Из цикла: "Ненормативная лирика".
***
Ульминэ, красивая и необычно тонкая юная девушка - с притолочными чертами границ лица, словно альтернант всевышнему - на встречный шаг к еще одному леденящему душу кровь чуду света: в её глазах лунной тропкой летают замысловатые сказки и чуры.
Ульминэ, по горю рода, по утробе неба, пристально-размяленая, как Сахад в песке - возжигает клонь.
Она закопана по юрму головы в самый старый желоб пустыни - на глухую погибель - в красный очаг пекла - в изгой.
Вокруг проистерается обездоленное исподнее, отмеченное вышними искусителями - её отцами...
Пустыня...
Ульминэ, просит у Аллаха жизни - её слепящее солнечными ожогами время, готовится испить напиток смерти - напиток густой пророческой остановки.
В её взгляд падает пристоль - восторженным криком радости - царь и Бог местных ворожил - величайший всеок - тарантул.
То ли желание скорейшего отмучения говорят в девушке ноткой тени-радости, то ли обычный рай обмаза последнего общения, то ли мессарь глубинных чувств, зарытых голосами черных одежд.
Паук сердито серебрит колесо обозреня к человеческой голове - чему-то удивительному на его взгляд и совершенно невиданному до этого в потоке пустынной госпожи.
Он замирает в точке - перед расстоянием - перед красотой - в созерцание - читает мысли этого существа...
Паук принес яйцо - своё дорогое, заложенное в космическом исправлении - в упоительное зело...
Ульминэ пробует открыть иссохший в трещины, лопнувший в корки крови рот, и будто судорогой оставляет путь свободно-голым.
Свечение замерло в лимонную долину, опустив свет для размена уз миража.
Паук проник в интересное, пещерное окно, и оставив под языком Ульминэ яйцо, смыл с лица девушки негодные крошки песчинок, пробегаясь шуршащей огонией до вершины - на уже свою гору, будто сторож горизонта, охраняя свой род и дол вокруг.
Ульминэ закрыла рот, разжевывая и глотая яйцо - будь-то единственная просьба, отданная Аллаху - на минутку - хотя бы на секундочку дольше пожить в этом сухом и необычайно вкусном мире...
В мире, цвета сорванного цветка...