ле­ко: гро­за раз­ра­зи­лась над ним го­раз­до пре­ж­де смер­ти Ели­за­ве­ты. Бла­го­да­ря ин­три­гам Шу­ва­ло­вых и ви­це-канц­ле­ра Во­рон­цо­ва он был об­ви­нен в го­су­дар­ст­вен­ной из­ме­не и  27 фев­ра­ля 1758  го­да аре­сто­ван. Следствие по его делу вскоре выяснило, что Екатерина пыталась пользоваться канцлером в своих интересах, имела переписку с опальным фельдмаршалом Апраксиным и старалась оказать влияние на политику России. Всё это страшно раздражило Елизавету. Великая княгиня почувствовала вскоре всю силу императорского гнева. Одно время она даже готова была покинуть Россию, и лишь благодаря исключительной твёрдости ей удалось несколько смягчить предубеждение императрицы против себя.

 

                12. Григорий Орлов и княгиня Дашкова

Гро­за, раз­ра­зив­шая­ся над Ека­те­ри­ной, раз­ме­та­ла кру­жок близ­ких ей лю­дей. Бес­ту­жев пал,  Виль­ямс  и  По­ня­тов­ский  вы­ну­ж­де­ны  бы­ли по­ки­нуть  Пе­тер­бург.  За­хар  Чер­ны­шев  и  Сер­гей  Сал­ты­ков  так­же на­хо­ди­лись да­ле­ко от сто­ли­цы. В ап­ре­ле 1759 г. умер­ла дочь  Ан­на, а в сле­дую­щем го­ду в Па­ри­же скон­ча­лась мать Екатерины.  От­но­ше­ния  же  с му­жем сде­ла­лись от­кро­вен­но вра­ж­деб­ны­ми.

  Но не все было так плохо! Но­вые лю­ди уже спе­ши­ли за­пол­нить опус­тев­шее ме­сто.  Вес­ной  1759 го­да в Пе­тер­бург при­был граф  Шве­рин,  фли­гель-адъ­ю­тант  Фрид­ри­ха II, по­пав­ший в плен в бит­ве  при  Цо­рин­дор­фе.  К  не­му  бы­ли при­став­ле­ны в ви­де стра­жи два офи­це­ра. Од­ним из них был  Гри­го­рий Ор­лов, осо­бен­но от­ли­чив­ший­ся в упо­мя­ну­том сра­же­нии,  где  он  был три раза ра­нен, но не ушел с по­ля боя.  От при­ро­ды  Ор­лов  был  на­де­лен  гер­ку­ле­со­вым  те­ло­сло­же­ни­ем  и ог­ром­ной си­лой.  Он  был  кра­си­вее  По­ня­тов­ско­го,  кра­си­вее  да­же Сал­ты­ко­ва,  од­на­ко, со­вер­шен­но   не­об­ра­зо­ван­ный.    Хотя по­след­нее об­стоя­тель­ст­во не иг­ра­ло то­гда боль­шой ро­ли,  и  Ор­лов страш­но нра­вил­ся жен­щи­нам, так как был по­лон мо­ло­де­че­ст­ва и уда­ли, го­рел  не­уто­ли­мой  жа­ж­дой  ко   все­воз­мож­ным    на­сла­ж­де­ни­ям    и при­клю­че­ни­ям. Во  всех  обыч­ных  за­ня­ти­ях  то­гдаш­них  во­ен­ных -  в по­пой­ках, иг­ре, во­ло­кит­ст­ве, тан­цах  и  дра­ках - он  не  знал  се­бе рав­ных. Все­об­щую из­вест­ность в Пе­тер­бур­ге Ор­лов при­об­рел  в  1760 г., ко­гда от­бил лю­бов­ни­цу у  Пет­ра  Шу­ва­ло­ва,  двою­род­но­го  бра­та все­мо­гу­ще­го фа­во­ри­та Ели­за­ве­ты. То­гда-то Ека­те­ри­на, ко­то­рая дав­но уже не име­ла по­сто­ян­но­го дру­га, об­ра­ти­ла на не­го  вни­ма­ние.  Ед­ва по­чув­ст­во­вав бла­го­склон­ность со сто­ро­ны  ве­ли­кой  кня­ги­ни,  Ор­лов при­ло­жил все уси­лия к то­му,  что­бы  за­вое­вать  ее  лю­бовь.  Поз­же Ека­те­ри­на вспо­ми­на­ла: «Ор­лов  всю­ду  сле­до­вал  за  мною  и  де­лал ты­ся­чу бе­зумств; его страсть ко мне бы­ла пуб­лич­на».

Дру­гим близ­ким  че­ло­ве­ком  Ека­те­ри­ны  ста­но­вит­ся  в  это  вре­мя кня­ги­ня Даш­ко­ва, с ко­то­рой она тес­но со­шлась  ле­том  1761  го­да. В свои не­пол­ные во­сем­на­дцать лет эта ма­лень­кая жен­щи­на  ус­пе­ла  уже про­чи­тать все фран­цуз­ские кни­ги, ко­то­рые толь­ко су­ме­ла дос­тать  в Пе­тер­бур­ге.  Ка­ж­дое  вос­кре­се­ние  Ека­те­ри­на  ез­ди­ла  в   Пе­тер­гоф по­ви­дать­ся с сы­ном, ко­то­ро­го Ели­за­ве­та по-преж­не­му  не  от­пус­ка­ла от се­бя. Воз­вра­ща­ясь  до­мой,  Ека­те­ри­на  час­то  за­ез­жа­ла  на  да­чу Во­рон­цо­вых, уво­зи­ла с со­бой свою мо­ло­дую под­ру­гу  и  про­во­ди­ла  с ней  ос­таль­ную  часть  дня.  Они  го­во­ри­ли  вме­сте  о  фи­ло­со­фии, ис­то­рии, ли­те­ра­ту­ре, ка­са­лись са­мых важ­ных  на­уч­ных  и  со­ци­аль­ных во­про­сов.

Ме­ж­ду тем тя­го­ст­ные раз­ду­мья  в эти ме­ся­цы не раз по­се­ща­ли ве­ли­кую кня­ги­ню: им­пе­рат­ри­ца Ели­за­ве­та сла­бе­ла с ка­ж­дым днем. Петр  дол­жен  был  очень  ско­ро  сде­лать­ся им­пе­ра­то­ром, и ка­кая судь­ба ожи­да­ла то­гда его не­лю­би­мую  же­ну?  В это тре­вож­ное вре­мя, ко­гда все убе­ди­лись, что Ели­за­ве­те  ос­та­лось не­мно­го дней жиз­ни,  кня­ги­ня  Даш­ко­ва  яви­лась  од­на­ж­ды  но­чью  к Ека­те­ри­не  с  во­про­сом:  «Мож­но  ли  при­нять  ка­кие-ни­будь   ме­ры пре­дос­то­рож­но­сти  про­тив  гро­зив­шей   опас­но­сти    и    от­вра­тить ги­бель, го­то­вую вас по­стиг­нуть? Ра­ди Бо­га, по­ло­жи­тесь на  ме­ня,  я до­ка­жу, что дос­той­на ва­ше­го до­ве­рия. Со­ста­ви­ли ли вы ка­кой-ни­будь план? Обес­пе­че­на  ли  ва­ша  безо­пас­ность?  Бла­го­во­ли­те  дать  мне при­ка­за­ние и нау­чи­те ме­ня, что де­лать». Ека­те­ри­на от­ве­ча­ла на этот го­ря­чий  при­зыв    дос­та­точ­но    сдер­жан­но.    «Я    ни­че­го    не пред­при­му, - ска­за­ла  она, - и  ду­маю,  что  мне    ос­та­ет­ся    од­но: му­же­ст­вен­но встре­тить со­бы­тия, ка­кие бы они не бы­ли. По­ру­чаю  се­бя Все­мо­гу­ще­му и на его по­кро­ви­тель­ст­во по­ла­гаю всю мою на­де­ж­ду».

 

                13. Смерть Елизаветы и резкая перемена политического курса

Все, кто бо­лее  или  ме­нее  знал Пет­ра, не со­мне­ва­лись, что  с  при­хо­дом  его  к  вла­сти  по­ли­ти­ка Рос­сии из­ме­нит­ся кар­ди­наль­ным  об­ра­зом.  Прус­ские  при­вя­зан­но­сти на­след­ни­ка бы­ли  об­ще­из­ве­ст­ны,  по­сколь­ку  он никогда не  счи­тал  нуж­ным скры­вать их (по  са­мой  при­ро­де  сво­ей,  он  не  мог хра­нить тайн и тут же вы­бал­ты­вал  их  пер­во­му  встреч­но­му;  по­рок этот бо­лее всех дру­гих  в  даль­ней­шем  по­вре­дил  ему).  Во  вре­мя Се­ми­лет­ней вой­ны прус­ские при­вя­зан­но­сти наследника нис­коль­ко не умень­ши­лись.

  Елизавета Петровна умерла 25 де­каб­ря 1761 го­да. В пер­вую же  ночь сво­его вос­ше­ст­вия на пре­стол Петр  ра­зо­слал  гон­цов  в  раз­лич­ные кор­пу­са  рус­ской  ар­мии  с  при­ка­зом  пре­кра­тить   не­при­ятель­ские дей­ст­вия.  В тот же  са­мый  день  лю­би­мец  но­во­го  им­пе­ра­то­ра  бри­га­дир  и ка­мер­гер Ан­д­рей Гу­до­вич от­прав­лен был к прин­цу  Ан­гельт-Церб­ско­му с из­ве­ще­ни­ем  о вос­ше­ст­вии Пет­ра на пре­стол и вме­сте  по­вез  гра­мо­ту им­пе­ра­то­ра к Фрид­ри­ху.  В  ней  Петр  III  пред­ла­гал  Фрид­ри­ху немедленно во­зоб­но­вить со­гла­сие и друж­бу.  И то и дру­гое бы­ло при­ня­то с ве­ли­чай­шей бла­го­дар­но­стью. Фрид­рих не­мед­лен­но  от­пра­вил  в  Пе­тер­бург  сво­его  адъ­ю­тан­та  пол­ков­ни­ка Голь­ца. Кро­ме ин­ст­рук­ций по по­во­ду  за­клю­че­ния  мир­но­го  до­го­во­ра Гольц при­вез по­да­рок Пет­ру - прус­ский ор­ден.

  24 фев­ра­ля  Гольц  пред­ста­вил­ся  им­пе­ра­то­ру.  Петр  осы­пал  его са­мы­ми го­ря­чи­ми уве­ре­ния­ми в друж­бе и бес­ко­неч­ном ува­же­нии  сво­ем к Фрид­ри­ху II. По­сле ау­ди­ен­ции Петр по­шел к обед­не, и  Гольц по­сле­до­вал за ним в цер­ковь. Во вре­мя  служ­бы,  по  сви­де­тель­ст­ву Голь­ца, им­пе­ра­тор все го­во­рил с ним, то о Фрид­ри­хе II,  то  о прус­ской ар­мии, под­роб­ны­ми све­де­ния­ми о ко­то­рой  изум­лял  Голь­ца; не бы­ло, будто бы, такого пол­ка, в  ко­то­ром  Петр  не  знал  бы  трех  или  че­ты­рех по­ко­ле­ний ше­фов и глав­ных офи­це­ров. В  тот  же  день  ве­че­ром  во вре­мя кар­точ­ной иг­ры Петр по­ка­зал Голь­цу на сво­ем паль­це пер­стень с порт­ре­том Фрид­ри­ха  II  и  ве­лел  так­же  при­нес­ти  боль­шой порт­рет  прус­ско­го  ко­ро­ля.  По  окон­ча­нии  ужи­на   Петр    дол­го раз­го­ва­ри­вал с Голь­цем о том, сколь­ко он по­тер­пел  в  про­дол­же­нии цар­ст­во­ва­ния его тет­ки за пре­дан­ность Фрид­ри­ху.

По­сле этих от­кро­ве­ний Гольц мог  уже  не  бес­по­ко­ить­ся  о  хо­де мир­ных пе­ре­го­во­ров. И дей­ст­ви­тель­но, 24 ап­ре­ля мир  был  за­клю­чен на  са­мых  вы­год­ных  для  Фрид­ри­ха  ус­ло­ви­ях:  прус­ско­му   ко­ро­лю воз­вра­ща­лись все его зем­ли, за­ня­тые рус­ски­ми  вой­ска­ми  в  быв­шую вой­ну;  от­дель­ным  па­ра­гра­фом  про­воз­гла­ша­лось   же­ла­ние    обо­их го­су­да­рей о за­клю­че­нии  во­ен­но­го  сою­за,  ко­то­рый  оче­вид­но,  был на­прав­лен про­тив быв­шей со­юз­ни­цы Рос­сии Ав­ст­рии.  При  этом  Петр от­кры­то опо­вес­тил всех о сво­ем на­ме­ре­нии стать  вме­сте  с  ча­стью рус­ской ар­мии под на­чаль­ст­во  Фрид­ри­ха.  Это  бы­ла  его  за­вет­ная меч­та.

 

                14. Государственные мероприятия Петра III

Столь же ра­ди­каль­но по­вел се­бя Петр во внут­рен­ней  по­ли­ти­ке.  18 фев­ра­ля был об­на­ро­до­ван  ма­ни­фест «О даровании вольности и свободы всему российскому дворянству». От­ны­не все дво­ря­не, на ка­кой бы служ­бе они не на­хо­ди­лись, во­ен­ной или гра­ж­дан­ской,  мог­ли  про­дол­жить  ее  или  по своему желанию вый­ти  в  от­став­ку.  (Князь Петр Дол­го­ру­ков со­об­ща­ет анек­дот о том, как  был  на­пи­сан этот ма­ни­фест, имевший такое огромное значение в русской истории. Од­на­ж­ды ве­че­ром,  ко­гда  Пет­ру  хо­те­лось  из­ме­нить сво­ей лю­бов­ни­це, он по­звал к се­бе статс-сек­ре­та­ря Дмит­рия Вол­ко­ва и об­ра­тил­ся к не­му с та­ки­ми сло­ва­ми: «Я  ска­зал  Во­рон­цо­вой,  что про­ра­бо­таю с то­бой часть но­чи над за­ко­ном чрез­вы­чай­ной  важ­но­сти. Мне ну­жен, по­это­му на­зав­тра указ, о ко­то­ром бы го­во­ри­ли при  дво­ре и в го­ро­де». По­сле это­го  Вол­ко­ва  за­пер­ли  в  пус­той  ком­на­те  с дат­скою со­ба­кою. Не­сча­ст­ный сек­ре­тарь  не  знал,  о  чем  пи­сать; на­ко­нец вспом­нил, о чем все­го ча­ще твер­дил  го­су­да­рю  граф  Ро­ман Ла­рио­но­вич  Во­рон­цов -  имен­но  о  воль­но­сти  дво­рян­ской.   Вол­ков на­пи­сал  ма­ни­фест,  ко­то­рый  и  был  на  дру­гой  день   ут­вер­жден го­су­да­рем. Едва ли, впрочем, можно до конца доверять этому сообщению).

  21 фев­ра­ля из­дан был другой важ­ный ма­ни­фест, уп­разд­нив­ший Тай­ную кан­це­ля­рию,   ве­дом­ст­во,    из­вест­ное    свои­ми    мно­го­чис­лен­ны­ми зло­упот­реб­ле­ния­ми и яв­ны­ми зло­дея­ния­ми.  4 марта обнародовали не менее важный указ о свободе внешней торговли  и отмене  торговых и промышленных привилегий и монополий. Наконец, 21  мар­та  поя­вил­ся  указ  о  се­ку­ля­ри­за­ции  цер­ков­ных  вла­де­ний. Со­глас­но ему мо­на­сты­ри ли­ша­лись  сво­их  мно­го­чис­лен­ных  зе­мель­ных вла­де­ний с крепостными крестьянами, а мо­на­хам и  свя­щен­ни­кам  бы­ли  по­ло­же­ны  фик­си­ро­ван­ные го­су­дар­ст­вен­ные ок­ла­ды. Все это были весьма нужные для пользы государства нововведения. Но, увы, они совершенно не прибавили Петру III популярности.

 

                15. Неприятие Петра III

Гольц, ко­то­рый и по­сле под­пи­са­ния ми­ра про­дол­жал ос­та­вать­ся в Пе­тер­бур­ге и имел во всех  де­лах  боль­шое  влия­ние  на  Пет­ра,  с тре­во­гой  до­но­сил  Фрид­ри­ху  о  рас­ту­щем   не­до­воль­ст­ве    про­тив им­пе­ра­то­ра.

О том же самом сообщает в своих записках Болотов. Упомянув   о    некоторых    постановлениях    нового царствования, возбудивших удовольствие русских, он  далее  пишет: «Но последовавшие затем другие распоряжения императора  возбудили сильный ропот и негодование в подданных, и более всего то, что он вознамерился было совершенно переменить религию нашу,  к  которой оказывал особенное презрение. Он призвал первенствующего  архиерея (новгородского) Дмитрия Сеченова и приказал ему, чтоб  в  церквах оставлены были только иконы Спасителя и Богородицы, а  других  бы не было, также чтоб священники обрили бороды и носили платье, как иностранные  пасторы.  Нельзя  изобразить,  как  изумился   этому приказанию архиепископ  Дмитрий.  Этот  благоразумный  старец  не знал, как и приступить к исполнению этого неожиданного повеления, и  усматривал  ясно,  что  государь  имел  намерение   переменить православие  на  лютеранство.  Он  принужден  был  объявить   волю государеву знатнейшему духовенству, и хотя дело на этом до  времени остановилось,  однако  произвело  во  всем  духовенстве  сильное неудовольствие, действовавшее потом очень много перевороту».

  К  неудовольствию  духовенства  прибавилось  и  неудовольствие войск. Одним из первых дел нового  царствования  стал  роспуск елизаветинской  лейб-компании,  на месте которой увидели  тотчас же новую, гольштейнскую, гвардию, пользовавшуюся явным предпочтением императора. Это возбуждало сильнейшее  раздражение  в  русской  гвардии.  Опять, как во  времена  Бирона,  стали  говорить,  что  гвардии придет скоро конец, что ее распределят по армейским полкам. Петр, будучи еще великим князем, часто говаривал, что гвардейцы, живут в своих казармах так, точно держат царскую резиденцию в  осаде,  и называл  гвардейцев  янычарами.

При  таких  основных    причинах неудовольствия все не нравилось, все возбуждало ропот: роптали на перемену формы, на частое и долгое учение  по  новому,  прусскому образцу. Петр  знал о рас­ту­щем раз­дра­же­нии,  но  не  при­да­вал  ему зна­че­ния.

 

                16. Трудное положение Екатерины

  В ап­ре­ле 1762 г., пе­ре­ехав в  но­вый  Зим­ний  дво­рец,  от­дел­ка  ко­то­ро­го бли­зи­лась к кон­цу, Петр за­нял один из фли­ге­лей, а  же­не  на­зна­чил апар­та­мен­ты на про­ти­во­по­лож­ном кон­це дру­го­го флигеля. Ря­дом с  со­бой он  по­се­лил  Ека­те­ри­ну  Во­рон­цо­ву. Несмотря на явное ущемление своих прав законной супруги, Ека­те­ри­на ос­талась до­воль­на этим рас­по­ло­же­ни­ем:  оно да­ва­ло ей боль­ше сво­бо­ды, а  в  сво­бо­де  Ека­те­ри­на  ну­ж­да­лась тогда больше, чем в чем-либо ином. Она бы­ла бе­ре­мен­на от Ор­ло­ва, и  на  этот  раз уже  ни­как,  да­же  по  про­стой  слу­чай­но­сти,  не  мог­ла   на­звать им­пе­ра­то­ра от­цом сво­его ре­бен­ка. Со­об­ща­ют, что в день, ко­гда у нее на­ча­лись ро­ды, ее вер­ный слу­га Шку­рин под­жег  свой  дом,  рас­по­ло­жен­ный  в пред­ме­стье го­ро­да, что­бы от­влечь ту­да лю­бо­пыт­ных. Как и ожи­да­лось, Петр то­же ум­чал­ся на по­жар,  да­бы  на­сла­ж­дать­ся  его  зре­ли­щем  и раз­да­вать на­пра­во и на­ле­во уда­ры пал­кой. За ним  по­сле­до­ва­ли  все его фа­во­ри­ты, и Ека­те­ри­на 23  ап­ре­ля  бла­го­по­луч­но  ро­ди­ла  сы­на, ко­то­ро­му бы­ла да­на фа­ми­лия Боб­рин­ско­го, и  ко­то­рый  в  даль­ней­шем по­ло­жил ос­но­ва­ние од­но­му из знат­ней­ших ро­дов Рос­сии.

  К сча­стью, муж ни­че­го не уз­нал, но тя­гость по­ло­же­ния  от  это­го не умень­ши­лась. В те­че­нии всего по­лу­го­до­во­го  прав­ле­ния  Пет­ра III Ека­те­ри­на по­сто­ян­но пе­ре­хо­ди­ла от мрач­ных мыс­лей к от­ча­я­нью, а от от­ча­я­нья к твер­до­сти, ко­гда на­де­ж­да на из­бав­ле­ние уси­ли­ва­лась,  и ко­гда на­до бы­ло одоб­рять  сво­их  при­вер­жен­цев. Ека­те­ри­на  го­во­рит, что эти при­вер­жен­цы со дня смер­ти им­пе­рат­ри­цы  Ели­за­ве­ты  вну­ша­ли ей  о  не­об­хо­ди­мо­сти  от­стра­нить  Пет­ра  и  са­мой  стать  в  че­ле прав­ле­ния, но что  она  на­ча­ла  скло­нять­ся  на  их  пред­став­ле­ния толь­ко  с  то­го  дня,  ко­гда  Петр  пуб­лич­но  на­нес  ей  страш­ное ос­корб­ле­ние.

