У Семенова было три жизни.
Одна, совершенно нормальная жизнь половозрелого мужчины 42 лет, со всеми своими проблемами и радостями. Лысеющими друзьями и, внезапно, похудевшими и похорошевшими бывшими подругами.
Другая жизнь – жизнь наедине с самим собой. И здесь ни в коем случае я не имею в виду что либо скабрезное. Когда человек на протяжении 20 лет живет осознанно с самим собой, заставляет себя каждый день хоть 15 минут думать о себе – вряд ли он будет пошлым с самим собой, если он эти 15 минут, в самом деле, думает о своей душе и судьбе, а не общался с «маленьким Семеновым».
Противоречие между этими двумя жизнями периодически бросало Семенова в пучину всеобъемлющего атеизма, уринатерапии и теплых клизм, а в период с 1995 по 1998, чистки печени и заседаний клуба уфологов. В остальное время, его восьмидесяти двух килограммовое тело, при росте метр семьдесят семь его вполне устраивало. Он критически подходил к вопросу чистки кармы и проблемам контакта с внеземными цивилизациями. Его передергивало от мысли, что он когда-то парил свою мочу в кастрюле на кухне, и от этого стыда во рту появлялся железный вкус и «желчь подымалась».
Я очень любил Семенова. Да и не только я. Его любила жена и дочь. Его любило начальство. Его уважали бармены и охранники. А коллеги из общества уфологов приходили, летом, устраивать пивные сэйшены у него под окнами. Иногда, когда компании с работы и увлечений Семенова смешивались (а это всегда было в начале августа, в семеновский день рождения), возникало ощущения то-ли десятой годовщины свадьбы, то-ли встречи одноклассников. Пелись простые песни под гитару, а одна, на мотив «скорпионз» - просто разрывала меня напополам. И от тембра семеновского голоса августовская ночь приобретала плотность, а воздух становился сладким.
Слышишь, постой – не уходи
Мое сердце не уноси.
Слышишь – я отдаю
Всю любовь свою.
И все имели несколько минут поговорить о своих бедах и проблемах, и услышать от Семенова сочувствие или дождаться его прикосновения. Или увидеть философское пожатие плечами, особенно если Семенов не одобрял поступка своего товарища.
В один из таких дней рождения Семенов рассказывал об этих своих пятнадцати минутах. Впрочем, на моей памяти, он также вещал об очистке организма от шлаков и первом контакте инопланетян с индейцами майя. Он говорил, что если эти пятнадцать минут по-настоящему посвящать себе, то через некоторое время начинаешь в течение нескольких секунд выходить в состояние, близкое к медитации или глубокому трансу. Время перестает для тебя существовать, и вслед за странными животными и фигурами перед глазами, приходит ощущение полета и вчуствования в окружающую среду.
Послышался анекдот про любовницу, которая на похоронах призналась жене покойного в измене, и на вопрос «когда?» ответила, что «им хватало 15 минут и премии за рационализаторство». И в этом анекдоте был намек на прошлый день рождения, на котором присутствовала сотрудница, безумно влюбленная в Семенова уже много лет. Это было большое испытание для Семенова и его жены, но при этом замечательный тест для нас, которые только через год позволили себе немного подшутить над самими собой и ситуацией.
Я, как обычно, начал умничать, что фигурки – это ни что иное, как нервы, колбочки и палочки. Но все закончилось тем, что все решили, прямо сейчас попробовать «впасть в медитацию». Семенов взял на себя роль проводника по трансцендентальным тропам. Мы сели в круг, зажгли свечи-таблетки и благовония (Семенов с хищным видом достал чей-то косметический подарок и сказал: «ах вот, наконец, я их сожгу!») и стали ожидать полета и медитации.
Поначалу - ничего не происходило. Семенов отрешенным голосом вещал про дыхание и ощущения пульса в мизинцах на ногах. И я, в самом деле, почувствовал этот самый пульс и впервые услышал свое сердце. А потом увидел себя со стороны, увидел нас, сидящих в комнате, увидел нас сквозь стены квартиры. При этом видел и себя, лежащим на ковре в одних шортах. Отлетел от дома, прекрасно видя все окна, а когда поднял голову вверх, то на меня упала чаша неба, и я понесся вверх…
Естественно, меня быстро дернули за руку и вернули на землю, потому что на спине я храплю просто потрясающе, и своим храпом мешаю медитации. Меня быстро отвели в кабинет к Семенову - а Семенов единственный, у кого есть кабинет с диваном и полками красного дерева - и положили на пол, рядом с посапывающим уфологом не выдержавшим алкогольной перегрузки. От выглаженной наволочки пахло свежестью, а простыни приятно холодили тело. Я лежал, снизу глядя на кресла полки и стены.
От отвернутой к стене настольной лампы по комнате растекался мягкий теплый свет. Под углом ко мне висела фотография Семенова в окружении коллег, когда он молодой и сияющий стоит в скафандре перед стартом. Глаза только серьезные.
Я очень любил Семенова, да и сейчас – очень люблю. И хоть, иногда, он меня раздражает своим молчанием и некоторой отстраненностью – я все равно им горжусь.
Мои знакомые уже не помнят кто такая Терешкова, и почему площади и улицы названы «двенадцатое апреля». Но с удовольствием выпьют за Гагарина и с умным видом начнут рассуждать о еврейских корнях житомирского Королева. Но от этого моя любовь к Семенову не пройдет, как не иссякнет уважение уфологов и гордость моего сына и семеновской дочери, которая, наконец, вышла из того возраста, когда родители – хуже учителей.
Ах, как хочется полетать! Ах, как хочется вернуться опять в свои четырнадцать лет, и прожить жизнь так, чтоб было хотя бы 15 минут, в которые можно объединить внутреннюю вселенную и внешнюю бесконечность, не стыдясь своей слабости и безбожности.
Семенов лучший среди нас. И потому, что никогда не занимал ни у кого денег, а всегда одалживал. И потому, что нам есть, кем гордиться.
У Семенова – целых три жизни, а у меня одна. Но, слава Богу, есть возможность это исправить.
Под боком сопел подвыпивший уфолог, а я уже вставал, потому что Семенов тянул всех стойких на ночное купание. Вы когда-нибудь купались августовской ночью? После этого купания – воздух становится сладким, а красное сладкое вино не только женским, но и безудержно вкусным! А воздух и вода имеют одну плотность и температуру, и когда ныряешь с открытыми глазами, в полной темноте – страшно не понять вынырнул ты - или еще под водой.