Огромен и страшен стольный град. Он беспощаден к слабым и милостив к сильным мира сего. Он, как ураган, сметает тех, кто не способен удержаться, и он же возносит на вершину Олимпа тех, кому улыбается Фортуна. Он топит отверженных и угнетённых, зыбучие пески поглощают их, смачно причмокивая, а болото цепкими зубами хватает и тянет, тянет их вниз!
И неоткуда ждать помощи, потому что те, кто рады бы помочь, боятся, что город покарает их за подобную вольность.
Когда у тебя нет дома, чтобы ночью спать в тепле, когда у тебя нет денег, чтобы сходить в баню и вычистить вшей, когда от тебя плохо пахнет, а ноги подкашиваются от бесконечной усталости, истязающей тело и грызущей душу, тогда бойся, ибо люди не придут тебе на помощь, и молись, ибо если ты упадешь, то трясина мгновенно вберёт тебя в своё чрево.
Ей много лет – сотня, две, три или всего лишь шестьдесят с хвостиком? Таких, как она, грязных, несчастных, в шапочках и старой одежде, много. У них нет дома, нет родных, нет тех, кто их любит, тех, кто о них позаботится, тех, кто выроет могилу и придёт на похороны, положит рядом траурные цветы.
Она падает, потом кричит: «Помогите, люди добрые!», люди добрые привычно отворачивают головы, блаженно закрывают глаза и проходят мимо. А кровь, горячая, живая, течёт по лицу на асфальт, окрашивая серое в красноватое.
И пожилая, как она, женщина, только более счастливая, домашняя, спешащая к внукам, вдруг просит окружающих помочь подняться той, которая стонет внизу, невидимая для равнодушно-брезгливых людей (хотите подцепить тиф или лишай?). Ей помогают, поднимают, но тут же отходят. Мол, встала, стоишь и хорошо. Дальше сама как-нибудь, ноги куда-нибудь да донесут. А кровь струится по лицу на одежду.
Автобус уезжает. Мне уже никогда не узнать, что с нею случится дальше.