Когда Марик проснулся и выбрался из своего шалаша, солнце уже угадывалось сквозь вершины вековых елей. Возились в своей палатке и его клиенты. Этих двух мужиков он вел к Чертову Пальцу уже в седьмой раз. Тогда, три года назад, они представились: Павел Викторович и Павел Иванович. «Братья»,- подумал Марик. И тут же про себя окрестил первого Поллитрычем, а второго - Поливанычем. Были они совершенно разными, но чувствовалось между ними нечто общее, гораздо более сильное, чем родственные отношения, какая-то общая тайна, что ли. Поллитрыч был высок ростом, курчав волосом, и жидок голосом. И этим своим высоким, неприятным голосом часто пользовался – шутил и балагурил. Только вот шутки у него выходили или непонятные, или злые. Поливаныч наоборот, был коренаст и крепок. Походил он больше на былинного мужика – с бородой, длинными волосами, и черными своими глазами смотрел прямо в душу. Говорил он редко, только по делу, таким шикарным басом, что аж мурашки по телу. Марик чувствовал, что ослушаться его было нельзя.
Что их заставляло мотаться по два раза в год к этим камням, Марик не знал, но они приезжали в начале и в конце лета обязательно. От деревушки, где жил Марик, до Чертова Пальца было два с небольшим дня пешего хода. А дорога – только лесные тропы. «Братья», наверное, могли бы уже и сами дойти, по памяти, но все равно, постоянно обращались к нему за помощью. Сводить их было нетрудно, рассчитывались они щедро. Чем и как Марик не знал, но после возвращения, в семье, в которой он жил, несколько дней ели вкусно и много. Еще больше пили. Своих родителей Марик не помнил, сказывали, что померли они давно, а от чего, тут уж каждый придумывал что мог, в основном страшное да обидное. Впрочем, хозяйка была к нему добра, и в обиду остальным домочадцам не давала.
Чертов Палец, в деревне его чаще называли более грубо и матерно,- холм в тайге. На нем несколько камней почти правильной формы. Один из них выше всех, метров пять высотой, да метра два в поперечнике, стоял как постамент памятника, а под ним валуны поменьше, но тоже внушительного размера. На холме и вокруг него леса не было, и со стороны казалось, будто кулак сложен, а один палец в небо указывает. Камни имели темно-серый цвет с каким-то отливом, и сколько раз Марик на них ни смотрел, все как будто новым. А бывал он там часто. Уходил, бывало, в тайгу, когда в семье пьянки да драки начинались, возвращался через пять дней, а дома – тихо, кто на работе, кто на промысле, кто по хозяйству хлопочет. Зимой, правда, деться было некуда. А у Чертова Пальца было ему хорошо. Тепло и спокойно ему там было. Но вот, то ли в городе кто из местных растрепал, то ли из космоса разглядели, но начали люди разные приезжать в их деревню, и всем диковину местную подавай. Тут все деревенские и показали на Марика, вот, хоть и дурачок, а тропу лучше всех знает. Водил он и военных, и геологов, и журналистов, и геодезистов, да и просто веселые компании. И вот что странно: туда все идут, шутят-смеются. На холме – ходят, смотрят, меряют, фотографируют, сидят-думают. А обратно все идут и молчат. Редким словом на привале перекинутся, а так молчат. В деревне руку пожмут, спасибо скажут, и скорей спину показывают. Только «братья» приехали второй раз. Потом третий. Сядут на плоском валуне, достанут свои трубки, и дымят молча, чем-то для маратова носа незнакомым. Он же в это время лежал на освещенном склоне, и было ему хорошо.
Сейчас же оставалось до холма часа три пути. Нужно было развести костер, вскипятить чайник, да помыть кружки в ручье – вот и все, что от него требовалось, кроме определения верного направления.
Первым из палатки вылез Поллитрович.
- Ну что, Ванясусаня, не проспал свое счастье? – спросил он, и неприятно гортанно захихикал. Он всегда так называл Марика в лесу, а почему – тот не знал. И от неизвестного чужого имени становилось еще неприятнее.
- Не злись. Глотни чайку, – подал кружку Поливаныч, чего раньше никогда не делал, - Да и в путь. – Пробасил он.
Странный был чай, густой и терпкий, как чаговый отвар, но от него тепло и сила сразу по телу разошлись, и захотелось двигаться, идти; и если б были крылья, можно было бы и полететь.
Когда дошли, «братья» садиться не стали, а начали ползать между камней, и что-то бормотать. Марик стоял, смотрел на них, голова его немного кружилась. Проходящий мимо Поллитрович посмотрел на него, и сказал: «Сидеть некогда. Да и нельзя на столе сидеть. (Так он плоский камень называл). А это – шкаф. (Показал он на «Палец»). Знать бы только, что нам в нем оставили…» Подошедший Поливаныч так посмотрел на товарища, что тот переменился в лице.
Проснулся Марик ближе к вечеру. И в первый раз тело ныло от долгого лежания на земле. Он обошел валуны. «Братьев» нигде не было, но на «столе» лежал развязанный рюкзак, который они таскали с собой. Рядом валялись металлические брусочки разных цветов, жестянка с серым порошком, очень старая книга на непонятном языке и без картинок, термос, и большой нож, с гравировкой в виде людей и каких-то существ.
Собрав рюкзак, и решив скорее добраться до своей стоянки, Марик сбежал с холма.
На месте ночлега так и стояла палатка «братьев». Марик к ней даже не подошел. И всю ночь ему казалось, что вот- вот из нее выйдет Поллитрович, и ласково спросит: «Ну что же, ты, милок, бросил нас?» Затем достанет из-за спины нож, и, приговаривая «Нельзя же так, нельзя, дорогой», начнет Марика резать. Или появится Поливаныч, и, промычав: «Сука» начнет делать то же самое. Успокоился Марик только дома, куда добрался гораздо быстрее обычного. Никто ни о чем его не спрашивал. Только хозяйка отметила мутными глазами его появление. Пришел, ну и хорошо.
Через две недели приехали трое в форме. Посмотрели на Марика, забрали рюкзак. О чем-то долго говорили с хозяйкой. Уехали. Больше на Чертов Палец никто не ходил. Возможно, кто-то интересовался, но Марика никто ни о чем не просил. Он, как и раньше, помогал хозяйке по дому, а когда глядел в сторону тайги, начинал тяжело и часто дышать.