Так не бывает

1

Оля чувствовала внутри себя пустоту. Это было новое, неизведанное ранее ощущение. Ей казалось, будто кто-то вынул из ее груди  горячее, любящее мир сердце и унес его куда-то. В груди было пусто и холодно. Девушка сидела на краю дивана, а на диване спала, всхлипывая во сне, ее младшая сестренка, Светочка, Светик, так звала ее мама.
Мама! Ее больше нет с ними. И мир их, устойчивый и надежный мир, держащийся на  хрупких маминых плечах, мир который она создавала для них, мир любви, взаимопонимания, мир, защищающий обеих девочек от житейских бурь, рухнул, рассыпался как карточный домик.
Оля плохо помнила папу. Он, безусловно, был. На стене висел его портрет. Но он ушел из их жизни, когда ей было четыре года, а Свете исполнилось шесть месяцев. Мама, смеясь, шутила: «Не выдержал, мол, перегрузок. Художественная натура, а тут пеленки, детские болезни». Папа, по маминым рассказам, не хотел появления второго ребенка, настаивал на аборте, но мама не послушалась. И в один из дней, он собрал вещи и, сказав на прощание, «Я тебя предупреждал!», пропал из их жизни навсегда.
Сейчас Оля понимала, как трудно было маме воспитывать двух вечно болеющих девочек одной, кормить их, одевать не хуже других,  много работать на двух работах. Мама, инженер-конструктор по образованию, работала в КБ завода, договорившись выходить на работу после обеда, а по утрам убирала кооперативное кафе. И при этом она умудрялась быть веселой, ровной в настроении, поющей с дочками песни и рассказывающей им прекрасные сказки.
Только сейчас девушка   поняла, какую боль мама носила в себе, как любила отца, как ждала его, как страдала от одиночества. Уже в больнице, когда врачи поставили страшный диагноз, и мама поняла, что ей осталось жить совсем немного,  состоялся их разговор, открывший Оле этот сокрытый от окружающих уголок маминой души.
Это было утро прекрасного весеннего дня. В палате открыли окно. На подушку падали лучи весеннего солнца, освещая увядшее, бледное, измученное, но такое родное и любимое мамино лицо. На столике рядом с кроватью стоял букетик ландышей и источал тонкий, нежный аромат. Ландыши – любимые мамины цветы. И дочка, стараясь ее порадовать, купила этот букетик у старушки, которая продавала цветы рядом с больницей.
- К маме идешь? – ласково спросила та, передавая ей букетик.
- Ничего, ничего, отмучилась страдалица. Ты не бойся, девонька. Там, куда она отправляется, будет ей хорошо. Простила она всех обидчиков в этой жизни. С легким сердцем отправляется в путь-дорогу. А твои испытания только начинаются. Но ты, ведь, все выдержишь,  правда?
Оля, даже, оторопела  от этих слов. Мудрые  глаза старушки заглянули ей в лицо, проникли всезнающим взглядом прямо в душу, и та отозвалась на этот взгляд, встрепенулась. Глаза девушки наполнились слезами. Она не плакала в течение всей маминой болезни. Не плакала, когда узнала страшный диагноз, не плакала, когда маме делали операцию, когда подвергали ее исхудавшее тело мучительным процедурам. Оле казалось, что сердце ее, живое сердце умерло, и в груди появился камень, медленно двигающий кровь по ее сосудам. А сейчас под ласковым, всепонимающим взглядом старушки что-то лопнуло в ее груди, и сердце, горячее сердце, опять забилось, принеся слезы.
- Поплачь, девонька, поплачь. Тебе еще много придется вынести в этой жизни. Ну, что же, все мы учимся у Жизни, кому-то достаются уроки потруднее, кому полегче. На, возьми платочек, вытри слезы. Когда будет трудно, очень трудно, возьми его в руки, авось поможет.
Оля всхлипнула, поблагодарив, взяла платок. Пока она вытирала глаза, старушка пропала, вроде и не было ее, только у Оли в руках остался маленький букетик ландышей, да простой белый платочек с вышитой в уголочке буквой «А».
Девушка растерянно оглянулась, ища старушку глазами. Но, вспомнив, что ее ждет мама, побежала в больницу. Запыхавшись, она вбежала по лестнице на третий этаж, вошла в палату.
Мама спала. Темные тени легли на ее лицо, оно осунулось, но было удивительно спокойно. Ни следа тревоги и страха не было на этом родном  лице.
Девушка присела рядом, осторожно, боясь разбудить, взяла родную руку и поцеловала ее.
- Оленька, доченька, пришла! Я ждала тебя. Хочу поговорить. Ты уже совсем взрослая, а мы так и не говорили с тобой о главном в жизни. А сейчас, - женщина вздохнула, - время пришло.
- Доченька, ты прости меня. Нет, нет, ты меня не перебивай, есть за что. Ничего не рассказывала я тебе и Светочке об отце, лишила его любви, впустила в души ваши обиду на него. А это неправильно. Только сейчас поняла я истину, что нет людей плохих и хороших, а есть люди разные, и обстоятельства жизни учат их. И одни учатся на пятерки, а другим дается учение труднее. Вот и все. Не перебивай, родная. Хочу рассказать тебе всю жизнь свою не длинную, правда, полную трудов, но и любви большой, которую подарил мне ваш отец, а это уже огромное счастье. Да и вас, дочек моих любимых подарил он мне. А я всю жизнь проносила в сердце обиду на него. Не могла простить ему слабость его, неумение жить практично, как все, вот и расплачиваюсь за это сейчас.
Мама вытерла слезу, что появилась в уголке глаза. Оля   встревожилась: не стало ли ей хуже. Но та успокаивающе погладила ее руку. Так и сидели они рядышком мама и дочка, рука в руке, удивительно похожие.  Одна - сама цветущая молодость и красота, а вторая - как увядающая осень, но прекрасная в своей спокойной тихой мудрости. Одна - на стуле, вторая - в высоко взбитых подушках на кровати.
- Жила была девочка Лена, очень рассудительная не по летам, - начала женщина свой рассказ. - Все успевала: и учиться, и в художественной самодеятельности участвовать, и спортом заниматься. Бессменная староста класса. Да и внешностью ее бог не обидел. Красивая была, длинноногая, волосы золотые до пояса, глаза карие, глубокие. В общем, влюблялись в нее мальчишки, но Лена ни в кого. Звали ее в классе «Снежная королева». Так и жила строго по плану. Окончила школу с золотой медалью, поступила в институт. И тут училась отлично, стала Ленинской стипендиаткой. Пока не грянул гром в ее жизни. Погибли в аварии  ее родители: и папа, главный инженер одного из номерных заводов, и мама, врач детской больницы. Поехали на своей машине отдыхать к Черному морю и попали в аварию, погибли на месте. Это горе не расслабило девушку. Она продолжала упорно учиться. Окончила институт, по направлению стала работать на том же заводе, где работал ее отец. Лену ценили, уважали, но не любили, не сближались с ней. Ее сотрудники отмечали вместе праздники, ездили вместе за город. Вначале девушку приглашали, а потом перестали. И жила она в большой отцовской квартире одна, жила как бы в вакууме. Сначала ей это нравилось. Она много читала, иногда ходила в кино, иногда смотрела телевизор. Много сил и времени занимала любимая работа. Лена стала конструктором первой категории, что не удавалось и многим мужчинам, проработавшим больше ее. Но со временем в ее душе поселилась тоска. Когда ей исполнилось двадцать шесть лет, она  по путевке поехала в санаторий.  После того, что случилось с ее родителями, Лена не ездила на Черное море ни разу. А тут, захотелось тепла, солнца, захотелось увидеть синее море, захотелось полакомиться южными фруктами, да и вообще любимый, строгий Ленинград захотелось сменить на яркий, живущий без правил юг. Море, берег, санаторий, стоящий на крутом берегу, оправдали все ее ожидания. Оказавшись в своем одноместном номере люкс, Лена бросила дорожную сумку, вышла на лоджию с видом на море, и, вдруг, неожиданно для самой себя весело рассмеялась. Она была готова отдыхать, смеяться, радоваться жизни и полюбить была готова. И все это пришло в ее жизнь.
В первый же день, после ужина, надев яркий открытый сарафан, девушка отправилась на танцплощадку, откуда слышались переборы баяна, и сильный, приятный мужской баритон пел  народные и модные эстрадные песни. В центре сидел на стуле красивый, широкоплечий, загорелый дочерна молодой человек с синими глазами и выгоревшей на солнце шевелюрой, истинный цвет которой можно было лишь угадывать. Парень сразу завладел всем ее вниманием. Она почувствовала, что он - полная ее противоположность. Он был открыт жизни, беззаботен, весел и источал силу, радость и обаяние. Молодой человек почувствовал ее взгляд, и, улыбнувшись, подмигнул ей. И, о чудо! Холодная «снежная королева» растаяла, смутившись, как девочка. Он еще долго пел, смотря, при этом, на нее весело и открыто. А ее сердце билось и замирало в груди. Потом, когда начались танцы под музыку  из репродуктора, прикрепленного к высокой мачте в углу танцплощадки, он подошел к ней, пригласил на танец. И Лена, удивляясь самой себе, пошла танцевать. Они протанцевали вместе весь вечер.
Гордая девушка окунулась в совершенно другой, незнакомый ей мир. Александр, так звали молодого человека, поступал несколько раз в театральный институт, но не прошел по конкурсу. Он пел и играл в ресторанах, а летом уезжал к Черному морю и работал массовиком-затейником до глубокой осени. Так и жил, не строя планов, радуясь жизни, и открыто даря ей себя. Парень знал великое множество стихов, прекрасно их читал. Александр был красив, нежен и сумел растопить остатки льда в девичьем сердце. Лена открылась навстречу любви, впустила ее в свое сердце, и сила ее любви была так велика, что Александр, вначале относившийся к их встрече, как к очередному курортному роману, полюбил по-настоящему. Они договорились, что он приедет к ней в Ленинград после окончания курортного сезона. Так и произошло. Александр приехал. Они подали заявление в ЗАГС. И сыграли тихую свадьбу, на которой были только они – жених и невеста, и свидетели – соседи по площадке, почтенная семейная пара – архитектор и его супруга. Их девушка знала с детства, они нередко помогали ей и поддерживали в годы учебы после трагедии, случившейся с ее родителями.
И началась семейная жизнь, которая была далеко не безоблачной. У каждого оказались свои представления о браке. Александр любил свободу, не любил и не считал нужным отчитываться, куда идет, где проводит время и с кем. Он любил Лену, был верен ей, но, устроившись работать в ресторан, приходил поздно, от него, иногда, попахивало вином. Она обижалась. Начались ссоры, кончавшиеся тем, что она замолкала, всем своим видом показывая, что недовольна им. Он быстро отходил, пытался помириться, но гордая женщина наказывала его своим молчанием. Александр хлопал дверью и уходил.
Потом у супругов появилась дочка, любимая, желанная. И мать, и отец боготворили ее. Жизнь понемногу налаживалась. Но Лену не устраивало то, что муж ни к чему не стремился, не мечтал, был доволен тем, как живет. Ссоры продолжались, но мирила их дочка, их колокольчик, их Оленька. Лена очень любила детей и мечтала, что их будет много в их семье, но Александр думал иначе. Тяжелые первые роды, надолго выведшие жену из строя, пеленки, уход за дочкой, все, что он выдержал, когда на свет появилась Ольга, он не хотел испытывать еще раз. Жена не прислушалась к его мнению, и он ушел. Можно ли винить его за это. Да, конечно, это была слабость, нежелание ограничивать свою жизнь рамками, отказывать себе в поездках, путешествиях, в веселом отдыхе, к которым он привык. Но Александр говорил, что ему необходимы путешествия, смена впечатлений как воздух, что он задыхается летом в душном пыльном городе, что музыка не пишется и не поется, что его душа рвется куда-то и зовет. И это она, Лена, сама запретила ему приезжать, писать и сказала эти ужасные слова: «Если ты уходишь, уходи навсегда. Вычеркни нас из жизни своей. Считай, что не было нас у тебя».  Увидев боль в глазах мужа, она не смягчилась, не попыталась понять. Лена не отвечала на письма, сжигая их, не распечатав. Обиженная женщина поменяла их большую квартиру на маленькую двухкомнатную в трудные годы, пока девочки были малы, и категорически запретила старым соседям давать ему ее новый адрес. Это она, Лена, пыталась убить в своем сердце любовь, но не смогла этого сделать. Любовь, загнанная в тайники сердца, жила там своей жизнью, пока не пришел час расплаты за ошибки юности.
- Вот, доченька. Виновата я перед отцом твоим, очень виновата. Обиделась тогда на него сильно, не смогла простить. Только сейчас это поняла. Благодарить его должна за любовь, что подарил мне, за то, что растопил лед моего сердца, за то, что на всю жизнь полюбила стихи и музыку, за то, что в трудные минуты жизни своей мысленно обращалась к нему, и этим согревалось мое сердце. Виновата и перед вами, доченьки мои, что лишила вас отца. Ничего о нем не рассказывала, поселила в душах ваших обиду на него. Прости меня, девочка. – Мама тихо плакала.
Оля обняла маму.
- Мамочка, мамочка, не плачь. Мы со Светой любим тебя и, конечно же, прощаем, хоть и прощать нечего. Это твоя жизнь, и ты жила ее как могла.
- Доченька, милая, ты найди Александра. Вот тут его адрес, где жил он десять лет назад, дата рождения. Я списала этот адрес с писем нечитанных. А Светочке сама все расскажешь потом, когда уйду от вас, девочки мои. Не плачь, дуреха. Ухожу я с миром. Ты прости, что оставляю тебя так рано, но ты у меня сильная, да и верю я, что смогу помогать тебе оттуда, куда ухожу.
Этот разговор произошел две недели тому назад. И вот мама ушла, ее нет, ее похоронили сегодня утром. На кухне звякают посудой мамины подруги, тетя Лиза и тетя Катя, а она, Оля, сидит и ощущает  пустоту в сердце.
- Нет, так нельзя. Ты теперь старшая в семье, - сама себе тихо сказала она.

 II

Дверь приоткрылась, в комнату заглянула тетя Лиза, поманила Олю пальцем. Девушка    поправила одеяло на сестре, встала и вышла из комнаты. Она прошла на кухню, где мамины подруги, вымыв посуду после скромного поминального обеда, сидели у кухонного стола. Девушка присела рядом с ними. В кухне повисла тишина, никто не решался ее нарушить.
- Ну вот, Оленька, - тяжело вздохнув, начала тетя Лиза, - ты девочка большая, все понимаешь. Планы у тебя были славные, мама рассказывала и про намечающуюся золотую медаль в школе, и о твоих успехах в художественной школе, и о планах поступления в Академию Художеств.
Девушка вздохнула. Она заканчивала в этом году среднюю школу. Отличница с первого класса, мамина гордость, Оля   рисовала  с самого раннего детства. Уже в детском саду ее рисунки украшали стены игровой комнаты. В семь лет мама отвела ее в художественную школу, где девочка   проводила все свободное время и рисовала, рисовала, рисовала.
- Олечка, ты слышишь меня? – тетя Лиза дотронулась до ее плеча.
- Простите, тетя Лиза, я задумалась, - она подняла голову и посмотрела на женщин.
У нее были усталые, повзрослевшие глаза. Женщины переглянулись.
- В общем, чего тянуть вокруг да около, - решительно взяла инициативу в свои руки тетя Катя, - экзамены как-нибудь сдашь, не до медали сейчас. В доме нет денег, сама знаешь. Все съела болезнь окаянная. Мы с хозяйкой нашего кафе договорились. Завтра выходи на работу. Пока будешь посуду мыть, а там видно будет. Ну, что скажешь?
Девушка посмотрела в усталые, добрые, участливые глаза женщин, волна благодарности прошла по сердцу. Она опять ощутила его в своей груди. Чувство острого одиночества и потерянности ушло. Перед ее мысленным взором возникло улыбающееся мамино лицо и пропало. Оля вздохнула.
- Ну, конечно, я согласна. Спасибо большое.
Женщины облегченно вздохнули.
- Тогда мы пошли. Посуда вымыта, пол чистый, иди и ты, девочка, отдохни, завтра рано вставать, в восемь утра нужно быть на работе.
Дверь захлопнулась, и в квартире воцарилась тишина. Оля зашла в  комнату и легла рядом с сестрой. Она думала, что не сможет заснуть. Но стоило голове коснуться подушки, как сон навалился и поглотил ее целиком.
Девушка оказалась в лесу. Стояла поздняя весна или раннее лето. Она  посмотрела вниз. Ее босые ноги утопали в высокой зеленой траве. Она стояла на большой открытой солнцу поляне, которая вся была покрыта цветами. Желтыми, синими, белыми. Их аромат кружил голову. Оля   потянулась, улыбнулась и пошла вдоль поляны.
«Обязательно нужно нарисовать и эти цветы, и всю поляну, и Солнце, просвечивающее сквозь листву», - подумала она. На окраине поляны лежало поваленное бревно. На нем спиной к Оле сидела молодая золотоволосая женщина. Что-то родное почудилось девушке в ее хрупкой, тоненькой фигуре. Ее потянуло к этой женщине. Она пошла быстро, почти побежала. Но расстояние между ними не сокращалось. Вдруг поднялся ветер. Он бил Олю в лицо, не давал дышать, мешал идти. Свет померк, стало темно, будто вечер сразу, вдруг, опустился на поляну. А там, где сидела женщина, был день, сияло солнце.
- Мама! – закричала Оля   во сне и проснулась.
Рядом посапывала Света. Из окна пробивался серый свет раннего утра. На будильнике было полшестого.
- Пора вставать, - подумала девушка. – Какой странный сон.
Она встала, прошла на кухню, приготовила омлет.
- Светик, вставай. Тебе в школу пора, сегодня у тебя начинается практика, а мне пора на работу.
- Не хочется вставать, все тело болит, будто меня побил кто, – сестра потерла глаза.
Потом, будто вспомнив все сразу, она резко села в постели. На старшую сестру вопросительно смотрели испуганные Светины глаза, как бы вопрошая: «Что же будет?».
- А ничего, Светик, не будет. Будем жить, как жили при маме. Ты будешь учиться в школе, я работать. Будем помогать друг другу и жить так, чтобы мама могла нами гордиться. Ведь так?
- Так, Оля, так. Я не буду больше плакать. Я уже большая, тоже могу пойти работать, – сестренка  спустила ноги с дивана.
- Не говори глупостей. Твоя работа сейчас – это учеба в школе. Мама всегда хотела, чтобы мы выучились. Я, Света, экзамены за десятый класс сдам обязательно. После работы пойду к директору школы и договорюсь. Думаю, она возражать не будет. Потом, буду работать, а ты учиться. Закончишь сначала восемь, а потом - десять классов. А там, видно будет.
- А как же твое рисование? - тихо спросила Света.
- А что рисование. Буду рисовать. Обязательно буду. Этому ничего помешать не может. Марш умываться! Омлет стынет. – Она шутливо хлопнула вскочившую сестренку чуть ниже спины. Та, смеясь, бросилась в ванную. «Худющая какая. Растет и растет. Нужно кормить ее получше», - подумала Оля   и сама себе удивилась. Еще месяц тому назад все ее мысли были сосредоточены на учебе и на рисовании, а все бытовые проблемы решала мама. Девушка    вздохнула и пошла кормить Свету. Время приближалось к семи.
Окна кафе были ярко освещены, но дверь была закрыта. Оля  тихонечко постучала. Тетя Катя подошла к двери и открыла ее.
- Ну, здравствуй, работница. С первым рабочим днем тебя.
Она подвела девушку к накрытому столику. На нем стояли высокие стаканы с соком и на блюде горкой лежали пирожные, ее любимые эклеры и буше. За столом сидели работники кафе.
- Ой, ну что вы придумали! Спасибо, - растроганно проговорила Оля.
- Ну, садись, дочка, садись. Меня зовут Эмма Петровна, я хозяйка этого кафе. Хоть и не радостные обстоятельства привели тебя к нам, но мы от души рады тебе и принимаем тебя в нашу дружную семью.
Оля смущенно присела на краешек стула. Кто-то подвинул ей стакан с соком, кто-то тарелочку с пирожным. Завязался разговор. Ее не беспокоили, давая возможность освоиться. За столом сидели тетя Лиза и тетя Катя, одна работала поваром, вторая официанткой. Молодой человек, представившийся Петром, был барменом и Эмма Петровна.
Девушка огляделась. Кафе было маленьким. Высокая стойка бара с табуретками в углу зала, да шесть столиков, покрытых веселыми в красную и белую клетку скатертями. Еще в кафе была маленькая эстрада – крохотное возвышение, где играл гитарист Василий. Он приходил только вечером, часам к восьми, и играл до одиннадцати, пока кафе не закрывалось. Открывали кафе в десять часов утра. Сюда заходили школьники, поесть вкусных пирожных, потом начинался обед, и в кафе приходили работники государственных предприятий, учреждений и контор. С четырех часов дня до шести в кафе был перерыв, а с шести кафе посещали влюбленные парочки, веселые компании студентов, командировочные, желающие быстро и вкусно поужинать. Были в кафе и завсегдатаи, полюбившие песни Василия.
В обязанность Оли входило собирать грязную посуду со столиков, мыть ее в специально отведенном месте на кухне, а так же приходить в кафе первой и убирать его до открытия. Она   работала с утра до четырех часов дня. Посуды в кафе хватало. И ту, что становилась грязной в вечерние часы работы, складывали в большой ящик с мыльным раствором, и утром Оле оставалось только сполоснуть ее.

 III

Игорь проснулся ровно в семь. Это уже вошло в привычку. И когда бы он ни лег, ровно в семь что-то срабатывало внутри него, и он просыпался. Он сел, потер виски. Вчера они засиделись у Вадима до часу ночи, спорили о новой работе: недавно был объявлен конкурс на лучший проект гостиничного комплекса в Сочи, и они решили принять в нем участие. Они немного выпили, и голова сегодня была тяжелая. Да, и еще… . Игорь видел сны.  Что здесь удивительного? Все видят сны, но он каждую ночь во сне попадал в одно и то же место. И это место было настолько реально, что ему, проснувшись, все больше и больше хотелось найти его. Причем, во сне он как бы изучал это место, продвигаясь все дальше и дальше по нему. Вначале это был лес, весенний, цветущий лес, скорее даже солнечная березовая роща, потом цветущая поляна, покрытая сочной зеленой травой, поваленное дерево на краю этой поляны. Это место снилось ему уже месяц. До этого он видел обычные сны, не всегда их помнил. Сны были полны лицами различных известных и неизвестных Игорю людей, реальных и нереальных событий его жизни. Но уже месяц каждую ночь молодой человек попадал в это удивительное место и тщательно изучал его. На его глазах деревья покрывались листвой, расцвели цветы. Ему казалось, что он изучил каждое дерево, каждый цветок. Появилось непреодолимое желание нарисовать это место. Неделю назад он достал этюдник, убранный в кладовую со студенческих лет. Учась в архитектурном, Игорь много рисовал. Он любил рисовать Ленинградские улицы, набережную Невы, мосты, портреты знакомых девушек. Но после окончания институт и  поступления на работу в архитектурную мастерскую, на рисование не оставалось времени. Работа, любимая работа, занимала все его мысли, поглощала его всего.
До сегодняшней ночи на этой чудесной поляне он всегда был один, но сегодня  что-то произошло. Он увидел смутный, размытый девичий силуэт, кружащийся по поляне, словно в дивном танце. Ему нестерпимо захотелось приблизиться к этой девушке, увидеть ее лицо. Но тщетно. Между ними возникла прозрачная, но непреодолимая преграда. А потом его внимание привлекла золотоволосая женщина, сидящая на поваленном дереве. Она спокойно и приветливо смотрела, казалось, прямо в его душу. Женщина улыбнулась, и видение исчезло. Игорь проснулся. Что же происходит? Сны все больше волновали его, отвлекая от круговерти повседневных дел.
Игорь потряс головой. Пора возвращаться в реальность. Легкая гимнастика, душ, бритье у открытого окна вернули бодрость и силу. Выпив кофе, он как всегда заглянул в ежедневник:
«Так, сегодня назначена встреча с заказчиками, потом необходимо заехать в макетную мастерскую. Стоп! Позвонить маме. Сколько же я не звонил?» – задал себе вопрос Игорь и снял телефонную трубку.
- Мамочка, доброе утро. Как себя чувствуешь?
- Ну, наконец, мой деловой сын вспомнил о родителях. Все здоровы. Папа как всегда в больнице, сегодня операционный день. Я тоже собираюсь на работу, у меня сегодня первая смена. А как ты?
- Все просто замечательно. Решили с Вадимом участвовать в конкурсе.
- А как на личном фронте?
- Мам, ну ты опять. Все без перемен.
- Сыночек, тебе тридцать лет. После тридцати жениться становится все труднее и труднее.
- Мамочка, не прибавляй мне года. Мне двадцать девять с половиной, и ни дня больше. А вопрос о женитьбе не обсуждается. Ведь мы же договорились?
- А о внуках говорить можно? Но одного без другого ведь не бывает. Хочу еще одного внука. Или внучку, ты ведь знаешь.
- Мамочка мне пора бежать. О внуках разговор явно не телефонный. Целую, передай большой привет папе. Я на днях обязательно позвоню.
- Ладно, ты не сердись, сынок, на маму. Мы с папой тебя любим. Приходи в субботу на вареники. Возражения не принимаются. Целую.
И мама повесила трубку. Игорь вздохнул. Последний год мамой овладела навязчивая идея женить его. И теперь, когда мама приглашала его на вареники, пельмени, вкуснейший пирог с мясом, он боялся, что его ждет очередное знакомство с милой девушкой: медсестрой или студенткой мединститута, которых мама приглашала с завидным постоянством на все семейные обеды по выходным, устраиваемые ею последние полгода регулярно. Все девушки были прехорошенькие, умные, начитанные, вежливые. Список их достоинств можно было продолжать. Но сердце Игоря на удивление оставалось совершенно спокойным. Конечно, у него были увлечения, особенно много их было в студенческие годы. Ему нравились веселые, компанейские, открытые девушки. Он встречался с ними, гулял белыми ночами, рисовал их портреты, целовался на разведенных мостах. Но то, что Игорь чувствовал к ним, он никак не мог назвать любовью. Тело отзывалось на девичье присутствие, а душа, душа оставалась спокойна. Повстречавшись месяц, Игорь быстро уставал от общения с очередной подругой. Она начинала раздражать его своими бесконечными разговорами, неким собственническим отношением к нему. Всем этим девушкам казалось, что они имеют право на его время, имеют право проникать в душу, контролировать жизнь. И он рвал с ними отношения. Правда, Игорь старался сделать это так, что инициатива разрыва исходила от девушек, и они обычно оставались друзьями. Последние годы молодой человек устал от сложных отношений с представительницами «прекрасной половины», так шутливо называл женщин Вадим, и с головой ушел в работу. Вадим за это время успел жениться, у него родился сын, и, прожив с женой два года, он развелся, переехав в родительскую квартиру. Он ужасно скучал по сыну, имея право видеться с ним только по воскресеньям. Самое удивительное, что женился Вадим по страстной любви, которая на его удивление прошла через месяц семейной жизни. Но деваться ему было некуда. Его супруга ждала ребенка, и они тянули лямку неудачного брака еще два года, ругаясь и скандаля по самым разным поводам. Они превратили свою жизнь в сплошной кошмар, ведя семейную жизнь «ради ребенка». Так Вадим объяснял сложившуюся ситуацию, пока, наконец, они не решили развестись, испытывая при этом большое облегчение.
Так и жили два друга убежденными холостяками, один, считая, что обделен талантом любить, другой, «обжегшись на молоке, дул на воду».

 IV

Оля отжала тряпку, вылила грязную воду, аккуратно сложила ведро, тряпку и швабру в шкафчик. Она вообще все делала аккуратно, так учила ее мама. С детства мама приучала девочек к порядку: «если все вещи класть на место, то искать их не нужно будет, а если не сорить, то и уборка будет легкой работой». А так как мама учила этому не навязчиво, весело, превращая уборку квартиры в веселую игру, то эта работа никогда не вызывала протеста у девочек. Это очень пригодилось сейчас. Работа в кафе не показалась девушке очень трудной, она все успевала. Наведя порядок по утрам, она любовалась своей работой. Вокруг все сверкало чистотой, а столики Оля   каждый день расставляла по-разному для разнообразия и красоты. Это ее новшество сначала вызывало протест у тети Кати, по-старому было работать привычнее, но девушка  зацеловала, закружила добрую женщину, убеждая, что так веселее и неожиданнее для посетителей, и та, сказав: «Ну, что с тобой поделать», засмеялась и согласилась. Оля   упросила хозяйку приобрести разной цветной материи, и по ночам настрочила на старенькой маминой швейной машинке несколько наборов скатертей, штор и салфеток. Теперь, их маленькое кафе всегда выглядело уютным и, главное, разным, так что завсегдатаи часто гадали, какая цветовая гамма их встретит сегодня. Они даже заключали пари и выражали бурную радость, когда выигрывали. Но так как кто-нибудь обязательно выигрывал, то это шумно отмечалось пивом или бокалом вина.
Оля еще раз оглядела помещение. Все было в порядке, на стойке бара весело поблескивали протертые ею стаканы. Девушка присела к столику, можно было чуть-чуть передохнуть. Она полюбила эти утренние часы, когда  была одна, и никто не мешал ей думать. Через полчаса придет тетя Лиза и начнет готовить завтрак, потом, появится Петя, следом за ним - тетя Катя. Привезут продукты, и появится всегда спешащая с пачкой счетов и каких-то документов Эмма Петровна. И непрерывной чередой пойдут посетители то целыми группами, то редкой цепочкой одиночек. Кафе почти никогда не было пустым, и круговерть дел уже не даст Оле думать.
Она глянула в окно. Листья деревьев уже начали желтеть, вот и август заканчивается. Как быстро летит время. Раньше, Оля   все торопила его. Ей казалось, что оно движется уж очень медленно, хотелось побыстрее стать взрослой. Девушка улыбнулась. Школу она закончила без проблем, правда, о золотой медали никто и не говорил. Оля   почти не готовилась к экзаменам, но сдала их на хорошо и отлично. На выпускной бал она не пошла, хотя в шкафу висело прелестное белое платье, настоящее вечернее, взрослое платье, сшитое заботливыми мамиными руками. Оля   даже достала его из шкафа, приложила к себе, глянула в зеркало и, покачав головой, опять повесила в шкаф. Как не уговаривали ее Света, тетя Лиза и тетя Катя, она не пошла на вечер. Ей не хотелось видеть сочувственные взгляды учителей, слышать перешептывание за спиной одноклассников, да и как-то так получилось, что их разговоры о поступлении в институт, пересуды девчонок друг о друге, многочасовые рассуждения о модных платьях, прическах, макияже стали вдруг не интересными ей, и казались потерей драгоценного времени. А времени ей теперь не хватало. Работа, приготовление пищи и уборка дома, подготовка Светы к школе - все это занимало весь день и очень часто часть ночи. А вот ночью, как только усталая голова Оли касалась подушки, она мгновенно засыпала и попадала в удивительный мир снов. Он был такой реальный, что ей порой казалось, что там, во снах, она живет, а здесь, в реальной жизни, спит.
Каждую ночь она попадала в одно и то же место. К великому ее сожалению, она больше не видела прекрасную золотоволосую женщину, хотя искала ее и звала во сне. Девушка знала, чувствовала, что это была ее мама, но молодая и здоровая. И это успокаивало Олю. Она чувствовала, что маме хорошо там, куда она ушла.
Во сне Оля   нашла тропинку, ведущую от поляны к реке. Много ночей во снах она просидела на ее берегу, неотрывно смотря то в воду, всегда спокойно текущую у ее ног, то в небо, синее, высокое, чистое небо, на стаи птиц, пролетающих по нему, иногда садящихся около Оли на дерево, и поющих ей свои чудесные песни. Иногда она входила в прозрачную чистую воду и подолгу лежала на спине, вглядываясь в синеву неба. Эти сны успокоили девушку, вселили в ее душу покой и удивительное чувство надежды, что жизнь сложится, что она сумеет вырастить Свету. И чувство одиночества, поселившееся в  сердце со смертью мамы, куда-то ушло.
А сегодня ночью сон изменил свое уже привычное для Оли течение.
Она как обычно сидела на берегу реки. Ей вдруг стало как-то зябко, и захотелось куда-то идти. Девушка встала и пошла по тропинке дальше. Тропинка вывела ее на довольно широкую дорогу, идущую прямо через лес, и привела к дому. Бревенчатый двухэтажный дом манил и притягивал ее. Дом ограждала невысокая деревянная изгородь, заглянув через которую Оля   увидела, что за изгородью растут березы и сосны. А за домом был небольшой фруктовый сад. Яблони, груши, сливы, росли в строгом порядке. Отдельно она увидела ягодник: кусты смородины, крыжовника, большой малинник. Все содержалось в идеальном порядке. Девушка  хотела войти, но что-то ее удержало и… Она проснулась в своей комнате. В душе осталось ожидание открытия чего-то такого, чего она и не представляла себе.
Оля опять улыбнулась. «Вот и в кино ходить не надо», - подумала она. В дверь постучали. Начинался обычный рабочий день.

 V

Игорь потянулся. Наконец, он сделал последний штрих, поставил точку, в почти трехмесячном марафоне сложной, но удивительно интересной работы. У стены, на диванчике, свернувшись калачиком, спал Вадим. Из окна пробился первый лучик солнца. Игорь подошел к окну. Небо синее, безоблачное, открылось ему. Стояли последние летние дни. «На природу, непременно на природу», - подумал он.
- Вадим, дружище, вставай! «Пора, красавица, проснись». – Игорь, подсев на диванчик, затормошил друга.
- Который час? Ой, Игорь, отстань! Спать хочу. – Вадим никак не мог открыть глаза. Наконец, это ему удалось.
- Смотри-ка, утро уже. Ну что, закончил?
- Ага. И вроде не плохо получилось. Вставай, Вадя, давай умывайся, пойдем, купим чего-нибудь съестного и за город, а? Заслужили мы отдых или нет? – Игорь весело засмеялся.
- Ты прямо помолодел. Вроде и не сидел всю ночь за работой. – Вадим,  кряхтя, сел. Его ноги и руки затекли, уж больно мал был диванчик, для такого крупного мужчины, каким был Вадим.
Друзья быстро собрались и, заскочив в дежурный магазин, купили целую сумку всякой снеди. На метро добрались до Балтийского вокзала, сели в подошедшую электричку и поехали.
- Игорь, а куда мы едем? – спросил Вадим, жуя бутерброд, сделанный из толстого куска колбасы и тоненького кусочка хлеба. Вадим любил поесть и предпочитал именно такой бутерброд.
- Не знаю, Вадя, не знаю, – ответил рассеянно Игорь.
Он почему-то все больше волновался. Вроде и повода не было. Подумаешь, в кои веки выбрались за город, и чего здесь волноваться. Молодой человек пытался успокоить себя, но ничего не получалось. Сердце учащенно билось в груди, и казалось, что оно бьется все быстрее от станции к станции.
Объявили какую-то площадку, номер которой Игорь не расслышал. Сердце толкнулось в груди и замерло. Он понял, что нужно выходить. Сердце застучало вновь, сильно, мощно, ровно.
- Вставай Вадим, нам пора выходить.
- Ты чего, Игорь, придумал, – крайне удивился друг.
- Быстрей, быстрей собирайся, – Игорь засовывал в сумку хлеб, колбасу, помидоры, красочно разложенные Вадимом на сидении.
Электричка подошла к безымянной, безлюдной платформе. Друзья еле успели выскочить из вагона, как электричка тронулась.
- Вот это да! – воскликнул Вадим. – Куда это нас занесло?
Сердце Игоря радостно пело в груди, он широко улыбнулся.
- Вадя, я чувствую, что именно туда, куда нужно, и прибыли. Пойдем, дружище.
Прямо от платформы в лес вела довольно широкая дорожка. И друзья быстрым шагом углубились в лес.
- Да, подожди ты, куда так торопишься? – Вадим даже задыхался от быстрой ходьбы.
- Есть надо меньше! – смеясь, ответил Игорь.
Вадим за последние два года прибавил в весе, округлился, заметный животик выдавался вперед, придавая его статной фигуре солидность. Он выглядел старше своих лет, и к нему на работе обращались только по имени и отчеству.
- Вот она! Смотри Вадим, вот она! Я так и думал, что сегодня найду ее, – воскликнул Игорь.
Они стояли на краю большой солнечной поляны, сплошь покрытой сочной травой. На противоположном ее краю лежало поваленное дерево.
- Неужели это поляна твоих снов? Не может быть! Так не бывает. – Вадим, ошарашено оглянулся.
- А вот видишь, бывает. Я и сам не ожидал. Пойдем, там, на другом краю поляны будет тропинка, ведущая к лесной реке. Пойдем скорее.
- Что еще за речка? – удивился Вадим.
- Не знаю, я во сне ее видел. Не широкая такая, видно ручеек где-то пробился из земли, бежал, бежал, встретил другие ручейки, вот и получилась речка. Ты что спрашиваешь, ведь еще в школе учили, – взволнованно говорил Игорь на ходу.
Друзья пересекли поляну. И действительно, увидели дорожку, ведущую, как оказалось, к неширокой реке со спокойной чистой водой. Задерживаться у реки не стали, хоть и манила она зеркальной гладью воды, отражающей кроны ив, растущих на берегу, и прохладной чистой водой, приглашающей окунуться в сине-зеленую глубину, полежать на спине, любуясь чистым, безоблачным небом. Но нет. Игорь, как будто по чьему-то зову, устремился дальше по тропинке через лес на дорогу. Она привела их в небольшой поселок, состоящий из редко стоящих на довольно большом расстоянии друг от друга усадеб с деревянными домами, с хозяйственными постройками и фруктовыми садами то  за высокими, то за низкими заборами разной формы. Лесная дорога превратилась в асфальтовую, которая вела на другую сторону поселка.
Внимание Игоря привлек дом, стоящий ближе всего к лесу. Этот дом был легко узнаваем. Он видел его во сне, заходил в него, знал, как расположены комнаты на первом этаже. Во сне Игорь спал на мансарде, любовался лесом, стоя на балконе.
Его лоб покрылся испариной. Волнение, как-то сразу спало, и он почувствовал усталость. На скамеечке, что была сделана из грубо обтесанного бревна, сидел Вадим, тяжело отдуваясь и вытирая обильный пот с красного лица и шеи.
- Уф, совсем загнал меня. Ну, скажи, куда мы так спешили и зачем. Можно было не торопиться, дома ведь не бегают, ног у них нет. Ты чего побледнел так, ну-ка быстрее садись, – взволнованный Вадим, поднявшись, усадил Игоря и сел рядом.
- Да, вроде, ничего, только сразу очень устал. Ну, знаешь, бывает так, стремишься к цели, все силы вкладываешь, и берутся они откуда-то, а вот закончишь работу, или добежишь до финиша, и силы иссякают, и пустота какая-то возникает внутри. Вот и у меня так. – Игорь устало оперся руками о бревно.
- Так что же мы здесь нашли, к какой цели бежали, а? – Вадим оглянулся. – К дому этому, что ли?
- Да, это он, дом, в котором я живу во сне. Хочешь, опишу его комнаты, расскажу, какие деревья в саду растут. Я даже вкус яблок помню.
- Мистика какая-то, - недоверчиво произнес Вадим. – Смотри, тут на калитке бумажка какая-то, сейчас прочту, - и он, встав, принялся читать белый, потрепанный ветрами и дождем листочек.
- Слышишь, Игорь, а дом-то вместе с усадьбой продается. Это дача композитора. Фамилию не разберу, размыло чернила совсем. А вот адрес и телефон ленинградские сохранились. Записать?
- Записать, конечно, записать, - Игорь опять почувствовал прилив сил. – Это судьба, Вадя, это судьба. Вот смотри, дача продается, а тут конкурс. Если выиграем, то обязательно куплю дом, если хватит премии. Но мне почему-то кажется, что и деньги появятся, и цена подойдет.
Вадим вернулся к скамейке, положив руку на колено друга, спросил.
- Ты бы рассказал о снах своих, если это не секрет, конечно.
- Ну, какой секрет. Я не рассказывал, потому что не придавал им значения, думал ерунда все это. Но теперь понял, что все это неспроста.
- Видишь ли, – продолжил он, - сны я вижу уже четыре месяца. Сначала, поляну изучал несколько ночей. Потом, мелькнул на этой поляне девичий образ, но не ясно как-то, и пропала девушка из снов моих. Далее я нашел речку, потом эту лесную дорогу и этот дом. Причем, сны мои настолько реальны, что слышу звуки: пение птиц, прекрасную музыку, ощущаю вкус плодов моего сада. Понимаешь, моего, во сне этот дом мой. Я работаю в саду, потом беру этюдник и ухожу в лес или на реку и рисую, рисую, а вечером, возвращаясь, пью парное молоко и съедаю ломоть хлеба домашней выпечки, никогда не видя, кто мне оставляет этот ужин на столике веранды. Потом поднимаюсь на второй этаж и долго сижу на балконе, слушая шелест листвы и пенье птиц. Потом,  во сне иду спать, и ты, конечно, понимаешь, при этом просыпаюсь наяву.
- Какой же смысл в этих снах, не понимаю. – Вадим задумчиво крутил пуговицу рубашки, была у него такая привычка.
- Перестань, опять оторвешь пуговицу, - как всегда, вернул Вадима к действительности Игорь. – Да нет, понимаешь, есть в этом некий, пока не узнанный нами смысл. Позавчера ночью, ты знаешь, спал я мало, но на четыре часа удалось прилечь. И заснул, мгновенно, несмотря на усталость. И опять увидел сон. Будто сижу я на балконе, в руках у меня книга, но я не читаю, а задумчиво смотрю в лес, вот на эту дорогу, и вижу, что идет по ней стройная девушка, волосы распущены по плечам, в платье нежно-голубом, длинном до пят. Не носят сейчас таких платьев. Платье было широкое, чуть присобранное у груди, но сквозь него просвечивала на солнце вся ее тоненькая фигурка, стройная, длинноногая. Я как увидел ее, стал за ней наблюдать. Она вышла из леса и сразу подошла к моему дому, заглянула за изгородь. Самое удивительное, что я четко, ясно представляю себе ее образ, фигуру, но не помню лица, совсем не помню, только вижу  вместо него размытое пятно.
Игорь замолчал, и Вадим не решался нарушить раздумье друга.
- Все, Вадим, все. Я сам больше ничего не знаю. Ух, ты, уже пять часов. Пора возвращаться.
- Ну, что, рискнем? Давай пойдем через поселок по асфальтированной дороге, думаю, она выведет нас к автостраде. А там или на попутке доберемся до города, или, может здесь автобус ходит.
Вадим согласился. И друзья отправились в обратный путь молча, каждый был погружен в свои мысли.

