Перов не был профессиональным литератором, но, работая в издательстве на одной из солидных должностей, был вхож в общество писателей, со многими имел приятельские отношения, и сам любил иногда выложить на бумагу что-нибудь навеянное настроением-состоянием. Случалось, чаще меланхоличными вечерами, возникало в его голове видение некоторых событий или явлений, вовремя записав которое, можно было, потом оформить его в рассказ, маленькую повесть, или даже сказочку. Строились иногда и рифмы в стройные шеренги, но со времен романтической юности бывало это все реже и реже.
Для себя называл он такие моменты «приход Музы», и всегда держал наготове черную гелиевую ручку и листы бумаги. Оргтехнику Перов недолюбливал.
Сейчас Николай Николаевич смотрел сквозь окно во двор своего дома, дымил турецкой папиросой, и пытался вспомнить то, что явилось ему на прошлой неделе. В голове вертелся кусочек какой-то мистической истории, как будто один кадр из киноленты, интригующий, но не дающий представления обо всем фильме в целом. И что-либо «вытянуть» из этой картинки Ник Никич не мог. Муза ушла.
Получилось так, что на прошлой неделе пришлось ему съездить по делам в столицу. А когда он вернулся, взял на работе выходной, и дома хорошо расслабился. Тут и привиделось ему Средневековье: древний город, узкие улицы, грязь, факелы, стены, покрытые мхом, сурового вида часовые в доспехах, монахи в грубых холщовых рясах с капюшонами… И ведь тогда он знал, куда они идут, и зачем. И кого эти стражники стерегут, и от кого. И где-то угадывался финал этой драмы, нужно было только сесть за стол, а точнее, сначала встать с дивана, мысленно пойти за мрачными фигурами, и записывать то, что видишь. Но сперва усталость, а, если честно, то лень, а чуть позже – телефонный звонок, сделали свое дело, и поезд, как говорится, ушел.
Телефонный звонок перерос в двухдневное празднование получения одним из его друзей, писателем Левиным, очередной литературной премии. Затем еще день был потрачен на улаживание накопившихся дел. И вот теперь, вместо ярких образов давно ушедшей эпохи, перед взором Ник Никича было давно немытое окно собственной квартиры, а в душе поселилась горечь от чего-то безвозвратно утраченного.
- Да, прав дружище Левин: «Если вовремя на Музу не влез, отдыхай и не вздыхай». А Вы, сударь, лентяй и тормоз, - вынес он себе приговор.
В дверь позвонили. Соседка Люба (Перову нравилось называть ее Любава) просила достать что-то тяжелое с антресоли, и Ник Никич направился к соседской двери. Любава въехала в их дом около полугода назад, и он по-соседски помогал ей обустроиться на новом месте. Ей было около тридцати; хорошая фигура и умное лицо располагали к далеко идущим мыслям, но Перов жил не торопясь, и считал, что для близких отношений нужны более серьезные основания, чем простое соседство. Однако отсутствие оснований не мешало ему нахваливать Любавину солянку, и заглядывать в глубину застегнутого на две пуговицы халата. Она же, очаровательно улыбаясь в ответ, делала вид, что этих взглядов не замечает.
Впрочем, уже вечером он давил на кнопку Любавиного звонка, рассчитывая пригласить побродить, посидеть, поговорить. Ответом ему была тишина…
Чувствовал он себя паршиво. В голове вертелось: «если вовремя не влез», и «заслуженный дважды тормоз РФ». Чуть менее усердно в кровати ворочался он сам, пока усталость и темнота не взяли верх над переживаниями и суетой.
Следующая неделя прошла буднично и рутинно. Уходил Перов рано, приходил поздно. В пятницу вечером необходимо было посетить открытие выставки одного новомодного художника. На этом мероприятии не ожидалось ничего интересного. Нужно было жать пухлые ладони, улыбаться малознакомым лицам, слушать пьяную болтовню и искать глубокий смысл в тонком слое разноцветного масла. И в тот момент, когда неприятие происходящего начало перевешивать рабочие обязанности, Ник Никич заметил в шумной толпе знакомый профиль. Его соседка сосредоточенно рассматривала пестрые кляксы на одном из полотен. Оказалось, что и она пришла сюда по своей работе. И после короткого обмена мнениями, оба они решили, что рабочий день пора заканчивать.
Домой в тот вечер Ник Никич вернулся неприлично поздно. Уставший, но довольный, он так и повалился, не раздеваясь, на свой видавший виды диван. Пружины замурлыкали ему о домашнем уюте, но тут же, где-то на границе сна и реальности, возникли перед его мысленным взором и стали сменять друг друга: мрачные крепостные стены, рыбацкая шхуна с бородатыми матросами, предатели и благородные герои, древние тайны и всепобеждающая любовь...
Уже рассвело, когда Перов отложил ручку. Отпустив ненужное более электричество, он подошел к окну, закурил.
«Кажется, китайцы, говорят, что если сидеть на берегу реки достаточно долго, то однажды ты увидишь, как по ней проплывет труп твоего врага...»
Город еще спал, но от того еще неудержимее и полнее было ощущение внутреннего праздника, царившее в душе Ник Никича.