  Слу­чи­лось это во вре­мя празд­но­ва­ния ми­ра с Прус­си­ей 9 ию­ня.  За тор­же­ст­вен­ным обе­дом им­пе­ра­тор пред­ло­жил три тос­та:  1)  здо­ро­вье им­пе­ра­тор­ской  фа­ми­лии,  2)  здо­ро­вье  ко­ро­ля  прус­ско­го,  3)  за со­хра­не­ние сча­ст­ли­во­го ми­ра, за­клю­че­ние  ко­то­ро­го  празд­но­ва­лось. Ко­гда Ека­те­ри­на вы­пи­ла за здо­ро­вье  им­пе­ра­тор­ской  фа­ми­лии,  Петр ве­лел  Гу­до­ви­чу,  сто­яв­ше­му  сза­ди  его  крес­ла,  пой­ти  спро­сить им­пе­рат­ри­цу,  за­чем  она  не  вста­ла,  ко­гда  пи­ли  пер­вый  тост. Ека­те­ри­на от­ве­ча­ла, что им­пе­ра­тор­ская  фа­ми­лия  со­сто­ит  из  трех чле­нов: из ее  суп­ру­га,  сы­на  и  ее  са­мой,  и  по­это­му  она  не по­ни­ма­ет, по­че­му  нуж­но  вста­вать.  Ко­гда  Гу­до­вич  пе­ре­дал  этот от­вет, Петр сно­ва ве­лел ему по­дой­ти  к  Ека­те­ри­не  и  ска­зать  ей бран­ное  сло­во,  ибо  двое  его  дя­дей,    прин­цы    гольштейн­ские, при­над­ле­жат  так­же  к  им­пе­ра­тор­ской  фа­ми­лии;  но,  бо­ясь,  чтоб Гу­до­вич не ос­ла­бил вы­ра­же­ния, им­пе­ра­тор  сам  за­кри­чал  Ека­те­ри­не бран­ное  сло­во,  ко­то­рое  и  слы­ша­ла  боль­шая  часть   обе­дав­ших. Им­пе­рат­ри­ца сна­ча­ла за­ли­лась сле­за­ми от  та­ко­го  ос­корб­ле­ния,  но по­том, же­лая оп­ра­вить­ся, об­ра­ти­лась к  сто­яв­ше­му  за  ее  крес­лом ка­мер­ге­ру Стро­га­но­ву и по­про­си­ла его на­чать какой-нибудь за­бав­ный раз­го­вор для рас­се­я­нья, что Стро­га­нов и ис­пол­нил.

  Но де­ло  не  кон­чи­лось  од­ним  ос­корб­ле­ни­ем.  В  тот  же  ве­чер им­пе­ра­тор при­ка­зал сво­ему адъ­ю­тан­ту кня­зю Ба­ря­тин­ско­му аре­сто­вать Ека­те­ри­ну. Ба­ря­тин­ский, ис­пу­ган­ный этим повелением, не то­ро­пил­ся его вы­пол­нять и, встре­тив прин­ца Ге­ор­га Голь­штейн­ско­го,  рас­ска­зал ему о по­ру­че­нии им­пе­ра­то­ра. Принц бро­сил­ся к племяннику и уго­во­рил его взять назад  свое распоряжение.  Арест  был  от­ме­нен,  но  ни­кто  не    мог по­ру­чить­ся, что  при­ка­за­ние не повторится. Ека­те­ри­на  по­чув­ст­во­ва­ла уг­ро­зу и согласилась на уговоры своих приверженцев.

 

                17. Переворот 28-29 июня 1762 г.

Пер­вы­ми и  са­мы­ми  важ­ны­ми  спод­виж­ни­ка­ми  им­пе­рат­ри­цы  бы­ли Гри­го­рий Ор­лов и два его бра­та. Ед­ва толь­ко Ека­те­ри­на  да­ла  свое со­гла­сие  на  уча­стие  в  за­го­во­ре,   они    раз­вер­ну­ли    бур­ную дея­тель­ность  во  всех  гвар­дей­ских  пол­ках.  Кро­ме  Ор­ло­вых,  по сви­де­тель­ст­ву са­мой Ека­те­ри­ны, в кон­ной гвар­дии аги­ти­ро­ва­ли в  ее поль­зу  22-лет­ний  офи­цер  Хит­ро­во  и   17-лет­ний    ун­тер-офи­цер Григорий По­тем­кин.  «Умы  гвар­дей­цев, -  пи­са­ла  поз­же  Ека­те­ри­на, -    бы­ли при­го­тов­ле­ны, и в за­го­во­ре бы­ло от 30 до 40 офи­це­ров  и  око­ло  10 ты­сяч ря­до­вых. В этом чис­ле не  на­шлось  ни  од­но­го  из­мен­ни­ка  в про­дол­же­нии  трех  не­дель,  бы­ло  че­ты­ре  от­дель­ные  пар­тии,   их на­чаль­ни­ки бы­ли при­гла­ше­ны для осу­ще­ст­в­ле­ния пла­на,  а  на­стоя­щая тай­на бы­ла в ру­ках трех брать­ев».

  План за­го­вор­щи­ков со­сто­ял в том, что­бы за­хва­тить Пет­ра III в его ком­на­те  и  аре­сто­вать, как не­ко­гда бы­ла аре­сто­ва­на прин­цес­са  Ан­на Леопольдовна и  ее  де­ти. Этому замыслу способствовал отъезд    24    ию­ня им­пе­ра­тор­ской четы из  Пе­тер­бур­га.  Петр,  со­про­во­ж­дае­мый мно­же­ст­вом  рот­ных  ко­ман­ди­ров  гвар­дей­ских  пол­ков,   уе­хал    в Ора­ни­ен­ба­ум, а Ека­те­ри­на про­во­ди­ла ле­то в Пе­тер­го­фе. Од­на­ко не­ле­пая слу­чай­ность сме­ша­ла все пла­ны,  и  за­го­вор­щи­кам  при­шлось вы­сту­пить  рань­ше,  чем  они  рас­счи­ты­ва­ли. Не­ожи­дан­но 27  ию­ня  сре­ди  сол­дат  рас­про­стра­нил­ся  слух,  что Ека­те­ри­на аре­сто­ва­на. Сол­да­ты взвол­но­ва­лись, и один из них по­шел к по­ру­чи­ку  Пас­се­ку,  ко­то­рый  так­же  со­сто­ял  в  за­го­во­ре,   что­бы по­де­лить­ся свои­ми опа­се­ния­ми. Пас­сек от­ве­чал, что все это  вздор, но сол­дат не ус­по­ко­ил­ся и пря­мо от не­го по­шел к дру­го­му офи­це­ру с те­ми  же  ре­ча­ми.  Этот  офи­цер   не    при­над­ле­жал    к    чис­лу со­умыш­лен­ни­ков; ус­лы­хав страш­ные сло­ва и уз­нав от сол­да­та, что он был у Пас­се­ка и тот от­пус­тил  его,  офи­цер  аре­сто­вал  сол­да­та  и не­мед­лен­но до­нес  обо  всем  май­о­ру  Во­ей­ко­ву.  Во­ей­ков  при­ка­зал аре­сто­вать  Пас­се­ка  и  от­пра­вил  спеш­но  до­не­се­ние  о  рас­кры­том за­го­во­ре им­пе­ра­то­ру в Ора­ни­ен­ба­ум.

  Весть об аре­сте Пас­се­ка при­ве­ла в дви­же­ние весь  Пре­об­ра­жен­ский полк, взвол­но­ва­ла за­го­вор­щи­ков и в  дру­гих  пол­ках.  Ре­ше­но  бы­ло дей­ст­во­вать не­мед­лен­но. Алек­сей Ор­лов дол­жен был ехать в Пе­тер­гоф и при­вез­ти Ека­те­ри­ну в сто­ли­цу, а Гри­го­рий и Фе­дор Ор­ло­вы  долж­ны бы­ли все при­го­то­вить к  ее  при­ез­ду.  Гет­ман  Ра­зу­мов­ский,  князь Вол­кон­ский и Па­нин бы­ли опо­ве­ще­ны об этом ре­ше­нии.

«Я  бы­ла  од­на  в  Пе­тер­го­фе, -  вспо­ми­на­ла  поз­же   Ека­те­ри­на, - ок­ру­жен­ная    толь­ко    жен­щи­на­ми,      со­став­ляв­ши­ми        мою при­слу­гу, по-ви­ди­мо­му, по­за­бы­тая все­ми. Од­на­ко же я бы­ла в силь­ном бес­по­кой­ст­ве, по­то­му что я зна­ла под­роб­но все, что де­ла­лось за  и про­тив ме­ня. В шесть ча­сов ут­ра 28-го Алек­сей Ор­лов вхо­дит в  мою ком­на­ту, бу­дит ме­ня и го­во­рит  с  ве­ли­чай­шим  спо­кой­ст­ви­ем:  «По­ра вста­вать, все го­то­во, чтоб про­воз­гла­сить».  Я  спро­си­ла  у  не­го под­роб­но­сти, он от­ве­чал: «Пас­сек аре­сто­ван». Я не меш­ка­ла  бо­лее, но ско­ро оде­лась, не  де­лая  сво­его  туа­ле­та,  и  по­еха­ла  в  его эки­па­же. Дру­гой офи­цер был ла­ке­ем; тре­тий при­ска­кал мне на­встре­чу в не­сколь­ких вер­стах от Пе­тер­бур­га. В пя­ти вер­стах  от  го­ро­да  я встре­ти­ла  стар­ше­го  Ор­ло­ва  (Гри­го­рия)  с  кня­зем    Ба­ря­тин­ским Мень­шим. По­след­ний ус­ту­пил мне свое ме­сто в  ка­ре­те,  по­то­му  что мои ло­ша­ди бы­ли со­вер­шен­но из­му­че­ны. Мы ос­та­но­ви­лись  в  ка­зар­мах Из­май­лов­ско­го пол­ка, тут бы­ло толь­ко  12  че­ло­век  и  ба­ра­бан­щик, ко­то­рый про­бил  тре­во­гу.  И  вот  сол­да­ты  со­би­ра­ют­ся, це­лу­ют  мне ру­ки, но­ги, пла­тье и на­зы­ва­ют ме­ня их спа­си­тель­ни­цей. Двое  из  них ве­дут свя­щен­ни­ка с кре­стом и на­чи­на­ют мне при­ся­гать:  ко­гда  это бы­ло кон­че­но, ме­ня по­про­си­ли сесть в ка­ре­ту. Поп  с  кре­стом  шел впе­ре­ди. Мы по­еха­ли в Се­ме­нов­ский полк, он вы­шел нам на­встре­чу  с кри­ком: «Ура!»  Мы  по­еха­ли  в  Ка­зан­ский  со­бор.  Тут  я   вы­шла: Пре­об­ра­жен­ский   полк    при­шел    то­же    с    кри­ком:    «Ура!», го­во­ря: «Ви­но­ва­ты, что по­след­ние при­шли, офи­це­ры нас не  пус­ка­ли, за то чет­ве­рых мы аре­сто­ва­ли и при­ве­ли  в  до­ка­за­тель­ст­во  на­ше­го усер­дия и по­то­му что мы то­го же хо­тим, че­го на­ши бра­тья».  Кон­ная гвар­дия при­шла поз­же; она бы­ла в та­ком вос­тор­ге, ка­ко­го я еще  не ви­ды­ва­ла, и кри­ча­ла со сле­за­ми, что Оте­че­ст­во ос­во­бо­ж­де­но. Кон­ная гвар­дия бы­ла в сбо­ре, офи­це­ры  во гла­ве. Я по­еха­ла в но­вый Зим­ний дво­рец, где со­би­рал­ся Си­нод и Се­нат.

  На­ско­ро на­пи­са­ли ма­ни­фест и при­ся­гу.  Я  со­шла  вниз  и  пеш­ком обош­ла вой­ска, бы­ло бо­лее 14  ты­сяч  че­ло­век  гвар­дии  и  по­ле­вые пол­ки. При мо­ем по­яв­ле­нии со всех  сто­рон  раз­да­ва­лись  ра­до­ст­ные кри­ки, по­вто­ряе­мые бес­чис­лен­ной тол­пой. По­том я по­еха­ла в  ста­рый Зим­ний дво­рец, что­бы взять не­об­хо­ди­мые ме­ры и по­кон­чить де­ло. Там мы со­ве­ща­лись, и бы­ло  ре­ше­но,  что  я  во  гла­ве  войск  по­еду  в Пе­тер­гоф, где Петр III дол­жен был  обе­дать…»

  Та­ким об­ра­зом, сто­ли­ца лег­ко  и,  как  вид­но,  с  удо­воль­ст­ви­ем при­ня­ла пе­ре­ме­ну прав­ле­ния. Од­на­ко до  окон­ча­тель­ной  по­бе­ды  бы­ло еще да­ле­ко. Петр III имел сред­ст­во во имя сво­их  прав  под­нять внут­рен­нюю борь­бу, мог по­спеш­но уда­лить­ся к за­гра­нич­ной  ар­мии  и най­ти  под­держ­ку  у  Фрид­ри­ха  II.  По­это­му   ре­ше­но    бы­ло пре­ду­пре­дить Пет­ра III, и  Ека­те­ри­на  в  че­ле  пре­дан­ных  ей войск са­ма двинулась на Пе­тер­го­ф. Око­ло  10  ча­сов  ве­че­ра то­го же дня она вер­хом,  в  гвар­дей­ском  мун­ди­ре  Пре­об­ра­жен­ско­го пол­ка,  в  шля­пе,  ук­ра­шен­ной  ду­бо­вы­ми  вет­вя­ми, из-под   ко­то­рой рас­пу­ще­ны бы­ли длин­ные кра­си­вые во­ло­сы, вы­сту­пи­ла  с  вой­ском  из Пе­тер­бур­га; под­ле им­пе­рат­ри­цы еха­ла кня­ги­ня Даш­ко­ва, так­же вер­хом и в  пре­об­ра­жен­ском  мун­ди­ре.

  Отой­дя де­сять верст от  Пе­тер­бур­га,  Ека­те­ри­на  ос­та­но­ви­лась  в Крас­ном Ка­бач­ке, чтоб  дать  не­сколь­ко  ча­сов  от­дох­нуть  вой­ску, ко­то­рое це­лый день бы­ло на но­гах.  Императрица  вме­сте  с  кня­ги­ней Даш­ко­вой про­вела эти не­сколь­ко ча­сов, от­ды­хая в ма­лень­кой ком­на­те, где бы­ла од­на гряз­ная  по­стель  на двоих.  Нер­вы  у обеих бы­ли  слиш­ком воз­бу­ж­де­ны, и сна не бы­ло.  Бес­со­нни­ца, од­на­ко,  не  казалась  им тя­го­ст­ной: им­пе­рат­ри­ца и  Даш­ко­ва  бы­ли  бод­ры,  серд­ца  их  бы­ли  на­пол­не­ны ве­се­лы­ми пред­чув­ст­вия­ми.

А что же делал все это время Петр?  28  ию­ня  утром он отправился в Петергоф,  что­бы  при­сут­ст­во­вать  на  сле­дую­щий  день  на празд­нич­ном обе­де, ко­то­рый им­пе­рат­ри­ца долж­на  бы­ла  дать  в  его честь. Им­пе­ра­тор ехал мед­лен­но,  вла­ча  за  со­бой  мно­го­чис­лен­ную сви­ту, в числе  ко­то­рой бы­ло 17 дам. До Пе­тер­го­фа до­б­ра­лись толь­ко к двум  ча­сам  дня. Гу­до­вич  по­ехал  впе­ред  и    вдруг    вер­нул­ся встре­во­жен­ный и ти­хонь­ко со­об­щил Пет­ру, что им­пе­рат­ри­цы с ран­не­го ут­ра уже нет в Пе­тер­го­фе и ни­кто не  зна­ет,  ку­да  она  де­ва­лась. Им­пе­ра­тор вы­шел из се­бя при этой вес­ти,  вы­ско­чил  из  эки­па­жа  и пеш­ком  вме­сте  с  Гу­до­ви­чем  по­спе­шил  че­рез  сад  к   па­виль­о­ну Мон­пле­зир, во­шел ту­да - Ека­те­ри­ны ни­где не бы­ло, здесь ле­жа­ло лишь ее баль­ное пла­тье, при­го­тов­лен­ное к зав­траш­не­му празд­ни­ку.  Ко­гда Петр  по­сле  на­прас­ных  ро­зы­сков  вы­шел  из  Мон­пле­зи­ра,  по­до­шло ос­таль­ное об­ще­ст­во.  «Не  го­во­рил  ли  я  вам,  что  она  на  все спо­соб­на!» -  крик­нул  ему  Петр.  С  его  про­клять­я­ми    сме­шал­ся бес­связ­ный го­вор и вопль жен­щин. По­том  в  от­чая­нии  он  бро­сил­ся ис­кать Ека­те­ри­ну по все­му са­ду.

Во вре­мя этих по­ис­ков  по­до­шел  к не­му  кре­сть­я­нин  с  за­пис­кою  от  Брес­со­на,  ко­то­ро­го  Петр   из сво­их ка­мер­ди­не­ров   сде­лал  ди­рек­то­ром  го­бе­ле­но­вой  ма­ну­фак­ту­ры. Брес­сон пи­сал, что им­пе­рат­ри­ца с ут­ра  от­бы­ла  в  Пе­тер­бург,  где про­воз­гла­си­ла се­бя  еди­ной  и  са­мо­дер­жав­ной  го­су­да­ры­ней.  Са­мые даль­но­вид­ные из приспеш­ни­ков Пет­ра: канц­лер Во­рон­цов, Тру­бец­кой и Шу­ва­лов со­об­ра­зи­ли, что де­ло  его  про­иг­ра­но,  и  один  за  дру­гим от­про­си­лись в  Пе­тер­бург  за  под­роб­ны­ми  из­вес­тия­ми.  Здесь  они не­мед­лен­но и без­ро­пот­но  при­сяг­ну­ли  Ека­те­ри­не.  Петр  так  и  не до­ж­дал­ся от них вес­тей, но  в  три  ча­са  прие­хал  из  Пе­тер­бур­га гол­ьштей­нец-фей­ер­вер­кер  и  рас­ска­зал,  что  там  с  ут­ра  на­ча­лись вол­не­ния в Пре­об­ра­жен­ском пол­ку.

  Петр рас­те­рял­ся. Генерал  Ми­них, недавно возвращенный императором из многолетней ссылки,    посо­ве­то­вал   ему дей­ст­во­вать  ре­ши­тель­но  и,  пре­ж­де  все­го,  обес­пе­чить  за   со­бой Крон­штадт. Ту­да от­пра­ви­ли им­пе­ра­тор­ско­го адъ­ю­тан­та гра­фа Девь­е­ра. От­пра­ви­ли  и  за  голь­штейн­скою  гвар­ди­ей,  ос­тав­шей­ся  в Ора­ни­ен­бау­ме. К  вось­ми  ча­сам  ве­че­ра  это  вой­ско  при­бы­ло    в Пе­тер­гоф. Но к это­му вре­ме­ни Ми­них ус­пел уже убе­дить  им­пе­ра­то­ра, что за­щи­щать­ся здесь про­тив Ека­те­ри­ны ед­ва  ли  воз­мож­но.  Ста­рик на­сто­ял на том, что Петр дол­жен  ук­ре­пить­ся  в  Крон­штад­те.  Тот, на­ко­нец, со­гла­сил­ся, но, как вы­яс­ни­лось, вре­мя уже бы­ло  упу­ще­но. В 10 ча­сов ве­че­ра Петр со всей сво­ей сви­той по­гру­зил­ся на  га­ле­ру и ях­ту и от­пра­вил­ся в Крон­штадт. Ме­ж­ду тем  в  Крон­штад­те  име­нем Ека­те­ри­ны II уже на­чаль­ст­во­вал Та­лы­зин, а Девь­ер,  при­слан­ный Пет­ром, си­дел под аре­стом.

В  пер­вом  ча­су  но­чи  га­ле­ра  и  ях­та при­бли­зи­лись к крон­штадт­ско­му рей­ду; но из кре­по­сти им ве­ле­но  бы­ло немедленно уда­лить­ся. На из­ве­ще­ние, что прие­хал сам  им­пе­ра­тор,  послышался ответ, что в Рос­сии нет боль­ше им­пе­ра­то­ра, а есть им­пе­рат­ри­ца  Ека­те­ри­на II, и ес­ли су­да сей­час же не уй­дут, то  нач­нет­ся  про­тив  них пу­шеч­ная стрель­ба. Гу­до­вич, под­го­ва­ри­вае­мый Ми­ни­хом,  пред­став­лял Пет­ру, что не следует об­ра­щать вни­ма­ние на  уг­ро­зы:  сто­ит  толь­ко ему втро­ем с ни­ми спрыг­нуть на бе­рег, в ми­ну­ту  кре­пость  и  флот при­зна­ют его власть. Но ис­пу­ган­ный Петр скрыл­ся  в  ниж­ней  час­ти ко­раб­ля; ме­ж­ду жен­щи­на­ми раз­да­ва­лись  ры­да­ния  и  во­пли,  и  су­да по­плы­ли на­зад. Тут Ми­них при­сту­пил  с  но­вым  пла­ном:  с  по­мо­щью греб­цов до­п­лыть  до  Ре­ве­ля,  там  сесть  на  во­ен­ный  ко­рабль  и от­пра­вить­ся в По­ме­ра­нию, где находились еще русские войска.  Но  дру­гие  на­шли  этот  план  слиш­ком  сме­лым    и со­ве­то­ва­ли,  воз­вра­тившись  в Ора­ни­ен­ба­ум,    вес­ти    пе­ре­го­во­ры    с им­пе­рат­ри­цею; этот со­вет и был при­нят. Из Ора­ни­ен­бау­ма Петр по­слал к  же­не  ви­це-канц­ле­ра  Го­ли­цы­на  с пред­ло­же­ни­ем раз­де­лить с ним власть.