VI

Оля привычно оглядела зал кафе. Народу в эти утренние часы было мало. Ее внимание привлекли молодая женщина и ребенок лет четырех-пяти. Она была очень красива, но глаза, огромные, сине-зеленые, на пол-лица глаза, в обрамлении черных лохматых ресниц, были грустны. Волосы были гладко зачесаны и собраны в тяжелый узел на затылке, оттягивающий голову назад, придающий женщине гордый вид, который никак не вязался с выражением ее глаз. Мальчик не мог не привлечь внимание: вьющиеся темные волосы, открытое лицо и любознательные глаза, распахнутые навстречу миру, людям, мамины сине-зеленые глаза.
Тетя Катя только что их обслужила, принеся сок в высоких красивых стаканах, из которых торчали соломинки, для мамы синяя и красная для сына, и тарелочки с пирожными, которыми так славилось их кафе.
Непреодолимое желание нарисовать их охватило Олю, даже кончики пальцев задрожали. Она не рисовала с того времени, как на их семью обрушилась мамина болезнь.
Девушка подошла к бару, взяла лист простой оберточной бумаги, в которую обычно заворачивали купленные посетителями домой булочки, и вынула несколько угольков из подставки, в которой бармен приготовлял кофе по-турецки, ставя маленькие туры в раскаленные угли.
Присев напротив мамы и сына, она начала рисовать. Над ее плечом склонилась тетя Катя.
- Ой, какая прелесть, вы только посмотрите! – вскричала она, всплеснув руками.
Оля окинула рисунок критическим взглядом. Придраться было не к чему. На рисунке как живые склонили головы друг к другу мама и сын, удивительно похожие друг на друга.
- Лиза, Петя, Эмма Петровна, да идите же сюда, посмотрите, как похожи, – продолжала восхищаться тетя Катя.
Рисунок пошел по рукам, пока Петя не положил его перед женщиной.
- Вы извините меня, что я нарисовала вас без спроса. – Оля, смущенно улыбаясь, подошла к столику посетителей.
- Да что вы, не извиняйтесь. Рисунок просто замечательный. Я хочу купить его. Сколько я вам должна?
- Нет, нет, если он вам нравится, я его подарю вам. Я очень благодарна вам, - проговорила девушка  взволнованно, даже слезы выступили на ее глазах. - Вы вернули мне желание рисовать. Это длинная история, но я не рисовала целых полгода, не рисовала и не хотела рисовать, а тут так потянуло, что не смогла удержаться.
- А может все-таки..?
- Нет, нет, не беспокойтесь. Я сейчас спрысну рисунок лаком для волос, чтобы закрепить.
Эмма Петровна носила высокую прическу, используя для ее закрепления лак. Оля   вопросительно посмотрела на нее.
- Да, да, конечно, сейчас принесу, - и Эмма Петровна скрылась в подсобке.
Через минуту девушка протянула женщине рисунок, спрыснутый лаком, свернутый в трубочку и завернутый в другой листок бумаги.
- Левушка, скажи спасибо, – женщина, улыбаясь, приняла подарок, еще раз поблагодарив, и заплатив по счету, она, взяв сына за руку, покинула кафе.
Все разошлись по своим рабочим местам. Тетя Лиза на кухню, Петя и тетя Катя что-то переставляли за стойкой бара, а Эмма Петровна, взяв сумку с бумагами, сказав свое обычное: «Пока, я по делам», куда-то убежала. Только у Оли не было работы, и она присела у окна, задумавшись.
Первого сентября Светочка пошла  в восьмой класс. Старшая сестра все предусмотрела: и одежду новую справили, и туфли купили, и тетради, да много еще чего. Весь длинный список запестрел жирными «галочками»,  выставляемыми после очередной покупки.
 А двадцать второго сентября Оле исполнилось восемнадцать лет. Это было отпраздновано в кафе всем дружным коллективом. Была приглашена и Света. На столе были сок, пирожные и, даже, бутылка шампанского, торжественно выставленная Эммой Петровной на столик. Было весело, они даже потанцевали. Петя включил магнитофон и поочередно протанцевал с каждой из сотрудниц по танцу.
Олина жизнь разделилась на две части. Днем она работала, помогала Свете делать уроки, стирала, готовила, убирала, а ночью, ночью жизнь ее была  полна удивительными событиями. В своих снах она встретила его, «своего принца на белом коне». Девушка улыбнулась. Действительно, все произошло, как в сказке.
Она стояла, положив руки на изгородь, заглядывая через нее на прекрасный дом и сад. Вдруг, рядом открылась калитка, и из нее вышел он, высокий, широкоплечий, темноволосый. Его лицо нельзя было назвать красивым, его гармонию чуть-чуть портил нос, довольно большой нос с небольшой горбинкой, придававший лицу решительность и строгость. Но молодой человек улыбнулся всем лицом сразу и большими сине-зелеными глазами, заискрившимися и полыхнувшими на Олю зеленым светом, и ртом, строго сжатым за минуту до этого.
Бывают такие лица, строгие, не подступишься, но стоит человеку улыбнуться, и сразу хочется улыбнуться в ответ, открыться навстречу, довериться и в беде, и в радости. У молодого человека было такое лицо. И Оля   улыбнулась в ответ на его улыбку, нисколько не смущаясь своих босых ног и простого батистового старомодного платья.
Она пошла за ним в дом. Он напоил ее молоком с чудесным свежим домашним хлебом. Девушка знала, что они проговорили целый день, смутно помня, что говорили об искусстве, музыке, о жизни, но, о чем конкретно не помнила, хотя пыталась восстановить этот разговор в памяти. Последний месяц этот человек снился ей каждую ночь. Они разговаривали, смеялись, купались в реке, и, самое главное, рисовали вместе  лес,  цветы,  старый дом под раскидистой липой и портреты друг друга.
Но ни разу ей не захотелось взять карандаш или краски в руки в дневной своей жизни. Только сегодня, почему-то, непреодолимое желание нарисовать сегодняшних гостей кафе захлестнуло ее и пробило некую стену, которой она отгородилась от реального мира.
С этого дня Оля   вернулась к рисованию, притащила в кафе папку с бумагой, карандаши, коробку пастельных мелков, акварельные краски. Она рисовала портреты посетителей. Особенно ей удавались детские личики. Из-под ее руки рождались образы удивительно похожие, но, кроме этого, ей удавалось передать характер того человека, которого она рисовала. Сразу было видно, этот человек очень добрый, этот веселый, этому свойственна задумчивость. Людей злых, заносчивых, недобрых она отказывалась рисовать. Ей стали платить за заказанные работы. А когда она рисовала без заказа, просто потому что ей нравился человек, если он не возражал, она вывешивала свою работу на стену кафе. Так что в кафе скоро получилась целая выставка ее работ. Иногда, посетители просили нарисовать два портрета – один домой, другой - на выставку. Оля   не называла цену своей работы, и ей платили столько, сколько хотели или могли. Так продолжалось до тех пор, пока предприимчивая Эмма Петровна не взяла решение этой проблемы в свои руки. В меню появилась строчка – «Портрет», и в правом столбике указывались цены  портретов углем, карандашом, пастелью, акварелью и даже маслом, хотя девушка и объяснила Эмме Петровне, что нарисовать портрет маслом за час, да и еще в условиях кафе просто невозможно.
- Ну и что, может, закажет тебе кто-нибудь, будешь дома рисовать или к клиенту домой поедешь.
На это Оле нечего было возразить, и строчка в меню осталась.
Скоро стены кафе сплошь были покрыты рисунками, и неугомонной Эмме Петровне пришла идея организовать конкурс на лучший портрет месяца. Рисункам присваивали номера, и целую неделю посетители голосовали, опуская записки в специальный ящичек. Затем, специальная комиссия, состоящая из тети Кати, завсегдатая кафе одинокого отставного полковника Леонида Сергеевича, приходившего почти ежедневно в кафе поужинать и не спускавшего с тети Кати глаз, и Эммы Петровны подводила итоги. Портрет - победитель выставки помещали в витрину кафе с соответствующей надписью. В витрине он стоял месяц, а затем, должен был состояться новый конкурс. Все это привлекало посетителей. Дела в кафе пошли на лад, и Эмма Петровна стала подумывать об  его расширении.  Она повысила Оле зарплату и разрешила, если та захочет, выходить на работу по вечерам с шести часов и только рисовать. Из денег, полученных за каждый портрет, десять процентов девушка вносила в кассу кафе. Все это принесло в дом сестер относительный достаток. Оля   смогла купить сестре и себе новые зимние сапоги, а сестре и новое зимнее пальто, настоящее взрослое, так как та росла и хорошела «не по дням, а по часам», как шутила Оля, смущая этим сестру неимоверно.

 VII

Сдав работу на конкурс, Игорь занялся текущими делами, довольно запущенными за месяцы работы над проектом. Работы было много, и она забирала столько сил, что, приходя домой, выпив наспех стакан молока, он валился на кровать и мгновенно засыпал, погружаясь, все в тот же прекрасный мир. Пришедшая в его сны девушка, больше не покидала Игоря. Она снилась ему из одного сна в другой. Он изучил каждую черточку ее лица, помнил каждое слово, произнесенное ею в их бесконечных беседах о смысле жизни, о любви, верности, об искусстве и о беззаветно любимой обоими живописи. Игорь помнил удивительное созвучие их представлений, помнил, как смеялись они, когда начатую одним фразу заканчивал другой, как отвечали друг другу на невысказанные, а только пришедшие в мысли вопросы. Он чувствовал, что им обоим было хорошо вдвоем. В его  снах они совершали прогулки на двух прекрасных лошадях, черной и серой, их сопровождала его собака – колли, верная и ласковая, полюбившая девушку, и даже защищающая лаем ее от него в разыгрываемых ими ссорах. При этом она так уморительно и вопросительно смотрела на Игоря, будто удивляясь, как он может так поступать с горячо любимой ими обоими девушкой. Ни прекрасного дома, ни собаки, ни лошадей в его реальной жизни не было. И девушки, к горю и почти отчаянию Игоря, тоже не было, и где ее искать он не знал, но чувствовал сердцем своим, что она где-то рядом живет в его мире, может быть в его городе. И нужно только постараться, сделать усилие, и они обязательно встретятся.
С той, знаменательной поездки друзей за город прошло две недели, которые они оба провели в работе. Только сегодня наступило некое затишье, и они смогли расслабиться.
Игорь сидел у окна, рядом со столом стоял пульман с начатым чертежом типового дома, который входил в проект нового микрорайона любимого города. Город рос и расширялся, и друзья гордились, что принимают в этом непосредственное участие.
Напротив, за столом, откинувшись на спинку удобного кресла, сидел Вадим. Он как всегда в свободную минуту что-то жевал, мурлыча себе под нос какую-то мелодию. В его уши были вдеты миниатюрные наушники,  он слушал музыку, исходящую из плэйера, лежащего на столе перед ним. Вадим наряду с архитектурой любил музыку «разную и многообразную», как он шутил, любил классику и джаз, был заядлым битломаном. Он собрал почти все  песни легендарного ансамбля, какие только было возможно достать в Ленинграде.
Игорь не стал мешать другу и открыл ежедневник. Запись «позвонить маме» привлекла его внимание. Он не звонил уже две недели. Вот это да, это было явное безобразие. Он мог не звонить день, два от силы, но две недели! Игорь виновато хмыкнул и набрал  номер ее телефона.
- Да, я слушаю, - услышал он знакомый голос.
- Мамочка, не сердись, не звонил, потому что заработался, подчищали с Вадимом накопившиеся за три месяца текущие дела …
- Ха, ха, ха, – в трубке зазвучал звонкий, не мамин смех.
Игорь оторопело замолчал. «Лариса, не может быть», - обожгла мысль.
- Ларочка, это ты? А голос, прямо как у мамы.
- Ну, наконец-то, узнал. Я, братик, я, – теперь он явственно различил богатые, переливчатые обертоны ее голоса, - мама мне рассказала о твоей работе, и я не дала ей позвонить, хотя она и собиралась.
- Ты когда приехала? Нужно было мне сразу позвонить. Ты надолго?
- Отвечаю по порядку, неделю назад, и думаю навсегда.
- Все так плохо?
- Это не телефонный разговор, братик. Ты приедешь? Мы тут пельмени затеяли! Левушка все о тебе спрашивал: «Где дядя Иго?». Помнишь, как он тебя звал? Теперь букву «р» выговаривает хорошо, а тебя зовет по-старому.
- Конечно, приеду, часов в пять устроит?
- Ждем братик, приезжай, – и Лариса повесила трубку.
- Ты с кем это говорил! Вид у тебя взволнованный больно! Не начальство ругало? – Вадим вытащил один из наушников из уха и заинтересованно смотрел на него.
- Леля приехала, - Игорь назвал сестру ее детским именем, - представляешь, неделю назад приехала и не сообщила.
- Леля? – Вадим побледнел, рассеянным движением вынул второй наушник из уха. – Надолго?
- Да, похоже, навсегда. – Игорь внимательно посмотрел на друга. – Вадя, а?
- Да ничего, ничего, просто неожиданно как-то, вот и разнервничался, ты не обращай внимания, – он вытер сразу вспотевший лоб.
- Ты что, все еще ее любишь? Не понимаю, а как же твоя женитьба по страстной любви? – Игорь сочувственно и добро смотрел на друга.
- Ну да, да люблю, любил всегда и, видимо, буду любить. А женитьба! Да, понимаешь, она уехала со своим режиссером, и свет померк, совсем померк. Ведь, перед отъездом пришла она ко мне, сама пришла. Помнишь, родители мои были тогда в отъезде, и жил я один. Пришла, вся какая-то вздернутая, нервная, но красивая как всегда. И обрушила на меня такое счастье, говорила такие слова… В общем, мы были вместе и одни на всей земле. А на утро, когда я заснул, убежала, оставив странную записку: «Люблю, прощай, не поминай лихом!». А когда я днем прибежал к вам, ты сказал: «Поздно, Вадя, поздно, уехала». И на мое ошарашенное: «Как уехала, куда?» - ты ответил. – «В Москву, навсегда, замуж выходить». Я даже не хочу имени этого режиссера называть. Как он мог не сделать ее счастливой, такую жемчужину, а? Ну а я тогда немного умер. Ты ведь помнишь? Жил как-то машинально. Работал, ел, спал, опять ел, работал. А тут Вика, закружила, обожгла даже, ну я и бросился в это чувство, как в омут, стараясь забыть Ларису, забыть любовь свою мальчишечью. Да вот не вышло. Отрезвление быстро пришло, через месяц. А тут - Андрюшка. В общем, ты все сам знаешь. Только сейчас начинаю понимать, что настоящую любовь не вырвешь из сердца, и нельзя принимать за любовь даже очень сильное влечение. Проходит оно быстро. А любовь – это когда не только тело притягивает тебя, но и душа рвется к другой душе, когда просто находиться рядом в одной комнате счастье великое, когда понимаешь друг друга с полуслова. Это счастье, когда приходит такая любовь, счастье, когда она разделенная, и все равно счастье, но и боль великая, когда уезжает от тебя любимый человек. Знаешь, я часто разговариваю в мыслях с Ларисой. Все спрашиваю ее, почему она так поступила, чего искала в жизни: карьеры, славы, денег? И не слышу ответа. Я все стерпел бы, если бы она была счастлива, но ведь это не так?
- Несчастлива, Вадя, несчастлива. Да ты не волнуйся так. Кто знает, может все к лучшему, и будете вы  оба еще счастливы. – Он подошел к другу, так и сидящему у стола, положил руку ему на плечо.
- Ну-ка, встряхнись! За счастье, за любовь свою нужно бороться, а у тебя появился шанс.
- Ты думаешь? - В усталых, замученных даже глазах Вадима вдруг вспыхнула надежда, преобразившая  его. «Да ведь он красивый, на Врубельского Алешу Поповича похож. Богатырь, косая сажень в плечах, волосы русые, глаза голубые, добрые, добрые. Полная противоположность Ларисе. « Да, видно противоположности притягиваются», – промелькнуло в голове Игоря.
 - Ладно, дружище, я поеду, встречусь с сестрой, все узнаю, а потом поговорим, лады?
-Ты только очень не затягивай, а то не доживу, – слабо улыбнулся Вадим.
Игорь позвонил, хотя в кармане лежали ключи. Уж очень хотелось, чтобы сестра открыла дверь, хотелось увидеть ее всю сразу, стоящую в дверном проеме.
- Игорь, ты? – услышал он родной, так похожий на мамин голос.
            - Я, Леля, я.
Дверь открылась. На пороге, улыбаясь, стояла сестра, такая же стройная, ставшая еще красивей. Ее красота заставляла даже зажмуриться, так ослепительно она была хороша. Только  усталые, грустные глаза выдавали ее душевное состояние. Она как в детстве повисла у него на шее, болтая ногами и смеясь. Лариса была маленькая, ростом ему по плечо.
- Хватит вам у двери стоять. Пельмени варятся. Быстро мыть руки и за стол, – мамин совсем нестрогий голос вернул их к действительности.
- Дядя Иго! – к Игорю со всех ног, раскрыв руки для объятия, бежал Левушка, любимый племянник. Молодой человек подхватил его на руки.
- Вырос как! Копия мамы, – Игорь закружил мальчика по комнате.
- За стол, за стол! – мама внесла  супницу с пельменями.
За столом, поедая огромное количество вкуснейших маминых пельменей, брат и сестра почти не разговаривали друг с другом.
Разговор был общий и касался работы Игоря, впечатлений Ларисы от Ленинграда. Они с Левушкой, оказывается, всю эту неделю посвятили прогулкам по любимым Ларисиным местам.
- Да, кстати, ты все обещал, обещал нарисовать наш портрет, так мы этого и не дождались. Но портрет наш нарисован и прекрасный портрет, – сказала Лариса, когда все вставали из-за стола.
- Пойдем, покажу, я его повесила в папином кабинете.
На стене в простой деревянной рамке висела картина, выполненная углем на простой оберточной бумаге. Со стены смотрели, будто живые, два родных Игорю лица. Одно по детски безмятежное, а второе… Сколько чувств было перемешано в глазах женщины на портрете: и грусть, и боль, и гордость и нежелание, чтобы кто-то ее жалел, и горе, старательно скрываемое под маской внешнего спокойствия.
- Какая талантливая работа! Кто нарисовал? – Игорь повернулся к сестре.
- Я знала, что тебе понравится. Представляешь, гуляли мы с Левушкой по Невскому, он устал и проголодался. Мы свернули на Литейный и нашли маленькое, уютное кафе. А там девушка в белом халате присела за столик напротив и нарисовала этот портрет и, представляешь, подарила его нам. Денег не взяла, сколько я не предлагала их ей.
- Очень талантливый художник, девушка эта. Понимаешь, портрет живой, он не просто прекрасно передает сходство, но и состояние души. Ты меня обязательно отведи в это кафе, договорились?
- Договорились, братик, договорились, – засмеялась Лариса.
- Мама, можно я сестренку украду ненадолго, покажу ей свою квартиру. Она ее еще не видела?
- Да езжайте, езжайте, понимаю, квартира только предлог, поговорить, посекретничать хочется.
Мама добро улыбнулась, подошла к обоим, обняла их, притянув друг к другу, поцеловала.
- Идите дети, за Левушку не беспокойся, Ларочка, накормлю во время и спать уложу. Надумаешь заночевать у Игоря – позвони, дочка.

 VIII

Оля стояла перед зеркалом и пыталась понять, красива ли она. Раньше, учась в школе, девушка не задумывалась над этим вопросом. Учеба  в художественной и обычной средней школах занимали все ее время. Как-то так получилось, что в свои восемнадцать она так и не влюблялась ни разу ни в своих одноклассников, ни в старшеклассников. Даже Алеша, любимец всех девчонок в классе, да и всей школы, создатель и солист вокально-инструментального ансамбля, не затронул ее сердца.
Оля всегда была общительна, открыта, весела, всегда окружена девчонками и мальчишками, но последние воспринимали ее как товарища, «своего парня». Это вполне ее устраивало, даже тогда, когда, то одна, то другая парочки отделялись от их дружной компании. А потом случилась  беда с мамой, и Оле совсем стало не до любви, ухаживаний и встреч с мальчишками. Она как-то вдруг повзрослела, стала серьезней, и сверстники, да и ребята постарше ее на два, три года, казались ей неразумными мальчишками. Ей казалось, что она пропустила возраст влюбленности, что все это детские забавы, а ей нужно заниматься серьезными делами: заботиться о Свете, зарабатывать деньги для их маленькой семьи, ну и, конечно, рисовать, что было для нее радостью великой, отдыхом и смыслом  жизни.
Оля вздохнула, потому что никак не могла  оценить себя объективно. В зеркале она видела девушку с  вьющимися волосами цвета червонного золота, не рыжими, а, именно, золотыми, длиной до лопаток, такими густыми, что обычные пластмассовые расчески ломались, когда  она    расчесывала их, и ей приходилось покупать деревянные гребни с редкими зубьями. Темно-карие, почти черные, глубокие глаза в темных ресницах, под дугами темных бровей, вопросительно смотрели на нее. Небольшой, строгий нос и  красиво очерченные губы, розовые, еще не знающие помады, завершали ее портрет.
- Вроде ничего, - подумала Оля. – Но вот веснушки, веснушки, неяркие зимой, становились заметней с первых дней весны, когда солнышко начинало пригревать землю. Плохо это или хорошо – веснушки? Где-то девушка читала, что веснушки придают очарование. Так придают ей  очарование веснушки? – Спросить было некого. В свой выходной день, отправив Свету в школу, она решила «почистить перышки», так всегда говорили женщины, работающие в кафе. Она решила искупаться. Разделась, увидела себя в зеркале и задала себе  вопрос: «так красива ли она?» Оля   вздохнула, тряхнула гривой волос и отправилась в ванную.
Искупавшись и надев махровый мамин халат, она с ногами залезла на диван. На голове красовалась чалма из полотенца.
«Почему вдруг я стала интересоваться этим вопросом? Столько жила, и было мне это все равно, и мама учила, что не в красоте счастье».
- Вот, доченька, вроде, я красива, а женское счастье обошло меня. Учитесь всему. Главное в жизни иметь побольше навыков в больших и малых делах, и чем больше их, тем лучше, - часто повторяла мама.
Она учила их готовить, убирать, стирать, шить, и за учебой в школе следила строго.  Мама прекрасно танцевала и их научила этому. Она, вообще, их воспитывала легко, вроде играючи. Девушка  почти не помнила, чтобы мама на них кричала, чтобы выражала свое недовольство ими. Только однажды, когда Оля   принесла домой из детского сада очень понравившуюся чужую куклу, ей попало от мамы. Та так расстроилась, что дальнейшее наказание, а Олю поставили в угол на целый час, подействовало на нее меньше, чем расстроенное мамино лицо.
- Никогда не бери чужого без спроса. Да и не проси чужого. Учись довольствоваться тем, что есть у тебя. Всегда найдутся более богатые, и дома их, вещи, игрушки будут лучше, краше твоих, но это не должно затрагивать тебя, иначе никогда не будешь счастливой. Все чего-то не будет хватать для твоего счастья, - говорила мама.
Оля запомнила эти слова на всю жизнь, они проникли  в сердце, стали образом жизни. Совсем недавно она рассказала о случае с куклой Свете, когда та затянула свое обычное: «Вот у всех девочек в классе есть джинсы, а у меня нет!»
- Ну, во-первых, не у всех, а у двух или от силы трех. Но разве в джинсах счастье? Разве добавят они тебе ума и красоты? Ведь, нет же. Так что же расстраиваться, если их у тебя нет.
Сестра подумала, подумала и согласилась.
- Какая у нас мама была удивительная, мудрая – премудрая, как Василиса Прекрасная, - сказала тогда Света.
« Так что же все-таки случилось со мной? Почему меня стало интересовать, как я выгляжу?» – вернулась мысленно к мучившему ее вопросу Оля.
Сны, во всем виноваты сны. Но может ли такая разумная, рассудительная девушка, какой она себя считала, влюбиться во сне?
« Будь честна сама с собой, Оля!» – приказала она себе.
Да, она влюблена. Ну, как еще назвать  это волнение, что охватывает ее каждый раз, когда она думает о герое своих сновидений.
-Этого еще мне не хватало! – воскликнула Оля.
Она встала. Стремительно двигаясь по комнате из угла в угол, она думала, думала, что же ей делать с этим чувством, неожиданно захватившим всю ее душу. И ничего не приходило ей в голову.  Решения этой проблемы не было.
- Мамочка, мамочка, как не хватает мне тебя, особенно сейчас, - вздохнула Оля. Мудрая мама сразу бы нашла решение этой проблемы.
Девушка села в любимое мамино кресло, которое  еще чуть-чуть пахло мамиными духами. Оля зажмурилась, вроде и мама рядом. На душе сразу стало легко и спокойно.
Почему она так разволновалась. Что будет, то будет. Ведь от нее не зависит, как повернется ее жизнь в будущем. Просто нужно все-все, что от тебя зависит, делать сегодня, сейчас, как можно лучше делать, так всегда говорила мама. Девушка улыбнулась, мама опять помогла, как всегда помогала в трудную для нее минуту. Оля   переоделась в старенькие брюки и рубашку, на голову повязала косынку. Оглядев комнату, осталась довольна. Было чисто, все вещи были на своих местах, это Светочка убрала квартиру в воскресенье. До ее прихода из школы еще было часа три
- . Нужно порадовать сестренку. Пожарю картошку к ее приходу,- решила Оля. Это была любимая Светина еда.
Оставалось часа два свободного времени, можно порисовать. Девушка взяла мольберт, открыла масляные краски. На мольберте стояла начатая картина. На ней был изображен тот, кто приходил к ней во снах, ее любимый, теперь Оля   ясно это осознавала. Он сидел на поваленном дереве, за ним текла их река, около его ног лежала собака, повернув морду к зрителю. Это была колли, любимая Олина порода. Она смотрела любящим, преданным взглядом, и, казалось, вот-вот завиляет пушистым хвостом. Портрет собаки удался девушке на славу, она была как живая, от кончика хвоста, сильных лап, до блестящего черного носа и торчащих, будто вслушивающихся во что-то ушей. А вот портрет молодого человека был не закончен, вернее, все удалось изобразить художнице: и сильные босые ноги, в закатанных брюках, и широкие загорелые плечи, с капельками воды, как будто молодой человек, только что искупавшись, переоделся и сел отдохнуть на бревно, и сильные руки, спокойно лежащие на его коленях. А вот  лицо было только чуть обозначено. Оля   решительно взяла кисти, и началось настоящее чудо. Вот глаза заискрились сине-зеленым светом, потом на холсте появился решительный нос с небольшой горбинкой, а вот и улыбка проявилась сама собой. Напротив нее на мольберте стоял портрет ее любимого. Совершенно живой, он  добро и нежно улыбался ей и только ей.
- Кто это? – сестра  удивленно заглядывала через Олино плечо на картину.
- Ох, как время пролетело, я и не заметила. Ты давно пришла?
- Да нет, только что. Так кто же это, Оля? – повторила свой вопрос Света, - прямо как живой.
- Да так, знакомый один, потом расскажу. Пойдем чистить картошку, я тут совсем заработалась, а ведь хотела приготовить твою любимую, жареную.
- Да я не очень голодная, на большой перемене пирожки с девчонками ели, но от жареной картошки никогда не откажусь.
И сестры, обнявшись, отправились на кухню. За ними  наблюдал молодой человек с портрета, стоящего на мольберте у стены.

 IX

Игорь открыл дверь. Брат и сестра стояли на площадке пятого этажа нового девятиэтажного дома на проспекте Ветеранов. Дом был кооперативный. Архитектурной мастерской выделили несколько паев, и Игорю, как молодому перспективному специалисту предложили вступить в этот кооператив. Помогли родители, друзья, и вот она, его однокомнатная квартира, его гордость. Он все переделал в ней своими руками. Убрав кладовую, сделал из кухни нечто среднее между столовой и гостиной, поставив в центре круглый стол и расписав стены так, что, казалось, люди за столом сидели на поляне, на которой почему-то стоит газовая плита и мойка с краном горячей и холодной воды. Пейзаж переходил с одной стены на другую. Березы, казалось, шелестели от легкого ветерка. Через кружевную листву проглядывало солнце. На побеленном с добавлением синьки  потолке, так похожем на голубое небо, была прикреплена модная лампа «дневного света». Так что и вечером создавалось впечатление теплого летнего дня. Комната была довольно обычна. Светлая, полупустая с диваном-кроватью, стоящим боком к стене, объединяющей балконную дверь и двухстворчатое окно, шкафом с отделениями для вещей и посуды. Еще в комнате стоял письменный стол с лампой под зеленым абажуром и стул. Больше в комнате вещей не было. Стены, оклеенные простыми светлыми обоями, сплошь были увешаны картинами. У стены стоял открытый мольберт с начатой картиной, повернутой так, что работу художника нельзя было увидеть.
- Ну, заходи, сестренка, – пригласил Ларису Игорь.
После осмотра его холостяцкого жилья, они устроились на кухне. Игорь поставил чайник. Зажег большую толстую свечу, стоящую на столе. Она источала приятный аромат. Казалось, они на даче, сидят перед домом, а вокруг деревья, кусты, пахнет цветами. Они почему-то замолчали. Так и сидели рядышком, рука Ларисы в сильной доброй руке брата, плечи поддерживают друг друга, пока чайник веселым свистом не нарушил их молчания. Игорь заварил любимый цейлонский чай с добрым слоном на этикетке.
- Ну вот, а теперь рассказывай, все рассказывай, сестренка, как на духу. Как пришла к жизни такой? – Игорь потягивал чай из любимой керамической кружки.
Лариса задумчиво помешивала ложечкой  в чашке.
- С чего начать? – Вся ее жизнь, как на экране, стала разворачиваться перед ее глазами.
- Да ты вроде знаешь все, братик. В общем, дура я была, зазнайка страшная. Считала себя красавицей первой и умницей великой. Думала, достойна я жизни лучшей, яркой, полной поклонников, славы, успеха. А тут встретился Виктор, Виктор Николаевич, умный, начитанный, умеющий ухаживать красиво, богато. Задарил подарками, вскружил голову заманчивыми предложениями. «Вы, Ларочка, талант, бриллиант чистой воды. Вас ждет карьера киноактрисы. Буду снимать вас во всех своих фильмах. Не сомневайтесь, успех вам обеспечен», - говорил сладкие речи. Цветами, подарками без числа задарил. Красивый, обаятельный, в меру полный. Его не портила даже небольшая лысина. Всегда был почтителен, галантен даже, никаких грубостей себе не позволял. « А вдруг это судьба? Он не противен мне. А любовь? А что любовь? Стерпится – слюбится. А тут кино, карьера», – так я думала и дала согласие на его предложение, к великому удивлению вас всех. – Лариса взволнованно перевела дух.
- А как же Вадим? – тихо спросил Игорь.
- Вадим? Вадим – моя первая и, пожалуй, единственная любовь. – Лариса замолчала, о чем-то сосредоточенно думая.
Игорь смотрел на сестру. Красивая, гордая, даже неприступная обычно, сейчас была так беззащитна. Хотелось обнять ее, утешить, сказать, как говорил в детстве: «Все пройдет, Ларочка, все пройдет». Игорь вздохнул.
- Прости, я задумалась, – Лариса подняла голову. Он увидел, что глаза ее полны слез, достал из кармана платок, протянул ей.
- Убежала я от Вадима, от любви своей убежала. Будто можно от нее убежать. Она ведь в сердце твоем, и куда ты, туда и она. Да, не знала я тогда этого, – всхлипнув, продолжала свой рассказ Лариса.
- Приехали в Москву. Виктор был честен, куда-то позвонил, и нас расписали через неделю. Я вас даже не пригласила, позвонила только, что, мол, вышла замуж, еду в свадебное путешествие в Париж. Как, наверно, маме было обидно. Но мама, чудная наша мама ни словом не упрекнула, поздравила, счастья пожелала. И мы уехали. Сначала вроде все было ничего. Муж явно мной гордился, всюду возил, всем показывал: «Моя жена» -  жест в мою сторону, и в Париже, и дома в Москве. Жизнь закружила, как в сказке: приемы, рауты, презентации. Наряды, украшения покупал не скупясь. О работе ни слова, но думаю, успею еще. А тут почувствовала, что беременна. Он как-то странно  воспринял эту новость, ни слова радости. Заперся в кабинете и не выходил до утра. Я ничего не понимала. В общем, Игорек, утром Виктор вышел, гладко выбрит, под глазами синяки: «Я рад»,- сказал,- рожай. И все. Будто подменили его. Пить начал, задерживаться по вечерам. Я терпела, думала, это оттого, что я некрасивая стала, толстая. А он иногда приедет пьяный, сядет напротив и плачет. Спрашиваю: « Виктор, что с тобой?»  «Да так», - говорит, - « верная моя женушка, ничего».
Родила я Левушку. Роды были трудные. Муж очень нервничал. Профессора привез. Потом цветы, фрукты возил, пока не выписали из больницы.
Виктор Левушку на руки не брал, только подходил к кроватке и подолгу смотрел, смотрел.
« Хорошо, что на тебя похож», – говорил.
И опять все пошло по-старому. Я дома, с сыном вожусь, а он все по раутам, гулянкам разным, работу забросил. Потом еще хуже стало. Выпьет, под утро заявится и ко мне, а я не могу. Раньше могла без любви, а после рождения сына никак, вроде стыдно перед маленьким. Раз отказала, два, он и перестал настаивать. Совсем перестал дома появляться. Потом слухи стали разные до меня доходить, что любовницы у него появились и старые, и новые. Так долго продолжалось, около года. А потом как-то приезжает домой трезвый, как стеклышко.
« Все, Лариса, погулял и хватит. Начинаю работу большую. А ты живи. Деньги я на твое имя положил», - и протягивает сберкнижку. Я молчу и не знаю, что и ответить.
Он смотрел на меня как-то странно, долго-долго. Потом поцеловал в лоб, как детей целуют, собрал сумку дорожную и уехал.
Так я и жила, жена не жена, вдова не вдова, сама не знаю кто.
Левушка уже вырос, все про папу спрашивает, а он в редкие наезды почти не общался с ним. Подарки, игрушки присылал, а вот разговаривать, повезти куда-то не мог почему-то, чувствовалось, хотел, но не мог. Устала я от такой жизни. Ни работы, ни мужа. Чувствовала, сердце леденеет, в сосульку превращается, только Левушка и удержал меня в этой жизни.
Собралась я, няню наняла, чтоб за сыном присмотрела, пока меня дома не будет, и поехала к мужу на съемочную площадку. Приехала в город южный, где фильм снимали. Прямиком поехала в гостиницу, благо одна она была в том городе. Обращаюсь к администратору, а она мнется как-то, но номер назвала. Я туда. Постучала. Долго никто не выходил. Поняла я, что мой муж там не один. Как только дверь приоткрыл, я ему и говорю, мол, подожду тебя в ресторане, а сумку возьми. Повернулась и быстро пошла к лестнице, даже выражения его лица не видела. Просто не смотрела на него. Минут через пятнадцать спустился он. Бледный, но чисто выбритый, подтянутый, собранный. Поздоровались. Сели за столик. Заказали бутылку коньяка, закуску какую-то. И произошел разговор, трудный, но поставивший все точки над «и».

« Виноват я перед тобой, девочка, дважды виноват», - Виктор смотрел на меня с нежностью, и во мне что-то отпустило. Я заплакала.
« Прости, Ларочка. Ты поплачь, поплачь, это облегчает душу. Это я старый, разучился плакать. От этого на душе собирается тяжесть и давит, давит. И от тяжести этой начинаешь бросаться в крайности разные: это и выпивка, это и женщины и работа, когда захватывает целиком. Только бы не думать». – Виктор закурил, налил две рюмки: себе и мне. Выпил.
« Я много старше тебя, больше понимаю в жизни, во всяком случае, так мне казалось, должен был предупредить тебя, что браки созданные без любви чаще всего обречены на крах. Но я полюбил тебя так сильно, как не любил никогда, а в моей жизни было много увлечений. Думал, что все это была любовь, но, только узнав тебя,  понял, что значит настоящая любовь. Я любил, и мне казалось, что моей любви хватит на двоих, и она так сильна, что зажжет и твое сердце, и ты полюбишь меня и…», - сигарета догорела, и Виктор сразу же зажег вторую.
« Понимаешь, я не знал, что ты такая молоденькая, уже успела кого-то полюбить. Не возражай», - он не дал мне ничего сказать в ответ.
« Ты сейчас поймешь, как я об этом догадался. Я ведь думал, что твое сердечко свободно. Был так счастлив, ослеплен своей любовью, что не почувствовал, что это не так и до нашей свадьбы, да и после… Только, когда ты сообщила, что ждешь ребенка, я понял все. Это был для меня удар, страшный удар. Ты помнишь, я заперся в своем кабинете и думал, думал. Видишь ли, девочка, я виноват перед тобой, что не сказал тебе до свадьбы, что  бездетен. У меня не может быть детей. Мальчишкой  переболел свинкой с такими последствиями. Всю ночь  просидел, глядя на твой портрет, и разговаривал с тобой мысленно. Понял свою вину и решил искупить ее, решил пусть будет ребенок, твой – значит и мой. Буду его любить, как своего. Так решил, но получилось все иначе. Я мучился ужасно, ревновал к неизвестному мне твоему избраннику, стал пить, встречаться с женщинами. Потом были роды. Я пытался почувствовать отцовскую любовь, но ребенок был такой маленький, красный кусочек плоти, что у меня ничего не получилось. Я обиделся на тебя, на себя, на жизнь, на судьбу свою и стал искать утешения в вине, с подругами и старыми, и новыми. А, однажды, придя к тебе, отчаявшись унять боль свою с другими,  вдруг явственно увидел в глазах твоих отвращение, и решил не мешать тебе. Я хотел даже уйти из жизни, но, слава Богу, что-то удержало меня. Теперь, стараюсь не мешать тебе. Живи, как хочешь, как можешь. Левушка, прекрасный мальчик, но что-то останавливает меня от сближения с ним, сам не знаю что. Если ты хочешь свободы,  можешь получить ее в любое время. Не смотря ни на что, я благодарен тебе, за то, что ты была в моей жизни, как яркая звездочка, сверкнула холодной красотой, но не согрела. Не твоя в этом вина, девочка, а скорее моя беда. Вот так», - его усталые глаза добро смотрели на меня. Я ревела, как маленькая девочка, сморкаясь в его платок, который он протянул мне, как только слезы полились из моих глаз.
          « Тише, девочка, Тиш», - он накрыл мою руку своей, - ты еще очень молода. Мы не знаем, что ждет нас за поворотом, надо верить и надеяться», – я кивнула головой, вытерла слезы. - Вот и молодец. Завтра поедем в Москву и разведемся».
- Так мы и сделали. И вот я здесь, – закончила свой рассказ Лариса.
- Так что, Левушка сын Вадима? – Игорь еле сдержался, чтобы дать сестре закончить свой рассказ.
- Как ты догадался? – Лариса удивленно смотрела на него.
- Да так, в общем, - Игорь явно смутился. – Лариса, родная, не спрашивай меня, ладно? Будем считать, что интуиция у меня такая. – Игорь улыбнулся.
- Ты знаешь, твой рассказ перевернул все мои представления. Я думал, что муж твой подлец, ловелас, пьяница, а оказалось, просто очень несчастный человек. Часто так бывает, думаешь о человеке плохо, не любишь, не уважаешь его, даже презираешь, но вдруг поступок его, слово, сказанное им в нужное время, в нужном месте переворачивают твое представление о нем, и ты понимаешь, что не плох этот человек вовсе, а просто жизнь его поставила в такие условия.
- Знаешь, - Лариса улыбнулась, вытирая слезы, - мы расстались очень хорошо, друзьями. После развода я еще неделю прожила дома, и Виктор был с нами. Много играл с Левушкой, помогал собирать вещи, настоял на разделе имущества, хотя я долго отказывалась. Убедил меня, что я не одна, у меня сын. Сказал, что я всегда могу к нему обратиться в трудную минуту, просил писать, звонить. Ты знаешь, я тоже попросила у него прощения за ложь, за нелюбовь, за молчание долгое и гордое, за то, что не дала ни счастья, ни радости. Так и расстались. – Она, совсем успокоившись, повернулась лицом к брату.
- Игорек, что это я все о себе, а ты как, расскажи.
- Понимаешь, рассказывать пока вроде не о чем. Работаю много, интересно. Вот с Вадимом подали работу на конкурс. Гостиничный комплекс в Сочи собираются возводить. Три месяца корпели.
- А как там Вадим поживает? – Лариса вертела чайную ложечку, внимательно ее рассматривая. Вопрос был задан вскользь, будто ее это совсем не интересовало.
-Да, ничего. Ты же знаешь, я писал, Вадим с женой развелся, очень страдает, что с сыном может видеться только по воскресеньям. На удивление из него получился замечательный отец.
- Жениться не собирается?
- Нет, невестой не обзавелся, по-моему, живет воспоминаниями.
- Да, ты писал, что он страстно любил свою жену, - как-то сразу погрустнела Лариса.
- Ох, сестренка, что-то ты не спроста интересуешься Вадимом, а? – Игорь добро улыбался.
- Что ты придумал, - возмутилась Лариса, почему-то покраснев до корней волос.
Игорь знал, что его сестра крайне редко краснела. Улыбка его стала еще шире.
- Любовь его страстная оказалась просто влюбленностью, влечением, попыткой забыть кого-то другого. Ты не знаешь кого?
- А почему я должна знать? – она покраснела еще больше, хотя, казалось, это было невозможно.
- Ну, а я то, уж подавно, не должен знать, - хитрил Игорь. Он хотел, чтобы сестра сама себе призналась, «призналась в чем?» - подумал он. – «Любит ли она еще Вадима? Сколько времени прошло».
- Не молчи, братик, не молчи, – Лариса вопросительно смотрела на него. И в ее глазах, грустных еще мгновение назад, он вдруг увидел лучик надежды.
- Ларочка, я думаю, что вам с Вадимом необходимо встретиться, и все обсудить, как можно скорее. И, обязательно, скажи ему всю правду, он парень честный, открытый – заслуживает знать правду.
- Да, ты прав, как всегда, прав. Что бы я без тебя делала, непутевая. – Сестра придвинулась, положила голову Игорю на плечо. Он обнял ее. Так они и сидели, молча, и им было хорошо, просто сидеть и молчать, ощущая тепло друг друга.
- Ой,  моя маленькая сестренка совсем спит, глаза слипаются. – Он потерся носом о ее нос, была у них такая детская забава.
- Я сейчас постелю тебе на диване, а себе на раскладушке. Марш в душ. Чистое полотенце в шкафчике, там и зубная щетка новая лежит.
- Угу, - только и сказала Лариса, послушно отправляясь в ванную.
Игорь быстро постелил обе постели. Пока Лариса плескалась в ванной, он  набрал номер Вадима. Тот снял трубку мгновенно, будто сидел у телефона.
- Ну? – только и вымолвил он, - не томи.
- Все хорошо, даже лучше чем можно было ожидать. Крепись, друг, и действуй. Все, не могу говорить больше. Лариса из ванны выходит. – И Игорь повесил трубку.
- Ой, а ты так и не рассказал о своих делах. Какая же я эгоистка, все о себе и о себе.
- Спать, сестра, спать. На сегодня рассказов хватит. «Утро вечера мудренее». Завтра все расскажу.
Брат и сестра легли, и оба сразу заснули. Для Игоря это было обычное дело, так он засыпал каждую ночь последние полгода, а вот Лариса заснула так впервые за годы замужества. После разговора с братом у нее полегчало на сердце, в нем проснулась надежда.
- Вдруг еще не все потеряно, - это была последняя мысль и она заснула.

Х

Утром их разбудило солнце. Оно ворвалось в комнату, рассыпалось на множество цветных лучей в хрустальном графине, стоящем на углу письменного стола, нежно приласкало Ларисину щеку, требовательно коснулось закрытых глаз Игоря, пробиваясь через ресницы будто говоря: «Пора вставать, лентяи. Вот оно я, пришло в ваш город, а вы спите, а ведь я этой осенью редкий гость».
Игорь засмеялся, потянулся и поднялся.
- Здравствуй, Солнце! – Он подошел к окну совсем отдернул шторы. Солнце заполнило всю комнату.
- Мгм, - неясно замычала Лариса, не открывая глаз. – Спать хочу, еще рано, наверное.
- Вставай, вставай. Посмотри, какой день!
Игорь отправился умываться. А Лариса, с трудом открыв глаза, даже ойкнула от этого обилия света, льющегося потоком из чисто вымытого окна. Она села и засмеялась тихим, нежным, переливчатым смехом, который так любили ее родные, друзья, и который почти перестал звучать во время ее Московской жизни. Только Левушка слышал этот смех, только с ним она оживала и превращалась из мраморной статуи в простую, любящую женщину.
«Как хорошо!» – подумала Лариса.
Поднявшись и, надев рубашку Игоря, которая вполне сошла за утренний халат, она огляделась.
Все стены комнаты были увешаны картинами. Это были замечательно выполненные пейзажи одного и того же места, вернее местности. Глядя на них, вы как бы вместе с художником совершаете прогулку по солнечной поляне, покрытой яркими цветами. Потом по лесной дороге выходите к реке, тихой спокойной лесной реке, отдыхаете на поваленном дереве. Дальше дорога выводит вас к дачному поселку, построенному прямо в лесу, так, что лесные деревья окружают дома и за заборами. Внимание ваше привлекает двухэтажный, деревянный дом с верандой и балконом над ней.
Лариса была полностью поглощена этим зрелищем, когда в комнату с полотенцем на шее вошел улыбающийся Игорь.
- Где это? Что это за место такое? Мне захотелось туда поехать, войти в этот дом. – Сестра вопросительно посмотрела на брата.
- И мне хочется, сестренка, очень хочется. Дом этот продается, и если мы с Вадей выиграем конкурс, то купим этот дом в совместное владение. Очень на это надеюсь. Иди, умывайся, - Игорь остановил уже слетающие с губ Ларисы вопросы. – Поговорим за завтраком. Тебе омлет или глазунью?
- Конечно омлет, твой фирменный. – Она обратила внимание на мольберт, стоящий у стены и повернутый так, что картину, что была на нем, нельзя было увидеть. – А эту можно посмотреть?
- Мне бы не хотелось показывать неоконченную работу. Как закончу обязательно покажу. Договорились?
- «Хозяин-барин», - улыбнулась Лариса и отправилась в ванную.
Вскоре из кухни полились вкуснейшие запахи, заскворчал бекон, поджариваемый с луком на сковороде, слышались звуки взбиваемых яиц и  шипение раскаленной сковороды, принявшей в себя взбитые с молоком яйца. Все это было посолено и поперчено и издавало такой аромат, что Лариса ощутила голодный спазм в желудке.
- Братик, в тебе погиб повар. Не знаю, какой ты архитектор, а повар, судя по запахам отличный. Я готова. – И она уселась за уже сервированный к завтраку стол.
- Ну вот, а ты говоришь – погиб. Не погиб, а живет и здравствует. Люблю готовить, творить, придумывать блюда, когда есть свободное время. Но так как его становится все меньше и меньше, то готовлю я последнее время все реже и реже. А архитектуру я люблю много больше, ты же знаешь, это мечта моя с детства стать архитектором и придумывать дома, не просто строить, а именно придумывать. Ну вот, готово! – и он водрузил на подставку, поставленную в центре стола большую сковороду под крышкой.
- Оп-ля! – и крышка была снята.
Омлет посыпанный свежей зеленью, с симметрично расположенными ломтиками поджаренного бекона, был поистине произведением искусства, как и все, что выходило из-под талантливых рук Игоря.
 – Прошу. – Он подал Ларисе тарелку с большим ломтем омлета.
- Ой, я столько не съем! – засмеялась она, но храбро принялась за еду. Вскоре тарелки были пустые. И вкусный кофе, умело сваренный Игорем, закончил утреннюю трапезу.
Брат и сестра перешли в комнату.
- Теперь рассказывай, что это за место такое, где оно расположено. И вообще, что в твоей жизни происходит. – Лариса серьезно и требовательно смотрела на брата, усевшись с ногами на сложенный диван.
Игорь взял стул и сел напротив нее.
- Прямо не знаю с чего начать? – задумчиво произнес он.
- А ты не думай, начни с начала, – помогла сестра.
И Игорь рассказал о снах, так неожиданно пришедших в его жизнь, о том как во снах целый месяц он подробно изучал местность, как, наконец, нашел свой дом, как живет в нем с верным другом собакой колли, как из сна в сон пытался узнать ее кличку, и, наконец, узнал, что собаку зовут Дон, и что это никак не связано с одноименной рекой.
Он рассказал, что во дворе его дома стоит конюшня с прекрасными двумя лошадьми, и что он катается на одной из них по утрам.
- С кем? – тихо спросила Лариса. Она сидела, почти, не дыша, внимательно слушая Игоря. Так она, пожалуй, слушала его только в детстве, когда старший брат рассказывал ей волшебные сказки, в которых девушки находили своих принцев, а юноши обязательно принцесс, в которых любовь была чиста, сильна и за нее герои боролись и всегда побеждали.
То, что рассказывал Игорь, было похоже на сказку, и Лариса почти не верила ему, просто такого не могло быть, но брат никогда не обманывал ее, никогда не давал повода не верить ему.
- С кем? – переспросил Игорь. – Да, сестренка, конечно, во снах есть героиня. Правда она появилась не сразу. Сначала неясным силуэтом. Но от сна ко сну ее образ становился все яснее, четче, и, наконец, с месяц назад, мы подружились, мы вместе гуляем, скачем по утрам по лугам, купаемся в речке и говорим, говорим. Ты знаешь, я не верил, что существуют половинки одного целого, он и она, разбросанные по белу свету и, что нужно искать и найти свою половинку. Так вот, я нашел свою, но, к сожалению, только во сне. И где мне искать ее наяву, я не знаю.
Игорь замолчал, нелегкие думы завладели им полностью. Лариса не мешала, она сидела рядышком, положив свою руку на руку брата. Ей очень хотелось помочь ему, но как? «Какие мы невезучие в любви» - подумала она. Брат такой красивый, умный, добрый и талантливый в свои двадцать девять один. Все его многочисленные подруги сменялись так быстро, что не оставили никакого следа в его жизни и в ее Ларисиной памяти. Сейчас она думала, что он, пожалуй, и не любил вовсе, а без любви не сближался ни с одной из девушек, которые явно проявляли к нему интерес, будто берег себя для кого-то. «А если он не встретит ее?». Эта мысль обожгла Ларису. Она посмотрела на брата, он сосредоточенно молчал, глядя в одну точку перед собой. «Нет, не может так произойти. Они обязательно встретятся в реальной жизни».
- Вы обязательно встретитесь в реальной жизни. - Уверенно повторила вслух свою мысль Лариса. – Обязательно! Я верю в это.
- И я верю, сестренка, верю и надеюсь, - улыбнулся Игорь.
- Ох, и засиделись мы, уже десять. Хоть причина опоздания у меня уважительная: в кои веки сестра родная объявилась, но все же нужно спешить. Ты домой или у меня останешься?
- Домой к Левушке.
- Тогда собирайся, я тебя завезу и на работу.

