Хотя он увиливал, насколько мог, у Брунетти всё-таки не было иного выбора, кроме как в конце концов вернуться в Управление. Он заглянул в комнату для офицеров в поисках Вьянелло, и нашёл его там с Пучетти. Младший по возрасту офицер начал подниматься на ноги, но Брунетти дал ему отмашку. В комнате был только ещё один полицейский, сидящий за столом чуть в стороне, говоря по телефону.
- Что-нибудь? - спросил Брунетти, глядя на двух сидящих перед ним полицейских.
Пучетти взглянул на Вьянелло, признавая за ним право говорить первым.
- Я повёл его назад, - начал инспектор, - но он не позволил мне войти с ним. - Он пожал плечами, словно стряхивая это с себя, и спросил:
- А Вы, синьор?
- Я говорил с Моро и с его кузиной, которая была с ним. Она сказала, что мальчик не мог покончить с собой, и, кажется, категорически настаивала на этом. - Что-то удерживало Брунетти от того, чтобы рассказать другим, как легко было Моро отпустить его.
- Его кузина, Вы сказали? - вмешался Вьянелло, эхом отзываясь на его нейтральность.
- Это то, что она сказала мне. - Брунетти задумался - привычка сомневаться, искать самый низкий из всех возможных общий знаменатель морали, развилась у них всех. Он подумал - не было ли здесь в некотором роде психологического равенства, которое соотносило годы службы в полиции и невозможность поверить в человеческую доброту. И было ли возможно, или как долго было бы возможно, ходить туда и сюда между его профессиональным миром и частным без того, чтобы не занести загрязнённость первого во второй.
К вниманию его призвал Вьянелло, который только что закончил что-то говорить.
- Простите? - сказал Брунетти.
- Я спросил, была ли там его жена, - повторил Вьянелло.
Брунетти покачал головой.
- Я не знаю. Пока я был там, никто больше не приходил, но причины, по которой она хотела бы поговорить со мной, нет.
- У него есть жена? - спросил Пучетти, делая ударение на первом слове (1).
- Я попросил синьорину Элеттру посмотреть, что она может найти относительно этой семьи, - проще, чем признаться, что он не в курсе, было сказать Брунетти.
- Что-то насчёт них было в газетах, я думаю, - сказал Вьянелло. - Много лет назад. - Брунетти и Пучетти ждали, что он продолжит, но всё, что инспектор в конце концов сказал, было:
- Я не помню, но думаю, это было что-то о жене.
- Что бы это ни было, она это найдёт, - провозгласил Пучетти.
Годы назад Брунетти ответил бы на детскую веру Пучетти в силы синьорины Элеттры со снисходительностью, так, как кто-нибудь откликнулся бы на избыток крестьян, уверовавших в сжижение крови Сан Дженнаро. Теперь, сам зачисленный в эту неумытую толпу, он не возражал.
- Почему ты не скажешь комиссару то, что сказал мне? - спросил Пучетти Вьянелло, отвлекая того от преданности, а Брунетти - от размышлений.
- Портье сказал мне, что ворота закрывают после десяти вечера, - начал молодой офицер, - но у большинства членов факультета есть ключи, и студенты, которые остаются снаружи позже этого времени, должны звонить ему, чтобы он их впустил.
- И? - спросил Брунетти, чувствуя отстранённость Пучетти.
- Я не уверен, - ответил Пучетти, а затем объяснил: - Двоим мальчикам, с которыми я разговаривал - по очереди - кажется, стало смешно при этой мысли. Я спросил, почему, и один из них улыбнулся и сделал вот так, - заключил Пучетти, поднося большой палец правой руки ко рту.
Брунетти отметил это, но оставил на усмотрение Пучетти продолжать.
- Я бы сказал, что мальчики правы и он алкоголик - этот портье. Было - да что там - одиннадцать утра, когда я говорил с ним, и он уже был наполовину готов.
- А какие-нибудь другие мальчики об этом упоминали?
- Я не хотел подталкивать их к этому, синьор. Я не хотел, чтобы кто-нибудь из них знал то, что я узнал от других. Это всегда лучше, если они думают, что я у ж е знаю всё, что можно: в этом случае они думают, что я буду знать, когда они врут. Но у меня есть чувство, что они могут влезать во всё и вылезать обратно, когда им заблагорассудится.
Брунетти кивнул ему, чтобы он продолжал.