Тем временем в пять ча­сов ут­ра 29 ию­ня Ека­те­ри­на  опять  се­ла  на  ло­шадь  и вы­сту­пи­ла из Крас­но­го Ка­бач­ка. В Сер­ги­ев­ской пус­ты­ни бы­ла  дру­гая не­боль­шая  ос­та­нов­ка. Здесь    им­пе­рат­ри­цу встре­тил ви­це-канц­лер  Го­ли­цын, передавший предложение Петра.   Екатерина  не  удо­стои­ла по­слан­ца ни­ка­ким от­ве­том. Это был ко­нец, и Петр осоз­нал, что де­ло его про­иг­ра­но. Те­перь ос­та­ва­лось ду­мать толь­ко о спа­се­нии  жиз­ни. Нимало не медля, он от­пра­вил к Ека­те­ри­не сво­его  гоф­мар­ша­ла  Из­май­ло­ва,  ко­то­рый дол­жен был со­об­щить о его от­ре­че­нии. «По­сле  от­ре­че­ния  впол­не сво­бод­но­го я вам его при­ве­зу и та­ким об­ра­зом спа­су  Оте­че­ст­во  от меж­до­усоб­ной вой­ны», - ска­зал  Из­май­лов.  Ека­те­ри­на  по­ру­чи­ла  ему уст­ро­ить это  де­ло.  Те­п­лов  со­ста­вил  текст  от­ре­че­ния,  ко­то­рое им­пе­ра­тор  дол­жен  был  под­пи­сать  соб­ст­вен­ной  ру­кой.  Вме­сте  с Из­май­ло­вом в Ора­ни­ен­ба­ум по­ехал Гри­го­рий Ор­лов. Пе­тер­гоф тем вре­ме­нем был уже за­нят от­ря­дом гу­сар  во  гла­ве  с Алек­се­ем Ор­ло­вым. В 11 ча­сов ут­ра  сю­да  при­бы­ла  им­пе­рат­ри­ца,  и бы­ла встре­че­на пу­шеч­ной паль­бой и вос­тор­жен­ны­ми кри­ка­ми вой­ска.

   Петр безропотно подчинился требованию жены и подписал отречение. Вслед за­ тем он  уже  в  ка­че­ст­ве плен­ни­ка был от­ве­зен в Пе­тер­гоф и помещен в дворцовом флигеле.  Па­нин, ко­то­ро­му  бы­ло  по­ру­че­но  пе­ре­дать  ему  по­след­нюю  во­лю им­пе­рат­ри­цы от­но­си­тель­но его лич­ной уча­сти,  на­шел  низложенного императора  в  са­мом жал­ком со­стоя­нии. Петр по­ры­вал­ся це­ло­вать ему ру­ки, умо­лял,  чтоб его не раз­лу­ча­ли с лю­бов­ни­цей. Он  пла­кал,  как  про­ви­нив­ший­ся  и на­ка­зан­ный  ре­бе­нок.  Фа­во­рит­ка  бро­си­лась  к   но­гам    по­слан­ца Ека­те­ри­ны и так­же про­си­ла, чтоб  ей  по­зво­ли­ли  не  ос­тав­лять  ее лю­бов­ни­ка. Но их все-та­ки раз­лу­чи­ли. Во­рон­цо­ва бы­ла от­прав­ле­на  в Мо­ск­ву, а Пет­ру на­зна­чи­ли в ка­че­ст­ве вре­мен­но­го пре­бы­ва­ния дом  в Роп­ше,  «ме­ст­но­сти  очень  уе­ди­нен­ной,  но  очень  при­ят­ной»  (по уве­ре­нию Ека­те­ри­ны) и рас­по­ло­жен­ной в 30 вер­стах  от  Пе­тер­бур­га.  В 9 ча­сов ве­че­ра им­пе­рат­ри­ца от­пра­ви­лась в об­рат­ный путь  и  на дру­гой день, 30 чис­ла, име­ла тор­же­ст­вен­ный въезд в Пе­тер­бург.

Та­ким об­ра­зом,  за­вер­шил­ся  пе­ре­во­рот.  Во  все  эти  три  дня, воз­нес­шие Ека­те­ри­ну на вер­ши­ну вла­сти и  по­ло­жив­шие  к  ее  но­гам од­ну из ве­ли­чай­ших им­пе­рий ми­ра,  она  дер­жа­лась  с  уди­ви­тель­ной твер­до­стью.  По­ра­зи­тель­ны  бы­ли  ее    сме­лость,    хлад­но­кро­вие, ре­ши­тель­ность  и,  глав­ное,  уди­ви­тель­ное  ис­кус­ст­во    пре­да­вать внеш­ний  де­ко­рум  сво­им  по­ступ­кам. Эти­ми  же    ка­че­ст­ва­ми    она от­ли­ча­лась  в  пер­вые  ме­ся­цы  по  всту­п­ле­нии  на  пре­стол:   все сви­де­те­ли  со­бы­тий,  ра­зы­грав­ших­ся  в  то  вре­мя  в   Пе­тер­бур­ге, еди­но­душ­но  вос­хи­ща­лись  ее  спо­кой­ст­ви­ем,  ее  при­вет­ли­вым,   но цар­ст­вен­ным ви­дом, ве­ли­чи­ем, лю­без­но­стью ее об­хо­ж­де­ния и  ма­не­рой дер­жать се­бя.

  Но Ека­те­ри­на не пре­неб­ре­га­ла и дру­гим, из­бран­ным ею еще из­дав­на из­люб­лен­ным  сред­ст­вом,  что­бы  по­ко­рять  се­бе  чу­жую   во­лю    и при­вле­кать серд­ца: с пер­во­го же  ча­са  она  яви­лась  ве­ли­ко­душ­ной го­су­да­ры­ней, умею­щей на­гра­ж­дать тех, кто слу­жит  ей.  Из  рук  ее по­лил­ся на­стоя­щий по­ток изо­би­лия на соз­да­те­лей  ее  сча­стья.  Все вид­ные  уча­ст­ни­ки  со­бы­тий  28  ию­ня  бы­ли    щед­ро    на­гра­ж­де­ны по­вы­ше­ния­ми по служ­бе, во­ен­ные по­лу­чи­ли вме­сте и при­двор­ные чи­ны, по­лу­чи­ли на­се­лен­ные име­ния и де­неж­ные раз­да­чи.  С дру­гой сто­ро­ны ни­кто из преж­них при­спеш­ни­ков  Пет­ра  серь­ез­но не по­стра­дал. Отец фа­во­рит­ки канц­лер Во­рон­цов  ос­тал­ся  на  сво­ем мес­те: им­пе­рат­ри­ца по­ка­за­ла, что она мо­жет быть не толь­ко щед­рой, но и ве­ли­ко­душ­ной. Единственный, кому отказали в снисхождении, был ее прежний супруг.

 

                18.Смерть Петра III

  Низложенному императору приготовляли  под­хо­дя­щее  по­ме­ще­ние  в  Шлис­сель­бург­ской кре­по­сти. Но, как вы­яс­ни­лось не­мно­го по­го­дя, эти апар­та­мен­ты ему не  по­на­до­би­лись. В  Роп­ше  Пет­ра  по­мес­ти­ли  в  од­ной   ком­на­те, вос­пре­тив вы­пус­кать его не толь­ко в сад, но и  на  тер­ра­су.  Дом был ок­ру­жен  гвар­дей­ским  ка­рау­лом.  При­став­лен­ные солдаты об­ра­ща­лись  с уз­ни­ком гру­бо; но глав­ный на­блю­да­тель Алек­сей  Ор­лов  был  с  ним лас­ков, за­ни­мал его беседой, иг­рал с ним  в  кар­ты,  ссу­жал  день­га­ми.

С са­мо­го при­ез­да в Роп­шу Пет­ру не здо­ро­ви­лось. За вре­мя за­клю­че­ния он по­слал Ека­те­ри­не три за­пис­ки, на ко­то­рые так и не по­лу­чил от­ве­та. В пер­вой он пи­сал:  «Су­да­ры­ня,  я  про­шу ва­ше ве­ли­че­ст­во быть уве­рен­ным во мне и не от­ка­зать снять ка­рау­лы от вто­рой ком­на­ты, так как ком­на­та, в  ко­то­рой  я  на­хо­жусь,  так ма­ла, что я ед­ва мо­гу в ней дви­гать­ся. И так  как  вам  из­вест­но, что я все­гда хо­жу по ком­на­те, то от это­го у ме­ня рас­пух­нут но­ги. Еще я вас про­шу не при­ка­зы­вать, что­бы офи­це­ры на­хо­ди­лись в той же ком­на­те, ко­гда я имею  ес­те­ст­вен­ные  на­доб­но­сти, -  это  для  ме­ня не­воз­мож­но...»  На­сколь­ко    из­вест­но,    ни­ка­ко­го    по­слаб­ле­ния низ­ло­жен­ный им­пе­ра­тор не по­лу­чил.

  А  ве­че­ром  6  ию­ля  Ека­те­ри­не  пе­ре­да­ли  за­пис­ку  от   Ор­ло­ва, на­пи­сан­ную ис­пу­ган­ной и ед­ва ли трез­вой ру­кой. Мож­но бы­ло  по­нять лишь од­но: в  тот  день  Петр  за  сто­лом  за­спо­рил  с  од­ним  из со­бе­сед­ни­ков; Ор­лов и дру­гие бро­си­лись их раз­ни­мать,  но  сде­ла­ли это так не­лов­ко, что хи­лый уз­ник ока­зал­ся мерт­вым. «Не ус­пе­ли  мы раз­нять, а его уже не ста­ло; са­ми не пом­ним, что  де­ла­ли», -  пи­сал Ор­лов.

Ед­ва ли Ека­те­ри­на от­да­ва­ла прямой при­каз об умер­щв­ле­нии  сво­его  суп­ру­га,  но нель­зя не при­знать, что его смерть силь­но об­лег­чи­ла ее по­ло­же­ние. По сви­де­тель­ст­ву  Даш­ко­вой,  ко­гда  6  ию­ля  ве­че­ром  им­пе­рат­ри­ца по­лу­чи­ла пись­мо  из  Роп­ши,  она под­ня­ла гла­за к не­бу и ска­за­ла: «Сла­ва Бо­гу!» На спеш­но со­зван­ном со­ве­те ре­ше­но бы­ло объ­я­вить о  смер­ти  Пет­ра  лишь  на  сле­дую­щий день.  По­сле  со­ве­та  им­пе­рат­ри­ца  по­ка­за­лась   при­двор­ным,    не вы­ка­зы­вая на ли­це ни  ма­лей­ше­го  вол­не­ния.  Ни­кто из ви­нов­ных в  убий­ст­ве  не  был  на­ка­зан.

Из­дан­ный 7 ию­ля ма­ни­фест со­об­щал: «В седь­мой день по­сле  при­ня­тия на­ше­го пре­сто­ла все­рос­сий­ско­го по­лу­чи­ли Мы из­вес­тие,  что  быв­ший им­пе­ра­тор Петр III обык­но­вен­ным, пре­ж­де час­то слу­чав­шим­ся  ему при­пад­ком ге­мо­рои­ди­че­ским впал в пре­же­сто­кую ко­ли­ку че­го  ра­ди... Мы...тот­час по­ве­ле­ли от­пра­вить  ему  все,  что  бы­ло  по­треб­но  к пре­ду­пре­ж­де­нию  след­ст­вий  из  то­го  при­клю­че­ния.  Но,  к  на­ше­му край­не­му при­скор­бию и сму­ще­нию серд­ца, в­че­ра по­лу­чи­ли мы дру­гое из­вес­тие, что он во­лею все­выш­не­го Бо­га скон­чал­ся...»

В тот день Ека­те­ри­на дол­го пла­ка­ла в кру­гу сво­их  при­бли­жен­ных  и  не  вы­шла  во­все  к со­брав­шим­ся при­двор­ным. Те­ло Пет­ра при­вез­ли пря­мо в Алек­сан­д­ро­-Нев­скую  лав­ру  и  там скром­но  по­хо­ро­ни­ли  ря­дом  с   быв­шей    пра­ви­тель­ни­цей    Ан­ной Ле­о­поль­дов­ной. Весь Се­нат про­сил Ека­те­ри­ну не при­сут­ст­во­вать  при по­гре­бе­нии.

 

                19. Вопрос о польских диссидентах

Го­су­да­ры­не сра­зу энер­гич­но взять­ся за ре­ше­ние те­ку­щих дел. Со дня всту­п­ле­ния  на  пре­стол  и  до  1  сен­тяб­ря,   ко­гда    Ека­те­ри­на от­пра­ви­лась в Мо­ск­ву на ко­ро­на­цию, она при­сут­ст­во­ва­ла в Се­на­те 15 раз. Брей­тель до­но­сил сво­ему дво­ру в  ок­тяб­ре  1762  го­да: «Ца­ри­ца стре­мить­ся по­ка­зать всем, что хо­чет са­ма управ­лять и са­ма ру­ко­во­дить  де­ла­ми.  Ей  при­но­сят  де­пе­ши  по­слов:  она    охот­но со­став­ля­ет чер­но­ви­ки от­ве­тов и при­сут­ст­ву­ет до­воль­но ак­ку­рат­но на за­се­да­ни­ях Се­на­та, где  край­не  дес­по­тич­но  ре­ша­ет  са­мые  важ­ные во­про­сы, ка­саю­щие­ся и об­ще­го управ­ле­ния стра­ной и ча­ст­ных лиц».

   Во внеш­ней по­ли­ти­ке  бы­ло  по­ло­же­но  на­ча­ло  соз­да­нию  так на­зы­вае­мой Се­вер­ной сис­те­мы,  ко­то­рая  со­стоя­ла  в  том,  что­бы   се­вер­ные не­ка­то­ли­че­ские  го­су­дар­ст­ва:  Рос­сия,  Прус­сия,  Анг­лия,  Шве­ция, Да­ния и Сак­со­ния, плюс ка­то­ли­че­ская Поль­ша,  объ­е­ди­ни­лись  про­тив Ав­ст­рии  и  Фран­ции.  Пер­вым ша­гом к реа­ли­за­ции про­ек­та счи­та­ли за­клю­че­ние до­го­во­ра с Прус­си­ей. К  до­го­во­ру при­кла­ды­ва­лись  сек­рет­ные  ста­тьи,  по  ко­то­рым   оба    со­юз­ни­ка обя­зы­ва­лись дей­ст­во­вать  за­од­но  в  Шве­ции  и  Поль­ше,  что­бы  не до­пус­тить их уси­ле­ния. Те­че­ние  дел  в  Поль­ше  осо­бен­но  за­бо­ти­ло Ека­те­ри­ну и Фрид­ри­ха.  Они  обе­ща­лись  не  по­зво­лять  пе­ре­ме­ны  в поль­ской кон­сти­ту­ции, пре­ду­пре­ж­дать и  унич­то­жать  все  на­ме­ре­ния, ко­то­рые мог­ли бык  это­му  кло­нить­ся,  при­бе­гая  да­же  к  ору­жию.

В от­дель­ной  ста­тье  со­юз­ни­ки   до­го­во­ри­лись    по­кро­ви­тель­ст­во­вать поль­ским  дис­си­ден­там  (то  есть  не­ка­то­ли­че­ско­му    мень­шин­ст­ву - пра­во­слав­ным  и  про­тес­тан­там)  и  уго­ва­ри­вать  поль­ско­го  ко­ро­ля урав­нять их в пра­вах с ка­то­ли­ка­ми. Преж­ний  ко­роль Ав­густ  III умер еще в 1763 го­ду. В ви­ду это­го Фрид­рих и  Ека­те­ри­на  за­да­лись слож­ной за­да­чей по­са­дить на поль­ский пре­стол сво­его  став­лен­ни­ка. Им­пе­рат­ри­це хо­те­лось, что­бы это  был  ее  преж­ний  лю­бов­ник  граф По­ня­тов­ский.  До­би­ва­ясь  это­го,  она  не  ос­та­но­ви­лась  ни  пе­ред под­ку­пом де­пу­та­тов сей­ма, ни  пе­ред  вве­де­ни­ем  рус­ских  войск  в Поль­шу. Вся пер­вая по­ло­ви­на го­да  про­шла  в  ак­тив­ной  про­па­ган­де рус­ско­го став­лен­ни­ка.

26 ав­гу­ста По­ня­тов­ский был из­бран поль­ским ко­ро­лем. Ека­те­ри­на силь­но ра­до­ва­лась этой уда­че и, не от­кла­ды­вая де­ла,  ве­ле­ла  По­ня­тов­ско­му по­ста­вить  во­прос  о  пра­вах  дис­си­ден­тов,  не­смот­ря на то, что все, знав­шие по­ло­же­ние  дел  в  Поль­ше,  ука­зы­ва­ли  на боль­шую слож­ность  и  поч­ти  что  не­воз­мож­ность  дос­ти­же­ния  этой це­ли. По­ня­тов­ский  пи­сал  сво­ему  посланнику  в    Пе­тер­бур­ге    Рже­ву­ско­му: «При­ка­за­ния, дан­ные Реп­ни­ну (это был  рус­ский  по­сол  в  Вар­ша­ве), вве­сти дис­си­ден­тов и в за­ко­но­да­тель­ную  дея­тель­ность  рес­пуб­ли­ки, суть гро­мо­вые уда­ры и для стра­ны и  для  ме­ня  лич­но.  Ес­ли  есть ка­кая-ни­будь че­ло­ве­че­ская воз­мож­ность, вну­ши­те  им­пе­рат­ри­це,  что ко­ро­на, ко­то­рую она мне  дос­та­ви­ла,  сде­ла­ет­ся  для  ме­ня  оде­ж­дою Нес­са: я сго­рю в ней, и ко­нец  мой  бу­дет  ужа­сен.  Яс­но  пред­ви­жу пред­стоя­щий мне страш­ный вы­бор, ес­ли им­пе­рат­ри­ца бу­дет на­стаи­вать на сво­их при­ка­за­ни­ях: или я дол­жен бу­ду от­ка­зать­ся от ее  друж­бы, столь  до­ро­гой  мо­ему  серд­цу  и  столь  не­об­хо­ди­мой  для   мое­го цар­ст­во­ва­ния, и для мое­го го­су­дар­ст­ва, или я дол­жен бу­ду  явить­ся из­мен­ни­ком мо­ему оте­че­ст­ву».

  Да­же Реп­нин ужа­сал­ся на­ме­ре­ни­ям Ека­те­ри­ны:  «По­ве­ле­ния,  дан­ные по дис­си­дент­ско­му де­лу, ужас­ны, - пи­сал он Па­ни­ну, - ис­тин­но во­ло­сы у ме­ня ды­бом ста­но­вят­ся, ко­гда ду­маю об оном, не  имея  поч­ти  ни ка­кой  на­де­ж­ды,  кро­ме  един­ст­вен­ной   си­лы,    ис­пол­нить    во­лю все­ми­ло­ви­стей­шей    го­су­да­ры­ни    ка­са­тель­но    до    гра­ж­дан­ских дис­си­дент­ских пре­иму­ществ».

  Но Ека­те­ри­на не ужас­ну­лась и ве­ле­ла от­ве­чать По­ня­тов­ско­му,  что ре­ши­тель­но не по­ни­ма­ет, ка­ким это об­ра­зом дис­си­ден­ты,  до­пу­щен­ные к за­ко­но­да­тель­ной  дея­тель­но­сти,  бу­дут  вслед­ст­вие  это­го  бо­лее вра­ж­деб­но от­но­сить­ся к го­су­дар­ст­ву и пра­ви­тель­ст­ву поль­ско­му, чем от­но­сят­ся те­перь; не мо­жет по­нять, ка­ким об­ра­зом  ко­роль  счи­та­ет се­бя из­мен­ни­ком оте­че­ст­ву за то, че­го тре­бу­ет спра­вед­ли­вость, что со­ста­вит его сла­ву и твер­дое бла­го го­су­дар­ст­ва. «Ес­ли  ко­роль  так смот­рит на это  де­ло, -  за­клю­ча­ла  Ека­те­ри­на, -  то  мне  ос­та­ет­ся веч­ное и чув­ст­ви­тель­ное со­жа­ле­ние о том, что я мог­ла об­ма­нуть­ся в друж­бе ко­ро­ля, в об­ра­зе его мыс­ли и чувств».

  Коль  ско­ро  им­пе­рат­ри­ца  так  не­дву­смыс­лен­но  вы­ска­за­ла   свое же­ла­ние, Реп­нин в  Вар­ша­ве  при­ну­ж­ден  был  дей­ст­во­вать  со  всей воз­мож­ной твер­до­стью. Ин­три­га­ми, под­ку­пом и  уг­ро­за­ми,  вве­де­ни­ем рус­ских войск в пред­ме­стья Вар­ша­вы  и  аре­стом  наи­бо­лее  уп­ря­мых про­тив­ни­ков, Реп­нин 13 фев­ра­ля  1768  го­да  до­бил­ся  сво­его.  Сейм со­гла­сил­ся  со  сво­бо­дой  ве­ро­ис­по­ве­да­ния  для   дис­си­ден­тов    и по­ли­ти­че­ское урав­не­ние их с ка­то­ли­че­ской шлях­той.