XI

На работе Игоря встретил бледный, похудевший за одну ночь Вадим.
- Я предупредил начальство, что ты задержишься. Они решили, что ты на объекте, я не разубеждал. Ну, что? – Вадим взволнованно ходил по комнате из угла в угол.
- Вадя, сядь, у меня голова закружится, - Игорь подошел к другу, взял за руку и как маленького усадил на стул.
 - Как Лариса? Она спрашивала обо мне?- спросил Вадим
- Спрашивала.
Вадим налил воды в стакан, стоящий на столе, и залпом выпил.
- Да, не волнуйся ты так. – Игорь добро улыбнулся, сел рядом, положил руку на колено друга, хлопнул по нему.
- Значит так, ничего рассказывать тебе не буду. Разбирайтесь сами. Но одно скажу. Надежда у тебя есть и большая. Бороться за любовь надо. А за Ларисину любовь бороться стоит вдвойне. Бери отгул и езжай к нам домой, она там сейчас, я ее туда завез, или нет. Позвони и пригласи к себе, там и поговорите.
- Да, я вечером позвоню, - Вадим еще побледнел, хотя казалось, это было уже невозможно.
- Вадя, ты не доживешь до вечера. Бери трубку и звони, а я к начальству за твоим отгулом, - Игорь сунул Вадиму телефон и вышел.
Вадим потер виски, вздохнул и решительно набрал номер. Услышав длинные гудки, он уже хотел повесить трубку, когда услышал:
- Да, я слушаю.
- Лариса, это  Вадим.
После небольшой паузы в трубке прозвучало.
- Да, Вадим,  рада тебя слышать.
- Леля, - назвал он Ларису ее детским именем, - ты сейчас свободна? Я хотел бы поговорить, очень хотел бы.
- А как же работа? – тихо спросила Лариса.
- Взял отгул, мне трудно откладывать нашу встречу. Ты не могла бы приехать ко мне. Я живу в родительской квартире. Папу перевели в Министерство в Москву, там дали квартиру, а эту родители оставили мне. Я там живу один.
- Хорошо, сейчас соберусь и приеду, – еще тише ответила Лариса.
- Леля, ты помнишь адрес, может заехать за тобой?
- Нет, нет, я сама, – голос прозвучал чуть громче, – сама. Буду через час.
- До встречи, - Вадим вытер пот, обильно выступивший на лбу.
- Ну, поговорили? – с порога спросил вошедший Игорь. – Отгул тебе я оформил. Иди домой, Вадя, иди. Порядок, хоть какой-никакой, наведешь. Вот, возьми, я в буфете купил. - Игорь протянул пакет другу.
- Что это?
- Как, что? Бутылка шампанского, коробка конфет, банка кофе растворимого, яблоки, в общем, что было в ассортименте.
- Спасибо, Игорь, что бы я без тебя делал.
- Да уж действительно. Не забудь, отгул на один день, завтра на работу.
- Не забуду, – улыбнулся, как-то сразу собравшийся, сосредоточившийся Вадим.
- Спасибо, друг, - произнес он и скрылся за дверью.
- Ни пуха, ни пера, - в уже закрытую дверь произнес Игорь и сам себе ответил, - К черту.
Вадиму удалось сразу же поймать такси, и через полчаса он был дома. Квартира родителей была в центре, в старой части города, большая четырехкомнатная квартира на втором этаже старого, перепланированного дома на улице Восстания. Она была частью роскошной квартиры, занимавшей весь второй этаж дома, с большим залом для приемов, спальнями, выходящими окнами на улицу и комнатами для прислуги, выходящими окнами в колодцеобразный двор. Туда же вел второй выход из большой кухни, ведущий на так называемый «черный ход» - узкую крутую лестницу. Потом в шестидесятые годы, точнее Вадим не помнил, дом закрыли на капитальный ремонт, перепланировали на отдельные двух, трех, и четырехкомнатные квартиры. Вот такую квартиру дали отцу Вадима, работавшему тогда директором закрытого НИИ. Когда отца перевели в Москву, квартира досталась Вадиму, успевшему к этому времени развестись и вернуться домой.
Квартира была полупустая, полностью обжита была, пожалуй, только одна комната Вадима. Мебель родители увезли с собой, а за это время Вадим купил только стол, четыре стула, кресло-качалку и телевизор, который редко включал. Главной его гордостью был музыкальный центр прекрасного качества. И вечерами он слушал любимую им музыку, сидя в кресле качалке. Быстро прибрав разбросанные вещи, вытерев пыль и поставив, купленные им по дороге, цветы в вазу, он начал ждать Ларису. Вернее он стал ждать ее с того момента, как повесил телефонную трубку, но занятый делами, он не испытывал такого нетерпения. А сейчас минуты превращались в часы. Томительное ожидание закончилось минут через тридцать, в передней прозвучал звонок. Сердце колыхнулось и замерло в груди, Вадим пошел открывать дверь.
На пороге стояла она, Лариса, повзрослевшая чуть-чуть, но такая же прекрасная, недосягаемая красавица, которая почему-то обратила внимание на него, только окончившего институт, начинающего архитектора, ужасно стесняющегося своей немного полноватой фигуры, медвежьей неуклюжей силы, погруженного в музыку, друга ее брата. Она перевернула его жизнь, принесла в ее довольно спокойное размеренное течение непредсказуемость, краски яркие, чувства сильные, радость великую. А потом, достигнув кульминации, все разом закончилось с ее отъездом.
Он смотрел ей в глаза и молчал.
- Можно войти, - нарушил тишину ее мелодичный голос.
- Да, да, конечно, проходи, - Вадим пропустил ее в коридор, закрыл входную дверь. Она так и стояла в коридоре, не входя в комнату, где в открытую дверь были видны красные гвоздики в высокой хрустальной вазе, эти вечные цветы, которые независимо от времени года продаются во всех уголках России веселыми южными молодцами, сверкающими белозубыми улыбками и в Москве, и в Норильске.
Лариса повернулась к Вадиму лицом. Она стояла, опустив руки, чуть-чуть наклонившись к нему. Вадим заглянул в ее глаза, и стена, воздвигнутая неизвестно кем между ними, рухнула в одно мгновение.
Шаг вперед и Лариса уткнулась носом в родное плечо, Вадим обнял ее так крепко, что она задохнулась.
- Медведь мой, - только и смогла она вымолвить.
Вадим сразу же ослабил объятия, все же не отпуская ее.
- Ведь, мой? Скажи, ты мой? – глаза, искрящиеся, сине-зеленые глаза смотрели ему в душу с надеждой и любовью. Вадим сразу же это понял. И тугая пружина, держащая в тисках его сердце, лопнула, и оно забилось ровно, сильно в груди, разнося горячую кровь и безмерную радость по всему его существу.
- Твой и только твой, - чуть слышно, прямо в родное ушко произнес Вадим.
- Скажи! – требовала, просила, молила она.
- Люблю, люблю, всю жизнь люблю, и не переставал ни не минуту.
- И я, и я, – ответила она, прижимаясь к нему.
Вадим подхватил на руки дорогую ношу, закружил в просторной прихожей. Услышал родной, переливчатый смех и понес туда, куда тянула их неодолимая сила.

XII

Вадим смотрел на Ларису, доверчиво спавшую рядом. Голубые тени под густыми черными ресницами выдавали усталость, что заставила ее заснуть на полуслове их сбивчивого разговора. Она спала, его Лариса, и он не верил своему счастью, свалившемуся нежданно-негаданно.
Он и мечтать себе не позволял о таком стечении обстоятельств, искренне желая ей счастья в браке, готовил себя к одинокой холостяцкой жизни. Второй раз он не собирался делать ошибку, которую совершил, женясь на Виктории, стараясь забыть единственную свою, на всю жизнь, любовь. Брак без любви превратился в муку. Они раздражали друг друга абсолютно всем: манерой одеваться и есть, привычками, желаниями. Сына Андрюшку он любил самозабвенно, страдая оттого, что малыш удивительно похожий на него, растет вдали, и он не может  влиять на его воспитание. Редкие свидания приносили наполовину радость встречи и боль неизбежного расставания.
Вадим вздохнул. Он всегда вздыхал, когда вспоминал о сыне. Лариса пошевелилась, и Вадим замер, она спала уже полчаса, а он, затаив дыхание, любовался ее точеным профилем, линией лебединой шеи, трогательной ямочкой у основания грудины, тяжелыми, чуть вьющимися черными волосами,  закрывающими всю подушку.
Он поднес прядку ее волос к своему лицу, понюхал. Тот же аромат! Ларисины духи он не спутал бы с другими, это был ее аромат, присущий только ей. Округлое плечо и высокая, чуть пополневшая, но прелестная своей законченностью формы грудь под тонкой простыней, она вся была совершенство, доверчиво спящая рядом с ним женщина. Его женщина. Сейчас он знал это наверняка, совершенно не сомневался в этом.
Ее ресницы дрогнули, и Вадим утонул в сине-зеленой глубине ее глаз, распахнувшихся ему навстречу. Она вся потянулась к нему, прильнула всем телом, вновь будя неутолимое желание.
- Девочка моя, родная, любимая, - Вадим целовал ее лицо, шею, грудь.
- Подожди, подожди, родной, я должна сказать, - он плохо понимал, что она говорила.
- Потом, потом…, - зашептал он ей на ухо.
- Нет, Вадечка, подожди, милый. Прости меня, но давай сначала поговорим.
Вадим с трудом оторвался от любимой. Это было очень трудно сделать. Но он почувствовал, что она хочет сказать что-то очень важное для нее. Что мысли ее и чувства сейчас не с ним, что она сосредоточена на том, что хочет сообщить ему.
- Я слушаю тебя, Леля, только ничего, если я закурю? – отодвинулся Вадим и сел, облокотившись на взбитую подушку.
- Да, да, конечно, дай и мне, - Лариса явно нервничала.
- А ты куришь? – удивился Вадим.
- Да, нет, только если нервничаю, - Она взяла протянутую Вадимом сигарету. Пальцы ее дрожали.
Вадим чуть придвинулся, так, что плечи их сомкнулись. Они полулежали, полусидели, облокотившись на подушки, и курили. Вадим, спокойно затягиваясь, а Лариса нервно, неумело, потешно складывая губы трубочкой.
- Понимаешь, мне очень трудно начать, - наконец, собралась с силами и мыслями Лариса.
- Я очень виновата перед тобой, очень. Не знаю, сможешь ли простить мне эту ошибку, ошибку молодой, гордой эгоистки. Да, да именно эгоистки, не перебивай меня, пожалуйста, мне и так трудно говорить. – Лариса погасила сигарету о пепельницу, поданную Вадимом.
- Я любила тебя Вадя, всегда любила. Но выбрала богатство, славу, работу престижную, интересную, о которой мечтала с детства. Думала, любовь для брака не так уж важна. Я уважала Виктора, он не был мне противен, очень красиво ухаживал. И я подумала, что этого вполне достаточно для брака, да и материальная сторона сыграла роль, он был известен, богат, мог помочь мне с карьерой артистки. А ты, ты был только в начале пути, любимый мной мальчик, и я подумала, что смогу забыть тебя.
Лариса замолчала. Она подошла к самому трудному месту рассказа и очень боялась произнести то, что была должна сообщить Вадиму.
- Лелюшка, если тебе трудно говорить, то не нужно. Я уже все, все простил тебе и давно. Это ведь и моя ошибка. Должен был драться за тебя, а я сдался, не поехал за тобой, не увез назад, домой в Ленинград. Так что, кто из нас больше виноват не известно. – Вадим загасил сигарету и обнял Ларису за плечи, та тихо плакала.
- Да, что же еще, девочка моя, не пугай меня.
- Левушка, - еле слышно произнесла Лариса.
- Что, Левушка? – Мысль, что пронеслась в голове Вадима, обожгла своей невозможностью. – Левушка мой сын? – Все-таки произнес Вадим, повернувшись всем корпусом к Ларисе.
Она смогла только утвердительно кивнуть, слезы лились и лились из ее глаз непрерывным потоком. Она не вытирала их, закрыв глаза ждала приговора.
- Так что же ты плачешь, глупая. Это подарок, о котором я не мог и мечтать. Это радость великая. А ты уверена? Нет, ты не думай, я не могу полюбить Левушку больше, чем люблю сейчас, мой ли он сын или нет. Он твой сын, и это главное.
- Я уверена, я твердо знаю. Виктор бездетен, он не может иметь детей никогда, переболел свинкой в детстве. Левушка твой сын. Так ты рад? – слезы мгновенно высохли. Лариса смотрела в глаза Вадима и видела в них только любовь, радость и нежность великую.
- Это все? – улыбаясь, спросил он. Она кивнула. Она сидела перед ним. Глаза искрились и манили его окунуться в их глубину, щеки горели румянцем, волосы тяжелой волной покрывали обнаженные плечи и грудь, чуть выглядывающую между густыми прядями. Она была прекрасна как никогда.
- Тогда иди ко мне, – глухо произнес Вадим.
Они были одни на Земле. Они любили, даря друг другу нежность и ласку, и время остановило для них свой бег.

XIII

Минутная стрелка вот-вот коснется двенадцати, часовая стрелка застыла на девяти. Игорь смотрел на часы, до начала рабочего дня оставалось две минуты. Дверь открылась, и вошел улыбающийся Вадим. Нет, это был не тот Вадим, к которому привык Игорь в последние годы: тихий, погруженный в себя и музыку, вечно жующий, чуть полноватый гигант, и не тот, которого он помнил со студенческой скамьи: веселый, вечно улыбающийся добряк, чуть неуклюжий силач, вечно ломающий хрупкие вещи, попадающие ему в руки. В комнату вошел уверенный в себе высокий, крепкий мужчина, знающий, чего хочет в этой жизни. Глаза излучали радость и спокойную уверенность.
- Ну, здравствуй, дружище, - Вадим, улыбнувшись, протянул Игорю руку для обычного между ними крепкого рукопожатия.
- Можешь ничего не рассказывать, все видно по тебе. Рад за вас обоих, очень рад.
- Ты  все знаешь?
- Все, Вадя, все. У нас с сестрой секретов друг от друга нет.
- Я боюсь поверить в свое счастье, нежданное – негаданное. А еще Левушка, представляешь себе, мой сын, мой! Обязательно познакомлю его с Андрюшей, обязательно. – Вадим задумался, и привычная морщина опять перерезала его высокий лоб.
- Вадя, Вадя живи сегодня и радуйся сегодня, а завтра само придет и принесет с собой свою радость, а может и не только радость, но это будет завтра. А сегодня  счастье улыбнулось тебе полной мерой. У меня еще один сюрприз для тебя. – Игорь взял в руки лежащий на столе конверт, повертел в руках, будто гадая, давать его Вадиму или нет.
- Танцуй брат, танцуй.
- А ты уже танцевал? Мне почему-то кажется, что конверт нам обоим. – Вадим улыбался все шире.
- Ну-ка, давай вдвоем спляшем.
Друзья обнялись и станцевали несколько па импровизированного танца.
- Ну, не томи, открывай, - Вадим подал Игорю ножницы, и тот вскрыл конверт. Оба склонились над листом бумаги, вынутым из конверта.
- Ура! – раздалось в комнате два голоса.
- Ну, что я говорил, обязательно выиграем, и выиграли, - Вадим схватил друга в свои медвежьи объятия.
- Все, Вадя, хватит, а то случайно поломаешь, – смеясь, взмолился Игорь.
Друзья вмиг стали серьезными.
- Ты знаешь, так много счастья сразу, что страшно стало, вдруг все сразу израсходую, и на завтра ничего не останется, – Вадим вопросительно посмотрел на друга.
- Ты заслужил, Вадя, заслужил.
- Столько грязи на тебя обрушила Вика, а ты не сломился, не стал отвечать тем же. Все при разводе оставил, и квартиру кооперативную, купленную, кстати, твоими родителями, и мебель, вообще все, не отвечая скандалом на скандал. Сына любишь безмерно. Друг замечательный, человек честный, добрый…
- Да ты чего это, вроде хоронишь меня, такие слова произносят только на похоронах, а я только жить собираюсь, – Вадим улыбнулся. – Да и не такой уж я хороший. Всего понамешано. Ну, что, пойдем, начальству сообщим, и пора вот этим заняться, не забыл? – и Вадим достал маленький белый листочек, размытый дождями.
- А ты не передумал? Вам  с Лелей деньги понадобятся на свадьбу, на мебель, да мало ли еще  на что. Или вы не решили еще?
- Решили, решили. Свадьбу делать не будем. Распишемся просто. Пригласим только самых близких. А мебель подождет. Твои родители поделятся на первое время. Мы с Ларочкой все обсудили: если выиграем конкурс, то премию потратим на твой дом.
- На наш дом, наш, Вадя. И когда вы все успели обсудить?
- Все успели, Игорь, все, и обсудить тоже. Ты давай, к начальству двигай, а я Ларисе позвоню, порадую, и скажу, что мы задержимся. Я, брат, так Левушку хочу видеть. Лариса обещала его хоть немного подготовить к моему приходу. Я ей сказал, чтобы не торопилась сильно, психика у мальчика тонкая, не знаю, как примет он это известие: был дядя Вадя, а вдруг – папа. – Вадим вмиг посерьезнел.
- Лариса умная женщина и прекрасная мать, а Левушка добрый, чистый мальчик. Доверься им обоим. Я уверен, все будет принято и понято правильно. Я к начальству, а ты звони Ларисе, и по тому телефону, что на листочке. Договорись о встрече. – И Игорь вышел.
Все получилось как нельзя лучше: и начальство, обрадовавшись, что победили сотрудники родной мастерской, отпустило сразу на два дня, и Лариса сообщила, что все ждут их к вечеру на ужин, пусть не торопятся. Она так и подчеркнула – ждут все, и у Вадима опять екнуло сердце. Поздравила громко, а тихо шепнула: «Люблю» - вмиг вернув ему этим уверенность.
И по номеру, что чудом сохранился на листочке, Вадим дозвонился сразу. Женский голос на другом конце провода радостно воскликнул: «Приезжайте сейчас, будем вас ждать» и продиктовал адрес. Это оказалось недалеко. На машине друзья доехали за пятнадцать минут.
Старинный дом с двумя атлантами, поддерживающими большой балкон над парадным входом, массивная дверь с большой медной не чищеной ручкой, все говорило о былом богатстве и благополучии хозяев дома. Но сейчас штукатурка была вся в трещинах, и  сквозь трещины проглядывал другой цвет. Видно, фасад дома много раз ремонтировали к разным праздникам и юбилеям, а Ленинградская сырая погода делала свое дело вновь и вновь.
За тяжелой деревянной дверью была широкая парадная мраморная лестница. Окна с цветными старинными витражами пропускали слабый свет. Друзья поднялись на третий этаж. На широкую лестничную площадку выходили двери двух квартир. Нужная им, была слева. Вадим позвонил.
- Кто там? – раздался мелодичный женский голос, тот же, что отвечал ему по телефону.
XIV
- Проходите, пожалуйста, - на пороге стояла стройная женщина лет тридцати пяти, в брюках, с тяжелой старинной шалью на плечах.
Друзья вошли в просторную прихожую, в которой кроме вешалок помещался круглый столик, диванчик на резных ножках и кресло ему в пару. На столике стояла лампа под зеленым абажуром и телефон. Прихожая, освещенная мягким зеленым светом, казалась много больше, чем была на самом деле. Стены ее находящиеся в тени были увешаны фотографиями, стекла которых поблескивали отраженным светом.
- Нет, нет разуваться не надо, просто вытрите ноги о коврик и проходите, вот сюда, пожалуйста, - женщина указала рукой на дверь в одну из комнат.
В комнате, уставленной старинной мебелью какого-то темного неизвестного друзьям дерева, в кресле с высокой спинкой, стоящем у круглого стола, сидела маленькая старушка. Правда, назвать ее старушкой язык не поворачивался. Это была очень старая дама в шерстяном платье с кипельно белым кружевным воротником, сколотым у ворота старинной камеей. Ее ноги покоились на маленькой скамеечке. На мягком пушистом ковре лежала собака колли, положив голову на ее тапочки.
- Дон! – неожиданно для самого себя воскликнул Игорь.
Собака подняла голову, удивленно глянула на входящих. Потом заскулила.
- Дон, Дон, - звал Игорь уже уверенно.
Собака встала, неуверенно остановилась, всматриваясь в Игоря. Он присел, протянул руку. И вдруг пес бросился к нему, уткнулся в руку, лизнул ее. Игорь обнял его за шею, гладил голову, вглядываясь в умные собачьи глаза. Пес повернул голову к хозяйке и радостно залаял.
Удивлению собравшихся в комнате не было конца.
- Простите, но откуда вы знаете собаку. Ведь мы видим вас первый раз? Или я ошибаюсь? Может, вы знакомы с моим отцом? – молодая женщина назвала имя известного композитора, владельца и дачи, и собаки, и двух прекрасных лошадей. Игорь знал, что он трагически погиб в автомобильной катастрофе полгода тому назад.
- Нет, нет, мы не были знакомы и никогда не встречались, да и Дона я вижу в первый раз, – ответил Игорь, невольно начиная волноваться.
- Позвольте вам не поверить. Дон собака добрая, но выученная, она к чужим не подходит. Совершенно очевидно, что она вас знает. Как вы это объясните? Да, вы садитесь, извините, что сразу не предложила, удивили вы нас очень. Правда, бабушка?
Все повернулись к старой даме.
- Меня зовут Мария Степановна. Это моя внучка – Галочка. С кем имею честь говорить? – она добро смотрела на друзей, казалось ни сколько не удивленная происходящим.
Друзья представились и сели к круглому столу. Дон устроился между Игорем и хозяйкой.
- Мне трудно объяснить все происходящее, это длинная история. – Игорь замялся, не зная с чего начать.
- А мы не торопимся, правда, бабушка? Рассказывайте с начала. Галя села на подлокотник бабушкиного кресла, укутав ее своей шалью, голова к голове. Игорь залюбовался обеими женщинами. Ему нестерпимо захотелось их нарисовать. Они были удивительно похожи, внучка и бабушка. Одна - в пору женского расцвета, чуть усталая, с удивительно красящей ее седой прядкой у левого виска. Другая - на закате своей жизни, сохраняющая удивительное равновесие, гармонию душевную, спокойно взирающая с высоты прожитых лет и опыта житейского на протекающую мимо нее жизнь.
Игорь рассказал всю свою историю с самого начала и до сегодняшнего дня. В комнате повисла удивительная тишина. Круглый стол и старинная люстра над ним объединили всех сидящих. Волнение Игоря улеглось, он ощущал полное доверие к этим женщинам, увиденным им сегодня впервые в жизни. Он знал, что ему поверят, поймут и помогут, и эта уверенность росла в нем с каждой минутой, проведенной в этой комнате.
- Ну, вот Галя, а ты волновалась, - повернувшись к внучке, спокойно произнесла Мария Степановна. Теперь пришел черед удивляться Игорю и Вадиму.
- Сейчас Галочка расскажет вам нашу историю, мне трудно много говорить, стара стала, – улыбнулась она, и всем стало теплей от этой доброй улыбки.
Лицо ее, все испещренное глубокими тоненькими морщинками, засветилось добротой и мудростью.
- Вы, наверное, читали или слышали, что случилось полгода назад, - начала Галя свой рассказ.
- Папа погиб так глупо, неожиданно, в самом расцвете своей карьеры. Он был полон творческих планов, а тут такая трагедия. Мама умерла пять лет назад от острой сердечной недостаточности, и после ее смерти папа с головой ушел в работу, хотя смириться с таким исходом не мог, не мог принять такой ранний ее уход. У нас была удивительно дружная семья. Мама во всем поддерживала отца, сопровождала его во всех его поездках. И без нее ему стало трудно жить. Я уже в это время жила в Москве, вышла замуж, родила дочку. В это время папа и купил этот дом в лесу, завел двух скаковых лошадей, одну для себя, другую для меня, ожидая моего приезда каждый день. А я была полна своей жизнью: мужем, работой, дочкой и все не ехала. Если бы я могла только знать, что произойдет! Но назад время не повернешь. – Галя вытерла слезинку, сбежавшую по щеке, и продолжила.
- В это же время папе подарили Дона. Он был потешным щенком. Любил играть, гулять, бегать. Но почему-то выбрал в хозяйки бабулю, уже мало двигающуюся в то время. Нет, она тогда еще ходила, но бегать уже не могла. И пришлось просить соседского мальчика Петю бегать с Доном каждый день. Дон ездил с папой за город, в тот дом, что снился вам, Игорь, полюбил бегать за скачущей лошадью. Но папа был все это время мрачен, почти не улыбался, и Дон слушался его, но не сблизился с ним, так как с бабулей. Ее он любит самозабвенно. После папиной смерти бабушка сильно сдала, стала болеть, ослабла. Она почти не ходит, а я больше не могу здесь оставаться. Я каждую неделю на выходные езжу сюда, так что «Красная стрела» стала уже моим третьим домом. Но мой терпеливый муж становится все мрачней, да и дочке нужно уделять все больше внимания. Вот, мы и решили переехать в Москву. Бабушка согласна, но она все волновалась, что будет с  Доном. Его брать с собой никак нельзя. У нас и так живут две собаки: ротвейлер и маленький той-терьер, третью везти просто невозможно.
- Это ты волновалась, Галя, а я знала, что все как-то устроится, - бабушка опять улыбнулась.
- Вот что, молодые люди, - продолжила она, - ближе к делу. Я правильно вас поняла? Вы хотите купить загородный дом?
- Да, да, только денег у нас не много, только выигранная нами премия за конкурс.
- Этого будет достаточно. Только у меня одно условие, - бабушка положила руку на голову Дона, погладила ее.
- В придачу возьмете вот этого красавца, и двух лошадок, что сын купил, они сейчас в конюшне на ипподроме, мы туда их отдали, чтобы за ними ухаживали. Ну, как? Согласны? – Мария Степановна вопросительно смотрела то на Игоря, то на Вадима.
- Тем более, что вы Игорь с ними уже знакомы во снах своих.
- Вы не представляете как мы рады вашему предложению. А пойдет ли Дон со мной? - Игорь протянул руку к Дону. Тот опять лизнул ее.
- Думаю, пойдет, - уверенно сказала Мария Степановна. Она вздохнула:
- Буду скучать по нему, но и спокойна за него буду. Да и за лошадок тоже, в хорошие руки попадут, - улыбнулась Мария Степановна.
- Ведь так, Галочка? - посмотрела она на внучку.
- Так, бабуля, так, - ответила та и поцеловала бабушку в щеку.
- Завтра заезжайте за мной утром, часов в десять, сможете? – Повернулась она к друзьям.  Игорь утвердительно кивнул.
- Заедем к нотариусу и все оформим, а деньги переведете, когда сможете, уже в Москву. Договорились?
- Да, да, конечно. Как только деньги поступят нам на сберкнижки, мы, сразу же, и переведем их вам, - Игорь и Вадим переглянулись. О лучшем варианте они и не могли даже мечтать.

XV

Был уже вечер, когда они садились в машину, покинув гостеприимный дом. Они обо всем договорились, потом, пили чай. А потом, Мария Степановна своей рукой надела на Дона ошейник и вручила поводок Игорю. Дон заскулил, но пошел с Игорем к двери, оглядываясь на хозяйку и поскуливая.
- Донушка, Донушка, - ласково приговаривал Игорь, -  пойдем хороший мой, пойдем.
Дон поднял голову и внимательно посмотрел в глаза Игорю, потом вздохнул, как человек, и пошел за ним.
Машина стояла за углом в переулке. Игорь открыл заднюю дверцу, пес не шел. Тогда Игорь открыл переднюю дверцу. Дон сразу же заскочил и уселся на место рядом с водительским.
- Все, Вадя, место занято, придется тебе располагаться сзади.
- Да уж вижу, - Вадим, кряхтя, уселся.
- Худеть брат надо, больно большой ты стал, - смеясь, Игорь завел машину, и она тронулась.
- Давай заедем в дежурный универсам, купим торт и вкусненького чего-нибудь. – Вадим начал нервничать, как только за ним захлопнулась дверь. Универсам – это было новшество, появившееся недавно. Это была копия заграничных супермаркетов, в которых продавалось все – от полного ассортимента продуктов, до, так называемых, промышленных товаров: от расчески до холодильника.
Это строение из стекла и бетона, освещенное лампами дневного света, возникло внезапно за поворотом. Друзья подъехали к автостоянке.
- Справишься сам? Мы с Доном подождем тебя в машине, идет?
Через минут двадцать в дверях магазина появился Вадим, нагруженный двумя большими пакетами, тортом, осторожно удерживаемым им двумя пальцам перед собой и довольно большой яркой коробкой подмышкой. Игорь вышел, чтобы помочь другу разместить покупки в машине.
- А это что такое? – спросил он, вертя в руках коробку.
- Чудо техники, продавец из-под полы устроил. Машина импортная, гудит, урчит и светит фарами, когда едет. – Вадим довольно улыбался, искрился даже радостно.
- Дорогущая наверно? – спросил Игорь.
- О чем ты спрашиваешь? Я ведь сыну везу, сыну, понимаешь?
- Вадя, тебя заносит. Ты ведь знаешь, ни за какие деньги, подарки, любовь не купишь. Тут ведь совсем другой механизм работает: сердце к сердцу тянется, родство душ сразу ощущается или нет. – Игорь положил руку на плечо друга.
- Ладно, садись, купил и хорошо, на день рождения подарим, от мужчин мужчине, а деньги, что потратил, на двоих разделим, идет?
- Идет Игорек, идет. Что бы я без тебя делал? – В который уже раз воскликнул Вадим, садясь в машину.
- А  на то, мы и друзья, а теперь родственниками станем, - смеясь, сказал Игорь, заводя машину. – Теперь, все?
- Едем домой к Ларисе, – сам себе ответил он.
Игорь подвез Вадима к самому подъезду. Нагрузившись пакетами и оставив яркую коробку в машине, Вадим вышел. Он нетерпеливо переминался с ноги на ногу.
- Да иди уже, вижу невтерпеж, - улыбнулся Игорь. - А я машину пристрою.
Он, как всегда, вздохнул. Ему было нестерпимо жалко своего верного старенького «Москвича», вынужденного ночевать под открытым небом и зимой, и летом, и в стужу и в жару, мокнуть под частыми Ленинградскими дождями под брезентовым чехлом во дворах родительского и его, Игоря, дома. Извечная Ленинградская проблема – гаражи. Не было места для них в старой части города. Только сейчас, при проектировке новых микрорайонов, под высотными зданиями задуманы были подземные гаражи для жильцов этих домов. Да и еще в каждом микрорайоне планировали построить многоуровневые гаражи нового типа. Места в таких гаражах стоили очень дорого, и были недоступны основной массе горожан. И мокли под дождем десятки, а может и сотни тысяч Ленинградских машин во дворах домов и на открытых стоянках, которые тоже были платные, но плата была невелика и доступна.
Игорь опять вздохнул.
- Выходи, Дон, приехали, - он выключил зажигание и открыл две передние дверцы: свою и со стороны Дона.
Дон послушно выпрыгнул и стал около машины. Игорь вынул из багажника чехол, укрыл им машину.
- Ну что друг, пойдем знакомиться с новыми хозяевами, – сказал Игорь, беря в руки поводок.
Вадим, не дожидаясь друга, в несколько прыжков добрался до нужного этажа, дрожащей рукой позвонил.
- Уф, давно я так не нервничал. Стоп, Вадя, стоп, необходимо успокоиться, – он сделал несколько глубоких вдохов и выдохов.
Дверь распахнулась. На пороге стояла она, его Лариса. Она улыбалась ободряюще и нежно. Это как-то сразу внесло мир в душу Вадима, он почти полностью успокоился.
- Заходи, милый, а где Игорь?
- Машину устраивает, - Вадим потянулся к ней всем существом. Мешали пакеты и торт, который он так и нес впереди себя. Он все же дотянулся до Ларисы, губы их встретились.
- Хватит вам целоваться, - раздался голос Анны Михайловны, вернувший их к действительности, - Ну, зачем вы, Вадим, все это накупили, у нас с Лелей все приготовлено. Ох уж эти мужчины, им бы все тратить деньги, - совсем незлобно, улыбаясь, ворчала она.
- Проходите, проходите. Мы вас заждались совсем.
- Вадя, не томи, что с домом? - Лариса нетерпеливо теребила рукав его пиджака.
- Все очень хорошо, просто замечательно, о лучшем мы и не мечтали. Вас ждет сюрприз, - загадочно улыбнулся Вадим.
- Мама, кто пришел? – в проеме двери показался Левушка, серьезно смотревший на взрослых.
Вадим повернулся к сыну.
- Это я, Левушка.
Он присел на корточки, протянул и сразу же опустил руку, Левушка смотрел, смотрел в его лицо внимательным, не по-детски серьезным взглядом.
- Ты мой папа? – спросил он.
- Да, милый. – Вадим нервно сглотнул и поднялся на ноги.
Так они и стояли отец и сын, впервые полностью осознавшие это. Они были похожи, это сразу бросилось в глаза всем собравшимся. Нет, Левушка очень походил на мать:  те же сине-зеленые глаза в густых зарослях темных ресниц, тот же нос, а вот решительный подбородок, высокий лоб были отцовские, да и то, как он стоял, устойчиво расставив крепкие ноги, заведя правую руку за спину, было точной копией того, как обычно стоял Вадим.
- Я так долго ждал, - вздохнул Левушка, и протянул обе руки.
Мгновенно рядом с ним оказался Вадим, подхватил малыша на руки, крепко прижал к себе, уткнулся лицом в родную головку.
Анна Михайловна и Леля улыбались сквозь радостные слезы.
Зазвонил звонок.
- Это Игорь и сюрприз, - оторвался от сына Вадим. Левушка крепко обхватил его шею и даже не поднял головы от надежного широкого отцовского плеча.
Анна Михайловна открыла дверь. На пороге стояли Игорь и Дон. Дон держал в зубах поводок.
- Левушка, смотри, - Вадим потрепал сына по голове.
- Собака, - почему-то прошептал Левушка, - настоящая.
- Конечно, настоящая, и зовут ее Дон – смеясь, произнес Игорь, -  вижу, у вас все хорошо. Очень, очень рад. Здравствуй сестренка, - и он чмокнул влажную от слез щеку сестры.
- Здравствуй, мамочка, как здоровье? – он обнял и закружил Анну Михайловну, шутливо отбивающуюся от него.
- Вот баламут! Ведь большой уже вырос, сам дядька, а все балуешься как маленький. Какой пример подаешь Левушке? – она улыбнулась широко и спокойно. Эту улыбку всегда помнили ее дети, она успокаивала их в трудные для них времена, врачевала телесные и душевные раны.
- Идите сюда, я вас поцелую, - привлекла к себе детей Анна Михайловна.
- Ну, все, все, проходите в комнату. И ты проходи Дон, Игорь сними с собаки ошейник и вытри ей лапы, – распорядилась она.
Дон спокойно сидел у двери, все еще держа поводок в зубах. Он спокойно ждал, пока люди обратят на него свое внимание. Лариса всплеснула руками и побежала на кухню. Она вернулась с ведерком воды и чистой белой тряпкой, протянула все это брату.
- Давай, ты. Ведь ты теперь его хозяин.
Дон послушно дал снять ошейник и подал сначала передние, а потом задние лапы.
- За стол, быстро мыть руки, и за стол, – скомандовала Анна Михайловна.
- А где же папа, - наконец, за суетой последних событий вспомнил Игорь.
- Как всегда на дежурстве. Он, конечно, волнуется, как там у вас дела, будет звонить обязательно, если операции не будет. Рассаживайтесь дети. Это место будет вашим, Вадим, - почему-то на вы обратилась к Вадиму Анна Михайловна.
Он часто бывал в этом доме, любил всех домочадцев, и они любили его и привечали как своего, но своего места за этим хлебосольным столом у него до сегодняшнего дня не было. Он просто садился на свободное.
Все заулыбались и принялись за еду, вкусную и разнообразную, как всегда в этом доме.

XVI

Оля протерла последний стакан и поставила на стойку бара. Все в маленьком, уютном зале блестело чистотой и дышало уютом.
Как всегда в эти утренние часы, наведя чистоту, она  устроилась у окна. Скоро Новый год, а на улице все еще моросил холодный, осенний, затяжной Ленинградский дождик. А так хотелось, чтобы, наконец, пришла Зима, с вкусным морозным воздухом и снегом, удивительно украшающим любимый город. В жизни девушки, протекающей устоявшимся образом, бегущей день за днем, похожими друг на друга как близнецы братья, ничего не менялось. Только вот…
Оля улыбнулась. У нее появился ухажер, да, да настоящий. Совсем мальчик, наверное, ее ровесник, он зачастил в их кафе, поедая горы пирожных, на которые он оказался большим охотником. А поскольку он не спускал с нее глаз, ничего при этом не говоря, все сотрудники кафе стали подшучивать над Олей, мол, ухажер пришел.
Она сначала сердилась, а теперь только смеялась в ответ. Парень так смущался и краснел, что ей становилось его жалко. Нужно заговорить с ним. Он видно никогда не решится заговорить первым. Девушка вздохнула: « Как я ему объясню?»
День катился обычным путем, как по рельсам. В  час, как обычно, появился молодой человек. Оля   в это время мыла посуду в подсобке.
- Твой пришел, - улыбаясь как всегда сказала тетя Катя, - иди, обслужи сама.
Девушка, вздохнув, вытерла руки и прошла в зал.
- Что будете заказывать? – спросила она, подойдя к молодому человеку. Он покраснел так, что, казалось, от его внутреннего жара вспыхнет обивка стула, скатерть и портьеры, находящегося рядом окна.
Оля присела за его столик.
- Давай поговорим, - успокаивающе предложила она.
- Давай, - почти шепотом произнес парень.
- Тебя как зовут? Меня Оля, мне восемнадцать, я здесь работаю.
- Я все это знаю. Я Алексей, мне тоже восемнадцать. Я учусь на первом курсе Академии Художеств. У нас рассказывали о твоем кафе, о работах твоих. Вот я и пришел. Рисунки твои мне очень понравились, а потом тебя увидел и…, - парень покраснел еще больше.
- Я стащил несколько твоих работ, со стены снял, ты не сердись, - парень справился с собой. – Я показал их нашему профессору. Он ждет тебя. Вот его телефон, позвони и приходи, когда сможешь к нам в мастерскую, будешь понемногу готовиться к поступлению.
- Спасибо, Леша, можно я буду так тебя звать? – парень радостно закивал. Девушка улыбнулась, - За заботу спасибо, но не могу я заниматься, мне работать надо, не смогу я поступать, ни в этом, ни в следующем году.
- Я знаю, и профессор знает, а заниматься будешь в свободное время. Нельзя зарывать талант в землю, это еще в библии сказано, мне бабушка говорила. Ты сильная, у тебя все получится. – Алексей улыбнулся. У него была широкая, открытая, располагающая к себе улыбка. На такую улыбку просто невозможно было не ответить, и Оля   улыбнулась. - Я буду тебе помогать, относить работы, приносить рецензии,  а раз в неделю, в выходной свой, будешь заниматься в мастерской, идет?
- Ну что с тобой делать, мертвого уговоришь. Спасибо тебе, я и мечтать себе не давала о таком. Давай попробуем. Так что принести, как обычно?
- Ага, я же сразу после занятий, проголодался.
Оля принесла, уже приготовленную тетей Катей горку пирожных на тарелке и большую чашку свежезаваренного, ароматного чая, каким славилось их кафе.
- Оля, - остановил ее Алексей, - можно я тебя провожу после работы. Очень хочется твои работы посмотреть. Ты ведь не только портреты рисуешь? Может, захочешь некоторые работы профессору передать. – Алеша вопросительно, с надеждой смотрел на девушку.
- Хорошо, ешь давай, а то чай остынет. Что с тобой поделаешь, с настырным таким? – она рассмеялась  и отправилась домывать посуду.
Поев, парень достал альбом, коробку с пастельными мелками и стал рисовать Олин портрет.
Почему-то на этот раз рабочее время пролетело для нее незаметно. Проходя по залу кафе, она ловила взгляд Леши, это был совсем другой взгляд, не робкий взгляд влюбленного мальчика, а цепкий, наблюдательный взгляд художника.
- Интересно, что у него получится? – часто ловила себя на этой мысли Оля.
Переодевшись в подсобке, девушка вышла в зал кафе, подошла к Алексею.
- Пойдем? Не передумал? – она вопросительно посмотрела на него.
Алексей протянул ей законченный рисунок.
С альбомного листа на Олю смотрела знакомая и не знакомая молодая женщина. Да, да женщина, а не девушка. Глаза чуть грустные, полные заботы и какой-то потаенной печали были не девичьи. Все остальное, прекрасно выполненное художником, говорило о молодости, красоте и гармонии.
«Неужели это я? Здорово изменилась за последние полгода», - подумала она. Куда делись ее девичий задор, веселость, улыбчивость. Оля   была хохотушкой и выдумщицей. Любила придумывать различные сюрпризы для одноклассников двух своих школ художественной и обычной.
Рисунок пошел по рукам собравшихся уходить на перерыв сотрудников кафе. Работа Алексея всем очень понравилась, и он совсем засмущался от их похвалы.
- Повесим на стену, - безапелляционно заявила Эмма Петровна, передавая портрет Пете. Он тут же сбегал в подсобку за молотком и маленькими гвоздиками.
- Ой, не надо! – воскликнула Оля, но ее возражения не были приняты, и портрет занял свое законное место на стене.

