***

ОТЕЦ  И  СЫН

                Валентина Вишенка

Денек выдался отличный. Яркое солнце, теплынь. Под ногами шелестит золото осени; лес, сменивший свой зеленый наряд на желтые, красные, багряные одежды, еще наполнен пением птиц.
Василий Егорович походил по лесу, набрал полкорзинки последних осенних опят. Выйдя на опушку, загляделся на рябину, усыпанную сочными красными ягодами. «Осень вспыхнула пожарами рябин», - вспомнил он стихи Бунина. Какая красота кругом!

Удивительная нынче осень, октябрь уж катится к концу, а на термометре днем все еще держится температура не ниже +15 градусов. Дачный сезон закончен. Все уже давно разъехались, а Василию Егоровичу так не хотелось уезжать в город. Он еще долго любовался лесом, на душе было спокойно и хорошо. Выкурив сигарету, он пошел к себе на участок. Почистил и помыл опята, переложил их в пакет: «Завезу сыну. Пусть сноха поджарит с картошкой. Последние грибочки в этом году, пусть полакомятся».
Он уложил в багажник машины вещи, запер двери дома. Хорошо здесь! Но уезжать надо, что-то сердце совсем расшалилось, по ночам такой кордебалет устраивает – 160 ударов в минуту! Как птица бьется о ребра, того и гляди, вылетит. Надо врачу показаться.
Он еще раз оглядел свой сад, полыхающую костром рябину, позолоченную березку у забора, улыбнулся им, как бы прощаясь до весны.
Сел в машину и поехал домой.

В Москве заехал к сыну. Миши дома не было, запасные ключи от его квартиры у Василия Егоровича были. Он прошел на кухню, положил в холодильник грибы, поставил в вазу с водой букет осенних цветов для снохи и направился к выходу. Проходя мимо детской комнаты, заметил, как колышутся шторы на окнах от ветерка. Наверное, форточку забыли закрыть. Он подошел к  окну, форточка закрыта, а вот окно – чуть приоткрыто. «Вот строители хреновые. Вечно дома с недоделками сдают, а новоселы потом мучаются с перекошенными рамами и дверями». Он постоял задумчиво: «Скоро грянут морозы, так оставлять нельзя. Миша очень занят, а вызвать плотника из ЖЭКа – целая проблема».

Он вытащил из кладовки коробку с надписью «инструмент», принес лестницу-стремянку, и взялся за работу. Постукивая молотком по стамеске, снял два слоя стружки. Построгал еще сверху, затем отшлифовал все рубанком. Окно плотно закрылось. Отлично. Укладывая инструмент на место, увидел коробочку с надписью «дверной глазок». Глазок давно пора вставить, а то сноха или маленькая дочурка еще откроют дверь какому-нибудь негодяю. Миша, видно, давно купил этот глазочек, да все у парня руки не доходят.

Василий Егорович взял дрель, просверлил нужного диаметра отверстие, для крепости посадил глазок на клей «Момент». Нормально. «Ну, вот теперь можно ехать домой. Хотя нет, надо за собой убрать, а то намусорил я им здесь». Взял веник, мокрую тряпку, вышел из кухни. Хлопнула входная дверь. Пришел Миша. 
- Отец, ты давно здесь? – хмуро спросил он.
- Минут двадцать. Завез вам грибы, да увидел, окно у вас перекосило, решил сделать. Да вот глазок в дверь вставил, - отец стоял и улыбался, ожидая похвалы. Миша почему-то нахмурился.
- А кто тебя просил? Ты что, у себя дома? Что ты здесь хозяйничаешь? – недовольно ворчал Миша.
- Я же хотел помочь тебе, сынок, - все еще улыбаясь, оправдывался отец. – Тебе же некогда. А я вот увидел… Сейчас я все подмету и вымою, не беспокойся.
- Я уже достаточно взрослый человек, и хватит меня опекать! Если понадобится что-то сделать, я найму рабочих! Никогда больше не лезь в мои дела! Никогда! Это чужая для тебя квартира!
- Чужая?.. – прошептал старик, часто моргая глазами.
- Да, да, чужая. Здесь живет чужая для тебя женщина, и ей не нравится, что ты здесь хозяйничаешь!
- Это Светка-то мне чужая? Да я свою сноху люблю, как родную дочь. И она меня любит. А ты говоришь «чужая»… Что же, я для вас - чужой? Ты, хоть, в своем уме? Такие слова говоришь отцу! – Возмутился Василий Егорович. – Намусорил я тебе здесь, так я сейчас уберу…
Но Мишу уже «понесло».
- Ты что, не понял? Это чужая для тебя квартира, - он вырвал у отца веник и тряпку. – Я сам уберу.
- Понял… Понял, что я здесь чужой… - хрипло произнес Василий Егорович.

Старик как-то сник, сгорбился, и, по-стариковски шаркая ногами, поплелся к выходу. Взял в руки куртку, выложил из кармана ключи от Мишиной квартиры и тихонько вышел.
Василий Егорович спустился на лифте на первый этаж. Ноги стали ватными, больно заныло сердце, в голове, как по наковальне, забухали молотки. Он сел на ступеньку, пошарил в кармане, нашел таблетки нитроглицерина, положил одну под язык.
В подъезд вошла женщина.
- Вам плохо? Вызвать «скорую»?
Он отрицательно покачал головой, показывая на таблетки в руке.
- Сейчас пройдет, спасибо.