  Ка­за­лось, цель  дос­тиг­ну­та,  но  в  дей­ст­ви­тель­но­сти  это  бы­ло толь­ко на­ча­лом всего дела. Дис­си­дент­ское урав­не­ние за­жгло всю  Поль­шу.  Ед­ва ра­зо­шел­ся Сейм, ут­вер­див­ший до­го­вор 13 фев­ра­ля, как в Ба­ре под­нял про­тив не­го кон­фе­де­ра­цию ад­во­кат Пу­лав­ский.  С  его  лег­кой  ру­ки на­ча­ли вспы­хи­вать ан­ти­дис­си­дент­ские кон­фе­де­ра­ции  там  и  сям  по всей Поль­ше. От­ве­том пра­во­слав­ных  на Бар­скую кон­фе­де­ра­цию стал гай­да­мац­кий бунт 1768  год,  в  ко­то­ром вме­сте с  гай­да­ма­ка­ми  (рус­ски­ми  бег­ле­ца­ми,  ушед­ши­ми  в  сте­пи) под­ня­лись за­по­рож­цы с Же­лез­ня­ком во гла­ве и кре­по­ст­ные  кре­сть­я­не с сот­ни­ком Гон­той. В раз­гар вос­ста­ния один  из  гай­да­мац­ких  от­ря­дов  пе­ре­пра­вил­ся че­рез по­гра­нич­ную реч­ку Ко­ды­ма  и  раз­гра­бил  та­тар­ское  мес­теч­ко Гал­ту. Ед­ва об этом ста­ло из­вест­но в  Стам­бу­ле,  к  гра­ни­цам  был при­дви­нут 20 ты­сяч­ный  ту­рец­кий  кор­пус. 25 сен­тяб­ря русский посол Об­рез­ков  был    аре­сто­ван, ди­пло­ма­ти­че­ские    от­но­ше­ния ра­зо­рва­ны -  на­ча­лась  рус­ско-ту­рец­кая  вой­на.  Та­кой  не­ожи­дан­ный обо­рот да­ло дис­си­дент­ское де­ло.

 

                20. Русско-турецкая война и первый раздел Польши

По­лу­чив вдруг  на  ру­ки  две  вой­ны, Ека­те­ри­на нис­коль­ко не сму­ти­лась. На­про­тив, уг­ро­зы с за­па­да  и  с юга толь­ко при­да­ли  ей  за­до­ра.  Она  пи­са­ла гра­фу    Чер­ны­ше­ву:    «Тур­кам    с    фран­цу­за­ми за­бла­го­рас­су­ди­лось  раз­бу­дить  ко­та,  ко­то­рый  спал;  я  сей  кот, ко­то­рый им обе­ща­ет дать се­бя знать, да­бы па­мять не ско­ро ис­чез­ла. Я  на­хо­жу,  что  мы  ос­во­бо­ди­лись  от  боль­шой  тя­же­сти,  да­вя­щей во­об­ра­же­ние, ко­гда  раз­вя­за­лись  с  мир­ным  до­го­во­ром... Те­перь  я раз­вя­за­на, мо­гу де­лать все,  что  мне  по­зво­ля­ют  сред­ст­ва,  а  у Рос­сии, вы знае­те, сред­ст­ва не ма­лень­кие... и вот мы за­да­дим звон, ка­ко­го не ожи­да­ли, и вот тур­ки бу­дут по­би­ты».

  Во­оду­шев­ле­ние  им­пе­рат­ри­цы  пе­ре­да­лось  ее  ок­ру­же­нию.  Уже  на пер­вом за­се­да­нии Со­ве­та 4  но­яб­ря  ре­ше­но  бы­ло  вес­ти  вой­ну  не обо­ро­ни­тель­ную, а на­сту­па­тель­ную и, пре­ж­де все­го, ста­рать­ся под­нять уг­не­тае­мых Тур­ци­ей хри­сти­ан. С  этой  це­лью  12  но­яб­ря  Гри­го­рий Ор­лов пред­ло­жил от­пра­вить экс­пе­ди­цию в Сре­ди­зем­ное мо­ре,  с  тем, что­бы спо­соб­ст­во­вать  вос­ста­нию  гре­ков.  План  этот  по­нра­вил­ся  Ека­те­ри­не,  и  она  энер­гич­но   при­сту­пи­ла    к    его осу­ще­ст­в­ле­нию. 16 но­яб­ря она пи­са­ла Чер­ны­ше­ву: «Я так рас­ще­ко­та­ла на­ших мор­ских по их ре­мес­лу, что они ог­не­вые ста­ли». А еще  че­рез не­сколь­ко дней: «У ме­ня в от­мен­ном  по­пе­че­нии  нын­че  флот,  и  я ис­тин­но его так упот­реб­лю, ес­ли Бог ве­лит, как он еще не был...» Во­ен­ные дей­ст­вия на­ча­лись в 1769 го­ду. Ар­мия ге­не­ра­ла  Голицына пе­ре­шла  че­рез  Днепр  и  взя­ла  Хо­тин.  Но  Ека­те­ри­на   ос­та­лась не­до­воль­на его мед­ли­тель­но­стью и пе­ре­да­ла вер­хов­ное  ко­ман­до­ва­ние генералу Ру­мян­це­ву, ко­то­рый вско­ре ов­ла­дел Мол­да­ви­ей и Ва­ла­хи­ей,  а  так­же по­бе­режь­ем Азов­ско­го мо­ря с Азо­вом и Та­ган­ро­гом. Ека­те­ри­на ве­ле­ла ук­ре­п­лять эти го­ро­да и на­чи­нать уст­рой­ст­во фло­ти­лии.

  Она раз­ви­ла в этом го­ду  изу­ми­тель­ную  энер­гию,  ра­бо­та­ла,  как на­стоя­щий на­чаль­ник ге­не­раль­но­го  шта­ба,  вхо­ди­ла  в  под­роб­но­сти во­ен­ных при­го­тов­ле­ний, со­став­ля­ла пла­ны и  ин­ст­рук­ции.  В  ап­ре­ле Ека­те­ри­на пи­са­ла Чер­ны­ше­ву:  «Я  ту­рец­кую  им­пе­рию  под­па­ли­ваю  с че­ты­рех уг­лов; не знаю, за­го­рит­ся ли и сго­рит ли,  но  то  ве­даю, что со вре­ме­ни на­ча­тия их не  бы­ло  еще  упот­реб­ле­но  про­ти­ву  их боль­ших хло­пот и за­бот... Мно­го мы ка­ши за­ва­ри­ли,  ко­му-то  вкус­но бу­дет. У ме­ня ар­мия на Ку­ба­ни, ар­мия про­тив  без­мозг­лых  по­ля­ков, со шве­да­ми го­то­ва драть­ся, да  еще  три  су­ма­то­хи  inpetto,  ко­их по­ка­зы­вать не смею...»

  В са­мом де­ле, не­при­ят­но­стей и за­бот бы­ло мно­го. В ию­ле 1769 го­да из Крон­штад­та от­плы­ла на­ко­нец эс­кад­ра под ко­ман­дой  Спи­ри­до­ва. Из 15 боль­ших и ма­лых су­дов эс­кад­ры до  Сре­ди­зем­но­го мо­ря до­б­ра­лось толь­ко во­семь. С этими силами Алек­сей Ор­лов,  ле­чив­ший­ся  в Ита­лии и  на­про­сив­ший­ся  быть  ру­ко­во­ди­те­лем  вос­ста­ния  ту­рец­ких хри­сти­ан, под­нял Мо­рею, но  не  мог  дать  пов­стан­цам проч­но­го бое­во­го уст­рой­ст­ва, и, по­тер­пев не­уда­чу  от  по­до­шед­ше­го ту­рец­ко­го вой­ска, бро­сил гре­ков на про­из­вол судь­бы,  раз­дра­жен­ный тем, что «не на­шел в них Фе­ми­сток­лов». Ека­те­ри­на одоб­ри­ла  все  его дей­ст­вия. Со­еди­нив­шись с по­до­шед­шей  ме­ж­ду  тем  дру­гой  эс­кад­рой Эль­фин­г­сто­на, Ор­лов по­гнал­ся за  ту­рец­ким  фло­том  и  в  Хи­ос­ском про­ли­ве близ кре­по­ст­цы Чес­ме  на­стиг  ар­ма­ду  по  чис­лу  ко­раб­лей боль­ше  чем  в  двое    силь­нее    рус­ско­го    фло­та. По­сле че­ты­рех­ча­со­во­го боя тур­ки ук­ры­лись в Чес­мен­скую бух­ту (24  ию­ня 1770 го­да). Че­рез день в лун­ную ночь рус­ские пус­ти­ли бран­де­ры, и к ут­ру ску­чен­ный в бух­те ту­рец­кий флот был со­жжен (26 ию­ня).

  За уди­ви­тель­ны­ми  мор­ски­ми  по­бе­да­ми  на  Ар­хи­пе­ла­ге  после­до­ва­ли столь же успешные действия сухопутной русской армии в Бе­са­ра­бии. Ека­те­ри­на пи­са­ла Ру­мян­це­ву:  «Я на­де­юсь на по­мощь Бо­же­скую и ис­кус­ст­во ва­ше в во­ен­ном  де­ле,  что не ос­та­ви­те се­го наи­луч­шим об­ра­зом  удов­ле­тво­рить  и  про­из­ве­сти та­кие де­ла, ко­то­рые при­об­ре­тут вам сла­ву и до­ка­жут, сколь  ве­ли­ко усер­дие ва­ше к оте­че­ст­ву и ко мне. Не спра­ши­ва­ли рим­ля­не, ко­гда, где бы­ло их два или три  ле­гио­на,  в  ко­ли­ком  чис­ле  про­тив  них не­при­ятель, но где  он;  на­сту­па­ли  на  не­го  и  по­ра­жа­ли,  и  не мно­го­чис­ли­ем сво­его вой­ска  по­бе­ж­да­ли  мно­го­об­раз­ные  про­ти­ву  их тол­пы...» Вдох­нов­лен­ный этим пись­мом Ру­мян­цев в  ию­ле  1770  го­да два­ж­ды раз­бил мно­го­крат­но пре­вос­хо­дя­щие ту­рец­кие ар­мии на Лар­ге и Ка­гу­ле. То­гда же взя­та бы­ла важ­ная кре­пость на Дне­ст­ре Бен­де­ры.  В 1771 го­ду ге­не­рал Дол­го­ру­ков про­рвал­ся че­рез Пе­ре­коп в Крым и за­хва­тил кре­пости Ка­фу, Керчь и Ени­ка­ле. Хан Се­лим-Ги­рей бе­жал  в Тур­цию. Но­вый хан Са­хиб-Ги­рей по­спе­шил за­клю­чить с рус­ски­ми мир.  На этом ак­тив­ные дей­ст­вия  за­кон­чи­лись  и  на­ча­лись  дли­тель­ные пе­ре­го­во­ры о ми­ре, опять вер­нув­шие Ека­те­ри­ну к поль­ским де­лам.

   Во­ен­ные ус­пе­хи Рос­сии воз­бу­ди­ли зависть и опа­се­ния в со­сед­них  стра­нах, пре­ж­де все­го в Ав­ст­рии и Прус­сии. Недоразумения с Австрией дошли до того, что громко заговорили о возможности войны с ней. Фридрих усиленно внушал русской императрице, что желание России присоединить к себе Крым и Молдавию может привести к новой европейской войне, так как Австрия никогда не согласиться на это. Гораздо разумнее взять в качестве компенсации часть польских владений. Он пря­мо пи­сал сво­ему по­слу Сольм­су, что для Рос­сии все рав­но, от­ку­да она по­лу­чит воз­на­гра­ж­де­ние,  на  ко­то­рое име­ет  пра­во  за  во­ен­ные  убыт­ки,  и  так как  вой­на    на­ча­лась един­ст­вен­но из-за  Поль­ши,  то  Рос­сия  име­ет  пра­во  взять  се­бе воз­на­гра­ж­де­ние из по­гра­нич­ных об­лас­тей  этой  рес­пуб­ли­ки. Австрия должна была при этом получить свою часть - это умерит её враждебность.  Ко­роль то­же ни­как не мо­жет  обой­тись,  чтоб  не  при­об­ре­сти  се­бе  часть Поль­ши. Это по­слу­жит ему воз­на­гра­ж­де­ни­ем  за  суб­си­дии  и  дру­гие по­те­ри, ко­то­рые по­тер­пел он во вре­мя вой­ны.  В Пе­тер­бур­ге по­нра­ви­лась мысль о раз­де­ле. 25   июля 1772 г    по­сле­до­ва­ло    секретное со­гла­ше­ние    дер­жав-доль­щиц,  по  ко­то­ро­му  Ав­ст­рия  по­лу­ча­ла  всю    Га­ли­цию, Прус­сия - за­пад­ную Прус­сию, а Рос­сия - Бе­ло­рус­сию с городами Гомель, Могилев, Витебск и Полоцк. Уладивши за счёт Польши противоречия с европейскими соседями, Екатерина могла приступить к турецким переговорам.

 

                21. Отставка Орлова. Васильчиков

В на­ча­ле 1772 го­да при  по­сред­ст­ве  ав­ст­рий­цев  до­го­во­ри­лись на­чать  в  ию­не  мир­ный  кон­гресс  с    тур­ка­ми    в    Фок­ша­нах. Упол­но­мо­чен­ны­ми с рус­ской сто­ро­ны бы­ли  на­зна­че­ны  граф  Гри­го­рий Ор­лов  и  преж­ний  рус­ский  по­сол  в  Стам­бу­ле  Об­рез­ков.  Казалось, ни­че­го  не  пред­ве­ща­ло  кон­ца  11-лет­ней  свя­зи им­пе­рат­ри­цы  с  фа­во­ри­том,  а  ме­ж­ду  тем  звез­да   Ор­ло­ва    уже за­ка­ти­лась. Прав­да,  пре­ж­де, чем  ра­зой­тись  с    ним,    Ека­те­ри­на вы­тер­пе­ла от сво­его лю­бов­ни­ка  столь­ко,  сколь­ко  ред­кая  жен­щи­на спо­соб­на пе­ре­не­сти и от за­кон­но­го му­жа. Уже в 1765 го­ду,  за  семь лет до окон­ча­тель­но­го раз­ры­ва  ме­ж­ду  ни­ми,  Бе­ран­же  до­но­сил  из Пе­тер­бур­га:  «Этот  рус­ский  от­кры­то  на­ру­ша­ет  за­ко­ны  люб­ви  по от­но­ше­нию к им­пе­рат­ри­це. У не­го есть лю­бов­ни­цы в го­ро­де,  ко­то­рые не  толь­ко  не  на­вле­ка­ют  на  се­бя  гнев  го­су­да­ры­ни  за    свою по­дат­ли­вость Ор­ло­ву, но, на­про­тив, поль­зу­ют­ся ее по­кро­ви­тель­ст­вом. Се­на­тор Му­равь­ев, за­став­ший с ним свою же­ну, чуть бы­ло не про­из­вел скан­да­ла, тре­буя раз­во­да; но  ца­ри­ца  уми­ро­тво­ри­ла  его,  по­да­рив зем­ли в Лиф­лян­дии».

  Но, ви­ди­мо, Ека­те­ри­на на са­мом де­ле бы­ла во­все не так рав­но­душ­на к этим из­ме­нам, как мог­ло  по­ка­зать­ся. Не  про­шло  и  двух  не­дель по­сле отъ­ез­да Ор­ло­ва, а прус­ский по­слан­ник Сольмс уже  до­но­сил  в Бер­лин:  «Не  мо­гу  бо­лее  сдер­жи­вать­ся  и  не  со­об­щить   Ва­ше­му Ве­ли­че­ст­ву об ин­те­рес­ном со­бы­тии, ко­то­рое  толь­ко  что  слу­чи­лось при  этом  дво­ре.  От­сут­ст­вие  гра­фа  Ор­ло­ва  об­на­ру­жи­ло   весь­ма ес­те­ст­вен­ное, но, тем не  ме­нее,  не­ожи­дан­ное  об­стоя­тель­ст­во:  Ее Ве­ли­че­ст­во на­шла  воз­мож­ным  обой­тись  без  не­го,  из­ме­нить  свои чув­ст­ва к не­му и пе­ре­не­сти свое рас­по­ло­же­ние на  дру­гой  пред­мет. Кон­но­гвар­дей­ский  кор­нет  Ва­силь­чи­ков,  слу­чай­но  от­прав­лен­ный  с не­боль­шим от­ря­дом в Цар­ское Се­ло для  не­се­ния  ка­рау­лов,  при­влек вни­ма­ние сво­ей го­су­да­ры­ни, со­вер­шен­но не­ожи­дан­но для всех, по­то­му что в его на­руж­но­сти не бы­ло  ни­че­го  осо­бен­но­го,  да  и  сам  он ни­ко­гда не ста­рал­ся вы­дви­нуть­ся, и в об­ще­ст­ве очень ма­ло из­вес­тен. При пе­ре­ез­де цар­ско­го  дво­ра  из  Цар­ско­го  Се­ла  в  Пе­тер­гоф  Ее Ве­ли­че­ст­во в пер­вый раз по­ка­за­ла ему  знак  сво­его  рас­по­ло­же­ния, по­да­рив зо­ло­тую та­ба­кер­ку за ис­прав­ное со­дер­жа­ние ка­рау­лов. Это­му слу­чаю не при­да­ли  ни­ка­ко­го  зна­че­ния,  од­на­ко  час­тые  по­се­ще­ния Ва­силь­чи­ко­вым Пе­тер­го­фа,  за­бот­ли­вость,  с  ко­то­рой  она  спе­ши­ла от­ли­чить его от дру­гих, бо­лее спо­кой­ное и ве­се­лое рас­по­ло­же­ние ее ду­ха со вре­ме­ни уда­ле­ния Ор­ло­ва, не­удо­воль­ст­вие род­ных  и  дру­зей по­след­не­го, на­ко­нец, мно­же­ст­во дру­гих мел­ких об­стоя­тельств от­кры­ли гла­за ца­ре­двор­цам. Хо­тя до сих пор все дер­жит­ся в тай­не, ни­кто из при­бли­жен­ных не со­мне­ва­ет­ся,  что  Ва­силь­чи­ков  на­хо­дит­ся  уже  в пол­ной ми­ло­сти у им­пе­рат­ри­цы; в этом убе­ди­лись  осо­бен­но  с  то­го дня, ко­гда он был по­жа­ло­ван ка­мер-юн­ке­ром».

  Тем  вре­ме­нем  Ор­лов  встре­тил   в    Фок­ша­нах    не­пре­одо­ли­мые пре­пят­ст­вия к за­клю­че­нию ми­ра. Тур­ки  ка­те­го­ри­че­ски  от­ка­зы­ва­лись при­знать не­за­ви­си­мость та­тар. 18 ав­гу­ста он пре­рвал пе­ре­го­во­ры  и уда­лил­ся в Яс­сы, в штаб-квар­ти­ру рус­ской ар­мии. Здесь  и  за­ста­ла его весть о страш­ной пе­ре­ме­не, по­сле­до­вав­шей в его судь­бе.  Ор­лов бро­сил все и  на  поч­то­вых  пом­чал­ся  в  Пе­тер­бург,  на­де­ясь  еще вер­нуть се­бе ут­ра­чен­ные пра­ва.  В  ста  вер­стах  от  сто­ли­цы  его ос­та­но­вил при­каз им­пе­рат­ри­цы: Ор­ло­ву пред­пи­сы­ва­лось от­пра­вить­ся в свои име­ния и не вы­ез­жать от ту­да до ис­те­че­ния  ка­ран­ти­на  (он ехал с тер­ри­то­рии, где сви­реп­ст­во­ва­ла чу­ма).  Хо­тя и не сра­зу фа­во­рит дол­жен был  сми­рить­ся.  В  на­ча­ле  1773 го­да он все же прие­хал в Пе­тер­бург и был бла­го­же­ла­тель­но встре­чен им­пе­рат­ри­цею, но о преж­ней бли­зо­сти уже не мог­ло быть  и  ре­чи. «Я мно­гим обя­за­на се­мье Ор­ло­вых, - го­во­ри­ла Ека­те­ри­на, - я их  осы­па­ла бо­гат­ст­ва­ми и по­чес­тя­ми; и все­гда бу­ду им по­кро­ви­тель­ст­во­вать,  и они мо­гут быть мне по­лез­ны; но мое ре­ше­ние не­из­мен­но:  я  тер­пе­ла один­на­дцать лет; те­перь я хо­чу жить, как мне взду­ма­ет­ся и  впол­не не­за­ви­си­мо. Что ка­са­ет­ся кня­зя - то он мо­жет де­лать  впол­не,  что ему угод­но: он во­лен пу­те­ше­ст­во­вать  или  ос­та­вать­ся  в  им­пе­рии, пить,  охо­тить­ся,  за­во­дить  се­бе  лю­бов­ниц... По­ве­дет  он    се­бя хо­ро­шо честь ему и сла­ва, по­ве­дут пло­хо - ему же стыд...»

 

                22. Возвышение Потемкина

1773 и 1774 го­ды вы­да­лись для Ека­те­ри­ны хло­пот­ли­вы­ми: по­ля­ки про­дол­жа­ли  со­про­тив­лять­ся,    тур­ки    не    хо­те­ли    ми­рить­ся. До­ро­го­стоя­щая  вой­на  не прекращалась,  а  ме­ж­ду  тем  но­вая  уг­ро­за над­ви­ну­лась с Ура­ла. В сен­тяб­ре под­нял вос­ста­ние Емель­ян Пу­га­чев. В ок­тяб­ре он уже на­столь­ко уси­лил­ся, что на­чал  оса­ду  Орен­бур­га. Им­пе­рат­ри­ца с  бес­покойством ожидала дальнейшего развития событий.

  Сер­деч­ные  де­ла  у  Ека­те­ри­ны  то­же  не  ла­ди­лись.  Поз­же   она при­зна­ва­лась  По­тем­ки­ну,  имея  в  ви­ду    свои    от­но­ше­ния    с Ва­силь­чи­ко­вым: «Я бо­лее гру­сти­ла, не­же­ли ска­зать мо­гу,  и  ни­ко­гда бо­лее, как то­гда, ко­гда дру­гие лю­ди  бы­ва­ют  до­воль­ны,  и  вся­кие при­лас­ка­ния во мне  сле­зы  при­ну­ж­да­ли,  так  что  ду­маю,  что  от ро­ж­де­ния сво­его я столь­ко  не  пла­ка­ла,  как  сии  пол­то­ра  го­да; сна­ча­ла я ду­ма­ла, что при­вык­ну, но что да­лее,  то -  ху­же,  ибо  с дру­гой сто­ро­ны (то есть со сто­ро­ны Ва­силь­чи­ко­ва)  ме­ся­ца  по  три дуть­ся ста­ли, и при­знать­ся  на­доб­но,  что  ни­ко­гда  до­воль­нее  не бы­ла, как ко­гда осер­дит­ся и в по­кое  ос­та­вит,  а  лас­ка  его  мне пла­кать при­ну­ж­да­ла».