- Я не уверен, что узнал намного больше этого, синьор. Большинство из них было так шокировано, что всё, что они могли - это задать побольше вопросов, - ответил Пучетти.
- А о чём именно Вы их спрашивали? - спросил Брунетти.
- То, что Вы мне сказали, синьор: насколько хорошо они знали Моро и говорили ли они с ним в последние несколько дней. Никто из них не смог вспомнить ни о чём особенном, что парень сказал или сделал, ни что он странно себя вёл; и никто из них не сказал, что Моро был особенным другом.
- А факультет? - спросил Брунетти.
- То же самое. Никто из тех, с кем я говорил, не смог вспомнить ничего странного по поводу поведения Моро в последние несколько дней; все они сказали, что он был прекрасным, прекрасным мальчиком, но слишком быстро стали настаивать на том, что на самом деле знали его не очень хорошо.
Все трое распознали феномен: многие люди о т к а з ы в а л и с ь что-нибудь знать. Для любого человека, которого опрашивали или допрашивали, было редкостью признать знакомство с предметом расспросов полиции. Одним из текстов, с которым имела дело Паола, когда писала тезис на звание доктора, был средневековый, под названием "Облако Незнания". Брунетти немедленно представил себе это как тёплое, сухое место, в которое все свидетели и потенциальные свидетели стекались, испытывая ужас лемминга, и где они толпились до тех пор, пока не оставалось ни одного незаданного вопроса...
Пучетти продолжал:
- Я хотел поговорить с его товарищем по комнате, но его не было там ни прошлой ночью, ни за ночь до того. - Заметив на их лицах интерес, он объяснил: - Двадцать три мальчика, включая и товарища Моро по комнате, уехали на уикенд в путешествие, в Морскую Академию в Ливорно. Футбол. Игра была в воскресенье днём, а вчерашний день и сегодняшнее утро они провели там на учёбе. Их не будет дома до сегодняшнего вечера.
Устало, словно отказываясь от чего-то, Вьянелло покачал головой.
- Боюсь, это всё, что мы получим от кого бы то ни было из них.
В молчаливом согласии Пучетти пожал плечами.
Брунетти воздержался от замечания, что это было то, чего они могли ожидать от публики, которая видела власть и всех, кто пытался её использовать, как противников. Он читал достаточно, чтобы знать, что существовали и страны, граждане которых не воспринимали своё правительство как враждебную силу, а верили вместо этого, что правительство существует для того, чтобы служить их нуждам и отвечать на их пожелания. Как он отреагировал бы, если бы кто-то, кого он знал, установил это в качестве истины здесь, в этом городе, в этой стране? Религиозная мания была бы менее убедительным подтверждением ментальной неуравновешенности...
Вьянелло и Пучетти сегодня днём должны были отправиться обратно и опросить остальных мальчиков и остаток факультета. Оставив всё как есть, Брунетти сказал им, что будет наверху, у себя в кабинете, и ушёл.
Любопытство и желание увидеть синьорину Элеттру и узнать, что она успела обнаружить, свело его с лестницы на её этаже и привело в её маленький кабинет.
Здесь у него появилось чувство, что он шагнул в джунгли или в лес: четыре высоких дерева с огромными листьями, широкими, тёмно-зелёными и сияющими, стояли в терракотовых горшках напротив чёрной стены. На фоне их тёмного оттенка синьорина Элеттра, сегодня одетая в цвета, которые обычно можно увидеть на буддийских монахах, сидела за своим столом. Общий эффект производил огромный кусок экзотического фрукта, находящийся прямо перед деревом, с которого он и упал.
- Лимоны? - спросил он.
- Да.
- Где Вы их достали?
- Мой друг только что поставил оперу "Лулу". Он их прислал после последнего представления.
- "Лулу"?
Она улыбнулась.
- Именно то самое.
- Я не помню лимонов в "Лулу", - сказал он, озадаченный, но желая, как всегда, чтобы его почтили просвещением.
- Он поставил оперу на Сицилии, - объяснила она.
- А! - прошептал Брунетти, пытаясь припомнить сюжет. Музыка, слава Богу, не зазвучала. Не находя, что сказать ещё, он спросил:
- Вы ходили её смотреть?
Она не отвечала так долго, что сначала он подумал, что каким-то образом оскорбил её этим вопросом. Наконец она сказала:
- Нет, синьор. У меня, конечно, очень низкие стандарты, но я подведу черту под тем, чтобы идти смотреть оперу в палатке. На стоянке...
