Прощение

Гера Фотич
     Распорядок в интернате ценился превыше всего.
Это было небольшое одноэтажное здание барачного типа покрашенное в тёмно-зелёный цвет. Почти под весеннюю листву. Но частые сильные дожди промыли на его стенах узорчатые серые дорожки, придавая ему вид военного замаскированного объекта. Периодически он таковым и являлся когда сдерживал осаду местных пацанов. Они приходили к забору вместе со своими девушками, в присутствии которых вызывали на поединки интернатовских.
- Эй, русский, - кричали они, - бокс играй?
И  громко хохотали, когда, задержавшийся на площадке интернатовец, стремглав бежал к дверям здания. Русские ребятишки ходили строем, не отставая. Строем в автобус, строем в столовую, строем в школу.
Русским драться было нельзя. Им запрещали родители. Запрещали учителя и педагоги. И даже русский консул однажды приехал лишь только для того, чтобы предупредить:
- Если кто будет драться с монгольскими мальчиками или местными русскими, немедленно с родителями будет выдворен в Союз в двадцать четыре часа!
«Местными русскими» называли потомков бежавшей  от революции и осевшей здесь в степях Монголии банды атамана Семёнова. Они не любили как монгол, так и советских ребятишек, всячески пытаясь стравить их между собой.
В интернате учились дети советских специалистов приехавших помогать братской Монголии. Родители возводили предприятия, разведывали полезные ископаемые  в маленьких строительных посёлках и экспедициях, а школа находилась здесь в городе Дархан. Поэтому дети приезжали к ним только на выходные.
   Виталик жил здесь уже второй год. Всё летние каникулы он с геологами отца лазил по сопкам, помогал водителям, доставляющим воду на буровые, ловил рыбу в местных холодных ручьях. Поскольку других детей в посёлке не было, приходилось общаться с взрослыми.
И сегодня, проснувшись утром, Виталик подумал:
-  Как быстро летит время! Я уже в пятом классе! Кажется, совсем недавно школьники со всех концов необъятной степи собрались, чтобы начать очередную рабочую неделю, а уже пятница и завтра опять родители будут встречать меня в аэропорту Эрдэнэта.
Был обычный будничный день: подъём, завтрак, школа, обед, самоподготовка….
Нынче зима была особенно дождливой. Снег лежал пористый словно пенопласт. Идти по нему было невозможно. Стоило сделать несколько шагов, и он налипал огромными наростами. Приходилось топать ногами. Поэтому, воспитатели держались подальше от марширующей колонны школьников, дабы не быть обрызганными.
Самым любимым развлечением в эту пору был настольный теннис. Играть хотели все сразу. Но стол был один. К нему допускались только те, у кого имелась ракетка. А чтобы в развлечении смогло принять участие как можно больше народу, игра шла по кругу. Отбил – бежишь дальше. Встаёшь в очередь на другую сторону стола. Промазал – вылетаешь. Отдаёшь ракетку следующему.
Комната была небольшая, поэтому дверь держали закрытой. От прыжков, криков, ударов обстановка накалялась так, что мальчишки  бегали голыми по пояс. Девочки такого темпа не выдерживали и выбывали на начальной стадии игры. После чего стоя вдоль стен, имели полное право без стеснения разглядывать начинающие рельефиться тела будущих мужчин. Пот, с разгорячённых тел, капал прямо на пол. Из – за чего игроки частенько поскальзывались и падали. Выбывшие жались к стенам, чтобы не дай бог помешать играющим.
В этот раз Виталику повезло. Он остался один на один со старшеклассником. Конечно же, проиграть было не обидно. Но появился шанс стать победителем, получить несгораемое очко, восторженные взгляды товарищей. И, конечно же, узнает ОНА! Та, о которой он всё последнее время неотступно думал. Точнее, не о ней, а то, что она думает о нём, о его поступках, его словах, его походке. Ему казалось, что он находится в облаке её внимания и каждая его мысль становится известна ей. Эта Вера Коротоножкина. Девятиклассница с фигурой русалки. С длинной чёлкой и хитрыми узкими глазками, взгляд которых словно копьё пронзал Виталия насквозь, превращая в насаженную на булавку бабочку - не давая двинуться с места или вымолвить слово. Она неплохо играла в теннис, но сейчас стояла в углу комнаты, глядя, как Виталик парирует один мяч за другим.
   Неожиданно отворилась дверь и вошла заведующая. Роза Иосифовна была примером элегантности не только в интернате, но и в школе, где она преподавала старшеклассникам эстетику. Все девчонки, подражая ей, ходили, переминаясь с ноги на ногу, достигая этим максимального раскачивания юбочки. Но как она при этом выпячивала грудь и оттопыривала зад, никто понять не мог. Это вызывало у пацанов нездоровый похотливый интерес, и они мечтали столкнуться с ней в тёмном коридоре, когда внезапно в интернате отключался свет, а потом рассказать всем о мягкости её округлостей.