  Из­вест­но, что в сво­их  фа­во­ри­тах  Ека­те­ри­на  ис­ка­ла  не  толь­ко лю­бов­ни­ков, но и по­мощ­ни­ков  в  де­ле  прав­ле­ния.  Из  Ор­ло­вых  ей, в кон­це кон­цов, уда­лось сде­лать  не­дур­ных  го­су­дар­ст­вен­ных дель­цов.  С  Ва­силь­чи­ко­вым  по­вез­ло  мень­ше.  Од­на­ко  в    за­па­се ос­та­вал­ся  дру­гой  пре­тен­дент,  ко­то­рый  уже    дав­но    нра­вил­ся Ека­те­ри­не - Гри­го­рий По­тем­кин. Ека­те­ри­на зна­ла и от­ме­ча­ла его  уже 12 лет. В 1762 го­ду По­тем­кин слу­жил вах­ми­ст­ром в кон­но­гвар­дей­ском пол­ку и при­ни­мал са­мое ак­тив­ное  уча­стие  в  пе­ре­во­ро­те. В  спи­ске на­град по­сле со­бы­тий  28  ию­ня  ему  на­зна­чен  был  чин  кор­не­та. Ека­те­ри­на  вы­черк­ну­ла  эту  стро­ку  и  на­пи­са­ла    сво­ей    ру­кой «ка­пи­тан-по­ру­чик». В 1773 го­ду его по­жа­ло­ва­ли  в  ге­не­рал-по­ру­чи­ки.  В  ию­не это­го го­да По­тем­кин  был  в  сра­же­нии  под  сте­на­ми  Си­ли­ст­рии. Но не­сколь­ко ме­ся­цев спус­тя, он  вдруг  по­про­сил  от­пуск  и  бы­ст­ро, то­ро­п­ли­во по­ки­нул ар­мию. При­чи­ной то­му бы­ло со­бы­тие, ре­шив­шее его жизнь:  он  по­лу­чил  от  Ека­те­ри­ны  сле­дую­щее  пись­мо:  «Гос­по­дин ге­не­рал-по­ру­чик! Вы, я во­об­ра­жаю, так за­ня­ты ви­дом Си­ли­ст­рии, что вам не­ко­гда чи­тать пись­ма. Я не знаю до сих пор, ус­пеш­на  ли  бы­ла бом­бар­ди­ров­ка, но, не смот­ря на это, я уве­ре­на, что - что  бы  вы лич­но не пред­при­ня­ли, не мо­жет быть  пред­пи­са­но  иной  це­ли,  как ва­ше­му го­ря­че­му рве­нию на  бла­го  мне  лич­но  и  до­ро­гой  ро­ди­не, ко­то­рой вы с лю­бо­вью слу­жи­те. Но, с дру­гой  сто­ро­ны,  так  как  я же­лаю со­хра­нить лю­дей усерд­ных,  храб­рых,  ум­ных  и  дель­ных,  то про­шу вас без не­об­хо­ди­мо­сти не под­вер­гать­ся опас­но­сти. Про­чтя это пись­мо, вы, мо­жет быть, спро­си­те, для че­го оно на­пи­са­но;  на  это мо­гу вам от­ве­тить: что­бы вы име­ли уве­рен­ность в том, как я о  вас ду­маю, так же, как же­лаю вам до­б­ра».

  В ян­ва­ре 1774 го­да По­тем­кин  был  в  Пе­тер­бур­ге,  по­до­ж­дал  еще шесть не­дель, ощу­пы­вая поч­ву, ук­ре­п­ляя свои шан­сы, а  27  фев­ра­ля на­пи­сал им­пе­рат­ри­цы пись­мо, в ко­то­ром про­сил ми­ло­сти­во  на­зна­чить его ге­не­рал-адъ­ю­тан­том, «ес­ли она счи­та­ла его ус­лу­ги дос­той­ны­ми». Че­рез  три  дня  он  по­лу­чил  бла­го­склон­ный  от­вет,  а  20  мар­та Ва­силь­чи­ко­ву бы­ло от­прав­ле­но вы­со­чай­шее по­ве­ле­ние, ехать в Мо­ск­ву. Он уда­лил­ся, ус­ту­пив ме­сто По­тем­ки­ну, ко­то­ро­му  су­ж­де­но  бы­ло  стать са­мым  из­вест­ным  и  мо­гу­ще­ст­вен­ным  фа­во­ри­том   Ека­те­ри­ны.    За счи­тан­ные ме­ся­цы он сде­лал го­ло­во­кру­жи­тель­ную карь­е­ру. В мае  его вве­ли в чле­ны Со­ве­та, в ию­не -  по­жа­ло­ва­ли  в  гра­фы,  в  ок­тяб­ре - про­из­ве­ли в ге­не­рал-ан­ше­фы, а в но­яб­ре - на­гра­ди­ли ор­де­ном  Ан­д­рея Пер­во­зван­но­го.

  Все дру­зья Ека­те­ри­ны не­до­уме­ва­ли,  на­хо­ди­ли  вы­бор  им­пе­рат­ри­цы стран­ным, экс­т­ра­ва­гант­ным,  да­же  без­вкус­ным,  ибо  По­тем­кин  был не­кра­сив, крив на один глаз, кри­во­ног, ре­зок и да­же  груб.  Гримм не  мог  скрыть  сво­его  изум­ле­ния.  «По­че­му? -    от­ве­ча­ла    ему Ека­те­ри­на. -  Дер­жу  па­ри,  по­то­му  что  я  от­да­ли­лась  от  не­ко­го пре­вос­ход­но­го,  но  че­рез  чур  скуч­но­го   гос­по­ди­на,    ко­то­ро­го не­мед­лен­но за­ме­нил, са­ма уж, пра­во, не знаю как, один  ве­ли­чай­ший за­бав­ник, са­мый ин­те­рес­ный чу­дак, ка­ко­го толь­ко мож­но най­ти в наш же­лез­ный век». Она бы­ла очень до­воль­на сво­им но­вым при­об­ре­те­ни­ем. «Ах, - что за го­ло­ва у  это­го  че­ло­ве­ка, -  го­во­ри­ла  она, -  и  эта хо­ро­шая го­ло­ва за­бав­на, как дья­вол». Про­шло не­сколь­ко ме­ся­цев,  и  По­тем­кин сде­лал­ся на­стоя­щим  вла­сти­те­лем -  все­мо­гу­щим  че­ло­ве­ком,  пе­ред    ко­то­рым сту­ше­ва­лись все со­пер­ни­ки и  скло­ни­лись  все  го­ло­вы,  на­чи­ная  с Ека­те­ри­ны. Его по­сту­п­ле­ние в Со­вет бы­ло рав­но­силь­но то­му, что  он сде­лал­ся пер­вым ми­ни­ст­ром.  Он  ру­ко­во­дит  внут­рен­ней  и  внеш­ней по­ли­ти­кой и за­став­ля­ет Чер­ны­ше­ва ус­ту­пить ему ме­сто  пред­се­да­те­ля во­ен­ной кол­ле­гии.

 

                23. Три войны доведены до благополучного конца

10 ию­ля 1774 г. мир­ный до­го­вор с Турцией, наконец, был за­клю­чен и под­пи­сан на сле­дую­щих  ус­ло­ви­ях:  1)  не­за­ви­си­мость  Крымского ханства от Османской империи,  2) Керчь и Ени­ка­ле в Кры­му от­хо­дят Рос­сии, 3) Рос­сии  от­хо­дит  за­мок Кин­бурн и степь ме­ж­ду Бу­гом и Днеп­ром, 4) сво­бод­ное  мо­ре­пла­ва­нье ку­пе­че­ским  су­дам  че­рез  про­ли­вы,  5)  4,5   мил­лио­нов    руб­лей кон­три­бу­ции.

Ра­дость им­пе­рат­ри­цы бы­ла тем силь­нее, что  дав­но  уже  по­те­ря­ли на­де­ж­ду по­лу­чить та­кой вы­год­ный мир. Но од­но­вре­мен­но все бо­лее  и бо­лее тре­вож­ные вес­ти при­хо­ди­ли с вос­то­ка. Пу­га­чев уже был  раз­бит  два  раза.  он  бе­жал,  но  бег­ст­во  его ка­за­лось на­ше­ст­ви­ем. Ни­ко­гда его ус­пе­хи не бы­ли ужас­нее, чем ле­том 1774  го­да,  ни­ко­гда  мя­теж  не  сви­реп­ст­во­вал  с  та­кой   си­лой. Воз­му­ще­ние пе­ре­хо­ди­ло от од­ной де­рев­ни к дру­гой, от  про­вин­ции  к про­вин­ции. Эти  го­ре­ст­ные  из­вес­тия  сде­ла­ли  в  Пе­тер­бур­ге глу­бо­кое  впе­чат­ле­ние  и   ом­ра­чи­ли    ра­дость,    про­из­ве­ден­ную окон­ча­ни­ем Ту­рец­кой войн­ы.  Только в ав­гу­сте Пу­га­чев был окон­ча­тель­но раз­бит и пленён.  10 ян­ва­ря 1775 го­да его казнили в Москве.

  Что ка­са­ет­ся поль­ских дел, то 16 фев­ра­ля 1775 го­да Сейм при­нял за­кон об урав­не­нии дис­си­ден­тов  в  по­ли­ти­че­ских  пра­вах  с ка­то­ли­ка­ми.  Та­ким  об­ра­зом,  не  смот­ря  на  все    пре­пят­ст­вия, Ека­те­ри­на до­ве­ла до кон­ца это тя­же­лое де­ло и за­кон­чи­ла с  ус­пе­хом три кро­во­про­лит­ные вой­ны - две внеш­ние и од­ну внут­рен­нюю.

 

                24. Губернская реформа

Пу­га­чев­ское вос­ста­ние вскры­ло серь­ез­ные не­дос­тат­ки су­ще­ст­вую­ще­го об­ла­ст­но­го управ­ле­ния: во-пер­вых,  преж­ние  гу­бер­нии пред­став­ля­ли слиш­ком об­шир­ные ад­ми­ни­ст­ра­тив­ные ок­ру­га, во-вто­рых, эти  ок­ру­га  бы­ли  снаб­же­ны  слиш­ком  не­дос­та­точ­ным   ко­ли­че­ст­вом уч­ре­ж­де­ний  со  скуд­ным  лич­ным  со­ста­вом,    в-треть­их, в    этом управ­ле­нии сме­ши­ва­лись раз­лич­ные ве­дом­ст­ва:  од­но  и  то­же  ме­сто ве­да­ло и ад­ми­ни­ст­ра­ци­ю соб­ст­вен­но, и фи­нан­сы, и суд, уго­лов­ный  и гра­ж­дан­ский.  С це­лью уст­ра­нить эти не­дос­тат­ки в 1775 го­ду  Ека­те­ри­на  на­ча­ла гу­берн­скую  ре­фор­му.  Пре­ж­де  все­го  она  вве­ла  но­вое  об­ла­ст­ное де­ле­ние: вме­сто 20 об­шир­ных гу­бер­ний, на ко­то­рые  де­ли­лась  то­гда Рос­сия, те­перь вся им­пе­рия  бы­ла  раз­де­ле­на  на  50  гу­бер­ний.  В ос­но­ва­ние  гу­берн­ско­го  де­ле­ния  при­ня­то    бы­ло    ис­клю­чи­тель­но ко­ли­че­ст­во на­се­ле­ния. Гу­бер­нии Ека­те­ри­ны -  это  ок­ру­га  в  300-400 ты­сяч жи­те­лей. Они под­раз­де­ля­лись на уез­ды с на­се­ле­ни­ем  в  20-30 ты­сяч обы­ва­те­лей.  Ка­ж­дая    гу­бер­ния    по­лу­чи­ла    од­но­об­раз­ное      уст­рой­ст­во, ад­ми­ни­ст­ра­тив­ное  и  су­деб­ное.

 

                25. Новые фавориты: Завадовский, Зорич, Корсаков, Ланской

Ле­то  1775  го­да  Ека­те­ри­на  жи­ла  в  Мо­ск­ве,  где   в    ее рас­по­ря­же­ние был  от­дан  дом  кня­зей  Го­ли­цы­ных  у  Пре­чис­тин­ских во­рот. В на­ча­ле ию­ля в Мо­ск­ву при­ехал  по­бе­ди­те­ль  ту­рок граф и фельд­мар­ша­л Ру­мян­це­в.  Со­хра­ни­лось из­вес­тие, что Ека­те­ри­на, оде­тая в рус­ский  са­ра­фан, встре­ти­ла  Ру­мян­це­ва  на  крыль­це  Го­ли­цын­ско­го  до­ма    и, об­няв, рас­це­ло­ва­ла.  В  эти  же  ми­ну­ты  она  об­ра­ти­ла    вни­ма­ние    на За­ва­дов­ско­го,  мо­гу­че­го,  стат­но­го  и  ис­клю­чи­тель­но    кра­си­во­го муж­чи­ну, сопровождавшего фельдмаршала.  За­ме­тив  лас­ко­вый  и  за­ин­те­ре­со­ван­ный   взгляд    им­пе­рат­ри­цы, бро­шен­ный ею  на  За­ва­дов­ско­го,  фельд­мар­шал  тут  же  пред­ста­вил кра­сав­ца Ека­те­ри­не, ле­ст­но о  нем  ото­звав­шись,  как  о  че­ло­ве­ке пре­крас­но  об­ра­зо­ван­ном,  тру­до­лю­би­вом,  че­ст­ном    и    храб­ром.

Ека­те­ри­на по­жа­ло­ва­ла За­ва­дов­ско­му брил­ли­ан­то­вый пер­стень со сво­им име­нем  и  на­зна­чи­ла  сво­им  ка­би­нет-сек­ре­та­рем.  Вско­ре  он  был по­жа­ло­ван  в  ге­не­рал-май­о­ры  и  ге­не­рал-адъ­ю­тан­ты,  стал  ве­дать лич­ной  кан­це­ля­ри­ей  им­пе­рат­ри­цы,  и  сде­лал­ся  од­ним  из    са­мых при­бли­жен­ных к ней лю­дей. Вме­сте  с  тем  По­тем­кин  за­ме­тил,  что оча­ро­ва­ние его на им­пе­рат­ри­цу ос­ла­бе­ло. В  ап­ре­ле  1776  го­да  он от­пра­вил­ся в  от­пуск  для  ре­ви­зии  Нов­го­род­ской  гу­бер­нии.  Че­рез не­сколь­ко дней по­сле его отъ­ез­да За­ва­дов­ский  во­дво­рил­ся  на  его мес­те.  Но, пе­ре­став быть лю­бов­ни­ком, По­тем­кин, по­жа­ло­ван­ный в 1776 го­ду в кня­зья, со­хра­нил все свое влия­ние и ис­крен­нюю друж­бу го­су­да­ры­ни. Поч­ти до са­мой сво­ей  смер­ти  он  ос­та­вал­ся  вто­рым  че­ло­ве­ком  в го­су­дар­ст­ве, оп­ре­де­лял внут­рен­нюю и внеш­нюю по­ли­ти­ку и ни один из по­сле­дую­щих мно­го­чис­лен­ных фа­во­ри­тов  вплоть  до  Пла­то­на  Зу­бо­ва да­же не пы­тал­ся иг­рать роль го­су­дар­ст­вен­но­го  че­ло­ве­ка.  Все  они бы­ли при­бли­же­ны к Ека­те­ри­не са­мим  По­тем­ки­ным,  ко­то­рый  ста­рал­ся та­ким об­ра­зом вли­ять на рас­по­ло­же­ние им­пе­рат­ри­цы.

  Пре­ж­де  все­го,  он  по­ста­рал­ся  уб­рать  За­ва­дов­ско­го.  На    это По­тем­ки­ну при­шлось по­тра­тить поч­ти год, и уда­ча при­шла не пре­ж­де, чем он от­крыл Се­ме­на Зо­ри­ча. Это был ге­рой-ка­ва­ле­рист и кра­са­вец, по про­ис­хо­ж­де­нию серб. По­тем­кин взял Зо­ри­ча к се­бе в адъ­ю­тан­ты  и поч­ти сра­зу же пред­ста­вил к на­зна­че­нию ко­ман­ди­ром лейб-гу­сар­ско­го эс­кад­ро­на. Так как лейб-гу­са­ры бы­ли лич­ной  ох­ра­ной  им­пе­рат­ри­цы, то  на­зна­че­нию  Зо­ри­ча   на    долж­ность    пред­ше­ст­во­ва­ло    его пред­став­ле­ние Ека­те­ри­не. В мае  1777  го­да  По­тем­кин  уст­ро­ил  ау­ди­ен­цию  им­пе­рат­ри­цы  с по­тен­ци­аль­ным фа­во­ри­том - и  не  ошиб­ся  в  рас­че­те.  За­ва­дов­ско­му вдруг  был  пре­дос­тав­лен  шес­ти­ме­сяч­ный  от­пуск,  а  Зо­рича    по­жа­ло­вали в пол­ков­ни­ки, фли­гель-адъ­ю­тан­ты и ше­фы  лейб-гу­сар­ско­го эс­кад­ро­на. Вскоре Зо­рич за­нял ме­сто Завадовского. Ему  бы­ло  уже  под  40  и  он  был  по­лон му­же­ст­вен­ной кра­со­ты, од­на­ко,  в  от­ли­чии  от  своего предшественника  ма­ло об­ра­зо­ван (поз­же сам он при­зна­вал­ся, что с 15 лет ушел на  вой­ну и что  до  бли­зо­сти  с  им­пе­рат­ри­цей  ос­та­вал­ся  пол­ным  не­учем). Ека­те­ри­на по­пы­та­лась при­вить ему ли­те­ра­тур­ные  и  на­уч­ные  вку­сы, но, ка­жет­ся, ма­ло пре­ус­пе­ла в этом. Зо­рич был  уп­рям  и  не­охот­но под­да­вал­ся  вос­пи­та­нию.  В  сен­тяб­ре   1777    го­да    он    стал ге­не­рал-май­о­ром, а осе­нью 1778 го­да - гра­фом. Но, по­лу­чив этот ти­тул, он вдруг ос­кор­бил­ся, так как  ожи­дал  кня­же­ско­го  зва­ния.  Вско­ре по­сле это­го у не­го вы­шла ссо­ра с По­тем­ки­ным, ед­ва не окон­чив­шая­ся ду­э­лью. Уз­нав об этом,  Ека­те­ри­на  ве­ле­ла  Зо­ри­чу  ехать  в  свое име­ние  Шклов.

  Еще пре­ж­де По­тем­кин  стал  ис­кать  но­во­го  фа­во­ри­та  для  сво­ей под­ру­ги. рас­смот­ре­но бы­ло не­сколь­ко кан­ди­да­тур, в чис­ле  ко­то­рых, го­во­рят, был  да­же  ка­кой-то  перс,   от­ли­чав­ший­ся    не­обы­чай­ны­ми фи­зи­че­ски­ми  дан­ны­ми.  На­ко­нец,  По­тем­кин  ос­та­но­вил­ся  на   трех офи­це­рах Берг­ма­не, Рон­цо­ве и Ива­не Кор­са­ко­ве. Гель­бич рас­ска­зы­ва­ет, что Ека­те­ри­на вы­шла в  при­ем­ную,  ко­да  там  на­хо­ди­лись  все  три на­зна­чен­ные к  ау­ди­ен­ции  пре­тен­ден­та.  Ка­ж­дый  из  них  сто­ял  с бу­ке­том цве­тов, и она бе­се­до­ва­ла сна­ча­ла  с  Берг­ма­ном, по­том с Рон­цо­вым и, на­ко­нец, с Кор­са­ко­вым. Не­обы­чай­ная  кра­со­та  и изя­ще­ст­во по­след­не­го по­ко­ри­ли ее. Ека­те­ри­на ми­ло­сти­во  улыб­ну­лась всем, но  с  бу­ке­том  цве­тов  от­пра­ви­ла  к  По­тем­ки­ну  Кор­са­ко­ва, ко­то­рый  сде­лал­ся  сле­дую­щим  фа­во­ри­том.

Из  дру­гих   ис­точ­ни­ков из­вест­но,  что  Кор­са­ков  да­ле­ко  не  сра­зу   дос­тиг    же­лан­но­го по­ло­же­ния. Во­об­ще в 1778  го­ду  Ека­те­ри­на  пе­ре­жи­ла  сво­его  ро­да нрав­ст­вен­ный  над­лом  и  ув­ле­ка­лась  сра­зу  не­сколь­ки­ми  мо­ло­ды­ми людь­ми. В ию­не анг­ли­ча­нин Гар­рис от­ме­ча­ет воз­вы­ше­ние Кор­са­ко­ва, а в ав­гу­сте го­во­рит уже о его со­пер­ни­ках, ко­то­рые ста­ра­ют­ся  от­бить у не­го ми­ло­сти  им­пе­рат­ри­цы;  их  под­дер­жи­ва­ют  с  од­ной  сто­ро­ны По­тем­кин, а с дру­гой Па­нин вме­сте с Ор­ло­вым; в сен­тяб­ре  Стра­хов, «шут низ­ше­го раз­бо­ра», одер­жи­ва­ет над все­ми верх,  че­ты­ре  ме­ся­ца спус­тя его  ме­сто  за­ни­ма­ет  май­ор  Се­ме­нов­ско­го  пол­ка  Ле­ва­шев, мо­ло­дой  че­ло­век,  по­кро­ви­тель­ст­вуе­мый  гра­фи­ней   Брюс.    За­тем Кор­са­ков опять воз­вра­ща­ет­ся  к  преж­не­му  по­ло­же­нию,  но  бо­рет­ся те­перь с ка­ким-то Стоя­но­вым, лю­бим­цем  По­тем­ки­на. В  1779  го­ду  он все-таки одер­жи­ва­ет  пол­ную  по­бе­ду  над  свои­ми    кон­ку­рен­та­ми, ста­но­вит­ся ка­мер­ге­ром и ге­не­рал-адъ­ю­тан­том.