Брунетти, чьи эстетические принципы были традиционны, на том же уровне, кивнул и спросил:
- У Вас была возможность найти что-нибудь о Моро?
Улыбка её была теперь слабее, но всё же ещё угадывалось, что это улыбка.
- Кое-что появилось. Я жду, когда друг из Сиены мне расскажет больше о женЕ, Федерике.
- А что насчёт неё? - спросил Брунетти.
- С ней там произошёл несчастный случай.
- Какого рода несчастный случай?
- Охота.
- Охота?! С женщиной произошёл несчастный случай на о х о т е? - спросил он, и в голосе его слышалось недоверие.
Она подняла брови, словно полагая, что в мире, где "Лулу" поставили на Сицилии, возможно вообще всё, но вместо этого сказала:
- Я обойду мерцающий сексизм в этой ремарке, комиссар. - Миг она держала дидактическую паузу, а потом продолжила:
- Это случилось пару лет назад. Она с друзьями отдыхала в деревне около Сиены. Однажды днём, когда она гуляла, ей выстрелили в ногу. К счастью, её нашли раньше, чем она истекла кровью до смерти, и забрали в больницу.
- А охотника когда-нибудь нашли?
- Нет; но это был охотничий сезон, так что они предположили, что охотник, услышав её, подумал, что это животное, и выстрелил на звук, не посмотрев, что это было.
- И не стал утруждаться тем, чтобы придти и посмотреть, что он застрелил?! - спросил возмущённый Брунетти, а потом добавил: - Или, когда он увидел, в к о г о он выстрелил, он не помог ей и не позвал на помощь?
- Именно так они и делают, - сказала она, и голос её был таким же возмущённым, как и у него. - Вы читаете газеты, не так ли, каждый год, когда открывается сезон - о том, как трое или четверо из них находят подстреленными в первый же день? Это продолжается постоянно в течение всего охотничьего сезона. Это не только те, кто спотыкается о свои собственные ружья и выбивают себе мозги... - Брунетти подумал, что тон её лишён того, что даже отдалённо напоминало бы сочувствие, когда она говорила это. - Они стреляют и друг в друга тоже, - продолжала она, - и остаются истекать кровью до смерти, потому что никто не желает рисковать тем, чтобы его арестовали за то, что он кого-то подстрелил...
Он начал говорить, но она оборвала его и добавила:
- Насколько это касается меня, это не может происходить так часто.
Брунетти ждал, что она успокоится и вернётся к своим словам, но потом решил оставить вопрос о её чувствах относительно охотников неисследованным, и спросил:
- А куда вызывали полицию? Когда в неё стреляли?
- Я не знаю. Этого я и жду - рапорта из полиции.
- Где она сейчас? - спросил Брунетти.
- А это ещё кое-что, что я пытаюсь найти.
- Она не с мужем?
- Я не знаю. Я взглянула на папки с делами в Комуне, но она не указана, как жилец, на его адресе, хотя они и владеют квартирой вместе. - Брунетти так привык к её полезной преступности, что его ни на миг не затронуло, что человек с большей симпатией к юридической точности перевёл бы её слова: "...взглянула на..." как "...вломилась в..."
Конечно, тому, что жена Моро не была зарегистрирована как жилец на его адресе в Дорсодуро, могло быть много объяснений, хотя наиболее очевидной интерпретацией было то, что она не жила с мужем.
- Дайте мне знать, когда у Вас окажется рапорт по стрельбе, - сказал он, раздумывая, не подвигнет ли это её к дальнейшему осуждению. Как многие венецианцы, Брунетти не имел интереса к охоте, судя об этом как о дорогом, неудобном и сверхгромком стремлении. Тем более, его опыт полицейского, равно как и привычка размышлять над человеческим поведением, слишком часто предполагал пугающую корреляцию между интересом мужчины к оружию и чувством сексуальной неадекватности.
- Это могло быть предупреждением, - без преамбулы сказала она.
- Я знаю, - ответил Брунетти, который подумал об этом сразу же, как только она сказала ему о выстрелах. - Но - О ЧЁМ?
1. Ссылка на особенности английского языка, на котором написан оригинальный текст романа. По-английски вопрос, заданный Пучетти, звучит так: "Is there a wife?" Один из вариантов его перевода на русский язык содержится в этой главе.