XVII

До дома добрались быстро. На звонок, резко прозвучавший в тишине квартиры, за дверью прозвучало:
- Оля, ты?
- Я, сестренка, только не одна, а с молодым человеком.
- С кем? – удивленно переспросила Светлана, открывая дверь.
- Знакомьтесь, это Леша, а это Света, моя младшая сестра. Леша, тот самый молодой человек, о котором я рассказывала. – Оля   подтолкнула Алексея к двери.
- Входите же!
Парень машинально переступил порог и опять остановился. Он, как завороженный, не сводил взгляда с двух сестер, удивительно похожих друг на друга и в то же время совершенно разных, переводя взгляд с одной на другую. У Светы он увидел те же приметные черты, что пленили его в старшей сестре. Но, о чудо, рядом с ней он чувствовал себя сильным, мужественным, способным сдвинуть горы или победить дракона, если бы это потребовалось ей. А рядом с Олей, которая была старше его совсем ненамного, он, почему-то, терялся, чувствовал себя неуверенным, робким мальчиком, и слова застревали в горле, и лоб то и дело покрывался испариной.
Его взгляд остановился на Свете и уже не покидал выбранного объекта. Оля   удивленно смотрела то на Алексея, то на Свету. Света, Света, еще сегодня утром шаловливая девочка, на глазах превращалась в юную прекрасную девушку с томно опущенным взглядом. Она кокетничала! Где это она успела научиться этому искусству, древнему, как сам мир?
Оля хотела возмутиться, но тут прозвучало:
- Раздевайтесь и проходите, пожалуйста, в комнату. – Это сестра незнакомым гортанным, низким, настоящим женским, зазывающим голосом, пригласила гостя войти.
Она пошла впереди, и как пошла! Ее бедра плавно покачивались в такт каждого шага, подчеркивая удивительную тонкость талии и гибкость спины. Оле нестерпимо захотелось хлопнуть ее по тому месту пониже спины, которое так соблазнительно обтягивали старенькие брюки, так любимые сестрой. Что-то ее остановило. Она посмотрела на Алексея. Он смотрел на Свету так… Трудно было сформулировать, как он смотрел. Так смотрят на икону, прося о помощи с надеждой и мольбой, так, наверное, смотрят на жар-птицу, присевшую на минуту, расправив прекрасные крылья, и собирающуюся вот-вот улететь. Алексей смотрел так, будто не верил, что это ему выпало такое счастье лицезреть эту прекрасную недосягаемую богиню. А эта девчонка, вмиг превратившаяся под этим взглядом в девушку, явно осознающую свою прелесть, плавно и грациозно, обогнув, удивленную сестру, прошествовала в комнату, усадила гостя, сняв с него куртку, на старенький диван и села напротив.
«Я ей задам», - не зная сердиться ей или смеяться, подумала Оля. – «Но только потом, когда гость уйдет».
- Ужинать будем? – спросила она, входя в комнату.
- Нет, нет, спасибо, я сыт, - очнулся Алексей.
С ним, вдруг, что-то произошло. Он выпрямился, сутулые плечи расправились, румянец, покрывший его щеки, придал ему удивительно привлекательный вид. На диване сидел, не мальчик, робеющий и стесняющийся в Олином присутствии, и не тот завороженный юноша, который только что не верил своему счастью при виде Светы, а уверенный в себе молодой человек, вдруг осознавший свое место на этом диване. Сестры переглянулись, обе посмотрели на Алексея.
«Он явно на своем месте», - подумала Оля, удивляясь метаморфозе, произошедшей с юношей.
А Света, по ее мнению так прекрасно держащаяся до этого момента, а именно так держали себя все взрослые девушки в бесчисленных фильмах о любви, пересмотренных ею в близлежащем кинотеатре за последний год, вдруг оробела, покраснела так, что слезы выступили из глаз.
- Я картошку пожарила и «Докторской» купила, сейчас принесу, - еле выдавила она из себя и шмыгнула на кухню.
Когда центр его внимания вышел из комнаты, Алексей, наконец, посмотрел на стены комнаты, увешанные Олиными работами. Это были пейзажи, прекрасно выполненные изображения собаки и двух лошадей, и, наконец, его внимание привлек портрет молодого человека, спокойно сидящего на бревне. Молодой человек на портрете  был как живой.
- Вот здорово! Кто это? Замечательная работа, - он перевел взгляд на Олю.
Он теперь смотрел на нее совсем по-другому: открыто, по-дружески спокойно смотрел.
- Это длинная история, - задумчиво произнесла девушка. Она пыталась осмыслить все то, что произошло только что на ее глазах.
- А я не тороплюсь. Расскажи, - Алексей пересел с дивана к столу.
- Расскажи ему, Оля, - поддержала его Света, вошедшая в комнату со сковородкой в одной руке, тарелкой с колбасой в другой и подставкой подмышкой.
- Давайте, сначала поедим, - улыбнулась Оля. – Леша, достань огурчики из холодильника, Света, давай тарелки и хлеб.
Им было удивительно уютно втроем за этим круглым столом, будто сидели так  уже не раз. Они шутили, говорили о пустяках, поедая вкуснейшую картошку с хрустящими венгерскими маринованными огурчиками. Потом пили чай с сушками с маком. Отодвинув выпитую  вторую чашку, Алексей вопросительно посмотрел на портрет молодого мужчины, потом на Олю:
- Я готов выслушать твою историю, чувствую, она необычна, расскажи, Оля.
Девушка вздохнула. Ей самой нестерпимо захотелось все-все рассказать другу, она почему-то сразу почувствовала в Леше друга. Она грустно улыбнулась, в комнате было тихо-тихо, слышалось тиканье часов.
На нее ободряюще и внимательно смотрели две пары глаз.
- Расскажи, - сестра положила свою ладошку на Олину руку, передавая ей свою силу и любовь.
Девушка рассказала историю своих сновидений, проиллюстрировав ее своими живописными работами.
- Вот это да! – воскликнул Леша, а я не верил сказкам. Теперь вижу зря. Оленька не сдавайся, и не грусти, вы обязательно встретитесь, я это чувствую, знаю определенно. Только так и должно быть.
Он опять раскраснелся, глаза блестели, улыбка не сходила с его лица.
«Совсем мальчишка!» – подумала Оля.
Ей казалось, что она много старше, опытнее. Жизнь учила ее своей непредсказуемостью. Никогда нельзя быть до конца уверенной в чем-либо.
Завтрашний день принесет с собой новые встречи, новые события, и предсказать их на сто процентов невозможно.
Было уже девять часов вечера. Леша засобирался домой. Оля  отобрала для него несколько пейзажей и, по его просьбе, рисунок, изображающий удивительно красивую и умную собаку. Робкое Светино: «До свидания» и дверь за парнем закрылась.
Оля смотрела на Свету, та под ее взглядом краснела все больше и больше.
-Что ты, Оленька? Не смотри ты на меня так, - наконец взмолилась она.
- Откуда в тебе это кокетство. Насмотрелась кино и подражаешь взрослым женщинам! – возмутилась Оля.
- Да не подражаю я никому. Оно само как-то получилось. Оля, не сердись. Я не буду больше, честное слово. – Света почти плакала.
- Да ладно уже, иди сюда, сядем рядышком. – Оля   притянула Свету к себе, они сели на диван, крепко обнялись.
Они любили так сидеть по вечерам, рассказывая друг другу события дня. Внешний, взрослый порой жестокий мир отступал, им казалось, что где-то стряпает мама, и они не одни, под ее защитой сидят в этом уютном уголке. Эти вечерние посиделки всегда успокаивали девочек, после них все беды и неприятности уже не казались такими безысходными. И решения всех проблем обязательно появлялись, будто мама действительно помогала и оберегала их.
- Он тебе понравился? – ласково спросила сестру Оля. Та только кивнула и снова уткнулась в сестрино плечо.
- Вот ты и выросла, - улыбаясь, констатировала Оля, - ты ж смотри…
- Знаю, все, все знаю, и что маленькая еще, и что неопытная, и что рано. Все знаю и понимаю. Оля, ты не волнуйся, еще ничего не известно. Может, он и не придет, может, я не понравилась ему. И я обещаю обязательно все, все, что происходит в моей жизни рассказывать тебе, обещаю.
- Ну, и прекрасно. А вот, то, что ты очень ему понравилась, это невооруженным глазом, ох, как видно, - рассмеялась Оля, опять смутив сестру.
- Пойдем спать, поздно уже. – Решительно скомандовала она.

XVIII

Света проснулась рано. Так рано она никогда не просыпалась. На кухне, готовя ей завтрак, чем-то тихо позвякивала сестра, стараясь ее не разбудить. Потом хлопнула дверь, сестра ушла на работу. Рядом с кроватью громко тикал будильник. Света не открывала глаз. Она ждала его звонка, чтобы встать и окунуться в свою обычную жизнь: школа, магазины, уборка квартиры, выполнение домашнего задания. Девочка старалась, как можно больше домашних дел, выполнять самой, разгрузив Олю, очень устающую после работы. Но сегодня она думала не об этом. Она пыталась разобраться, что с ней происходит. Леша, так стала Света звать Алексея с первой минуты, не шел у нее из головы. Она заснула лишь под утро, всю ночь, прокрутившись в постели, вспоминала то, как он смотрел на нее, то, о чем рассказывал, то робкое рукопожатие, повергнувшее ее в полное замешательство, при их прощании. Когда его рука коснулась ее руки, что-то произошло, все в ней замерло, голова сладко закружилась, а в горле стал комок. Что же это такое? Что с ней? Девочка открыла глаза и, потянувшись, села в кровати, и сразу же зазвонил будильник. От этого совпадения Света рассмеялась, тряхнула головой.
- Больше не думать об этом! – приказала она себе, побежав босиком в ванную.
День закружил ее своей обыденностью. Уроки пролетели быстрей обычного. Когда, натянув пальто и вязаную шапочку, она вышла из школы, то не удержалась от извечно девичьего:
- Ах! – Все вокруг было белым-бело. Утром, когда она шла в школу, все было серым невзрачным, под ногами хлюпала грязь, моросил надоевший всем дождик. А сейчас! Белые снежинки, крупные, пушистые, падали, кружась в замысловатом танце. Подморозило, и воздух сразу стал прозрачным, вкусным. Грязи не стало, а снег чуть потрескивал при ходьбе. Света протянула ладошку. На нее упали несколько снежинок, чуть полежали, дав полюбоваться своей кружевной прелестью, и растаяли, оставив на ладошке мокрый след. Она рассмеялась.
- С зимой тебя! – раздался знакомый голос над ее ухом.
Девочка вздрогнула, подняла голову, которая опять предательски закружилась. Алексей, это был он, стоял слишком близко от нее, его дыхание, коснувшись ее щеки, мешало ей думать, говорить, дышать.
- Здравствуй, девушка моей мечты, – улыбался, открыто, широко, притягивающе он.
- Здравствуйте, - тихо ответила Света, потупясь.
- Вот, опять на вы, мы же вчера перешли на «ты», помнишь? – Алеша заметил ее замешательство. Он вспомнил, что нечто подобное происходило с нм еще вчера при встрече с Олей.
- Светик, давай портфель, какая на сегодня программа? – Он решительно забрал портфель, взял ее за руку и потянул за собой.
- Уроков много задано?
- Да нет, не очень. В магазин нужно зайти. Оля записку оставила, - начинала приходить в себя Света. Она протянула листок Алеше.
- Так: картошка, капуста, морковь – это в овощной, яйца, молоко, масло, хлеб – это в гастроном.
- Сумка и деньги с собой? – спросил он.
- Да, они в портфеле, – улыбнулась Света. Она совершенно успокоилась. Рядом с Лешей было очень надежно и спокойно. Она подняла глаза и встретила его взгляд. Он смотрел на нее, не улыбаясь, совершенно серьезно. Его взгляд говорил о многом, но ей трудно было разгадать сложный букет чувств, что излучали Алешины глаза: нежность, обожание, защиту обещали эти глаза и еще что-то.
- Давай будем дружить – очень серьезно предложил он. – Я вам буду помогать, буду как брат, пока…
- Пока, что? – тихо спросила она.
- Пока ты не повзрослеешь, хорошо?
Они стояли под потоком снежинок, закрывающим их от посторонних глаз. Им казалось, что они одни на всей земле: он, она и белый снег, сыпавшийся и сыпавшийся с небес, покрывающий дома, улицы, деревья, машины, стоящие у обочины дороги, плечи, головы прохожих. Он превратил серый город в волшебную сказку для этих двух молодых, очень молодых людей, которых коснулась птица счастья, подарив чувство, еще не осознаваемое ими, но уже осветившее их жизнь.
- Хорошо, - тихо ответила Света, доверчиво протянув ему ладошку.
Так они и пошли, ее рука в его руке, в другой он нес ее портфель и папку со своими рисунками.
Они сделали все покупки.
Леша отправил Свету делать уроки, а сам, надев Олин фартук, отправился на кухню. Когда оттуда полились вкусные запахи, она не выдержала, просунула голову в дверной проем.
- Леш, что ты готовишь?
Над плитой, где в большой кастрюле что-то кипело, а на сковороде что-то шипело и урчало, колдовал удивительно серьезный Алексей. Перед ним на стене был приколот белый листок бумаги, где крупно было написано: постный борщ.
- Бабушкина школа, она у меня донская казачка. Вот готовлю ее фирменное блюдо. У Вас чеснок есть, а то я купить забыл.
- Есть, есть, сейчас достану. Давай помогу. Что сделать?
- Почисть чеснок и нарежь мелко-мелко.
В кастрюле уже варилась картошка и положенная чуть позже капуста, а запах издавала так называемая поджарка: лук, морковь, свекла томились под крышкой в растительном масле. Осталось положить томатную пасту в сковороду и добавить чеснок, все это опустить в кастрюлю.
- Эх, сюда бы еще зелень свежую, но это возможно только летом, – Алексей попробовал, - по моему мало соли, поперчим немного… Вот, и готово. Прошу к столу, - как заправский официант он перекинул полотенце через руку.
Они не стали перебираться в комнату. Уселись на кухне, поставив налитые до краев тарелки на кухонный стол. Положили в борщ по ложке свежей сметаны, купленной в гастрономе сверх Олиного списка Алексеем, принялись за еду.
- Вкусно, никогда не ела такой вкуснятины, - уплетая за обе щеки, сказала Света. – Ты где учился готовить? – спросила она.
- Веришь, первый раз готовлю такое сложное блюдо. До сегодняшнего дня готовил только яичницу – глазунью. Это все бабуля. Я тебя познакомлю, она тебе понравится обязательно, как и ты ей. Она у меня мудрая – мудрая. Я ей вчера, как пришел, все рассказал. Вот она и говорит: «Девоньки молоденькие. Матушка их, царствие ей небесное, рано ушла, поди, не успела научить готовить – то, едят наверно всухомятку. Вот пойди, приготовь, накорми девочек, сердечко у них и оттает». Ну, что, оттаяло твое сердечко, а?
- Спасибо, Леша. Ты рецепт мне оставь, я обязательно научусь готовить. Это ведь женское дело.
- Это кто же тебе сказал? Нет женских и мужских дел. Есть дела общие, и делать их должен тот, кто может в данный момент, кто в силах, кто сделает лучше. А рецепт оставлю, будем вместе учиться готовить.
В прихожей раздался звонок.
- Это Оля, - радостно воскликнула Света и, стремглав, побежала открывать дверь.
- Ой, как вкусно пахнет! Что это? – раскрасневшаяся, похорошевшая на морозе девушка вошла на кухню.
- Здравствуй, Леша, это ты тут куховаришь? Света мне шепнула, угостишь?
- Садись, пожалуйста, я уже поел. – Леша пододвинул Оле полную тарелку горячего ароматного борща. На маленькой тарелке лежал ломоть черного хлеба и два зубчика чеснока.
- С зимой тебя, Оленька. А зимой, в морозец, нет ничего лучше, чем горячий борщ с черным хлебом и чесноком. Так бабушка говорит, – улыбнулся Леша своей замечательной улыбкой.
- Ты ешь, ешь, Оленька, а я пока отчитаюсь. Работы твои отнес. Очень понравились. Есть небольшие замечания по композиции и советы по краскам. Вот тут профессор тебе написал, а это – список литературы. Я завтра схожу в нашу библиотеку, и после занятий принесу. Так, что мы со Светой тебя поздравляем, так Света?
- Так, конечно, так, - смеясь, Света принялась целовать сестру в щеку.
- Дай человеку поесть, - Леше строго посмотрел на Свету, и та, сразу присмирев, отошла.
- Чай я уже заварил. Будете, сестренки, пить чай без меня. Бабуля, наверное, уже заждалась, пойду я. До завтра, девочки. Света, проводи.
Леша вел себя по-мужски и по-хозяйски. Оля удивилась этой метаморфозе, произошедшей с ним как-то сразу. Да и Света его явно слушалась. И смотрела на него с явным обожанием.
- Так, - подумала Оля, - нужно поговорить с сестрой непременно.
 Дверь в прихожей хлопнула, и в кухню вошла Света.
- Ну, рассказывай, - наливая чай, сказала Оля.
Сестры засиделись за чаем до позднего вечера. Выпили по две чашки ароматного чая, обсудили все девичьи проблемы.
- Знаешь, Светик, нам, кажется, обеим повезло, что встретили Лешу. Как думаешь? – улыбаясь, спросила Оля.
Сестра почему-то покраснела и утвердительно кивнула головой.

XIX

Игорь подошел к окну. Вот и зима пришла, и, кажется надолго, - подумал он, настоящий Новый год будет: с морозом, снегом. Хорошо!
В открытую форточку проникал морозный воздух. Он бодрил и приглашал на прогулку. Было воскресенье. На работу Игорь не собирался. Все срочные дела они с Вадимом сделали. На работе вообще воцарилась предпраздничная тишина. У всех мысли были сосредоточены на предновогодних приготовлениях: покупке елок, закупке продуктов, подарков, а еще все ждали чуда, хоть самого маленького. Правда, в этом мало кто признавался даже себе самому. Вот и Игорь ждал чуда: вот наступит Новый год, и они обязательно встретятся с прекрасной незнакомкой, приходящей к нему во снах.
« Удивительно», -  подумал Игорь, - «вот зима пришла, а во снах ничего не менялось, стояло раннее лето, благоухающее цветами, ласкающее солнечными лучами».
Правда, что-то все-таки изменилось. Сердце Игоря забилось сильнее от нахлынувших воспоминаний.
Этот сон приснился ему два дня назад. Игорь с девушкой долго скакали по лугу, потом спешились около одинокой березы, которую она очень любила, часто стояла, прижавшись щекой к ее шелковистому стволу, что-то ей шепча. И, казалось, береза отвечала ей, склоняя гибкие ветви, шелестя зелеными листочками.
Вот и тогда она, соскочив с коня, прижалась щекой к белоснежному стволу, потом, повернулась к Игорю разгоряченным, милым, дорогим ему лицом. Она опиралась спиной о ствол березы, зеленое кружево листвы обрамляло золото ее волос. Ее лицо было так близко, глаза смотрели так добро, доверчиво, что Игорь решился, шагнул вперед и легко коснулся вдруг открывшихся ему навстречу губ.
То, что он испытал, не поддается описанию. Вот и сейчас, когда он вспомнил этот момент, у него перехватило дыхание.
Последние два дня во сне он пытался вернуться к этой березе, но у него ничего не получалось. Он носился на лошади по лугам и полям, но незнакомки не было рядом с ним. Он искал ее и не находил.
«Нет, нет, надо успокоиться. Надо ждать, и мы обязательно встретимся и во сне, и наяву», - пытался мысленно взять себя в руки Игорь.
- Да что это я раскис совсем, - вслух произнес он.
Все в его жизни складывалось просто замечательно. После выигранного конкурса, им с Вадимом поручили новую самостоятельную работу, выделив в помощь несколько сотрудников. Лариса и Левушка переехали к Вадиму. Их быт постепенно налаживался. Игорю было приятно видеть их счастливые лица, их взаимопонимание. Вадим вошел в семью легко. Он подружился с отцом Игоря, и в редкие свободные часы, когда оба они сходились вместе, они играли в шахматы. Левушка забирался отцу на колени и двигал шахматные фигуры, сначала с помощью отца, а потом и сам, туда, куда тот велел. Игорю нравилось наблюдать, сидя в кресле у торшера, его любимом месте в родительской квартире, как мужчины, дорогие его сердцу, спокойно разговаривают за шахматами, а женщины, беседуя о чем-то своем, накрывают стол к ужину. Но с недавних пор он чувствовал себя наблюдателем, будто что-то отдалило его от родных и близких ему людей. Нет, он любил их по-прежнему. Любил родителей, благодарной сыновней любовью. Любил сестру и безмерно радовался ее счастью. И не было у него друга ближе и роднее, чем Вадим, которого он считал и раньше своим братом. Но какая-то неведомая тоска сжимала его сердце, отдаляя его от них. Он стал чуть реже появляться в гостеприимном родительском доме. А его родные, занятые предпраздничной суетой и подготовкой, к скромному,  но все же торжественному событию бракосочетания Ларисы и Вадима, планировавшемуся на апрель, не замечали, как ему казалось, этого.
Игорь вздохнул еще раз и. подойдя к телефону, набрал номер квартиры Вадима. Трубку сняла Лариса.
- Утро доброе, уже встали? – Игорь представил себе Ларису с распущенными по плечам волосами в утреннем халатике, родную и близкую сестру.
- Игорь, доброе утро, милый. Куда ты пропал? Совсем не видно тебя, ни у родителей, ни у нас. Приезжай к нам завтракать. И Вадя, и Левушка будут рады.
- Леля, у меня другое предложение. Вы в окно смотрели? Зима пришла. Красота какая, все в снегу. Поехали в наш загородный дом. Были там в грязь, а сейчас, наверное, все совсем иначе смотрится. Ты собери корзинку еды какой-нибудь. Там разожжем камин и устроим праздник начала зимы. Ну, как мое предложение?
- Сейчас, братик, - в трубке слышались обрывки разговора Ларисы с Вадимом, потом прозвучало – Прекрасно, мы согласны. Я сейчас покормлю Левушку, соберу еду, и ждем тебя.
- Вот и отлично. Мы с Доном скоро будем.
- Дон, гулять пойдем? – весело спросил Игорь лежащего на кресле и не сводившего с него преданного взгляда пса.
Радостный лай был ему ответом. Они очень подружились с Доном, казалось, что собака всегда жила с Игорем. Как бы Игорь не уставал после работы, он не забывал не только покормить верного четвероного друга, но и побегать, поиграть с ним во время вечерней прогулки. А утром Игорю теперь совершенно не нужен был будильник. Ровно в шесть, хоть проверяй по нему часы, Дон опускал свою тяжелую лапу на плечо хозяина и тихонько тявкал. В другое время он лаял громко и звонко, и как ему удавался этот тихий горловой звук, было не понятно. И Игорь, обычно трудно просыпавшийся по утрам, безропотно вскакивал, надевал спортивный костюм и куртку и шел гулять с Доном. Гуляли они в сквере неподалеку, куда выводили на прогулку своих хозяев большие и маленькие собаки, проживавшие в близлежащих домах.
- Ну, что Донушка, поедем на машине? – спросил Игорь собаку.
Вмиг лапы собаки легли ему на плечи, и Игорь был вылизан с обычной тщательностью. И как Игорь не старался, ему никогда не удавалось предотвратить этот знак собачьей любви. Дон очень любил ездить в машине, гордо восседая на переднем сидении. И кого бы ни подвозил Игорь на своей машине, пес не уступал своего места никому.
Быстро собравшись, Игорь, надев ошейник с поводком на Дона и дав поводок ему в зубы, поставил на плиту греться ведро воды.
Горячая вода нужна была Москвичу, мерзнувшему как всегда во дворе под брезентовым чехлом, чтобы вода не замерзала за ночь, ее приходилось сливать, а утром, чтобы машина хорошо заводилась заливать горячую.
Эта процедура утомляла. И зимой Игорь редко пользовался собственной машиной, предпочитая городской транспорт, но сегодня был особый случай. Дон безропотно сидел у порога с поводком в зубах, тихонько поскуливая от нетерпения.
Наконец, вода нагрелась, и они вышли из квартиры. Пес прямиком побежал к машине и стал выписывать круги вокруг нее, радостно лая при этом. Он радовался поездке с любимым хозяином, радовался солнцу, наконец, заглянувшему в город, радовался снегу, уже позабытому за целый год, холодившему лапы и нос, который от любопытства был тут же погружен в это белое, сверкающее и, как оказалось, мокрое чудо.
- Прекрати, сейчас же, а то будешь мокрый и машину замочишь! Слышишь, Дон! – остановил собаку сердитый голос хозяина.
Пес остановил свой бег. Он чувствовал, что хозяин сердится не по настоящему, но из уважения послушался.
Дон тщательно отряхнулся и вскочил в открытую хозяином перед ним дверцу. Усевшись, он совершенно успокоился. От бега он разгорячился и, высунув длинный розовый язык, быстро и часто задышал.
Ему совершенно не было холодно в пушистой шубе, которая доставляла столько неприятностей в жаркие летние дни.
Машина завелась. Пустое ведро отправилось в багажник.
- Ну, что поехали? – произнес Игорь, закрывая дверцу машины.

XX

Покупка загородного дома и двух скаковых лошадей была оформлена по всем правилам. Теперь их хозяевами с равными правами были Игорь и Вадим. Мария Степановна и Галя уехали в Москву. Друзья не только проводили этих милых и ставших родными женщин, но до этого помогли им собраться и отослать в Москву контейнер с вещами. Ленинградскую квартиру композитора закрыли до лучших времен. Игорь не взял с собой на вокзал Дона, посчитав, что прощание будет тяжелым испытанием и для Марии Степановны, да и для собаки.
- Прощайте, мои дорогие, - произнесла уже сидя в купе старая дама.
- Почему же прощайте, до свидания, – возразили в один голос Вадим и Игорь.
- Нет, нет, именно прощайте. Чует мое сердце, что не увидимся мы больше, да и любимый мой Ленинград я не увижу больше, но он навсегда останется в моем сердце, да и для вас там нашлось место, - Мария Степановна улыбнулась.
- Нет, нет, не возражайте. Это все слова. Я чувствую, что жить мне осталось недолго, но сердце мое спокойно. Я прожила хорошую жизнь. Все в ней было и любовь, и радость большая, и горя много, как у всех. Знаете, особенно больно хоронить своих детей, не по правилам это. Больно мне было очень, но пережила и это. Вот, я к Галочке еду, с правнуками поживу перед концом жизни своей,  сердце мое и отогреется. А вам спасибо. Рада, что познакомились с вами, рада, что и дом, и живность наша нашли достойных хозяев. С деньгами не торопитесь, когда получите, тогда и переведете, не одалживайте, особенно под проценты. Так, по моему, сейчас повелось. Не одобряю я этого. Как можно наживаться на чужой нужде? Раньше это только ростовщики делали, и их не уважало общество за это. Сейчас все иначе. Трудно мне, старой, перестроиться. Так это теперь зовется?
Все заулыбались. Галя обняла бабушку.
- Куда это ты засобиралась? Ты нам здесь, на земле еще очень-очень нужна. Правнуки тебя ждут, сказки твои ждут. Она у нас мастерица сказки волшебные рассказывать. У меня так не получается, – обратилась к друзьям Галя. – Пишите нам, как Донушка, как дом наш, лошади, как сами жить будете, что нового в Ленинграде будет происходить, пишите, а я отвечать буду.
- Обязательно будем писать, и Вадим, и я, да и Лариса, сестра моя, обязательно напишет. – Игорь поднялся, наклонившись, поцеловал обеих женщин.
- Нам пора, - по радио объявили, что провожающие должны покинуть вагон. – Да, чуть не забыл. Это вам тут мама на дорожку собрала, - он протянул пакет, не слушая возражений Гали.
Игорь и Вадим вышли из вагона, подошли к окну. В нем, как в рамке, опять, как в дни знакомства, голова к голове сидели бабушка и внучка, и чуть грустно улыбались друзьям.
«Нарисовать, обязательно нужно нарисовать», - мелькнуло в голове Игоря, и поезд тронулся.
- Будто кусочек сердца оторвался, – грустно сказал Вадим, смотря вслед уходящему поезду.
Все это промелькнуло в памяти Игоря, пока он ехал к другу. Деньги друзья перевели сразу, как только получили, и письма из Москвы в Ленинград писали часто, да и по телефону общение было налажено. Мария Степановна не ошиблась. По приезду она слегла и так и не выздоровела окончательно, все время прихварывая.
Игорь вздохнул. Удивительно хорошие сердечные люди попадаются ему на жизненном пути. Он и не мог вспомнить плохих людей. Все, и в школе, и в институте, и на работе, да и вообще по жизни, куда бы он ни ездил, куда бы его ни заносила жизнь, всюду он встречал замечательных людей, связь с которыми старался не терять, хоть изредка обмениваясь короткими письмами или телефонными звонками. Плохим поступкам людей всегда находились объяснения, просто жизнь их складывалась так, а не иначе, просто не справлялись достойно они с той или иной ситуацией. Игорь всегда старался при встречах с людьми, конфликтах с ними, встать на их место, посмотреть на ситуацию их глазами. Это помогало не обижаться, не озлобляться, сохранять с людьми добрые, дружеские отношения. А вот друг, истинный, которому Игорь верил и доверял до конца, до самой глубины души своей, у него был один – Вадя, теперь еще ставший ему родственником, чему он несказанно был рад.
От того, что он сейчас увидит дорогих и близких ему людей, хорошее настроение вернулось к Игорю.
За всеми этими раздумьями дорога промелькнула незаметно.
- Вот и приехали, – улыбнулся он Дону, выключая зажигание.
- Выходи, - он открыл псу дверь и вышел сам.
Он посмотрел на окна квартиры Вадима, и увидел улыбающуюся сестру, машущую ему. Он догадался, что они сейчас выйдут. Так и получилось. Минут через пять на крыльце появилось все дружное семейство: Вадя с Левушкой на руках и Лариса с большой корзиной. Корзину быстро водворили в багажник. Все расселись по местам: счастливое семейство сзади, а Дон гордо на переднем сидении.
До места доехали за разговором быстро и весело. Широкая асфальтовая магистраль как будто сама ложилась под колеса автомобиля. Заснеженный лес, стоящий стеной по обе стороны дороги, то и дело привлекал внимание пассажиров красотой отрывающегося вида. Еще не было двенадцати, когда въехали в поселок. До дома пришлось идти пешком, Снега насыпало почти по пояс, а дорогу никто не чистил. Видно, в дачном поселке сейчас никого не было. Дон бесстрашно бросился по знакомой дороге к дому, проваливаясь в пушистый, неутрамбованный снег почти по уши. При этом он громко лаял, будто приглашая всю компанию поскорее присоединиться к нему.
Машину закрыли и оставили возле первого домика, чуть отъехав от магистрали. Шли след в след, сначала Игорь утрамбовывал снег, потом Вадим, с Левушкой, восседавшим на его плечах, последней, смеясь и то и дело вскрикивая, шла Лариса.
До дома добрались мокрые, но веселые. Зайдя в дом, первым делом затопили камин, благо сухие дрова были приготовлены заранее. Сразу стало уютно. Переоделись в сухое, и сразу сели за красиво накрытый Ларисой стол. Все ели с удивительным аппетитом, особенно Левушка и Дон.
В комнатах стало так тепло, что стало возможно скинуть теплые свитера. Левушка с Доном перебрались на ковер, расстеленный у камина, обнявшись, незаметно для себя задремали, разомлев от его тепла. Лариса с Вадимом мыли посуду, смеясь и тихо переговариваясь друг с другом. Игорь один остался у стола, в комнате, ставшей родной и близкой, служившей ему уютным домом во снах, снившихся ему уже более полугода. Ему было хорошо и спокойно. Но вот сердце  почему-то щемила тоска. Все труднее было переносить одиночество его дневной жизни,  в сравнении с полноценной жизнью во снах, полноте общения с существом удивительным, прекрасной девушкой, думающей как он, ценившей то же, любившей жизнь, веселой и непосредственной, удивительно доброй ко всему живому в этом мире, от травинки и муравья до любимой ею лошади и обожавшего ее пса.
Игорю казалось, что ее дух витает в этом доме, что вот-вот откроется дверь, ведущая в сад, и войдет она, раскрасневшаяся и запыхавшаяся от быстрой езды, улыбнется ему ослепительной улыбкой, дарящей столько света, что он всегда в начале жмурился, потом пугался и пошире открывал глаза, боясь пропустить хоть минуту счастья любоваться ее улыбающимся лицом.
- Где же ты, моя половиночка? Где живешь, с кем дружишь, знаешь ли о моем существовании?
Как видно, он сказал это вслух, рядом стояли серьезные Вадим и Лариса и сочувственно смотрели на него.
- Простите ребята, я совсем не хотел портить вам настроение. Старею, наверное, сентиментальным становлюсь, - попытался отшутиться Игорь.
- Да ладно, не оправдывайся, все нормально и …
- И мы любим тебя, братик, - перебила Вадима Лариса, - она обязательно найдется, половиночка твоя. Иначе просто не может быть. Ведь правда, Вадя? – она с надеждой посмотрела на Вадима.
Он, ничего не говоря, обнял друга за плечи, сел рядом притянул к себе Ларису. Так и сидели они, обнявшись, за круглым столом и молча смотрели в огонь, непрерывно меняющийся, тихо потрескивающий в камине, дарящий тепло, объединяющий этих родных и близких друг другу людей.

XXI

Света почти не спала всю ночь. Калейдоскоп чувств, мыслей, обрушившихся на нее, не дал сомкнуть глаз до утра. Диапазон испытываемых ею чувств был огромен от робкой девичьей мечты до истинного горя покинутой женщины. Причина всей этой бури была проста. Леша вчера не встречал ее у школы после уроков. Прождав его весь вечер, невпопад отвечая на вопросы сестры, сославшись на головную боль, она ушла довольно рано в свою комнату. Вот тут и началась эта мучительная чехарда в ее мыслях.
Позвонить Леше домой она не могла. Просто она не знала номера его телефона, и по той же причине не мог позвонить и он. Они просто не обменялись номерами телефонов, как-то не подумали об этом, не успели. Света просто видела его, выходя из школы. Он все последние дни стоял на одном и том же месте, пристукивая ногу об ногу, пряча нос в шарф, обматывающий его шею, явно замерзший в своей курточке, из которой, судя по рукавам, он давно вырос. А дальше они вместе шли домой к Свете, делая по дороге покупки. Потом вместе готовили еду, убирали, ели, все время разговаривая. О чем они говорили? Свете было трудно дать определение их спонтанным беседам обо всем на свете. Ей было очень интересно беседовать с ним, он знал много больше ее, особенно в мире искусства, театра, живописи. Он обещал после Нового года повести ее в Эрмитаж, в Русский музей. Света была в Эрмитаже один раз с классной экскурсией. Их быстро провели по залам, рассказывая об истории государства русского, показывая портреты императоров и царедворцев. О живописи, о достоинстве картин ничего не говорилось. Несмотря на то, что Оля   рисовала, любила и знала живопись, Света не умела рисовать, так как сестра. Она больше увлекалась музыкой, неплохо, по мнению школьных подруг, пела, наигрывая на старенькой шестиструнной гитаре, найденной ею на домашних антресолях на самом их верху, тогда когда они с сестрой разбирали вещи после маминой смерти.
- Это, наверное, папина, - предположила Оля.
Но Леша, так интересно рассказывал о живописи, показывая ей репродукции работ великих художников, в принесенных им толстых цветных альбомах, что это стало ей интересно. А еще он обещал повести ее в театр. Она ждала этого, веря и не веря, что все это сбудется, и она как большая, войдет в зрительный зал, сядет в кресло. Потом погаснет свет, занавес откроется, и на сцене начнется чудо проникновения в чужую жизнь. Герои будут любить, страдать, бороться, уча их, зрителей не повторять их ошибки, верить, любить, встречать невзгоды с высоко поднятой головой.
Леша. Они были едва знакомы. Но он вошел в ее жизнь и обосновался в ней так прочно, что она поверила в это со всем жаром ранней юности.
И вот его нет. Может, все это ей приснилось, показалось. Может, ему не интересно с ней. Ну да, конечно же. Разве может быть интересна взрослому, умному, талантливому молодому человеку она, Света, рыжая девчонка с конопушками на гордом носу, совсем ничего не знающая и не умеющая. Света встала с постели и подошла к зеркалу.
На нее смотрела худенькая высокая девочка с распущенными рыжими волосами, ложившимися тяжелой волной на худенькие плечи, падавшими до тоненькой талии. Волосы были рыжие, но не золотые, как у Оли, а каштановые с красивым темно-красным отливом. Густые-прегустые, непослушные, вьющиеся у лба и висков. Глаза, синие в темных ресницах, окруженные тенью после бессонной ночи, были глубокими, прямо бездонными. Голубая или синяя одежда придавала им сапфировый оттенок. Прямой носик, припухшие губы, длинная стройная шея. Дальше Свете было страшно смотреть. Она так быстро и бурно развивалась, что не привыкла еще к своему новому виду. Еще недавно плоская грудь вздымалась двумя упругими холмиками, тонюсенькая, гибкая талия плавно переходила в округлые бедра. Длинные, стройные ноги завершали картину.
« Красива ли я, могу ли понравиться ему? Ох, как стыдно!» – Света закрыла лицо ладошками.
- Света, ты проснулась? Как голова, не болит? – в комнату входила озабоченная Оля, - Что с тобой маленькая, не заболела?
Девочка еле успела юркнуть под одеяло. Сестра поцеловала ее лоб.
- Ох, мокрый и холодный. Знаешь, давай дома оставайся. Устала ты, наверное, контрольные были полугодовые по всем предметам, конечно перенапряглась. Полежи, поспи. Я позвоню в школу с работы.
- Не забудь позавтракать, - Оля   задернула шторы на окне и вышла из комнаты. Через пять минут хлопнула входная дверь.
Света облегченно вздохнула. Потрогала руками щеки, они горели.
« Ох, как стыдно!» – повторила она вслух. – Что это я вдруг рассматривать себя стала? А если бы сестра увидела?
Она вскочила с кровати, стала лихорадочно одеваться. Лежать она не могла.
« Нужно что-то делать, а то я просто умру от мыслей этих». – Света решительно тряхнула головой, подошла к старенькому приемнику, нашла «Маяк». Музыка наполнила комнату. Света облегченно вздохнула. Быстро умывшись, принялась за уборку квартиры. Через час, пролетевший как одно мгновение, квартира сияла чистотой. Даже не верилось, что это она Света, всего за час вымыла полы, протерла пыль в комнатах, не забыв протереть подоконники и батареи. Кухня сияла протертым изнутри окном, вымытыми плитой и раковиной, даже стены Света протерла сначала моющим средством, а потом чистой водой.
« Что же еще?» – девочка  окинула взглядом квартиру. Осталось протереть двери. Ну вот, все и сияет. Света присела на краешек стула. Нет сидеть она не могла. Сразу же поток мыслей завертелся, закружился в ее голове. Это было мучительно. Щеки горели. Света потрогала лоб. Может, она действительно заболела? Да нет, лоб вроде холодный.
 «Не думать, не думать об Алеше!» – приказала себе Света.
Ничего не получалось. Алеша все время был рядом с ней, он присутствовал в ее мыслях. Она заново переживала их немногочисленные встречи, вспоминала беседы на самые разные темы.
- Конечно, я совсем глупая, так мало знаю, ему совсем не интересно со мной! – она произнесла это вслух, и звук собственного голоса вернул ее к действительности.
Время двигалось как-то неравномерно. Уборка заняла всего час, а раздумья, показавшиеся Свете минутами заняли целых два.
«Нет, так не годится. Как там мама говорила? Хуже всего переживать о том, что может и не случиться совсем. А вдруг у Леши дела какие, а я тут раскисла совсем», - Света тряхнула головой, и отправилась на кухню, открыв недавно купленную книгу о вкусной и здоровой пище, нашла рецепт: тефтели мясные.
Совершенно сосредоточившись, заглядывая время от времени в книгу, принялась за работу. Достала из морозильника пачку фарша и, пока он размораживался, поставила варить рис до полуготовности, как было указано в рецепте. Потом занялась луком. Его нужно было много и для тефтелей, и для подливы. За работой время, ускоряясь все быстрее и быстрее, пролетело совершенно незаметно для Светы.
Когда она выключила плиту, и по квартире разнесся аромат приготовленного блюда, когда она замотала в старенькое одеяло, сваренное на гарнир картофельное пюре, за окном было темно, а часы показывали семь часов вечера. Света вздохнула.
«Ну, вот, скоро Оля придет».- Света знала, что сестра собиралась в магазин, хотела купить что-нибудь к праздничному столу, да и подарки, хоть и маленькие, хотела купить для своих сотрудников, ставших к этому времени очень близкими для нее людьми.
Вдруг, совершенно неожиданно для нее, Света почувствовала, что теплая волна поднялась от пальцев ног до сердца и остановилась там, заставив  сердце затрепетать с новой силой.
- Что это! – воскликнула она. Света стояла в центре комнаты, широко открыв глаза и прислушиваясь к тому, что творилось внутри нее.
По ней прокатилась вторая волна, более сильная, чем первая, заставившая покрыться мурашками кожу на руках и ногах и опять остановившаяся у сердца.
Сердце билось ровно, сильно. Не осознавая, что делает, Света подошла к входной двери. Она молча смотрела на нее, чего-то ожидая. Сердце толкнулось сильнее и замерло. Света открыла дверь. За дверью, изумленно глядя на нее, стоял Леша, с поднятой рукой, протянутой к звонку, так и не нажатому им. Рядом с ним стояла пушистая, вся в сияющих в электрическом свете снежинках елка.
- Света! – только и смог произнести он, - какая ты!
Они замерли, разделенные порогом, который он так и не переступил, завороженный новым Светиным обликом. Леша не видел ее всего два дня, но перед ним в рамке двери, как на портрете стояла взрослая, прекрасная девушка, глаза которой светились силой великой и нежной, и ласковой одновременно, да и сама она вся светилась, сияла даже. Он смотрел и смотрел, и улыбка не сходила с его губ. Он каким-то шестым чувством понял, что она ждала его. И новое, неизведанное, очень сильное желание поднялось в нем, и захватило его целиком. Он желал защитить ее от всего мира, хотел поднять на руки как ребенка и нести к счастью, и пусть путь этот будет долог, он обязательно донесет ее к их счастью и подарит ей его.

XXII

- И долго вы так стоите? – взорвал тишину Олин голос.
- Светочка, простудишься, ведь не лето же! Квартиру застудите! Леша, проходи, дверь закрой за собой. О, господи! Да, что это с вами. Прямо столбняк какой-то. - Девушка затормошила сначала Алексея, почти силком втолкнув его в квартиру, потом Свету, которую пришлось просто передвинуть вглубь квартиры.
- Ох, какая чистота и красота вокруг, - она всплеснула руками. – Зачем ты все это сделала? Я же тебя отлежаться, отдохнуть оставила. Завтра бы вместе все сделали. Да ладно, что это я ворчу как старушка. Дело сделано и заслуживает благодарности. Спасибо сестренка, - Оля   звонко чмокнула сестру в щеку. Это окончательно привело ту в чувство. Света вдруг покраснела, взглянула на Лешу и шмыгнула на кухню.
- Раздевайтесь, мойте руки и проходите в комнату, кормить вас буду, - раздалось оттуда.
- – Леша, да раздевайся же, замерз совсем, руки какие красные, ты, где это пропадал? Мы тебя вчера ждали, - Оля продолжала тормошить действительно замерзшего юношу.
- А где же елка? – вдруг вспомнил он, - я же елку вам купил.
- Ой, вдруг унесли? – воскликнула девушка, вновь открывая дверь. Но елку не унесли, и она стояла, прислонившись к стене, ожидая, чтобы ее внесли в дом. Пушистая красавица заняла всю прихожую. Тепло квартиры растопило снежинки, и под его действием еловый аромат достиг даже кухни, перебивая запах приготовленного Светой ужина.
- Вот это красавица! – воскликнула она, показавшись на мгновение в дверном проеме, - ужин готов, проходите в комнату.
Ели все с большим аппетитом, все действительно было приготовлено вкусно и «с душой», как определила Оля, Светину стряпню.
Из разговора выяснилось, что Леша вчерашний и сегодняшний день подрабатывал вместе с друзьями студентами на железнодорожном вокзале,  разгружая грузовые составы, привезшие в Ленинград апельсины, мандарины – эти осколочки солнца, визитную карточку новогодних праздников.
- Да, чуть  не забыл, - воскликнул Леша, и, выскочив из-за стола, бросился в прихожую.
Там у двери был оставлен старенький рюкзачок, не замеченный сестрами в недавней суматохе.
Леша достал кулек с южными фруктами и торжественно водрузил на стол перед девушками.
- Это к празднику, но сейчас обязательно попробуйте, - он гордо улыбался, чрезвычайно довольный тем, что заработал это южное чудо.
- Давайте не будем есть до Нового года, - предложила Света.
- Нет, ешьте сейчас, на праздник есть и мандарины, и апельсины – целый рюкзак. Да, кстати, новый год будем встречать вместе у нас. Это приглашение бабушки, и возражения не принимаются. – Леша, улыбаясь, переводил взгляд с одной сестры на другую.
- Познакомитесь с бабушкой и со всеми нашими соседями. Мы все как одна семья, все друг другу помогаем в трудную минуту и радуемся тоже вместе.
- У тебя прямо идиллия получается, неужели не ругаетесь никогда? – лукаво спросила Оля.
- Еще как ругаемся, вернее женщины ругаются, но это по мелочам бытовым: кто-то насорил, не убрал вовремя, конфорку чужую занял. А вот, если что случается, беда, какая или заболеет кто, тут все претензии забываются. – Парень, рассказывая, достал из кулька большой апельсин и красиво, розой, очистил его и положил перед девушками.
- Леша, а почему ты живешь с бабушкой? Где твои родители? Расскажи, если это не секрет, конечно, - Оля   вопросительно смотрела на Лешу.
Он очистил второй апельсин и положил рядом с первым.
- Ешьте, давайте. Я расскажу, секрета нет никакого. Просто когда мне было четыре года, папа и мама завербовались работать в Норильск, никель там выплавляют. Рабочие руки там всегда требовались. Сначала, жили в общежитии, думали, три года поживут и вернутся, да так и остались. Родился там Сашка, брат мой. Квартиру получили трехкомнатную. Живут хорошо. Мама медсестрой работает в больнице, папа на комбинате. Саша в школе учится. Отдыхают они обычно на юге, за долгую полярную зиму намерзнутся, тянет их к морю, погреться на южном солнышке. Отпуск у них большой, успевают и к нам заехать. Спросите, почему меня не взяли? Маленький я был, да и прихварывал в нашем Ленинградском климате. Да и ехали они на пустое место, не знали, как устроятся. Тогда и позвали бабулю. Она в Таганроге жила, в маленьком городе на берегу Азовского моря. Домик маленький у нее был. Продала его и приехала за мной ухаживать. Так и стали жить мы с ней в нашей комнате. Родители деньги присылали, да и бабушка подрабатывала уборщицей в магазине, что напротив нашего дома. Потом, когда родители устроились, хотели меня забрать с собой, да я уже в школе учился, да и подзабыл их. Бабушку очень полюбил, и она меня. Так и оставили родители меня здесь. Бабуля меня никогда не баловала, в строгости держала, учила людей любить и уважать, никогда не обижать слабых да малых. Рисовать я начал с малых лет. Бабуля заметила и отвела в изостудию при доме пионеров. Ну вот, а остальное вы знаете. Окончил школу, поступил в академию художеств, встретил вас, – закончил свой рассказ Леша.
В комнате было тихо, слышалось тиканье часов. Никто не решался нарушить эту тишину. Юноша задумался, опустив голову, казалось, перед его глазами проносилась вся его жизнь. Света робко положила свою ладошку на его руку, ей так хотелось поддержать, ободрить его, но как это сделать она не знала. Леша поднял голову, и замечательная улыбка вновь засияла на его лице.
- Все хорошо, Светочка, я не грущу и вполне доволен своей жизнью, особенно теперь.
Оля смотрела на Лешу, юношу, почти мальчика, рано повзрослевшего, не по годам серьезно относившегося к жизни, сумевшего найти оправдание своим родителям, не обидеться на них, воспитанного бабушкой так, что не чурался любой работы, умел ценить труд, дружбу и как ей все больше верилось и любовь, постучавшуюся в его душу.
Света и Леша о чем-то тихо беседовали, склонив головы друг к другу, стараясь не мешать Оле в ее раздумьях.
«Вот, они уже как одно целое, а я отдельно от них», - подумала она.
Девушка встала, подошла к окну. За окном шел снег, крупные снежинки тихо кружили в танце, не спеша падать на землю. Это было их время, пусть короткое, но их. Потом, они упадут на землю, укроют ее белым ковром, и до утра город будет чистым, светлым, праздничным. А потом, люди и машины разрушат эту красоту. На улицы выйдут дворники и безжалостно лопатами сгребут снег в сугробы у края тротуара. Придут снегоуборочные машины и, как урчащие медведи, сгребая снег передними стальными лапами, по транспортеру поднимут его в грузовики, а те вывезут снег за город. И город опять станет серым и будничным, только оазисы скверов будут напоминать спешащим горожанам о ночной сказке.
Падал снег, Оля   стояла у окна завороженная его красотой. Она подумала о сестре. Вот та и выросла, и кто знает, может, нашла свою судьбу.
Девушка остро почувствовала свое одиночество. Где же он, ее любимый, родной человек, где? Встретятся ли они наяву, как встречаются во снах? Ей все труднее становилось ждать эту встречу.
- Где же ты, моя половиночка? – чуть слышно прошептали ее губы в серебристую сказочную ночь за окном.