Грим­му, ко­то­рый счи­тал ув­ле­че­ние  сво­его  дру­га  обыч­ной  при­хо­тью,  Ека­те­ри­на   пи­са­ла: «При­хоть? Знае­те ли вы, что это вы­ра­же­ние со­вер­шен­но не  под­хо­дит в дан­ном слу­чае,  ко­гда  го­во­рят  о  Пир­ре,  ца­ре  Эпир­ском  (так Ека­те­ри­на на­зы­ва­ла Кор­са­ко­ва), об  этом  пред­ме­те  со­блаз­на  всех ху­дож­ни­ков и от­ча­я­нья всех скульп­то­ров. Вос­хи­ще­ние, эн­ту­зи­азм,  а не    при­хоть    воз­бу­ж­да­ют    по­доб­ные    об­раз­цо­вые    тво­ре­ния при­ро­ды... Ни­ко­гда Пирр не  де­лал  ни  од­но­го  не­бла­го­род­но­го  или не­гра­ци­оз­но­го  жес­та  или  дви­же­ния... Но  все  это  в  об­щем   не из­не­жен­ность, а, на­про­тив, му­же­ст­во, и  он  та­ков,  ка­ким  бы  вы хо­те­ли, что­бы  он  был...»  Кро­ме  изу­ми­тель­ной  внеш­но­сти Кор­са­ков оча­ро­вал им­пе­рат­ри­цу сво­им чуд­ным го­ло­сом.  Цар­ст­во­ва­ние но­во­го  фа­во­ри­та  со­став­ля­ет  эпо­ху  в  ис­то­рии  рус­ской  му­зы­ки. Ека­те­ри­на при­гла­ша­ла в Пе­тер­бург  пер­вых  ар­ти­стов  Ита­лии,  чтоб Кор­са­ков мог петь с ни­ми, а она  пи­са­ла  Грим­му:  «Ни­ко­гда  я  не встре­ча­ла ни­ко­го  столь  спо­соб­но­го  на­сла­ж­дать­ся  гар­мо­ни­че­ски­ми зву­ка­ми, как Пир­ра - ко­ро­ля  Эпир­ско­го».  К  не­сча­стью  для  се­бя, Кор­са­ков не су­мел удер­жать­ся на дос­тиг­ну­той  вы­со­те.  Од­на­ж­ды,  в на­ча­ле 1780 го­да Ека­те­ри­на  за­ста­ла  фа­во­ри­та  в  объ­я­ти­ях  сво­ей под­ру­ги и на­перс­ни­цы гра­фи­ни Брюс. Это силь­но ох­ла­ди­ло ее пыл, и вско­ре ме­сто Кор­са­ко­ва  за­нял 22  лет­ний  кон­но­гвар­де­ец  Алек­сандр Лан­ской.

 Лан­ской  был  пред­став­лен Ека­те­ри­не обер-по­лиц­мей­сте­ром  Тол­стым.  Он  с  пер­во­го  взгля­да по­нра­вил­ся им­пе­рат­ри­це: она по­жа­ло­ва­ла его в фли­гель-адъ­ю­тан­ты  и да­ла на об­за­ве­де­ние 10 ты­сяч руб­лей. Но фа­во­ри­том он не сде­лал­ся. Впро­чем, Лан­ской про­явил с са­мо­го на­ча­ла мно­го здра­во­го смыс­ла  и об­ра­тил­ся за под­держ­кой к По­тем­ки­ну, ко­то­рый на­зна­чил  его  од­ним из сво­их адъ­ю­тан­тов и око­ло  по­лу­го­да  ру­ко­во­дил  его  при­двор­ным об­ра­зо­ва­ни­ем. Он от­крыл в  сво­ем  вос­пи­тан­ни­ке  мас­су  пре­крас­ных ка­честв и вес­ной 1780 го­да  с  лег­ким  серд­цем  ре­ко­мен­до­вал  его им­пе­рат­ри­це в  ка­че­ст­ве  сер­деч­но­го  дру­га.  Ека­те­ри­на  про­из­ве­ла Лан­ско­го в пол­ков­ни­ки, по­том в ге­не­рал-адъ­ю­тан­ты и  ка­мер­ге­ры,  и вско­ре он по­се­лил­ся во двор­це в пус­тую­щих  апар­та­мен­тах  быв­ше­го фа­во­ри­та.

  Из всех лю­бов­ни­ков  Ека­те­ри­ны  это  был,  без  со­мне­ния,  са­мый при­ят­ный и ми­лый. По от­зы­вам со­вре­мен­ни­ков, Лан­ской не всту­пал ни в  ка­кие  ин­три­ги,  ста­рал­ся  ни­ко­му  не  вре­дить  и   со­вер­шен­но от­ре­шил­ся  от  го­су­дар­ст­вен­ных  дел,  спра­вед­ли­во  по­ла­гая,   что по­ли­ти­ка  за­ста­вит  его  на­жи­вать  се­бе   вра­гов.    Един­ст­вен­ной все­по­гло­щаю­щей  стра­стью  Лан­ско­го  бы­ла  Ека­те­ри­на.  Он    хо­тел цар­ст­во­вать в ее серд­це еди­но­лич­но и де­лал  все,  что­бы  до­бить­ся это­го.  В  стра­сти  к  не­му  54-лет­ней  им­пе­рат­ри­цы  бы­ло  что-то ма­те­рин­ское. Она лас­ка­ла и об­ра­зо­вы­ва­ла его, как сво­его  лю­би­мо­го ре­бен­ка. Ека­те­ри­на пи­са­ла Грим­му: «Что­бы вы мог­ли со­ста­вить  се­бе по­ня­тие об этом мо­ло­дом че­ло­ве­ке, вам на­до пе­ре­дать, что ска­зал о нем князь Ор­лов од­но­му из сво­их дру­зей: "Уви­ди­те, ка­ко­го че­ло­ве­ка она из не­го сде­ла­ет!"... Он все по­гло­ща­ет с жад­но­стью! Он на­чал  с то­го, что про­гло­тил всех по­этов с их по­эма­ми в  од­ну  зи­му;  а  в дру­гую - не­сколь­ко ис­то­ри­ков... Не изу­чая ни­че­го, мы  бу­дем  иметь бес­чис­лен­ные по­зна­ния и на­хо­дить удо­воль­ст­вие в об­ще­нии со  всем, что есть са­мо­го луч­ше­го и по­свя­щен­но­го. Кро­ме то­го, мы стро­им  и са­жа­ем; к то­му же мы бла­го­тво­ри­тель­ны, ве­се­лы, че­ст­ны и ис­пол­не­ны про­сто­ты».  Под  ру­ко­во­дством  сво­ей  на­став­ни­цы  Лан­ской  изу­чил фран­цуз­ский, по­зна­ко­мил­ся с фи­ло­со­фи­ей и, на­ко­нец, за­ин­те­ре­со­вал­ся про­из­ве­де­ния­ми ис­кус­ст­ва,  ко­то­ры­ми  го­су­да­ры­ня  лю­би­ла  ок­ру­жать се­бя.  Че­ты­ре го­да, про­жи­тых в об­ще­ст­ве Лан­ско­го,  бы­ли,  мо­жет  быть, са­мы­ми  спо­кой­ны­ми  и  сча­ст­ли­вы­ми  в  жиз­ни  Ека­те­ри­ны,  о   чем сви­де­тель­ст­ву­ют  мно­гие  со­вре­мен­ни­ки. Впро­чем,  она  все­гда  ве­ла очень уме­рен­ную и раз­ме­рен­ную жизнь.

 

                26. Образ жизни Екатерины

Ека­те­ри­на про­сы­па­лась обык­но­вен­но  в  шесть  ча­сов  ут­ра.  В на­ча­ле цар­ст­во­ва­ния она  са­ма  оде­ва­лась  и  рас­та­п­ли­ва­ла  ка­мин. Поз­же ее об­ла­ча­ла по ут­рам ка­мер-юнг­фе­ра Пе­ре­ку­си­хи­на.  Ека­те­ри­на по­лос­ка­ла рот те­п­лой во­дой, на­ти­ра­ла ще­ки  льдом  и  шла  в  свой ка­би­нет. Здесь ее ждал ут­рен­ний очень креп­кий  ко­фе,  к  ко­то­ро­му по­да­ва­лись обыч­но гус­тые слив­ки и пе­че­нье. Са­ма  им­пе­рат­ри­ца  ела не­мно­го, но полдю­жи­ны  лев­ре­ток,  все­гда  раз­де­ляв­шие  зав­трак  с Ека­те­ри­ной, опус­то­ша­ли са­хар­ни­цу и кор­зин­ку с пе­чень­ем.  По­кон­чив с едой, го­су­да­ры­ня вы­пус­ка­ла со­бак на про­гул­ку, а са­ма са­ди­лась за ра­бо­ту и пи­са­ла до де­вя­ти ча­сов.

  В де­вять она воз­вра­ща­лась в спаль­ню  и  при­ни­ма­ла  док­лад­чи­ков. Пер­вым вхо­дил обер-по­лиц­мей­стер. Что­бы про­честь бу­ма­ги,  по­дан­ные для под­пи­си, им­пе­рат­ри­ца оде­ва­ла оч­ки. За­тем яв­лял­ся сек­ре­тарь,  и на­чи­на­лась ра­бо­та с до­ку­мен­та­ми. Как из­вест­но, им­пе­рат­ри­ца чи­та­ла и  пи­са­ла  на  трех  язы­ках,  но  при  этом  до­пус­ка­ла  мно­же­ст­во син­так­си­че­ских и  грам­ма­ти­че­ских  оши­бок,  при­чем,  не  толь­ко  в рус­ском и фран­цуз­ском, но и в сво­ем  род­ном  не­мец­ком.  Ошиб­ки  в рус­ском, ко­неч­но, бы­ли до­сад­нее все­го. Ека­те­ри­на  соз­на­ва­ла  это  и од­на­ж­ды при­зна­лась од­но­му из сво­их сек­ре­та­рей: «Ты не смей­ся  над мо­ей рус­ской ор­фо­гра­фи­ей; я те­бе ска­жу, по­че­му  я  не  ус­пе­ла  ее хо­ро­шо изу­чить. По при­ез­де мо­ем  сю­да,  я  с  боль­шим  при­ле­жа­ни­ем на­ча­ла учить­ся рус­ско­му язы­ку. Тет­ка Ели­за­ве­та Пет­ров­на, уз­нав об этом, ска­за­ла мо­ей гоф­мей­стейр­ше: пол­но ее учить, она и без  то­го ум­на. Та­ким об­ра­зом, мог­ла я учить­ся рус­ско­му толь­ко из  книг  без учи­те­ля,  и  это  са­мое    при­чи­ною,    что    я    пло­хо    знаю пра­во­пи­са­ние». Сек­ре­та­рям  при­хо­ди­лось  пе­ре­пи­сы­вать  на­бе­ло   все чер­но­ви­ки им­пе­рат­ри­цы. Но за­ня­тия с сек­ре­та­рем пре­ры­ва­лись  то  и де­ло ви­зи­та­ми ге­не­ра­лов, ми­ни­ст­ров и  са­нов­ни­ков. Так  про­дол­жа­лось до обе­да, ко­то­рый был обыч­но в час или два.

  От­пус­тив сек­ре­та­ря, Ека­те­ри­на ухо­ди­ла в ма­лую  убор­ную,  где  ее при­че­сы­вал ста­рый па­рик­махер Ко­лов.  Ека­те­ри­на  сни­ма­ла  ка­пот  и че­пец, об­ла­ча­лась в чрез­вы­чай­но  про­стое,  от­кры­тое  и  сво­бод­ное пла­тье с двой­ны­ми ру­ка­ва­ми и ши­ро­кие баш­ма­ки на низ­ком каб­лу­ке. В буд­ние  дни  им­пе­рат­ри­ца  не  но­си­ла  ни­ка­ких  дра­го­цен­но­стей.  В па­рад­ных слу­ча­ях Ека­те­ри­на оде­ва­ла до­ро­гое бар­хат­ное пла­тье,  так на­зы­вае­мо­го  «рус­ско­го  фа­со­на»,  а  при­чес­ку  ук­ра­ша­ла  ко­ро­ной. Па­риж­ским мо­дам она  не  сле­до­ва­ла  и  не  по­ощ­ря­ла  это  до­ро­гое удо­воль­ст­вие в сво­их при­двор­ных да­мах.

  За­кон­чив туа­лет, Ека­те­ри­на пе­ре­хо­ди­ла в офи­ци­аль­ную убор­ную, где ее  кон­ча­ли  оде­вать.  Это  бы­ло  вре­мя  ма­ло­го  вы­хо­да.    Здесь со­би­ра­лись вну­ки, фа­во­рит и не­сколь­ко близ­ких дру­зей вро­де  Льва На­рыш­ки­на. Го­су­да­ры­не по­да­ва­ли кус­ки льда и она со­вер­шен­но от­кры­то на­ти­ра­ла  ими  свои  ще­ки.  За­тем  при­чес­ку  по­кры­ва­ли  ма­лень­ким тю­ле­вым чеп­чи­ком,  и  туа­лет  на  этом  кон­чал­ся.  Вся  це­ре­мо­ния про­дол­жа­лась око­ло 10 ми­нут.

  Вслед  за  тем  все  от­прав­ля­лись  к  сто­лу. В  буд­ни  на   обед при­гла­ша­лось че­ло­век две­на­дцать. По пра­вую ру­ку са­дил­ся  фа­во­рит. Обед про­дол­жал­ся око­ло ча­са и был очень прост. Ека­те­ри­на  ни­ко­гда не за­бо­ти­лась об изы­скан­но­сти сво­его  сто­ла.  Ее  лю­би­мым  блю­дом бы­ла ва­ре­ная го­вя­ди­на с со­ле­ны­ми огур­ца­ми. В ка­че­ст­ве на­пит­ка она упот­реб­ля­ла смо­ро­ди­но­вый морс. В  по­след­ние  го­ды  жиз­ни  она  по со­ве­ту вра­чей вы­пи­ва­ла рюм­ку ма­де­ры или  рейн­вей­на.  За  де­сер­том по­да­ва­ли фрук­ты, по пре­иму­ще­ст­ву яб­ло­ки и  виш­ни.  Сре­ди  по­ва­ров Ека­те­ри­ны один  го­то­вил  из  рук  вон  пло­хо.  Но  она  это­го  не за­ме­ча­ла, и ко­гда че­рез мно­го лет ее вни­ма­ние на­ко­нец об­ра­ти­ли на это, она не по­зво­ли­ла рас­счи­тать его, го­во­ря, что он слиш­ком дол­го слу­жил у нее в до­ме.  Она  справ­ля­лась  толь­ко,  ко­гда  он  бу­дет де­жур­ным и, са­дясь за стол, го­во­ри­ла гос­тям: «Мы те­перь на  дие­те, на­доб­но за­пас­тись тер­пе­ни­ем, за­то по­сле хо­ро­шо по­едим».

  По­сле  обе­да  Ека­те­ри­на   не­сколь­ко    ми­нут    бе­се­до­ва­ла    с при­гла­шен­ны­ми,  за­тем  все  рас­хо­ди­лись.  Ека­те­ри­на  са­ди­лась  за пяль­цы - она вы­ши­ва­ла очень ис­кус­но -  а  Бец­кий  чи­тал  ей  вслух. Ко­гда же Бец­кий, со­ста­рив­шись, стал те­рять зре­ние, она  ни­кем  не за­хо­те­ла за­ме­нить его и ста­ла чи­тать са­ма, на­де­вая оч­ки. Раз­би­рая мно­го­чис­лен­ные упо­ми­на­ния о про­чи­тан­ных кни­гах, раз­бро­сан­ных в ее пе­ре­пис­ке, мож­но сме­ло ска­зать, что Ека­те­ри­на бы­ла в  кур­се  всех книж­ных но­ви­нок сво­его вре­ме­ни, при­чем чи­та­ла все без раз­бо­ра  от фи­ло­соф­ских трак­та­тов и ис­то­ри­че­ских со­чи­не­ний до  ро­ма­нов.  Она, ко­неч­но, не мог­ла ус­во­ить глу­бо­ко весь этот гро­мад­ный ма­те­ри­ал  и эру­ди­ция  ее  во  мно­гом  ос­та­ва­лась  по­верх­но­ст­ной,  а    зна­ния не­глу­бо­ки­ми,  но  в  об­щем  она  мог­ла   су­дить    о    мно­же­ст­ве раз­но­об­раз­ных про­блем.

  От­дых про­дол­жал­ся око­ло ча­са. После чего им­пе­рат­ри­це  док­ла­ды­ва­ли  о при­хо­де  сек­ре­та­ря:  два  раза  в  не­де­лю  она  раз­би­ра­ла  с  ним за­гра­нич­ную поч­ту и де­ла­ла  по­мет­ки  на  по­лях  де­пеш.  В  дру­гие ус­та­нов­лен­ные дни к ней яв­ля­лись долж­но­ст­ные ли­ца  с  до­не­се­ния­ми или за при­ка­за­ния­ми.

  В ми­ну­ты пе­ре­ры­ва в де­лах  Ека­те­ри­на  без­за­бот­но  ве­се­ли­лась  с деть­ми. В 1776 го­ду она пи­са­ла сво­ему дру­гу  г-же  Бель­ке:  «На­до быть ве­се­лой. Толь­ко это по­мо­га­ет нам все пре­воз­мочь и пе­ре­не­сти. Го­во­рю вам это по  опы­ту,  по­то­му  что  я  мно­гое  пре­воз­мог­ла  и пе­ре­не­сла в жиз­ни. Но я все-та­ки смея­лась, ко­гда мог­ла, и кля­нусь вам, что и в на­стоя­щее вре­мя, ко­гда я но­шу  на  се­бе  всю  тя­жесть сво­его по­ло­же­ния, я от ду­ши иг­раю, ко­гда пред­став­ля­ет­ся слу­чай, в жмур­ки с сы­ном, и очень час­то без не­го. Мы при­ду­мы­ва­ем для  это­го пред­лог, го­во­рим: "Это по­лез­но для здо­ро­вья", но ме­ж­ду на­ми бу­дет ска­за­но, де­ла­ем это про­сто, что бы по­ду­ра­чить­ся».

   В  че­ты­ре  ча­са  ра­бо­чий  день  им­пе­рат­ри­цы  за­кан­чи­вал­ся,    и на­сту­па­ло  вре­мя  от­ды­ха  и  раз­вле­че­ний.  По  длин­ной   га­ле­рее Ека­те­ри­на в сопровождении фаворита пе­ре­хо­ди­ла из Зим­не­го двор­ца в  Эр­ми­таж.  Здесь она рас­смат­ри­ва­ла но­вые кол­лек­ции и раз­ме­ща­ла  их,  иг­ра­ла  пар­тию  в бил­ьярд, а ино­гда за­ни­ма­лась резь­бой по сло­но­вой кос­ти. В  шесть ча­сов им­пе­рат­ри­ца воз­вра­ща­лась в  при­ем­ные  по­кои  Эр­ми­та­жа,  уже на­пол­няв­шие­ся ли­ца­ми, имев­ши­ми вход ко дво­ру. Граф Хорд в сво­их ме­муа­рах так опи­сы­вал Эр­ми­таж:  «Он  за­ни­ма­ет це­лое  кры­ло  им­пе­ра­тор­ско­го  двор­ца  и  со­сто­ит  из    кар­тин­ной га­ле­реи, двух боль­ших ком­нат для кар­точ­ной иг­ры и еще од­ной, где ужи­на­ют на двух сто­лах "по се­мей­но­му", а ря­дом с эти­ми  ком­на­та­ми на­хо­дит­ся зим­ний сад, кры­тый  и  хо­ро­шо  ос­ве­щен­ный.  Там  гу­ля­ют сре­ди де­ревь­ев и мно­го­чис­лен­ных горш­ков с цве­та­ми. Там  ле­та­ют  и по­ют раз­но­об­раз­ные  пти­цы, глав­ным  об­ра­зом  ка­на­рей­ки. На­гре­ва­ет­ся сад под­зем­ны­ми пе­ча­ми, не­смот­ря на су­ро­вый кли­мат, в  нем  все­гда цар­ст­ву­ет при­ят­ная тем­пе­ра­ту­ра. Этот столь пре­ле­ст­ный апар­та­мент ста­но­вит­ся еще луч­ше от ца­ря­щей здесь сво­бо­ды. Все чув­ст­ву­ют се­бя не­при­ну­ж­ден­но: им­пе­рат­ри­цей  из­гнан  от­сю­да  вся­кий  эти­кет.  Тут гу­ля­ют, иг­ра­ют, по­ют; ка­ж­дый де­ла­ет,  что  ему  нра­вит­ся. Кар­тин­ная га­ле­рея изо­би­лу­ет пер­во­класс­ны­ми  ше­дев­ра­ми».  Ека­те­ри­на  мед­лен­но  об­хо­ди­ла  гос­ти­ную,  го­во­ри­ла   не­сколь­ко ми­ло­сти­вых слов и за­тем са­ди­лась за кар­точ­ный стол. Иг­ра­ла она обычно с боль­шим ста­ра­ни­ем и ув­ле­че­ни­ем.

