Прикоснувшись праздным поцелуем
к вечно одурманенным губам,
не внушающим ни веры, ни доверья,
отошла; на грудь полунагую
обращались взоры – по глазам
я прочитывал:
победы и потери.
Дым, ишум, и лязг, и света блики –
то ли ярко, то ли полный мрак –
жмурясь то от звуков, то от вспышек,
погружаюсь в толчею движений диких,
резких судорог в коленях и руках.
Погружаюсь – ничего вокруг не слыша.
Опьяняющие ароматы
всех сортов духов слились в один,
бьющий по мозгам, как рюмочка тройного.
Возбуждённо-страстный и косматый,
трепетно-игривый господин
прижимает в танце голубом второго.
Две подружки в перьях и трико,
ошалев от пива и от тряски,
закатив глаза, ныряют в подсознанье.
Души их остались далеко,
их тела, не знающие ласки,
дёргаются в ритме заклинанья.
Этот мир – изнанка и насмешка,
грубая ухмылка Сатаны,
радости лишённое веселье.
Каждая раскрашенная пешка,
видя наркотические сны,
думает, что ферзь на самом деле.
Занимая отданную ей
в полное распоряженье клетку,
счастлива в истерике валяться.
Я бреду сквозь сонмище зверей,
я веду свою дурацкую разведку:
можно ль человеком тут остаться?
Подошла. Шальным кошачьим глазом
оценила: «Что ж, такой сойдёт!» –
пригласила «оторваться» в танце.
В черепной коробке стонет пьяный разум:
«Для чего? Зачем??»
Толпа ревёт.
Пустота.
И некуда податься!
23 января 1988