XXIII

Игорь поправил узел галстука. Он стоял перед зеркалом, наводя последние штрихи перед выходом из дома.
- Ну что, парень, выше нос. Как-никак Новый год на пороге, - улыбнулся он своему отражению.
- Донушка, пора, – позвал он собаку. Ее нигде не было видно. – Где ты, Дон?
Дон сидел у двери и терпеливо ждал хозяина.
- Гав, - раздалось в прихожей.
« Ну, что же ты тянешь?» – перевел Игорь.
- Иду, иду, умная собака. А где подарки?
Дон вскочил, прошел в комнату и вынес заранее приготовленный Игорем пакет.
- Ну вот, теперь все.
Игорь с Доном добирались до родительского дома на этот раз на автобусе. Для этого пришлось на собаку надеть не только ошейник с поводком, но и намордник, который Дон не любил, но терпел по необходимости. Автобус был полупустым. До встречи Нового года оставалось три часа, и горожане, сделав заранее необходимые покупки, занимались последними приготовлениями к празднику. Игорь выглянул в окно автобуса. Все окна домов, мимо которых по заснеженной мостовой проезжал, казалось, спешащий побыстрее доставить пассажиров, автобус, светились ярким светом, то тут, то там в окнах виднелись украшенные яркими гирляндами цветных огней праздничные елки.
- Вот и приехали. Пошли Дон. С наступающим Новым годом! – услышал он, выходя из автобуса. – И вас! – дверь захлопнулась, и автобус повез остальных пассажиров, как показалось Игорю, непременно к новому счастью.
На звонок Игоря дверь открыла Лариса.
- Ой, какой молодец! Проходите, - Лариса очень похорошела за последние месяцы, глаза светились счастливым блеском, губы то и дело трогала улыбка.
- Раздевайся братик, помочь не могу, руки грязные, - от нее пахло ванилью, корицей и еще чем-то очень вкусным и домашним.
- А где все? – спросил Игорь, снимая с Дона походную амуницию к великой его радости.
- Мы с мамой на кухне, где же еще. Вадима привлекли в помощники. А папа с Левушкой в кабинете.
- А я в помощники гожусь?
- Нет, нет, иди в кабинет, мы справимся сами. Да, в общем, уже все сделано. – Лариса, улыбаясь, ушла на кухню, откуда доносились вкуснейшие запахи, и слышался баритон Вадима, что-то говорившего Анне Михайловне.
Освобожденный Дон направился на кухню, откуда был сразу же с шумом выдворен.
За ним, смеясь, в дверях показались Анна Михайловна и Вадим, разгоряченные и держащие руки впереди себя.
- Привет, дружище! Извини, руки грязные, обнимемся потом. Дона попридержи, а то он нам всю красоту испортит, - сказал Вадим.
Анна Михайловна поцеловала сына в щеку:
- Здравствуй, сыночек, рада тебя видеть. Как ты? – материнские глаза заглянули в его  глаза, казалось, в самую душу заглянули.
- Все хорошо, мама, все хорошо! – Игорь поцеловал Анну Михайловну.
- Скоро за стол садиться будем, старый год провожать. Иди в кабинет, там старый да малый играют. Даже звонка не слышали. И Дона с собой возьми.
На собаку было жалко смотреть, все его существо стремилось на кухню, где так вкусно пахло, он тихонечко скулил, сидя у ног хозяина, но больше не делал попытки попасть туда. Игорь пожалел, что не покормил собаку перед выходом.
- Ну что, приятель, не кормят нас? Потерпи немного. Пойдем со мной. – Он взял Дона за ошейник и повел с собой в кабинет.
Устроившись на пушистом ковре, который занимал весь пол кабинета, дед и внук увлеченно строили замок из разноцветных пластмассовых кубиков и блоков. Игорь тихонько пробрался на свое любимое кресло, стоящее в углу у столика с торшером. Пес тихо последовал за ним и лег у его ног.
Дед и внук, сидящие спиной к двери даже не заметили их появления. Игорь откинулся на спинку кресла, расслабился. Напряжение последних дней потихоньку покидало его. Это был любимый Игорем уголок родительского дома. Еще мальчиком он любил пробираться в отцовский кабинет с любимой книжкой и часами сидел в этом кресле, читая или предаваясь мальчишеским мечтам, в которых он был полководцем и приводил свои армии к победе, или вождем индейского племени сильным, смелым и мудрым одновременно.
Особенно он любил пробиваться в отцовский кабинет, когда отец там работал за своим столом и наблюдать за ним, делая вид, что читает.
Игорь очень любил отца, хотя казалось, что тот мало уделял детям внимания, вечно занятый в больнице сложными операциями, пишущий статьи в толстые и тонкие медицинские журналы, работающий над своей, сначала кандидатской, а потом докторской диссертациями. С детьми больше занималась мама: учила их читать, писать, рисовать, лепить из пластилина, когда они подросли она выпускала с ними настенные газеты со стихами, дружескими шаржами на членов семьи, учила их английскому, водила в многочисленные кружки.
Но, тем не менее, Игорь с сестрой постоянно ощущали отца рядом, слыша от мамы: папа сказал, папа так думает, папа расстроится, если узнает о твоем поступке, папа бы сделал так на твоем месте. Дети всегда чувствовали отцовскую любовь и заинтересованность в их делах и проблемах, очень ценили моменты общения с ним, его рассуждения на интересующие их темы, искали его совета в трудных для них ситуациях.
Была еще одна заслуга отца в их воспитании. Это он учил их кататься на коньках зимними воскресными днями на городском катке. Это он летом бегал, обливаясь потом за велосипедом, когда они осваивали это искусство. Это он приохотил Игоря к шахматам, научил его играм с мячом; азам футбола, волейбола, баскетбола. Научил его не сдаваться, не бояться, идти, сжав зубы к победе, как бы не было больно и трудно.
Игорь смотрел на отца.
«Как он постарел», - обожгла его мысль.
Сильно поседели виски, заметная лысина, сливаясь со лбом, увеличила и без того его величину. Отец похудел, у глаз собрались морщинки. В круговерти своих дел, мыслей переживаний, Игорь как-то не замечал произошедших с отцом перемен. Он знал, что отец много работает и сильно устает, но это не волновало его, он привык, что так было всегда, и ему казалось, что так будет вечно.
- Ба, Левушка, смотри, кто к нам пришел! - прервал размышления Игоря веселый отцовский баритон. - Здравствуй, сын!
Отец и сын встали, шагнули навстречу друг другу. Крепкое рукопожатие по движению их душ перешло в объятие.
- Здравствуй, папа. Как давно мы не виделись, - влага выступила на глазах Игоря и, стараясь скрыть ее, он как в детстве уткнулся в надежное отцовское плечо.

XXIV

В кабинет вошла Анна Михайловна. Видя обнявшихся мужа и сына, хотела тихонько выйти из комнаты.
- Бабушка, смотри, как Дон катит мне мячик, - восторженный голос внука нарушил тишину кабинета.
- А тебе, Левушка, спать пора, уже десять часов. Завтра встанешь, и Новый год наступит,  Дед Мороз принесет тебе подарки и положит их под елку. Чем быстрее заснешь, тем быстрее завтра наступит. Пойдем, мой хороший. Попрощайся с дедушкой и дядей Иго попрощайся.
Мальчик поцеловал сначала деда, подхватившего его на руки, потом Игоря, поцеловавшего упругую детскую щечку.
- А можно, Дон пойдет со мной? - спросил он взрослых.
- – Конечно, можно. Дон иди с Левушкой, уложи его спать, – улыбаясь, сказал Игорь.
Пес внимательно посмотрел на хозяина и пошел к двери, оглядываясь на мальчика.
- Я сам, я уже большой, – попросился на пол Лева, спускаясь с дедушкиных рук.
- Пойдем Дон, - обратился он к собаке, беря ее за ошейник.
- Вот и молодец, - произнесла Анна Михайловна, выходя за ними, - а вы к столу. Старый год провожать будем.
- Ну что ж сын, пойдем, - сказал \Николай Петрович.
Так и вошли вместе в столовую отец и сын, удивительно похожие друг на друга.
В углу стояла празднично украшенная, пушистая красавица-елка, сверкая разноцветными огоньками гирлянды. Такие же гирлянды цветных лампочек украшали стены комнаты, скрученные Ларисой в спирали.
- Ух, ты, красота! – почти в один голос воскликнули они.
На столе, покрытом белой скатертью и празднично сервированном, гостей ожидали многочисленные закуски, две бутылки шампанского, бутылка вина и бутылка пятизвездочного армянского коньяка.
- Все к столу! – скомандовала Анна Михайловна, входя в комнату. – Левушка заснул сразу. Дон, умная собака, выполняет твои распоряжения, сынок, лег у кровати на коврик. Я звала его с собой, не уходит.
- Уже половина одиннадцатого, давайте, старый год проводим, а потом я его позову. Покормим собаку, да и Новый год пусть с нами встретит, – сказал Игорь, открывая бутылку коньяка.
- Вадим, поухаживай за дамами, налей им вина, а я налью коньяк мужчинам.
- Ну вот, рюмки полные. Пусть каждый скажет, если хочет, несколько слов о старом уже годе. Папа, начинай по старшинству, - Игорь сел на стул. Все повернули головы к Николаю Петровичу.
- Удивительно быстро пролетел этот год. Чем старше становлюсь, тем заметнее становится, что время все убыстряет и убыстряет свой бег. Только, кажется, встречали этот год, не успели оглянуться, уже следующий на пороге.  Год для нашей семьи был сложный и разный. И беды были, и болезни, и неприятности, но и удача к нам заглядывала, и радость, и даже счастье, - Николай Петрович посмотрел на Ларису с Вадимом, сидящих рядышком, плечом к плечу. - Мы с мамой рады за вас, дети, будьте счастливы, и учитесь беречь такое хрупкое и крепкое одновременно семейное счастье. Учитесь любя, прощать друг друга, оберегать, и пусть в вашем доме поселится не только любовь, но и дружба, а это залог долгой счастливой семейной жизни. И Игорь с Вадимом нас с мамой порадовали. За ваш успех, ребята, так держать!
Все потянулись  к центру стола. Раздался тихий звон наполненных бокалов. После выпитого вина, все принялись за еду.
- Можно, мне слово. – Игорь встал, - кому налить вина?
Все подняли вновь налитые бокалы.
- Я хочу сказать спасибо вам, мама и папа, давно хочу сказать, да как-то повода не было.

За столом стало тихо. Все смотрели на Игоря. Он переводил глаза с одного родного и любимого лица на другое. Да, он любил этих людей, собравшихся в эту предновогоднюю ночь за этим столом, в этом гостеприимном родительском доме. Он вздохнул, казалось, грудь не вмещает тех чувств, что переполняли его.
« Что-то становлюсь сентиментальным», - подумал Игорь.
- Дорогие мои! Я всех вас люблю и очень рад, что вы есть у меня. И тебя, Леля, и тебя, Вадя, и Левушку очень люблю. Как-то в круговерти дневной, в работе, заботах не задумывался об этом, не осознавал этого. А, сейчас вот, почувствовал, что мы семья. И спасибо старому году за осознание этого.
- Вот за это и выпьем, - Вадим встал, подошел к Игорю, друзья обнялись.
- Я тоже хочу сказать, - Вадим волновался, это было заметно по капелькам пота, выступившим на его лбу.
- Этот год самый счастливый для меня, я обрел любимую и сына. Я не мог надеяться на это, и не надеялся, - и он залпом выпил рюмку коньяка.
- Вадя, сбавь обороты, а то для Нового года сил не хватит, - пошутил Игорь.
- Да я не от вина пьяный, а от любви, - засмеялся Вадим. Он подошел к Ларисе, подхватил под руки и закружил по гостиной.
- Подождите, я магнитофон включу, - Игорь поставил любимую кассету. Комнату заполнила плавная мелодия. Николай Петрович склонил голову перед Анной Михайловной.
- Разрешите? – попросил он.
Анна Михайловна преобразилась на глазах, помолодела, похорошела. Румянец полыхнул по щекам. Немного полноватая, но статная, поднялась, положила руку на плечо мужа, и они поплыли в танце, удивительно слаженно и легко.
Игорь опять почувствовал некую пустоту в сердце. Вот, им хорошо друг с другом и Леле с Вадей, и маме с папой, сохранившим за долгую семейную жизнь молодые чувства друг к другу. Это особенно бросилось в глаза Игорю сегодня. Видно его сердце, поумневшее любовью, поселившейся в нем, наконец, научилось замечать её в других сердцах. Он и раньше замечал, что центром их семьи всегда была, есть и будет мама. Кто бы, чем бы ни занимался в их семье: папа ли работал в своем кабинете, Лариса ли играла в куклы в своем закутке, он, Игорь, читал книгу или делал уроки, часть их внимания всегда была направлена на маму. Где она? Что делает? Не нужны ли они ей?
Мама, мамочка, всегда все успевала: работу свою в поликлинике любила, дома у нее все блестело и ладилось, детям своим отдавала она и знания свои, и умения, и, главное, они всегда чувствовали, что она любит их, и когда ругала, и когда наказывала. Но главным человеком для мамы был папа, дети знали это и чувствовали, и за это еще больше любили ее, и любили, ценили и уважали отца. В те моменты, когда Игорь думал о своей семье, о той, что создаст он и та, которую он полюбит, он представлял себе именно такие отношения. Игорь вздохнул, какая-то сила потянула его к окну. Вроде кто-то позвал его нежно и трепетно. За окном падал снег. Его становилось все больше.
«Настоящая метель», - подумал Игорь. Вдруг на этом белом фоне стали проступать знакомые черты. Сердце Игоря забилось гулко, громко, так, что кроме этого биения он больше ничего не слышал, будто стена отделила его от остальной части гостиной. Только биение собственного сердца и та, что снится ему во снах, та, к которой стремится все его существо, та без которой ему становится все труднее и труднее жить, день ото дня, час от часа, минута от минуты.
Она все четче проявлялась в ореоле белых снежинок, прекрасная золотоволосая красавица в изумрудном платье, так шедшем к её  волосам.
Выражение ее лица стало меняться. Спокойное, задумчивое в начале, оно вдруг напряглось, будто она всматривается  во что-то возникшее перед ней, пытаясь узнать, понять что это. Потом на лице промелькнула  радость, губы что-то сказали, она шагнула ему на встречу, протянула руку. Он понял, уловил шестым чувством ее слова: «Где ты?» Шагнул навстречу, коснулся оконного стекла, где была ее рука и … виденье исчезло.
В сознание Игоря ворвалось множество звуков: музыка, показавшаяся  ему нестерпимо громкой, возгласы родных, обступивших его со всех сторон.
- Игорек, что случилось? Ты так побледнел. Садись, милый, садись, - мама усадила его на стул.
- Кому ты кричал: "Где ты?" Кому? – спросил совершенно протрезвевший, серьезный Вадим.
- Спокойно! Всем нужно успокоиться. Давайте присядем. Если Игорь захочет, он расскажет все сам, - Николай Петрович сел рядом с сыном, обнял за плечи.
- Ой, без пяти двенадцать. Вадим открывай шампанское. Вот бокалы. Будем встречать Новый год, новое счастье. Игорек, иди сюда, родной. Я уже тебе говорила: «Все обязательно будет хорошо! Обязательно».  Держи бокал, – Лариса передавала всем бокалы по мере того, как Вадим наливал в них шампанское. Анна Михайловна включила телевизор. Часы били двенадцать.
- Желание не забудьте загадать, желание, - напомнила она.
- С Новым годом! С Новым счастьем!
Все смотрели на Игоря, и ему показалось, что все в его семье пожелали одного и того же, и это касалось его, Игоря счастья, только что, увиденного им за оконным стеклом.



XXV

Оля покрутилась около зеркала. Все вроде получилось хорошо. И платье сидело как влитое, будто и шили его для нее,  будто и не мамино оно было: изумрудно-зеленое шелковое платье, шуршащее при ходьбе, подчеркивающее тоненькую талию и открывающее стройную шею непривычным маленьким декольте у ворота. Узкие длинные рукава были как раз по руке. Волосы приподнятые спереди и с боков падали тяжелой копной на плечи, их упругие завитки блестели золотом в электрическом свете.
- Чудо, как хороша, - произнесла Света, входя в комнату и неся на вытянутых руках синее шерстяное платье.
- Да ну тебя, Света, не придумывай, - смутилась девушка от похвалы сестры.
- Одевайся скорее, через пятнадцать минут Леша придет за нами.
 Света надела платье и стала у зеркала рядом с сестрой. Темно-синее платье очень ей шло. Белый кружевной воротничок подчеркивал нежность ее лица. Платье, ставшее узким старшей сестре, прекрасно подошло младшей. Задорная челка, тяжелая, каштановая, с медным отливом коса, переброшенная на грудь, потемневшие,  ставшие синими глаза в ореоле темных ресниц – она была хороша в расцвете самой первой юной поры.
Глядя в зеркало, друг на друга и сами на себя, девушки, вдруг, рассмеялись, явно довольные своим видом.
- Хватит глазеть в зеркало, - с напускной строгостью сказала Оля, - давай проверим подарки.
Света поставила на стул сумку и стала вынимать из нее приготовленные обеими сестрами подарки. Она аккуратно выкладывала их на стол: набор колонковых кистей: большая, средняя и маленькая для Леши; шерстяной платок для его бабушки и два пакета перевязанных ленточкой, что приготовили сестры друг для друга.
- Все в порядке, ничего не забыли, - сообщила Света, укладывая подарки обратно в сумку.
- Что-то Леша запаздывает.
В прихожей зазвонил звонок.
- Легок на помине, - смеясь, открыла дверь Оля.
- Это кто же легок? – поинтересовался входящий юноша.
- Ты, конечно, - ответила, вошедшая в прихожую с сумкой в руках Света.
Парень замер с шапкой в руках, не в силах ни сделать движение, ни сказать слова. Он как завороженный смотрел на двух девушек, двух сестер, и похожих друг на друга, и разных в то же время. Одно было общим у них. Обе были удивительно хороши, прекрасны даже.
Девушки переглянулись, замешательство Алексея явно их позабавило.
- Леша, очнись, нам пора, а то опоздаем, - Оля   затормошила юношу, - держи сумку с подарками. Девушки, смеясь, стали одеваться.
- Мы готовы, - хором воскликнули они.
- Ну и я готов, - приходя в себя, ответил Леша.
Сначала, на метро, потом, на автобусе друзья добрались до Лешиного дома. Он оказался давно не ремонтированным, похожим на тысячи таких же старых, бывших "доходных" домов, с облупившейся от сюрпризов нестабильной Ленинградской погоды, штукатуркой. Такие дома походили на муравейники, предоставляя крышу и относительные удобства сотням тысяч ленинградцев, живущих в коммунальных квартирах, имеющих общую кухню, коридор и санузел. Жителям таких квартир везло, если, сумев преодолеть различие характеров, привычек, национальностей и полов, находили взаимопонимание и начинали жить большой дружной семьей, такой жизнью, как и обычные семьи: ссорясь и мирясь, ругаясь и прощая друг другу ошибки и слабости, становясь сплоченным монолитом, если у кого-то из соседей случалась беда.
Такая большая, многонациональная и многоликая семья была и у Леши. Около двери, на которой красовалось восемь звонков с табличками под ними, Леша остановился. Показал на один из звонков, под которым было написано: "Демидов".
- Это наш, - сказал он и позвонил. Дверь открыла статная, среднего роста пожилая женщина с гладко причесанными, стянутыми в узел на затылке, черными с сильной проседью волосами. На тронутом морщинками, полном лице выделялись своей добротой и ясностью карие глаза.
- Здравствуйте, девоньки. Проходите, гостями будете, - она впустила оробевших сестер в квартиру.
- Наталия Григорьевна, - представилась она. - Ну-ка угадаю, которая из вас Света. Думаю – это ты, - притянула она к себе смущенную девушку. - Хороша, хороша, будешь мне внучкой. А ты, значит, Оля, - повернулась она к старшей сестре. - Ишь ты, и эта хороша, тоже беру во внучки. Согласны, девоньки? – она обняла обеих и звонко поцеловала сначала одну потом другую.
Все смущение девушек сразу улетучилось.
- Целуйте старую, - смеясь, приказала она, подставляя сестрам обе щеки, на которых они и запечатлели по поцелую одновременно.
- И чего это мы в коридоре остановились, проходите, проходите в комнату.
На девушек из всех дверей, выходящих в большой коридор, по мере их прохождения, смотрели улыбающиеся, оценивающие женские лица.
- И чего вылупились, а? Стыдобина вас не берет! А ну кыш! – беззлобно выругала женщин Наталья Григорьевна. Те, смеясь, скрылись в своих комнатах.
- Вы, девоньки, не обижайтесь на них. Женское любопытство – дело нешуточное. А тут наслышались, что у нас две гостьи молодые, да красивые, вот и любопытно им. А, вот и комната наша, проходите.
Девушки вошли в большую, метров двадцать, комнату. У входной двери под чистой цветной простыней помещалась вешалка. Сестры разделись и повесили на нее свои пальто. Леша зашел следом за ними и разделся тоже.
- Вот на этом диване я сплю, а за ширмой бабушкина кровать. Раритет. Металлическая, на панцирной сетке с  шариками. Хотите посмотреть? – спросил он оробевших девушек.
- Ишь, слово, какое придумал: раритет. Хорошая кровать, служит мне верой и правдой с юности еще моей, - вмешалась в разговор Наталия Григорьевна.
- Балабол, пошел бы помог на столы накрыть, а девочки тут прически поправят, или чего еще. - Леша, смеясь, вышел.
- Вот, девоньки, зеркало в вашем распоряжении. Может еще куда надо? – ласково спросила бабуля, так про себя давно называли ее девушки.
- Вы меня бабушкой зовите, меня тут почти все, кто моложе меня, так зовут, - будто услышав их мысли, сказала Наталия Григорьевна.
- Нет, спасибо, никуда нам не надо, - поправляя прическу около зеркала, сказала Оля, - бабуля, а где Лешины рисунки?
- А вот, часть на стене, часть на полу у стены, часть в этой папке, - Наталья Григорьевна отодвинула портьеру, закрывающую всю стену. Оля   сразу стала рассматривать Лешины работы.
- Света, посмотри, это, по-моему, ты.
Девушка подошла и тоже стала рассматривать рисунки. Целую папку занимали ее портреты: Света с книгой, Света у зеркала, Света с цветком в руке и так далее и тому подобное.
- Света, когда же ты успела позировать Леше? – удивилась Оля, - и когда он успел столько нарисовать.
- Да, не позировала я ему вовсе – смутилась та.
- Это он по памяти рисовал. Приходит от вас и рисует, рисует. Видно модель больно нравится. Да ты не смущайся, ничего здесь плохого нет. Леша, то мой, хороший паренек вырос, чистый, – обнимая Свету за плечи, ласково сказала Наталия Григорьевна.
- Вы ему верьте, девоньки, не обидит, не обманет, это я вам ручаюсь, сама воспитывала.
- Да мы и доверяем ему, бабушка, как родного в семью приняли, даже странно как-то. Само это получилось. Он нам как брат, - сказала Оля. -  А моего портрета не нарисовал?
- Есть, Оля, общий ваш портрет. На мольберте он, - переворачивая стоящий у стены мольберт, сказала Наталья Григорьевна.
Портрет был почти готов. На нем голова к голове были изображены сестры и похожие, и не похожие друг на друга. Обе - юные, красивые, излучающие свет. От их лиц не хотелось отводить глаз, они притягивали к себе внимание зрителей, завораживали своей чистотой. Одна из них не по годам серьезная, с потаенной грустью в глазах, обнимала младшую сестру, и казалось, собиралась защищать и оберегать ее от всех невзгод, которые могут встретиться на их пути. А младшая, клонясь к плечу старшей, была безмятежна в своей юной уверенности, что мир прекрасен и безобиден.
- Как хорошо, - не сговариваясь, в один голос воскликнули девушки.
- Понравилось? – спросил, входя в комнату, Леша, - а я боялся показывать, вдруг не угожу.
- Очень понравилось, Леша, очень, – Оля   чмокнула в щеку, смутившегося юношу.
- Всех зовут к столу, - улыбнулся он, - прошу вас, - галантно поклонившись, парень открыл дверь перед гостями.
XXVI

Вдоль всей квартиры шел широкий коридор, в который выходили двери всех комнат, расположенных по обе его стороны. Но в торце, где располагалась старинная изразцовая печь, комната была только с одной его стороны. В этом месте коридор расширялся, принимал "Г" образную форму и двумя окнами смотрел на улицу. Когда-то в этом месте был зал или большая гостиная, где танцевали гости, и звучала музыка. Потом, после революции, зал разделили перегородками и получились комнаты, в которых поселились люди, радующиеся высоте потолков,  большим светлым окнам и возможности проживания в отдельной комнате. В этом месте коридора обычно играли дети, сюда уединялись женщины, здесь ими обсуждались проблемы, находились единственно верные решения. Здесь же накрывались столы общих застолий в праздничные дни, отмечаемые всеми жильцами квартиры вместе.
Вот и сегодня, общими усилиями женщин, стол ломился от угощений. Дети были уложены все вместе в одной из комнат, куда с дозором заглядывала то одна, то другая мама. За столом собралось все взрослое население квартиры.
Девушек усадили. Леша на правах хозяина сел между ними. По другую сторону от Оли сидела Наталия Григорьевна, а соседом Светы был очень аккуратный седой пожилой мужчина, его невозможно было назвать стариком, такие молодые были у него глаза.
- Борис Семенович, бухгалтер на пенсии, - представился он девушкам.
- Леша, ухаживай за девушками. Тарелки не должны быть пустыми и вина им налей, вот этого домашнего, Лизиного производства, оно у нее замечательно получается.
Борис Семенович тихим голосом назвал всех сидящих за столом, давая каждому характеристику, полную доброго юмора. Все сидящие за столом, прислушивались к его тихой речи, улыбались и кланялись девушкам по мере их представления. Когда все тарелки и бокалы были наполнены, Борис Семенович постучал по бокалу ножом.
- Прошу внимания. Давайте, друзья, проводим старый год, - Борис Семенович откашлялся, было видно, что он взволнован.
- Вот, вы, скажите, опять дядя Боря затянул свою песню. Я знаю, вы между собой говорите частенько: "дядя Боря любит поговорить". Не отрицаю. Но сегодня есть повод. Поверьте старику.
- Говорите, дядя Боря, говорите, – раздался хор голосов.
- Я тут, пожалуй, самый старожил. Наша семья жила здесь еще до войны. Так, что почти вся история нашей квартиры прошла на моих глазах. Я пережил блокаду. Мальчишкой убирал с крыши зажигательные бомбы. Ой, какое трудное было время, голодное, страшное. Но люди удивительно сроднились, стали родственниками друг для друга, делились последним. Много жизней унесла война. Да, что я вам говорю, вы сами знаете. Многие погибли от пуль, снарядов, многие от голода. Поредели ряды и жильцов нашей квартиры. Некоторые из эвакуации не вернулись, некоторые погибли. После войны, постепенно жизнь стала налаживаться. Свадьбы игрались, дети рождались. В общем, все шло обычным путем. Работали все. Так что я хочу сказать? Разное было в жизни страны и города. Правители менялись, законы; что считалось верным, правильным, в одночасье превращалось в ложное, вредное, преступное. Вот и сейчас новые времена наступили. Перестройка. Мне, старому человеку, плохо понятно, что происходит. Вижу только, что свободы больше стало для простого человека. И выехать за рубеж возможно, и дело свое открыть, если умеете. И в газетах пишут много такого, о чем мы только на кухне говорили. Плохо это или хорошо, время покажет. Но я не о том. Во все времена самое главное, на мой взгляд, жить по человечески, работать честно, любить, рожать и воспитывать детей. И жить надо стараться так, чтобы тебе верили, на тебя надеялись, и ты не обманывал ни этой надежды, ни этой веры. Так вот, скажем спасибо старому году. Как и все года до него, он принес немного горя, немного счастья, чуть удачи, капельку невезения. Так было и будет всегда. Я как бухгалтер, предлагаю выпить за баланс. Пусть баланс будет всегда. А еще лучше, если увеличение будет хоть немного в сторону счастья и везения.
Все подняли бокалы. Каждый старался чокнуться с большим числом соседей. Вино было выпито, и  все принялись за еду. Разговор стал отрывистым, говорили группами, то на одном, то на другом конце стола. Смех перелетал с одного места на другое.
За девушками ухаживали, не давали тарелкам оставаться пустыми ни на минуту. Старый год благополучно проводили. Включили магнитофон. Кто-то танцевал, кто-то беседовал, отодвинув стулья от стола. Все ждали прихода Нового года. Люди, абсолютно все, и бедные, и богатые связывают с его приходом свои мечты и надежды. Света с Лешей танцевали, Наталия  Григорьевна отправилась за чем-то на кухню. Оля   задумалась. Она сидела за столом, отодвинув свой стул. От ее места хорошо было видно окно. На фоне темно синего ночного неба кружились снежинки. Их становилось все больше. Она встала, подошла к окну. Снежинки были крупные, пушистые. За окном стояла сплошная белая пелена. Вдруг, сквозь нее стали проступать знакомые черты. Сначала проявились глаза, удивленно смотревшие на Олю, потом ясно вырисовалось родное, близкое лицо ее любимого.
- Где ты? – вскрикнула Оля, шагнула вперед, коснулась рукой стекла. Видение стало стремительно таять и пропало.
Тишина, которая мгновенно воцарилась над столом, вернула  Олю к действительности.
- Девонька, тебе что-то привиделось, касатушка, ты наша, а? – Наталия Григорьевна подошла к ней, обняла за плечи.
Оля утвердительно кивнула. Говорить она не могла, так полна она была разными, прямо противоположными чувствами. Это была и тихая радость, что есть где-то он, тот, кого она ждет. И нетерпение, все чаще посещающее ее: долго ли еще ждать встречи с ним наяву. И надежда, что эта встреча обязательно произойдет. И вера в то, что она произойдет скоро, совсем скоро.
- Ну что уставились? Новый год пропустите. Петька, включай радио, часы сейчас бить будут. Шампанское разливайте, - командовала Наталия Григорьевна, не выпуская Олиных плеч.
Из маленького транзисторного приемника полились звуки курантов и часы, главные часы всей необъятной Родины, часы Спасской башни Московского кремля начали бить двенадцать раз, провозглашая начало Нового года.
- С Новым годом, с новым счастьем! – наперебой звучало над праздничным столом, все поздравляли друг друга, чокаясь наполненными шампанским бокалами.
- И тебе, внученька, счастья в Новом году, - тихо произнесла Наталия Григорьевна, целуя девушку в щеку, - поговорить, не хочешь?
- Очень хочу, Наталия Григорьевна, - с благодарностью ответила ей Оля. Она   огляделась. Света танцевала с Алешей, они весело смеялись и разговаривали, перебивая друг друга. Рядом с ними танцевали другие молодые жители квартиры. Те, кто был постарше, беседовали сидя за столом.
«Если мы отойдем на немного с Наталией Григорьевной, то этого никто не заметит», - подумала она.
- Пойдем, Оленька, посумерничаем, - сказала та, и они тихонько, чтобы никому не мешать, прошли по коридору в комнату.
XXVII

- Садись, девонька, вот сюда, - Наталия Григорьевна подошла к дивану, - и я сяду. Лампочку не будем зажигать.
В комнате не было темно. Свет уличных фонарей, отраженный падающим снегом, заполнял комнату нежным серебром. Было тепло и удивительно уютно на этом стареньком диване.
- Олюшка, ты мне расскажи, что тревожит тебя. Вижу, не спокойно у тебя на сердце.
- Не знаю с чего начать, - сказала девушка задумчиво.
- А сначала, всегда все нужно делать сначала.
Оля почувствовала, что Наталия Григорьевна улыбается. Улыбка явственно слышалась в ее голосе. Девушка  как-то сразу успокоилась и начала свой рассказ с маминой болезни, перевернувшей всю их со Светой устоявшуюся, благополучную жизнь.
Наталия Григорьевна умела слушать. Есть такие люди, которым можно поведать самые заветные сердечные тайны, поделиться и горем, и радостью, не ожидая подвоха, зависти или  злорадства.
Наталия Григорьевна и была таким человеком. Она выслушивала и соседок по квартире, и сотрудников по работе, и просто встреченные ею люди и в магазинах, и в транспорте, видя ее доброе лицо, мудрые, все понимающие глаза, спешили поделиться с нею своими проблемами. Всех она выслушивала, если могла, советовала, как на ее взгляд, стоит поступить в той или иной ситуации. Причем, советовала только тогда, когда ее об этом просили. А чаще всего просто выслушивала человека, сочувствуя ему и в радости, и в горе его, и человеку становилось легче.
Так и Оле, поведавшей ей всю свою историю, рассказавшей ей и о жизни своей, и о работе, и о снах своих чудесных, и о любви, так неожиданно поселившейся в душе ее, стало сразу легко и спокойно.
Они сидели на диване в полумраке комнаты, плечо к плечу, рука девушки покоилась в руке Наталии Григорьевны, и молчали. Прошло минут пять, пока Наталия Григорьевна заговорила.
- Ишь, как жизнь тебя закрутила молоденькую совсем, еще девочку. Ответственность, какая, легла на плечи твои, но ты, молодец, не струсила, не отступила. Хорошо видно мама тебя воспитала. Вопросов у меня к тебе много. Можно задать их тебе, не обидишься?
- Спрашивайте, конечно, не обижусь, - Оля   даже отодвинулась чуть-чуть от такого предположения.
- Я опять спрошу по порядку. Во-первых, искала ли ты отца вашего со Светой, как мама твоя просила?
- Искала. Писала письма и по адресу, что мама оставила, и в адресное бюро разных мест, где он мог бы быть. И даже, в санаторий, где мама познакомилась с папой, писала. Отовсюду получила сообщение, что нет, не живет, не прописан, не значится. Не стала я со Светой пока говорить обо всем, что мама рассказала, не хотела ее расстраивать. Она только-только стала в норму приходить после маминой смерти. А сейчас Леша пришел в ее жизнь. Она полна новыми чувствами, светлыми, чистыми, радостными. Не хочу тревожить сестренку сейчас. Как вы думаете?
- Все правильно, девочка, все правильно. Но поговорить с ней обязательно нужно. Такова воля вашей мамы, а она священна. Ну, на первый вопрос ты ответила. Вот и второй. Расскажи о твоем видении сегодня. Ты так изменилась в лице, когда увидела что-то, или кого-то в окне. И потом твой крик: « Где ты?».  Он всех нас так удивил.
- Я увидела его, того, кого вижу во сне, о ком вам рассказывала. Ясно, ясно увидела. И знаете, я уверена, что и он меня увидел в этот же момент и узнал, и тоже ждет встречи, так же сильно, как и я. Я люблю его, Наталия Григорьевна, люблю, - Оля   тихо заплакала, просто слезы потекли у не из глаз.
- Не реви, глупая. Любовь – она всегда счастье, даже когда с горем пополам. Понимаешь, Оленька, любовь как заморская птица. Она не ко всем прилетает, а уж жить остается только в душах светлых и чистых. Иной живет всю жизнь, семью создает, дети появляются, а любви в сердце его нет, и никогда не было. Он и не догадывается об этом, называя любовью влечение, переходящее в привычку. А тебе, девочка, счастье пришло. Прилетела к тебе любовь, и жить осталась в душе твоей. Мало того, люди годами ищут свои «половинки», часто ищут методом проб и ошибок, и не находят. А ты твердо знаешь, что где-то рядом живет он, твоя «половинка», и даже видела его, знаешь, как он выглядит. Жизнь тебя не балует, будто готовит к чему-то. Крепись, девочка. Будь такой же сильной, доброй, отзывчивой, какая ты сейчас. Не бойся никакой работы, какой бы грязной она не казалась, и судьба вознаградит тебя. Я верю, что две половиночки обязательно встретятся, и это произойдет в этом новом, обязательно счастливом году.
- Вы так думаете? – Оля   вытерла слезы, она улыбалась, и ей казалось, что Наталия Григорьевна тоже улыбается, хотя этого не было видно в темной комнате.
- Ну что, милая, пойдем к людям. Поди, нас уже хватились там, - Наталия Григорьевна тяжело поднялась с дивана. Первое, что они увидели, выйдя из комнаты, были сидящие на стульях Света и Леша.
- Наконец-то, а то мы уже хотели прервать вашу беседу, - Леша всматривался в их лица, пытаясь понять настроение. – Бабуленька, ты тут Олю не замучила своими наставлениями? Любит она повоспитывать.
- Ишь, защитник нашелся. Мне достаточно одного воспитанника – тебя. А с Оленькой мы хорошо поговорили. Правда, девонька?
- Да, да, очень хорошо. Спасибо, большое. А можно мы со Светой будем вас звать бабушкой Наташей? – девушка поцеловала растроганную женщину в щеку.
- Можно? – присоединилась к просьбе Света, целуя ее в другую щеку.
- Конечно, можно. К великой моей радости. Ну вот, был один внук. А Новый год принес двух замечательных внучек. Чем не подарок.
- Ой, мороз, мороз… - затянула сильным грудным голосом Наталия Григорьевна.
- Не морозь меня, - подхватил хор голосов красивую казачью песню, так подходящую к зимней, снежной ночи, что стояла за окном этой обычной Ленинградской коммунальной квартиры, жильцы которой встречали вместе Новый год, веря, надеясь, что он принесет немножко больше здоровья, счастья и удачи, так необходимых всем.

XXVIII

Январь для Оли пролетел быстро, работа, рисование, домашние хлопоты не позволяли остановиться, задуматься, передохнуть. Да, она и рада была этому. Иногда ей казалось, что ожидание встречи с любимым, незнание того, как можно эту встречу приблизить, где и как его искать, медленно убивает ее, лишает жизненных сил. И тогда она вспоминала новогоднюю ночь, любимые глаза, так неожиданно появившиеся сквозь пелену снега, весь облик того, кого так ждала каждое мгновение дневной жизни, и становилось легче. Ведь он появился не во сне, первый раз девушка увидела родное лицо наяву. И пусть это было видение, и оно так быстро исчезло, но надежда на встречу вновь обретала силу.
Оля мыла посуду в подсобке. Сегодня ей почему-то было не по себе.
« Может, я простудилась?» – подумала она, потрогав, вытертой о передник, рукой лоб. Лоб был влажный и холодный.
« Глупости, нужно просто собраться и работать».
Грязной посуды скопилось много. Январские морозы закончились, а февраль принес с собой потепление до нуля, изморозь, гололед, и обычную Ленинградскую сырость, пробирающую горожан, казалось, до самого сердца.
Посетителей в кафе было как никогда много. Озябшие горожане, спешащие по своим делам, забегали в уютное кафе погреться, выпить чашку ароматного чая или кофе, съесть чего-нибудь горячего.
- Оля, выйди в зал, посмотри посетитель, какой-то странный, - в проеме двери показалась Петина голова. – Как вошел, портрет твой на стене увидел и к нему. Все спрашивал, кто изображен на портрете. Ну, я, как ты велела, и сказал, что, мол, не знаю ни имени, ни адреса. На всех портретах изображены посетители. Так он расстроился очень. Может, выйдешь, сама поговоришь?
Посетители кафе часто интересовались Олиным портретом, так талантливо нарисованным Лешей, и повешенным Эммой Петровной на  стену кафе. Молодые люди желали познакомиться с изображенной на портрете девушкой. Причем в скромной посудомойке, одетой в белый халат и косынку, они не узнавали  таинственную красавицу, изображенную на портрете. Вот Оля и решила говорить всем, что не знают сотрудники кафе, кто эта девушка, так привлекающая взоры  молодых людей. Все сотрудники кафе  выполняли это решение, не беспокоя ее. Но в сегодняшнем госте кафе было что-то, что заставило Петю засомневаться и пойти за девушкой.
«Может это он?» – Эта мысль обожгла Олю.
Сердце ее забилось быстро и нервно, волна жара поднялась от сердца к лицу. Девушка машинально выключила воду, вытерла руки о передник и села на табуретку.
- Оля, что с тобой? – Петя удивленно на нее смотрел. Только, что покрасневшая девушка вдруг мертвенно побледнела.
- Ничего, Петя, ничего. Я сейчас выйду. Ты иди, иди, посетители, наверное, уже нервничают.
- Нет уж, пойдем вместе, - Петя решительно взял девушку под руку. - А то упадешь еще.
Так, под руку, они и вышли в зал. Оля  оглянулась. У портрета никого не было, только колокольчик у входной двери тихо звякнул, показывая, что дверь только что закрылась.
- Он вышел, наверное, - предположил Петя. Оля рванулась к выходу.
На улице шел не то мокрый снег, не то холодный дождь. Сырость охватила разгоряченную девушку сразу, не давая вздохнуть полной грудью.
- Вот он! Да, это он, её мечта, её боль, её радость, - промелькнуло в её сознании.
Молодой человек, одетый в куртку, с непокрытой темноволосой головой, с гордым, таким знакомым профилем, садился в стоящую неподалеку машину. В ней на заднем сидении сидела молодая пара, девушка держала в руках букет алых гвоздик.
Вся эта картина запечатлелась в Олином сознании со всеми подробностями, даже то, как девушка, улыбнувшись соседу, кокетливо склонилась к цветам, запомнила Оля. Эта картина будет часто мучить её бессонными ночами. Оля   будет ругать себя за то, что не сумела позвать своего любимого, остановить, задержать.
Она растерянно стояла, не зная, что делать, за ней топтался Петя, вышедший на улицу вслед за ней.
В этот момент и произошла трагедия.
Молодой человек только успел сесть в машину и захлопнуть за собой дверцу, как на полном ходу, вишневые "Жигули", водитель которых не справился с управлением на скользкой, покрытой льдом мостовой, врезались в стоящую у обочины машину со стороны водительского места. Дальше Оля   ничего не видела. Она охнула и осела на руки растерявшегося Пети, потеряв сознание. Очнулась она в кафе. Рядом стояли растерянные тетя Катя и тетя Лиза. А Эмма Петровна держала у ее лица ватку с нашатырным спиртом.
- Слава Богу, очнулась, - сказала она, - ну и напугала ты нас, девочка. Девушка с трудом села, в голове шумело, но постепенно ясность мысли вернулась.
- Что с ним? – уже четко произнесла она.
- С кем с ним?
Оля поискала глазами Петю, он стоял за ее спиной.
- Петя, что с ним? – спросила она его.
- Сейчас посмотрю, - Петя подошел к окну, - «скорая» приехала, носилки готовят. Его врач осматривает.
- Он жив? – чуть слышно спросила девушка.
- Не знаю, милая, не знаю. Сейчас пойду, спрошу, - Петя двинулся к двери.
- Нет, я сама, - девушка встала, пошатнулась, Петя подхватил ее под руку.
- Ну, куда тебе идти, посиди. Я все узнаю и тебе расскажу.
- Петенька, миленький, я должна сама. Ты только помоги мне.
- Да, что здесь происходит? Кто-нибудь мне может объяснить, - воскликнула Эмма Петровна. Ей никто не ответил. Оля, держа Петю под руку, вышла на улицу. Кто-то, кажется тетя Лиза, набросил ей на плечи пальто. Она чувствовала сильную слабость в ногах.
- Петя, где твоя машина? – спросила она своего провожатого.
- Да вот, у кафе стоит, - ответил он.
- Заводи, поедем за «скорой». Я должна быть рядом, понимаешь, должна.
- Оля, так это он? – ошарашено спросил Петя, - а я не верил! Да, и сейчас не могу поверить. Не бывает в жизни такого, не может быть.
- Он, Петя, он. Заводи машину. И узнай, жив ли он, пожалуйста.
 Оля   стояла, прислонившись спиной к стене. Ей ничего не было видно, из-за спин людей, образовавших небольшую толпу, окружившую место происшествия.  Все опять поплыло перед глазами, в ушах повисла ватная тишина. Усилием воли она вернула сознание.
- Пошли, быстрее, «скорая» отъезжает, - Петя, поддерживая её под руку, усадил в уже заведенную машину, и они тронулись вслед за отъехавшей «скорой».