  Прие­мы в Эр­ми­та­же бы­ли боль­шие,  сред­ние  и  ма­лые.  На  пер­вые при­гла­ша­лась  вся  знать  и  весь  ди­пло­ма­ти­че­ский  кор­пус.  Ба­лы сме­ня­лись спек­так­ля­ми, в  ко­то­рых  уча­ст­во­ва­ли  все  зна­ме­ни­то­сти то­го вре­ме­ни. По­сле кон­цер­тов и италь­ян­ских  опер,  ста­ли  да­вать рус­ские ко­ме­дии и дра­мы. Ра­зыг­ры­ва­ли фран­цуз­ские ко­ме­дии и опе­ры.

  На сред­них со­б­ра­ни­ях на­ро­ду бы­ло мень­ше. Со­всем  иной  ха­рак­тер име­ли  ма­лень­кие  прие­мы.  Их  за­все­гда­тая­ми  бы­ли  толь­ко  чле­ны им­пе­ра­тор­ской фа­ми­лии и  ли­ца  осо­бен­но  близ­кие  им­пе­рат­ри­це:  в об­щем со­би­ра­лось не боль­ше два­дца­ти  че­ло­век.  На  сте­нах  ви­се­ли пра­ви­ла: за­пре­ща­лось, ме­ж­ду про­чим,  вста­вать  пе­ред  го­су­да­ры­ней, да­же  ес­ли  бы  она  по­до­шла  к  гос­тю  и  за­го­во­ри­ла  бы  с  ним стоя. За­пре­ща­лось быть в мрач­ном рас­по­ло­же­нии  ду­ха,  ос­корб­лять друг дру­га, го­во­рить с кем бы то ни бы­ло дур­но.  Вся­кие иг­ры поль­зо­ва­лись на этих со­б­ра­ни­ях  гро­мад­ным  ус­пе­хом. Ека­те­ри­на пер­вой уча­ст­во­ва­ла в них, воз­бу­ж­да­ла во всех  ве­се­лость и раз­ре­ша­ла вся­кие воль­но­сти.

  В  де­сять  ча­сов  иг­ра  кон­ча­лась,  и  Ека­те­ри­на  уда­ля­лась  во внут­рен­ние по­кои. Ужин по­да­вал­ся толь­ко в па­рад­ных слу­ча­ях, но  и то­гда Ека­те­ри­на са­ди­лась за стол  лишь  для  ви­ду.  Вер­нув­шись  к се­бе, она ухо­ди­ла в спаль­ню,  вы­пи­ва­ла  боль­шой  ста­кан  от­вар­ной во­ды и ло­жи­лась в по­стель.

 

                27. Фавориты в жизни Екатерины

Та­ко­ва  бы­ла  ча­ст­ная  жизнь  Ека­те­ри­ны  по   вос­по­ми­на­ни­ям со­вре­мен­ни­ков. Ее ин­тим­ная жизнь из­вест­на мень­ше.  хо­тя  то­же  не яв­ля­ет­ся сек­ре­том. Им­пе­рат­ри­ца бы­ла влюб­чи­вая жен­щи­на,  до  са­мой смер­ти со­хра­нив­шая спо­соб­ность ув­ле­кать­ся мо­ло­ды­ми людь­ми.  Од­них офи­ци­аль­ных лю­бов­ни­ков в ее жизни на­счи­ты­ва­лось боль­ше де­сят­ка. При  всем том, как уже го­во­ри­лось, она во­все не бы­ла кра­са­ви­цей.  «Ска­зать по прав­де, - пи­са­ла са­ма Ека­те­ри­на, - я  ни­ко­гда  не  счи­та­ла  се­бя чрез­вы­чай­но кра­си­вой, но я нра­ви­лась, и ду­маю, что  в  этом  бы­ла моя си­ла». Все до­шед­шие до нас порт­ре­ты под­твер­жда­ют это  мне­ние. но не­со­мнен­но и то, что бы­ло в этой  жен­щи­не  что-то  чрез­вы­чай­но при­вле­ка­тель­ное,  ус­кольз­нув­шее  от  кис­ти  всех  жи­во­пис­цев    и за­став­ляв­шее мно­гих ис­крен­не вос­тор­гать­ся ее внеш­но­стью.  С воз­рас­том им­пе­рат­ри­ца не те­ря­ла сво­ей при­вле­ка­тель­но­сти, хо­тя все  боль­ше  пол­не­ла.

  Ека­те­ри­на во­все не бы­ла вет­ре­ной или раз­врат­ной.  Мно­гие  свя­зи ее дли­лись го­да­ми, и хо­тя им­пе­рат­ри­ца да­ле­ко не рав­но­душ­на бы­ла к чув­ст­вен­ным удо­воль­ст­ви­ям, ду­хов­ное об­ще­ние  с  близ­ким  муж­чи­ной ос­та­ва­лось для нее то­же очень важ­ным.  Но  прав­да и  то,  что  Ека­те­ри­на  по­сле  Ор­ло­вых  ни­ко­гда  не на­си­ло­ва­ла свое серд­це. Ес­ли фа­во­рит пе­ре­ста­вал  ее  ин­те­ре­со­вать, она да­ва­ла от­став­ку без вся­ких це­ре­мо­ний. На  бли­жай­шем  ве­чер­нем прие­ме при­двор­ные за­ме­ча­ли, что им­пе­рат­ри­ца при­сталь­но смот­рит на ка­ко­го-ни­будь  не­из­вест­но­го  по­ру­чи­ка,  пред­став­лен­но­го  ей  лишь на­ка­ну­не или те­ряв­ше­го­ся пре­ж­де в бле­стя­щей тол­пе. Все  по­ни­ма­ли, что это зна­чит. Днем мо­ло­до­го че­ло­ве­ка ко­рот­ким при­ка­зом  вы­зы­ва­ли во дво­рец и под­вер­га­ли мно­го­крат­но­му ис­пы­та­нию на со­от­вет­ст­вие  в вы­пол­не­нии пря­мых ин­тим­ных обя­зан­но­стей фа­во­ри­та им­пе­рат­ри­цы. А.М. Тур­ге­нев так по­ве­ст­ву­ет об этом об­ря­де, че­рез ко­то­рый про­шли  все ека­те­ри­нин­ские лю­бов­ни­ки: «По­сы­ла­ли обык­но­вен­но к Ан­не Сте­па­нов­не Про­та­со­вой на про­бу  из­бран­но­го  в  фа­во­ри­ты  Ее  Ве­ли­че­ст­ва.  По ос­мот­ре    пред­на­зна­чен­но­го    в    выс­ший    сан на­лож­ни­ка ма­туш­ке-го­су­да­ры­не лейб-ме­ди­ком Род­жер­со­ном  и  по  удо­сто­ве­ре­нию пред­став­лен­но­го  год­ным  на    служ­бу    от­но­си­тель­но    здо­ро­вья пре­про­во­ж­да­ли за­вер­бо­ван­но­го  к  Ан­не  Сте­па­нов­не  Про­та­со­вой  на трех­нощ­ное ис­пы­та­ние.  Ко­гда на­ре­чен­ный удов­ле­тво­рял  впол­не  тре­бо­ва­ния  Про­та­со­вой, она  до­но­си­ла  все­ми­ло­ве­стейц­шей  го­су­да­ры­ни  о   бла­го­на­деж­но­сти ис­пы­тан­но­го,  и  то­гда  пер­вое  сви­да­ние  бы­ва­ло  на­зна­че­но    по за­ве­ден­но­му эти­ке­ту дво­ра или по ус­та­ву вы­со­чай­ше для  по­свя­ще­ния в сан на­лож­ни­ка кон­фир­мо­ван­но­му. Пе­ре­ку­си­хи­на  Ма­рья  Сав­виш­на  и ка­мер­ди­нер За­хар  Кон­стан­ти­но­вич  бы­ли  обя­за­ны  в  тот  же  день обе­дать вме­сте с из­бран­ным. В 10 ча­сов ве­че­ра, ко­гда  им­пе­рат­ри­ца бы­ла уже в по­сте­ли, Пе­ре­ку­си­хи­на вво­ди­ла но­во­бран­ца в опо­чи­валь­ню бла­го­чес­ти­вей­шей оде­то­го в ки­тай­ский шлаф­рок, с кни­гой в ру­ках, и ос­тав­ля­ла его для чте­ния в крес­лах  под­ле  ло­жа  по­ма­зан­ни­цы.  На дру­гой день Пе­ре­ку­си­хи­на вы­во­ди­ла из опо­чи­валь­ни  по­свя­щен­но­го  и пе­ре­да­ва­ла    его    За­ха­ру    Кон­стан­ти­но­ви­чу,    ко­то­рый    вел но­во­по­став­лен­но­го на­лож­ни­ка в при­го­тов­лен­ные  для  не­го  чер­то­ги. Здесь  док­ла­ды­вал   За­хар    уже    ра­бо­леп­но    фа­во­ри­ту,    что все­ми­ло­ви­стей­шая го­су­да­ры­ня вы­со­чай­ше  со­из­во­ли­ла  на­зна­чить  его при  вы­со­чай­шей  осо­бе  сво­ей  фли­гель-адъ­ю­тан­том,  под­но­сил  ему мун­дир фли­гель-адъ­ю­тант­ский  с  брил­ли­ан­то­вым  аг­ра­фом  и  100­ тысяч руб­лей кар­ман­ных  де­нег.  До  вы­хо­да  еще  го­су­да­ры­ни,  зи­мой -  в Эр­ми­таж, а ле­том, в Цар­ском  Се­ле, -  в  сад  про­гу­лять­ся  с  но­вым фли­гель-адъ­ю­тан­том, ко­то­ро­му она да­ва­ла  ру­ку  вес­ти  ее, пе­ред­няя за­ла у но­во­го фа­во­ри­та  на­пол­ня­лась  пер­вей­ши­ми  го­су­дар­ст­вен­ны­ми са­нов­ни­ка­ми,  вель­мо­жа­ми,  ца­ре­двор­ца­ми  для    при­не­се­ния    ему усерд­ней­ше­го  по­здрав­ле­ния  с  по­лу­че­ни­ем  вы­со­чай­шей    ми­ло­сти. Вы­со­ко­про­све­щен­ней­ший пас­тырь ми­тро­по­лит при­ез­жал  обык­но­вен­но  к фа­во­ри­ту на дру­гой день для по­свя­ще­ния  его  и  бла­го­слов­лял  его свя­той во­дой!»  Впо­след­ст­вии про­це­ду­ра ус­лож­ня­лась, и по­сле По­тем­ки­на  фа­во­ри­тов про­ве­ря­ла не толь­ко про­бир-фрей­ли­на Про­та­со­ва, но и гра­фи­ня Брюс, и Пе­ре­ку­си­хи­на, и Уточ­ки­на.

 

                28. Смерть Ланского. Ермолов

В  ию­не  1784  го­да  Лан­ской  серь­ез­но  и  опас­но   за­бо­лел - го­во­ри­ли,  что  он  по­дор­вал    свое    здо­ро­вье    зло­упот­реб­ляя воз­бу­ж­даю­щи­ми  сна­добь­я­ми.  Ека­те­ри­на  ни  на  час  не   по­ки­да­ла стра­даль­ца, поч­ти пе­ре­ста­ла есть, ос­та­ви­ла все де­ла  и  уха­жи­ва­ла за ним, как мать за един­ст­вен­ным бес­ко­неч­но-лю­би­мым сы­ном.  По­том она пи­са­ла: «Зло­ка­че­ст­вен­ная го­ряч­ка в со­еди­не­нии с  жа­бой  све­ла его в мо­ги­лу в пять су­ток». Ве­че­ром 25 ию­ня  Лан­ской  умер.  Го­ре Ека­те­ри­ны бы­ло бес­пре­дель­но. «Ко­гда я на­ча­ла это пись­мо, я бы­ла в сча­стье и в ра­до­сти, и мои мыс­ли про­но­си­лись так бы­ст­ро, что я не ус­пе­ва­ла  сле­дить  за  ни­ми, -  пи­са­ла  она  Грим­му.-  Те­перь  все пе­ре­ме­ни­лось: я страш­но стра­даю, и мое­го сча­стья  нет  боль­ше:  я ду­ма­ла, что не пе­ре­не­су  не­воз­вра­ти­мую  по­те­рю,  ко­то­рую  по­нес­ла не­де­лю на­зад, ко­гда скон­чал­ся мой луч­ший друг. Я  на­дея­лась,  что он бу­дет  опо­рой  мо­ей  ста­рос­ти:  он  то­же  стре­мил­ся  к  это­му, ста­рал­ся при­вить се­бе все мои вку­сы.  Это  был  мо­ло­дой  че­ло­век, ко­то­ро­го я вос­пи­ты­ва­ла, ко­то­рый был бла­го­да­рен,  кро­ток,  чес­тен, ко­то­рый раз­де­лял мои пе­ча­ли, ко­гда они у ме­ня бы­ли,  и  ра­до­вал­ся мо­им ра­до­стям. Од­ним сло­вом, я,  ры­дая,  имею  не­сча­стье  ска­зать вам, что ге­не­ра­ла Лан­ско­го не ста­ло... и моя  ком­на­та,  ко­то­рую  я так лю­би­ла пре­ж­де, пре­вра­ти­лась те­перь в  пус­тую  пе­ще­ру;  я  еле пе­ре­дви­га­юсь  по  ней  как  тень:  на­ка­ну­не  его  смер­ти  у  ме­ня за­бо­ле­ло  гор­ло  и  на­ча­лась  силь­ней­шая  ли­хо­рад­ка;  од­на­ко  со вче­раш­не­го дня я уже на но­гах, но сла­ба и так по­дав­ле­на,  что  не мо­гу ви­деть ли­ца че­ло­ве­че­ско­го, что­бы не раз­ры­дать­ся  при  пер­вом же сло­ве. Я не в си­лах ни спать, ни есть. Чте­ние ме­ня раз­дра­жа­ет, пи­са­ние из­ну­ря­ет мои си­лы. Я не  знаю,  что  ста­нет­ся  те­перь  со мною; знаю толь­ко од­но, что ни­ко­гда во всю мою жизнь  я  не  бы­ла так не­сча­ст­на, как с тех пор, что  мой  луч­ший  и  лю­без­ный  друг по­ки­нул ме­ня. Я от­кры­ла ящик, на­шла этот на­ча­тый  лист,  на­пи­са­ла на нем эти стро­ки, но боль­ше не мо­гу...»

  Это  бы­ло  2  ию­ля,  и  толь­ко  два  ме­ся­ца  спус­тя   Ека­те­ри­на во­зоб­но­ви­ла свою пе­ре­пис­ку с Грим­мом: «При­зна­юсь вам, что все это вре­мя я бы­ла не в со­стоя­нии вам пи­сать, по­то­му что зна­ла, что это за­ста­вит стра­дать нас обо­их. Че­рез не­де­лю по­сле то­го, как  я  вам на­пи­са­ла по­след­нее пись­мо в ию­ле, ко мне прие­ха­ли Фе­дор  Ор­лов  и князь  По­тем­кин.  До  этой  ми­ну­ты  я  не  мог­ла   ви­деть    ли­ца че­ло­ве­че­ско­го, но эти  зна­ли,  что  нуж­но  де­лать:  они  за­ре­ве­ли вме­сте со мною, и то­гда я по­чув­ст­во­ва­ла се­бя с ни­ми лег­ко; но мне на­до бы­ло еще  не  ма­ло  вре­ме­ни,  что­бы  оп­ра­вить­ся,  и  в  си­лу чув­ст­ви­тель­но­сти к сво­ему го­рю я  ста­ла  бес­чув­ст­вен­ной  к  все­му ос­таль­но­му; го­ре мое все уве­ли­чи­ва­лось и вспо­ми­на­лось  на  ка­ж­дом ша­гу и при вся­ком сло­ве. Од­на­ко не  по­ду­май­те,  что­бы  вслед­ст­вие это­го ужас­но­го со­стоя­ния я пре­неб­рег­ла хо­тя  бы  ма­лей­шей  ве­щью, тре­бую­щей мое­го вни­ма­ния. В  са­мые  му­чи­тель­ные  мо­мен­ты  ко  мне при­хо­ди­ли за при­ка­за­ми, и я от­да­ва­ла их тол­ко­во  и  ра­зум­но;  это осо­бен­но по­ра­жа­ло ге­не­ра­ла Сал­ты­ко­ва. Два ме­ся­ца  про­шло  так  без вся­ко­го об­лег­че­ния; на­ко­нец на­сту­пи­ли пер­вые  спо­кой­ные  ча­сы,  а за­тем и дни. На дво­ре бы­ла уже осень, ста­но­ви­лось сы­ро,  при­шлось то­пить  дво­рец  в  Цар­ском  Се­ле.  Все  мои  при­шли  от  это­го  в не­ис­тов­ст­во и та­кое  силь­ное,  что  5  сен­тяб­ря,  не  зная,  ку­да пре­кло­нить го­ло­ву, я ве­ле­ла за­ло­жить ка­ре­ту и прие­ха­ла не­ожи­дан­но и так, что ни­кто не по­доз­ре­вал об этом, в го­род, где ос­та­но­ви­лась в  Эр­ми­та­же...»  В  Зим­нем    двор­це    все    две­ри    ока­за­лись за­пер­ты. Ека­те­ри­на ве­ле­ла вы­бить дверь в Эр­ми­та­же и  лег­ла  спать. Но,  про­снув­шись  в  час  но­чи,  ве­ле­ла  стре­лять  из  пу­шек,  чем обык­но­вен­но воз­ве­щал­ся ее при­езд, и пе­ре­по­ло­ши­ла весь го­род. Весь гар­ни­зон под­нял­ся на но­ги, все при­двор­ные  пе­ре­пу­га­лись,  и  да­же она са­ма  уди­ви­лась,  что  про­из­ве­ла  та­кую  су­ма­то­ху.  Но  че­рез не­сколь­ко  дней,  дав  ау­ди­ен­цию  ди­пло­ма­ти­че­ско­му  кор­пу­су,  она поя­ви­лась со сво­им обыч­ным ли­цом,  спо­кой­ная, здо­ро­вая  и  све­жая, при­вет­ли­вая, как до ка­та­ст­ро­фы, и улы­баю­щая­ся как все­гда.

  Ско­ро жизнь опять во­шла  в  свою  ко­лею,  и  веч­но  влюб­лен­ная вер­ну­лась к жиз­ни. Но про­шло  де­сять  ме­ся­цев,  пре­ж­де,  чем  она опять на­пи­са­ла Грим­му: «Ска­жу вам од­ним сло­вом, вме­сто ста, что у ме­ня есть друг, очень спо­соб­ный и дос­той­ный это­го на­зва­ния». Этим дру­гом  стал  бле­стя­щий  мо­ло­дой  офи­цер    Алек­сандр    Ер­мо­лов, пред­став­лен­ный тем же не­за­ме­ни­мым По­тем­ки­ным. Он пе­ре­ехал в дав­но пус­то­вав­шие по­кои фа­во­ри­тов. Ле­то 1785 го­да бы­ло од­ним  из  са­мых ве­се­лых в жиз­ни Ека­те­ри­ны:  од­но  шум­ное  удо­воль­ст­вие  сме­ня­лось дру­гим.  Ста­рею­щая  им­пе­рат­ри­ца  по­чув­ст­во­ва­ла    но­вый    при­лив за­ко­но­да­тель­ной энер­гии. В этом  го­ду  поя­ви­лись  две  зна­ме­ни­тые жа­ло­ван­ные гра­мо­ты дво­рян­ст­ву и го­ро­дам. Эти ак­ты за­вер­ши­ли ре­фор­му ме­ст­но­го управ­ле­ния, на­ча­тую в 1775 го­ду.

 

                29. Дмитриев-Мамонов

В на­ча­ле 1786 го­да Ека­те­ри­на ста­ла  ох­ла­де­вать  к  Ер­мо­ло­ву. От­став­ку по­след­не­го  ус­ко­ри­ло  то,  что  он  взду­мал  ин­три­го­вать про­тив са­мо­го По­тем­ки­на. В    ию­не им­пе­рат­ри­ца по­про­си­ла пе­ре­дать лю­бов­ни­ку, что она  раз­ре­ша­ет  ему уе­хать на три го­да за гра­ни­цу.

  Пре­ем­ни­ком Ер­мо­ло­ва стал 28-лет­ний  ка­пи­тан  гвар­дии  Алек­сандр Дмит­ри­ев-Ма­мо­нов - даль­ний род­ст­вен­ник По­тем­ки­на и  его  адъ­ю­тант. До­пус­тив  про­мах  с  пре­ды­ду­щим   фа­во­ри­том,    По­тем­кин    дол­го при­смат­ри­вал­ся  к  Ма­мо­но­ву,  пре­ж­де,  чем   ре­ко­мен­до­вать    его Ека­те­ри­не.  В  ав­гу­сте  1786  го­да  Ма­мо­нов    был    пред­став­лен им­пе­рат­ри­це  и   вско­ре    был    на­зна­чен    фли­гель-адъ­ю­тан­том. Со­вре­мен­ни­ки от­ме­ча­ли, что его  нель­зя  бы­ло  на­звать  кра­сав­цем. Ма­мо­нов  от­ли­чал­ся  вы­со­ким  рос­том  и  фи­зи­че­ской  си­лой,   имел ску­ла­стое ли­цо, чуть рас­ко­сые гла­за, све­тив­шие­ся умом, и бе­се­ды с ним дос­тав­ля­ли им­пе­рат­ри­це не­ма­лое удо­воль­ст­вие. Че­рез  ме­сяц  он стал уже пра­пор­щи­ком ка­ва­лер­гар­дов и ге­не­рал-май­о­ром по ар­мии,  а в 1788 го­ду был по­жа­ло­ван в гра­фы.