Он посидел минут десять, потом встал и, покачиваясь, едва волоча ноги, добрел до машины. В голове была пустота, никаких мыслей. Он не помнил, как доехал до дома, как поднялся на свой этаж. Пришел в себя уже сидя на кухне, с беспомощно опущенными руками, низко склоненной головой. Раньше, когда он приходил домой уставший или в плохом настроении, его жена подходила к нему, ерошила волосы на голове, ласково заглядывая в глаза, нараспев произносила:
- Что-то, добрый молодец, не весел, ниже плеч буйну голову повесил?
Она садилась рядом, обняв одной рукой его за плечи, другой гладя по груди, по голове, шептала ласковые слова. От ее рук и слов, как будто новая энергия вливалась в него, усталость проходила, дурное настроение исчезало, и он… улыбался. Сейчас ее уже нет.

Недавно он ушел на пенсию. Потерял работу, растерял друзей. Когда-то встречались часто, по любому поводу: день рождения, праздники, просто встречи, чтобы поболтать. Сейчас пенсионеры не встречаются. Что за встречи за пустым столом? В 91-м году «дорогое» правительство обобрало народ до ниточки, отобрав все вклады, которые лежали на счетах государственного банка. Кто-то откладывал деньги на новую квартиру, проживая по две семьи в одной комнате, кто-то на машину, а кто-то на старость, на лечение. В один день девяносто процентов населения стали нищими.

Василий Егорович горестно вздохнул, - «обманутое поколение, все ждали светлого будущего, если не для себя, то хотя бы для детей». А сегодня он лишился и самого дорогого. «Чужой… Никому не нужный больной старик... Единственная ниточка, которая связывала его с этим миром – семья сына оборвалась».
- Чужой… Чужой… – все шептал старик.
Он долго сидел, глядя в одну точку. Потом тяжело поднялся, взял с полки альбом, стал листать его. Вот его сынок в 6 месяцев, забавный веселый малыш с удивленными глазенками. А вот он пошел в первый класс. Стоит с букетом цветов и ранцем за плечами, крепко ухватившись за руку отца. А вот ему 11 лет. До этого они были очень ласковы друг с другом, а после одиннадцати лет сын стал, видимо. Взрослеть, уклонялся от «телячьих нежностей», и не позволял даже погладить по голове, стеснялся проявления своих чувств. А это выпускной вечер в школе. Миша с друзьями. Маша с девочкой, которая ему нравилась. А здесь они втроем: мать, отец и сын. Счастливые!! Улыбка до ушей, глаза у всех сияют!
Милый мальчик, вот он и вырос. Пошли свадебные фото, а затем – снимки прехорошенькой малышки, внучки Василия Егоровича, которую он очень обожал.

Василий Егорович просмотрел все снимки, как будто заново прожил свою жизнь. Старик закрыл альбом. Вот и кончилась жизнь, и он больше не нужен никому… Чужой!!!
Василий Егорович уронил альбом. Губы его задрожали, глаза наполнились слезами.
- За что? За что?! Ведь я их так любил… А он говорил с такой ненавистью… Ну, за что?.. Я же хочу как лучше… - едва шевеля посиневшими губами, повторял старик.
Он зарыдал громко, навзрыд, как рыдают над могилой любимого человека. Вдруг резкая боль пронзила сердце. Боль все разрасталась, отдавая в левую руку, под лопатку, подкатывая к горлу.

Василий Егорович потянулся к телефону, чтоб вызвать «скорую», но передумал. Зачем? Жизнь потеряла всякий смысл… «Кому я нужен»? Новый, еще более сильный приступ все же заставил Василия Егоровича набрать 03. Он назвал свой адрес… «Ох, как плохо… как больно… Какая дикая непереносимая боль… А как же «скорая»? Дверь ведь заперта…» - Собрав последние силы, испытывая чудовищную боль при каждом шаге. Он все же добрел до двери, открыл замок. Силы покинули его, и он упал в коридоре.  «Вот и все… Прощай, сынок… Будь счастлив… Я тебя очень любил…».
«Скорая помощь» опоздала. Василий Егорович умер от обширного инфаркта.

А в это время Миша вошел в детскую. Дочурка сидела у телефона, накручивая диск.
- А ну-ка, дочка. Спать. Время уже позднее. Давай в постельку.
- Папа, я хотела пожелать дедушке спокойной ночи и поцеловать его перед сном. Сначала было занято, а теперь никто не отвечает.
- Он, наверное, у соседа, своего приятеля. Может, на меня жалуется. Он сегодня заезжал к нам, но у меня было мерзкое, отвратительное настроение. Я был так расстроен и взвинчен, а он попался под руку. Кажется, я что-то обидное ляпнул отцу, не помню уде что. Он обиделся. Старики народ обидчивый. С ними так тяжело разговаривать. Завтра позвоню. Извинюсь.
Он уложил дочку в постель. Рассказал сказку, погладил по головке и поцеловал.
- Я тебя очень люблю. Спи, малышка. Спокойной ночи. – И он улыбнулся. Вот так и его укладывал отец, и всегда говорил: «Я тебя очень люблю, спи, малыш». Все повторяется.
Он подошел к телефону:
- Отец, наверное, уже дома. Пожелаю ему спокойной ночи, извинюсь и скажу, что я его тоже очень люблю.
Он поднял телефонную трубку, набрал две цифры, взглянул на часы: 22.30, «Наверное, уже спит. Старики рано ложатся. Позвоню завтра» - и он положил трубку на рычаг.

                Москва 2007 г.