XXIX

Оля плохо помнила, как они доехали. Мысли кружились, сталкивались в ее голове.
«Как же так? Не могло этого произойти. Они оба так ждали этой встречи, и вдруг, такое! Не справедливо это. Господи, за что? Сначала мама ушла, оставив их со Светой одних. Теперь это! Неужели, она, Оля, так грешна, что притягивает к себе только несчастья. Неужели, Бог наказывает её? За что? Она живет как все, не ворует, не лжет, не убивает, так за что ей такая беда?»
Сердце нестерпимо болело.
«Постой, Оля, ты не о том думаешь», - сказала она самой себе, - «причем здесь ты и твоя жизнь. А, он? Каково ему сейчас? Жив ли он, её любимый, родной человек? Нужно собраться и не жалеть себя».
Она не давала себе окунуться в море слезливой жалости, когда болела мама, не даст и сейчас. Все мысли будут о нем и молитвы о нем.
- Прости меня Господи, за слабость. Все, что посылаешь нам, всегда справедливо. Будь милостив к нему, пусть лучше, мне будет плохо, пусть лучше мне! – тихо, тихо шептала Оля, крепко сжав руки у груди.
- Оля, ты что-то говоришь? Мне плохо слышно, - вдруг раздался громкий голос Пети.
- Нет, Петенька, это я сама себе. Не отвлекайся, не потеряй машину из вида, пожалуйста, от этого зависит вся моя жизнь.
- Не волнуйся, не потеряю. Да вот и приехали, больница. Здесь и остановимся. "Скорая" въехала во двор, там приемный покой. Нашу машину во двор не впустят. Нужно выходить. Ты как, сможешь?
- Да, да, я могу, - Девушка открыла дверцу и попыталась выбраться из машины. Ей удалось это с трудом. Оля  запахнула пальто. Вдруг, она почувствовала холод, пробирающий до самого сердца. Раньше она его не чувствовала.
- Пойдем, Петя, мне уже лучше.
И действительно, ей стало лучше. Теперь она не думала о себе, а только о нем, и откуда-то появились силы, и голова перестала кружиться.
Они вошли в довольно большой зал. За стеклом, на котором было написано "Справочная", сидела полная, немолодая женщина в белом халате и белой шапочке.
- Скажите, в какую палату положили только что привезенного молодого человека после автомобильной аварии? - склонился к окошку Петя.
- Какого молодого человека, Поливанова Игоря? – спросила женщина.
- Да, да, его. Он жив? – отодвинула Оля   Петю от окошка.
Женщина удивленно посмотрела на неё. Что-то странное было в этой девушке, такой бледной, что казалось, ни кровинки не было в ее красивом лице. Её глаза с такой надеждой смотрели на женщину, что она даже привстала.
- Жив, жив, да ты садись, - она вышла из-за перегородки, взяла Олю за руку и повела к стульям, стоящим у стены.
- Садись, дочка, садись, в ногах правды нет. А он тебе кто? – участливо спросила она.
- Я люблю его, люблю больше жизни.
- Ну, больше жизни любить нельзя, часто теряют люди такую любовь. Уж я то знаю, насмотрелась здесь. А вот любовь от сердца, часто спасает от смерти. Ты люби его, дочка, люби, и он обязательно выживет. Он пока без сознания. Его отвезли в травматологию. Опасений за жизнь нет, он стабилен. Ты не волнуйся так. Вы, молодой человек, отвезите её домой, - Девушка   отрицательно покачала головой.
- Нет, нет, обязательно отвезите. А завтра с утра приезжайте. Я буду в первой смене. Все, все узнаю и тебе расскажу. Обещаю дочка. Сок ему привезешь, лимоны. Пока больше ничего не нужно.
- Нет, нет. Я останусь. Я не могу уехать, не могу, -  Оля умоляюще смотрела на женщину.
- Знаешь, касатушка, ты посмотри на себя в зеркало, ни кровинки в лице. А тебе силы понадобятся. Это я тебе говорю. Тебе его еще поднимать надо и поддерживать. Они, мужики, только с виду сильные, а в душе, словно, дети. И без женской любви, поддержки, заботы им трудно выбираться из неприятностей и болезней. Так что, возражения не принимаются. Домой, только домой.
Петя решительно взял Олю под руку и почти силой потащил к двери.
- Спасибо вам, большое, - уже от двери сказала девушка, повернувшись к доброй женщине. Повинуясь внутреннему чувству, она низко поклонилась ей.
- С Богом, милая, с Богом, - донеслось до неё, и она вышла на улицу.
Как они добрались до Олиного дома, она не запомнила. Как только села  в машину, и голова коснулась сидения, как она провалилась в небытие.
Оля не видела снов, да она вроде и не спала, просто темная пелена навалилась, тело расслабилось, ни звука, ни света не проникало сквозь неё. Девушка отдыхала и от чувств, и от мыслей, иначе она просто не выдержала бы.
- Оля, приехали, - донесся до неё сквозь пелену голос Петра.
Дверца с ее стороны открылась.
- Олечка, просыпайся, приехали. – Петя подал ей руку, помог выйти из машины.
- Спасибо, Петя, дальше я сама, - она слабо улыбнулась.
- Ну, нет, доставлю до дома.
На звонок  дверь открыл Леша.
- Ну, наконец-то, - произнес он взволнованно, - мы уже заждались.
- Спасибо, Петя, что доставил, - это уже Света благодарила Петю, - мы теперь сами справимся. Вы можете ехать домой.
- Оля, я утром заеду за тобой, часов в семь, чтобы до работы заехать в больницу, хорошо? – Петя участливо смотрел на девушку.
-Хорошо, Петя, хорошо. Я буду готова к семи. До свидания.
Дверь за Петей закрылась, и тут же раздался звонок.
- Это, наверное, бабушка, - сказал Леша, открывая дверь. И действительно, это была Наталия Григорьевна. Она сразу шагнула в дверь и заполнила собой, казалось, всю прихожую.
- Ну, вот и я. Очень опоздала? Я супчику свеженького, привезла. Сейчас ужинать будем. Да, раздевай Олю, Леша, непутевый какой. - Она говорила и говорила, и ее участливый голос обволакивал девушку, и пружина, сжимавшая её сердце, стала ослабевать и потихоньку отпустила. В этот момент родные, теплые руки обняли её, и повели в комнату.
- А ну кыш! – скомандовала Наталия Григорьевна Леше и Свете, - марш на кухню, ужин готовить. А мы поговорим с внученькой.
Дверь закрылась, и они остались вдвоем. Оля уткнулась в теплое плечо и дала волю слезам, тяжелым комком, лежащим на ее сердце.
- А ты поплачь, девонька, поплачь. Первое это дело для нас, баб, поплакать и в горе, и в радости, сильно они нас выручают, слезы-то. Да больно много плакать-то тоже нельзя. Расслабляют они пол наш, а силы нам ох как нужны.
Девушка всхлипнула и перестала плакать.
- На-ка платочек, сама обвязывала. Вытри слезы-то, вытри. Давай, девонька, разбираться. Ты чего плачешь-то? Ты подумай и скажи, - внимательные, мудрые глаза Наталии Григорьевны смотрели Оле в самую душу.
- Как, почему? – девушка задумалась.
- Ну, как же, ведь авария, ведь Игорь без сознания, и что с ним не известно, - слезы опять навернулись ей на глаза.
- Игорь, значит. Вот видишь, ещё вчера ты сомневалась, что встретишь его, а теперь и имя знаешь и фамилию, наверное, тоже.
- Да, знаю. Его зовут Игорь Поливанов.
- Вот видишь. Мало тебе, что встретила, мало тебе, что как зовут, знаешь и адрес, поди, узнать можешь. Все тебе мало.
- Так ведь, авария же! – возмутилась девушка, даже отодвинулась от Наталии Григорьевны.
Куда делась её бледность. Перед Наталией Григорьевной сидела прежняя Оля, щеки её разрумянились, глаза сверкали.
- Ну, вот и привела тебя в чувство, девонька, - тихонько рассмеялась Наталия Григорьевна.
- А если серьезно, то подумай, Оля, ведь счастье и несчастье всегда ходят рука об руку, рядышком друг с другом. - девушка притихла, опять придвинулась к доброй женщине и внимательно слушала её.
- Вот встретились вы – это счастье, не поговорили, не успели – беда. Вот авария случилась, конечно, это беда страшная, но ты теперь знаешь где он, знаешь, как зовут твоего суженного, можешь его любить, помогать ему – это разве не счастье. И молиться за него можешь – это великая сила молитва за любимого человека.
- А, правда, - тихо сказала Оля. Она как-то сразу похорошела, засветилась вся.
- Ведь, он тебе не только здоровым, успешным, богатым нужен, а, Оля? – строго спросила Наталия Григорьевна.
- Нет, конечно, нет. Я, правда, не задумывалась об этом. Я просто его люблю.
- А раз любишь, то плакать нам нечего. Бороться надо за любимого человека, за здоровье его, за силушку молодецкую. А раз так, пошли ужинать и спать. Утро вечера мудренее.
- Это вы, бабуленька,  у нас мудрее всех, - смеясь, сказала Оля, целуя Наталию Григорьевну в щеку. Та усиленно завертела головой, будто искала кого-то рядом с собой.
- Это кого же ты имеешь в виду под «вы», а Оля? – шутливо спросила она. - Никого больше не вижу. Одна я здесь, внученька, одна.
- Ты, бабуленька, ты мудрее всех.
Оля решительно встала, и открыла дверь комнаты. За ней стояли смущенные Света и Леша.
- Мы не подслушивали, - в один голос произнесли они, - мы просто ждали.
- Ах, просто, ждали, - Оля   обняла их обоих. – Ну и дождались. Я есть хочу. Кормить будете?
Все дружно отправились в столовую, где уже был накрыт стол, и куда Леша внес дымящуюся кастрюльку супа, аромат которого заполнил сразу всю комнату.

XXX

Анна Михайловна тихонько закрыла за собой дверь, стараясь не разбудить только под утро заснувших домочадцев. Когда позвонили из больницы и сообщили, что Игорь пришел в себя, что на удивление врачей, видимых травм нет, но, правда, нужны еще дополнительные исследования, это обрадовало и несколько успокоило взволнованных Ларису и Вадима, считающих себя виноватыми в происшедшем. Это был их день, начавшийся так прекрасно и так неожиданно закончившийся. Вчера они договорились поехать в ЗАГС, подавать заявление. Игорь повез их на своей машине. После того, как заявление было подано, и счастливые Лариса и Вадим сели на заднее сидение, он предложил заехать в ресторан отметить это событие. Машина свернула на Литейный проспект.
- Стой, останови машину, Игорь, – вдруг скомандовала Лариса.
- Что случилось? – в один голос воскликнули мужчины.
- Ничего не случилось, - смеясь, ответила она, - что, напугала? Видишь, Игорек, витрину с рисунками, это и есть то самое кафе, в котором девушка нарисовала наш с Левушкой портрет. Ты хотел познакомиться с ней, помнишь? Когда еще здесь будем. Вот я и подумала, что можно воспользоваться случаем.
- И то, правда. Вы тут воркуйте, а я на минуту заскочу, - и Игорь отправился в кафе.
Пять минут растянулись в двадцать, тридцать.
Лариса с Вадимом, правда, не очень и заметили этого за разговором. Это потом, глянув на часы, они зафиксировали время: двенадцать часов двадцать минут – роковое время для них всех, а особенно для Игоря
Вышел он какой-то другой, как будто крылья выросли за его спиной. Светился весь ожиданием чего-то.
- Нашел, не поверите, я ее нашел, - только и успел он сказать, садясь в машину.
А тут этот удар, ужасный удар, перевернувший всю их жизнь.
Пронзительный крик Ларисы, звук разбитого стекла и тишина.
Лариса с Вадимом остались совершенно невредимы. А Игорь, сразу ужасно побледнел. Маленькая капля крови заалела у его виска. Он сразу потерял  сознание. Его облик навсегда останется в памяти потрясенной сестры, и по ее рассказу в сердце матери.
«Скорая», милиция. Всевозможные расспросы, и, наконец, больница, где молодые провели долгие часы, пока их почти силой не отправили домой, сказав, что состояние стабильное, и как только будут изменения, им сообщат по телефону, непременно.
И вот, звонок в дверь, какой-то тревожный звонок. Он заставил забиться сердце Анны Михайловны сильнее. Она знала, что молодые поехали подавать заявление в загс, приготовила ужин, накрыла стол и ждала их дома. И вот звонок, но не радость, тревогу она почувствовала в этом звонке.
Заплаканное, бледное осунувшееся лицо Ларисы притянуло к себе все внимание Анны Михайловны.
- Что? – только и смогла она вымолвить.
- Он жив, мамочка, жив, - начала Лариса с главного.
- Авария, понимаешь, мы стояли у обочины, а тут гололед, и встречную машину занесло, и она ударилась по косой, как раз в ту дверцу, за которой сидел Игорь. Стекло посыпалось. Ранка у него маленькая, маленькая такая, у виска и все, но он без сознания в больнице сейчас. Мы ждали, ждали, пока нас не отправили домой. Но ты не волнуйся, состояние стабильное, они обещали позвонить, если будут изменения. – Лариса замолчала, закончив свой сбивчивый рассказ.
Анна Михайловна тяжело опустилась на подставленный Вадимом стул.
«Я так и знала, я боялась, что что-то может случиться», – побежали мысли в ее голове. – «Не может долго быть все хорошо. Уж, больно все складывалось удачно в их семье последнее время. И у Игоря с Вадимом на работе, и у дочери, наконец, все наладилось в жизни, такая счастливая ходила последние дни, и Левушка здоров».
- Тихо, Лариса, тихо, - остановила она плачущую дочь. – Нельзя нам раскисать сейчас, никак нельзя, и Левушку не разбуди. Уложила я его час назад.
- Давайте подумаем, что понесем завтра в больницу. Вадим, достань сумку серую с антресолей. А ты, Лариса, пойди супчик Игорю свари куриный, разморозь курицу в микроволновке и свари, – продолжила она совершенно спокойным, деловым голосом.
Ее слова как-то сразу успокоили всех. Мудрая женщина знала, что любое горе легче всего перенести в работе, в заботе о любимом, родном человеке, попавшем в беду.
- Господи, пусть будет воля твоя, но будь милосерден к сыну моему, - тихо прошептала она и тяжело поднялась.
Она зашла в комнату сына, в которой все дышало им, все носило следы его мальчишеских увлечений. Стены были завешены его первыми рисунками, по которым прослеживался путь становления его как художника. В углу стояли гантели, со съемными дисками, на стене был прикреплен спортивный комплекс со шведской лестницей и набором эспандеров.
- Мальчик, мой, держись. Тебе трудно сейчас, но ты должен бороться за жизнь свою, должен, ради нас, ради любви своей, должен, – она говорила с сыном, так будто он был рядом с ней.
Анна Михайловна села за стол Игоря. С фотографии, стоящей на столе, на нее смотрела вся их семья: Игорь с Ларисой, еще дети, и они с отцом, молодые, веселые. Снимок был сделан на Черном море, где они отдыхали в пансионате всей семьей. Игорь со снимка улыбался так открыто и спокойно, будто говорил ей:
- Не волнуйся, мама, все будет хорошо.
Анна Михайловна опустила лицо на фотографию и тихо заплакала, дав волю слезам.
- Мама, а вещи какие взять? – спросил Вадим, входя в комнату с сумкой в руках.
Мама, он первый раз назвал Анну Михайловну мамой. Она почувствовала в его голосе столько теплоты и участия, что, не стесняясь слез, подняла на него заплаканные глаза.
- Ничего, ничего, все наладиться, обязательно, - Вадим подошел и обнял Анну Михайловну. – Надо сообщить отцу, - продолжил он. Анна Михайловна вытерла слезы.
- Спасибо, сынок, - тихо сказала она, - ты позвони отцу, скажи, чтобы ехал домой.
Она открыла шкаф, и пока Вадим звонил по телефону и говорил с отцом, в сумку перекочевал спортивный костюм Игоря и стопка его белья.
Все домочадцы были заняты делом, почти не говорили друг с другом, но каждый ощущал другого в касании руки, в прикосновении плеча. Только звонок из больницы, укрепивший надежду, снял напряжение, и все отправились спать.
Анна Михайловна не смогла заснуть. Она тихо лежала, стараясь не разбудить спящего мужа, и ждала, пока светящиеся цифры будильника не покажут шесть часов. Женщина тихо встала, собралась, и вот дверь тихонько закрылась за ней.
На улице за ночь подморозило, и холодный свежий воздух взбодрил ее.
Анна Михайловна шла в церковь. Маленькая, белокаменная с золотой маковкой под золоченым крестом  церковь была совсем не далеко от ее дома. На улице было еще темно, только фонари освещали дорогу редким в этот ранний час прохожим. К церкви она подошла к семи утра, как раз вовремя. Служка в длинном до пят черном пальто открывал дверь храма.
- Что, помолиться пришла, матушка? – участливо спросил он. – Проходи, милая, проходи, сейчас свет зажгу.
Внимание Анны Михайловны привлек звук подъезжающей машины. Из нее вышли две женщины и направились к церкви.
- У них тоже что-то, наверное, случилось, - подумала Анна Михайловна, разглядывая товарок по несчастью.
Одна из них была пожилая, крупная женщина в пуховом платке на седой голове. А другая, сразу притянула внимание Анны Михайловны.
Очень юная, красивая, с заплаканными чуть припухшими глазами, она устремилась в церковь, так быстро, что пожилая осталась далеко позади.
- Здравствуйте, - тихо поздоровалась она с Анной Михайловной.
- Здравствуй, милая, - ответила та.
Что-то общее почувствовали обе женщины друг в друге, одна зрелая, умудренная жизнью, другая юная, только начинавшая познавать эту науку.
- О ком молиться будешь, доченька? – спросила Анна Михайловна.
- О любимом, а вы?
- О сыне.
- Давайте помолимся вместе. Говорят, что такую молитву Бог лучше слышит, – предложила девушка, и они прошли в храм.
В храме горел боковой свет, да несколько свечей, зажженных церковным служкой у икон. Полумраком и тишиной встретила церковь женщин.
Они опустились на колени и стали молиться.
Анна Михайловна благодарила Бога, что сын жив и пришел в себя. Укоряла себя, что редко возносит благодарность Всевышнему, когда все хорошо дома и на работе, забывает о нем, о Его милости. И приходит к Нему только в часы несчастий и бед с просьбами. Вот и сейчас она просила о милости для сына, для дочери, будущего зятя, для любимого внука и опять для сына. Посмотрев на молящуюся рядом девушку, попросила милость и для ее любимого, попросила от всего сердца, пожелав ей и ее любимому счастья и здравия. Она вздохнула и взяла девушку за руку, та улыбнулась ей, сквозь слезы, сверкавшие в свете свечи на глазах, и обе почувствовали, что молитва их общая услышана, почувствовали сердцем своим, душой своей, как что-то легкое, невесомое коснулось их и улетело.
И не знали они, что молятся об одном человеке, что любят одного и желают здоровья одному и тому же, и что для одной он сын, а для другой любимый.
- Оленька, нам пора, - тихо сказала подошедшая пожилая женщина, коснувшись плеча девушки.
Та, поддавшись порыву, стремительно поцеловала Анну Михайловну в щеку и пошла к выходу.
XXXI

Когда Анна Михайловна пришла домой, было около восьми утра.
- Наконец-то, мама, заставила нас поволноваться, - быстро заговорила Лариса, выскочившая в прихожую на звук открывающейся двери.
- Тихо, тихо, дочка, сбавь обороты, всех перебудишь, - раздеваясь, ответила ей Анна Михайловна.
- Кого разбудишь! Что ты, мамочка. Все уже встали и готовы ехать к Игорю в больницу, ждали только тебя.
- Отпусти маму, Лариса, - Николай Петрович взял жену под руку и увел из прихожей в столовую, - лучше налей маме чаю.
- Где ты была, Аннушка, мы, правда, разволновались, когда утром не нашли тебя дома? – он заботливо посадил жену к столу, пододвинул тарелку с бутербродами.
- А вот и чай, - Лариса внесла чай в большой фаянсовой чашке, любимой чашке Анны Михайловны.
- Обязательно нужно перекусить, - и на отрицательный жест жены, - возражения не принимаются.
- Что с вами делать, ведь не отстанете, - Анна Михайловна слабо улыбнулась.
- Я в церкви была, - продолжила она.  - Не у одних нас беда. Вот и девушка молоденькая молилась рядом со мной. - Она съела пол бутерброда с сыром и отодвинула недопитый чай.
- Спасибо, Лелюшка. Все собрались?
- Все, все, и Левушка готов. Да, милый? – обратилась Лариса к сыну.
Тот необычайно серьезно кивнул головой. На звонок в дверь все вышли в прихожую.
- Такси подано, - Вадим подхватил сына на руки, и все, одевшись и взяв сумку, вышли из дома.
Когда подъехали к больнице, на улице уже было светло. Пошел мелкий снежок. Он покрывал мокрые мостовые, и тут же таял под ногами, спешащих прохожих. Анна Михайловна зябко поёжилась.
«Быстрее бы увидеть сына», - подумала она, -«как он там?»
- Ну, я к врачам, - надевая халат и доставая какие-то документы, сказал Николай Петрович, - а вы двигайтесь обычным образом.
Анна Михайловна кивнула. В справочной им сообщили, что Игоря перевели из реанимации в глазное отделение.
- Почему в глазное? – удивилась Лариса.
- Наверное, что-то с глазами, - предположила дежурная.
Надев халаты, все поднялись на шестой этаж
- Что вы, товарищи, всем сразу нельзя, - возмутилась дежурная медсестра. – Заходите по двое. Вы к кому? Поливанов в пятой палате. Прямо по коридору и налево.
Первыми пошли Вадим с Левушкой и Лариса.
- Мы не надолго, мама, - успокаивающе сказал Вадим, - только поздороваемся.
Пять минут ожидания показались Анне Михайловне вечностью.
- Мамочка, все хорошо. Он веселый и, на первый взгляд, совсем здоров. - Лариса, улыбаясь, закружила мать по коридору.
- Да уймись, дочка, уймись. – Анна Михайловна улыбнулась и пошла к сыну.
«Лариса сказала, что все хорошо, что ты волнуешься, Анна?» – подумала она, но тревога, сжимающая сердце, не проходила.
Игорь лежал у окна. Чуть более бледный, чем обычно, он ничем кроме повязки, закрывающей глаза, не отличался от того Игоря, каждую черточку которого знала и любила Анна Михайловна.
- Здравствуй, сынок. Ну, как ты? – заговорила она, почувствовав его ожидание.
- Мамочка, как я рад тебе, - Игорь протянул руку по направлению к двери.
Тревога, сжимающая сердце Анны Михайловны стала еще сильней. Этот неуверенный, беспомощный жест незрячего человека, эта рука, протянутая совсем не туда, где она была в эту минуту, больно резанул материнское сердце.
Анна Михайловна сделала два шага, взяла руку сына в свои и села на край кровати. Игорь крепился, улыбался, но она материнским своим сердцем чувствовала его тревогу, его страх.
- Почему меня держат здесь, не понимаю. И повязка зачем? Чувствую себя просто замечательно. Полон сил. Хочу домой, мамочка.
- Что ты, Игорек, ты ведь не маленький. Хочу домой! Что выдумал. Вот обследуют тебя, тогда и выпишут, - Анна Михайловна открыла сумку, достала белье и спортивный костюм сына. – Давай переоденемся, сынок. Я помогу.
- Мама, я сам, ты же сама говоришь, не маленький, - Игорь, смеясь, переоделся и опять лег на кровать.
- Подождите пока в коридоре, больного нужно отвести на обследование, - молоденькая медсестра вкатила в палату кресло на колесиках. – Садитесь, больной! – скомандовала она.
- Мамочка, ты подождешь? – спросил Игорь уже у двери палаты.
- Да, да, конечно, сынок, ты не волнуйся.
Сестра отвезла Игоря к лифту, дверь за ними закрылась. Через пятнадцать минут трудно переносимого всеми ожидания к родным подошел Николай Петрович.
- Только не молчи, - тихо сказала Анна Михайловна, беря мужа за руку.
За долгую совместную жизнь, она хорошо его узнала и сейчас чувствовала, что он боится произнести то, что должен им сказать.
- Видимых травм нет, и вообще по всем показателям Игорь здоров, кроме…, – Николай Петрович замялся.
- Говори, Коля, говори. Неизвестность всегда хуже самой горькой правды.
- Кроме зрения, Аннушка. Сейчас его еще раз осмотрят. Понимаешь, и томограмма хорошая, и глаза не повреждены, а Игорь не видит. Органических причин для этого нет. Врачи считают, что причина в психологии. Либо он что-то очень, очень хочет увидеть, либо, наоборот, боится чего-то увидеть.
- Бред какой-то, - воскликнул Вадим. – Что значит, хочет, не хочет видеть, если глаз цел, и голова в порядке он должен видеть.
- Должен, и я с тобой согласен, и медицина.  Должен, а не видит.
В коридоре повисла тишина, только Левушка, что-то тихонько говорил, играя с машинкой на кожаном диване.
- Господи, да что же это. Ведь он художник, архитектор. Как же он без глаз? – заплакала, не выдержав этой тишины, Лариса.
Она плакала тихо, горько, по-бабьи, почти беззвучно, уткнувшись в грудь Вадима, обнявшего ее за плечи.
Анна Михайловна не заплакала. Она как-то осунулась и постарела сразу, но стояла с сухими глазами.
«Вот оно! То горе, приближение которого она чувствовала сердцем своим материнским».
- Аня, ты лучше поплачь! – Николай Петрович встревожено склонился к ней, взял рукой за пульс. Сердце билось ровно, гулко.
- Нет, Коля, нельзя мне сейчас плакать. Мне с сыном разговаривать надо, поддержать его.
- Мамочка, прости, - Лариса подняла заплаканное лицо.
- А ты поплачь, дочка, поплачь, за нас обеих поплачь, - Анна Михайловна протянула к ней руки, и Лариса вмиг оказалась в материнском объятии.
- Ты не кори себя, доченька, нет тут твоей вины. Ни кто не виноват в судьбе другого. Каждый пьет сам свою чашу, и сам отвечает за все в своей жизни. Мы ведь семья, а значит мы все, все выдержим, поддерживая и любя друг друга. Идите все сюда, - позвала она всех.
Четыре человека стояли у окна в больничном коридоре, стояли, крепко обнявшись и слушая сердца друг друга, и некая сила и спокойная уверенность зарождалась в их сердцах.
- А я, а меня? – вдруг раздалось снизу.
- И ты, конечно, - дед подхватил внука на руки.
Игоря привезли через час. К его родным, ожидающим в коридоре, вышел профессор, ведущий офтальмолог города. Он подал руку Николаю Петровичу, поклонился всем остальным.
- Ничего, нового, сообщить не могу, коллега, - обратился он к нему. – Больному можно вставать, ходить, можно выписываться домой. По объективным меркам он совершенно здоров. Человек, это такое сложное образование! Природа его еще полностью не изведана медициной. В вашем случае медицина бессильна. Но отчаиваться не нужно. Нельзя отчаиваться. Нужно ждать.
- Ждать чего, чуда? – тихо спросила Лариса.
- Да, и чуда тоже. Мир полон чудес, не мне это вам говорить, юная леди, не мне. Мы материалисты с Николаем Петровичем, так воспитаны, в такое время жили, но и мы видим, как многообразен наш мир. И сколько чудес происходит в жизни каждое мгновение.
- Спасибо, доктор, за все и за надежду спасибо особое. Только спросить хочу. Он знает? – Анна Михайловна вопросительно смотрела на врача.
- Нет, не решился я ему сказать. Впрочем, если хотите, я скажу, - профессор сделал движение к палате.
- Нет, нет, не нужно. Я сама. Я мать, и сама принесу эту весть сыну. Сама, - повторила Анна Михайловна, на протестующий жест мужа.
- Вы идите, документы выправьте о выписке, машину найдите. Через пол часа заберите нас из палаты, - и она решительно и на вид совершенно спокойно отправилась сообщать сыну эту страшную весть.
- Какая женщина! - только и мог произнести профессор.

XXXII

- Мама, это ты? – Игорь сидел на краю кровати в напряженной позе ожидания. - Мне разрешили вставать, ходить и обещали выписать домой. Это точно? Я ничего не напутал?
- Да, сынок, все верно, через полчаса отправимся домой. Папа сейчас выписные документы оформляет, а Вадя машину ищет.
- Очень хорошо, я рад, дома и стены помогают, - Игорь замолчал. Его лицо выдавало внутреннее волнение, борьбу с самим собой. Будто что-то рвалось из его сердца, а он усилием воли удерживал это в себе.
- Сыночек, ты что-то хочешь спросить? – Анна Михайловна, ближе придвинулась к сыну, положила свою руку на его.
- Мама, а почему повязку с глаз не сняли, если все в порядке? Врач как-то туманно намекал на что-то, но я ничего не понял.
- Сыночек, мне трудно тебе это говорить и врачу было трудно, - Анна Михайловна немного помолчала и продолжила. – Ты здоров, и это правда. И глаза твои не имеют видимых повреждений, и томограмма показала, что с точки зрения медицины мозг твой в норме, но…
- Я не вижу? Ты это хочешь сказать? – голос Игоря прервался и закончил он почти шепотом.
- Да, сынок, не видишь – Игорь резким движением сорвал повязку, темнота, окружающая его последние сутки, не рассеялась.
- Боже мой! – прошептал он, - Почему?
- Кому ты задаешь этот вопрос? Мне, врачам, Всевышнему? Это трудный вопрос, и ни я, ни врачи не смогут тебе на него ответить. Причина твоей слепоты лежит где-то глубоко в твоем подсознании. Врач замечательно сказал, что ты либо что-то очень хотел увидеть в момент аварии, либо чего-то боялся увидеть с той же силой. Так хотел, что предъявлял требование  Богу, я так думаю. А с Богом нельзя так общаться, нельзя требовать от него чего-либо. Только он знает, что и когда дается человеку для испытания его, для роста души и духа его, только он по милости своей иногда дарит человеку подарки, не заслуженные им, авансом дарит в виде талантов, вдруг раскрывающихся, способностей, встреч долгожданных, любви великой. И за это человек должен благодарить Создателя, впрочем, и за день, просто обычный день жизни, тоже должен благодарить Бога, а мы вечно забываем об этом в круговерти наших дней и обращаемся к Нему лишь в моменты скорби и болезни.
Вот и сейчас, сынок, ты ропщешь, протестуешь против того, что с тобой случилось, вместо того чтобы вознести благодарность за то, что остался жить, за то, что нашел свою суженную, вернее знаешь, где ее искать, точно знаешь, что живет она в одном с тобой городе.
- Да разве, нужен я буду ей, такой?
- А уж это не тебе судить. Пути Господни неисповедимы, и будущее, и ее, и твое знает только Господь, да и то рисунок судеб ваших будущих только намечен, а вот как проявятся они в реальности, будет зависеть только от вас.
- Мама, мама, тебе легко говорить! Но ты забыла, наверное, ведь я художник, архитектор. Кому я буду нужен слепой, как я буду работать? – в голосе Игоря слышалось отчаяние, и сердце Анны Михайловны отозвалось болью на боль сына.
- Ох, Игорек, ошибаешься, совсем не легко мне говорить это. Но это, правда жизни, такая какая есть, иногда горькая, иногда почти не выносимая, но правда. Я никогда не забываю и не забывала, что ты художник. Этот талант проявился у тебя с детства, и мы с папой сделали все от нас зависящее, чтобы он не пропал, а развился. Но этот талант у тебя нельзя отнять пока ты живешь. У тебя есть руки, значит, сможешь лепить, если временно, я в этом уверена, временно не сможешь рисовать. А еще, ты можешь творить свои картины мысленно, впрок, в своем воображении, и когда зрение вернется к тебе, перенесешь их на холст.
- А если не вернется?
- Так даже думать нельзя. Нужно верить и надеяться. Ведь такие испытания даются не зря. Значит, нужно тебе остановиться, задуматься, обратиться внутрь себя, заглянуть в душу свою и очистить ее от накипи обид, раздражения, может зависти, может непримиримости, гордыни, эгоизма, что так присущи человеку.
Игорь сидел, закрыв лицо руками, опустив голову. Вся фигура его выражала столько боли и горечи, что Анне Михайловне захотелось просто поплакать вместе, пожалеть его. Но она не сделала этого, только обняла его покрепче и продолжила:
- Вот ты сейчас думаешь, как плохо тебе, все твои мысли сосредоточены на самом себе, ведь так?
- Но ведь я ослеп, мама, я! Это вся моя жизнь перевернута с ног на голову, это я не знаю, как мне жить дальше! – Игорь поднял голову, и его глаза, казалось, смотрели строго и гневно на Анну Михайловну, упрекая ее и негодуя.
- А как же мы, те, что любим тебя? А как же Лариса и Вадим, которые корят себя за происшедшее с тобой, считая себя виноватыми? Это должно было быть самое счастливое время их жизни, время подготовки к свадьбе, а сейчас на них свалилось горе, и свет счастья, каким светились они, померк. И ты не вспомнил о них. Не подумал, как поддержать их, как не дать им от чувства вины сломаться, отменить свадьбу, что они собираются сделать.
- Что ты, мамочка, зачем это. Ах, какой я упрямый, себялюбивый осел. Ты совершенно права, - Игорь на глазах ожил, безысходность, подавленность слетели с него, и перед Анной Михайловной сидел прежний Игорь, только немного более обычного бледный и усталый.
В дверь палаты раздался стук.
- Можно войти? - в палату просунулась голова Ларисы. – Машина у подъезда, документы готовы, можно ехать домой.
- Сестренка, - позвал Ларису Игорь, он встал ей на встречу и широко улыбался, прежней открытой улыбкой, - дай я тебя обниму.
Лариса, не ожидающая этого, встрепенулась, взяла протянутую к ней руку и вмиг оказалась в его объятиях.
- Ты не сердишься на меня? – совсем по-детски спросила она, робко подняв на брата заплаканные глаза.
- Сержусь, еще как, сержусь. Что это ты плачешь и плачешь, уже норму за год перевыполнила. Радоваться надо, что я жив остался, и что вы с Вадимом невредимы, и что свадьба ваша скоро состоится.
- Нет, нет, мы с Вадимом решили… - перебила его Лариса.
- Вы уже один раз решили, когда подали заявление в Загс, а менять решение, да еще такое важное для всех нас и Левушки, в особенности, я вам не позволю, - не дал он ей докончить фразу.
- Свадьба будет, обязательно. И вы будете самой красивой и счастливой парой на ней.
- Мамочка, иди сюда, к нам, - позвал Игорь Анну Михайловну, и когда та подошла, обнял ее второй рукой.
- Спасибо, - тихо шепнул он ей на ухо и поцеловал сначала мать, а потом сестру.
Он стоял, высокий, сильный, еще совсем молодой, обнимая родных, любимых им женщин, так доверчиво прильнувших к его груди, и ясно осознавал, что его жизнь не закончилась. Он давал себе слово, что не сломается, не опустится, будет искать и найдет и любовь свою, и дело свое, что не предаст доверия матери своей, вернувшей ему надежду и внутреннее равновесие.
Игорь знал, что ему будет трудно, знал, что еще не раз страх, протест и раздражение будут стучаться в его душу, но он попытается побороть их любовью и верой, которые подарила ему сегодня мама.
- Ну что, мои дорогие, пошли вниз. Домой хочу! – совсем по-мальчишески воскликнул он, так, что обе женщины рассмеялись.
- Вот так-то лучше, - довольно сказал Игорь и закрыл за собой дверь.

XXXIII

Оля шла по весеннему городу. Март принес с собой раннее тепло, желтые оазисы мимозы, продаваемой, казалось, на каждой улице любимого города. Нева, освободившаяся ото льда, тяжко плескалась о гранит набережной. Она   подошла к парапету, облокотилась и стала смотреть на воду. Девушка любила это занятие с детства, так легче думалось. Казалось шумная улица, непрерывный поток машин и пешеходов куда-то пропадали, оставив Олю и эту тяжелую, темную в это время года, воду, лениво плескавшуюся где-то там, внизу.
После того счастливого и страшного дня, когда она, наконец, нашла своего любимого, но так и не поговорила с ним, того дня, когда авария лишила его зрения, прошло больше месяца.
Время длилось каждый прожитый ею день бесконечно, но все же унесло с собой эти полтора месяца, не оставив особых воспоминаний, только чувство тяжести, безысходности, не знания, как выйти из создавшейся ситуации.
На следующий день после аварии, встав пораньше, девушка с Наталией Григорьевной поехали в больницу. По пути внимание Оли привлекла чудо красавица, маленькая белокаменная церковь, сразу открывшаяся ей из-за поворота. Повинуясь безотчетному порыву, она попросила Петю:
- Останови, пожалуйста. Я хочу помолиться.
- Вот и прекрасно, пойдем, милая вдвоем, - Наталия Григорьевна стала тяжело выбираться из машины, - как раз вовремя приехали. Видишь, двери церкви уже открыты.
Девушка плохо помнила, о чем она молилась рядом с встреченной ею на пороге храма женщиной. Оля   сердцем почувствовала ее горе, и, молясь об Игоре, просила и за нее.
Потом была больница, где девушку огорошили известием:
- Перевели твоего из реанимации в глазное отделение. Что-то с глазами у него, а так здоров.
Добрая дежурная так и сказала: "твоего". Сердечко Оли отозвалось на ее слова.
- Мой, конечно, мой, - подумала она.
- Ты что, дочка, не слышишь меня. Иди, работай, а вечером приходи. Исследовать его будут сегодня. Сейчас ничего определенного сказать тебе не могу, но все узнаю и скажу тебе непременно.
- Спасибо вам, большое. Я приеду часов в шесть, хорошо. А сок ему передать можно и лимоны?
- Можно, можно. А от кого, как сказать?
Оля замялась, не зная, что ответить.
- Просто поставьте на тумбочку.
Как прошел рабочий день, она не помнила. Ровно в шесть она, добравшись уже самостоятельно до больницы, стояла у окошка справочной. За стеклом сидела молодая девушка.
- А где же другая дежурная? – и столько тревоги и разочарования было в Олином голосе, что девушка ответила:
- Вы, наверное, Оля. Мне Мария Степановна все рассказала, - она с любопытством и сочувствием смотрела на девушку, - значит так. Выписали вашего Игоря Поливанова домой. Родственники и забрали. Вот Мария Степановна,  адрес его для вас записала. Правда, мы таких справок не даем, не положено. Но да ладно. Да еще, не знаю, как и сказать.
- Говорите, говорите всю правду. Что с ним? – радость от услышанного известия куда-то улетучилась, и тревога опять сжала сердце.
- В общем, Мария Степановна узнавала, ей сказали, - тянула время медсестра, - он ослеп, - все-таки закончила она.
- Как ослеп? – ошарашено переспросила Оля.
- Глаза в норме, мозг тоже в норме, а не видит, – совсем тихо, закончила девушка.
Оля машинально отошла от окошка, сжимая в руках листок бумаги с адресом, села на стул. Минут пять одна мысль вертелась у нее в голове.
« Ослеп, как же так?»
С того вечера и началась для Оли новая жизнь. Она как будто потеряла тот стержень, то направление, что вело ее по жизни после смерти мамы, что придавало ей силу, не давало отчаиваться, раскисать в житейских бурях, выпадавших на ее долю.
Нет, внешне, все было по-старому, вернее почти по-старому. Девушка  ходила на работу, что-то ела и пила, даже пыталась рисовать, но делала это как-то машинально. А, главное, она перестала видеть сны. Она все думала, думала, а когда усталость наваливалась неодолимой силой, Оля проваливалась в небытие и спала без снов, а утром просыпалась разбитая, вставала, и ее жизнь опять текла по накатанному пути. О чем она думала? Девушка не могла бы ответить точно. Мысли крутились тяжело и со скрежетом в ее голове. Она все решала и не могла решить один вопрос, что же ей делать, как жить дальше.
Родные и близкие обращались с ней бережно, как с тяжело больной. Только Наталия Григорьевна неодобрительно качала головой и вздыхала.
Сегодня Оля   отпросилась на работе, ей захотелось просто побродить по улицам, да еще тайная мысль увидеть дом Игоря, пусть издали, сыграла в этом решающую роль. Девушка была свободна до двенадцати. Она прогуляла уже часа два. Оставался час свободного времени. Оля вздохнула, достала заветный листок и, прочитав и так наизусть выученный адрес, решительно отправилась к остановке автобуса.
Через полчаса автобус доставил ее в один из новых районов города. Он разительно отличался от старой его части. Широкий проспект был обсажен строчкой деревьев. Высокие, похожие друг на друга дома, стоящие в строгой закономерности, образуя открытые солнцу и воздуху дворы с детскими площадками. Обязательный культурный центр со школой, поликлиникой, магазином и кинотеатром, находился в центре микрорайона. Оля вышла на нужной остановке. Вот и нужный дом открылся ее взору. Она нашла нужный подъезд. Ее сердце билось бешеным ритмом, лоб вдруг стал влажным.  Лифт мигом домчал ее до нужного этажа. Не давая себе остановиться, Оля шагнула и нажала кнопку звонка. Звонок прозвучал в глубине квартиры. Девушка ждала, нетерпение ее возрастало. Она еще раз позвонила, ничего не шевельнулось за заветной дверью.
«В чем же дело, может адрес неверный», - пронеслось в ее голове.
Вдруг, открылась дверь рядом. На площадку выглянула пожилая, с аккуратной прической женщина.
- Вы к кому? – вежливо поинтересовалась она.
- К Игорю Поливанову, он здесь живет, я не ошиблась домом?
- Все правильно, здесь его квартира. Но, с ним случилось несчастье.
- Да, да, я знаю, авария, – нетерпеливо перебила Оля   женщину. - Ой, простите, я перебила вас.
- Ничего, ничего. Так он живет в квартире родителей. Вам дать их адрес. У меня записано, на случай, если кто-то будет его спрашивать.
- Да, да, если вас не затруднит. Огромное вам спасибо. Он мне очень нужен, - девушка взяла, протянутый женщиной листок.
- А вы не знаете, как он себя чувствует сейчас. Ведь уже больше месяца прошло. Есть изменения?
- К сожалению, все по-прежнему. Но он много работает. Пробует лепить, бодр, энергичен. Гуляет с Доном. Дон это его собака. Умница такая, выучилась и прекрасно работает поводырем. А что передать ему. Он звонит периодически, и сестра его, Лариса, заходит прибрать, полить цветы.
- Нет, нет, ничего не надо, я сама его найду, обязательно. Еще раз спасибо, - и Оля   повернулась и пошла к лифту.
Когда она вышла на улицу, напряжение понемногу стало отпускать ее. Значит, он здоров, бодр, много работает. Хорошо. Девушка улыбнулась. Это очень хорошо. Она вдруг почувствовала, что ей стало легче, будто какая-то тяжесть спала с ее души.
- Хватит переживать. Надо действовать, - подумала она и снова улыбнулась
Она чувствовала, что что-то изменилось в ее жизни, от решительного сегодняшнего шага, которого она не ожидала от себя.
- Надо действовать, - повторила она свою мысль вслух.
- Что вы сказали? – это старичок прохожий принял ее слова на свой счет. Он улыбался ей, в ответ на ее улыбку, и открыто любовался ее красотой.
- Нет, нет, это не вам. Я сама себе сказала, что надо действовать, - смеясь, ответила ему Оля   и побежала к автобусу.
  А старик стоял и смотрел вслед этой юности и красоте, что чуть-чуть коснулась его своим крылом, подарив несколько мгновений радости и всколыхнув воспоминания того чудесного времени, когда и он был также юн и почти также красив, а главное, полон сил и надежд.