  Пер­вые по­чес­ти не вскру­жи­ли го­ло­ву но­во­му фа­во­ри­ту - он про­яв­лял сдер­жан­ность,  такт  и  за­вое­вал  ре­пу­та­цию  ум­но­го,  ос­то­рож­но­го че­ло­ве­ка. Ма­мо­нов хо­ро­шо го­во­рил на не­мец­ком и анг­лий­ском язы­ках, а фран­цуз­ский знал в со­вер­шен­ст­ве. Кро­ме то­го,  он  про­явил  се­бя как не­дур­ной сти­хо­тво­рец и дра­ма­тург, что  осо­бен­но  им­по­ни­ро­ва­ло Ека­те­ри­не. Бла­го­да­ря всем  этим  ка­че­ст­вам,  а  так­же  то­му,  что Ма­мо­нов  не­пре­стан­но  учил­ся,  мно­го  чи­тал  и  пы­тал­ся  серь­ез­но вни­кать в го­су­дар­ст­вен­ные де­ла, он стал со­вет­чи­ком им­пе­рат­ри­цы.

  Ека­те­ри­на пи­са­ла Грим­му:  «Крас­ный  каф­тан  (так  она  на­зы­ва­ла Ма­мо­но­ва) оде­ва­ет су­ще­ст­во, имею­щее  пре­крас­ное  серд­це  и  очень ис­крен­нюю ду­шу. Ума за  чет­ве­рых,  ве­се­лость  не­ис­то­щи­мая,  мно­го ори­ги­наль­но­сти в  по­ни­ма­нии  ве­щей  и  пе­ре­да­че  их,  пре­крас­ное вос­пи­та­ние,  мас­са  зна­ний,  спо­соб­ных  при­дать  блеск  уму.   Мы скры­ва­ем как пре­сту­п­ле­ние  на­клон­ность  к  по­эзии;  му­зы­ку  лю­бим стра­ст­но, все по­ни­ма­ем не­обык­но­вен­но лег­ко.  Че­го  толь­ко  мы  не зна­ем наи­зусть! Мы дек­ла­ми­ру­ем, бол­та­ем то­ном  луч­ше­го  об­ще­ст­ва; изы­скан­но веж­ли­вы; пи­шем по-рус­ски  и  по-фран­цуз­ски,  как  ред­ко кто, столь­ко  же  по  сти­лю,  сколь­ко  по  кра­со­те  пись­ма.  На­ша внеш­ность впол­не со­от­вет­ст­ву­ет на­шим внут­рен­ним ка­че­ст­вам: у  нас чуд­ные чер­ные гла­за с бро­вя­ми, очер­чен­ны­ми на ред­кость; рос­том ни­же сред­не­го, вид бла­го­род­ный, по­ход­ка сво­бод­ная;  од­ним  сло­вом,  мы так же на­деж­ны в ду­ше, как лов­ки, силь­ны  и  бле­стя­щи  с  внеш­ней сто­ро­ны».

 

                30. Войны с турками и шведами

В 1783 г. произошло важное событие, подытожившее многовековую борьбу России с татарами: крымский хан отрекся от престола, полуостров вошел в состав России. Четыре года спустя Екатерина отправилась в путешествие по южным губерниям и посетила вновь основанные города Кременчуг,  Екатеринослав,  Херсон,    Николаев    и Севастополь. Последний стал базой недавно возникшего Черноморского флота.

Но не ус­пе­ла  Ека­те­ри­на воз­вра­тить­ся в Пе­тер­бург, как гря­ну­ла весть о раз­ры­ве от­но­ше­ний с Тур­ци­ей и об аре­сте рус­ско­го по­сла в  Стам­бу­ле:  на­ча­лась  вто­рая Ту­рец­кая вой­на. В до­вер­ше­ние не­при­ят­но­стей, по­вто­ри­лась си­туа­ция 60-х  го­дов, ко­гда  од­на  вой­на  по­тя­ну­ла  за  со­бой  дру­гую.  Едва   со­брали си­лы для от­по­ра на юге, как ста­ло из­вест­но, что  ко­роль швед­ский Гус­тав III на­ме­рен учи­нить на­па­де­ние  на  без­за­щит­ный Пе­тер­бург. Ко­роль явил­ся в  Фин­лян­дию  и  от­пра­вил  ви­це-канц­ле­ру Ос­тер­ма­ну тре­бо­ва­ние вер­нуть Шве­ции  все  зем­ли,  ус­ту­п­лен­ные  по Ни­штадт­ско­му и Абов­ско­му ми­рам, а Пор­те воз­вра­тить Крым.

В  ию­не 1788 го­да на­ча­лась Швед­ская вой­на. Потёмкин был занят на юге, и все тяготы её целиком лег­ла на пле­чи Ека­те­ри­ны. Она вхо­ди­ла лич­но во все де­ла по управ­ле­нию  мор­ским  ве­дом­ст­вом, при­ка­за­ла,  на­при­мер,  вы­стро­ить  не­сколь­ко  но­вых    ка­зарм    и гос­пи­та­лей, ис­пра­вить и при­вес­ти в по­ря­док Ре­вель­ский порт. Че­рез не­сколь­ко лет она вспо­ми­на­ла об этой эпо­хе  в  пись­ме  к  Грим­му: «Есть при­чи­на, по­че­му, ка­за­лось, что я все так  хо­ро­шо  де­ла­ла  в это вре­мя: я бы­ла то­гда од­на,  поч­ти  без  по­мощ­ни­ков,  и,  бо­ясь упус­тить  что-ни­будь  по  не­зна­нию  или  за­быв­чи­во­сти,   про­яви­ла дея­тель­ность, на  ко­то­рую  ме­ня  ни­кто  не  счи­тал  спо­соб­ной;  я вме­ши­ва­лась в  не­ве­ро­ят­ные  под­роб­но­сти  до  та­кой  сте­пе­ни,  что пре­вра­ти­лась да­же  в  ин­тен­дан­та  ар­мии,  но,  по  при­зна­нию  всех, ни­ко­гда сол­дат не кор­ми­ли луч­ше в стра­не, где нель­зя бы­ло дос­тать ни­ка­ко­го про­ви­ан­та…» 3  ав­гу­ста 1790 г. был за­клю­чен Вер­саль­ский мир; гра­ни­цы обо­их  го­су­дарств  ос­та­лись  те же, ка­кие бы­ли до вой­ны.

 

                31. Платон Зубов

За эти­ми хло­по­та­ми в 1789  го­ду  про­изош­ла  оче­ред­ная  смена фа­во­ри­тов.  В ию­не Ека­те­ри­на уз­на­ла, что Ма­мо­нов име­ет  ро­ман  с  фрей­ли­ной Дарь­ей Щер­ба­то­вой.  Им­пе­рат­ри­ца  от­не­слась  к   из­ме­не    дос­та­точ­но спо­кой­но. Ей ис­пол­ни­лось не­дав­но 60 лет, к  то­му  же  дол­гий  опыт лю­бов­ных  от­но­ше­ний  нау­чил  ее  снис­хо­ди­тель­но­сти.  Она   ку­пи­ла Ма­мо­но­ву не­сколь­ко де­ре­вень, бо­лее чем с двумя тысячами кре­сть­ян,  по­да­ри­ла не­вес­те дра­го­цен­но­сти и са­ма об­ру­чи­ла их. За го­ды  сво­его  фа­во­ра Ма­мо­нов имел от Ека­те­ри­ны по­дар­ков и де­нег при­бли­зи­тель­но на  900 ты­сяч руб­лей. По­след­ние  сто  ты­сяч  в  при­да­чу  к  трем  ты­ся­чам кре­сть­ян он по­лу­чил, уез­жая с же­ной в Мо­ск­ву. В это вре­мя  он  уже мог ви­деть сво­его пре­ем­ни­ка. 20 ию­ня Ека­те­ри­на из­бра­ла  фа­во­ри­том 22-лет­не­го се­кунд-рот­ми­ст­ра кон­ной гвар­дии Пла­то­на Зу­бо­ва. В ию­ле он был по­жа­ло­ван  в  пол­ков­ни­ки  и  фли­гель-адъ­ю­тан­ты.  Ок­ру­же­ние им­пе­рат­ри­цы по­на­ча­лу не вос­при­ня­ло его все­рь­ез. Без­бо­род­ко  пи­сал Во­рон­цо­ву: «Этот ре­бе­нок с хо­ро­ши­ми ма­не­ра­ми, но не даль­не­го ума; не ду­маю, чтоб он  дол­го  про­дер­жал­ся  на  сво­ем  мес­те».  Од­на­ко Без­бо­род­ко ошиб­ся. Зу­бо­ву су­ж­де­но бы­ло стать по­след­ним  фа­во­ри­том ве­ли­кой го­су­да­ры­ни -  он  со­хра­нил  свое  по­ло­же­ние  до  са­мой  ее смер­ти.

Ека­те­ри­на при­зна­ва­лась По­тем­ки­ну в ав­гу­сте то­го же  го­да: «Я воз­вра­ти­лась к жиз­ни, как му­ха по­сле зим­ней  спяч­ки... Я  сно­ва ве­се­ла и здо­ро­ва». Она уми­ля­лась мо­ло­до­стью Зу­бо­ва и тем, что  он пла­кал, ко­гда его не пус­ка­ли в ком­на­ты им­пе­рат­ри­цы. Не смот­ря  на свою мяг­кую  на­руж­ность,  Зу­бов  ока­зал­ся  рас­чет­ли­вым  и  лов­ким лю­бов­ни­ком. Влия­ние его  на  Екатерину  с  го­да­ми  ста­ло  столь ве­ли­ко, что он су­мел до­бить­ся поч­ти  не­воз­мож­но­го:  свел  на  нет обая­ние По­тем­ки­на и со­вер­шен­но вы­тес­нил его из серд­ца  государыни. При­брав к сво­им ру­кам все ни­ти управ­ле­ния, он  в  по­след­ние  го­ды жиз­ни Ека­те­ри­ны при­об­рел гро­мад­ное влия­ние на де­ла.

 

                32. Ясский мир. Смерть Потемкина

Вой­на с Тур­ци­ей продолжалась. В 1789 г. Суворов разгромил их при Фокшанах и при Рымнике. В 1790 г. были взяты Измаил и Бендеры. В тоже время адмирал Ушаков победил вражеский флот на море – при острове Тендра (1790) и в битве у мыса Калиакрия. В де­каб­ре 1791 го­да в  Яс­сах  был  за­клю­чен  мир. Рос­сия не только сохранила все свои владения, но  и по­лу­чи­ла ме­ж­ду­ре­чье Дне­ст­ра и Южного Бу­га, где вско­ре возникла Одес­са; Крым был окончательно при­знан ее вла­де­ни­ем.

  По­тем­кин не­мно­го не до­жил до это­го ра­до­ст­но­го дня. Он скон­чал­ся 5 ок­тяб­ря 1791 го­да по до­ро­ге из Ясс в Ни­ко­ла­ев.  Го­ре  Ека­те­ри­ны бы­ло очень ве­ли­ко. Фран­цуз­ский  упол­но­мо­чен­ный Же­нэ писал, что  «при этом из­вес­тии она ли­ши­лась чувств, кровь бро­си­лась  ей в го­ло­ву, и ей  при­ну­ж­де­ны  бы­ли  от­крыть  жи­лу».  «Кем  за­ме­нить та­ко­го че­ло­ве­ка? - по­вто­ря­ла она сво­ему сек­ре­та­рю Хра­по­виц­ко­му, - я и все мы те­перь как улит­ки, ко­то­рые бо­ять­ся  вы­су­нуть  го­ло­ву  из скор­лу­пы». Она пи­са­ла Грим­му: «Вче­ра ме­ня уда­ри­ло, как обу­хом  по го­ло­ве... Мой  уче­ник,  мой  друг,  мож­но  ска­зать,  идол,   князь По­тем­кин Тав­ри­че­ский скон­чал­ся... О, Бо­же мой! Вот те­перь я ис­тин­но са­ма се­бе по­мощ­ни­ца. Сно­ва мне на­до дрес­си­ро­вать се­бе лю­дей!..»

 

                33. Второй и третий раздел Польши

По­след­ним значительным дея­ни­ем Ека­те­ри­ны стал раз­дел Поль­ши и при­сое­ди­не­ние к Рос­сии за­пад­ных рус­ских зе­мель. Вто­рой и тре­тий раз­де­лы, по­сле­до­вав­шие в  1793  и  1795  го­дах,  бы­ли  ло­ги­че­ским про­дол­же­ни­ем пер­во­го.  Мно­го­лет­няя анар­хия  и  со­бы­тия  1772  го­да  об­ра­зу­ми­ли  мно­гих шлях­ти­чей.  Пре­об­ра­зо­ва­тель­ная  пар­тия  на  че­ты­рех­лет­нем   сей­ме 1788-1791 го­дов вы­ра­бо­та­ла но­вую кон­сти­ту­цию, про­ве­ден­ную кое-как ре­во­лю­ци­он­ным  пу­тем  3  мая  1791  го­да.    Она    ус­та­нав­ли­ва­ла на­след­ст­вен­ную ко­ро­лев­скую власть  с  Сей­мом  без  liberum  veto, до­пу­ще­ние де­пу­та­тов от го­ро­жан, пол­ное  рав­но­пра­вие  дис­си­ден­тов, от­ме­ну  кон­фе­де­ра­ций.

Все  это  со­вер­ши­лось  на  вол­не  бе­ше­ных ан­ти­рус­ских вы­сту­п­ле­ний и в пи­ку  всем  преж­ним  до­го­во­рен­но­стям, со­глас­но ко­то­рым Рос­сия га­ран­ти­ро­ва­ла поль­скую кон­сти­ту­цию. Ека­те­ри­на вы­ну­ж­де­на бы­ла по­ка тер­петь дер­зость, но пи­са­ла чле­нам ино­стран­ной кол­ле­гии: «...Я не со­гла­шусь ни  на  что  из  это­го  но­во­го  по­ряд­ка  ве­щей,  при ут­вер­жде­нии ко­то­ро­го не толь­ко не об­ра­ти­ли ни­ка­ко­го  вни­ма­ния  на Рос­сию, но осы­па­ли ее ос­корб­ле­ния­ми, за­ди­ра­ли ее еже­ми­нут­но...»

   И дей­ст­ви­тель­но,  как  толь­ко  мир  с  Тур­ци­ей  был  за­клю­чен, Поль­ша бы­ла ок­ку­пи­ро­ва­на рус­ски­ми  вой­ска­ми,  в Вар­ша­ву вве­ден рус­ский гар­ни­зон. Это по­слу­жи­ло как бы про­ло­гом  к раз­де­лу.  В но­яб­ре прус­ский по­сол в Пе­тер­бур­ге,  граф  Гольц,  пред­ста­вил кар­ту Поль­ши, где  очер­чен  был  уча­сток,  же­лае­мый  Прус­си­ей.  В де­каб­ре Ека­те­ри­на  по­сле  под­роб­но­го  изу­че­ния  кар­ты,  ут­вер­ди­ла рус­скую до­лю раз­де­ла. К Рос­сии ото­шла боль­шая часть Бе­ло­рус­сии с городами Минск, Слуцк и Пинск, а так же часть Правобережной Украины с городами Житомир, Каменец-Подольский и Звенигородка.

По­сле  окон­ча­тель­но­го  кра­ха  май­ской    кон­сти­ту­ции,    у    ее при­вер­жен­цев, как  вы­ехав­ших  за  гра­ни­цу,  так  и  ос­тав­ших­ся  в Вар­ша­ве, бы­ло од­но сред­ст­во  дей­ст­во­вать  в  поль­зу  про­иг­ран­но­го пред­при­ятия: со­став­лять  за­го­во­ры,  воз­бу­ж­дать  не­удо­воль­ст­вие  и до­жи­дать­ся удоб­но­го слу­чая для под­ня­тия вос­ста­ния. Все это и бы­ло про­де­ла­но.  Цен­тром  вы­сту­п­ле­ния  долж­на  бы­ла  сде­лать­ся  Вар­ша­ва.  Хо­ро­шо под­го­тов­лен­ное вос­ста­ние на­ча­лось ра­но ут­ром  4  ап­ре­ля  1794 го­да и бы­ло не­ожи­дан­но­стью для рус­ско­го гар­ни­зо­на. Боль­шая  часть сол­дат бы­ла пе­ре­би­та, и  лишь  не­мно­гие  час­ти  с  тя­же­лым  уро­ном смог­ли  про­бить­ся  из  го­ро­да. Не   до­ве­ряя    ко­ро­лю,    пат­рио­ты про­воз­гла­си­ли вер­хов­ным пра­ви­те­лем  ге­не­ра­ла  Кос­тюш­ку.

    В ответ в сен­тяб­ре между Австрией, Пруссией и Россией бы­ло дос­тиг­ну­то со­гла­ше­ние о треть­ем раз­де­ле. Кра­ков­ское и Сен­до­мир­ское вое­вод­ст­ва долж­ны бы­ли отой­ти  Ав­ст­рии.  Россия получала остатки Белоруссии и западную часть Волыни (другими словами, в ее пределах оказалась теперь вся прежняя территория старой Киевской Руси, за исключением Галиции). Кро­ме то­го, в состав Российской империи включались Кур­лян­дия и Лит­ва.  Ее западными границами становились Буг и Не­ман. Вся ос­таль­ная  Поль­ша  с  Вар­ша­вой  от­да­ва­лась Прус­сии.

26 октября Су­во­ров взял Вар­ша­ву. Ре­во­лю­ци­он­ное пра­ви­тель­ст­во бы­ло  унич­то­же­но,  и  власть вер­ну­лась королю. Понятовский  на­пи­сал  Ека­те­ри­не:  «Судь­ба  Поль­ши  в  ва­ших ру­ках; ва­ше мо­гу­ще­ст­во и муд­рость ре­шат ее;  ка­ко­ва  бы  не  бы­ла судь­ба, ко­то­рую вы на­зна­чи­те мне лич­но, я не мо­гу  за­быть  сво­его дол­га  к  мо­ему  на­ро­ду,  умо­ляя  за  не­го  ве­ли­ко­ду­шие    Ва­ше­го Ве­ли­че­ст­ва». Ека­те­ри­на  от­ве­ча­ла:  «Не  в  мо­их  си­лах  бы­ло    пре­ду­пре­дить ги­бель­ные по­след­ст­вия и  за­сы­пать  под  но­га­ми  поль­ско­го  на­ро­да безд­ну, вы­ко­пан­ную его раз­вра­ти­те­ля­ми, и  в  ко­то­рую  он  на­ко­нец ув­ле­чен...»  13 ок­тяб­ря 1795  го­да  про­из­ве­ден  был  тре­тий  раз­дел;  Поль­ша ис­чез­ла с кар­ты Ев­ро­пы.

 

                34. Кончина Екатерины

За этим разделом вскоре последовала смерть русской государыни. Упа­док нрав­ст­вен­ных и фи­зи­че­ских  сил  Ека­те­ри­ны  на­чал­ся  с 1792  го­да.  Она  бы­ла  над­лом­ле­на  и  смер­тью  По­тем­ки­на  и  тем не­обы­чай­ным на­пря­же­ни­ем, ко­то­рое ей при­шлось вы­не­сти в  по­след­нюю вой­ну. Фран­цуз­ский по­слан­ник Же­нэ пи­сал: «Ека­те­ри­на яв­но ста­ре­ет, она са­ма ви­дит это, и ее ду­шой  ов­ла­де­ва­ет  ме­лан­хо­лия». Ека­те­ри­на жа­ло­ва­лась:  «Го­ды  за­став­ля­ют  все  ви­деть  в  чер­ном».  Во­дян­ка одо­ле­ва­ла им­пе­рат­ри­цу. Ей все труд­нее  бы­ло  хо­дить.  Она  упор­но бо­ро­лась со ста­рос­тью и не­ду­га­ми, но в сен­тяб­ре 1796 го­да,  по­сле то­го, как не со­стоя­лась по­молв­ка  ее  внуч­ки  с  ко­ро­лем  швед­ским Гус­та­вом IV, Ека­те­ри­на слег­ла в по­стель.  Ее  не  ос­тав­ля­ли ко­ли­ки, на но­гах от­кры­лись ра­ны. Лишь в кон­це ок­тяб­ря им­пе­рат­ри­ца по­чув­ст­во­ва­ла се­бя луч­ше.  Ве­че­ром  4  но­яб­ря  Ека­те­ри­на  со­бра­ла ин­тим­ный кру­жок в  Эр­ми­та­же,  бы­ла  очень  ве­се­ла  весь  ве­чер  и смея­лась  шут­кам   На­рыш­ки­на. Од­на­ко,    она    уда­ли­лась    рань­ше обык­но­вен­но­го, го­во­ря, что у нее от сме­ха под­ня­лась ко­ли­ка.

  На  дру­гой  день  Ека­те­ри­на  вста­ла  в  свой    обыч­ный    час, по­бе­се­до­ва­ла с  фа­во­ри­том,  по­ра­бо­та­ла  с  сек­ре­та­рем  и, от­пус­тив по­след­не­го,  при­ка­за­ла  ему  по­до­ж­дать  в  при­хо­жей. Он    про­ждал не­обык­но­вен­но дол­го и на­чал бес­по­ко­ить­ся.  Че­рез  пол­ча­са  вер­ный Зу­бов ре­шил за­гля­нуть в спаль­ню. Им­пе­рат­ри­цы там не бы­ло; не бы­ло и в туа­лет­ной ком­на­те. Зу­бов в тре­во­ге по­звал лю­дей;  по­бе­жа­ли  в убор­ную и  там  уви­де­ли  им­пе­рат­ри­цу  не­дви­жи­мую  с  по­крас­нев­шим ли­цом, с пе­ною у рта и хри­пя­щую пред­смерт­ным хри­пом.  Ека­те­ри­ну пе­ре­не­сли  в  спаль­ню  и  уло­жи­ли  ее  на  по­лу.  Она со­про­тив­ля­лась смер­ти еще око­ло  по­лу­то­ра  су­ток,  но  так  и  не при­шла в се­бя и скон­ча­лась ут­ром 6 но­яб­ря.

 Конспекты по истории России http://proza.ru/2020/07/17/522