Заведующая, как всегда, была в ярко малиновом костюме. Хотя ей было давно за сорок, она не боялась выставлять на показ голые коленки стройных ног, отчёркнутые короткой юбкой. Волосы были седые, а может крашенные. Никто не знал. Лицо с узким подбородком и острым курносым носиком походило на лисье и несло в себе что-то хищное. Высокие тонкие каблуки не мешали ей бесшумно подкрадываться и появляться в самые неподходящие для ребят моменты. Все спокойно вздыхали лишь после того, как видели её в окно, покидающей территорию интерната.
Неожиданное появление Розы Иосифовны редко приносило что-либо приятное. Белый теннисный шарик, отбитый Виталиком, ударился ей в грудь и беззвучно скатился под стол, где тихонько запрыгал подальше в угол.
- Так, так, - сказала она.
Что не предвещало ничего хорошего и все ещё сильнее вжались в стены. Но, видимо, это относилось к Виталику, на которого она смотрела в упор и остальные слегка расслабились.
-  Ты не мог бы отдать мне пластилин? – после некоторой паузы спросила она у него.
-  Какой пластилин? – не понимая о чём речь, спросил Виталик и опустил ракетку, собираясь с мыслями.
-  Который ты взял вон из того шкафа! – кивнула она головой в дальний угол, где действительно стоял маленький узкий шкафчик с внутренним замком. И улыбнулась своей хитрой надменной улыбкой. Зубы у неё были безупречны. При этом уголки улыбающегося рта смотрели вниз, придавая лицу уверенность и непоколебимость.
Игра была остановлена. Все поняли, что это надолго.
-  Я ничего не брал из этого шкафа,- возразил Виталий, - тем более, что он у Вас постоянно заперт!
- А я точно знаю, что ты брал пластилин, и даже могу сказать когда!
- И когда? – автоматически спросил Виталий.
-  Вчера вечером после ужина! – выпалила заведующая,- когда все смотрели телевизор!
Она наклонила голову, заглядывая через теннисный стол Виталию в глаза, словно вворачивая в них свой пронзительный взор. Но кроме недоумения ничего там не увидела, что её очень разозлило.
Виталий не мог осмыслить происходящее. Он всё ещё надеялся, что это очередная интернатовская шутка ребят, поскольку Роза Иосифовна никогда не шутила.
К открытой двери подошло ещё несколько воспитанников, желающих поиграть в теннис или посмотреть на игру. Но так как в дверях стояла заведующая, все сгрудились за ней, прислушиваясь к разговору.
-  Не вспомнил? – повысив голос, снова обратилась она к Виталию.
Виталик мучительно старался вспомнить, где и с кем он был вчера вечером.
-  Молчишь? Значит, вспомнил! – удовлетворённо заметила заведующая.
-  Да не брал я Ваш пластилин, зачем он мне нужен! – взмолился он.
Дело оборачивалось плохо. Никто из ребят больше не проронил ни звука. Все смотрели то на Виталика, то на заведующую.
-  Значит, нужен, раз взял! – с железной логикой обратилась она к воспитанникам, обведя всех железным взглядом, требующим поддержки.
Виталий тоже посмотрел на друзей. Их было много. Во время игры пришло много девочек и сейчас их яркие бантики особенно бросались в глаза. По обнажённому торсу прошёл озноб. Было стыдно так стоять без одежды, да ещё при всех слушать эти необоснованные обвинения. Хотелось уйти отсюда, но проход загораживала заведующая и толпа интересующихся. Кровь прилила к лицу, сдавила горло.
-  Вот! Покраснел! – не замедлила проявить свою наблюдательность Роза Иосифовна, - Самому стыдно за свою ложь? Мы тебя все прощаем, чего не бывает! Да нам  и пластилин – то вовсе не нужен. Да, дети? Нам нужна честность воспитанников, друзей, товарищей. Их принципиальность! Признайся…
-  Я не брал никакого пластилина, - глухим, но твёрдым голосом сказал Виталий и опустил глаза, ожидая взрыва, который не заставил себя ждать.
-  Нет, ты взгляд не опускай, - закричала заведующая, - ты посмотри ребятам в глаза! Пусть они узнают своего товарища, пусть видят твой позор! Ребята, вы только посмотрите, кто среди вас живёт! Он вместе с вами ест, спит, учится…
Дети с любопытством смотрели на эту сцену и жалели своего товарища, не думая о том, крал он или нет.
-  Я тебе сейчас назову мальчика, который видел, как ты взял пластилин, - с гордой назидательностью произнесла Роза Иосифовна.
Виталий стоял молча, глядя на деревянный пол. Весь стертый от   резиновых подошв ребят, бегавших вокруг стола. Старая краска осталась только в трещинах и ямках. Каким то непонятным чувством Виталий знал, что в то время, когда все смотрят на него Вера Коротоножкина, только она одна, смотрит на этот пол вместе с ним. И скользя вдоль оставшихся углублений и канавок, их взгляды встречаются где-то посередине комнаты. Боясь соприкоснуться и не найти того, что ожидалось так давно и казалось таким желанным и естественным, настороженно смотрят друг на друга останавливаясь.
-  Витюня! - позвала Роза Иосифовна, - подойди сюда!