XXXIV

Оля домывала грязную посуду, что ждала ее с утра. Работала она легко и скоро, как не работала уже давно, даже песенка слетала с ее губ. Сегодняшнее утро, что-то изменило в ее жизни. Откуда-то появилась надежда, что все образуется, что первый шаг ею сделан, а за ним обязательно последует второй. Нет, она больше не будет ждать чего-то, страдая, она будет действовать.
Ее внимание привлек шум, раздавшийся в зале. Ей показалось, что упал стул, потом раздался возглас:
- Лена!!? – и все стихло.
Подчиняясь внутреннему порыву, она вытерла руки и прошла в зал.
В центре зала, рядом с опрокинутым стулом стоял высокий широкоплечий мужчина, удивительно моложаво выглядевший, только совершенно седые волосы говорили о его возрасте и о том, что, по-видимому, жизнь его не баловала. Его взгляд, да и весь он был устремлен к Олиному портрету, висящему на стене.
- Лена, - уже тише повторил он.
Горячая волна от сердца обдала Олю.
- Папа? – тихо, сама, не веря себе, произнесла она.
Как ни тихо это было сказано, но мужчина услышал ее. Он повернулся, нехотя отрывая взгляд от портрета, и стал всматриваться в Олино лицо. Девушка сдернула косынку с головы. Копна золотых волос упала на ее плечи.
Да, это был отец, она узнала его. Он мало изменился. Такой же загорелый, сильный, только весь седой, да и глаза в лучиках морщинок, усталые, какие-то опустошенные глаза смотрели на нее, пытаясь узнать. В глазах отца на всех фотографиях, что хранились в домашнем альбоме, лучился смех, а сейчас девушка увидела в его глазах боль, она физически ощутила эту боль и поняла, что она разрывает ему сердце.
- Дочка? – тихо спросил он, и рука его потянулась к сердцу.
- Папа, это я, Оля, - воскликнула она и шагнула, распахнув руки, к нему.
Ей хотелось защитить его от этой боли, взять ее на себя. Неуверенность, сменилась радостью, и он уже обнимал, плачущую на его груди, девушку, неумело гладя ее по голове.
- Вылитая мать, вылитая, - приговаривал он.
- Сердце не болит? – поднимая голову, спросила Оля.
Отец вытер ладонью ее заплаканное лицо и улыбнулся.
- Отпустило. И в этом ты вся в мать. Она всегда чувствовала мою боль и неприятности, и говорить ей ничего не нужно было, сама каким-то шестым чувством узнавала. Портрет твой или материнский? Я как увидел, так и обмер весь. Лена так и смотрит мне в душу, как только она и умела, - он вопросительно посмотрел на дочь.
- Мой портрет, папа.
- А где мама? Я могу ее увидеть? Может, она и видеть меня не хочет, не простила, может, меня? – он виновато и умоляюще смотрел на дочь, так и стоящую рядом с ним и смотрящую ему в лицо материнскими глазами.
- Давай сядем, папа. Нам поговорить нужно.
- Вот и ладненько, и поговорите. У меня в закуточке, - вмешалась Эмма Петровна, вытирая глаза платочком. – Покорми отца, Оля, обязательно покорми.
Только тут Оля   увидела, что зал кафе полон людьми и все, абсолютно все, заворожено смотрят на них. И посетители, и Вася, переминающиеся с ноги на ногу рядом с ними, и Петя, и тетя Лиза с тетей Катей, все, бросив свою работу, стояли и смотрели на них.
Девушка смутилась под этими взглядами. Женщины вытирали платками глаза, мужчины покашливали и все добро улыбались, все были рады этой неожиданной встречи отца с дочерью. Все понимали, что жизнь с ее непредсказуемостью когда-то разбросала их по разным дорогам, а сегодня милостиво свела эти дороги воедино в этом кафе, у этого портрета.
- Пойдемте, я вас проведу, а вы работайте, работайте, нечего смотреть, не театр ведь, а жизнь, - Эмма Петровна решительно взяла отца с дочерью под руки и увела из зала в подсобку.
Вот и стол накрыт в крохотном закутке заведующей, и рюмка коньяка, налитая Петром, стоит перед Олиным отцом, а он не ест, не пьет, все смотрит и смотрит на нее грустными, добрыми и любящими глазами.
Да, да, любящими, это она сразу почувствовала. Отец любит ее, и от этого ей стало тепло и спокойно. Девушка встрепенулась.
« Как же ему сказать, что мамы нет», - она почувствовала, что это будет ударом для него, - «сначала нужно накормить, а остальное потом», - Оля   вспомнила мудрые наставления Наталии Григорьевны.
- Папа, ты поешь, а потом поговорим. Я тебе все-все расскажу, как жили без тебя, а ты мне расскажешь о себе, хорошо?
- Хорошо, дочка, хорошо. Я действительно проголодался. Вася, друг мой, мы с ним на бардовском фестивале познакомились и много лет дружим, и привел меня сюда поесть, да вот увидел я портрет, и все перевернулось в душе.
- Ты ешь, папа, ешь. У нас вкусно готовят, все разговоры потом.
Оля сидела, пила крепкий кофе и смотрела на отца, который ел напротив нее.
«Как в жизни все устроено?» – подумала она. – «Еще сегодня утром она не могла и мечтать о том, что будет вот так сидеть напротив отца, даже, то что, наконец, решится пойти к Игорю, она не могла предположить. И вот все случилось. В кармашке у сердца лежал адрес, где ее любимый сейчас жил, а напротив сидит отец, которого она безрезультатно искала много месяцев».
- Спасибо, -  поблагодарила Оля судьбу ли, Бога ли, она не задумывалась над этим. Просто в ее душе жила благодарность, и она высказала ее.
- Что ты сказала, дочка, я не расслышал? – отец, наконец, отставил тарелку.
- Это я сама себе, - улыбнулась девушка, пододвигая отцу чашку кофе и тарелочку с пирожным. – Попробуй наши пирожные.
- Спасибо, дочка, я сыт. Кофе выпью, а есть, больше ничего не могу. Над столом нависла физически ощутимая тишина, они молчали и раньше, пока отец ел, но тогда тишина не давила, а сейчас явно ощущалось, что каждый не знал с чего начать разговор.
- Что ты дочка знаешь о нашем разводе? Рассказывала ли тебе мама обо мне? – наконец, решился отец.
- Я все, все о вас знаю. Мне мама все рассказала и о том, как вы познакомились, и почему ты ушел. Как ты жил папа?
- Так и жил. Много ездил, с геологами работал, нефтяником был. Песни писал, стихи. Окончил музыкальное училище в Нижневартовске, вечернее отделение. Сейчас живу в Иркутске, преподаю детям игру на баяне в музыкальной школе. Ты не думай дочка, что я вас не искал. Правда, первые два года не писал, а потом одумался, понял, что не прав. Да видно поздно было. Письма все возвращались с пометкой "адресат выбыл". Решил я, что может, мама ваша вышла замуж. Думал, зачем буду мешать счастью ее. Замечательная она женщина. Были у меня подруги после нее, скрывать не буду, но такой не встретил. Одна была любовь настоящая в жизни моей, да вот, вольной жизни захотелось. Так и потерял я и любовь, и счастье, - Отец сидел, опустив голову, машинально чертя какие-то узоры на столе ручкой ножа.
- Как она? Счастлива? – Он поднял голову и посмотрел Оле прямо в глаза.
- Папа, у меня будет долгий рассказ, - сказала она, беря отца за руку.
И она рассказала, как появилась Светочка, как мама поменяла жилье, строго наказав не говорить их новый адрес, как трудно и вместе с тем весело и дружно они жили. Как мама заболела. Потом Оля   рассказала отцу о последнем их с мамой разговоре и о том, что мама простила его и о том, что ждала все эти годы, не признаваясь себе в этом, и о том, как она умерла, простив всех.
Рассказывая, девушка смотрела в окно, так ей было легче. Трудно было смотреть в эти живущие надеждой глаза отца, трудно было наблюдать, как надежда покидала их, и как опять вернулась боль. Звуки сдерживаемых рыданий, заставили ее повернуться. Сильный, седой мужчина плакал, уткнувшись в свои руки. Он пытался сдержаться, но горе было так велико, что ему это не удавалось.
- Папочка, папочка, прости, - воскликнула Оля, обошла стол и склонилась к нему.
- Ничего, ничего дочка, это ты прости меня. Так видно суждено, а с этим ничего поделать нельзя. – Отец выпрямился, вытер платком глаза. Он как-то сразу постарел, лицо осунулось, плечи сгорбились.
- Видишь ли, дочка, последний месяц, мама твоя все снилась мне. Во сне она была молодая, красивая, точно, такая как ты сейчас. Она мене улыбалась и все звала в Ленинград, все звала, говорила, что нужен я очень. Вот я и собрался. Надеялся, что встречу ее здесь, найду обязательно, - он тяжело вздохнул, - да видно не судьба. Да, вот тебя встретил, Свету увижу. Могу попросить у вас прощение. Виноват я перед вами сильно. - Он смотрел на Олю, и менялся на глазах. Только что опустошенный, незнающий, зачем жить человек, сгорбленный, седой, почти старик, превратился в уверенного в себе, своих силах мужчину.
- Буду помогать вам, дочка, обязательно, захотите этого или нет, обязательно буду, - решительная складка легла около его рта.
- Папа, ты оставайся с нами, я думаю, этого бы мама хотела, – вдруг неожиданно для себя предложила Оля.
- Эх, Олюшка, колокольчик ты мой, иди ко мне, - вдруг позвал ее он. Слова всколыхнули детскую память, и Оля вспомнила, что так отец звал ее к себе, приходя с работы, брал на руки и кружил, кружил высоко у самого потолка. Они долго стояли, обнявшись, у стола в маленьком директорском закутке подсобки уютного кафе на Литейном проспекте и ощущали удивительное единство, будто и не было разлуки, будто не было долгих лет, что прожили они врозь.

XXXV

Оля торопилась домой, она почти бежала, торопя минуты, как могла, уж очень ей хотелось обрадовать сестру известием, что отец жив, и он здесь, в их городе, и они встретятся завтра за завтраком. Она хотела сразу вести отца с собой домой, но он не согласился.
- Ой, дочка, не знаю я, как Света отнесется к моему появлению. Виноват я перед вами обеими, а перед ней вдвойне. Не хотел я ее появления, противился ему, настаивал на аборте. Плохо это очень, только сейчас осознаю это, плохо для нас всех, а для нее особенно. На всю жизнь ребенка отражается, если не ждут его, не любят еще не рожденного. Эх, дурак я был молодой, - и отец, как-то обречено, тряхнул седой головой.
- Ну, да ладно, повинился перед тобой и перед ней повинюсь, авось простит. Ты подготовь ее, Оленька, к моему появлению, расскажи о вашем с мамой разговоре, а уж потом и я появлюсь, - он умоляюще посмотрел дочке в глаза.
- Конечно, папа, ты не беспокойся. Света девочка добрая, никогда обиду не носит на душе, всех прощает. Я думаю, все у вас сладится.
- Дочка, я хочу Лену навестить. Ты не расскажешь, как могилу ее найти.
- Что ты, папа, я провожу. Сейчас только у Эммы Петровны отпрошусь.
Оля застала Эмму Петровну в своем фартуке за мойкой посуды.
- Ничего, Оленька, не смущайся. Не каждый день отцы после пятнадцатилетнего отсутствия возвращаются, - Эмма Петровна отерла рукавом вспотевшее, улыбающееся, доброе лицо. – Ты иди, отведи отца домой, а на работу завтра выходи к часу дня. Я сегодня сама все перемою, да и Катя мне поможет. Так что на утро посуды хватит.
- Не знаю, как вас и благодарить, - сказала девушка и чмокнула добрую женщину в щеку.
- Не подлизывайся, егоза! – услышала она в след и, одеваясь на ходу, вышла с отцом на улицу.
Они долго ехали на автобусе на кладбище. Дочь  оставила отца у маминой могилы и, то и дело оборачиваясь, побежала прочь.
Отец опустился на колени. Он что-то говорил и говорил, плечи его вздрагивали.  Оля   перестала оборачиваться и побежала к автобусу, глотая слезы на ходу.
С этого момента она и торопилась, торопила минуты, когда ехала в одном автобусе от кладбища до центра, потом торопила в другом, отвозившим ее домой. И вот она шла, почти бежала. Вот и дверь их квартиры, знакомый звонок.
- Кто там? – раздался Светин голос из-за закрытой двери.
- Это я, Светик, открой.
Дверь открылась. На пороге стояла улыбающаяся сестра.
- Леша дома?
- Нет, он на занятиях. Курсовую готовит. Скоро экзамены. Ты чего такая раскрасневшаяся, как будто бежала. Кто-то гнался за тобой? Что-то случилось?
Оля вглядывалась во встревоженное лицо сестры. Как она выросла! Перед Олей стояла девушка. Еще недавно голенастая девчонка, состоящая из локтей и коленок, превратилась в женственную юную красавицу с прекрасной длинноногой фигурой, хоть сегодня на обложку журнала. Как она похожа на отца! Эта мысль удивила Олю. Они были похожи с сестрой, но Оля   была мамина копия, а вот у сестры были синие отцовские глаза, и взгляд был отцовский, открытый, но с вызовом, словно говоривший: "вот я, смотрите, но я свободна и не потерплю никакого принуждения".
Девушка вздохнула. Вдруг тревога, что не так прост будет их разговор, как ей казалось до этого, коснулась ее сердца.
- Оля, не мучай меня, не молчи. Что случилось? Что-то с Игорем?
- Нет, нет, не волнуйся. Я у него дома была.
- Вот, молодец, какая. Ты раздевайся и на кухню. Кормить тебя буду, там и расскажешь, - перебила сестру Света и скрылась в кухне.
- Вы встретились? – раздалось оттуда.
- Нет. Понимаешь, он там не живет. Он у мамы, - раздевшись и помыв руки, Оля   вошла в кухню и продолжила уже там. – Адрес ее мне соседка сказала. И, знаешь, он не отчаивается, лепит, пытается рисовать углем. Света, я решила, обязательно пойду к нему.
- И правильно, нечего страдать, чего-то ожидая, - сказала Света, наливая суп по тарелкам, - ешь, давай, суп еще горячий.
Они начали есть. Над столом повисла тишина. Оля   никак не могла начать разговор, ловя любопытные, встревоженные взгляды сестер. Она вздохнула и решительно отодвинула пустую тарелку.
- Света, мне нужно с тобой серьезно поговорить, пойдем в комнату.
В комнате было чисто, уютно и удивительно тихо, только часы отстукивали мгновения, пролетающие так быстро.
- Светочка, ты уже большая, почти взрослая, - откашлявшись с трудом, начала старшая сестра и опять замолчала.
- Ну, вот теперь я, видите ли, большая, а сегодня утром еще была маленькая. Оля, ты меня пугаешь. Что же должно было произойти, чтобы я за день из маленькой, глупой девчонки превратилась во взрослую?
Девушки сидели на диване рядом друг с другом. Света повернулась к сестре, взяла ее за плечи и потрясла.
- Да, говори же, не мучай меня.
Глаза сестры, синие отцовские глаза, смотрели Оле прямо в душу, серьезно, по-взрослому, требовательно смотрели, и она собралась с духом и заговорила.
- Светик, я виновата перед тобой. И перед мамой виновата, не выполнила я ее просьбы последней.
- Оля, ты о чем?
- Не перебивай меня Света, мне и так трудно говорить. Так вот, перед самой смертью мамы, был у нас разговор с ней о жизни ее, о папе нашем, о том, что простила его.
- Нет, нет, не говори мне об отце, да и какой он нам отец, если бросил. Не хочу о нем ничего слышать.
Оля растеряно смотрела в изменившееся, вдруг, лицо сестры. Только что на нее смотрело умное, внимательное лицо взрослого человека, а сейчас это было лицо капризного ребенка. Света заткнула уши руками, качала головой, всем своим видом показывая, что слышать ничего не желает.
- Света, Света, что ты, девочка, послушай. Это очень важно. Мама рассказала…
- Оля, прекрати! – гневно вскрикнула Света. – Ты права, я не ребенок, и вправе сама выбирать, что слушать. Я не желаю ничего знать об этом человеке. Он оставил маму, когда я была совсем маленькая. Да и ты не намного больше. Оставил и забыл. Зачем нам его вспоминать?
Оля удивилась метаморфозе мгновенно происшедшей со Светой. Уже не девочка, не капризный ребенок смотрел на Олю, а гневная женщина с усталым осунувшимся лицом.
- Оля, ты прости, что я раскричалась, ты не в чем не виновата, не говорила и правильно делала. Этого человека для меня не существует. А теперь, если не возражаешь, я пойду спать, - Света чмокнула растерянную сестру в щеку и вышла из комнаты, демонстративно напевая песенку.
Хлопнула дверь ванной, зажурчала вода. Потом Света, напевая, отправилась в свою комнату, и все стихло.
- Что же делать? Что? – думала Оля   так и оставшаяся  сидеть на диване. – Как донести до маленькой обиженной девочки, что жизнь не укладывается в школьные прописи, что она сложна и многогранна. И совсем не просто разделить всех игроков этой жизненной пьесы на плохих и хороших.
Девушка ругала себя за беспомощность, за то, что не рассказала Свете об их разговоре с мамой сразу после ее смерти. Может, тогда бы она поняла и выслушала. Тогда Оля, попробовав разыскать отца и получив отовсюду ответы: не живет, отбыл в неизвестном направлении, не прописан, не захотела травмировать сестру, только-только начавшую отходить после смерти матери.
- Света, Светочка! Что же теперь делать, как достучаться до души твоей? - думала Оля, зябко кутая плечи в старенький материнский платок.
- Мамочка, мамочка, помоги! – как всегда в трудную минуту позвала она.
Оля зажмурилась, уткнулась носом в платок, слабо-слабо пахнувший "Красной Москвой", мамиными любимыми духами и понемногу успокоилась.
- Утро вечера мудренее, - подумала она и чуть-чуть улыбнулась. Так всегда говорила мама в трудных ситуациях, которых было немало в их жизни. Вот и сегодня, как и всегда, мама помогла ей успокоиться.
- Спать, спать, все решение будем принимать завтра, - приказала себе Оля   и отправилась спать.

XXXVI

Оля встала, как всегда рано, в шесть утра. Быстро оделась, приготовила завтрак и зашла в комнату сестры. Света спала, раскинув руки. В одной руке был зажат мокрый платок.
- Плакала ночью, - подумала девушка, и жалость к сестре сжала ее сердце.
- Светочка, просыпайся! Давай поговорим.
- Оля, который час? Не буди меня, спать хочется, - не открывая глаз, сонно пробормотала Света.
- Просыпайся, маленькая, просыпайся, - решительно повторила старшая сестра.
- Оля, мы же вчера все выяснили, - Света резко села на постели.
«Совсем взрослая, как быстро время летит, не заметила, как она выросла», - подумала Оля.
- Нет, сестричка, так не пойдет. Ты даже не захотела меня выслушать.
- И сегодня не хочу! – Света резко спустила ноги с постели, встала и, не оглядываясь, прошла в ванную.
Оля так и осталась сидеть на краю Светиной постели.
- Что же делать? – вертелся вопрос в ее голове. Ведь папа будет ее ждать в кафе, и она что-то должна будет ему говорить. Ей так не хотелось принести ему дополнительную боль.
- Ну, что ты сидишь? На работу опоздаешь, - Света вошла в комнату, тщательно причесанная и умытая, в стареньком мамином халатике. Она туго завязала его на тоненькой талии, словно пытаясь в нем найти поддержку, как броней закрыться от того, что хотела рассказать ей сестра.
- Оля, прошу тебя, не береди мне душу, - продолжила она. Девушка крепилась, не плакала, но близкие слезы слышались в ее голосе.
- Если мы не поговорим, сестренка, будет только хуже, - тихо сказала Оля.
- Хуже, куда же хуже, - почти прокричала Света, - ты меня не понимаешь и не можешь понять. У тебя был отец, был, а у меня его никогда, понимаешь, никогда не было, - слезы вскипели у нее на глазах и мгновенно высохли.
- У тебя остались, пусть смутные, воспоминания. Тебя любил отец твой, называл колокольчиком, ты рассказывала, я помню, а у меня нет, и не было отца, он только твой, - она на мгновенье замолчала, словно собиралась с силами и мыслями.
- Оля, милая, я не обижаюсь на тебя и не виню, но и ты пойми меня, - продолжила Света. – Он ушел, когда я только родилась, он не хотел моего появления. Понимаешь, я совсем маленькая думала, что вот тебя он любит, и ушел, когда я появилась, значит, я плохая, значит, я виновата. Виновата перед тобой, перед мамой виновата. Я так долго жила с этой мыслью, что мне пришлось почти вырывать ее из своего сознания. Как я мечтала об отце. У всех девочек были отцы, которые любили их, дарили подарки, а у меня не было совсем, да лучше бы не было, а то он ушел из семьи, когда я появилась. Как меня мучила эта мысль.
- Но почему, ты нам не сказала? – Оля встала и попыталась обнять сестру.
- Нет, не надо, подожди, дай я скажу, - отстранилась та, - я хочу тебя видеть. - Света стала стремительно ходить, перед опять опустившейся на кровать Олей, от окна к двери и обратно.
- Тебе трудно это понять. Я ведь считала себя виноватою перед вами, как я могла пожаловаться? Я ведь разговаривала с ним, ночью разговаривала. Пыталась объяснить ему, что я не плохая девочка, старалась вести себя хорошо, звала его ночью: "Приезжай, папа"; ждала его, а он все не ехал и не ехал. Если бы ты не рассказывала мне о нем, я бы подумала, что его вообще нет, ведь мама о нем никогда не говорила. Потом, с годами, боль эта затихла, она как бы ушла куда-то вглубь. Потом заболела мама, и эта новая боль затмила старую. А потом, потом… - Света всхлипнула и разрыдалась.
Оля вскочила, обняла сестру, прижала к себе, подвела к кровати, усадила и села рядом, не разжимая рук, крепко обнимающих сестру.
- Девочка моя, прости, прости, Светик, я не догадывалась о той бури, что живет в твоей душе. Все, что ты говоришь, верно, и ты абсолютно права в своей боли и гневе, но есть и другая правда. Ведь жизнь она не прямая дорога, есть в ней повороты, и зигзаги есть, и глухие тупики встречаются. И не знает человек, как из такого тупика выйти, куда бы ни пошел, какое бы решение не выбрал, все плохо получается. Не можем мы судить родителей своих, не судьи мы им. Они делают ошибки, свои ошибки и за них расплачиваются. Я хочу, чтобы ты знала, что мама его простила, она сама мне перед смертью сказала, что есть и ее вина в том, что он ушел тогда. И любила она всю жизнь только его. Мама очень хотела бы, чтобы мы жили вместе, - Оля   говорила это взволнованно, сжимая от волнения руки. Света сидела рядышком с закрытыми глазами. В комнате повисла тишина. Сестры молчали, каждая думала свою думу.
Наконец, Света подняла голову. На Олю смотрели взрослые, грустные, смертельно усталые глаза.
- Сестричка, ты пойми меня. И ты, и мама простили, смогли простить. Ты простила своего отца, мама мужа, а мне некого прощать. Не было у меня отца, и нет. Ты на меня не обращай внимания, встречайся с ним, даже в гости приводи, когда меня дома не будет. А сейчас тебе на работу пора. Обо мне не волнуйся. Я сейчас переоденусь, позавтракаю и в школу пойду, и вернусь вовремя, и глупостей не наделаю. Я люблю тебя очень, Оля. Ты у меня одна и за сестру и за маму, - и она уткнулась Оле в плечо.
Оля не выдержала и заплакала, обнимая сестру. Она плакала от жалости: она жалела сестру, отца, маму и себя немножко. Рядом вторила ей Света. Так проплакали они обе минут десять.
Потом дружно вытерли глаза, поцеловались и, больше ничего не говоря друг другу, стали собираться одна на работу, другая в школу.
Оля шла на работу, она вышла из автобуса и пошла, как делала это каждое утро к кафе. Путь был знакомый. Она пробегала его за десять минут каждое утро. А сегодня  шла и шла и, путь этот все не кончался. Девушка поймала себя на том, что замедляет шаг.
«Ну, что я скажу папе, что?» – вертелось у нее в голове.
Вот и кафе показалось из-за угла. Около двери она увидела отца. Он сразу увидел Олю и радостно заулыбался ей. Но видно что-то было в ее лице, что улыбка сошла с его лица.
- Здравствуй, дочка. Видно дела мои не очень, ведь так?
- Папа, Света ведь маленькая и очень на тебя обижена. Не может пока простить.
- Да, ты не волнуйся так, дочка. Я понимаю. Я и не ждал, не надеялся, что ты и мама простите дезертирство мое, не возражай, поступок мой иначе не назовешь. Так что я уже получил подарок от судьбы. А перед Светочкой  виноват вдвойне и  понимаю это.
- Папа, папа, ты не теряй надежду, она вырастет и поймет, я уверена в этом, - Оля взяла отца за руку и потянула за собой. – Пойдем, папа, я тебя завтраком накормлю.
Она открыла дверь кафе, приветливо звякнул колокольчик, и они вошли.
В холодильнике, как всегда, лежала еда, оставленная с вечера. Оля   быстро сделала бутерброды, нагрела и налила отцу крепкий ароматный чай, и принялась за уборку кафе. Она не стала мешать отцу разговорами.
«Пусть подумает, успокоится».
Она быстро делала привычную работу, все время поглядывая на отца. Вот он оставил выпитую чашку и отодвинул тарелку.
- Папа, наелся? – спросила девушка, подходя к столику отца.
- Спасибо, дочка, наелся. Вот знаешь, решил, что останусь с вами, найду работу по специальности, это сейчас не проблема, да я любой работы не боюсь. Буду вам помогать. Пока у Васи поживу, потом квартиру сниму. Ты, надеюсь, будешь со мной встречаться, а?
- Ну, конечно, папа, а как же, обязательно буду, а там знаешь, может, и Светочка привыкнет к твоему существованию, время лечит.
- Ты сядь, дочка, рядом, поговорить надо. Я все о себе, да о себе. Расскажи мне о проблемах твоих. Что-то ведь есть, чувствую, да и мама не зря мне снилась, все звала на помощь вам, - отец протянул руку и усадил Олю рядышком.
- Может не время сейчас, папа. У тебя своих проблем полон воз, - Оля с сомнением посмотрела на отца.
- Не сомневайся, рассказывай все, все, самое время.
И она рассказала все, все и о снах своих, и об аварии, и о том, как узнала имя и адрес своего возлюбленного, и о слепоте его.
Отец сидел перед Олей и смотрел широко распахнутыми, удивленными глазами, казалось ей прямо в душу.
- Олюшка, такое только в сказках бывает, а если в жизни, то только раз в сто лет. Знаешь, мне мама твоя говорила о двух половинках, что господь создает на небесах и отпускает жить на землю. И если встречаются они на земле, то счастье это великое, и любовь промеж ними рождается такая, что сильнее она всех препятствий и бед.
И так он это сказал, такой уверенностью и силой повеяло от него, что куда-то испарились, улетели все Олины тревоги, и в сердце поселилась уверенность, что все-все будет хорошо в их жизни, и у Светы наладится все и у нее, и отец обретет тихую гавань около двух своих дочерей.
- Папка, как хорошо, что ты приехал! – от всего сердца воскликнула Оля.
- Конечно, хорошо, - подхватила Эмма Петровна, незамеченная ими, тихо вошедшая в кафе и подошедшая прямо к их столику.
- Покормила отца, молодец. И зал убрала, а посуда с вечера вымыта, можешь проводить его, полчаса у тебя свободны.
Отец и дочь вышли из полумрака утреннего кафе, и  взошедшее солнце поздоровалось с ними своими ласковыми весенними лучами.
Начинался новый день, а значит, новая страница жизни, и она обязательно будет лучше предыдущей. Так думала Оля, да и отец думал примерно так же.
- Дочка, нужно действовать. Знаешь, я, кажется, придумал. Ты помнишь, какое платье было на тебе, когда вы с милым твоим встретились во снах твоих.
- Конечно же, помню.
- Ну, вот и поищи материал такой в магазинах, и платье сшей такое же, и цветы купи, и смело иди к милому твоему, с верой иди и с надеждой, и любовь свою не забудь захватить.
- Ох, папка, какой ты молодец, - Оля чмокнула отца в щеку, и они расстались, но уже ненадолго. Они оба были уверены, что новая их встреча не за горами, а за ней будет следующая.

XXXVII

После работы Оля не торопилась идти домой. Она решила поговорить с Наталией Григорьевной, вечной своей советчицей во все трудные моменты жизни. Она позвонила ей по телефону, и они договорились о встрече. На Олины два коротких звонка вышла сама Наталия Григорьевна и, не спрашивая, кто там, открыла дверь.
- Здравствуй, Оленька, здравствуй, внученька. Проходи, родная. Что случилось у вас? Редкая ты гостья у меня. Раз пришла, значит, беда какая-то приключилась. Как все хорошо, так забываешь старуху, - Наталия Григорьевна любила шутливо поворчать.
- Какая вы у нас старуха, молодайка хоть куда.
- Ох уж, точно куда некуда. Ты не слушай меня старую, проходи в комнату, раздевайся. Сейчас кормить тебя буду.
- А где Леша?
- Как где, у вас дома. Позвонил, бабку предупредил, что к Светику побежит после института, мол, беда у нее какая-то, сердцем чувствует. Ты поешь. Тут каша у меня гречневая упревает в одеяле. Вкусная. Молоко на столе. Поешь, потом поговорим.
- Да, я не хочу, бабуленька. Спасибо, я не голодна, да мне и не до еды.
- То-то вижу, щеки ввалились. Я тут на диване посижу, а ты поешь. Ты меня знаешь, возражения не принимаются, - Наталия Григорьевна удобно устроилась на диване, взяла спицы и стала вязать.
Оля вздохнула, она знала, что все споры с Наталией Григорьевной по вопросам еды были бесполезны. Она набрала в тарелку рассыпчатую гречку с маслом, добавила молока и чуть сахара. Каша была вкусная, да и за сегодняшний, такой суматошный день, Оля не ела ничего, и не заметила, как тарелка стала пустой.
- Вот и молодец. А теперь иди сюда, под бок к старухе, и рассказывай.
И девушка рассказала о приезде отца, об их разговоре. И почему-то замолчала.
- Ну, это не беда, а радость большая. И ты, внучка, все правильно рассудила. Не судья ты отцу, а дочь, и волю материнскую нужно выполнять в точности. Ну, что замолчала, продолжай, в чем беда то?
Оля рассказала о разговоре со Светой.
- Прямо не знаю, как помочь им обоим, прямо сердце болит на них смотреть, - закончила она.
- Да, вот она беда-то, вот и внучек почувствовал, что плохо касатушке нашей. Ишь, как глубоко-то обида у нее была запрятана, занозой острой сердечко ей поранила. Так просто и не вынешь. Тут время и терпение нужно. Я с ней обязательно поговорю. Да и на Лешу надеюсь. Он хоть и молодой еще, почти мальчик, а сердце у него щедрое, на любовь отзывчивое, и ее поймет, и разобраться поможет. Ну, с этим примерно ясно. Но вижу, что это не все, еще что-то есть, говори.
- Все вы, бабуленька, чувствуете, не скрыть от вас ничего. Решилась я, пошла по адресу Игоря.
- Вот и молодец, что решилась, - перебила Олю Наталия Григорьевна.
- Не живет он там, у мамы живет, вот и адрес, - продолжила та  и протянула листок Наталии Григорьевне.
- Ишь ты, совсем близко от церкви той, в которой мы молились об Игоре , помнишь?
- Ну, как не помнить. Там мы еще женщину встретили, которая о сыне молилась, о здоровье его. Мы еще вместе молились. Глаза ее запомнила, удивительные глаза.
Мысленным взором Оля увидела и церковь с мерцающими свечами, и женщина, которая горячо молилась рядом с ней.
- Что задумалась, девонька, чай вспомнила что? – спросила Наталия Григорьевна.
- Правда, все так ясно привиделось, будто вновь в церкви побывала, вновь молилась, чтобы Игорь здоров и невредим был.
- Вот и хорошо, что помолилась. Господь молитву от сердца всегда слышит и в храме, и в доме, и в лесу.
- Все вы знаете, бабуленька, - рассмеялась девушка.
- С мое поживешь, тоже все не все, а многое будешь знать. Да, кажется мне, что не все мне рассказала, девонька.
- И то правда, - воскликнула Оля   и рассказала об отцовском предложении, о платье, о цветах.
- Хорошо придумал, отец твой. Ты отгул возьми у Эммы твоей, вместе и сходим, поищем материал. А там гляди, потеплеет совсем. Наденешь платье и пойдешь к милому своему, гляди и прозреет. Господь милостив.
- Ой, бабуленька, я об этом и не мечтаю. Лишь бы встретится нам, да узнал бы он меня, больше и не нужно.
- Это ты зря, Оля, - возразила Наталия Григорьевна, - ты мечтай, представляй себе, что видит он. Не знаю уж, как это получается, но что женщина представляет ярко и образно, то и притягивает в жизнь свою. Живет баба, какая, страхами, видит постоянно картинки несчастий разных. Все так в точности и случается. Другая - видит все в благополучном свете, рисует в воображении своем картинки радости и счастья. И они приходят ей в дом, в жизнь ее приходят. Почему так получается, не знаю, но много примеров таких не случайных случайностей знаю. Так что от женщины, от мыслей ее, от настроя житейского много зависит и в ее жизни, и в жизни родных и близких ее. Поняла? – и Наталия Григорьевна строго посмотрела на Олю поверх, так и не снятых ею очков.
- Поняла, - тихо, почти шепотом ответила Оля.
- А раз поняла. Кыш домой! Чай дома попьешь. И гони хлопца моего, поздно уже, - Наталия Григорьевна, как всегда, ворчала и командовала, но это было добро предобро.
На Олин звонок дверь родной квартиры открыл Леша.
- Ну, как она? – тихо спросила Оля, входя и раздеваясь в прихожей.
- Мы поговорили, она еще в смятении, но видит все уже не так трагично.
- Спасибо тебе, Лешик, большое, - девушка поцеловала смутившегося парня в щеку. – Иди домой, бабушка зовет, поздно уже. Я теперь сама справлюсь.
- Оля, ты есть будешь, я суп сварил. И чай на плите.
- Спасибо, милый, я у бабушки кашу поела, а вот за чай спасибо. Иди, попрощайся.
Оля замедлила шаги, давая ребятам проститься, и прошла в Светину комнату. Света сидела на кровати с ногами, закутавшись в мамин платок. На коленях лежала открытая книга, но Оле показалось, что света не читала, так отрешен был ее взгляд.
- До свидания, я ухожу. Света, я завтра приду, - уже из прихожей донесся голос Леши.
- До свидания, - почти хором ответили сестры, и дверь хлопнула.
- Как ты, малыш? – тихо спросила старшая, садясь рядышком с сестрой и беря ее за руку, - не заболела?
- Нет, Оленька, все в порядке.
- А в школе как? – продолжила спрашивать старшая сестра.
- И в школе все нормально. Четверку по алгебре получила и отлично по физике.
- Ты у меня молодец, - похвалила Оля.
Так и сидели две сестры в маленькой квартире типового дома, затерянного в большом городе, сидели на кровати, забравшись на нее с ногами, опираясь на ее спинку. Громко тикал будильник, примостившийся на книжной полке. У обеих было множество нерешенных проблем, больших и малых, но сейчас, когда они ощущали плечи друг друга, когда укрылись одним маминым, пахнувшим ее духами, платком им было хорошо и спокойно.
- Давай споем, - вдруг предложила Света.
- Давай, а какую?
- Мамину любимую.
И они запели: "Калина красная, калина вызрела…"



XXXVIII

Игорь сидел в кресле у открытого окна своей детской комнаты, куда он приехал сразу после выписки из больницы. У его ноги, положив голову ему на колено, ожидая ласки, сидел Дон. Сегодня, уже спокойно, без содрогания сердца Игорь мог окунуться в воспоминания последних  месяцев, круто изменивших его, казалось, уже устоявшуюся жизнь.
И не слепота, а вернее не только слепота, мучили его последние месяцы, а потеря только вспыхнувшей надежды на встречу с любимой. Он увидел своими глазами ее портрет в этом маленьком кафе, увидел, и свет навсегда померк в его глазах, будто они не выдержали такого счастья увидеть ее грустное, прелестное лицо, обрамленное золотом волос.
Теперь это лицо все время стояло перед его внутренним взором, и невозможность, почти очевидная, увидеть ее воочию мучила его больше всего. А еще он страдал оттого, что перестал видеть ее во сне. Да Игорь и спал мало, урывками, все больше лежал без сна и думал, думал свои невеселые думы, а если засыпал, то проваливался в темноту, иногда освещаемую вспышками света, удивительно нежных цветов: изумрудно-зеленого, нежно фиолетового, серебристо-белого.
Молодой человек вздохнул и погладил голову собаки, почесал за ухом. Ему ответило четкое постукивание по полу, это пес своим хвостом выражал восторг и благодарность, не двигая ни одним мускулом, все также прижимаясь к ноге хозяина и держа голову на его колене. Только его хвост  двигался, стуча по полу, выражая весь букет чувств.
- Хороший, хороший, Дон, - ласково похвалил собаку Игорь.
Дон стал его поводырем, нянькой, защитником, ни на минуту не покидая хозяина, даря ему любовь и преданность. Он очень быстро понял, что от него требуется, и без дополнительного обучения заменял ему, как мог, глаза.
Собака, да еще Левушка, на удивление всей семьи, проявляя, не свойственную его возрасту мудрость и преданность, все это время пытались вернуть ему уверенность и желание жить дальше.
Однажды, когда Игорь по обыкновению понуро сидел в кресле, Лева притащил ему свой пластилин и пристал, как "банный лист", с просьбой:
- Игорь, а Игорь, слепи собаку, такую как Дон, ну слепи, - просил и просил он, не слушая возражений.
- Лев, отстань от человека, видишь, ему не до тебя, - попробовал увести сына Вадим, но в ответ прозвучало совсем по взрослому.

- Папа, не мешай, пожалуйста. Я знаю, что делаю.
Вадим удивленно на него посмотрел, но мешать не стал. Наконец, Игорь сдался, взял в руки размятый Левушкой, хранящий тепло его рук комок пластилина.
Перед внутренним взором Игоря возник Дон, сидящий перед хозяином,  подняв морду, внимательно его слушающий.
Руки, когда-то в студенческие годы, перелепившие целые горы глины, вспомнили то ощущение всесильности, когда бесформенный комок глины обретал форму, наполнялся смыслом и чувством. Через пять-десять минут, пролетевших для Игоря как мгновение, на его ладони сидела, внимательно слушая хозяина, маленькая копия Дона.
- Ну, как? – хрипло, от, вмиг, пересохшего горла, спросил Игорь.
- Здорово, вылитый Дон. Можно я возьму? – почему-то тихо ответил Лева.
- Возьми, конечно, - уже увереннее сказал Игорь.
- Мама, папа, бабуленька, посмотрите, какую собаку дядя Игорь вылепил, – донесся до Игоря громкий голос Левы.
Он видно быстро передвигался между кухней, где готовила обед бабушка, и гостиной, где о чем-то беседовали родители. Игорь слышал их радостные голоса.
- Ну, слава Богу, ожил, - воскликнула Анна Михайловна. И через миг ласковые материнские руки обняли сына.
- Я так рада, Игорек. Собака получилась как живая. Ну что, сынок, попросить Вадима глину достать. У меня целый мешок в подвале сохранился, еще со студенчества твоего?
В комнате сразу повисла тишина. Все, а Игорь чувствовал, что все домочадцы собрались около него, до этого момента переговаривавшиеся друг с другом, как видно передававшие фигурку от одного к другому, вдруг замолчали. Все напряженно ждали его ответа. Теплая волна благодарности коснулась его сердца. Игорь почувствовал, как все волнуются за него, как дорог он родным, как хотят вернуть его к жизни, вывести из оцепенения, в котором он находился после выписки из больницы.
- Доставайте глину, хватит мне лодырничать, - ответил Игорь, широко улыбаясь, такой долгожданной всеми улыбкой.
Тишина взорвалась голосами родных. Казалось, громко и радостно заговорили все сразу.
- Игорь, а теперь слепи кошку, - отвлек Игоря от мыслей Левушка, настойчиво теребя его за рукав. Новый теплый, от детских рук комок пластилина, лег ему в руку.
- Кошку, так кошку, - улыбнулся Игорь племяннику.
Так была перевернута самая тяжелая страница книги его жизни и открылась новая, полная трудов.
Молодой человек стал выходить из дома, сопровождаемый псом и племянником. Учился ходить самостоятельно по квартире, считая шаги до поворотов и мебели. После упорных тренировок, набитых шишек и синяков, он научился легко, без напряжения, передвигаться по квартире, находить нужные вещи, всегда аккуратно укладываемые Анной Михайловной на определенное место.
Игорь много лепил и малые формы: статуэтки, жанровые сценки, детские игрушки; и пробовал себя в больших формах: лепил макеты памятников ушедшим из жизни поэтам и артистам, образы которых он носил в сердце и памяти.
Жизнь семьи понемногу налаживалась. Лариса перестала плакать по ночам, расцвела и похорошела в атмосфере любви и заботы родных.
Подошел день свадьбы. Все было подготовлено Вадимом и Николаем Петровичем, и столики в ресторане, и машины заказали. Лариса подготовила к свадьбе строгий белый костюм и белую шляпку с вуалью. Все это несказанно шло к ее стройной девичьей фигурке, синим глазам и смоляной копне волос, всегда убранных в строгий узел на затылке. Как хотелось Игорю увидеть сестренку в этот счастливейший, Игорь был в этом уверен, день ее жизни.
И вот он наступил.
Сегодня утром предпраздничная суета заполнила весь дом. Игорь, Левушка и Дон с утра устроились в комнате Игоря, чтобы не мешать последним приготовлениям к свадьбе. На кровати лежал приготовленный мамой праздничный костюм Игоря, но он не одевал его. Вот и Леву позвали одеваться, а Игорь все сидел в кресле, почесывая за ухом у Дона.
- Сынок, пора ехать, а ты не готов, - воскликнула, вошедшая в комнату Анна Михайловна.
- Мамочка, я не поеду. Мне будет трудно на свадьбе среди множества людей, суеты, громкой музыки, да и ребятам не следует напоминать о случившемся. Пусть это будет самый счастливый их день, неомраченный ни чем.
Анна Михайловна растерянно молчала. Она чувствовала правоту сына, но ей хотелось, чтобы в этот счастливый день он был с ними.
- Коля, Вадя, Лариса, – позвала она.
Когда все вошли в комнату, Игорь повторил свое решение и добавил:
- Я люблю вас и буду всем сердцем с вами. Желаю вам счастья, вечной любви, не омраченной никакими житейскими бурями. Так у вас и будет, я в этом уверен, - он встал, безошибочно нашел руку Вадима и Ларисино плечо, молча стоящей около него. Он обнял обоих, поцеловал.
- Левушка, возьми на кровати у изголовья коробку. Это мой подарок вам. Там часы, каждый час играющие дивную мелодию. Пусть они отсчитывают минуты, часы, дни, годы вашего счастья, а я порадуюсь вместе с вами. Не возражайте, - остановил он Вадима, пытающегося возразить ему, - я так решил. Вы поезжайте, а я буду ждать вас у этого окна. Не волнуйтесь обо мне. Еды в холодильнике много. Дон остается со мной.
- И я останусь, - вышел вперед Левушка.
- Нет, милый. Ты поедешь со всеми. В такой день ты должен быть с родителями.
- Ну, что ж, быть посему, - подвел итог Николай Петрович, - поехали, на собственную свадьбу грех опаздывать.
Вот и сидел Игорь у открытого окна. Теплый ветер играл занавеской. Сердце его было спокойно. Он был искренне рад за сестру и друга, и за Левушку был рад.
Вдруг ветерок принес нежный запах весенних цветов.
- Где ты моя половинка, - тихо прошептал Игорь, посылая свой вопрос туда за открытое окно в весеннюю, ароматную даль.
«Где?» – эхом отозвалось его сердце.
XXXIX

Хлопнула входная дверь, нарушив тишину комнаты. Раздался Ларисин переливчатый смех, бас Вадима, мамин голос.
«Приехали», - подумал Игорь, и легко встав с кресла, вышел в прихожую.
- А мы тебе кусок свадебного торта принесли. – Смеясь и целуя брата, сказала Лариса, - Я сейчас чайник поставлю, будем чай пить.
Все отправились в столовую, каждый сел на свое место у круглого стола, стоящего посредине комнаты.
- Сынок, ужинать будешь или только чай? – Спросила Анна Михайловна.
- Чай мамочка, только чай. Надеюсь, кусочек торта немаленький, и никто больше не претендует на него, - смеясь, ответил Игорь.
- Немаленький, немаленький с тарелку величиной. Смотри, не лопни, - пошутил Вадим.
- Уж постараюсь друг, постараюсь.
Лариса, скинувшая туфли на высоких каблуках и переодевшаяся в домашний халатик, внесла поднос с чайной посудой. В руках Анны Михайловны, шедшей за ней, был горячий чайник.
Разлили чай. Пил и ел с аппетитом один Игорь, остальные просто составили ему компанию. Когда он выпил первую чашку и попросил налить вторую, что тут же сделали, слово попросил Вадим.
- Мы тут с женой посовещались и решили, что медовый месяц проведем в нашем загородном доме, и с нами поедут Игорь и Левушка.
- Вот так придумали, - Игорь даже отодвинул чашку, - что это за медовый месяц вчетвером?
- Самый настоящий. Нам не хочется расставаться с сыном так надолго, а ты, за ним присмотришь … или он за тобой, - смутилась Лариса двусмысленности сказанного. Поборов себя, тряхнула головой и продолжила, - там все сейчас расцвело. Погода прекрасная, и если мы вечером за чаем соберемся, все вместе на веранде, как хорошо будет. Не упрямься братик, поедем.
 Внимание всех привлек Дон. Он стоял  в напряженной позе, тихо поскуливал и заглядывал в глаза, то Ларисе, то Вадиму, то смотрел в лицо Игорю.
- Дон, не волнуйся, и ты поедешь, куда же мы без тебя, - сказала Лариса и погладила собаку по голове.
Радость пес выражал уморительно, он закрутился на месте, громко залаял, а хвост его напоминал лопасти вертолета в самой наивысшей точке полета. Все рассмеялись.
- Ну, что же, ваша взяла, когда едем? – спросил молодых Игорь.
- А вот завтра с утра и поедем, - ответил Вадим.
Утро стояло восхитительное. Весна хозяйничала вовсю. Воздух был наполнен запахом цветов и трав. На деревьях появились маленькие клейкие листочки, только что проклюнувшиеся из еще вчера только, только набухших почек.
Вадим, получивший за эти месяцы права и починивший незначительные повреждения машины, подогнал ее к подъезду. Дон и Левушка усевшиеся первыми, были согнаны и вновь водворены в машину только после того, как на заднее сиденье уселся Игорь, обложенный со всех сторон сумками и свертками.
- Вещей столько, будто не на две недели едем, а на год, - смеясь, сказал он.
- Ничего, пусть лучше будет, чем не будет, - философски заметила Лариса, усаживаясь на переднее сиденье рядом с мужем.
- С богом! – перекрестила машину Анна Михайловна. Взмах ее руки и они тронулись.
Доехали быстро, время пролетело незаметно за песнями и шутками.
- А вот и дом наш, видишь Левушка, – воскликнула Лариса.
Игорь почувствовал, что последнее напряжение покидает его. Когда он вышел, Дон привычно подставил шею под его руку. Вторую руку взял Лева, и они повели его в калитку.
- Какой красивый дом. - Мальчик явно любовался увиденным.
- Левушка расскажи, что видишь, - попросил Игорь.
- Дом вижу с верандой, балконом на втором этаже. Сад вижу, деревья побелены, вокруг земля вскопана, везде порядок.
«Какой молодец Вадим, когда только успел», – подумал Игорь.
Вдруг, их внимание привлекло ржание, доносившееся из сарая в глубине двора.
- Вадим! – позвал Игорь.
- Я здесь. Что, брат? – Вадим, уже успел отнести вещи в дом, скинул там куртку и сейчас стоял рядом, большой и сильный, весело улыбающийся друг и брат, на которого, Игорь это знал совершенно определенно, можно было положиться во всех вопросах.
- Ты их забрал из конюшни?
- Забрал. Они вычищены, накормлены и ждут своего хозяина. Слышишь, зовут.
- Отведи меня, брат, - Игорь волновался. Это было видно по вдруг наступившей бледности.
- Может, потом пойдем, когда устроимся? – попытался возразить Вадим.
- Сейчас, Вадя, только сейчас.
Вадим подвел Игоря к сараю, открыл дверь. В двух стойлах стояли две лошади, черная и серая. Вороной призывно ржал, узнав хозяина.
- Воронок, Воронок, хороший, узнал, милый, - Игорь гладил голову лошади, прижался щекой к его щеке.
- Вадя, оседлай, - требовательно попросил он друга.
- Да ты, что. Меня Лариса убьет. Она и так была против того, чтобы я их забрал.
- Седлай, Вадя, все будет хорошо, я уверен.
Что-то было в голосе Игоря сильное, спокойное, несгибаемое, что заставило Вадима подчиниться. Он вывел Воронка из стойла, оседлал, помог другу сесть в седло.
- Шагом, Воронок, шагом, - приказал Игорь, и конь послушно шагом выехал за калитку. Дон присоединился к ним.
Сначала Игорь был напряжен, он крепко вцепился в поводья, по-видимому, мешая коню двигаться, Воронок остановился.
- Прости, родной, – ободряюще похлопал коня по холке Игорь. – Поехали потихонечку.
Молодой человек попытался расслабиться, он доверился коню, отпустил поводья, положив руки на седло. Конь почувствовал свободу, благодарно заржал, и будто понимая свою ответственность перед хозяином, пошел сначала шагом, потом, постепенно убыстряя ход, перешел на равномерную рысь.
Игорь почувствовал забытое чувство свободного полета, ветер дул ему в лицо, холодил грудь и от этого, чувство восторга охватило его.
«Как хорошо! Жизнь прекрасна, какие бы испытания она не посылала человеку, ведь за ними обязательно его ждут ее подарки», - думал он, доверяя коню, и в его лице доверяя жизни, веря и надеясь, что все еще возможно в его молодой жизни.
Воронок замедлил бег, перешел на шаг и остановился. Дон призывно залаял.
- Что, хорошие мои? Куда это вы меня привезли? Иду, иду, - ответил он, спешиваясь на призывный лай собаки. Сразу же у его руки оказалась шея пса.
- Спасибо, Дон. Подожди, не спеши, дай понять, где мы, - Игорь взял его за ошейник и весь превратился во внимание. Он почувствовал прохладный, влажный ветерок, дувший ему в левую щеку, тепло солнечных лучей, услышал шелест листвы и понял, что Воронок привез его в любимое место у реки. Где-то рядом лежит поваленное дерево. Это было место свиданий его с любимой, происходивших во сне и ни разу наяву. Игорь вздохнул.
- Ну, давай, Дон, веди меня к бревну. Посидим, отдохнем и поедем назад. А то попадет нам от Ларисы.
Молодой человек присел на бревно. Только теперь он почувствовал, как мелко дрожат напряженные мышцы ног и спины. Он засмеялся.
«Герой, разучился скакать на коне, а раньше был наездник хоть куда», - подумал он.
- Ну, ничего, все наверстаю, всего добьюсь, лишь бы… - он не заметил, что произнес эти слова вслух.
- Половиночка моя, где ты? – вдруг громко крикнул Игорь. Он напряженно вслушивался и когда уже не надеялся на чудо, услышал далекий женский голос:
- Иду, иду, ты только жди.
Игорь встрепенулся, вслушиваясь, встал, протянул руку. Вокруг все замерло, стояла полуденная тишина.
- Показалось, наверное, - вслух произнес Игорь, вытирая вспотевший лоб, пытаясь привести в норму, бешено колотившееся сердце. Он посидел еще немного, успокаиваясь.
- Нет, не показалось, не показалось, я слышал ее, и я буду ждать, и верить, буду, - уверенно сказал он.
- Дон, пойдем, подведи меня к Воронку.
Конь услышал свое имя и призывно заржал. Через мгновенье Игорь уверенно сидел в седле.
- Домой, Воронок, домой, – приказал он.
Обратный путь уже не требовал таких усилий, тело вспомнило навыки верховой езды, а душевное спокойствие и доверие коню позволило ему полностью расслабиться.
- Игорь, где же ты был. Я так переволновалась, - услышал он взволнованный голос Ларисы.
- И зря, сестренка, зря, - смеясь, уверенно произнес Игорь.
Он почувствовал, что конь въехал в калитку. Когда он остановился, Игорь уверенно спешился, и тут же руки сестры обвили его шею.
- Не пугай меня, братик, так, – прямо в его ухо сказала она.
- А ты не пугайся, я ведь большой, - он отстранился, и она смогла заглянуть в его лицо.
- Что с тобой случилось, ты весь светишься? Вадим, посмотри, уезжал одним, вернулся совершенно другим.
- Верно, брат. Что-то случилось?
- Нет, ничего особенного не произошло, Вернее не буду скрывать, произошло. Если можно я не хотел бы вдаваться в подробности, но я верю, надеюсь, что скоро, очень скоро моя любимая придет ко мне, - Игорь говорил спокойно, уверенно и улыбался своей широкой замечательной улыбкой.
Лариса притихла, приникла к мужу, все слова упрека и тревоги, которые она хотела сказать брату, улетучились куда-то. Одна радость за брата, за его уверенность и покой, что царил в его душе, освещая его лицо лучистым светом, влилась  в ее душу, принеся и в нее покой и частицу уверенности.
- Путешественник ты мой, - она потрепала Игоря по шевелюре, - пойдемте, буду кормить вас ужином.
- Вы идите в дом, а я сейчас коня поставлю в стойло и приду, - сказал Вадим, беря Воронка за повод.

