Можно убеждённо пребывать в аскезе, довольствуясь весьма скромной пищей, или совсем напротив, волею судьбы – многажды присутствовать на приёмах высокого уровня, где отведать изысканных блюд, диковинных деликатесов.
Но, как ни странно, пронеся с собой по жизни всё множество впечатлений, более других я вспоминаю тот давний, удивительный запах свежеиспечённого хлеба, разносившийся окрест из трубы поселковой пекарни, что стояла на берегу реки Моша.
– Сбегай-ка за хлебом, – обращается ко мне бабушка и протягивает деньги. – Купи буханку чёрного и буханку белого.
Ах, эти буханки! Большие, непривычно высокие (позже я встречал подобные только на флоте, из судовых пекарен), они притягивали и будоражили голодное воображение.
Вкус шалакушского хлеба был поистине необыкновенный, несравнимый. Его хрустящая корочка, его ноздреватая, пышная, особого аромата мякоть несли в себе несказАнное удовольствие, стоило только взять в руки свежий, отрезанный бабулей ломоть.
Но пойти за хлебом для меня означало ещё и другое: встретиться с рекой.
Помню, я был довольно мал, и бабуля неохотно отпускала меня на реку лишь бы зачем, послоняться – опасалась за мою безопасность.
Другое дело – пойти за хлебом. Сама по себе ответственность этого поручения служила своеобразным гарантом: с внуком ничего не случится.
Ни о какой опасности, разумеется, не помышлял и я.
В то же время, дойдя до пекарни, не мог не воспользоваться возможностью поглазеть на реку – на то, что на ней происходило, каких обитателей таили в себе её воды.
Вот кто-то ступает по подвесному мосту. А навстречу ему уже устремляются другие.
Из-за моста доносится звук подвесного лодочного мотора. Слышно, как он натужно рокочет, устремляя против течения реки длинную и несоразмерно узкую лодку, на которую сверху водружена большущая копна сена.
Но... никого из людей не видно!
Это поначалу удивляет меня: как же, кем управляется лодка?
И лишь приподнявшаяся над копной сена женская головка, убранная в лёгкую косынку, обнаруживает присутствие человека, лежащего сверху.
Рокот всё ближе, ближе. Своим плавным движением по водной поверхности моторка меняет видимую картину, постепенно открывая и сидящего на корме, за копной хозяина моторки и его деловито рокочущий моторчик.
Из-под задранного над водой носа лодки, словно закрученные в две живые трубочки, к берегам косыми лучами расходятся волны.
Я наблюдаю, как береговая линия – всеми своими мостками, другими лодками, причаленными к берегу, а также крупными камнями, какой-то бросовой древесиной и порослью травы - принимает накат одной из них поблизости от меня, а противоположный берег ровно так же, покорно встречает другую волну.
Хорошо!.. Так привольно на реке! Такой веет свежестью!
А что там в воде?
А в воде мой взгляд отыскивает стайку мелких рыбёшек. Позже, когда однажды с братом Володей мы отправились ловить их стеклянными банками, я узнал, как они называются: кипа.
Немного хлебных крошек, насыпанных в банку, затем – её осторожное погружение в воду, до дна.
Ждать приходится недолго.
Вскоре рыба заходит в ловушку, и остаётся лишь, плавно подведя ладонь руки к горлышку банки, резко накрыть её и вынести вместе с добычей на берег.
Кипу мы ловили великое множество раз, пока не подросли, и наш интерес не переключился на другую, более подобающую возрасту, рыбалку.
В своих укрытиях, под древесиной, лежащей на дне у самого берега, прячутся другие, усатые рыбки, напоминающие сомиков. Это – вьюхи.
Детьми мы тоже будем ловить их – медленно, с осторожностью поворачивая или отодвигая доски, брёвна, коряги, и пытаясь поразить вилкой тёмное в пятнышках, извивающееся тело обнаруженной под ними речной живности.
Но и вьюхи вскоре перестанут привлекать нас. Так же, как и кипа, они отойдут на второй план, уступив место более крупной рыбе в нашем, уже подростковом рыбацком предпочтении.
Постепенно мы начнём осваивать ловлю удочками, дорожками и прочими "взрослыми" снастями.
А сейчас лёгкое дуновение ветерка доносит от пекарни знакомый, дразнящий хлебный запах, напоминая мне о том, что надо купить те самые две буханки и – возвращаться домой.
В избе, ополоснув руки из старинного медного рукомойника, я усаживаюсь за стол.
И вот уже держу в руках ноздреватый ломоть только что принесённого мной из пекарни хлеба, отрезанный ножом бабули.
Откусываю от него и тут же запиваю из кружки свежим, настоящим деревенским молоком, испытывая при этом то самое, несказанное удовольствие...