Щипцами своего длинного маникюра, вытащила из ватаги ребятишек перепуганного рыжего мальчугана с голубыми бегающими глазками. Шестиклашку - любимчика воспитателей.
-  Я же тебя ещё предупреждал, чтобы ты не трогал, а то попадёт, - плаксиво в нос лепетал тот, - но ты не слушал, ковырял отвёрткой, а потом снизу поддел и шкаф открылся!
Виталий не выдержал. Он вдруг осознал, что это не розыгрыш, на который надеялся до сих пор, и который оставлял маленькую светлую щелку во мраке глухого непонимания. И теперь эта щелка закрылась, погрузив его в темноту. Лишив последней надежды. Недоумение, жалость, обида вскипели в нём.
-  Почему вы верите ему? – закричал он куда-то вверх, надеясь, что навернувшиеся слёзы, затуманившие взгляд, вернуться обратно, - Почему вы мне не верите?
И так, с поднятым вверх лицом, изо всех сил стараясь не расплескать ни одной капли слёз утопивших его глаза, всхлипывая и расталкивая ребят, бросился по коридору в свою палату. Упал на кровать и громко зарыдал. Стыд, унижение, бесправие соединились вместе наполнив весь мир, вылились в злость. Он ненавидел взрослых за их лживость, за наигранную доброту и безответственность. Воспитанников - за молчаливое предательство. Монголию – за то, что  заставляет родителей пресмыкаться. А их детям не позволяет отстаивать свою честь.
    Это новое чувство, которое он раньше никогда не испытывал, в какой-то момент накрыло всё вокруг: оставшихся в России школьных друзей, брата, родителей и даже Веру Коротоножкину. Внезапно, ощутив это, он ужаснулся, что  ушедшее может никогда больше не вернуться, если он сам вот сейчас прямо здесь уткнувшись в солёную мокрую подушку, не возвратит их всех обратно. Мысленно, не протянет им руку, не впустит в своё сердце. Испугавшись, он стал думать только о них, о том, что было близко его сердцу, о чём он давно скучал, что любил и боялся потерять.
    Так, не открывая глаз, он уснул и проспал ужин. Никто его не будил. Виталик не помнил, что ему снилось, но неожиданно в сон ворвался аромат её духов, словно он водил в жмурки на цветущей поляне и Вера Коротоножкина была где-то рядом. Надо было только вытянув руки, схватить её, а потом сдёрнуть повязку. Он открыл глаза и прямо перед своим лицом на подушке увидел маленького медвежонка. От него пахло ею. Ребята расстилали соседние кровати и укладывались ко сну во всезнающем молчании, таившем скрытую детскую зависть.
   Утром в субботу Виталий ходил бледный как приведение. Учителя отправили его к врачу. Но он вернулся в интернат и стал собирать вещи. Роза Иосифовна не сказала ему ни слова. После окончания занятий пришёл автобус и повёз детей в аэропорт. Заправленный кукурузник готов был взлететь и везти их дальше.
Виталик прислонился головой к иллюминатору и закрыл глаза. Самолёт делал посадки - школьники выходили. И открыл глаза лишь после того, как в салоне кроме него остались две девочки из самого дальнего поселения. Они болтали между собой про то, что Виталик совсем не виноват. Что Витюня перепутал его с Маратом, от которого позже получил под глаз фонарь.
Лететь оставалось не больше получаса. Виталий знал всех пилотов, с которыми летал уже больше года каждые выходные. Почему-то место второго пилота в этот раз было свободно. Виталий подошёл к открытой двери кабины спросить – почему.
-  Привет Виталёт! – перекрикивая шум моторов, улыбнулся командир корабля, - Залезай в кресло, штурманом будешь! Куда летим?
Виталий онемел от неожиданной радости. Он быстро вскарабкался на сиденье и пристегнулся ремнями. Положив руки на рогатину штурвала, крикнул:
- В Эрдэнэт!
И это загадочное слово, прозвучавшее как магическое заклинание, перечеркнуло собой тряску, шум, вибрацию двигателя и воздушные ямы. Словно подчиняясь ему, самолёт стал плавно набирать высоту. В небе солнечные лучи крошили облака на кусочки и, опуская их вниз, погружали землю белыми сугробами, пока не очистили всё небо. Справа из кожаного крепления выглядывала ручка пистолета. Виталий потянул за неё, вытащив настоящую ракетницу. Боёк у неё был спущен. Он прицелился в сидящую на стекле муху и нажал на курок.
-  Бабах! – громко крикнул лётчик и засмеялся, увидев, как вздрогнул Виталик. И вдруг они увидели, что муха действительно сорвалась со стекла и стала падать. Это вызвало такой восторг, что оба зашлись от смеха. Пилот хлопал Виталия по плечу и, не в силах сказать слово, тыкал пальцем в стекло, слыша в ответ детское икание. Издаваемые ими звуки ещё больше смешили, и они всё сильнее заливались хохотом в заоблачном поднебесье.
Девчонки повыскакивали со своих мест и недоумённо смотрели на них через открытую дверь. С завистью, пытаясь увидеть в глазах хохочущих причину такого бурного веселья, но видели там только голубое чистое небо.

Ленинград 1983 год