XXXX

- Все, девонька, больше не могу, пожалей старую. Вон, скверик на углу, пойдем, посидим, – Наталия Григорьевна умоляюще посмотрела на Олю.
- Ну, конечно, бабуленька, пойдем, отдохнем, - ответила та.
Уже полдня прошло, как они с Наталией Григорьевной ходили из магазина в магазин, пересмотрели множество материалов и не находили нужный. Не было среди многочисленных рулонов, батиста того нежно голубого цвета, что видела Оля во сне.
Наталия Григорьевна тяжело опустилась на скамейку, расстегнула ворот теплой шерстяной кофты. Полуденное солнце почти по-летнему припекало на открытом его лучам месте. Незаметно для себя она задремала.
«Бедненькая, уморилась совсем, пусть поспит», - подумала Оля.
Она тоже расслабилась, откинулась на спинку скамейки, вынула уставшие ноги из туфелек и закрыла глаза. Она думала о том, что обходили они множество магазинов, а материал так и не найден, но потом сказала себе, что терять надежду нельзя и чуть приободрилась. Потом, девушка вспомнила о папе, порадовалась, что он нашел работу сразу в трех местах: по утрам он аккомпанировал ребятам из хоровой студии, днем бегал по частным урокам, а вечером сердобольная Эмма Петровна позволила ему выступать со своими песнями вместе с Васей. И теперь они выступали то дуэтом, то по одиночке, что очень понравилось вечерним завсегдатаям кафе. Потом, Оля вспомнила о Свете, о ее конфликте с папой и тяжело вздохнула. Потом, что-то произошло, она села и прислушалась. На нее вдруг повеяло влажным прохладным ветерком, будто сидела она не в пыльном, открытом солнцу городском сквере, а на берегу реки, в тени деревьев. Оля   даже слышала плеск воды. От удивления девушка потрясла головой.
- Что за странное наваждение, - подумала она.
Оля, как бы была в двух местах сразу, ясно ощущая себя на скамейке в сквере и в тоже время где-то еще, где протекала река.
- Неужели схожу с ума, наверное, перегрелась на солнце, - она потрогала свой лоб, но он был холодный.
- Половиночка моя, где ты? – вдруг донеслось до нее.
Это был его голос, голос Игоря, она уже слышала эти слова в Новогоднюю ночь! Оля вскочила, оглянулась. Она искала его глазами, но сквер был почти пуст, только на скамейке напротив сидела молодая мама с коляской.
«Пусть я не вижу его, но должна ответить», - лихорадочно подумала девушка и прокричала:
- Иду, иду, ты только жди.
- Господи! Оля, ты это кому кричишь? – встрепенулась Наталия Григорьевна, проснувшись.
- Что это вы, девушка, раскричались, ребенка разбудите, - раздался возмущенный голос со скамейки напротив.
- Простите, пожалуйста, я не хотела разбудить вашего малыша, - стала оправдываться Оля, но молодая мама не стала ее слушать.
- Ходят тут всякие, ребенка пугают, - продолжала возмущаться она.
- Ты, касатушка, успокойся, а то сама его и разбудишь, - вмешалась Наталия Григорьевна, - скоро уйдем мы, посидим, отдохнем и уйдем.
Наталия Григорьевна повернулась к Оле и вопросительно на нее посмотрела. Та раскраснелась и похорошела за эти несколько минут, будто и не было усталости от бесконечного хождения по магазинам, будто улетучилась она по мановению волшебной палочки.
- Ишь ты, прямо чудо, какое, с тобой случилось, Оленька, так похорошела. Может, расскажешь бабушке?
- Да, что рассказывать. Ждет он меня, вот и все, - и девушка рассмеялась.
- Смотрите, Наталия Григорьевна, вон еще магазин, и вывеска гласит "Ткани", и идти совсем ничего, дорогу только перейти. Пойдем, а?
- Ну, что с тобой поделаешь, пойдем, конечно. Только уж больно маленький магазин- то. В больших универмагах, да специализированных магазинах батист твой не нашли.
- А в этом найдем! Я знаю, – уверенно сказала Оля, - пойдем поскорее.
Наталия Григорьевна оперлась на ее руку, и они пошли. Над дверью магазина был старинный колокольчик, пропевший свою песенку, когда они открыли дверь.
Магазин располагался в полуподвальном помещении, куда вели три ступеньки. На звонок к посетителям вышел чистенький старичок. Олю удивил его вид, на рукава белой рубашки были надеты синие сатиновые нарукавники. Она никогда не видела таких и удивленно остановилась.
- Чем могу вам служить? – спросил он приветливо.
- Чего стала, проходи, - подтолкнула девушку к прилавку Наталия Григорьевна. - Это ее ваши нарукавники удивили, - объяснила она замешательство девушки.
- Очень удобная вещь, зря ее позабыли в наши дни, - улыбнулся он и продолжил, - я слушаю вас.
- Мне нужен батист нежно голубой, как небо, - почему-то волнуясь, начала Оля, - мы весь день его ищем и нигде не можем найти.
- Батист, нежно голубой? – переспросил старичок. – А много вам нужно?
- Метра три я думаю, а может четыре, на платье длинное, вот тут присобранное, - она показала чуть ниже груди.
- Маша, а Маша, выйди к нам, - позвал продавец кого-то из подсобного помещения.
На его зов вышла пожилая особа, очень аккуратно и красиво одетая в белоснежную блузку, весь перед которой был украшен рюшами, и длинную черную юбку. Седые волосы были уложены в сложную прическу.
- Тут Маша, по-моему, нужно твое вмешательство, случай, думаю, особый, - обратился к ней продавец. - Знакомьтесь, Мария Борисовна, - представил он ее вошедшим.
- Да вы садитесь, устали ведь, а в ногах правды нет, - улыбнулась та, указывая на круглый столик и четыре стула вокруг него, стоящие около окна, в углу магазина. И Оля, и Наталия Григорьевна не заметили их, когда входили и очень этому удивились.
- Присаживайтесь и рассказывайте все-все, - садясь на один из стульев, вежливо сказала Мария Борисовна. Но в ее голосе было что-то, что не позволило Оле отказаться. Она села и начала свой рассказ с самого начала. Девушка не заметила, как на столе появились чашки с чаем и тарелки с домашним печеньем.
Когда она закончила свой рассказ, чай был выпит, а за окном начало темнеть.
- Миша, посмотри на самом верху, справа, я думаю, там осталось как раз столько, сколько нужно на платье.
- Оленька, сейчас брат мой, Михаил Борисович, принесет материал, а я вам сошью платье совершенно бесплатно. Такой любви, как ваша с Игорем, все должны помогать, у кого сердце не зачерствело.
- Ну, как, этот подходит? Чудный голубой батист. Цвет чистый, как небо, и очень подойдет вам, Оленька, - Михаил Борисович положил перед девушкой тонкий рулон с остатками материала.
- Ах! Совсем такой, как нужно. Но его ведь мало. А вдруг не хватит.
- Не волнуйтесь, Оленька. Маша прекрасная портниха. Правда, она отошла от дел, глаза стали уставать, но для вас она сошьет прекрасное платье.
Не успела Оля   удивиться, как и мерка была с нее снята, и материал раскроен. Из подсобки была принесена старенькая швейная машинка.
- "Зингер", - с гордостью сказала Мария Борисовна, - шьет прекрасно, сейчас таких не делают.
- Ну, вот, примерь, Оленька, - встала из-за машинки Мария Борисовна, держа на вытянутых руках чудо-платье, точь-в-точь такое, как в Олиных снах: длинное, почти до пят, присобранное у груди, застегивающееся на голубую пуговку у ворота.
Оля приложила платье к себе, но одевать не стала.
- Спасибо, большое спасибо. Я вижу, что оно в пору. Я и не знаю, как отблагодарить вас. Оно совсем такое, как во сне.
- Вот и хорошо, милая, мы с братом рады услужить тебе. А отблагодарить как? Да, просто очень, вспомнишь, когда, добрым словом стариков, вот и ладно будет, - улыбаясь, ответила Мария Борисовна.
Оля взяла, аккуратно завернутое продавцом в оберточную бумагу, платье, поцеловала от всей души обоих стариков, и вышла на улицу. За ней шла, притихшая и взволнованная всем происходящим, Наталия Григорьевна. Колокольчик над дверью магазинчика пропел им на прощание свою песенку. Пройдя полквартала, Оля   обернулась. На пороге магазина стояли вчера еще чужие, не знакомые, а сегодня роднее родных брат и сестра, прожившие большую жизнь, настоящие старые ленинградцы, которые чем-то неуловимым, доброжелательством ли, открытостью, желанием всем помочь отличались всегда и везде от жителей других городов и сел. Судьба могла увести ленинградца из родного города и заставить жить его в другом месте. Но атмосфера Ленинграда, удивительная гармония и простота его улиц и проспектов, красота мостов и каналов на всю жизнь оставались в его сердце, заставляя гордо носить это звание и жить так, чтобы не уронить его ни при каких обстоятельствах.
Девушка помахала рукой на прощание и повернулась к Наталии Григорьевне.
- Завтра и пойду к Игорю.
- И правильно, девонька. Чего тянуть, когда все готово, - одобрила та. – А мы с Лешей придем к Свете, будем там тебя ждать и кулаки за тебя держать. Отцу тоже сообщи, обязательно.
- Непременно, сегодня и позвоню.
Так и порешили.

XXXXI

Оля проснулась чуть свет. Платье, выглаженное с вечера, лежало на стуле. Спала она на удивление крепко, без снов и хорошо отдохнула.
- Проснулась? – вошла в комнату Света, - вставай, сестренка, я завтрак приготовила.
- А ты чего так рано вскочила? – удивилась Оля.
- А я и не спала совсем. Волнуюсь чего-то, - смущенно ответила Света. – Ты молодец, что не волнуешься, так и надо, ты на меня не смотри. Я вчера молилась во второй раз в жизни. Первый раз за маму просила, да видно плохо просила. Обиделась тогда я на весь свет, что ушла она из жизни, и перестала молиться. А потом встретила Лешу, Наталию Григорьевну, о твоей любви узнала, и что-то во мне изменилось, поняла я, что жизнь, она разная, и счастье сменяется горем, а там за поворотом она опять может  ждать человека. Надо только набраться терпения и верить в лучшее.
- Взрослеешь ты не по дням, а по часам, как в сказке, - улыбнулась Оля. – Я тоже волнуюсь, а вот спала прекрасно. Который час?
- Скоро семь.
- Вот и хорошо. Оденусь и пойду.
- Нет уж, без чая я тебя не отпущу.
Сестры выпили чай, с трудом съев по бутерброду. Оля надела платье, распустила по плечам свои золотые волосы, так как носила их во сне, накинула на плечи мамин платок и решительно пошла к двери.
- Поцелуемся? – спросила она Свету. Та бросилась к ней на шею. Сестры прижались друг к другу.
- Судьба моя решается сегодня, - тихо, тихо сказала Оля.
- С Богом! – совсем по-взрослому сказала Света и совсем как Наталия Григорьевна перекрестила сестру.
Оля вздохнула и решительно перешагнула порог родного дома. На улице стоял прекрасный день. Взошедшее солнце отогревало замерзшие за ночь мостовые и дома. День обещал быть теплым и солнечным. Девушка  достала бумажку с адресом. Она знала его наизусть, но проверив себя еще раз, уверенно села в нужный автобус. Вот и нужная остановка. На углу Оля   увидела знакомую церковь. Она была закрыта в этот ранний час. Девушка прислонилась лбом к ограде.
- Господи, помоги! – как всегда в трудную минуту взмолилась она и уже спокойнее пошла вдоль улицы.
Через два квартала она увидела нужный дом. Оля никого не замечала на своем пути. Она не замечала удивленных взглядов еще редких прохожих, одетых в это прохладное утро в куртки и плащи и удивленно взирающих на эту красавицу, идущую в необычном голубом платье до пят, на золото ее волос, падающих до пояса. Только старенький платок закрывал ее плечи и грудь от прохладного утреннего ветерка, заставляющего их ежиться и поправлять шарфы и застежки.
Вот и нужная дверь. Оля не заметила, как взбежала по лестнице и нажала на кнопку звонка. За дверью послышались шаги, и женский голос спросил:
- Кто там?
- Откройте, пожалуйста. Я к Игорю Поливанову, - ответила девушка.
Дверь открылась. На пороге стояла женщина в домашнем халате, с еще неприбранной косой, видно недавно вставшая с постели. Что-то знакомое показалось Оле в ее лице.
- Извините за ранний визит, но я не могу больше ждать.
Женщина внимательно вглядывалась в Олино лицо.
- Да входите же, - наконец, сказала она.- Это вы? Но какими судьбами? И откуда вы знаете моего сына?
- Вы меня знаете, разве мы встречались? – удивилась Оля.
- А вы вспомните то февральское раннее утро, когда две женщины молились в церкви, одна за любимого, другая за сына.
Оля всмотрелась в лицо женщины.
- Так это были вы! Так значит, мы молились за одного человека! – воскликнула она.
- Как за одного? – пришел черед удивляться Анне Михайловне.
- Пойдемте в комнату, что мы тут остановились. Вы мне должны все рассказать, -  и она провела девушку в гостиную.
- Присаживайтесь, - усадила она ее за стол, и сама села рядом. – Я слушаю.
Оля сбивчиво, волнуясь и перескакивая с одного момента на другой, рассказала всю свою историю, вплоть до вчерашнего дня и удивительного подарка, сделанного ей двумя  стариками с такой любовью и верой.
- Так это ты, - перешла на «ты» Анна Михайловна. – Услыхал Господь мои молитвы. Ждет тебя Игорь, так ждет! Пойдем, Оленька со мной, - Анна Михайловна встала и повела девушку за собой. Они вошли в комнату Игоря, где на столе стояла повернутая к стене картина. Игорь никому не разрешал смотреть на нее, и она так и простояла у стены последние месяцы.
Анна Михайловна решительно повернула картину. С нее на вошедших смотрела точная Олина копия.
- Я это предполагала, но чтобы сходство было таким полным, не ожидала! – воскликнула Анна Михайловна.
«Значит, все правда, значит, это не плод моего воображения, значит, он ждет меня», - лихорадочно думала девушка.
- Где же Игорь? Его, что нет дома? – повернулась она к Анне Михайловне.
- Он на даче, в нашем загородном доме, в том доме, что снился вам обоим, - ответила та.
- Разве этот дом существует на самом деле? – удивилась Оля.
- Да, да, существует, и многое другое: и собака – Дон, и две лошади – вороная и серая, все это существует. Ты посиди, доченька, а я пойду, оденусь, и поедем сейчас же к Игорю, - Анна Михайловна усадила девушку на диван и вышла из комнаты.
Оля сидела в комнате, казалось, наполненной жизнью Игоря, его мечтами, его увлечениями. Она огляделась, полюбовалась его юношескими работами, любовно развешанными Анной Михайловной по стенам. Девушка никак не могла прийти в себя от такой череды совпадений.
«Это судьба, судьба и моя, и Игоря», - думала она.
- Пойдем, дочка, я такси вызвала, сейчас будет у подъезда. Тебе не холодно? – спросила, совершенно одетая и готовая к поездке Анна Михайловна, стоя на пороге комнаты.
- Нет, нет, все в порядке, я готова, - ответила Оля.
Минут через десять нетерпеливого ожидания, к подъезду подъехало такси. Женщины сели на заднее сидение и почему-то взялись за руки. Ехали молча, каждая думала о своем. А в принципе, об одном и том же. Обе думали об Игоре, о том, как он отреагирует на встречу, что скажет, о том, как произойдет встреча. Обе женщины и пожилая, умудренная опытом жизни, и совсем юная, волновались. И это волнение прорывалось у обеих в сильном и ласковом одновременно пожатии руки.
- Вот и приехали, - сказала Анна Михайловна, когда машина остановилась у ворот.
- Боже мой! Точно такой дом я видела во сне! – воскликнула Оля, выходя из машины.
Она смотрела во все глаза на бревенчатый двухэтажный дом, на березы и сосны, растущие около него, на фруктовый сад, расположившийся за домом. Она верила и не верила своим глазам, на столько точно совпадало все ею увиденное сегодня, с увиденным ею во снах.
- Так не бывает, - прошептала она.
- Ох, дочка, и не то еще бывает, - отозвалась, стоящая рядом с ней, Анна Михайловна.
- Пойдем в дом.
Услышав шум отъезжающей машины, на встречу им спешили, вышедшие из дома Лариса и Вадим, и откуда-то из сада выбежал Левушка.
- Бабушка приехала, вот здорово, - на всю улицу провозгласил он.
- Тише, ты, неугомонный, - остановила его Лариса.
Она неотрывно смотрела на молодую гостью, пока ее лицо не прояснилось и засветилось улыбкой узнавания.
- Так это вы? Какими судьбами? Мама, Вадя, это та самая художница, которая так прекрасно нарисовала наш с Левушкой портрет. Но как вы здесь оказались, не понимаю, - вдруг замолчала Лариса, удивленно смотря на гостью.
- Так, и здесь совпало, - серьезно отметила Анна Михайловна, - объяснения все потом. Где Игорь?
- Он уехал с утра кататься на Воронке, - почти хором ответили Лариса и Вадим.
- Сам? – удивилась Анна Михайловна.
- С ним Дон, - ответил Вадим.
- Ну, это все меняет, - смогла пошутить Анна Михайловна. Она почувствовала, что напряжение, охватившее и Олю, и Ларису с Вадимом неуклонно росло. Только Левушка был совершенно спокоен. Он узнал Олю, и, шагнув к ней, сказал:
- Добро пожаловать!
- И то, верно, что это я с вопросами накинулась? Проходите, пожалуйста, - спохватилась Лариса.
- А где вторая лошадь, серая? – вдруг решительно спросила Оля.
- Есть вторая лошадь, в сарае стоит, - ошарашено ответил Вадим.
- Оседлайте ее, пожалуйста, - попросила его Оля, - там женское седло должно быть.
Вадим, ничего не говоря, пошел в сарай и через несколько минут вывел оседланную лошадь. Лошадь потянула воздух, как бы принюхиваясь, переступила ногами и вдруг заржала. Она уверенно направлялась прямо к Оле, ко всеобщему непомерному удивлению.
- Звездочка, хорошая, умница моя, - ласково гладила Оля   голову лошади, уткнувшуюся ей куда-то подмышку. – Помогите мне сесть, пожалуйста, - обратилась она к Вадиму.
Тот подхватил ее на руки и помог сесть в седло. Девушка повернулась к Анне Михайловне. Ее лицо было решительно и спокойно.
- Я в жизни ни разу не ездила на лошади, а вот во сне это у меня прекрасно получалось. В какой стороне река? – спросила она.
Анна Михайловна показала направление, потом перекрестила девушку и тихо сказала:
- С Богом, Оленька!
- Шагом. Звездочка, шагом, - приказала лошади та.
Сначала она сидела в седле напряженно, потом тело, как будто вспомнив,  расслабилось. Оля почувствовала себя увереннее.
- Ну, давай быстрее, милая моя, - обратилась она к лошади, чуть похлопав ее ладонью по холке.
Та, будто все поняв, убыстрила шаги и перешла на легкую рысь. Через мгновение девушка скрылась за поворотом. Все повернулись к Анне Михайловне.
- Пошли в дом. Все-все расскажу. Но знайте одно. Чудеса начались, и помоги нам всем Господь, - ответила она на их немой вопрос, направляясь к дому.

XXXXII

Рано встав и почувствовав давно не испытываемую им бодрость, Игорь еще до завтрака попросил Вадима оседлать Воронка, и в сопровождении Дона отправился на прогулку. Конь принес его к реке. Игорь спешился. Он ждал. Чего он сам не знал, но ожидание чего-то прекрасного, что вот-вот войдет в его жизнь и круто ее изменит, поселилась в его душе сегодня утром. Дон подвел Игоря к бревну, и он сел, почему-то спиной к реке.
«Успокойся и жди», - сказал он себе.
Сколько прошло времени, он не знал. Он вспоминал последний год своей жизни от весны до весны, год, который принес столько надежд, радости, любви и столько горя и боли.
- И все-таки было больше светлых дней. Она, она вошла в мои сны, и я знаю, она скоро придет ко мне, - произнес он вслух.
Вдруг Дон, спокойно сидящий у его ноги, как всегда положив голову на его колено, заволновался. Он вскочил, заскулил, потом, призывно залаяв, куда-то умчался.
- Дон, Дон, куда ты? – закричал Игорь, но собаки и след пропал.
«Странно», - только и подумал он.
Игорь напряженно вслушивался в удаляющийся лай Дона, потом все стихло. Через мгновение лай возобновился, явно приближаясь и становясь все громче. Потом, к нему присоединился звук копыт, скачущей лошади. Молодой человек, подчиняясь внутреннему порыву, встал. Он услышал, что неизвестная лошадь остановилась. К нему подбежал, тяжело дыша, Дон, и лизнул опущенную руку.
- Помогите мне сойти, - услышал он незнакомый девичий голос.
- Да, да, конечно. Дон, помоги, - ответил он.
Пес подвел его к спокойно стоящей лошади, заржавшей ему на встречу.
- Звездочка? – удивленно предположил он.
- Да, Звездочка, - ответил тот же голос.
Игорь поднял руки, обхватил тоненькую талию и помог девушке спуститься.
- Кто вы? – еле слышно произнес он.
- Это я, Оля. Тогда в феврале мы разминулись в кафе на минуту. Когда я вышла на улицу, вы садились в машину. А потом это несчастье, - ее голос прервался.
- Подожди, подожди. Это ты? Ты моя половиночка? Нашлась? Счастье мое, как я ждал! - Игорь протянул руки, опустил их на девичьи плечи, притянул Олю к себе, уткнулся лицом в шелк ее волос.
- Я так ждал, - повторил он.
Оля плакала, уткнувшись ему в грудь, и со слезами уходили последние печаль, тревога, неверие в счастье. Он молчал, гладя ее по голове, тихо целуя склоненную голову.
- Поплачь, поплачь, девочка моя. Пусть это будут последние слезы в твоей жизни, - уверенно и спокойно произнес он.
Оля подняла голову. Он стоял спокойно, и широкая счастливая улыбка освещала его лицо.
- Мне теперь ничего не страшно. Раз ты рядом, я все преодолею, - продолжил он.
- Я знаю о тебе все, все, мы переговорили во снах столько ночей. И я знаю, я уверен в том, что нужен тебе и  слепой.
- Ты не слепой, - уверенно возразила ему Оля. – Идем со мной, - и она подвела его к бревну, усадила лицом к реке.
- Сейчас мы будем молиться. Будем благодарить Бога, за нашу встречу, ничего не будем просить, пусть будет его воля. Ты меня понял? – серьезно и строго спросила она Игоря.
- Понял, - также тихо и серьезно ответил он.
За последние месяцы он очень изменился. И весь этот разговор, год назад очень удививший бы его, и, может быть, вызвавший протест, был принят им с верой и надеждой. Игорь почувствовал, как душистая ткань легла ему на глаза, а сверху их накрыли любимые ладошки. Игорь сидел, спокойно, прислонив голову к девичьей груди. Он слышал биение ее сердца, и тихая радость вошла в его сердце и осталась в нем навсегда. Молодой человек поверил в это и стал благодарить Создателя за все, что он послал ему в этом году. За счастье и за горе, за встречу эту, за найденную половиночку свою. Свет, яркая сиреневая вспышка перед закрытыми глазами остановили его. Перед глазами не было абсолютной темноты. Он чуть приоткрыл веки, сквозь неплотно прилегающую ткань проникал свет. Игорь счастливо засмеялся.
- Что? – услышал он взволнованный голос Оли.
- Целительница ты моя, любимая. – Он взял сначала одну ее руку и поцеловал, потом другую, с зажатым белым платком, подверг тому же. Он целовал эти руки и смотрел, смотрел в родное, милое, прекрасное, так часто виденное во снах им лицо и не мог наглядеться.
- Ты видишь? – закричала Оля, - видишь? Я чувствую, что видишь. Не молчи.
- Вижу, вижу, также ясно, как до той февральской трагедии! Я благодарю Бога за нашу встречу, за каждый миг горя и боли, которые привели тебя, мою половиночку, ко мне. Он привлек плачущую от счастья девушку к себе и покрыл поцелуями каждую пядь ее лица. Сколько времени прошло, они не знали. Их захлестнули чувства сильные и прекрасные. После целой череды несчастий, горя, неизвестности, они, наконец, встретились. Это одно уже было счастье великое. А тут еще зрение вернулось к Игорю таким чудесным образом.
- Подожди, милый, подожди, - первой вернулась к реальности Ольга, отстраняясь от Игоря.
- Нам нужно поскорее вернуться. Нас ждут и волнуются за нас твои и мои близкие, одни здесь, в вашем доме, другие в Ленинграде в моей квартире.
- А ты больше не растаешь в дымке, как было в каждом сне? – спросил Игорь, нехотя отрываясь от нее.
- Нет, обещаю,  уже не растаю. Я еще надоем тебе, - рассмеялась Оля.
- Ну, уж нет, этого просто быть не может, - улыбаясь, он подсадил ее на лошадь и вскочил на коня сам.
- Ну, что ж, поехали. Ты права, нельзя заставлять ждать и волноваться тех, кто нас любит, - сказал он, и лошади тронулись в обратный путь.
- Едут, едут, - встретил их у калитки Левушка.
На его крик из дома выбежали все.
- Все хорошо, мама. Лучше просто не может быть, - улыбаясь, ответил на невысказанный вопрос Игорь.
Он уверенно соскочил с коня, помог сойти с лошади Оле.
Его движения были уверены, спокойны и красивы. Они никак не походили на неуверенные движения слепого. Все молчали, боясь задать самый главный вопрос, вертевшийся на языке.
- Сынок, ты видишь? – наконец, решилась Анна Михайловна.
Сын, улыбаясь, стоял перед ней, обнимая за плечи еще больше похорошевшую, с чуть припухшими губами и разметавшимися на ветру золотыми волосами, Ольгу.
- Вижу, мама, вижу. Исцелила меня моя любимая. Совсем исцелила.
- Слава Богу! – Воскликнула Анна Михайловна.
Следом заговорили все, они обнимались, целовались, мужчины хлопали друг друга по плечам, шутливо толкали друг друга. Женщины, плакали, не стесняясь своих слез счастья.
- Как же это произошло? – спросила Анна Михайловна, когда все немного успокоились.
Все повернулись к Оле. Та смущенно улыбнулась и сказала:
- Потом расскажу, обязательно. А сейчас нам нужно ехать в Ленинград. Там ждут и очень волнуются самые близкие и дорогие мне люди.
- Правильно, дочка, умница, нельзя заставлять ждать и волноваться. Вадим, заводи машину. Лариса, собирай вещи. Левушка, иди, помоги маме. А я позвоню отцу в клинику, пусть сразу едет к Оле домой. Туда и мы подъедем.
Оля продиктовала свой адрес. Собрались быстро и дружно. Через полчаса все семейство, разместившись в машине, ехало в Ленинград. На обратном пути все молчали. Машину вел Вадим, рядом сидела Лариса. Она то и дело оборачивалась назад и бросала взгляды на брата, сидящего на заднем сидении между горячо им любимыми, самыми дорогими для него женщинами: долгожданной любимой и матерью, которую он не только любил, но и уважал, с которой он дружил и всегда прислушивался к ее советам.
Его лицо было спокойно и радостно.
«Как хорошо, Господи, как хорошо», - думала Лариса, украдкой вытирая слезинку, предательски показавшуюся в уголке глаза.
Возникшая тишина никому не мешала. Все были переполнены счастьем и любовью, и боялись их расплескать. Им было хорошо просто сидеть рядом и молчать, ощущая свое единство. Даже Левушка, сидящий на бабушкиных коленях и Дон, разместившийся в ногах, сидящих на заднем сидении, не нарушали этой тишины.



ХХХХIII

Когда за сестрой закрылась дверь, Света глубоко вздохнула и зажмурилась.
- Пусть все будет хорошо, пусть все будет хорошо, - твердила она.
«Чем же мне заняться, пока не придут Леша и Наталия Григорьевна?» – подумала девушка, - я просто не выдержу этого ожидания.
Она стала убирать и так блистающую чистотой квартиру. Это было испытанное средство занять время с пользой.
Когда через два часа уборка была закончена, и Света удовлетворенно оглядела квартиру, раздался звонок в дверь.
- Ну, наконец-то! – воскликнула она и пошла, открывать дверь.
За дверью стояли Леша и Наталия Григорьевна.
- Принимай гостей, - сказала Наталия Григорьевна, входя и закрывая за вошедшим внуком дверь.
Леша был нагружен большой сумкой и букетом цветов.
- Цветы поставь в вазу, а сумку несите на кухню, - командовала как всегда Наталия Григорьевна.
- Ой, какая тяжеленная! – воскликнула Света, пытаясь поднять сумку. – Что в ней?
- Пироги, да еще что-то. Много будешь знать, скоро состаришься, - ответила Наталия Григорьевна. Леша, тащи сумку на кухню, не давай ей тяжести поднимать.
Наконец, все собрались в столовой. Леша разложил книги и конспекты на столе, приготовился заниматься. Наталия Григорьевна, удобно устроившись на диване, достала свое бесконечное вязание. Только Света не находила себе ни места, ни занятия.
- Ну, как вы можете быть такими спокойными? – воскликнула Света. – Вы прямо каменные.
Она быстро ходила из угла в угол.
- Сядь, успокойся, книгу почитай или уроки на завтра сделай, - предложила Наталия Григорьевна.
- Не могу и не хочу, - воскликнула Света и выбежала на балкон.
День стоял прекрасный. Солнце так пригрело землю, асфальт, каменные дома, что на улице воцарилась почти летняя жара. Парило.
«Дождь, наверное, будет», - подумала Света.
Она склонилась с балкона. Под балконом на скамейке сидел высокий седой мужчина средних лет и курил. Она почти не обратила на него внимания, только отметив его присутствие на скамейке.
Ожидание тянулось томительно долго. Наконец, Света устало присела в кресло. Либо от нервного напряжения, либо от усталости и бессонной ночи, Света задремала, свернувшись в кресле калачиком. Когда через два часа она проснулась, все также были заняты своими делами, только Леша читал другую книгу, делая выписки в толстую тетрадь, а длинный шарф, который вязала Наталия Григорьевна, стал еще длиннее.
- Не приехали? – сонно спросила Света.
- Да рано еще, внученька, ты бы поспала еще. Когда приедут или позвонят, мы тебя сразу разбудим, - ответила Наталия Григорьевна.
Но Света не хотела больше спать.
- Как душно. Видно к дождю, - произнесла она, встав с кресла и отправляясь на балкон.
Большие капли дождя застучали по крыше, по перилам балкона. Дождь усилился, превратившись в весенний ливень. Вдруг вспыхнула молния, а за ней грянул гром.
- Ух, ты, гроза, настоящая, весенняя. Леша, иди сюда, красотища какая, - позвала Света.
- Ну, вот, теперь совсем тепло будет, - сказал Леша, выходя на балкон.
- Смотри, мужчина под дождем мокнет, - заметила, наконец, Света. – Он с самого утра под балконом сидит, все курит. Нервничает, наверное.
- Где? – спросил Леша, перегнувшись через перила балкона. – Да, верно, смотри, промок совсем.
- Ты не знаешь, кто он? – спросила Света.
Леша молчал, отводя глаза.
- Леша, не молчи. Кто он? – продолжала спрашивать Света, теребя его за рукав.
Она опять перегнулась через перила, взглянула на мужчину.
- Молчишь, ну молчи. Я сама догадаюсь, - воскликнула Света.
Вернувшись в комнату, она на мгновение остановилась. Она напряженно думала о чем-то. Наконец, решение было принято, и она выскочила из квартиры, громко хлопнув дверью.
Быстро сбежав с лестницы, девушка выскочила во двор. Около подъезда, спрятавшись под его козырек от дождя, все-таки промокший до нитки, стоял мужчина, зябко подняв воротник тонкой куртки. Света пристально посмотрела ему в лицо. Что-то очень знакомое было в нем.
- Кто вы? – требовательно спросила она мужчину. Он молчал, виновато моргая глазами. Такой большой, сильный и совершенно беспомощный, он стоял перед Светой и молчал.
- Вы мой отец? – наконец, решилась она задать мучивший ее вопрос.  Девушка догадывалась, что Оля, обязательно сообщит отцу о своей поездке к Игорю, и тот обязательно придет. Она понимала, что после ее запрета он не войдет в квартиру, а будет ждать на улице.
- Вы мой папа? – повторила девушка свой вопрос.
«Господи, он похож на нее, вернее она на него», - вдруг осенило Свету.
В его лице она прочла столько страдания, что что-то в ее сердечке лопнуло, и горячая волна прошла по нему.
- Папа! – она шагнула вперед и прильнула к его мокрой груди.
- Доченька, Светочка, прости меня! – вдруг услышала она у своего уха.
Сильные руки обняли ее крепко, крепко. И она услышала сдерживаемые, мучительные мужские рыдания.
- Пойдемте в дом, вы совсем промокли, - услышали они голос Леши. – Бабушка чай подогрела, пойдемте.
И они пошли, не разжимая объятий, поднялись по лестнице, вошли в дом.
- Вот и ладненько. Молодец, внученька. Меня зовут Наталия Григорьевна, а это Леша, мой внук. А вас зовут Александр Сергеевич. Мне о вас Оленька рассказывала, - Наталия Григорьевна говорила и говорила, давая возможность отцу и дочери прийти в себя.
- Да, вы проходите в столовую. Я вам рубашку сухую приготовила. Видно, ваша еще. Я ее в шкафу нашла. Света, приглашай отца-то.
Все вошли в столовую. Александр Сергеевич переодел рубашку, не отрывая глаз от младшей дочери, не отходившей от него.
- Света, я хочу поговорить с тобой, - с трудом начал он.
- Не надо, папа, я за эту ночь много поняла. Не мне судить тебя. Я так долго тебя ждала и очень рада, что, наконец, дождалась. Теперь главное, как там Оля и Игорь. Как у них все сложится.
- Ох, внученька, взрослеешь не по дням, а по часам, - радостно всплеснув руками, сказала Наталия Григорьевна.
- Бабушка, ты совсем как Оля. Она сегодня тоже самое сказала, - рассмеялась сквозь слезы Света.
- Давайте пить чай, - сказал Леша, входя в столовую с горячим чайником в руках.
Звонок, раздавшийся в прихожей, застал их врасплох. Они не ожидали такого скорого приезда Оли. Света бросилась открывать дверь. На площадке стоял незнакомый мужчина.
- Я отец Игоря, Николай Петрович Поливанов, - представился он.
- Входите, пожалуйста. У вас есть какие-нибудь известия? Мы тут все волнуемся очень, - вышла вперед Наталия Григорьевна.
За вошедшим закрыли дверь, поставили сушиться его намокший зонтик.
- И все-таки, давайте пить чай, - повторил предложение Леша, - а то остынет. За чаем и поговорим.
Все расселись за столом. Наталия Григорьевна разлила чай.
- Я отец Оли и Светы, Александр Сергеевич, а это дочка моя меньшая, Света, - представил себя и дочь Александр Сергеевич. - Так какие новости от детей наших?
- Все хорошо. Вы не волнуйтесь. Мне жена позвонила, велела ехать прямо сюда. Сказала только, что все хорошо, а подробности при встрече. Да, они сейчас должны приехать. Пока я по городу добирался в погоду такую, они должны уже доехать.
- Вот и хорошо, вот и ладно. Леша, ты пойди еще чайник поставь, - распорядилась Наталия Григорьевна. – Да, вы кушайте пирожки, кушайте. Сегодня спекла. Круглые с повидлом, а длинненькие с капустой, - потчевала она собравшихся за столом.
Но никто не ел. Света сидела, уткнувшись отцу в бок. Он ласково обнимал дочку. Они были очень похожи, отец и дочь. У обоих были синие  глаза, открыто с вызовом смотревшие на мир и волевые подбородки, говорившие о непокорном характере.
- Скорее бы они приехали, - только успела произнести Света, как опять раздался звонок.

ХХХХIV

- Ну, наконец-то, - воскликнула Наталия Григорьевна.
Все поднялись и гурьбой устремились в прихожую. Вот и дверь открыта. Улыбающиеся Оля и Игорь вошли в прихожую, а за ними остальное семейство. Прихожая наполнилась радостным смехом, гулом голосов и лаем Дона, бурно выражавшим этим свою радость.
Когда все перезнакомились и прошли в столовую, Наталия Григорьевна рассадила всех за стол.
- Оленька, расскажи, внученька, как же чудо-то это произошло, что Игорь видеть стал, - скомандовала она.
- В нашей истории с Игорем много чудес и совпадений, как будто судьба вела нас друг к другу через препятствия, горе и разочарования, - с улыбкой начала свой рассказ Оля.
- Год назад, когда шла я к умирающей маме в больницу, решила купить ей букетик ландышей, любимых ее цветов, у старенькой женщины, стоящей у больницы. Та, продав букетик, в придачу подарила мне этот платочек, сказав, что когда мне будет очень трудно, он поможет мне. Не очень поверила я этому, но взяла и сохранила, - девушка достала из-за лифа и положила на стол беленький батистовый платочек с вышитой в уголке буквой "А".
- Сегодня, собираясь на встречу с Игорем, вспомнила о нем и взяла с собой. А об остальном вы, наверное, догадываетесь. Я приложила платочек к глазам Игоря и стала молиться, вот он и прозрел, - просто закончила она свой рассказ.
Все притихли, передавая чудо платочек по кругу. Когда очередь дошла до Анны Михайловны, та воскликнула:
-Так не бывает!
- Что не бывает, мама? – спросил Игорь.
- Да, это мой платочек, не поверите, но я сама его вышивала.
- А как же он у старушки оказался? - продолжал спрашивать сын.
- Время было трудное. Зарплаты, и пенсии задерживали, денег было мало что ли или еще какая причина. А тут иду я с работы и вижу, женщина пожилая стоит около церкви, что рядом с домом нашим, и горько, горько плачет. Подошла я к ней, спросила о горе ее. А она  показывает мне ручку от сумки, ловко срезанной бритвой, так, что хозяйка и не заметила, когда это случилось. А в сумке были все ее деньги, пенсию только получила. Побежала я домой, взяла платок свой и завернула в него деньги, что нашлись в доме, и отнесла ей. Вот такая история.
Над столом повисла тишина. Все думали о превратностях судеб человеческих, сводящих и разводящих разных людей, подчиняясь непонятной человеческому уму, закономерности.
- Вот и замкнулось кольцо доброты, - уверенно сказала Наталия Григорьевна.
- Эх, шампанского бы сейчас, - с сожалением воскликнул Вадим, - Много поводов у нас сегодня поднять бокалы.
- Правильно, сынок, шампанского, так шампанского. Неси, Леша, в холодильнике две бутылки стоят. Обе и неси, - скомандовала Наталия Григорьевна.
- Когда же ты успела, бабуленька? – удивилась Оля.
- Знай наших, - рассмеялась та.
Открыли шампанское, разлили по бокалам. Все повернулись к Наталии Григорьевне.
- Тост, произнесите тост, как самая мудрая среди нас, - высказал общее мнение Игорь.
- Ну, что ж, тост мой будет прост: " За Веру, Надежду и Любовь, что помогает нам выстоять в любой беде. За то, что творят они силой своей кольца доброты и сплетения  человеческих судеб. За радость, что пришла в наши дома, за счастье молодых, так трудно доставшееся им. За Левушку, чтоб рос здоровым, умным и добрым, как его мама и папа. За всех нас, выстоявших в беде и не потерявших доброты и человеческого достоинства. Вот за это и выпьем".
Около стола стояли люди с поднятыми бокалами, еще вчера чужие, незнакомые, а сегодня родные и близкие друг другу. Впереди их ждала жизнь полная непредсказуемых событий, счастья и горя. Но сегодня они верили, что счастья и радости будет больше, что они всегда смогут найти опору и поддержку друг в друге. А значит, смогут выстоять, не сломаться, не потерять Веру, Надежду и Любовь, за что, чокнувшись, они  и выпили искрящееся вино.


Сентябрь 2003г